Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин

Глава шестая СТРЕЛОК СТАНОВИТСЯ МИШЕНЬЮ

Сытин постоянно стремился к новым рубежам. В течение трех лет до 1910 года он видел перед собой две общие задачи: добиться более широкого общественного признания для себя и вновь вывести «Товарищество И.Д. Сытина» на первое место среди московских издательств. Решив убить одним выстрелом сразу двух зайцев, он начал приводить в действие благороднейший план, призванный открыть ему доступ на весьма выгодный рынок школьных учебников, несправедливо монополизированный узким кругом лиц. Однако, нацелившись на это предприятие, Сытин сам окажется мишенью для других. Правительство подаст на него в суд за публикацию подстрекательских призывов, а две газеты обвинят его в финансовых махинациях.

В первые лет двенадцать, прошедшие под знаком изданий «Посредника», Сытин только «баловался» учебной литературой, и тот десяток учебников, что он выпустил до 1896 года, носили, по его словам, «совершенно случайный» характер. Они появились лишь благодаря тому, что к сотрудничеству с издателем потянулись специалисты, с которыми он сошелся в кругу толстовцев, и комитеты грамотности. Зато в 1896 году, приняв на работу бывшего земского учителя Н.В. Тулупова, Сытин создал в фирме целый отдел педагогической книги, и со следующего года отдел этот начал выпускать учебники и пособия для народных и школьных библиотек. В 1897 году Чехов одобрительно отозвался о том, что «у Сытина шибко пошли его новые издания по самообразованию, на английский манер, в серых переплетах», а также о «громадном спросе из провинции на серьезную научную литературу»[308].

Но Сытину нелегко было пробиться со своими книгами в школы, так как учителя имели право пользоваться лишь пособиями, получившими «одобрение» или «разрешение» министерства народного просвещения. Раз за разом министерство отвергало представленные Сытиным книги, и тогда они, по его выражению, просто «умирали».

Разрешение лишь давало надежду на сносный доход от продажи пособия, между тем как более благосклонное «одобрено» гарантировало самое широкое его распространение. Сытин утверждал, что такой благосклонности удостаивались исключительно члены, как он выразился, «синдиката, организованной монополии книгоиздателей и привилегированных авторов учебников». В качестве доказательства он называет издателей и несколько авторов, чьи издания из года в год заполняли почетный список. Случалось, автор являлся даже членом комитета, на рассмотрение которого поступал учебник, и хотя он воздерживался от суждений по своей книге, сослуживцы охотно поддерживали «родного человечка». В результате действовал, по словам Сытина, дискриминационный «налог на учение», ибо монополисты, пользующиеся благосклонностью «комитетов», заламывали непомерно высокие цены и книги были не по карману «бедному, забитому… полуголодному крестьянину», который тянулся к знаниям[309].

Отборочная система, возмущавшая Сытина, состояла из шести официальных комитетов, самым главным и важным из которых был Учебный комитет министерства народного просвещения. Однако последнее слово оставалось все же за учителями. Конечно, им было бы спокойнее работать с более дорогими «одобренными» книгами, но поскольку платить приходилось ученикам, многие учителя отдавали предпочтение самым дешевым «разрешенным» пособиям. К последним относился, например, «Русский букварь» Вахтерова, изданный Сытиным в 1897 году. Он раскупался почти по миллиону экземпляров в год и выдержал 118 изданий. Школьные хрестоматии Тулупова также имели широкое распространение[310].

Сытин привлекал учителей с помощью низких цен и каталогов своих изданий, где в специальном разделе перечислялись все его книги, допущенные к использованию в школах. В каталоге за 1905 год перечислено сорок таких названий, включая одну книгу, которая годом раньше удостоилась «одобрения». Список 1906 года вырос уже до шестидесяти пяти названий – обнадеживающее начало[311].

В своих воспоминаниях Сытин, не приводя конкретных дат и цифр, с гордостью отмечает, что «наши учебники стали расходиться в неслыханном количестве, и первая брешь в монополии учебной литературы была пробита». Это произошло, по его словам, благодаря «общему ропоту в печати и в обществе», который заставил «издателей-счастливчиков и, так сказать, первенцев министерства… потесниться, и наглухо запертая дверь министерства чуть-чуть приоткрылась и для всех прочих»[312]. Сытин рассказывает, что он «лично договорился» с такими видными педагогами, как Н.В. Чехов, Е.А. Звягинцев и А.А. Стахович, о написании учебников, которые не могли бы вызвать ни малейших возражений со стороны министерства.

Данные свидетельствуют о том, что Сытин сильно преувеличил могущество нарушенной им монополии. Во-первых, если букварь Вахтерова получил одобрение в 1896 году, то брешь, о которой говорит Сытин, была пробита не позднее, чем в первый же год, как он всерьез нанялся изданием учебной литературы. Во-вторых, 60 процентов одобренных названий из всех учебников, что сытинские редакторы подготовили с 1887 по 1915 год, творят о весьма значительном успехе, особенно с учетом других показателей, относящихся к 1901-1916 годам, согласно которым из всех названий, представленных к изданию «Товариществом И.Д. Сытина», министерство одобрило 1100 различных книг. К 1910 году на долю «Товарищества И.Д. Сытина» будет приходиться 22 процента всех издающихся в России учебников[313].

Стало быть, предприятие, затеянное Сытиным в 1907 году ради своей славы и процветания издательства, выпало как раз на середину того двадцатилетия, что он активно действовал на рынке учебной литературы. Сытин избрал следующую тактику: он объявил, что не удовлетворен состоянием школьного образования в России, и в целях его оздоровления взялся за создание общества, не связанного с его фирмой.

