Русский фантастический, 2014 № 02. Фантограф

Чума болотная Сергей Фомичёв

Ловец ждал их на берегу ручья. Черта в этом месте проходила прямо по песчаному дну, и оттого чёткая зелёная лента ломалась и дробилась в стремительном потоке, а свечение рассеивалось, подкрашивая изумрудным отсветом весь ручей. Наверное, ночью зрелище становилось ещё более завораживающим. Вот только ночью никто не рисковал приближаться к границе. Мало ли что? О тех, кто случайно или нарочно пересекал изумрудную линию, ходили самые жуткие слухи.

Ловец — глубокий старик, на взгляд мальчуганов, — кивнул им в знак приветствия, но ничего не сказал. Креш — предводитель ватаги пацанов — достал самодельный ножик с лезвием, истончившимся за долгое время до узкой кривой полоски, и аккуратно срезал с ломтя сала тоненькую пластинку. Затем взял удилище Джабраила, наткнул на конец полученный пробник и, перебирая руками, выдвинул через ручей.

Это показалось пареньку похожим на кормление хищника в зоопарке, но, подумав так, он и сам удивился, откуда вдруг в памяти всплыл этот вот зоопарк с хищниками? Он давно не видел никаких клеток, а хищники встречались пусть редко, но зато на воле, а значит, при полном арсенале зубов и когтей. Кормить их салом никому бы не пришло в голову.

— А-а-а, — заурчал Ловец, прикрыв глаза от наслаждения. Он даже забыл на миг о торговле, иначе не стал бы так откровенно выказывать удовольствие. Постарался бы сбросить цену, скорчив гримасу и отплёвываясь от пробы.

— Да, хлопчики, удалось вам подобрать нужный ключик к старику Ловчему.

— Вот и отлично, — кивнул Креш и потряс мешком. — Тогда слушай наше условие. Мы меняем вот этот мешок сала на четвёрку пухнастиков.

На самом деле условие было давно и не единожды проговорено, но так уж здесь принято ещё и ещё раз страховаться от подвоха.

— Кто же покупает кота в мешке? — возразил Ловец. — Там может быть и шесть фунтов, и восемь. Пусть малыш возьмёт его и подержит в вытянутой руке.

— Жаба, — позвал Креш.

Джабраил послушно взял мешок и вытянул руку вперёд. Уже через полминуты рука начала дрожать и тянуться к земле.

— Гаразд, хлопцы, — усмехнулся Ловец. — Всё верно. Четыре пласта сала в два пальца толщиной каждый. Фунтов десять, я полагаю?

— Я не знаю, сколько это в фунтах, — Креш равнодушно пожал плечами.

— Неважно. Четыре пласта сала за четвёрку пухнастиков. Это добрая цена, хороший обмен.

— Ты кидаешь товар первым, — напомнил Креш. — А за мной дело не станет. Я слово держу.

Ловец раскачал коробку и перебросил через ручей так ловко и аккуратно, что парень легко поймал груз. Собственно, грузом товар и назвать было сложно: пухнастики не весили почти ничего.

— Как там, на той стороне? — спросил Креш.

Ловец нахмурился.

— Не торопитесь взрослеть, хлопчики. Вот всё, что я могу вам сказать.

Он подцепил рукой мешок с салом, какие-то снасти и побрёл прочь от черты.

— Что там у нас осталось? — спросил Креш у Стасика.

— Ещё три больших куска сала и копчёная нога, — ответил Стасик и вдруг блеснул глазами. — А хороша свинка!

Свинью они долго выслеживали в каштановой роще и потом чуть не упустили, когда Жаба, подкрадываясь к ней, споткнулся и поднял шум. Но всё обошлось. Получилось даже лучше задуманного — встревоженное животное ломанулось навстречу Хитровану и Стасику, а те уж не упустили добычу. Навалились дружно, свалили с ног, а тут и Креш подоспел, приложил дубиной.

Из вскормленной на каштанах, лесных орехах и трюфелях свиньи получилось превосходное сало. Коптили его тоже не абы как, а на дыму от вишнёвых и яблочных сучьев. Стасик знал толк в копчении мяса и рыбы, как и в приготовлении многих других обжорств, хотя вряд ли помнил достоверно, от кого перенял науку. Благодаря ему и распорядительности Креша их четвёрка никогда не голодала. Им не приходилось перебиваться щавелем и крапивой, как некоторым не столь дружным ватагам.

После Ловца они заскочили к бабушке Тетре и выменяли ещё один кусок сала на большую банку малинового варенья. Стасик утверждал, будто смог бы приготовить и варенье тоже — малины вокруг росло полно. Однако сахар всё равно пришлось бы выменивать или заменять его мёдом, опустошая пчелиные дупла, что вовсе не пара пустяков. Так что проще получалось выменять варенье на сало.

Хитрован тут же предложил его распробовать. Но Креш запретил. На варенье у него был построен расчёт. И потому малыш Джабраил — большой мастак до всяческого рукоделия, оплёл банку верёвками, так, чтобы она не разбилась при случайном падении или ударе.

По пути к домику Миры они неожиданно повстречали Юлу. Свесив ногу, тот лежал на толстой ветви огромного дуба и мрачно смотрел на прохожих.

