Русуданиани

ГЛАВА 1. ЗДЕСЬ НАЧАЛО ПЕРВОЙ ПОВЕСТИ О ЦАРЕ ЗОСТЕРЕ, СЫНЕ ЗОСИМЕ, И СЫНЕ ЕГО ЗАВЕ

Жил в Китае царь Зостер, великий и могущественный, богатый и ратному делу преданный, к бедным милостивый, сиротам и больным покровительствующий. Были у него сын по имени Зав и две дочери безупречного нрава, на которых было приятно глядеть. Не знал царь иных забот, кроме охоты и щедрых воздаяний. Когда его сын подрос и исполнилось ему пятнадцать лет, не делал он ничего и не вспоминал ни о чем, а только ходил по полям и долам и охотился. Таков был его обычай: одну ночь в неделю он отдыхал с родителями, утром вставал, ему подавали к столу жареного фазана или рябчика. Отведав пищи и выпив немного вина, Зав снаряжался на охоту, садился на коня и уезжал. Семь дней он охотился, не сходя с коня, без пищи и питья, не зная отдыха. На седьмую ночь возвращался домой и отдыхал, на восьмой день опять ел, пил и садился на коня. И снова семь дней носился по полям за табунами коней, а после раздаривал их.

На седьмую ночь он возвращался домой, отдыхал, ел, пил, а утром отправлялся играть в мяч: садился на коня и семь дней так гонял мяч, что и ночью с коня не сходил, никак угомониться не мог. Тужили родители, глядя, как ведет себя их сын, но не говорили ему ничего, не желая его обидеть.

Однажды, собираясь играть в мяч, Зав вдруг сказал: «Клянусь солнцем царя Зостера, давно не наведывался я в казну моего отца и не знаю, какими сокровищами он владеет. Пойду погляжу». Как услышали это казначей и его подручные, обгоняя друг друга, прибежали к царю с известием: «Сын ваш изволил попросить ключи от сокровищницы и хочет видеть казну». Обрадовался Зостер и повелел: «Заклинаю вас, ступайте проведите его по старым и новым хранилищам, да не пропустите ничего из богатств отцов и дедов моих, все мое имущество сыну моему возлюбленному покажите, не упустив ни большого, ни малого. Авось увлечется он созерцанием драгоценностей или приглянется ему что-нибудь, и хоть один день он проведет, не садясь на коня».

Пошли они и раскрыли двери десяти тысяч сокровищниц, таких, которых сам царь Зостер не видел, а виденному и добытому им самим и вовсе не было числа. Обошел это все Зав и осмотрел. Но не тронули богатства его сердца, и сказал он: «Знал бы я, что у отца моего такая малая казна, не пропустил бы я сегодня игры в мяч». Вышел он из сокровищницы и не взял ничего, кроме одного украшенного камнями чогана весом двенадцать литра и жемчужного мяча. Только собрался он играть, как подошел к нему слуга и передал повеление царя: «Иди ко мне, жизнь отца твоего, сядем за пир». Предстал Зав перед отцом с чоганом в руках и сказал: «Во имя солнца царского, сегодня я еще не играл в мяч, разреши мне поиграть». Огорчился царь и молвил: «Сын мои возлюбленный, зеница ока старого отца! Что же ты увлекся мирскими соблазнами и не изучаешь закона и порядка царствования? Я состарился, не могу ни воевать, ни страной управлять. Провел я свои дни в боях, не выпуская меча из рук, прибавил к стране моей большие владения и города, многих государей устрашил я своим могуществом. Ныне все они стали моими врагами, но не могут они расправиться со мной, ибо не исцелились еще от ударов моей палицы, и до смерти, думаю, будут меня страшиться. Но не сегодня завтра я умру. А ты даже рассказов о битвах не слыхал, а своими глазами их и вовсе не видел. О пирах и утехах не помышляешь и войском управлять не умеешь. Только знай коня по полям гоняешь. От голода силы твои убудут и мозг ослабеет, знания уменьшатся. Проживешь ты без сыновей, и враги легко тебя одолеют. Вот отчего кручинится сердце мое, а так — я не против твоих игр».

Разобиделся Зав, повернулся и сказал так: «Ради тех сокровищ, что я видел сегодня, даже игры в бабки[9] не стоит оставлять, а не то что игры в мяч. Пристало ли гордиться государю тем, что богатство он добыл мечом и многих царей по миру пустил? Поражением многих и победой одного гордиться не следует. «Когда я доживу до того дня, чтобы многих мог одарить, а самому малым довольствоваться» — вот что хотел бы слышать я от своего отца. Пусть я негодный воин, несведущий в битвах, но отец мой — мудрый правитель, испытанный в боях. Не жить мне, если и без войны не раздобуду богатства, но добытым в боях хвастаться не стану». Сказал Зав и пошел в покои царицы.

Доложили слуги царице: «Идет сын ваш Зав». Встала царица, пошла ему навстречу и обняла его: «Слава богу, сынок, решил ты отдохнуть!» Не ответил Зав, сели они, положил он голову на колени матери и прижался к ее груди. Две сестры его, подобные солнцу, обнимали его, руки ему целовали, молили: «Чем услужить тебе, чтобы сегодня мы подольше тебя видели?!» Потом поднялся Зав и сказал: «Почему вы хотите, чтобы я сидел дома?! Царь, отец мой, гневается, что я ничем не занимаюсь, а вы только и мечтаете, чтобы я сидел дома. Ну, останусь я здесь, не стану в мяч играть, не буду на охоту ездить, посмотрим, достигну ли я чего-нибудь сам или добавлю что-нибудь в царскую казну, сидя дома!» Лег Зав спать в ту ночь меж двух сестер, и радовались те, взирая на него. Как только утро занялось и солнце пролило свой свет, он снял у одной сестры с пальца кольцо, у другой взял кисет с золотыми монетами, встал и вышел. Сестры не спросили, зачем ему это понадобилось, а он ничего не сказал, пошел в свои покои и написал письмо. «Я ухожу, родители мои любезные, не знаю куда. Не горюйте о разлуке со мной и не печальтесь о моих скитаниях. Пожелало мое сердце вольной воли, должен я испытать себя. Ждите меня семь лет и не тужите. Коли испытаю я себя и найду врага, равного мне по силе, и одолею его или за семь лет скитаний получу вознаграждение, пусть тогда скажет царь Зостер: не глуп и не слаб мой сын! Больше семи лет я отсутствовать не буду. Если не вернусь через семь лет, знайте: или я погиб, или счел себя недостойным вас. Не ждите меня тогда. Хотите плачьте, хотите смейтесь — это уж не моя забота».