В качестве соучредителей Сытин заручился поддержкой четырех общественных деятелей. Одним из них стал М.М. Ковалевский, член Государственной думы и профессор права, который в 1905 году писал либеральные статьи в «Русское слово». Вторым и третьим были давние союзники Сытина из Московского комитета грамотности: богатая, с хорошим положением в обществе, В.А. Морозова, собиравшая в своем московском салоне лучших представителей интеллигенции и уже финансировавшая разнообразную деятельность в области образования, а также либеральную ежедневную газету своего мужа «Русские ведомости», и А.А. Эртель, писатель, которого высоко ценил Толстой и который уже работал с Сытиным над серией «Посредника». Последним был В.И. Ковалевский, богатый владелец рудников, тяготеющий к либералам, и председатель Русского императорского технического общества, выступавший в 1905 году за национальную политическую партию промышленников. Некогда Ковалевский возглавлял министерство торговли и промышленности, которому в скором времени предстояло одобрить создание этого акционерного общества.

Наверняка Сытина привлекал их либерализм, но в свою очередь и четверых соучредителей, должно быть, вполне устраивала фигура Сытина. Вероятно, из самых чистых побуждений Сытин водил дружбу с влиятельными людьми, имевшими ум, деньги и привилегированное общественное положение. Общие начинания с этими представителями знати показывали, сколь много он достиг своим трудом. И он мог потягаться в щедрости с лучшими из них, ибо их предприятие – некоммерческое акционерное общество, которое будет названо «Школа и знание», – опиралось на капитал от продажи 250 акций по 4 тысячи рублей каждая. Только очень обеспеченные люди могли позволить себе такие пожертвования, а Сытин сразу согласился вложить в дело 50 тысяч рублей.

В своем ходатайстве о правительственном одобрении Сытин и четыре его соучредителя с горечью отметили, что в области школьного образования для народных масс Россия отстает от всех передовых стран мира[314]. Прямо и откровенно они утверждали, что правительству не под силу исправить положение «даже при коренном изменении его отношения к делу народного образования», то есть при резком увеличении расходов на содержание школ, учителей и приобретение необходимых материалов. И вот, поскольку требуется участие «всех экономических ресурсов России», новое общество берется привлечь частный капитал и специалистов, способных обратить его на пользу делу.

Сытин и его компаньоны строили грандиозные планы: построить 100 тысяч новых школьных зданий и дать 300 тысяч новых учителей. Общество предполагало оказать помощь в снабжении учебными пособиями, причем по низким ценам, которые должны послужить примером правительству. И в этом, конечно, главная роль отводилась Сытину, с успехом применявшему в своем издательстве массовое производство и иные экономичные способы хозяйствования, характерные для крупного предприятия. Эта западная технология выпуска больших тиражей, по словам основателей, могла бы сослужить школе хорошую службу, позволив снизить вдвое стоимость книги[315]. В сравнении с ней цены на учебники монополистов школьной литературы окажутся до нелепости высокими.

Впоследствии Сытин писал, что у «Школы и знания» «программа… была исключительно просветительная. Никаких коммерческих целей не преследовалось» – разновидность «Посредника» в сфере школьного образования. Прежде он помогал толстовцам распространять грамотность в деревне, ныне замахнулся на большее. Его общество собиралось снабдить нуждающиеся школы необходимыми печатными пособиями; правда, он умалчивал о том, что издавать их будет «Товарищество И.Д. Сытина».

Однако угроза другим издателям со стороны основателей общества была лишь одним из препятствий на их пути. Ведь они принизили роль министерства народного просвещения и хотели взвалить на себя явно непосильный груз, а их поведение напоминало деятельность комитетов грамотности, из-за которой Сытин, Эртель и Морозова уже попали в «черные списки» полиции. И наконец, главному учредителю Сытину вскоре суждено было предстать перед судом за издания, нарушающие закон.

Но Сытин с дальновидной расчетливостью основал новое некоммерческое акционерное общество под эгидой испытанного союзника – министерства торговли и промышленности. Помогая промышленнику, чья деловая хватка способствовала модернизации России, его сотрудники в прошлом уже не раз одобряли создававшиеся Сытиным акционерные общества. В мае 1907 года они не задумываясь одобрили его «Школу и знание».

Привлечение пайщиков шло полным ходом, как это бывает между очень богатыми людьми. Одними из первых акции общества приобрели помещики, в свое время активно работавшие в земствах и с тех пор ставшие кадетами либо октябристами; лидером последних был М.А. Стахович, а из числа кадетов участвовали князь Г.Е. Львов, Н.Н. Щепкин и князь Д.И.Шаховской[316].

Не прошло, однако, и года, как Сытин отказался от этого предприятия. Во-первых, могущественный генерал-губернатор Москвы в официальном заявлении предупредил о пагубных последствиях на тот случай, если безусловный контроль государства над учебной литературой будет нарушен группой частных предпринимателей, да еще с явно «либеральным» и «демократическим» уклоном. Затем в 1908 году на Общество обрушилось еще два тяжелых удара: в Государственной думе влиятельный консервативный депутат В.М. Пуришкевич публично осудил программу «Школы и знания» как наступление на правительство и святейший синод; кроме того, умер один из главных учредителей – Эртель[317].