— Засада! — пропищал Джабраил своим обычным полным ужаса голосочком.

— Непохоже, — сказал Креш спокойно. — У Турана фантазии не хватит, чтобы так хитро всё устроить. Но на всякий случай будьте готовы.

— Эй! Креш! — крикнул Юла с ветки. — Возьми меня в шайку!

— Юла, это ты? — Креш сделал вид, будто только что узнал парня. — А что с Тураном? Шею свернул или ушёл в Отрыв?

— Мразь! — Юла сплюнул. — Он заставил нас целый день ползать по куче говна, а потом прогнал из ватаги всех, кто делал это без должного рвения. И он, тварь, не вернул мои стёклышки. Забрал себе, представляешь?

— Ты знал, к кому прибивался.

— У меня не было выхода, Креш, — попытался разжалобить его Юла. — Так что, возьмёшь?

— Пятый лишний, Юла, ты же знаешь. Поищи молодую ватагу или собери свою.

— Я хотел бы к тебе, Креш, — возразил Юла. — Ты счастливчик, как говорят. И ты держишь слово. Возьми меня вместо Жабы, зачем тебе этот заморыш?

— Я своих не бросаю, Юла.

— Слышал и про это. Но я не предлагаю измены. Зачем изменять принципам? Давай устроим поединок за место в шайке. Всё будет по-честному, вот увидишь. И я выбью любого из твоих. Я сильный.

— Тебе придётся биться со мной, Юла. Только так.

— Чёрт, Креш! — Юла чуть не заплакал. — Мне просто некуда пойти. У меня нет ни стекляшек, ни друзей.

— Отправляйся к Семи холмам, там часто встречаются новички и те, кто ищет спутников…

Это Юла знал и сам, но Креш старался отвечать честно даже врагам и глупцам. Они двинулись дальше и ещё долго слышали за спиной ругань и проклятья Юлы.

Девчонки жили в старом доме, первый этаж которого был сложен из дикого камня, а второй срублен из плохо ошкуренных брёвен. Вряд ли ватага Миры сама его строила. И камень, и брёвна уже покрылись мхом. Им было не меньше ста лет.

Мира доила козу. Её четвёрка вообще не любила охоту, не признавала бродячую жизнь и со временем развела во дворе целую ферму.

— Молока захотели? — оглянулась она на мальчишек.

— Твоё молоко больно уж весело в животе играет, — заметил Стасик. — Приходится бегать в кустики каждый час.

— Я никому ничего не навязываю, сами приходите менять. А кроме молока, у нас сейчас ничего нет. Для кабачков рановато пришли, а картофеля нам самим не хватает.

— Отдай нам Фёклу, — неожиданно предложил Креш.

Неожиданно для всех, но не для себя. Сам-то он задумал сделку, едва увидел в девчоночьей ватаге рыжую приживалку. Мире его слова не понравились. Она оставила козочку и встала, оглядев строго всю четвёрку.

— Ишь ты! — Мира упёрлась в бока кулаками. — Баловать с девчонкой надумали?

— Очень надо баловать с такой страхолюдиной! — фыркнул Хитрован.

Фёкла приблудилась к ватаге Миры не так давно. Она выглядела стройной и сильной, но лицом была страшна, как осенний бурелом, а Креш сразу отметил, что она рыжая. А за рыжую ведьму, как ему довелось узнать, Мельник обещал отдать самую сокровенную вещицу из всего, что им ещё предстояло добыть для Отрыва.

— Мы дадим тебе за неё большую банку малинового варенья и хороший кусок сала, — сказал Креш.

— Хорошая цена, — согласилась Мира. — Только вам-то девка зачем, если не для баловства?

— Мы обменяем её на камень-сердце у Мельника, — честно сказал Креш. — И уйдём в Отрыв.

— Значит, ты собрал уже весь набор? Молодец!

— Нет, — признал Креш. — Нам не хватает синего пятиугольного стекла и прозрачного кубика. Но и то и другое имеет Ветер, а я знаю, на что он их выменяет.

— Все знают, на что меняет свои сокровища Ветер, — отмахнулась Мира. — На пухнастиков.

Тут её вдруг озарило:

— Ух ты! Стой! Так, значит, у вас есть пухнастики?

— Есть, — гордо заявил Жаба.

— Ой, а покажете?

— Покажем, если покажешь нам трусики, — встрял Хитрован.

— Вот ещё! — Она надулась, потом задумалась и, наконец, кивнула. — Только, чур, вы первые, идёт?

— Ты же знаешь, — важно протянул Хитрован. — Креш всегда держит слово.

— Креш-то держит, а вот ты нет.

Хитрован посмотрел на Креша. Тот пожал плечами и кивнул.

— Покажу. Почему нет?

Мира задрала подол, и вся четвёрка прикипела взглядами к беленьким трусикам с красивым рисунком. Даже Креш не стал делать вид, что его совсем уж не волнует вид того места, где соединяются две загорелые ножки Миры.

Хитрован подался вперёд, но сделал это чересчур резко, так что Мира, опустив платье, отскочила назад.

— Но-но! Не балуй.

— Дура! Я только рассмотреть хотел, что там нарисовано.

— Ёжик там нарисован, — с усмешкой бросил в сторону товарища Стасик.