Облачился Зав в самые мягкие и роскошные одежды, заткнул за пояс стрелу, взял в руки лук, вошел в конюшню и выбрал вороного коня, гладкого и пригожего, быстрого как ветер. И сказали ему слуги, что конь этот не объезжен и оседлать его невозможно. Разгневался Зав: «Что это за конь такой, что нельзя мне сесть на него!» Испугались слуги, не стали ему перечить. Принесли сбрую, такую, что, покажи любому мудрецу, он удивится и цены назвать не сможет. Седло было усыпано алыми яхонтами, удила — чистые алмазы. Увидел это царевич, огорчился и не хотел все это брать, но ничего не стал говорить, попросил только, чтобы седло покрыли чехлом: очень, мол, жесткое и во время езды побеспокоит меня. Сел Зав на коня и выехал на городскую площадь. Спросили его: «Куда царевич собрался так налегке? Почему распоряжений никаких не отдает?» Ответил Зав: «Не тревожьтесь, я скоро вернусь. Съезжу только в этот лес, может, там зверя какого подстрелю и приеду назад. А царю скажите, чтобы сегодня он отдохнул у меня». Хлестнул Зав плетью коня и скрылся из глаз.

Вышел царь, огляделся и, не увидев сына, удивился и сказал так: «Вчера я рассердил моего сына, и сегодня он не играет в мяч, неужто он так обижен на меня?» Доложили царю, что царевич только что сел на вороного коня и поехал охотиться, а отцу велел передать, что сегодня хочет угостить его в своем дворце. Обрадовался Царь и приказал визирям и вельможам: «Поедем во дворец Зава и до его возвращения приготовимся к пиршеству». Подъехали они ко дворцу и увидели на воротах надпись золотыми чернилами. Как прочел визирь написанное, обомлел он, ослеп и обеспамятел от великой обиды, стал кричать он громким голосом ибить себя обеими руками по голове: «Что означают эти слова и по какой дороге отправился ты, сын царский Зав, витязь нрава безупречного, сладкоречивый и мудрый! Пустился ты в скитания, надеясь на свою силу, но на кого покинул ты царство, престол и венец!»

Увидев визиря в таком виде, царь спросил: «Что означают, визирь, твои слова, не лишился ли ты рассудка?» А визирь снова возопил горестным голосом: «Погляди, о царь, на эту надпись, завещание твоего сына!» Поглядел царь, узнал руку сына, помертвел и так грянулся оземь, можно было подумать — обрушились огромные горы. Поднялся такой крик и плач, что даже у мудрецов разум мог помутиться от причитаний. Похоже было — небо обвалилось на землю. Три дня и три ночи ни царь, ни царица не приходили в себя, жены и мужи города от горя теряли рассудок. Стояла великая скорбь.

Когда царь с царицей пришли в себя, увидели они своих дочерей, чьи блистающие ланиты поблекли, нежные тела окрасились кровью, а из глаз потекли рубиновые ручьи. Причитали сестры громкими голосами: «Почему позволяете вы нам, недостойным, взирать на вас, отчего не казните нас своими руками, родители, над всеми царями вознесшиеся, а ныне из-за неразумности нашей с пылью и прахом сравнявшиеся! В тот злосчастный день и в ту беспросветную ночь оттого остался он у нас, что решил покинуть стариков-родителей и погубить своих несчастных сестер, недостойных даже прислуживать ему. Почему не угадали мы, что губит он Китай, и не распознали причину нежности его, ведь, не зная устали, обнимал он нас и целовал? Когда же взошло потемневшее отныне для нас солнце, молвил он тихим голосом: «Оденьте меня, сестры дорогие, мне будет приятно прикосновение ваших рук». Поглядели мы на него и увидели слезы в озерах чернильных. Заплакали и мы и спросили: «В чем дело, брат наш возлюбленный, повелитель сестер, кто такой появился в китайской стороне, что мог тебя обидеть?» Обнял он нас и молвил: «Нет, сестры мои любезные, не потому я заплакал, что обиду вспомнил; напротив, увидел я, как вы стремитесь услужить мне, а я для вас был дурным братом и не мог ничем порадовать вас. Вот и заплакал яот стыда и смущения». Оделся он, обнял нас, взял кольцо и кисет с золотом. Устами, подобными розам, поцеловал нас и вышел. Накажите нас за то, что мы не спросили его, куда он идет. Если мы сами не посмели обратиться к нему с вопросом, почему вам не поведали? Вы бы сделали что-нибудь, дабы не расставаться с сыном. Почему не убили мы себя у него на глазах, почему выпустили из рук полы его одежды! А ныне он скитается где-то в поле, с дикими зверями, без крова и отчизны, его нежное тело терзает жесткая земля, а мы здесь утешаемся родительской лаской. Попрекали мы его за то, что шесть дней он охотился без передышки, а ныне не знаем, сколько дней проведет он в одиночестве, без сна и отдыха». Так говорили сестры Зава и лили кровавые слезы.

Приказал царь Зостер: «Выройте сто локтей земли и бросьте меня в яму. Я потерял сына, обезглавил свое царство. Для чего обидел я его своими речами, не дал ему потешиться вволю!» Собрались тогда визири и вельможи, молвили царю: «Негоже радовать тебе врагов своих! Разве царское дело в яме сидеть? Не будь на то воли божьей, сын не покинул бы тебя из-за одного упрека. Отныне внемли просьбе и завету твоего сына, которые начертаны его рукой, жди срока, положенного им, коли будет на то божья воля, вернется к тебе желанный сын».

После долгих уговоров вельможи с трудом помешали царю сесть в яму. Но столь велико было его горе и горе всего царства, что даже камни и деревья облачились в траур.

Ехал Зав сорок дней, не сходя с коня, не встретил он ни птицы, ни зверя, ни одной живой души. Ни на миг не давал коню передышки. Но конь не уставал, вроде он и шагу не ступил: пятидневный путь преодолевал за один день. Царевича Зава мучил голод, и подумал он про себя: «Верно заметил отец мой, что неразумен я. Будь у меня ум, из-за одного слова я бы так не поступил». Стал он оглядываться по сторонам. «Может, увижу хоть какую-нибудь траву, — думает, — чтобы поддержать дух в теле». Ничего не отыскал, только увидел вдали — вроде озеро блестит. И сказал себе Зав: «Там вода, и не может быть, чтобы у воды не росла трава. Но мне туда не доехать» — и закручинился сильно, потом сказал себе: «Надо быть терпеливым — иного выхода нет», хлестнул коня плетью и так быстро очутился у озера, словно конь и не двигался с места.

Перед царевичем раскинулся небольшой луг, такой прекрасный, какого глаз человеческий не видывал: трава-мурава, разные цветы. Понравилось это Заву, слез он с коня, отпустил его попастись, а сам стал бродить по лугу в поисках воды и пищи. Увидел он высокое дерево, а под ним — студеный ключ. Обрадовался царевич, вымыл руки и лицо, испил воды. Но опечалился, не найдя никакой пищи. Однако, оглядевшись по сторонам, заметил он тонкое и красивое дерево: ни подобного дерева он не видел никогда, ни таких плодов. Сказал он себе: «Сколько живу, видел много прекрасных и тенистых деревьев, но подобного этому не встречал, дай-ка отведаю его плодов, пусть завершатся этим дни мои, не страшно». Собрал он плоды и съел. Они оказались такими сладкими, что больше трех царевич съесть не смог. Насытившись, лег Зав и заснул.

