"Сегодня утром на Олимпийском проспекте гремя выстрелами снайпера-профессионала убит известный российский предприниматель и меценат Серафим Ерофеевич Мучник. Убийцы оставили на крыше дома орудие преступления – снайперскую винтовку с лазерным прицелом.. – вещала растерянная дикторша. – Осведомленные источники в правоохранительных органах отмечают, – продолжала она, – что в этом убийстве, как и в убийстве священнослужителя и монаха, совершенных на днях на автодороге Почайск – Сухиничи, хорошо просматривается сербский след, так как все эти убийства совершены из оружия югославского производства".
– Значит, грохот у моего подъезда и монахи в Почайске тоже на тебе, Кастрат? – вскинулся Инквизитор. – Везде орудия преступления югославского производства. Хило! – зло усмехнулся он. – Перст, указующий на Скифа с приятелями… Нет уж, Скиф пусть на воле походит… А ты… Ты на этот раз танцевал совсем неуклюже. Кастрат. Совсем как слон в посудной лавке, что на тебя совсем не похоже…
– Соедините меня с подполковником Глуховым, – выключив телевизор, приказал Инквизитор появившемуся в дверях кабинета помощнику. – Он бдит в аэропорту Шереметьево.
– А вы слышали, товарищ генерал?..
– Что слышали?..
– Только что убит крупный предприниматель Мучник.
– Это какой Мучник? – переспросил генерал.
– Муж журналистки Коробовой. Тот, который еще неделю назад давал у нас показания майору Кулемзе…
– А-а, тот Мучник, который в Госдуму намеревался баллотироваться? – отвернувшись к окну, протянул Инквизитор. – Жаль… Очень жаль… Тогда тем более соедините меня с Шереметьевом… Глухов, ты? – спросил он в трубку. – Слушай, Глухов, меня внимательно: скоро у тебя нарисуется Кастрат… Подготовь для его захвата все наличные силы. Я тоже выезжаю…
В машине по дороге в аэропорт сидящий на заднем сиденье майор Кулемза протянул Инквизитору пачку фотографий.
– Меняет, гад, вывеску, как хамелеон, – проворчал он. – А взять документы: из разных стран, но каждый раз комар носа не подточит…
С фотографий на Инквизитора смотрели совершенно разные люди, и даже он с его опытом не мог сыскать в них типического сходства: офицер-афганец у верблюжьего каравана, преуспевающий итальянец-бизнесмен, индийский махараджа в парчовом тюрбане, арабский шейх в бурнусе, затюканный жизнью челнок с сумками и баулами, "лицо кавказской национальности" в кепке-аэродроме, православный неряшливый священник с сияющим на животе крестом, красавец спортсмен в олимпийском костюме и убогий калека в инвалидном кресле…
"Талант!.. – думал Инквизитор. – Умеет Коробов подбирать исполнителей своих черных замыслов.
И право сказать глупо не пользоваться невежеством хозяев страны, выживших из спецслужб профессиональные кадры. Правда, Кастрата я сам когда-то попер со службы за… За собачью преданность своему непосредственному начальству, граничащую с преступлением".
Но такой идейный "профи", как Гнат Стецюк, не канул в Лету.
В девяносто втором году Гнат Стецюк принял деятельное участие в создании службы безопасности глубоко законспирированного подразделения "Феникс", которое формально пользовалось "крышей" общественного офицерского движения "Славянское братство". Костяк "Феникса" составляли бывшие офицеры КГБ, ГРУ и такие практики, как Стецюк, прошедшие хорошую выучку на самых опасных делах в Афганистане. "Феникс" был предназначен для разведывательной и контрразведывательной деятельности на постсоветском пространстве в пользу финансово-политической Империи Виктора Коробова. Его задачей было устранение конкурентов Империи на финансовых рынках России и Европы, оказание давления на лиц из высших эшелонов власти с целью формирования угодной Империи государственной политики России, негласного разжигания межэтнических конфликтов, дестабилизации обстановки с целью создания благоприятных условий для захвата власти.
Служба безопасности в жестко иерархической структуре "Феникса" была святая святых. В ее задачи входило: пресечение проникновения в структуры Империи агентов спецслужб конкурентов и правоохранительных органов, внедрение своих агентов в руководящие структуры конкурентов, в их службы безопасности и службы безопасности государств, возникших на постсоветском пространстве, выяснение отношений с лицами, получившими от Империи финансовые средства на коммерческую деятельность и не сохранившими впоследствии лояльности к ней.