— Теперь ваш черёд, — напомнила Мира.

Креш аккуратно открыл коробку. Четыре пушистых комочка, белых с чёрными пятнами, похожие отчасти на котят, отчасти на птенчиков. Из острых мордочек часто высовывались дрожащие язычки, раздвоенные как у змеи.

— Интересно, в кого они превратятся, когда вырастут? — спросила Мира.

— Они никогда не вырастут, — ответил Хитрован. — Мы обменяем их на стекляшки.

— Но они же всё равно вырастут. Пусть не у вас, а у Ветра.

— Ты когда-нибудь видела взрослого пухнастика? — спросил Креш.

— Нет.

— Вот именно.

Мира протянула руку, но Креш тут же отдёрнул коробочку.

— Нет, мы же тебя руками не трогали.

— Пуффф!

— Так что, отдашь нам Фёклу? — вернулся он к главному. — Варенье первоклассное. Тягучее, ароматное. Тетра знает толк в сладостях.

— Я бы отдала. Да жалко её, чуму болотную, — рассудила Мира. — Она нам посуду моет, в доме прибирает. Делает, что скажут. Никогда не спорит. Ничего не требует.

— Пятый лишний, Мира. Ты всё равно не сможешь взять её в Отрыв.

— Я пока и не собираюсь.

Это верно. Мира обживалась здесь столь основательно, что казалось, вовсе не помышляет об Отрыве. Но с другой стороны, такие, как она, срываются неожиданно, бросая всё без раздумий. И, как правило, уходят с первой попытки.

— Мира, а покажи трусики ещё раз, — предложил Хитрован. — Взамен я дам тебе шоколадку.

Мира не ответила. Все знали, что шоколадка слишком большая редкость, чтобы такой поросёнок, как Хитрован, мог сохранить её достаточно долго в тайне от других, и уж тем более парень не в состоянии был преодолеть соблазн.

Мира исчезла в доме и спустя минуту вернулась с рыжеволосой девчонкой, одетой в серый сарафан.

— Пойдёшь с ними, — сказала ей Мира. — Поняла?

— Зачем? — Та смотрела на хозяйку как растерянная корова, у которой из-под носа неожиданно утащили последний пук сена.

— Не твоего ума дело, дура. Пойдёшь, и всё.

Креш заметил слёзы в глазах Миры. Она вовсе не горела желанием отдавать девчонку. Но показывать свою слабость мальчишкам не хотела тем более.

— Иди уж, чума болотная! — толкнула она в спину Фёклу.

И та пошла.

Каждая ватага собирала свою структуру. Базовый камень имелся у Креша всё время, сколько он себя помнил. А вот Жаба свой потерял где-то. А Хитрован поменял у Глада на нужный всей ватаге змеевик. Но и одного на четверых базового камня вполне хватало, чтобы начать собирать структуру. И тут каждый действовал по своему разумению или же ходил к Мудрецу за советом. Креш собирал что-то похожее на большой цветок, а ватага Ибиса, как он знал, собирала жуткий кроваво-красный тетраэдр.

Стасик ударил кочергой по куску подвешенного на сухой ветке рельса, и минуту спустя из хижины появился Ветер. Черта проходила рядом с глиняным холмом и грязной, никогда не высыхающей лужей, так что Ветру пришлось сделать крюк, чтобы не перепачкать полы своего чёрного плаща.

Креш открыл коробку и наклонил в сторону Ветра. Тот кивнул. А Крешу почудилось, что из норы, зияющей в склоне, донеслось зловещее и довольное уханье.

— Тебе нужен синий пятиугольник и кубик-слёзка? — Ветер всегда помнил, кто и что у него заказывал или хотя бы однажды спрашивал.

— Верно.

— По рукам! — сказал он и усмехнулся. — Протянуть тебе руки не смогу, извини.

Теперь Креш, как когда-то Ловец, аккуратно раскачал коробку и бросил, а Ветер без напряжения и лишнего движения поймал её одной рукой. Даже не поймал, а просто подставил ладонь, как под пушинку. Второй рукой он практически одновременно бросил под ноги Крешу полотняный мешочек с камнями. Тот заглянул в мешочек, кивнул Ветру, не поднимая глаз, после чего поспешил увести ватагу прочь.

От берлоги Ветра они двинулись на север, в горы, к Замороженному ручью, где на разрушенной горной мельнице жил ещё один продавец редкостей.

— Ты знаешь, что Ветер делает с пухнастиками? — спросил вдруг Стасик.

— Догадываюсь, — мрачно заметил Креш.

— А что он делает с ними? — спросил ничего не подозревающий Жаба.

— Он скармливает их ящеру, что живёт в норе у его хижины, — пояснил Стасик. — Ты слышал это жуткое урчание, когда мы приподняли крышку коробки? Говорят, эта тварь может пересекать черту и по ночам перебирается на нашу сторону, чтобы поохотиться.

— Мы отдали таких милых зверьков на прокорм большой ящерицы? — ужаснулся Джабраил.

— Вот именно, малыш, вот именно, — весело заметил Хитрован, ему всегда нравилось подтрунивать над Жабой. — Когда тварь жрёт пухнастиков, то не охотится по ночам за нами. А, кроме того, теперь мы получили недостающие стекляшки и вскоре сможем выбраться отсюда. И ради того, чтобы выбраться, мы и девчонку запросто скормим старому пердуну с мельницы. Верно, Фёкла?