Еще одной из причин, по которым Сытин расстался со «Школой и знанием», были судебные хлопоты. В год смерти Эртеля Сытина вызывали повестками на два судебных процесса и трижды предъявляли обвинение по другим делам в связи с его привлечением к ответственности за якобы преступные публикации. Такой град обвинений наводит на мысль о настоящей правительственной кампании против человека, который в глазах и судебных властей, и общественного мнения был единоличным издателем в «Товариществе И.Д. Сытина».

Всякий раз как правительство возбуждало иск по содержанию книги или брошюры, уголовная ответственность автоматически возлагалась на лицо, имеющее юридический статус издателя. (Если иск возбуждался против периодического издания, то обвинение предъявлялось только «ответственному редактору».) После 1905 года судебные процессы по поводу различных публикаций шли чередой, так как правительство пыталось с помощью судебной системы набросить узду на издательскую деятельность[318], и хотя истцам приходилось изрядно потрудиться, чтобы доказать свою правоту, все же и ответчики вроде Сытина рисковали очень многим. Обвинительный приговор мог повлечь за собой серьезное наказание, а на долгие тяжбы, тянувшиеся обычно по два года, уходило много денег и сил. Эти судебные разбирательства были отнюдь не детской забавой, так что Сытину и всем прочим участникам издательского процесса приходилось внимательно вникать в содержание своей печатной продукции.

Как человек без литературных интересов и со множеством обязанностей по коммерческой стороне дела Сытин, естественно, не читал произведений, выходивших из его типографий, что давало ему веские основания возражать в суде против своей ответственности за их содержание. Этот довод, только более искусно поданный его адвокатом С.И. Варшавским, он использовал на пяти процессах; и хотя по каждому из представленных суду произведений был вынесен обвинительный приговор, тем не менее во всех случаях судьи оправдали Сытина.

В 1908 году в результате одного процесса обвинительные приговоры были вынесены в отношении трех сытинских изданий, но не самого Сытина. Дело касалось трех брошюр, которые в 1905 году вышли отдельными изданиями в серии «Религиозно-общественная библиотека»: «О самоуправлении» А. Ельчанинова, «Что нужно крестьянину» В. Свенцицкого и «Положение евреев в России» В. Маркова. До 1905 года цензура не пропустила рукописи этих работ, но сытинский редактор В. Ерн все же издал их в неразберихе революционных волнений[319].

В следующий раз Сытин предстал перед судом – и был оправдан – в том же 1908 году за публикацию, тремя годами ранее, книги под названием «Фантастические правды», где в одобрительном тоне описывались события революции 1905 года. Тогда признали виновным и осудили заочно ее автора А.В. Амфитеатрова, чей фельетон о Романовых привел в свое время к закрытию «России». Когда в 1906 году или позднее прокурор впервые возбудил иск против Сытина за его роль в распространении «заведомо ложного, возбуждающего общество слуха» посредством этого произведения, Амфитеатров уже находился в добровольном изгнании эа границей[320].

Приговоры, вынесенные в 1908 году в отношении всех четырех книг, предусматривали их уничтожение, однако «Товарищество И.Д. Сытина» понесло незначительные финансовые убытки, тем более что непроданных экземпляров почти не осталось. Два других связанных между собой дела против Сытина, которые получили законный ход в 1908 году, поставили под угрозу уничтожение 9 тысяч экземпляров.

В ноябре 1907 года Сытин издал «Ежегодник народной школы» тиражом 6 тысяч экземпляров по цене 1 рубль 50 копеек, и поначалу все было спокойно. Весьма радикально настроенный составитель этого сборника педагогических материалов В.И. Чарнолусский, входивший в 1905 году в состав Петербургского совета, включил в книгу и свой очерк «Учительские организации в России». А противозаконными оказались резолюции в поддержку политической деятельности, принятые в конце 1905 года на Всероссийской учительской конференции в Финляндии[321]. В очерке Чарнолусский счел нужным повторить наиболее радикальные из них: о созыве учредительного собрания, бойкоте выборов в Думу и о разделе земли между крестьянами – то есть по вопросам, горячо обсуждавшимся всеми в 1905 году.

Спустя месяц после выхода «Ежегодника» в свет «Товарищество И.Д. Сытина» отпечатало тиражом 3 тысячи экземпляров 60-копеечную брошюру «Учительские организации в России», состоявшую только из очерка Чарнолусского и упомянутых резолюций. Это сокращенное и более дешевое издание могло получить гораздо более широкое распространение, и Московский комитет по делам печати оценил брошюру как подрывную, потребовал ее конфискации и подал соответствующее ходатайство прокурору. В предъявленных им обвинениях от 27 апреля 1908 года говорилось, что Сытин и Чарнолусский несут уголовную ответственность за издание брошюры «Учительские организации в России».

Как только Сытин узнал о действиях, предпринятых комитетом, он изъял тираж «Ежегодника» из своих книжных магазинов и уничтожил 5 тысяч экземпляров. (К тому времени разошлось около 500 экземпляров книги.) Однако Московский комитет по делам печати подал ходатайство прокурору о привлечении Сытина и Чарнолусского к ответственности за «Ежегодник» только в декабре 1908 года, так как московский генерал-губернатор хотел, воспользовавшись своими чрезвычайными полномочиями, уничтожить тираж «Ежегодника» без суда, и комитету пришлось ждать указания из Петербурга, запретившего эту скорую административную расправу.

