Русское братство

Глава XXVI. В субботу

На следующий день, едва дождавшись девяти утра, Степаненко, не рискнув позвонить Эльвире с квартиры своего квартирного хозяина, вышел на улицу и нашел ближайший телефон-автомат.

Эльвира деловито сообщила ему адрес, по которому проживала Зойка, ресторанная посудомойка, которая могла что-либо знать об опознанном ею же бандите.

Степаненко воспользовался случаем напомнить Эльвире о возможной встрече. Эльвира сухо ответила:

— Сегодня я занята.

Степаненко повесил трубку и облегченно вздохнул.

«Занята, так занята», — подумал он. Эта фраза развязывала ему руки. По крайней мере некоторое время он будет свободен. Не мешкая, он устроился в машину.

День выдался очень жарким. Уже с утра солнце сильно припекало, а ближе к полудню жгло немилосердно.

Около часа дня автомобиль майора ФСБ остановился возле дома, где проживала посудомой-щица. Дверь ему открыл мальчик лет семи-восьми. Он заявил, что мамы нет дома и что она в магазине.

«Ага, мать-одиночка», — подумал Степаненко. Он спустился вниз и стал ожидать. Вот прошла молодка лет двадцати пяти с упругими, круглыми, как яблоко, икрами.

Он пошел за ней. Дверь нужной квартиры перед самым носом захлопнулась.

«Невежливо», — подумал Максим и нажал на кнопку звонка. Дверь тут же открылась. Свет тусклой лампочки в прихожей не давал возможности рассмотреть лицо хозяйки.

— Могу ли я с вами поговорить?

Женщина настороженно рассматривала его.

— Я от Эльвиры… Вчера вам показывали фотографии.

Женщина наморщила лоб.

— Ах да, администратор ресторана, Эльвира Тенгизовна, показывала… Проходите, чего же вы стали?!

Женщина провела его в зал двухкомнатной квартиры. По обстановке можно было предположить, что квартира знала лучшие времена.

— Так вы из органов?

— Да, — сказал Степаненко.

Хозяйка попросила разрешения взглянуть на документ, удостоверяющий его личность.

«Научились, знают права», — подумал Степаненко, достал и протянул удостоверение, раскрыв его перед самым лицом. Он по опыту знал, что подобный способ предъявления документов ошарашивает людей, они успевают прочесть верхнюю строчку, а фамилию не успевают зафиксировать взглядом. Впрочем, с Зойкой это не играло никакой роли.

Степаненко рассмотрел ее. Нельзя было сказать, что была она привлекательна — ее портило небольшое пучеглазие, впрочем, это было дело вкуса. Накинутый впопыхах халатик не был застегнут на все пуговицы. Степаненко видел в прорехе свежее молодое тело. Неизведанная плоть слегка вскружила голову Максиму, оставшемуся ни с чем после вчерашних разборок с Эльвирой.

— Так я насчет Ашота, — проговорил он.

— А что случилось? — взгляд Зойки опять стал испуганным. Рукой она прикрыла прореху на халатике, другой застегнула пуговицы.

— Да ничего особенного. Вы не бойтесь…

— Он всегда маленько под мухой был. Он и трезвый, не совсем… А как выпьет, так дурак дураком… Что же вы стоите, садитесь.

Степаненко уселся.

— Может, вы есть хотите? — вдруг выпалила Зойка.

— Не откажусь, — сам не зная почему, быстро согласился Максим. Сложная натура Эльвиры так утомила его, что ему хотелось пообщаться с этим безыскусным, простым и наивным существом.

— Вы посидите тут, а я на стол накрою.

Когда она появилась вновь, то была одета получше, на губах блестел след от помады.

— Вот мужики пошли… Придут, извините, переспят, а потом… Потом милиция их ищет… — говорила хозяйка квартиры. — Помогите мне раздвинуть стол.

— Не стоит, — попытался отказаться Степаненко, но Зойка настояла на своем.

— У меня гости редко бывают, — пояснила она. — Мне самой хочется по-человечески посидеть.

— Но я ненадолго.

— У меня есть что рассказать об этом Ашоте, — стала уверять его хозяйка. Когда они раздвигали стол-книгу, их руки нечаянно соприкоснулись.

