Жениться надо всегда так же, как мы умираем, то есть только тогда, когда невозможно иначе.
Л. Толстой
Петербург
25 августа 1734 года
Август в Петербурге выдался еще более дождливым, чем даже обычно. Хотя, казалось бы, что такое невозможно. Улицы были устланы бревнами, на которые стелили настилы. Только так можно было ходить, не боясь утопнуть в воде по колено, а бывали лужи и более глубокие. Ходили слухи, что может случиться наводнение.
Хотя особого уныния в городе не было. Казалось, что правление Анны Иоанновны славное, Россия побеждает. Вон и в Данциге именно Российская империя играет главную роль в урегулировании польской проблемы. Правда Франция представлена лишь каким-то там Шетарди. Но в остальном, Австрия, Пруссия прислали своих министров.
Год, опять же, случился вполне урожайный. Великого голода не случится. Впрочем, об этом в столице Российской империи не так, чтобы и думали. Скоро новая война и нужно сделать то, что не удалось самому Петру Великому. Нужно побеждать Османскую империю!
Но была одна юная особа в столице Российской империи, которая запуталась в своих эмоциях. И, как и многие девушки ее возраста, Анна Леопольдовна не переставала рыдать в подушку. Не разобравшись в эмоциях, чувствах, предавая им исключительную важность для своей жизни, девушка пробовала найти ответы, но были лишь слезы.
В её голове, в её сердце было столько боли, что девушка перестала есть, улыбаться, постоянно казалась усталой и не выспавшейся. А ещё оттого было больнее, что Анна Леопольдовна так и не поняла, за кого больше она беспокоится, о ком болит её душа. Девушка ненавидела себя за то, что не так давно раскрылась Морицу Линару, позволила ему сделать… и нынче уже не девица.
А дальше как? Будущий муж… Так о нем Анна Леопольдовна и вовсе не печалится. Пусть знает, что у нее были мужчины. Из-за политики молчать станет. А на мнение Антона Брауншвейгского великой княжне было плевать.
В комнату к Анне Леопольдовне вошла ее лучшая подруга. Та, с которой великая княжна даже спать ложиться вместе, чтобы перед сном наговориться о своем, о девичьем. Впрочем, одна из них уже не была девицей [скорее все же так было, и не стоит приписывать иные причины факту совместных ночевок двух девушек].
Юлию Менгден позвала преслуга. Они уже знали, что нужно делать, когда великая княжна в особых чувствах, когда мало ест и сама государыня могла бы осерчать за то, что Анна Леопольдовна выглядет болезненно. Впрочем, не так часто тетушка интересуется своей племянницей. Вероятно, что когда Анна Леопольдовна родит наследника российского престола, так и вовсе перестанет быть кому-то интересной.
— Отчего вы, Ваше Высочество, так убиваетесь? Ну не девица уже, так кому от этого плохо? Тот, в жёны кому вас прочат, так ему всё едино. Не боитесь, и не поймёт ничего. Или тут замешано лицо иное? — одновременно уныло и утешающе говорила Юлия Магнусовна Менгден.
Она утешала великую княжну, делала то, что нужно, но в этот раз Юлиана имела и собственные переживания, чувства, которые не могла скрыть. Правда Анна Леопольдовна была столь увлечена собой, что не замечала чувств иных людей.
— Они не выходят у меня из головы… Тот гвардеец, ну никак, Юлиана, и что же мне делать тогда? Я превратилась в порочную особу? С Линаром видеться не хочу, но была с ним. А как вспомню о том капитане гвардии… Сердце щемит. Он же мне такие вирши прислал…
— А еще он был с Елизаветой Петровной, — зло пробурчала Юлиана.
— А я с Морицем! — выкрикнула Анна Леопольдовна.
Юлия Менгден не смогла полностью утопить внутри себя все те эмоции, которые бушевали в этой пятнадцатилетней девочке. Она была безмерно рада тому, что наметился разлад между Карлом Морицем Линаром и Великой княжной Анной Леопольдовной.
Юлия, всё же чаще её называли Юлианой, была влюблена в саксонца Линара до беспамятства. У неё не было такой близости с послом Саксонии в Российской империи, какая уже случилась у Анны Леопольдовны. И Юлиана искренне завидовала своей подруге.
Однако, как и многие девочки в её возрасте, которые ещё не смогли понять, сколь на самом деле сложной бывает любовь, особенно когда она безответная, Юлиана верила, что именно она является хозяйкой сердца статного и мужественного саксонца, который своими речами может смутить любую юную особу.