И увидел он во сне некоего старца, который молвил ему: «Ты здесь не лежи, не думай, что у этого луга нет хозяина». Отвечал ему царевич: «Сейчас ночь, и я не знаю, куда мне идти». И сказал старик: «Невежда, если ты не знал дороги, зачем уходил от своего дома! Полезай теперь на это дерево и устраивайся среди ветвей так, чтобы не упасть и дерево не шелохнуть. И откроется тебе твоя дорога». Испугался царевич, проснулся и заплакал. Стал молить бога: «Из-за глупости моей не обрекай меня на гибель и защити от всяческих бед». Встал Зав, укрыл коня под деревом, сам взобрался повыше и увидел среди ветвей такое место, где как раз один человек мог уместиться, будто трон был для кого-то приготовлен. Сел царевич спиной к стволу и кушаком привязал себя к нему. Не ведал он, что по велению божьему человек, отведавший этих плодов, начинал понимать язык змей. В ту ночь Зав не мог уснуть от страха, предчувствовал он колдовские козни.

Как занялась заря, раздался такой страшный свист, что дерево зашаталось, и царевич решил: кто-то с корнем вырвал дерево, а вместе с деревом схватит и его. Свист повторился. А когда свист раздался в третий раз, царевич потерял сознание от ужаса.

Оказывается, из-под корней дерева выползли три змея. Два побольше — Черный и Белый, а третий — Красный — поменьше. Обошли они луг, поиграли, попрыгали. Через некоторое время царевич пришел в себя и увидел: три змея охотятся на лугу. Упрекнул он себя: «Если эти змеи тебя так испугали, как же ты с дэвами и драконами схватишься? Если не поражу я всех троих одной стрелой, то уж каждого одной стрелой обязательно убью». Решил было Зав сразиться со змеями, но потом передумал: «Подожду немного, погляжу, как они резвятся».

Побыли там змеи немного, потом вошли в озеро, поплавали и покупались, вылезли и улеглись на солнце. Белый змей сказал: «Пошли теперь домой!» — «Погоди, — сказал Черный, — немного отдохнем, расскажем, что видели, когда были друг без друга, а потом разойдемся». — «Ты старший из нас, — сказал Белый змей, — ты больше нашего видел. Расскажи что-нибудь, а после я расскажу, что знаю».

И сказал Черный змей: «Был я свидетелем такой жалостной истории, что все, что я видел в своей жизни хорошего, теперь кажется мне дурным, но люди не доверяют нам, и потому помочь им мы не в силах». «Что за горькое зрелище ты видел, что так закручинился?» — спросил Белый змей. Тот ответил: «Таких бед нагляделся я за эти семь лет, что и домой возвращаться не хочется! Вот послушайте.

Был у египетского царя единственный сын. Тому царю шестьдесят лет, и, кроме этого сына, не было у него никого. Не слыхал род человеческий о красоте такой и не видел никого прекраснее, совершеннее и сильнее его. К тому же был этот юноша нравом столь безупречен, что самые мудрые старцы, много повидавшие на своем веку, не находили в его нраве изъяна. Видел я его не только на охоте, но и в несчетных битвах и дивился его доблести. Что мне скрывать от вас: вы братья мне. Не мог я его одолеть и потому не выходил против него. Но вот уже семь лет, как царевич поражен тяжким недугом. Не мертв он и не жив. Такой богатырь не может двинуть рукой. От красоты его не осталось и следа, исчезла его былая сила и мощь, а раньше грозные дэвы и прославленные герои ноги его не могли сдвинуть с места. Днем и темной ночью лежит царевич на коленях у своей родительницы, или обессилевший от старости и горя отец носит его на руках, как дитя малое, из дворца во дворец или по площадям. Не думаю, чтобы был на свете кто-нибудь несчастнее их. Как только они еще живы и как слезы не иссякнут в их очах!»

И сказал на это Белый змей: «Неужто нет в той стране лекарей и неужто они столь невежественны, что такого недужного водят по городу?». Отвечал Черный змей: «По неведению поступают они так, болезнь сына сжигает их пламенем. Вот и водят они его в надежде, что он развлечется немного и хоть голос его они услышат. Но недуг царевича таков, что и слова он вымолвить не в силах, не может сказать, что у него болит, и ни один лекарь и ни один мудрец не могут определить его болезнь. Жалость к нему пронзила мое сердце; как выйду я на охоту да как вспомню о нем, силы покидают меня и рассудок мой мутится».

И сказал Белый змей: «Жалости достойны родители царевича, а вас, я знаю, больше всего восхищают его мужество и отвага, а уж потом сожалеете вы о его недуге. Если вы не смогли одолеть царевича, то людям тем более с ним не справиться. Столько времени я провел с вами, но не слышал, чтобы хвалили вы дэвов, драконов и крокодилов. Мне тоже очень жаль, что такой юноша гибнет не в бою. Может, и появится лекарь, который исцелит его от недуга. Но до тех пор, наверное, дни его будут сочтены и лекарь ему не понадобится».

И сказал Черный змей: «Оттого и горько мне, что дни его еще не исполнились, а он так сильно страдает. А снадобье для исцеления его очень простое, но они не ведают о том. Я много раз собирался пойти и научить их целительному средству. Но только доберусь до края площади, говорю себе так: «Они не знают, что я иду им на помощь, и, если пожелают они моей смерти, сердце мое не утерпит и произойдет у меня с ними великий бой. Вместо того чтобы помочь царю, я истреблю его воинство, а может, и моя гибель в их руках». Поразмыслю так и возвращаюсь назад».

Спросили его братья: «Что же это за снадобье такое?» Сказал он так: «Снадобье это — редька да мед и трава с этого луга, которая переливается, подобно изумруду. Во время охоты в голову ему забралась жаба да так крепко вцепилась всеми четырьмя лапами, что совсем лишила его силы и разума. С той поры сердце царевича сжимается от невыносимой боли и язык не подчиняется ему. Спасти его может только такой человек, который знает, что черную редьку надо хорошенько очистить и настоять на меду. Настоем этим нужно долго растирать царевичу шею и голову. От жара жаба начнет подниматься вверх. Затем кожу головы следует надрезать так, чтобы туда могла пройти рука, потом трижды сжать руку и поблизости поставить чан и лить в него воду с высоты, чтобы журчала она погромче. Когда рука сожмется, череп приоткроется. Заслышав журчание воды, жаба выпрыгнет, и царевич исцелится. Затем надо быстро закрыть череп, чтобы ветер не коснулся мозга. Траву следует истолочь, покрыть ею рану и перевязать мягким. В тот же миг он исцелится.

Вот что я услышал и увидел без вас, а теперь вы расскажите об увиденном вами».