Степаненко взял женщину за руку, посмотрел в глаза. Она не отвела глаз, не отвернулась. Смотрела просто, по-доброму, не напрягаясь и не настораживаясь.

— Вы не подумайте, — сказала она, — я женщина честная… Жизнь и так нелегкая, а тут еще всякие… Надо же один одному помогать, правда?!

— Правда, — согласился Степаненко, выпустив руку. Он наблюдал, как на столе появляется вполне приличная еда.

Степаненко заметил, что он явно ей по нутру. Решил не форсировать развитие событий в этом направлении, но и не ретироваться. От болтушки многое можно узнать. Даже больше, чем от платного информатора.

В завершении сервировки на столе появилась бутылка водки.

— Мне нельзя, — сказал Степаненко. — Я на службе… И за рулем.

— Ах да, вы на службе, — играя глазами, проговорила Зойка. — Но одну капельку можно, правда?!

«Хорошая женщина», — подумал Степаненко. Ему почему-то не хотелось уходить из квартиры, где на окнах были чистые, свежестиран-ные занавески, а в блюдечках стояла цветущая герань.

Зойка вышла в прихожую, позвала сына, они о чем-то пошептались и мальчик ушел на улицу. Хозяйка квартиры некоторое время пробыла в комнате одна. Оттуда доносился какой-то шорох, шум задвигаемых штор, шипения спрея. Появилась Зойка уже переодетой… в халат. Только не в прежний, а в цветастый, из тяжелой махровой ткани. Глаза ее тускло горели.

— Может, вы мне лампочки в спальне поменяете? — в руках женщина держала две лампочки в картонных упаковках. — Перегорели в люстре, а заменить некому.

Степаненко все понял. Им, как обыкновенным здоровым мужиком, овладело неотвратное желание. Не подчинился этому зову природы он не мог. Не скажешь ведь: «Нельзя, я на службе!»

Что потом из этого будет, Степаненко не задумывался. В конце концов, сегодня суббота. Выходной. Взаимоотношения директора ресторана Эльвиры Тенгизовны и посудомойщицы Зойки его меньше всего беспокоили. Обе в равной степени были женщинами, а он был холостяк.

Они прошли в ту комнату, в которой требовалось заменить лампочки.

— Только не приставайте, я этого не люблю, — проговорила она, но он уже обнял ее и не выпускал из объятий до тех пор, пока в дверь не позвонили..

— Это сын, — прошептала Зойка, вскакивая и облачаясь в махровый халат. — Рас-шторьте окна.

Когда Степаненко уходил, женщина неожиданно сказала:

— А я думала, вы не такой…

— Что значит, не такой?

— Ну, у нас разные слухи ходят. О комитетчиках, о муже Эльвиры Тенгизовны, например.

— Что мы людоеды? — пошутил Степаненко.

— Нет, но… Он ведь с женой не живет.

— Ну и что? — Степаненко навострил уши.

— Тут у нас, — Зоя сделала заговорщицкое лицо и перешла на шепот, — втихомолку поговаривают об ужасной судьбе двух девчонок, которых он взял из детского дома.

— Из детского дома?

— Да, чтобы удочерить. Одной было лет двенадцать, старшей — четырнадцать. Младшая и теперь живет на даче. За ней служанка, говорят, следит.

— А старшая где?

— Убежала. На вокзале шлялась как проститутка. Ее обратно вернули в детдом… Говорят, лечили…

— Ну ты же понимаешь, что это все сплетни, — проговорил, поморщившись, Степаненко.

Женщина неожиданно протянула ему бумажку. Степаненко взглянул, увидел номер телефона и надпись: Борис Исаакович.

— Кто такой Борис Исаакович?

— Это начальник Ашота, которого он охранял. Эту бумажку он мне передал через Эльвиру Тенгизовну. Давно это было…

— Так она знакома с ним? Я имею в виду Ашота.

Женщина неопределенно пожала плечами и почему-то слегка покраснела.

— Ты звонила Ашоту по этому телефону?

— Всего один… Нет, два раза, — девушка покраснела, на этот раз сильно.

— А этот Борис Исаакович, кто он?

Зойка пожала плечами.

— Чем он занимается?

— Помню, что бизнес какой-то.

— Торгаш?

Зойка опять смущенно пожала плечами.