— Меня зовут Бася, — сказала та, и это было первое, что она произнесла за всё время.

— Тебя зовут Фёкла, — засмеялся Хитрован. — Фёкла — это не имя, это судьба.

— Судьбу всегда можно изменить, — возразила Бася.

— Точно. И как раз ты нам в этом поможешь.

Хитрован навалился на девчонку, когда Креш отправился на разведку, оставив всю ватагу возле костра.

— Не трогай её, — сказал Стасик, но не двинулся с места. Он готовил хаш и от котелка отходить не собирался.

Зато неожиданно для всех и для себя, в первую очередь, с места сорвался Жаба. Он ухватил Хитрована за горло и, используя вес, стащил его с Баси. От неожиданности тот поддался, но потом вскочил на ноги и без лишних вопросов ударил Жабу под дых. Малыш согнулся и получил ещё пару ударов.

Креш вернулся как раз вовремя. При его появлении драки и споры в ватаге утихали сами собой. Он обычно не устраивал разбирательства, не стал спрашивать, что случилось, и теперь. Сам догадался.

Голова Жабы лежала на коленях Фёклы, а та вытирала ему платком кровь и шептала, словно боль заговаривала:

— Всюду сопли, в жабрах ил, ёршик храбрый Джабраил.

Вроде и издёвка какая-то в стишке слышалась, а малышу явно стало приятно.

Они обедали молча. Жаба исподлобья посматривал на Хитрована, тот в свою очередь бросал злой взгляд на девчонку.

— Зачем ты нужна Мельнику? — неожиданно спросил Креш у пленницы.

Ему показалось, что она не удивилась вопросу.

— Ты помнишь, что вы делали, ну, скажем, тридцать дней назад? — спросила его Бася.

— Выслеживали свинью в каштановой роще.

— А пятьдесят дней назад?

— Выходили к Белому перевалу? — Креш оглянулся на товарищей, ища подтверждения, но те были заняты переживаниями. — Или уже прошли его и ловили рыбу в Студёном озере. Дура! Зачем мне знать, что мы делали пятьдесят дней назад?

— А сто дней назад?

— Вот же, чума болотная! А прутиком по заднице? Неужели я должен помнить каждый свой день? Да они похожи один на один, как шуточки Хитрована. И такие же унылые, кстати.

— А я вот помню, как много дней назад ты со своей ватагой приходил к берегу моря. Вы дурачились, валялись на песке. Не помнишь? То-то!

— В каком смысле?

— Память стирается. Никто из вас почти ничего не помнит из прошлого.

— Море? — переспросил Жаба. — Надо же!

— Вы не помните, откуда здесь появились и почему, — продолжила Бася — Знаете только, что нужно вырваться. Собрать комплекс, структуру или что вы там собираете?

— А ты помнишь? — Креш даже жевать перестал.

— Я помню чуть больше. Я помню море. И вас, ребята, помню. Вы там были, на море, строили планы. Хотели соорудить лодку или плот и рискнуть вырваться этим путём. Но морской Отрыв бесполезен — так говорили все вокруг…

— Надо же, я и правда ничего не помню, — помотал головой Стасик.

— Так ты считаешь, поэтому Мельник хочет получить тебя? — спросил Креш. — У тебя какие-то редкие способности? Ты нужна ему, чтобы запоминать.

— Возможно.

— По-моему, он просто хочет поиграть с малолеткой, — сказал Хитрован. — Если она переступит черту, то превратится в карлицу или в другую какую уродину. А у Мельника, известное дело, тот ещё вкус.

— Ты, я смотрю, в таких вещах разбираешься, — заметил Жаба. — Откуда бы, интересно? На себе испытал?

Креш цыкнул на обоих. Этого пока оказалось достаточно.

— Я думал над этим, — сказал вдруг Стасик задумчиво. — Здесь ведь совсем нет взрослых. Они все там, за чертой. Значит, именно в возрасте дело. И я думаю вот что: все мы проходим какое-то испытание и если справимся с ним, то сможем выбраться отсюда.

— То есть стать взрослыми? — спросил Жаба.

— Ну вроде того…

— Глупости! — сказал Хитрован. — А как мы здесь оказались? А как новая ватага узнает, какое испытание ей проходить? Что собирать? У кого искать?

— Сами понемногу догадаются, а нет, так сходят к Мудрецу, он скажет за подношение, — пояснил Креш. — Я, например, отдал ему лосиную ногу.

— Я думаю, мы должны понять что-то, — продолжил Стасик. — Осознать какую-то истину, позволяющею быть взрослым.

— Какую? — спросил Креш.

— Например, научиться отличать добро от зла.

— Ерунда! — бросил Креш.

— А ведь Стасик, скорее всего, прав, — сказала Бася и попросила: — Отпусти меня, Креш!

Попросила она не жалобно, а скорее устало, и так, будто предупреждала о чём-то.

— Нет, — помотал головой Креш.

Шайка Турана устроила засаду на тропе, идущей меж двух овражков. Четверо во главе с вожаком вышли из зарослей, а ещё трое перекрыли путь к отступлению. Джабраил пискнул. Креш выступил вперёд, как и положено лидеру.