И сказал Белый змей: «Вот ты из-за одного человека столько горевал, а я видел целый город, обреченный на смерть. Но не жаль мне их, ибо бедствуют они из-за великого невежества». Спросили они: «Неужели так невежествен целый город, что ни один [человек] не обладает разумом, какая же страна столь несчастна?» Отвечал Белый [змей]: «Есть в Индийской стране большой и многолюдный город, подобного которому ни один ученый муж не видел; город этот так величествен и роскошен, что никто из смертных не смог бы ни выразить, ни описать этого. О том городе за целый год не расскажешь. Кроме [множества] драгоценных камней и жемчугов и всяких прочих богатств есть там пять караван-сараев, построенных из желтого яхонта, да таких, что коли утром войдет туда ученый человек, выросший в той стране, то лишь к вечеру дойдет до конца — и то будет очень быстро. А коли несведущий человек туда войдет, заблудится и пропадет, ни пути его, ни следа не отыщешь. Яхонт там так обточен, что если человек возьмет и заглянет в него, то увидит себя как в зеркале. Царь того города и все пребывающие там страдают без воды. Замучены они до смерти и эти бесценные камни и жемчуга готовы отдать за семь кувшинов воды, но если они с трудом раздобудут хотя бы один кувшин, то великая радость поднимается в Индийской стране».

И сказал Черный [змей]: «Как же был построен такой большой город, если там не было воды?» Белый ответил так: «Как же не было! Но враг забросал источник камнями, а горожане так глупы и невежественны, что не догадываются о том и не пытаются найти воду. А все очень просто: посреди города стоит небольшая гора, если ее срыть, такой источник забьет, что полгорода затопит и снесет караван-сараи».

Слушает это все царевич и радуется.

Сказали тогда [змеи] младшему брату: «А теперь ты поведай нам, что видел». Тот молвил так: «Ничего я не знаю. Вы всю землю обошли, а меня старые родители со двора не пускают. Вот и сегодня не хотели они, чтобы я с вами шел, и теперь небось едва живы от волнения, что я запаздываю. Вернемся-ка домой, это будет лучше моего рассказа». Отвечали ему братья: «Не такой уж ты младенец, чтобы тебя на охоту не отпускали и чтобы не видел ты никаких бедствий. Пока ты не расскажешь об увиденном, мы не уйдем отсюда, пусть хоть год пройдет». Не отступали старшие братья, и сказал тогда Красный [змей]: «Ничего интересного я не видел, клянусь вами, но слышал от старых родителей, что великая страна Учинмачин[11] так обеднела по вине одного дэва, что для царя не могут раздобыть пропитание на один день, и нет никого несчастнее людей, живущих в том городе». Спросили его: «Если из-за одного дэва они так обеднели, почему же оставили его в живых?» Отвечал Красный [змей]: «Отец мой сказал, что на дороге, ведущей в Учинмачин, стоит высокая скала. Сидит в той скале огромный дэв и путников не впускает в город и не выпускает из него. Все богатство спрятано в той скале. В тот город воевать он не ходил, и они тоже не посмели с ним сразиться. Вот и пребывают они в нищете и бедности. А если найдется человек, который ночью не побоится подойти к подножию той скалы и которого не одолеет сон… У дэва есть дочь. Красотой превосходит она жемчужину, сиянием — зарю. Так велико ее желание узнать людей и так надеется она на христиан, что днем и ночью со слезами молит господа: «Вызволи меня из рук отца и отпусти к людям!» Никогда не пропускает она часа молитвы. Она встает на заре и, обливаясь горючими слезами, молит бога об одном. В той скале есть одно малое окно — на восток, возле которого она стоит. Тот человек, который попытается убить дэва, должен подойти к тому окну и всю ночь до зари не спать и глаз и сердце от того окна не отводить. Когда встанет красавица на молитву и закончит молиться, он должен успеть заговорить с ней и умолить ее именем бога: «Я — человек и пришел ради тебя; отчего твой отец умрет?» Она научит, как убить дэва, и откроет, какого оружия он боится.

Вот что слышал я от отца, и, клянусь вами и именем божьим, более не ведаю я ничего, уж солнце восходит, и лучше мне к матушке возвратиться, чем сказывать вам притчи».

Как закончили они эти речи, еще немного поохотились на том лугу, потом Черный издал прощальный клич и опустился под землю, за ним засвистел и Белый, а за ними и Красный.

Выслушав все это и убедившись, что змеи ушли, царевич Зав быстро спрыгнул с дерева, собрал изумрудную траву и завернул в свой кушак. Потом оседлал коня, помянул имя божье и поскакал к Египту, однако не знал он дороги, и это удручало его.

Ехал он семь дней, и воля божья привела его в Египет, повстречался ему какой-то путник, и спросил он его: «Кто ты, брат, из какой страны? Отчего бродишь ты в одиночестве по столь безлюдной и пустынной местности?» Путник приветствовал его и отвечал так: «Я несчастный бедняк из Египетской страны. Я не искал одиночества, просто здесь наше становище. Но вижу я лик ваш, подобный солнцу, и думаю: вы или сын великого царя, или знатный вельможа. Почему вы путешествуете один?» Отвечал ему Зав: «Я не царь и не вельможа. И отчего ты, брат, меня, простого путника, уподобил царю? Скажи мне, могущественна ли страна Египетская и велик ли и милостив ваш царь?»

Услышав упоминание о царе, тот человек вздохнул тяжко, пролил горючие слезы и сказал: «Идем со мной, и я поведаю тебе о нашем царе». Повел его тот человек, прошли они немного по лесу и вышли в поле. Увидел Царевич огромное и бескрайнее поле, животных, многочисленные шатры и палатки, а посреди поля — шатер из красного атласа с вышитыми занавесками.

Спросил Зав у своего спутника: «Это и есть твое становище?» — «Не только мое, — отвечал тот, — а и многих других. Мы — пастухи египетского царя, а посреди поля живет старший из нас, и вокруг него — все его подручные. Пойдем к нему, он окажет вам достойный прием». Царевич сказал: «Пришел я не для того, чтобы навещать вашего старшего. Ты пригласил меня, и, если накормишь чем-нибудь, хорошо, а нет — я пойду своей дорогой». Понравилась пастуху такая скромность, спешился он у своего шатра и принял Зава, как следовало пастуху принять путника, и дал ему отдохнуть. Пастух рассказал Заву ту самую историю о египетском царе, которую он слышал от змей.

Ночь Зав провел там же. Когда настало утро, сказал он тому человеку: «Забери мою одежду, а мне отдай твою. Не говори никому ни слова и покажи мне царский дворец. Погляжу я на царского сына, быть может, сумею ему помочь». Отдал Зав пастуху свою чоху, а сам облачился в его.

Прошли они путь длиной в двадцать дней и увидели царский дворец, который сверкал, словно пламя, и нельзя было угадать, что это такое. Спросил Зав у своего проводника: «Что это там виднеется и горит, как пламя?» — «Это и есть царский дворец, — отвечал тот. — На расстоянии трех дней пути он сверкает, как огонь». Шли они еще три дня и вошли в столицу Египта. Стоял там великий плач и стон из-за беды, приключившейся с тем несравненным юношей. Как услышал пастух плач и рыдания горожан, вскричал печальным голосом: «Горе тебе, столица Египта, повергнутая в прах, горе тебе, держава, врагов разившая, могучая, сильная и непобедимая, а ныне терпящая семь лет муки от невидимого врага! Горе тебе, одержимый неведомым жестоким недугом, сын царский Мисри[12]!»