— Ваше Высочество, Катрин… но жаждать возлечь с этим гвардейцем — это… слишком порочно, вызывающе. Вы и вовсе после смерти Вашей матери изменились… — попыталась было отчитать свою подругу Юлия Менгден.
— Замолчи! А то поссоримся! Я вот думаю… — Анна Леопольдовна поднялась с софы и стала вальяжно, будто выкидывая ножку в строевом шаге, взяв ручки в замок на спине, обходить кругом свою подругу, сидящую в кресле практически посередине комнаты.
Уже сам факт, что Великая княжна встала с софы, что она даже посмотрела в сторону фруктов и мяса, которые менялись в её покоях каждые два часа, но она ничего не ела, говорил о том, что Анна Леопольдовна приходит в себя.
— Ты в обязательном порядке выйдешь замуж за этого капитана. Я даже попрошу графа Бирона устроить такой брак, — Анна Леопольдовна усмехнулась своему блистательному решению.
— Но… он мне неприятен! — возмутилась Юлия.
— Зато мне весьма приятен, — усмехнулась Анна Леопольдовна.
— Нет! — выкрикнула Юлиана. — А как же господин Ленар?
Анна Леопольдовна строго посмотрела на свою подругу, являя тот редкий властный взгляд.
— Уйди прочь. И не вспоминай Морица никогда, если я не позволю! — сказала Великая княжна и махнула рукой в сторону двери. — Этот Александр Лукич Норов — человек Бирона. Придётся мне к графу пойти на поклон. И, если и он одобрит… Вот тебе и пара будет!
Анна Леопольдовна поняла, что сказала глупость. Граф уж точно не одобрит того, чтобы будущая мать будущего наследника Российского престола начала менять своих любовников, уподобляясь Елизавете Петровне.
Вместе с тем Анна Леопольдовна посчитала нужным узнать о том, где сейчас находится саксонский посол. Всё-таки её сердце всё ещё терзалось между двумя мужчинами, окончательно не отдавая ни одному из них предпочтения. Хотя Норов всё-таки постепенно отвоёвывает сердце Анны Леопольдовны.
Граф Эрнст Иоганн Бирон, уже отсчитывал дни, когда станет герцогом, вынуждено разгребал корреспонденцию русской императрицы. Он выбирал из большого вороха писем, докладов, посланий, дипломатических нот, реляций и прочего то, что, по мнению графа, было бы полезно узнать государыне.
Именно таким образом Бирону и удавалось формировать определённые взгляды у государыни. Если что-то часто мелькает перед глазами, о чём говорится в письмах и посланиях, то и считаться будет единственно правильным. А иную точку зрения на какую-то из проблем можно и вовсе Анне Иоанновне не показывать.
Ну и жалобщики, куда же без них. Можно было допустить какую-то жалобу, ну уж точно не ту, которая могла бы навредить или Бирону, или людям, которые с ним связаны. Именно такая возможность и составляла основу власти Эрнста Иоганна Бирона.
Однако душа Эрнста Иоганна сейчас была не на месте. И сегодня утром он выполнял свою работу без какого-либо энтузиазма, просто беря небольшую стопку бумаг, чтобы сразу после завтрака зачитать их государыне.
Дело в том, что из императорских конюшен, расположенных в Москве, и которыми он заведовал, где граф потребовал провести эксперимент, связанный с искусственным осеменением лошадей, пришли предварительные результаты. Скорее всего, удалось от одного жеребца понести сразу пятерым кобылам. Причём, от того же жеребца в самое ближайшее время можно ждать оплодотворения ещё дюжины кобыл. Жеребец тот был необычайно мощным, высоким. Такой вполне мог бы быть отличным конём для кирасира.
Теперь в голове лучшего конюха России роились мысли, как можно быстро наладить производство лошадей, ускорив эти процессы вдвое.
Эрнст Иоганн Бирон нехотя взял со стола очередной доклад императрице от Андрея Ивановича Остермана, который занимается подготовкой мирного соглашения по итогам последней Польской войны. Однако, в отличии от других бумаг, граф вскрыл ножом конверт.