— Не слишком ли вас много? — спросил он не без сарказма.

— В самый раз, — усмехнулся в ответ Туран.

— Пятый лишний, ты же знаешь.

— Знаю, — невозмутимо ответил Туран. — Когда придёт время, я возьму с собой лучших. А пока ничто не мешает мне присмотреться к ребятам.

— Юлу ты прогнал, — Креш тянул время и вместе с тем пытался вывести противника из равновесия. — Испугался, что он отберёт у тебя первенство?

— Пытаешься шутить? Не смешно. Юла слабак, он не выдержал отбора. Но послушай-ка, и вас ведь не четверо, как я погляжу. Я умею считать, Креш, представь себе.

— Девчонка — всего лишь товар.

— Вот именно, Креш, ты попал в самую точку, — Туран осклабился. — Она всего лишь товар, и я бы хотел заполучить его.

— Тебе нечего предложить мне взамен, подонок.

— Верно. И ты знаешь, как я поступаю, когда мне нечего предложить.

— Но всемером на четверых нечестно! — выкрикнул Жаба.

Туран едва заметно ухмыльнулся, не удостоив Жабу большим ответом.

— Давай так, — сказал он Крешу. — Ты отдаёшь нам ведьму, и мы мирно расходимся.

— Я своих не бросаю, — произнёс сквозь зубы Креш.

— Достойный принцип! — кивнул Туран. — Но она ведь не твоя, правда? Она не из твоей ватаги. Пятый лишний, Креш, ты сам мне только что напомнил это золотое правило.

Разумеется, ни до чего путного договориться они не могли. Все эти разговоры служили лишь для отвлечения внимания. И та и другая ватаги перестраивались, сосредотачивались — только одна готовилась к нападению, а другая к обороне. Битва должна была неминуемо вспыхнуть, и она вспыхнула.

Подростки дрались жестоко. Они боялись боли, но не боялись причинить боль другим. Вскоре от заранее подготовленных схем не осталось и следа, всё смешалось, превратилось в какую-то кучу-малу, даже само время, казалось, пошло рывками, и в какой-то момент Креш осознал, что вытаскивает Джабраила за ворот куртки из-под сапог турановских парней.

— Отрыв! — крикнул Креш.

Его парни были натренированы. Слово, означающее для всех возвращение домой из этого проклятого места, в ватаге служило командой на любой внезапный отход, когда нужно было перегруппироваться или просто сбежать.

Но на этот раз организованно отойти не вышло, потому что, спасая Джабраила, Креш и сам получил ногой в бок. Удар заставил его развернуться, потерять время. А потом у одного из нападающих в руке появился нож, и он двинулся на Креша, а тот инстинктивно отмахнулся рукой и только через минуту почувствовал сильную боль. Глубокий порез шёл от локтя и почти до запястья. Но пока было не до порезов, а рука работала, и кровь срывалась с неё, разлетаясь каплями по кругу.

Они явно проигрывали схватку. Туран лишь усмехался и стоял в стороне, так и не запачкав руки боем. Ему хватало парней, которые дрались не столько с ватагой Креша, сколько друг с другом за место в команде.

Но тут в дело вступила Бася. Чётким ударом она разбила нос одному и тут же сломала руку другому, тем самым уравняв силы; а потом уложила ещё двоих, переломав им ноги, и ватага Креша вдруг оказалась в победителях.

Большинство их врагов не могли подняться и корчились на дороге или в придорожной траве. Сам Туран так и не вступил в схватку. Просто не успел. Раньше в его вмешательстве не было необходимости, а теперь не было смысла.

— Ничего, не помрёте, — сказала Бася парням, тяжело дыша. — Через неделю кости срастутся, и будете козликами прыгать.

— Ничего себе! — произнёс Джабраил, а едва они отошли от места стычки спросил: — Почему ты не свернула шею Хитровану, когда он к тебе приставал?

Хитрован поморщился и потёр рукой шею.

— Креш, ты должен освободить её! — потребовал Джабраил. — Она же помогла нам!

Креш немного подумал и мотнул головой:

— Нет. Мы могли бы просто отдать её Турану, и тогда помощи не потребовалось бы вовсе.

— Ты бы не смог так поступить!

— Вот именно, Жаба! Потому что она нужна нам.

Они поднимались в горы, и с каждым часом почва и воздух становились всё холоднее. Правда, днём они не замечали этого, разогреваясь от быстрой ходьбы, но, как только останавливались на ночлег или привал, холод начинал пробираться под скудные одеяния.

Стасик тут же разводил костёр, принимался готовить, а остальные садились плотно плечом к плечу, морщились от дыма, но старались не выпускать жар из круга.

— Нам обязательно менять на камень девчонку? — спросил как-то Стасик.

— Лучше помолчи, — ответил сквозь зубы Креш.

С каждым днём предводитель ватаги становился всё более раздражительным, мрачным и молчаливым. То, что предстояло сделать, нравилось ему не больше, чем Стасику или Джабраилу.

На исходе восьмого дня восхождения они достигли снегов и наполовину замёрзшего ручья, на котором когда-то стояла горная мельница. Что за минерал здесь добывали, угадать было невозможно. Со временем мельница пришла в упадок, пруд спущен, плотина разрушена. От многочисленных сооружений уцелел только длинный приземистый барак или сарай, в котором раньше, вероятно, хранили перемолотый камень.