Увидев своего спутника горько стенающим, Зав пожалел его, заплакал сам и сказал: «Отчего ты плачешь, еще не узнав ничего? Так не поступают умные люди. Спроси сначала у кого-нибудь из приближенных царя, отчего все плачут и последнюю надежду потеряли?» Тут как раз подошел к ним какой-то человек. Спросил его пастух о царевиче Мисри. Ответил он: «Душа его еще не рассталась окончательно с телом, но лекари, убедившись в тщете своих усилий, разошлись по домам. Родители потеряли надежду на его исцеление и в отчаянии вывели его на городскую площадь».

Как услышали они, что царевич жив, обрадовались несказанно, и Зав обратился к пастуху: «Скорей, брат, побежим!»

Достигли они городской площади. Зав, сын царский, оставил своего коня пастуху, а сам вышел на площадь и остановился.

Стоял Зав на краю площади и глядел на царевича и его несчастных родителей. От жалости к ним дрожала земля и стонал воздух. А горожане, подняв лица вверх, взывали к всевышнему: «Обрати взор свой на сего страждущего, покинутого лекарями, не оставляй государя без наследника и город без защитника». Внял всемилостивейший их мольбам, и люди увидели, что юноша открыл глаза. Возрадовались все и возблагодарили бога. Открыл царевич глаза, увидел человека в черной чохе и простер персты в его сторону. Увидели царь с царицей, что их сын шевельнул рукой, сказали они так: «Может, он пожелал, чтобы кто-то подошел?» Огляделись они по сторонам и тоже увидели, что поодаль стоит неизвестный юноша. Велели они: «Приведите сюда человека в черной чохе! Не иначе как послан он нам на радость. Не видели мы [давно] никаких незнакомцев на городской площади, и семь лет не видели мы, чтобы наш сын раскрыл глаза или двинул рукой. С приходом этого юноши снизошла на нас божья благодать, может, и недуг нашего сына он исцелит». Поспешили вельможи к Заву и стали улещать его сладкими речами: «О неизвестный странник, ты появился нам на радость, ибо с твоим приходом царевич раскрыл глаза, и царь египетский надеется, что ты исцелишь его сына».

Отвечал Зав: «Господь исцелит его, а я не целитель и не лекарь, я — безвестный путник, шел своей дорогой, но печаль ваша заставила меня завернуть сюда. Как увидел я собственными глазами такое великое горе, замутился мой рассудок, не смог я продолжать свой путь. Потому и остановился на площади. Всевидящий господь счел меня достойным узреть царский дворец и услышать ваши мольбы, взглянуть на бедность мою и дал мне силу исцелить тот недуг. Поистине удивительна щедрость творца небесного! Но если не будет на то его воли, не посчитайте меня виновным в гибели царевича».

Видя, что вельможи задерживаются, царь в нетерпении приказал визирю: «Ступай и быстро приведи этого человека и пообещай ему мой престол. Если только увижу я сына своего ожившим и вставшим на ноги, окажу я тому юноше царские почести и посажу на египетский престол, а сам стану его рабом-прислужником».

Увидели вельможи, что к ним идет визирь, сказали Заву: «Сам великий визирь царя идет к тебе». Зав тотчас же встал, и, пока визирь прошел четверть пути, он уже встретил его и почтительно приветствовал. Передал визирь царский приказ. Пошли они к царю. Увидел его царь, бросился навстречу и обнял. Сам своими устами предложил ему свое царство. Упал Зав в ноги царю: «Разве достоин я слышать такие слова, почему так унижает себя великий государь? Если бог окажет милость, то позволит мне принести пользу вашему сыну». Увидел он юношу, по слухам — героя, а по виду — истощенного отрока, лежащего недвижно. Увидел и отчаявшихся родителей, в крови испачканных, стало ему жаль их, вспомнил он своих родителей, и закипело его жалостливое сердце, пролил он горькие слезы и стал молить бога об исцелении юноши. Сказал [Зав] царю: «Могучий царь, я посмею сказать вам одно слово, если только не навлеку на себя ваш гнев: если угодно вам, чтобы ваш сын исцелился, ступайте с царицей во дворец и отдохните там, осушите слезы и изгоните страх из ваших сердец, иначе я вернусь туда, откуда пришел».

Обняли царь с царицей колени Зава и поклялись страшной клятвой: «Мы не будем точить слез и ничего не будем говорить, только сжалься над нами и позволь нам глядеть на сына, не гони нас». Отвечал Зав: «Пусть ничто не разлучит вас с возлюбленным сыном и ничто не отлучит вас от вашего трона! Разве я смею что-либо приказывать вам? Я только попросил вас спокойно дожидаться божьей воли. Не бойтесь ничего и не тревожьте ваши сердца. Поставьте на площади малый шатер, чтобы не трогать царевича с места, плотно закройте его, чтобы ветер ниоткуда не проникал, зажгите столько свечей, чтобы стало светло как днем, принесите черной редьки, немного меду, таз и кувшин с водой.

Пусть все разойдутся, лишь пятеро останутся при царе, больше никого пусть внутри не остается».

В то же мгновение выполнили распоряжение Зава, Зав начал растирать голову царевича. Он растирал так долго, что от сильного жара жаба разжала когти, выпустила мозг и начала подниматься вверх. Царевич испустил стон и пошевелился. Поднялось великое ликование, и сказал Зав: «Подождите немного, постойте молча и узнаете радость». Взял он кинжал у визиря и тихо сказал ему: «Станьте передо мной, ближе подвиньте таз и воду. Когда я сожму ему голову, лейте с журчанием воду в таз». Он поставил визиря перед собой и надрезал кругом кожу на голове [царевича], затем сжал его череп рукой. Царевич застонал, Зав сжал его голову второй раз и третий. Тут управитель царского двора с шумом стал лить воду в таз. Зав вскрыл череп, и в тот же миг жаба выскочила и упала в таз. Зав быстро закрыл череп, приложил [к ране] изумрудную траву со змеиного луга и крепко обвязал голову царевича мягкой тканью. Потом призвал царя с царицей, показал им на жабу и молвил: «Вот он — ваш враг, недуг вашего возлюбленного сына. Отныне господь избавил вас от большого горя, послал вам безмерную благодать, так пребывайте же в радости и отдохновении!»

Увидели царь с царицей тот страшный недуг, склонились перед Завом, обняли его колени и молвили так: «Ты — избавитель наш. Взойди на наш престол, а мы, как рабы, станем прислуживать тебе». Упал тогда Зав к их ногам и ответствовал так: «Кто я такой, что вы подобное говорите?! Я недостоин даже того, чтобы быть вашим рабом. Да не лишит господь вас трона! Пока не увидите вы своего желанного сына на ногах, я не перестану ему служить, а после направлюсь в Индию, там у меня тоже есть одна забота. А ваше царство пусть пребывает в мире». Узнав о том, что Зав уезжает в другую страну, они не стали докучать ему просьбами.

Миновал тот день и следующий, а сын царский ни разу не шевельнулся, не застонал. Стали они беспокоиться: «Если жив он, отчего же лежит так неподвижно?» Зав отвечал: «А оттого, что семь лет не знал он покоя от тяжкого недуга. Теперь избавился он от него, отдыхает и впал в глубокий сон. Не печальтесь, а радуйтесь, он скоро отдохнет, и тогда увидите, жив ли он, есть ли в нем жизнь».