Глубоко продуманная система конспирации на основе тысячелетнего опыта масонских тайных братств, новейшего опыта спецслужб мира и современные системы шифрованной связи гарантировали людей "Феникса" от провалов. Они, как правило, не были знакомы друг с другом, и каждый выполнял узкое и сугубо индивидуальное задание, которое ставил только непосредственный начальник. Его подлинного имени они тоже не знали. В случае расшифровки или провала, что было крайне редко, люди "Феникса", как правило, самоликвидировались, унося на тот свет тайны Империи. Они считали, что работают во имя будущего Общеславянского государства, и даже не догадывались, кому и каким целям они служат…
Гнат Стецюк был особо доверенным лицом Коробова для выполнения его личных и самых деликатных заданий. Это Инквизитор знал. Еще он знал, что сразу после исполнения серии "штучных" акций Кастрат немедленно улетает из страны и, как правило, через несколько дней возвращается, но в совершенно другом обличье. Он обладает феноменальной способностью изменять не только внешность и возраст, но и походку, и даже внешние физиологические признаки, за что и получил кличку – Кастрат.
"Кастрата надо брать во что бы то ни стало! – думал Инквизитор. – И не только затем, чтобы пресечь его кровавый путь, но и потому, что выход на Коробова через его дочь в связи с ее загадочной смертькгне состоялся. А чем черт не шутит, может, теперь через Кастрата удастся нащупать подходы к Коробову и к этому чертову "Фениксу", бросившему вызов всем спецслужбам России?"
Подполковник Глухов встречал Инквизитора у служебного входа в здание аэровокзала Шереметьево.
– Люди на исходных позициях, товарищ генерал, – доложил он…
Прошло уже часа три, а тот, кого они ждали, все не появлялся.
Один за другим подкатывали к аэропорту автобусы и автомобили. Тысячи озабоченных людей выходили и входили в стеклянные двери аэропорта, но засечь среди них Кастрата не удавалось. Оперативники заметно нервничали И часто меняли позиции наблюдения.
Вот вывалились из подъехавшего автобуса высоченные негры – видно, команда баскетболистов… Чинно вышли из раскрашенного рекламой автобуса пожилые бельгийские туристы… Группа деловых японцев покатила в зал ожидания чемоданы на колесиках…
А Кастрата нети нет…
Глухов растерянно оглянулся на Инквизитора. Тот сквозь стекло показал ему подбородком на старенького католического пастора с аккуратным саквояжиком, прибывшего на автобусе с пожилыми бельгийскими туристами…
Пастор огляделся вокруг подслеповатыми глазками и, прижимая саквояжик к животу, смиренно направился в таможенный зал аэропорта. До Глухова долетел его разговор на чистейшем французском с каким-то старичком интуристом…
"Не-а, – подумал Глухов. – Инквизитор чего-то путает… Какой это Кастрат?.. Вон по-французски как чешет без запинки…"
А Инквизитор, проходя в толпе мимо сомневающегося Глухова, тихо, но так, что у Глухова ноги стали ватными, бросил:
– Пастор… Живым…
В таможенном зале аэропорта старичок пастор, переговариваясь с бельгийскими старушками, безмятежно заполнял серенький листок декларации. Вынув из саквояжика фолиант в старинном кожаном переплете, спросил у проходящей мимо девушки в таможенной форме, нужно ли этот фолиант вносить в декларацию. Получив утвердительный ответ, снова заскрипел по листку паркеровской ручкой…
"Кажется, все идет нормально, – подумал Гнат, и вдруг рука его дрогнула. – Раззява! – выругал он сам себя. – За стеклом, на входе – знакомое лицо… Инквизитор?.. Неужели он жив остался?.. Нет, померещилось, видать, – трехкилограммовая противотанковая мина танковую броню в мелкие жгуты скручивает".
Он скосил глаза на таможенный зал и отметил про себя какое-то неупорядоченное движение. Движение как движение.., ан нет… Вон три работяги в комбинезонах встали покурить у выхода… Вон перед лестницей на второй этаж двое качков излишне усердно изображают пьяных… А вон в глубине зала два крутых бизнесмена спорят, потрясая какими-то бумагами, и медленно идут в сторону таможенных стоек, но правые руки держат в карманах длинных пальто… Их догнал третий крутой, а два пилота с пистолетными кобурами, выпирающими из-под тесных форменных пиджаков, зачем-то перекрыли двери служебного входа. А вон и еще трое крепких ребят появились за таможенным барьером…
"Профессионально работают, – отметил Гнат. – Мышь не проскочит… Что ж, рано или поздно это должно было случиться, – усмехнулся он. – Сам Инквизитор – гордись, Гнат!.. Где он, кстати?.. А-а, вон там, у ограждения второго этажа…"
И неожиданно Гнат почувствовал, что у него почему-то больше нет ненависти к этому человеку. "Это очень хорошо, что он остался жив! – с облегчением подумал он. – Как же в смердящей нашей клоаке обойтись без Инквизитора?.. Крутые "бизнесмены" уже в семи метрах, – отметил он. – Пора, Стецюк!.."