Осенью 1909 года Сытин предстанет перед присяжными заседателями московской Судебной Палаты по обман и нению в издании брошюры «Учительские организации в России»; 24 октября суд сочтет книгу противозаконной, но признает Сытина и Чарнолусского невиновными. Таков же будет исход и судебного процесса над «Ежегодником» в 1910 году, где Сытин скажет в свою защиту: «Можно ли привлекать меня к ответственности за книгу, которая была одобрена комитетом по печати, «Правительственным вестником» [в нем была помещена хвалебная рецензия на книги] и которую я сам уничтожил, не дожидаясь распоряжения власти?»[322]

Адвокат Сытина с мелодраматическим пафосом опишет, как мучился его подзащитный, «часами дожидаясь приговора суда», ибо знал, что некоторые «в совещательной комнате… требовали для него тяжкой уголовной кары»[323]. В сущности, и на этот раз основной мишенью была печатная работа.

И, наконец, седьмым изданием, из-за которого Сытин оказался вовлеченным в судебный процесс, стала книга, чью принадлежность к его фирме правительство установило, судя по всему, с большим трудом, – словарь радикального направления, появившийся сразу после революции 1905 года без указания выходных данных. Из текста обвинительного акта, представленного в московскую Судебную Палату 18 ноября 1908 года, явствует, что в то время прокурор еще не знал имени автора, поскольку обвинение было предъявлено только Сытину как издателю и Тулупову как редактору[324].

На предварительном следствии оба отрицали, что знакомились с содержанием словаря до публикации, но признали, что книга вышла в серии Тулупова «Современная библиотека» и отпечатана в сытинской типографии. Этот «Современный общественно-политический и экономический словарь» давал толкование современной политической терминологии и был помещен в приложении к «Полному словарю иностранных слов вошедших в употребление в русском языке».

«Полный словарь…», говорилось в обвинительном акте, не вызывает нареканий, однако в приложении Карл Маркс назван «великим учителем», его «Коммунистический манифест» – сводом «непреходящих» идей, а ряд сто предсказаний – исторически неизбежными, а в то же время «самодержавие» определено как «бесконтрольная власть бюрократии». Вполне возможно, сведения о принадлежности анонимного словаря к фирме Сытина исходили от его бывшего сотрудника Н.А. Скворцова, который на судебном процессе по этому делу, состоявшемся в 1910 году, давал показания против Сытина и Тулупова. Тогда на слушаниях Скворцов заявил под присягой, что и Сытин, и Тулупов читали рукопись в январе 1906 года, а Тулупов еще и редактировал ее[325].

Секретарь редакции С.Р. Назарецкая, выступавшая свидетелем от защиты, напротив, сказала, что помнит, как получила готовую рукопись непосредственно от автора, тотчас переслала ее наборщикам и затем давала автору читать гранки. Похоже, к тому времени автор уже отыскался – это был аспирант Московского университета П.Г. Сенниковский, но обвинение запоздало, поэтому его показания и приговор суда были отсрочены до будущего года.

Между тем на слушании в 1910 году Тулупов заявил о предвзятости Скворцова, поскольку Сытин недавно уволил его. Действительно, как раз в ту пору Скворцов пытался отсудить у «Товарищества И.Д. Сытина» 3 тысячи рублей, якобы причитающиеся ему за переиздание его рассказов, которые впервые появились в печати в бытность его секретарем редакции детских книг и журналов[326]. Верный своей привычной тактике защиты, Сытин велел адвокатам почаще ссылаться на сотни рукописей, проходящие ежегодно через его книжный комбинат, чтобы показать, почему он вынужден полностью перепоручать их другим сотрудникам[327].

Что касается третьего и главного ответчика, то Сенниковский в мае следующего года взял всю вину за «преступные» слова на себя и убедил судей, что ни Сытин, ни Тулупов не знали о его радикальном словаре до публикации. Засим в решении суда от 3 мая 1911 года постановлялось лишь запретить данную книгу и приговорить Сенниковского к тюремному заключению сроком на один год и к штрафу в размере тысячи рублей.

Документы свидетельствуют, что штраф был уплачен Сытиным, он же, наверное, организовал подачу апелляции в Сенат, который сократил срок приговора на два месяца. Вероятно, Сытин чувствовал себя в долгу перед Сенниковским, особенно если учесть, что в странной судьбе анонимного словаря скорее всего замешан его сын Николай, начальствовавший тогда над наборщиками и печатниками. Сытин не только протащил в 1906 году своего старшего сына в Правлении фирмы, но и назначил на этот ответственный пост. Николай при его сочувствии левым вполне мог самовольно распорядиться о печатании рукописи, а затем направить готовые экземпляры в продажу по нелегальным каналам. Во всяком случае, книга не продавалась в сытинских магазинах, иначе власти не потратили бы два года на поиски издателя.

Московский комитет по делам печати усматривал состав преступления и в других книгах, выпущенных типографией Сытина, но не был поддержан прокурором. Вот пример из судебного архива за 1907 год: книга французского социалиста Т. Эрве «Социализм и патриотизм»[328]. Назначив розничную цену 40 копеек, «Товарищество И.Д. Сытина» отпечатало книгу тиражом 4 тысячи экземпляров, после чего комитет за трехдневный «контрольный» срок обнаружил противозаконность в утверждении Эрве, что у пролетариев всего мира нет отечества и только «обманутые дураки» могут умирать за него. Это заявление, по мнению комитета, призывало русских солдат дезертировать. Прокурор, однако, счел книгу сугубо теоретической и допустил ее к распространению.

Пять известных судебных процессов над книгами, к которым был причастен Сытин, пришлись на пять лет, с 1907 по 1911 год, но они не нанесли большого урона ни ему, ни его фирме: моральный ущерб – ничтожный, финансовые убытки – пустяковые. Скорее даже эти тяжбы показывали либералам, что Сытин – издатель, готовый пойти на известный риск, дабы изведать, каковы пределы дозволенного.