Три дня спал царевич так, что никто не замечал в нем признаков жизни. Увидел Зав, что не просыпается он, и сказал царю: «Велите созвать певцов и музыкантов, поющих сладкими голосами, может быть, их пение разбудит его. Негоже насильно прерывать сон царевича, тревожить его мозг». Послушался царь, велел позвать многих дивных певцов и музыкантов, сладко играющих на кимвалах. Когда раздались звуки музыки и пение, вздрогнул царский сын и проснулся. Провел он рукой по глазам и молвил: «Долго же я спал! Здесь множество прекрасных [гостей], а я только проснулся». Огляделся он и видит, что находится не в своих покоях. Смотрит: царь с царицей сидят с расцарапанными щеками, окровавленные, не на престоле своем. Увидел он, что стоит над ним незнакомый юноша, удивился он всему этому и сказал громким голосом: «Что за видение — сон или явь?» Бросились к сыну царь с царицей, обняли его и рассказали о злоключениях, которые он претерпел: как семь лет он болел, как горевали они и от кого пришло избавление. Выслушал царевич все это, от жалости к родителям пролил слезы, вспомнил свои беды, провел рукой по голове и сказал так: «Как же глубок был мой сон! Горечь семи лет в мгновение ока снял с меня мой спаситель, я даже не помню о ней, все мне кажется сном». Отмахнулся царевич от горьких воспоминаний о недуге, быстрей тигра вскочил на ноги, обнял за шею Зава и обласкал его, как любимого брата. Потом сказал так: «Я ничем тебя больше не смогу отблагодарить, как только тем, что всю жизнь свою буду твоим верным слугой. Ни мать не нужна мне, ни отец, ни престол египетский, хочу только созерцать твой лик. Если пожелаешь стать сыном царя, когда наскучит моим родителям престол, ты будешь правителем Египта, а меня считай твоим младшим братом и рабом. Если не удостоишь меня братства, хоть поручи мне за твоей собакой ухаживать, и то я сочту за великую радость, в жизни своей не потерплю я разлуки с тобой». Отвечал Зав: «Не нужен мне ни престол, ни венец. Я и братом твоим называться недостоин и не допущу, чтобы ты прислуживал мне. Бог сжалился над твоей юностью, внял горючим слезам твоих родителей и исцелил тебя от тяжелого недуга. А мне теперь надо идти в Индию, я не могу не пойти туда. Если выполню свой долг и останусь живым, то вернусь сюда и расскажу вам о себе. Тогда пусть свершится то, что пожелает всевидящий господь, и то, чего пожелают ваши сердца. А теперь я не прошу ни о чем, кроме вашего соизволения дать мне в спутники человека, знающего дорогу, чтобы повел он меня по верному пути».

Долго упрашивал Зава царевич Мисри: «Возьми и меня с собой, негоже тебе бродить по свету, только на свою силу надеясь, ты ведь не без дела ходишь и не пустой ты человек. Отдохни три дня, и пойдем вдвоем, может, и я пригожусь тебе и помогу чем-нибудь». Долго просил Зава и царь, но Зав стоял на своем. «Неужели вы не уверились еще в исцелении вашего сына?» — спросил Зав. Снял он повязку с головы Мисри, рана зажила так, что ничего не было видно, сжал его голову руками, тот даже боли не почувствовал. Тут все увидели, что царевич здоров, и безмерно возрадовались. Громче заиграли тимпаны и барабаны, и все отправились в город, где их ждал престол, разукрашенный драгоценными камнями, и дивно убранный зал.

Нарядились царь и его сын в царские одежды и так же по-царски нарядили Зава в одежды, расшитые жемчугом и драгоценными камнями, венчали главу его короной из чистого рубина и пригласили его воссесть на царский трон. Но Зав объявил себя недостойным такой чести, поклонился им в ноги и сказал, что не позволит себе взойти на трон. Встал тут сам великий царь, спустился с престола, взял Зава за руки, посадил рядом с собой и ласкал и обнимал его, как возлюбленного сына, в ланиты целовал, называл своим спасителем.

Миновало еще три дня в пирах и утехах, на четвертый день снова просили они Зава остаться, но не могли уговорить его. Пошел Мисри провожать его на расстояние одного дня пути. Поклялись они великой клятвой отныне быть братьями и надолго не расставаться. Так и стояли они, не разнимая объятий, и Мисри подарил Заву тяжелую палицу и кольчугу с таким наказом: «Эта палица и кольчуга испытаны в битвах с дэвами и драконами, может, моя, палица послужит тебе вместо меня». С плачем и причитаниями расстались они. Мисри вернулся в свой город, а Зав направился в Индию.

Пошел с ним один проводник. Шли они пятнадцать дней и подошли к горе, огромной и страшной. И сказал проводник: «Дальше пути я не знаю». Рассердился Зав: «Почему ты раньше не сказал мне об этом, обманщик, глупец безрассудный! Привел меня в непроходимую чащу и говоришь: «Дороги дальше не знаю». Переведи меня сейчас же через эту гору, иначе, богом клянусь, сниму тебе голову с плеч и доставлю ее царевичу Мисри». Испугался проводник, и шли они еще десять дней по той горе. Перевалили через гору. Глядят: внизу расстилается зеленый луг. Обрадовался Зав, только проводник оставался мрачен. Оказывается, у подножия той горы жил огромный дракон. Тот человек знал это и из страха говорил, что не знает дороги, и не хотел идти дальше. Велик был страх перед чудовищем, но и Зава он боялся. Оттого и был мрачен. Как заметил Зав, что проводник его погружен в раздумья, рассмеялся и спросил: «Что стоишь? Почему не идешь вперед?» Тот стал клясться страшной клятвой, что не знает дороги. Разгневался тогда Зав и сказал: «Лучше умереть, чем следовать за дурным человеком». Стегнул он коня и в то же мгновенье спустился в долину. Увидел родник, прохладный и чистый, деревья тенистые, большой луг. Спешился он в тени, коня отпустил попастись, сам поел, воды напился и улегся спать.

Только Зав уснул, как увидел [во сне] некоего старца, который молвил: «Не время теперь спать! Сейчас сюда придет ужасный дракон, изрыгающий пламя». Проснулся Зав, не увидел вокруг никого, встал, приготовил лук и стрелы, оглядел луг и увидел страшного и поганого дракона. Он был похож на сдвинувшуюся с места черную гору. Изрыгал яростное пламя, словно пылающая печь. Смутился Зав: такого чудища он в жизни не видывал. Но сказал он сердцу своему: «Что оробел ты, Зав? На что надеялся, когда ушел из родного Китая, покинув в слезах своих близких? Теперь покажи свою отвагу и силу десницы». Такими словами подбодрил он себя и бесстрашно встал, приготовившись к бою.