Изумрудная черта, очень красивая на снегу, проходила ровнёхонько через середину длинного строения, а внутри, прямо на этой черте, стоял круглый стол.

Со стороны Мельника барак выглядел обжитым. Там на стенах висели шкуры и головы зверей, играл огоньками камин, судя по всему сложенный позже барака. Возле камина стояли несколько массивных кресел и горка с бутылками. Часть барака была занавешена шкурами и холстом, там располагался хозяин.

На гостевой стороне не было почти ничего. Лишь несколько плетёных стульев и куча соломы, используемая, видимо, посетителями вместо постели. Креш уже приходил сюда пару раз и потому знал что делать. С порога он окрикнул хозяина и, не дожидаясь приглашения, подвинул стулья к круглому столу.

Мельник выглядел лысым и толстым мужчиной среднего возраста. Он был одет вовсе не как горный отшельник, а носил приличный городской костюм и лакированные туфли. В руках у него был саквояж.

— Прежде чем заключать сделку, я хочу удостовериться, что она действительно рыжая, — сказал он, усаживаясь на стул по свою сторону стола.

— Каким же образом? — поинтересовался Креш.

— Всё просто. Вытащи из неё волос, так чтобы я видел, и положи на стол.

Креш выдернул волос из головы Фёклы и положил на лист белой бумаги.

Мельник крутанул столешницу, так что та сделала пол-оборота, и бумага с волосом оказалась на его стороне. Он достал из саквояжа спиртовку, какие-то пробирки, реактивы и начал работать. Волос был залит жидкостью, подогрет на пламени и проверен на ровном стекле всевозможными каплями и бумажками.

— Да, она настоящая. Рыжая, — сказал, наконец, Мельник. Он был явным образом удовлетворён. — Ты хочешь получить за неё камень в виде сердца?

— Да.

— Пусть ведьма перейдёт сюда, — предложил Мельник.

— Стёклышко вперёд, дядя, — произнёс Креш.

— Не доверяешь мне, мальчик?

— Нет.

— А как я могу доверять тебе?

— Моё слово нерушимо, спроси у любого.

— Наслышан, — хозяин немного подумал. — Что ж, я, пожалуй, поверю тебе. Но имей в виду — меня можно обмануть лишь раз. На второй у тебя не останется времени.

Он покопался в саквояже. Затем положил на стол стекляшку и опять повернул столешницу. Та часть стола, на которой лежал камешек, оказалась по эту сторону черты.

— Твой черёд, — сказал он. — Выполняй слово.

— Проверь камень, — не сводя взгляда с Мельника, бросил в сторону Хитрована Креш. — Надеюсь, ты не против? Ведь ты проверял волос.

Хозяин прищурился, но кивнул. Он ждал и смотрел на Басю, а та, в свою очередь, смотрела на Креша. Она смотрела на него равнодушно, словно уже вычеркнула из списка тех, с кем могла говорить. Это его задевало больше любой открытой ненависти.

— Подходит, — сообщил Хитрован. — Камень что надо! Отдавай девку и пошли!

— Я жду, — улыбнулся Мельник.

— Отрыв! — крикнул Креш.

Парни рванули к выходу, не утруждая себя размышлениями, что же задумал их командир. И всё же растерянность дала о себе знать. Хозяин опередил их. Он взревел и дёрнул потайную верёвку. Огромная задвижка упала на дверь и заклинила её.

— Ах ты мерзавец! — взревел хозяин. — Ещё заливал мне тут что-то о чести, о нерушимом слове. Вздумал обмануть меня, Мельника!

— Собирай структуру, — шепнул Креш Джабраилу.

— Я не могу поверить, — пробормотал тот в ответ. — Ты нарушил слово! Креш нарушил слово, вот так да!

— Работай, Жаба, чёрт тебя возьми! — ругнулся Креш. — Стасик, помоги ему. Ну же!

Он повернулся к Мельнику и усмехнулся, хотя из-за нарушенного слова и ситуации в целом чувствовал себя неуверенно, а если сказать точнее — в панике и полном дерьме.

— Что ты сделаешь нам, толстяк? — с вызовом произнёс он. — Ты же не можешь пересечь черту.

— Верно, маленький негодяй, — ответил хозяин. — Но у меня есть верные помощники, знаешь ли.

Он свистнул. Из лаза, проделанного в стене и прикрытого куском шкуры, один за другим выбралось несколько псов. И, к ужасу Креша, вылезли они по эту сторону черты. Чёрные, злые, учёные. Им не нужно было объяснять, кого рвать на куски. Всякий, кроме хозяина, считался врагом, если только не прозвучит поправка. Мельник поправок не сделал.

Хитрован и Креш медленно выступили вперёд, чтобы отвлечь на себя псов, а Стасик с Жабой пытались собрать структуру. Тем временем Бася уже пришла в себя и двинулась осторожно вдоль стенки, стуча кулачком по доскам. В одном месте звук показался ей подходящим.

— Ломайте здесь! — крикнула она Крешу. — А я задержу собак.

— Ведьму не портить! — приказал Мельник псам.