Граф Бирон прекрасно понимал, какие распоряжения дала императрица Остерману. Если у этого хитреца, Андрея Ивановича, получится провернуть дело с присоединением Курляндии к Российской империи, то именно Бирону предстоит стать герцогом. Так что можно ещё раз, уже седьмой, перечитать письмо из императорских конюшен в Москве или хотя бы один раз почитать, что пишет Андрей Иванович Остерман о делах внешней русской политики. С трудом, но Бирон сделал выбор все же в пользу доклада Остермана.
— Два миллиона рублей… — прочитав сообщение от Остермана, задумчиво сказал Бирон, плюхнувшись всем своим немалым телом в кресло. — И где мне их взять?
Андрей Иванович Остерман пишет, что ему удалось провести политическую победу, и он договорился, что поляки официально откажутся от своих прав на курляндские земли. Однако взамен они потребовали деньги, причём немалые, и в некотором роде сопоставимые с теми, что были взяты Россией у Станислава Лещинского. Ну или с теми, что Россия взяла с города Данцига, чтобы не разорять его.
Казалось, можно было бы просто отдать те ещё до конца нерастраченные деньги, что находились на особом счету в казначействе. Те сундуки с золотом. Но государыня на такое может и не пойти. Уже запланировано строительство сразу трёх линейных кораблей, двух фрегатов, в целом морскому ведомству было обещано увеличение финансирования примерно на тридцать процентов, в то время как армии — на пятнадцать.
Иоганн Бирон потёр виски, будто с подобными телодвижениями вдруг неожиданно придёт решение поставленной задачи. У графа нет столько денег. У него, по сути, и собственных-то средств практически нет. Они ему будто бы и не нужны вовсе, главное, чтобы финансировались все проекты Бирона. Так что здесь даже не пахло дворцами Меншикова, сокровищами Долгоруковых.
Однако, услышав волокиту за дверью, Бирон быстро скинул под стол всю документацию, чтобы никто не застал графа за таким интимным делом, как читать чужие письма.
— Граф, я должна знать, что происходит. И где посол Линар? И где ныне находится гвардейский капитан Норов? Я хотела бы принять некоторое участие в его судьбе. И не кажется ли вам весьма забавным и уместным женить Норова на девице Юлиане Менгден? — ворвавшись, словно вихрь, в покои, которые занимал в Летнем дворце Бирон, Анна Леопольдовна в абсолютно несвойственной ей манере требовала, говорила чётко и уверенно.
Эрнст Иоганн даже забыл о том, сколь много благ ему сулит предложение капитана Норова по вопросам разведения лошадей. Подобные изменения в характере той женщины, в чьи задачи входило только лишь рождение ребёнка, — это не просто черта подросткового возраста. Это может повлиять, причём, очень сильно, на все будущие расклады в престолонаследии.
Так что Бирон внимательно рассматривал Анну Леопольдовну, будто не узнавая ее, ища подвох.
«Вот так, девочка стала проявлять свой норов?» — думал Бирон. — «Проявлять норов из-за Норова».
Граф даже позволил себе усмехнуться забавной игрой слов.
— Ваше Высочество, подобное могло бы быть несколько… неуместно, — после некоторой паузы сказал Бирон. — Ну и почему вы хотите женить Норова? Неуместно же вельикой княжнье заниматься вопросами устройства брака какого-то гвардейского офицера, пусть и геройского.
— Не смейте указывать мне, как поступать и что делать! — взбеленилась Анна.
— Хорошо, не буду, ваше высочество, — растерянно сказал граф.
И Бирон 0ещё раз подумал. Понятно, что Анна Леопольдовна хотела бы видеть рядом с собой этого гвардейца. Понятно было и другое, что получилось прекратить ее связь с саксонцем Линаром. Что, безусловно успех и нужное для престола дело. И как раз-таки посол сейчас является одной из ключевых фигур, которая способствует приобретению Бироном титула герцога.
Мориц Линар уже написал Августу III письмо, в котором рекомендовал углубить дружбу с Россией посредством передачи оной в качестве подарка Курляндию за участие в судьбе нынешнего польского короля.
— Я обещаю вам, Ваше Высочество, что подумаю над этим, — с задумчивым видом сказал Бирон.
Если Норов продолжит так же шагать и совершать поступки, о которых будут говорить при дворе, то стоило бы через женитьбу привязать Норова к себе. А то Елизавета Петровна уже в который раз отказывает графу в любовной встрече. Вот только девицу нужно подобрать более тщательно, и явно не из ближайшего окружения Анны Леопольдовны.