А тут, как назло, бельгийские старушенции полезли с каким-то вопросом.
Пастор вежливо выслушал старушек и, как бы задумавшись над их вопросом, почесал ручкой бровь, а потом и висок….
Крутой "бизнесмен" за спиной пастора изготовился к прыжку. Два других уже в трех метрах, приближаются с фронта…
– Все там будем, – сказал им вслух по-русски Стецюк, и ручка у его виска извергла вспышку и треск, как от разорвавшейся новогодней петарды Старушки бельгийки завизжали и в ужасе метнулись от стойки.
На их глазах старенький католический пастор сполз по стойке и упал лицом вниз Из его виска тонким пульсирующим фонтанчиком текла кровь и заливала мраморный пол таможенного зала .
"И на этот раз счет в твою пользу, Питон, – подумал Инквизитор, спускаясь по лестнице – Но, как говорится, еще не вечер…"
Майор Кулемза перевернул труп на спину, проверил карманы и саквояжик "пастора".
– Два паспорта, авиабилет. Библия в кожаном переплете. Ничего интересного, товарищ генерал.
В саквояжике ничего заслуживающего внимания тоже не оказалось.
– И не должно оказаться, – не удивился Инквизитор. – Кастрат был "профи". Равных ему я не знал…
Москва в пределах Садового кольца и почти вся околоэлитарная "тусовка" к вечеру этого дня забились в судорогах праведного гнева.
На телевизионных каналах крутили подробности убийства Мучника. Дикторы сообщали, что средь бела дня на Олимпийском проспекте в собственном автомобиле был убит бизнесмен и общественный деятель, известный меценат Серафим Ерофеевич Мучник.
Хладнокровный киллер стрелял с крыши высотного здания Здесь же была найдена снайперская винтовка югославского производства с лазерным прицелом, что говорит о заказном характере убийства.
Дикторы по-разному комментировали случившееся, но все сходились на том, что стрелял профессионал. Серафим Мучник скончался на месте от трех смертельных ранений.
Представитель Министерства внутренних дел по связям с общественностью извещал, что следствие уже вышло на след преступников. По предварительным данным, это преступная группа наемников, воевавших в бывшей Югославии.
Человеку, распахнувшему на следующий день некоторые утренние газеты, могло показаться, что убийцы Мучника поставили страну на грань национальной катастрофы.
Служба социологического прогноза профессора Непрушина сообщала, что шестьдесят процентов опрошенных граждан отозвались об убитом как о гордости русского бизнеса и очень перспективном политике.
И, разумеется, и в этот раз никто толком не вспомнил об очередном милицейском лейтенанте, опять погибшем при исполнении своих служебных обязанностей от взрыва у подъезда одного из самых обычных домов мегаполиса.
Громче всех скорбел о безвременной кончине Симы советник фирмы "Секретная служба" пан Нидковский, оставшийся в отсутствие Засечного и Скифа без долларовых инъекций. Один из братьев Климовых, снова переквалифицировавшихся в охранники, шуткой представил тележурналистам Нидковского как лучшего друга детства и компаньона покойного Серафима Мучника. Теперь пан Нидковский по несколько раз в день заливался соловьем перед отечественными и зарубежными телекамерами, прославляя широту русской души Симы Мучника, его предпринимательский гений и преданность их мужской дружбе.
Это был звездный час ясновельможного пана. За один день он стал знаменит не только на всю страну, но и на весь мир. Он даже получил от какого-то солидного зарубежного издательства предложение написать книгу воспоминаний о Серафиме Мучнике и о своей дружбе с ним. Сначала "ясновельможный" этого предложения испугался до колик в животе, но, пересчитав аванс в "зеленой крупе", милостиво снизошел до заключения контракта с издательством.
На похоронах Симы пан Нидковский поддерживал под локоток прилетевшего из Хайфы убитого горем Мучника-старшего на правах лучшего друга его покойного сына и его биографа.