Те оказались достаточно смышлёными, чтобы понимать даже такие сложные приказы. Не простые оказались псы. Они попытались проскочить мимо Баси, куснуть Джабраила или Стасика. Но девчонка уверенно держала оборону. Креш всё же получил укус, а тем временем Хитровану удалось проломить доски, и он вывалился наружу, на большой сугроб. Вскоре туда отступили и остальные.

Псы бросились следом, но здесь уже всюду валялись палки и обломки досок с торчащими гвоздями, так что зверюгам пришлось несладко.

— Готово! — закричал, наконец, Джабраил.

Воздух вокруг них начал сгущаться. Сперва еле заметно, но вскоре их окружило нечто похожее на радужную плёнку мыльного пузыря, только гораздо более плотное. Пузырь подскочил вверх вместе с ними и почти сразу опустился обратно, хотя место оказалось уже другим — ни снега, ни сарая они не увидели.

— Чёрт, нас пятеро! — воскликнул Хитрован и, раздвинув руками оболочку, точно это были ветви дерева, выбрался наружу.

Креш попытался схватить его за руку, но тот увернулся. То, что напоминало плёнку, сомкнулась вновь.

— Я ещё не готов, Креш, ещё поброжу тут маленько. А вы идите. Вам пора.

Оболочка пузыря стала мутнеть, и разглядеть, что там снаружи происходит, становилось всё труднее. Хитрован медленно пятился от них и будто исчезал в тумане. Креш понимал, что ещё может разорвать пузырь, и все они останутся вместе, но останутся здесь. Ведь тогда их всё равно будет пятеро, а впятером они никогда не выберутся. Может ли он решать за других? За малыша Джабраила, за Стасика? За рыжую девчонку?

Жаба прижался к Басе, а та сжала руку Креша, да так крепко, что и, рванись он из пузыря, сразу не получилось бы. Стасик же стоял гордо, скрестив на груди руки, будто именно он всё и устроил.

— Я попытаюсь найти Юлу, соберу новую ватагу… — долетел до них угасающий голос Хитрована.

Больше они не смогли расслышать ни слова. А с пузырём что-то происходило, но они не видели что именно. Только время от времени где-то внутри возникало ощущение свободного падения. Креш хмурился. Получается, он не только нарушил слово, но и бросил одного из своих. От обиды на самого себя в глазах появились слёзы. А потом наступила тьма.

Он стал понемногу вспоминать прошлое. Сквозь муть проступили лица прежних приятелей, он, кажется, даже считал их друзьями. Родители. Да, у него были родители. Папа, и мама, и бабушка. Затем он вспомнил инструктора, который готовил его и провожал к Полигону. Он вспомнил подготовку к испытаниям. И понемногу стал вспоминать всё, что объяснял инструктор.

Суть дела заключалась в воспитании. Их справедливое общество основано на свободе, а воспитание эту свободу всё время ограничивало. Такова дилемма. Воспитание детей вообще — узкое место любой утопии. Ведь это зачастую насилие. А насилие никогда не приводит к полной гармонии. Какая-то часть воспитуемых обязательно восстановит себя против учителей, родителей, общественного уклада. Проблема свободной этики в том, что её нельзя навязать. А общество, не имеющее механизмов воспроизводства граждан, будет нестабильным.

И потом, только словами и чужими примерами не объяснишь, где заканчивается доблесть и начинается глупость, где упорство переходит в упрямство, а принципы в снобизм. Чтобы по-настоящему научиться различать добро и зло, недостаточно просто слушать учителей или родителей — нужно получить собственный опыт, пережить, сопоставить его с чужим. Но любой опыт требует времени, пути проб и ошибок и зачастую целой жизни. И тогда эти ошибки будут болезненными для всего общества.

Полигон позволял заменить воспитание самовоспитанием. Только там Креш смог взвесить ценности и познать на собственном опыте, можно ли, например, считать добром умение держать слово, если этот принцип в определённой ситуации приводит к напрасной потере людей. И в любой ли ситуации не нужно бросать своих. Он совершил сотни поступков, каждый из которых закалял, выковывал его этику.

Наконец, мешанина из старых и свежих воспоминаний пришла в некий порядок и Креш очнулся. Или, скорее, проснулся.

Он огляделся. В маленькой комнатке его кровать была единственной. Рядом стоял небольшой столик с полочками и стул. На стуле, облачённый в белый халат точно сотрудник научной лаборатории, сидел инструктор. Лаборатория? Скорее уж больница. Креш вдруг подумал, что, быть может, никакого Полигона и вовсе не существует, а он пробыл всё это время в гипнотическом сне? А что, задурить подросткам головы этими испытаниями было бы дёшево и сердито.

Креш украдкой взглянул на собственную руку и обнаружил свежий шрам. Тот самый, что остался после стычки с ватагой Турана. А нога отозвалась болью от недавнего укуса здоровенного пса Мельника. Значит, всё случилось на самом деле…

— Теоретически мы могли бы сделать тебе и шрам, — заговорил инструктор, поняв, о чём Креш подумал. — Но какой в этом смысл? Кому нужна этика, основанная на лжи? Рано или поздно ты бы узнал правду и чего бы тогда стоил этот гипнотический опыт?