В те же годы «Русское слово», хотя и вызывало раздражение властей, но бури в основном обходили его стороной. Сытин и Дорошевич, во-первых, договорились, что в газете не должно появляться ничего такого, что может наверняка угрожать «Русскому слову» закрытием; во-вторых, они умело использовали обоюдоострый меч гласности, тем более грозный при массовой читательской аудитории «Русского слова», чтобы противостоять незаконным притеснениям со стороны самодержавия[329]. Так, царские чиновники, решившие в октябре 1910 года одернуть газету путем административного (внесудебного) ареста и заключения в тюрьму ответственного редактора Благова, убедились в бессмысленности «чрезвычайных» санкций против «Русского слова».

Причиной ареста послужило «совершенно точное» описание жестокой расправы полиции с демонстрантами после похорон председателя Государственной думы С.А. Муромцева[330], и Сытин пришел в ярость, когда власти на три месяца заключили Благова в тюрьму. Московские газеты тотчас подняли шум, а сытинское «Русское слово» 16 октября назвало такое наказание за мнимое преступление чересчур суровым и выразило протест против уклонения от судебной процедуры. Когда спустя всего две недели Благова освободили, Сытин имел полное право сказать, что выступления «Русского слова» и других газет принесли печати еще одну победу во имя свободы слова.

Самая горячая пора тяжб и штрафов для «Товарищества И.Д. Сытина» пришлась на 1908 год, но репутация Сытина в глазах общества осталась незапятнанной. В том году издатель был избран депутатом Московской думы и начал приобретать известность как филантроп[331]. Однако в 1909 году Сытин впервые столкнулся с серьезным публичным посягательством на свое доброе имя. С разоблачениями выступили две конкурирующие газеты, а обвиняли его в финансовых махинациях.

В статье, опубликованной в трех номерах еженедельника «Столичная молва» под заголовком «Тайны сытинского книгоиздательства», ему, в частности, вменилось в вину присвоение авторских гонораров[332]. По словам неназванного лица из числа сотрудников фирмы, в расчетах с автором Сытин исходил из тиража, размер которого оговаривался заранее, а сам втихомолку печатал больше экземпляров[333]. Такая оплошность есть умышленное воровство, настаивала «Столичная молва».

Газета рассказала и о другом способе мошенничества: Сытин брал произведения, опубликованные в его периодических изданиях, и выпускал их в виде книг, не выплачивая дополнительного вознаграждения. Например, один автор предложил переиздать свои рассказы, написанные для «Пчелки», отдельной книжкой, а ему ответили, что «Товарищество И.Д. Сытина» больше не переиздает произведений, за которые нужно платить гонорар. Но вот в 1907 году автор как-то рылся в книжном магазине, наткнулся на томик своих рассказов и потребовал оплаты.

Представители фирмы утверждали, что это просто-напросто переплетенные страницы из непроданных экземпляров журнала, однако автор сличил нумерацию страниц и возбудил иск о возмещении убытков. В ответ члены Правления фирмы, продолжала «Столичная молва», опубликовали в «Русском слове» примирительное письмо и, похоже, заплатили автору достаточно убедительную сумму, чтобы тот отозвал свой иск.

Еще один пример подобного обирательства касался якобы двух переводчиков. Они также обнаружили переведенные ими для сытинских журналов произведения в книжном издании. Директора отказали им в дополнительном гонораре, заявив, что в результате первой сделки переводы стали собственностью фирмы, но, кажется, и в этом случае директора понимали, что у них рыльце в пуху, поэтому предложили переводчикам по сто рублей отступного. По сведениям «Столичной молвы», одним из переводных произведений был роман Жюля Верна, который разошелся ни много ни мало 10-тысячным тиражом по 60 копеек за книжку.

Сытин, заключала газета, мало чем рискует, обделывая свои делишки. Писатель или переводчик могут и не узнать никогда, что их обвели вокруг пальца, а если вдруг узнают, то вынуждены будут принять от Сытина любые крохи либо приготовиться к дорогостоящей судебной тяжбе, которая должна начинаться в течение двух лет со дня выхода спорной публикации в свет. По здравом размышлении всякий писатель и переводчик предпочтут сохранить добрые отношения с Сытиным и не ставить под угрозу свое дальнейшее сотрудничество с ним.

Деловая нечистоплотность являлась отчасти следствием несовершенства русского законодательства в области авторского права, где был допущен явный крен в пользу издателей (к тому же вплоть до 1911 года Россия не подписывала международную конвенцию по авторскому праву). Но главным образом винить следует ничем не сдерживаемую погоню за наживой, которую русские деловые люди считали вполне естественной. Возможно, путь наверх, пройденный Сытиным от простого крестьянина, сделал его хитрее других, однако не он один подтасовывал цифры в свою пользу.

Этой длинной, подробной статьей «Столичная молва» наверняка больно уколола Сытина, ибо посмеялась над его излюбленным образом народного благодетеля. Да еще всего за месяц до нее то же самое сделала «Москва», отозвавшись едкой критикой на речь, произнесенную Сытиным в начале июля. Поводом для речи послужил банкет участников первого Всероссийского съезда издателей и книгопродавцев в Петербурге[334]. В клубах сигарного дыма, разомлевшая после трапезы, аудитория, возможно, слушала Сытина вполуха, зато репортер «Москвы» ловил каждое слово. Почуяв острый материал, он записал тезис Сытина о том, что Россия лишь тогда станет грамотной, когда русские издатели пойдут навстречу читательским запросам мужика. Не ускользнули от него и высказывание оратора о тридцати с лишним годах труда на поприще «распространения хороших, нужных и полезных книг», и гордое упоминание о четырех тысячах офеней, которых он снабжал такими русскими народными сказками, как «Бова Королевич».