Сакмарская крепость
25 августа 1734 года
Казачий атаман Степан Данилович Старшинов был на вид грозным мужиком. Ростом невелик, но в косая сажень в плечах, мощная шея была чуть заметна, но являлась прочным фундаментом для надстройки, большой головы. Брутальности казаку предавал шрам на левой щеке, делающий мимику атамана, будто бы он постоянно ухмыляется.
— Так говоришь, капитан, что башкиры те наймиты, ватажники? — в который раз переспрашивал Степан Старшинов.
— Так и есть. Не верил словам моим? — говорил я.
— Отчего же не верить, коли сам о том знаю, — сказал атаман и придвинулся на лавке по мне ближе. — Знаю ужо я, что поссорить башкир хотят. Они тако же… негодники, магометане. Но у меня был с ними уговор. Нынче же прислали своих людей, что будут боронить свои вольности, кабы я не мешал им в том.
— И что ты? — я подобрался.
Мало ли… Если атаман в сговоре с башкирами, то для меня и моего отряда Сакмарская крепость может стать ловушкой.
— А что я? Мое дело службу нести. Вот и буду в крепости сидеть, да не пущать. И все… Экспедиция неровен час уйдет, а нам с башкирами жить, — отвечал атаман.
— Не выйдет так. Но отчего же ты, атаман, в Петербург не напишешь, что твориться здесь? — удивлялся я, на что казак только ухмыльнулся.
Учитывая дефект на его лице, ухмылка была похожа на звериный оскал.
Не хочет атаман лезть в те дела, что ему невыгодны. Ссориться с Татищевым не хотят.
Да! Я уже понял, что к чему и откуда появился тот отряд, что напал на меня. Все идет к тому, что разжигается война с башкирами. Понятно и зачем это делается. Земля… Причем достаточно богатая. Торговля так же играет свою роль. Верят тут, что стоит только полностью подчинить башкир, котом кайсаков, киргиз, Самарканд…
Как-то много выходит кого нужно подчинить, чтобы выйти на Индию. А там еще и пуштуны, много иных народов, Тибет и горы. Дороги на Индию найдутся и это был бы просто отличный план. Но для этого нужно брать под плотный контроль многие земли.
Ресурсов при этом сжечь просто немерено. Афганские земли только чего будут стоить! А это время, пусть уже и полностью с доминированием Европы, но с недостаточно развитой медициной и санитарией, чтобы за тридевять земель водить армии. Хотя, даже такая логика не значит, что нельзя думать в этом направлении. Кто будет иметь торговлю с Китаем и Индией — тот и будет управлять миром. Ну или будет одной из сильнейших держав.
— Ешь, пей, капитан! Расскажи мне, как там, в Петербургу живут. Но после… Не враг я тебе, ну и не друг.
— Боишься, атаман?
Казак зло зыркнул на меня. Его рука машинально ударила по ляжке, где должна была висеть сабля. Но и я показывал свою решимость.
— Будет тебе… Это вам, дворянам, на эти… дуэли вызывать. Тут иная ценность жизни. Она не большая, но оттого все еще больше жить хотят. Если я пойду против заводчиков императорских, то неровен час буду объявлен бунтовщиком. Так что я не трогаю, меня не трогают. Мир тут шаткий. Кто пойдет супротив другого, начнется… Не нужно сие этим местам.
— А уже не происходит то, о чем ты говоришь? — спросил я.
— Да, но я в стороне, в крепости, на довольствии повышенном. Воно и десять пушек обещали, пороху прислали…
Я не стал больше подымать эту тему. Выгодно атаману такая ситуация, когда на его и его крепость обратили внимание, вот он и пользуется. А мне-то что делать? Я же не могу, как казаки, сиднем сидеть в Сакмарской крепости, да подсчитывать, что там власти присылают вкусного, да ценного.
— Кто нынче у башкир решает? — спросил я у атамана.
— Неужто решил поговорить с ними? — усмехнулся Степан Данилович Старшинов.
Но казак увидел мою решительность и отсутствие и намека на шутку. Да, я всерьез думал над тем, чтобы пойти и поговорить с башкирами. Нужно узнать, почему они начинают бунтовать, на какие уступки центральной власти пойдут. Я, как посмотрю, если этого не сделаю, то будет разговаривать только оружие.
От автора:
Законченная серия. Попаданец в лихие 90-е становится участником «боев без правил», но спортивной карьере мешает криминал. СКИДКА на всю серию: https://author.today/work/289565