— А где Стасик, Джабраил, Бася? — спросил Креш.

— Твои спутники? — переспросил инструктор. — Они уже далеко. Подростки подбираются из разных групп, из разных школ, из разных городов. Теперь они вернулись к себе. И ты вряд ли их встретишь когда-нибудь. Мир большой.

— Но я подружился с ними.

— Если подружился — найдёшь, — не стал спорить инструктор. — Но кое-кто тебя навестит уже вскоре.

Кое-кем оказалась Бася. Она вошла в комнату, едва он расправился с обедом, и уселась на единственный стул.

— Вот твой мобильный коммуникатор, — сказала девушка, протягивая чёрный овальный прибор. — Ты можешь связаться с родителями или со старыми друзьями.

Быстро вспомнив, как управляются с этой штукой, Креш вызвал меню и пролистал список абонентов. Старые имена рождали тусклые воспоминания. Никому из них звонить сейчас не хотелось. Как и родителям. Конечно, он вовсе не стремился доставить предкам лишние волнения, но их наверняка и так проинформировали о его состоянии, а молчать в трубку или отговариваться дежурными фразами Креш не любил.

— Тебя уже отпустили? — спросил он у Баси, отложив коммуникатор. — Мне уже надоело лежать.

— Я здесь работаю, — ответила она тихо. — На Полигоне в смысле.

— Как это? Тебе же всего…

— Мне не четырнадцать лет — гораздо больше. Я просто выгляжу так… — Она запнулась, задумалась. — Нет, не только выгляжу. Я думаю так и так ощущаю себя и окружающий мир, будто мне всё ещё четырнадцать лет. И будто время остановилось. Хронический инфантилизм, если по-научному. Такая себе профессиональная девочка-подросток. Но знания и опыт всё равно копятся понемногу. И потому я работаю Проводником. Вытаскиваю ребят вроде тебя.

— Вытаскиваешь?

— Ты слишком задержался там, Креш. Невольник чести, так сказать. Не мог пойти на хитрость, на подлость ради команды и самого себя. Вот и пришлось подкинуть тебе идейку обменять меня на искомый камешек.

— То есть, получается, я не прошёл испытание? И мне пришлось помогать?

— Брось! Испытание совсем не то же самое, что угадывание правильного ответа в задачнике. Разве твоя этика, мировоззрение уже не сформированы? Там всё было всерьёз, без дураков. Те люди, что живут на периферии Полигона, они ведь не из проекта, даже не совсем из нашего мира. Мельник так и вовсе настоящий злодей. А Ветер, скорее всего, даже и не человек. И мы, в смысле работники Полигона, ничего не можем против них предпринять. Мы не можем отправить туда армию или полицию, не можем поставить средства слежения, контроля. Только люди вроде меня или тебя могут ходить туда.

— Как можно бросать неопытных детей в среду, которую ты даже не контролируешь? Мы же не в Спарте древней живём.

— Так уж повелось. А почему, мы в точности и не помним. Есть только догадки. Ведь Полигон каким-то образом исцеляет практически от любого заболевания, даже врождённого, генетического. И смерти как таковой там не существует. Раны затягиваются, болезни не пристают. Насморк — самое зловещее заболевание на Полигоне. Так что лучшего места для детского сада и не придумаешь. Возможно, изначально его использовали только как клинику, как институт последнего шанса. А потом, не обнаружив негативных последствий, стали отправлять и здоровых детей. Для профилактики. Мало ли какое заболевание может быть скрыто? И только со временем это превратилось в своеобразный воспитательный тренажёр.

Но я думаю, не только в этике дело. Полигон выявляет лидеров. Тех, кто сможет позже возглавить рискованные проекты или экспедиции к другим мирам. Он выявляет настоящих лидеров, не таких, что выслуживаются при помощи лести или продвигаются посредством родственных связей или, скажем, подкупа, подлости. И это очень удачная находка для нашего общества, если подумать.

— Находка? — в который раз удивился Креш.

— Полигон ведь не создан нами, в смысле человечеством, он — уникальная аномалия.

— Это должно серьёзно беспокоить, — нахмурился Креш. — Получается, что Полигон якобы обучает нас различать зло и добро, но кто даст гарантию, что сам он является добром? Допустим, какая-то цивилизация — инопланетная или доисторическая, не суть важно, — оставила нам странное наследство; допустим даже, что совершенно искренне оставила, без какой-либо задней мысли, но ты уверена, что их этика сродни нашей?

— Когда-то наши предки решили, что все развитые цивилизации со временем приходят примерно к одной этической доктрине. Иначе они просто не доживают до высокого уровня развития. И постулат этот выглядит убедительным.

Креш промолчал.

— Ладно, я пойду. А тебе нужно набираться сил. Ты пробыл там слишком долго, а это чревато тем, что потом труднее взрослеть и в физиологическом, и в психологическом смысле.

— И ты в своё время тоже там задержалась?

— Ну да.

Девушка встала и направилась к выходу.

— А если бы… если бы я отдал тогда тебя Мельнику? — спросил Креш вдогонку.

— Я бы осталась у него. Надолго. Оттуда трудно выбраться.

— То есть ты рисковала всерьёз?

— Да, это не игра.

— Слушай, а расскажешь мне, как становятся Проводниками?