Спустя несколько дней на страницах «Москвы» тот же репортер спрашивал своих читателей, что может быть «хорошего и полезного» в кровавой средневековой сказке «Бова Королевич». А ответ, продолжал он, состоит в том, что такие сказки позволили Сытину построить типографии и разбогатеть. Далее он бросил Сытину обвинение, которое впоследствии не раз предъявлялось ему[335]: «Делая свою карьеру, вы всегда умели приспособляться к требованиям минуты, к запросам времени и рынка. Когда требовался «Бова Королевич», вы подносили народу «Бову Королевича». Когда, по-вашему, нужно было в издаваемой вами газете елейничать и черносотничать, вы и елейничали, и черносотничали. Подуло иным ветром, вы стали издавать ходовые красные брошюры. Словом, вы всегда и прежде всего были купцом и заранее учитывали состояние и запросы рынка»[336]. Расчетливый делец, заключал автор, Сытин выставляет себя евангельским бессребреником, радеющим о грамотности простого народа. «Ах, г. Сытин, г. Сытин! К чему же быть не только книжником, но и фарисеем?»

За дна месяца до выступления «Москвы» Сытину пришлось улаживать отношения еще с одним недовольным, своим давним сотрудником Григорием Петровым. В мае 1909 года Петров прислал из-за границы письма Благову и Сытину, где требовал опубликовать в «Русском слове» свои статьи. Благову он жаловался: «Как Вам известно, статьи пишутся не только для набора, но и для чтения…»[337] Сытина укорял в неискренности: «В течение долгих лет вы сотни раз уверяли меня в своей преданности, в уважении, в том, что вы понимаете и чувствуете, какие [… ] я оказал «Русскому слову»…

Недавно тому назад вы со слезами в глазах уверяли меня, что вы возмущаетесь отношением редакции ко мне»[338].

Желая оправдаться, Сытин в ответном июньском письме поделился с Петровым собственными горестями: «Простите великодушно, что редко приходится писать, все разные внутренние мелкие и глупые недоразумения, которые просто как сор путают у людей мысли…

Дорошевич живет в Москве и после 2-х месяцев непрерывной работы по ночам в газете слег больным. Теперь три недели лежит дома. Есть осложнения в некоторых недоразумениях между сотрудниками. Это всегда было, приходится от одного к другому ходить и уламывать… Ах как это все удивительно странно, я просто с каждым годом все больше запутываюсь в мыслях и удивляюсь, где и в чем правда…» Затем Сытин пишет об Эртеле, писателе и соучредителе «Школы и знания», умершем в 1908 году, и приводит замечание Струве о том, что отречение Эртеля от литературы но имя крестьянского труда исполнено глубокого религиозного смысла. «Если прав Струве, то опять путаница в голове, мне обо всех этих делах в глубине души хотелось бы разобраться у вас. Думаю уехать на некоторое время из России отдыхать, но могу это сделать только после суда надо мной [по делу об «Учительских организациях в России»]…»[339]

Сытин хотел объяснить Петрову, что притом зыбком равновесии, в каком пребывали отношения между сотрудниками редакции, ему неловко вмешиваться и просить за Петрова. Сытин признает отчасти свою вину ссылается на собственные тяготы и говорит, что нуждается в совете Петрова. Но ему, наверное, не удалось умилостивить Петрова, который в конце концов пригрозил подать на Сытина в суд за то, что ему не предоставляют места на страницах «Русского слова». По крайней мере, Сытин не кривил душой, когда говорил о невозможности навестить Петрова до окончания процесса по делу об «Учительских организациях в России», и по той же причине, помимо прочих, не состоялась его поездка к другому писателю-радикалу – Максиму Горькому, который жил в изгнании за границей и которого Сытину очень хотелось издавать.

Вот уже несколько месяцев, как у Сытина появилась надежда проложить дорожку к некогда враждебно настроенному Горькому и его окружению, ибо горьковское издательство «Знание» и одноименный альманах испытывали финансовые трудности. Правительственные конфискации и спад на книжном рынке пагубно отразились на доходах; к тому же, если в начале века писатель находился в зените славы, то ныне публика охладела к нему. В 1901 году Горький выступал с нападками на Сытина; в 1909 ему понадобилась поддержка издателя. Из своей добровольной ссылки на Капри Горький обратился к одному из ведущих авторов «Знания» Ивану Бунину с просьбой «прощупать» Сытина.

Несмотря на то, что Горький в 1905 году поддерживал вооруженное восстание в Москве, а в 1906 году, после наступления реакции, уехал из России, Сытин с глубоким уважением относился к этому писателю, снискавшему признание Чехова. Известно ему было и о том сильном впечатлении, какое произвел Горький на Петрова во время их встречи в 1905 году[340]. Помимо прочего, и Горький, и Сытин поднялись со «дна». А главное, Горький и литераторы его круга могли существенно укрепить позиции «Русского слова» и обогатить книжный каталог Сытина.

Бунину удалось повидаться с Сытиным в апреле 1909 года и он понял, что издатель проявляет к нему живой интерес. «Кажется, мог бы я быть зверски богат», – тотчас написал Бунин Горькому. Сытин, объяснил он, просил его о редактировании одного или нескольких периодических изданий, так как он, Бунин, умеет «молодежь привлечь». А чтобы придать вес своему предложению, Сытин упомянул о заключении договоров с киосками на трехстах железнодорожных станциях. «Но чем все это кончится, не знаю, – размышлял Бунин, – боюсь погибнуть, завязнуть в делах»[341].