Как увидел дракон Зава, грозно заревел, изрыгнул великое пламя и с бранью обрушился на Зава: «Кто ты, глупец безрассудный?! Во владениях моих из страха передо мной орлы по воздуху не летают, а по суше дэвы и каджи не ходят. Отчего ты с пути сбился? Пеняй на себя, скоро окрашу я поле твоей кровью». В ответ Зав стал наступать на него и воскликнул: «Я пришел из Китая, чтобы очистить землю от твоей скверны. Изведаешь ты отныне мою силу, рассею я сейчас твои колдовские чары». Крикнул так Зав, пустил стрелу и пронзил дракону хребет. Боль ожгла дракона, скорчился он, и Зав решил, что убил его.

Отбросил Зав лук, схватился за палицу, которую подарил ему Мисри, и подбежал к дракону. Заревел дракон, разинул пасть и приготовился проглотить смельчака. Царевичу ничего не оставалось, как метнуть в дракона палицу — снес он ему пол головы и ухо. Повалился дракон на землю с такой силой, что царевичу показалось, будто небо обрушилось на земную твердь.

Долго он не мог прийти в себя. Наконец вспомнил про свой добрый меч, обнажил его и наскочил на дракона. Схватились они врукопашную. Так сильно сцепились, что небо и земля застыли от удивления, а людям даже слышать о том было страшно, не то что видеть.

Дракон уже не надеялся уцелеть в этой жестокой битве, но все же старался и противнику отомстить. Зав сражался отважно, но так был изранен драконьими когтями, что не мог взмахнуть мечом. Однако и дракон уже не мог двинуться от боли. У Зава больше не оставалось сил, чтобы сбросить со своих плеч драконьи когти. Увидел конь своего хозяина в беде, подскочил и всеми четырьмя копытами стал топтать дракона. Взревел дракон от боли, разжал когти и выпустил Зава, а сам бессильно свесил голову. Взмахнул мечом Зав и снес ему голову с плеч. Хлынуло столько крови, что все поле ею наполнилось и Зав плавал в ней.

Когда переплыл он кровавое море и вышел на сушу, глаза его застилала кровь дракона и ослабел он от его скверного запаха. Прилег Зав и только прикрыл глаза, чтобы немного передохнуть, как опять увидел того старца: «Как можешь ты спать, поганой кровью замаранный? Встань, умойся и тогда отдыхай». Вскочил Зав, попытался снять с себя одежду. Но руки не подчинялись ему, склеенные драконьей кровью. Тогда пошел он к воде, лег и долго лежал там, пока не сошла кровь с рук. Вышел он из воды, снял кольчугу и одежду, выстирал и разложил на солнце. Сам вымылся, отмыл от крови лицо и глаза, оделся, лег и заснул.

Когда занялась заря, вычистил Зав кольчугу и оружие и облачился в доспехи.

А проводник тот, оказывается, с горы за всем следил, но не спускался в долину из страха перед драконом. И как только он убедился, что дракон мертв, оседлал коня, хлестнул его плетью и быстро поскакал к Заву. Зав помолился, сел на коня и видит: скачет к нему всадник. Он подумал, что это гонец из Египта. Остановился, подождал. Окликнул его: «Кто ты и с какой вестью прибыл?» Проводник не отвечал, пока не подъехал близко.

Спешился он, на землю упал, бил челом, потом встал и поздравил Зава с победой. Когда узнал Зав своего проводника, сказал он так: «Как же ты добрался сюда, если дороги не знал?» Устыдился тот и испугался. Снова упал на колени и только тогда посмел вымолвить: «Во имя провидения, что освободило тебя от кровавого дракона и дало тебе силу, во имя твоей отваги пощади меня и не вспоминай о том. Отныне буду служить тебе верой и правдой всю свою жизнь и укажу тебе верную дорогу». Засмеялся Зав и сказал: «Из страха перед драконом ты [покинул меня, а теперь] вернулся. Долгий путь не может быть безопасным, какому путнику не встретится беда? Ты снова в страхе убежишь. Трусливый проводник что за подмога в пути! Мое сердце этого не потерпит. Ступай своей дорогой. Мне же всевышний укажет путь». Стал тогда проводник умолять Зава: «Царь не оставит меня в живых, не прогоняй меня!» И сказал тогда Зав: «Отрежь у дракона ухо и отдай его Мисри, пусть он знает, как разит его палица».

Сел Зав на коня, пришпорил его и исчез, не оставив за собой следа.

А проводник вернулся к царю египетскому, своему повелителю, и доложил обо всем, что приключилось с Завом. Обрадовался царь и молвил: «Я много лет провел в сражениях и убил пятнадцать тысяч дэвов и сотню драконов, но уха такого не видывал. Страшной, должно быть, была их битва».

Шел Зав много дней, терпел жажду и голод. В полном одиночестве брел он, птицы не видя в небе и зверя на земле, не встречал ни одной живой души. Дерева он не находил, чтобы укрыться под его сенью, травы — чтобы коня накормить, ключа — чтобы напиться воды. Закручинился Зав и воскликнул: «О конь мой вороной, надежда в час битвы, отчего ты бредешь так уныло и без того долгий путь удлиняешь! Разве время теперь на месте топтаться!»

Сказал так Зав и что было сил в его ослабевшей руке хлестнул коня плетью. Взвился вороной и одним скачком перемахнул через пустынное поле, вывез седока на луг, пестреющий цветами, поросший вкусной травой. Спешился Зав в одно мгновенье, отпустил коня попастись, а сам отправился на поиски родника.

Увидел Зав диких ослов, идущих на водопой. Обрадовался он и взялся за лук и стрелы. Пустил одну стрелу, она пронзила насквозь двух ослов и третьего свалила на месте. Подумал Зав: «Всего одну неделю мне быть здесь, этой добычи мне хватит, зачем же весь табун истреблять?» Вымыл он лицо и руки, напился, помолился богу, разжег костер, притащил одного осла, зажарил мясо, поел, привязал к дереву коня и безмятежно заснул в ту ночь.

Когда настало утро, снова взмолился Зав богу: «Избавь меня от напасти и пошли мне мирный путь, не лишай моих родителей сына и страну мою не оставляй без хозяина!» Окончив молитву, зажарил он мясо, поел, вскочил на коня. Долго он ехал и достиг пустынной и мрачной местности. Ни днем, ни ночью не сходил он с коня и наконец прибыл в стольный град Индии. Увидел он город большой, обширный — глазом не охватить. И сказал в сердце своем: «Пойду погляжу, может, это и есть столица Индии!» Остановился Зав у дверей дома, где жил золотых дел мастер, безмерно богатый, сошел с коня, вступил в дом, приветствовал хозяина. Поглядел на него золотых дел мастер, и показался он ему Дивным и прекрасным. Удивился он, встал и спросил: «Кто ты, солнце, землю освещающее, и по какому делу явился?» Зав ответил: «Зачем ты хвалишь меня, отец?

Я безвестный, бедный путник. Жажда и голод привели меня сюда! Напои меня водой, ради бога!» Пригорюнился мастер, но не смог отказать путнику. Как поднес Зав чашу ко рту, от дурного запаха у него закружилась голова, отбросил он сосуд, и вода пролилась. Обиделся хозяин и сказал: «Если бы ты не был моим гостем и не принадлежал бы к царскому роду, выпил бы я твою кровь! Семь тысяч золотых отдал я [за воду], семь лет храню ее и тем поддерживаю свои силы. Что же теперь мне делать? Где я раздобуду воду?»