Еще до получения письма от Бунина Горький написал директору «Знания» И.Н. Ладыжникову о проектах, на которые, он надеялся, даст деньги Сытин. «Мечтаем о многом: нам дают [Товарищество И.Д. Сытина] 50 т. рублей на журнал и 20 т. на энциклопедию. Есть и еще предложения. Будьте любезны иметь в виду следующее: очень вероятно, что летом сюда приедет Сытин или Телешов, и я буду просить вас тоже прибыть сюда для выработки конституции с этими людьми и для заключения условий с ними»[342].

Горький проявил наивный оптимизм насчет готовности Сытина заключать подобные сделки да еще на условиях Горького. Во-первых, Сытин никогда не делал пассивных капиталовложений в чужие фирмы. Давая деньги, он брал в свои руки управление предприятием. Во-вторых, Сытина интересовали главным образом литературные труды Горького и его собратьев по творчеству. Поэтому во время встречи с Буниным Сытин ничего не обещал и дал понять, что при первой возможности поедет на Капри и переговорит обо всем с самим Горьким.

В мае Бунин согласился стать редактором угасающего литературного журнала «Северное сияние», который печатался «Товариществом И.Д. Сытина» себе в убыток и к тому же субсидировался издателем – графиней В.Н. Бобринской. Издание журнала началось в ноябре 1908 года, и уже в январе, после выхода в свет третьего номера, он забуксовал. Опираясь на поддержку друзей из «Знания», Бунин выпустил в июне номер, оказавшийся последним, так как содиректора Сытина по-прежнему не питали надежд на успех журнала и отказали ему в помощи.

«Северное сияние» было частью серии, задуманной Сытиным специально для железнодорожных пассажиров, и он, быть может, отсрочил бы гибель журнала, если бы ему удалось подписать с вокзальными киосками контракт на десять лет. Но вокзальные киоски в провинции были самым бойким местом торговли газетами и журналами, на них зарились многие, поэтому директора железнодорожных компаний соглашались подписывать договор на три года, а затем его надо было перезаключать[343].

Единственным утешением Сытину служило лишь то, что Бунин тогда согласился сотрудничать в «Русском слове». Этот признанный мастер, который в ноябре удостоится чести быть избранным в Российскую Академию[344], стал для сытинской газеты драгоценным приобретением, наряду с другим видным писателем Д.С. Мережковским, еще раньше вошедшим в число ее авторов.

В сентябре того же гола Бунин сообщал Горькому, что его дела с Сытиным дальше разговоров пока не идут. «Я виделся с Ладыжниковым и Сытиным, – писал он. – Ладыжников настроен невесело, мало, кажется, возлагает надежд на то, что найдется денежный человек. А Сытин по горло завален работой. С великим восхищением отзывался о ваших планах, но определенно говорил одно: надо съездить на Капри, непременно надо, но сделать это можно не ранее праздников (рождества)»[345].

Тем временем Горький с Капри делал попытки заручиться поддержкой Сытина в издании многотомной энциклопедии по Сибири – весьма специального труда, однако, по словам Горького, необходимою для освоения этого дикого, но богатого края. Продвинулся он не дальше Бунина, хотя Сытин и не отказал ему вовсе. Лукавый издатель все же отправится на Капри, чтобы представить свои предложения, но произойдет это только в 1911 году.

Сытину не было нужды торопиться или выступать в роли просителя. Спустя пять лет после революции 1905 года дело его снова процветало. С начала века «Товарищество И.Д. Сытина» постоянно входило в число пяти крупнейших издательских фирм Москвы; теперь оно опять стало первым и не имело себе равных. В 1910 году его прибыль составила 236 800 рублей, превысив лучший показатель прежних лет, достигнутый в 1904 году, – 188 000 рублей; не отставало и «Русское слово», тираж которого в 1910 году был самым высоким за все предыдущие годы – 198 тысяч экземпляров.

В России происходило оживление экономической жизни, о чем свидетельствовали длинные колонки рекламных объявлений о продаже пишущих машинок, автомобилей, кухонных плит, облигаций, патентованных лекарств, с предложениями работы и услуг, – это также приносило газете немалый доход. Выплаты дивидендов по акциям «Товарищества И.Д. Сытина», резко сократившиеся с устойчивого уровня 10-11 процентов до 5 процентов в 1905 году, вновь увеличились в 1908 году до 8 процентов, а в 1910 – до 10. Еще одним мерилом успеха является сравнение результатов деятельности «Товарищества И.Д. Сытина» и четырех других ведущих издательств (см. рис. 3). В первые три года нашего столетия прибыли сытинской фирмы составляли около 20 процентов от общих прибылей четырех ее конкурентов, в 1903 году – 29 процентов, в 1904 – 37, а в 1905 – целых 41,3 процента. После пожара на фабрике во время революционных событий доля фирмы в прибылях сократилась в 1906 году до 7 процентов, но уже в 1907 и 1908 годах вновь выросла примерно до 20 процентов[346]. В 1909 году этот показатель составил чуть менее 32 процентов, а в 1910 – полновесных 36 процентов.

Что касается сравнительного прироста доходов, то за пятилетний период с 1900 по 1904 год включительно прибыли «Товарищества И.Д. Сытина» увеличились более чем вдвое, а у четырех главных конкурентов – всего на 5 процентов. В стачечном 1905-м годовая прибыль «Товарищества» снизилась примерно на 6 процентов, а у конкурирующей четверки – примерно на 21 процент. Зато в 1906 году заказов у сытинских конкурентов было хоть отбавляй, и их годовая прибыль выросла сразу на 160 процентов, так как «Товарищество И.Д. Сытина» заново отстраивало книжную типографию и вследствие производственных убытков и затрат на ремонт потеряло 82 процента своей прибыли. С 1907 по 1910 год включительно Сытин увеличил чистый доход фирмы почти в семь раз, между тем как совокупная прибыль четырех конкурентов к концу десятилетия оказалась чуть меньше, чем у «Товарищества», и едва превышала их собственный показатель за 1906 год.

Главным источником прибыли для сытинской фирмы по-прежнему оставались издания «для народа». В целом по итогам первого десятилетия нашего века у Сытина выделилось три вида наиболее ходовой продукции: календари, народная литература и картины религиозного содержания, совокупный тираж которых приближался к 100 млн. экземпляров. На четвертом месте стояла беллетристика, то есть произведения для сравнительно искушенных читателей. Пятое место занимали картины «различного содержания» (полные данные см. в Приложении 2). «Учебные» издания Сытина еще только начинали пробивать себе дорогу.

Сытин был той движущей силой, благодаря которой его фирма вновь крепко встала на ноги; к концу первого десятилетия XX века за ним утвердилась и вышла далеко за пределы Москвы слава человека, обладающего небывалой энергией и возможностями. Пожар на фабрике, рабочие волнения были ему нипочем. Пусть он сделался мишенью для прессы и правительство ставило ему рогатки, зато он привлек на свою сторону бывшего недруга – Горького. А объяснялось это все тем же главенствующим положением в издательском деле. Такое положение не только означало наличие громадных ресурсов, опытных специалистов и доступа к широкой аудитории, но и позволяло московскому издателю расширять свободу слова сверх установленных правительством границ.

Как всякого смертного, которому под шестьдесят, Сытина мучили обычные недуги и боли, особенно в руках и ногах. А его жена Евдокия Ивановна, или, как он прозвал ее, Бука, страдала от чрезмерной полноты. И вот летом 1910 года Сытин отложил поездку к Горькому на Капри и в июне повез Буку на три недели на воды в Карлсбад.

Сохранилось три письма, написанные Сытиным домой, Благову, и в первом из них звучат нотки уставшего от семейной жизни супруга и обеспокоенного отца. «Сегодня в 9 [2?] час[ов] наконец в Карлсбаде. Конец первого мытарства. Супруга необыкновенно смотрит по-заграничному, настоящая иностранка, даже понимает заграничные [слова?] и выражения, чуть-чуть говорит по-немецки, с прислугой объясняется сама[.] Завтра пойдет правильное питье и устройство в пансионе… Напиши подробно, что с газетой… уже не видал газеты 10 дн[ей]. Успех от поездки ничтожный, но людей узнал, хватит ли терпения лечиться, здоровье, кроме рук и ноги, хорошо, будь добр, присмотри за ребятами [сыновьями], не дай распускаться, уж очень они смотрят на все легко. Хорошо узнал […] я старался объяснить, понял ли, не знаю…»[40]

Второе и единственное датированное письмо Сытин написал 11 июня, сразу после приезда на тот же курорт Григория Петрова. Им представился случай объясниться по поводу неопубликования «Русским словом» статей Петрова. Из сытинского письма домой явствует, однако, что все это время он лукавил с Петровым. «Я все лажу с Петровым и бодрствую и гуляю, а она [?] спит… вылечится от жиру и тучности, еще хорошо, что ее здесь массажируют [.] Петров страшно расстроен, что у него ничего не печатают в Р. С., если можно, сделай милость, что можно, напечатай, но не нарушая цензурных услов[ий] [Сытин употребляет это выражение в широком смысле, ибо никаких цензоров не было] и интереса газеты, он очень левых [взглядов?]»

Карлсбад Сытину «так себе», ему больше по вкусу собственная подмосковная усадьба в Берсеневке. Он с отвращением отзывается о необходимости спать, бодрствовать и принимать пищу строго в назначенное время: «Кто же здесь хозяин, хамские повязки, чертовы распорядки!»[41] Тревожась о домашних делах, Сытин просит Благова: «Берегите шины Автомобиля, чтобы ездить до Рождества без починки».

Ко времени написания третьего письма – вероятно, в конце второй недели – Сытин и вовсе недоволен жизнью. «Прескверные мы немцы все-таки, в иностранном курор[те] нам нерадостно живется, то ли дело родной и [широкий] Кавказ. Страшную глупость сделали, хотя это мое личное мнение, пока у Буки не спрашивал… [она] сидит и ворчит, пьет воду, берет ванну и массажируется, весь день в работе. Я беру грязевую ванну через день и пью тоже воду. Ругаемся пока мало, больше дуемся». Затем следует просьба выслать путеводитель по Европе, так как Сытин хочет возвращаться «чрез Одессу и чрез Прагу». «А все-таки скажу, – пишет он, – что в гостях хорошо, а дома […] лучше».

В конце письма он справляется о двух своих содиректорах – «Как наши враги в лице Розен[гагена] и Соловьева?»[42] – отголосок трудностей, с которыми столкнулся Сытин из-за того, что имел всего один голос в Правлении созданной им фирмы. В последующие два года его раздоры с Правлением усилятся, отчасти из-за Льва Толстого, чьи последние дни той осенью дадут «Русскому слову» сенсационный материал.