Увидел Зав огорчение хозяина и спросил со смехом: «Скажи, отчего вы так дорожите водой, я добуду вам свежей воды и не позволю плакать из-за протухшей!» Как увидел золотых дел мастер, что гость смеется, на сердце у него полегчало, и рассказал он, какая беда с ними приключилась.

И молвил тогда Зав: «Ступай проводи меня к вашему царю и спроси, какое вознаграждение я получу, если добуду для вас воду». Обрадовался золотых дел мастер и сказал: «Если ты говоришь правду, клянусь, что я сам подарю тебе караван с золотом и отборным жемчугом. А уж царь и остальные горожане тоже в долгу не останутся «.

Пошли они оба на площадь. Прогуливался там царь в сопровождении десяти визирей, жаловались они на беду, постигшую город, и горько сетовали.

Золотых дел мастер подвел Зава к царю. Сам встал на колени, а Зав приветствовал царя стоя. Взглянул царь на незнакомого прекрасного юношу и приказал визирю: «Горожанин этот похож на просителя, узнайте, чего он хочет, и спросите также, кто этот юноша». Пошел визирь и узнал, в чем дело. Вернулся к царю с радостным лицом и доложил обо всем.

Услышал это царь, вознес благодарение господу, подошел к Заву, обнял его, как любимого сына, расцеловал и поклялся клятвой царской: «Если спасешь от беды меня и мой город, пожалую я тебе свое царство, себе только пятую часть сокровищ оставлю и сам служить тебе буду, как раб. А горожанам велю с каждого двора по каравану верблюдов, груженных сокровищами, тебе привести. Любой клад, какой пожелаешь, будет тебе принадлежать».

Низко поклонился Зав и ответил: «Да не быть без вас Индийской стране! Недостоин я царского престола; бедный странник я, без особой нужды путешествующий, вошел в ваш город и увидел золотых дел мастера, горюющего из-за пролитой мною воды. Теперь я его должник. Пусть царь велит провести меня по городу. Если я найду воду — сами знаете, как вознаградить меня, если не найду — кроме коня да головы моей, нет у меня никого и ничего, делайте со мной что хотите». Приказал царь одному старому визирю: «Ступай вперед и покажи ему город, чтобы даже корни деревьев под землей не укрылись от его глаз».

Повел визирь Зава по городу, и прошло три месяца, пока добрались они до главной городской площади. И увидел Зав так много прекрасного и удивительного, такое богатство, что языком того не выразить и пером не описать. Сказал визирь: «Сын наш возлюбленный, ярче солнца сияющий, вот мы прошли половину нашего города, не видно ли надежды на спасение?» Отвечал Зав: «Отец любезный, мудрый и многоопытный! Есть ли еще гора в вашей стране, кроме этой?» Визирь отвечал: «Нет, клянусь твоей головой и солнцем царя, другой горы в нашем царстве нет!» И тогда молвил Зав: «Отсюда я жду спасения, останемся здесь ночевать, а утром пусть пожалует сюда царь и пришлет три тысячи горожан с заступами. Увидите, что сотворит воля божья!»

В ту ночь многими яствами потчевал Зава старый визирь, а после почивали они безмятежно.

Как только занялось утро и солнце, мир украшающее, подняло голову, пришел визирь к царю и сообщил ему обо всем. Царь сел на коня и в тот же миг очутился у подножия горы. Подошел к нему Зав, поклонился. Поцеловал его царь, тотчас вызвал гонца и велел привести три тысячи человек с заступами. И доложил Зав Царю, что на пути, по которому должна пойти вода, стоят большие караван-сараи и торговые ряды со многими сокровищами и людьми. Пусть велит царь убрать их, дабы не затопило все потоком. Снова вызвал царь гонца и приказал убрать торговые ряды и караван-сараи.

Одни послушались и освободили путь, а другие начали смеяться: «И морю не снести наших караван-сараев, а он откуда такой взялся! Нам горло пересохшее промочить нечем, а он потоком грозит!»

Три дня ждал Зав. Но, увидев, что купцы смеются над ним, сказал: «Я не виновен в вашей крови». Обошел Зав вокруг горы, помянул имя божье, поставил землекопов с четырех сторон. Один Зав делал столько, сколько двадцать человек сделать не могли. Рыли они до вечера, и хлынул из-под земли такой поток, что рокот его услышал весь город. Как понесся поток, заторопились те купцы, которые раньше не верили Заву, но за глупость свою были жестоко наказаны. Двенадцать караван-сараев снесла вода, не успели спастись и люди.

В городе поднялось ликование. Окружили горожане Зава: кто колени ему обнимает, кто землю целует там, где его нога ступила. Такое веселье и шум стояли, что человеку нетрудно было с ума сойти.

Как увидел царь, что смущен Зав, рассердился, подошел к нему, взял за руку и сказал: «Идем, сынок, теперь тебе надо отдохнуть».

Повел он его с почестями да лаской. Всю дорогу до дворца царь не отпускал его руку, а вельможи под ноги ему парчу золотую расстилали и воскуривали мускус и амбру, визири осыпали его жемчугами и драгоценными камнями, певцы и музыканты сопровождали шествие. Вошли они в царские покои.

Царь посадил Зава на свой трон и велел вельможам оказывать ему царские почести и благословлять.

Как увидел Зав, что царь унижает себя, в тот же миг вскочил с трона и склонился, поникнув головой. Поднял его царь, но снова низко склонился Зав и сказал: «Зачем творишь такое, высокий царь, так чтишь недостойного странника? Зачем навлекаешь гнев небес? Даже сын недостоин сидеть на этом троне без вас! Я пришел, чтобы сослужить добрую службу вашему городу. Завтра испрошу я у тебя соизволение и спешно отправлюсь в путь».

Выслушал его царь и сказал: «Для меня ты не странник безвестный, а ангел, с неба сошедший, я гляжу на тебя как на патрона своего. Коли ты унижаешь себя и сыном моим себя зовешь, это великая милость для меня. Так будь же ты царем индийским». Долго молил он подобными словами, но Зав почитал себя недостойным.

Когда потеряли они надежду на то, что он останется в Индии, с уговорами и мольбами царь подвел его к трону и посадил рядом с собой. Десять дней пировали они, и многие луноликие девы и юноши сладкими голосами пели Заву хвалу. После пиршества сказал Зав визирю: «Доложите царю, что я хочу попрощаться с ним». — «Этого я сказать не смогу, — отвечал визирь, — лучше убей меня на месте». Пошел Зав к царю сам и объявил: «Да пребудут в мире царствование ваше и город индийский!» Вскочил царь и вскричал громким голосом: «Почему ввергаешь ты нас во мрак и лишаешь солнца!» Низко поклонился Зав и сказал: «Головой твоей клянусь и благодатью, сотворившей мир, я должен пойти в город Учинмачин. Если будет благосклонна ко мне судьба и сумею я исполнить свой долг, вернусь к вам и расскажу о своих приключениях. Тогда последую я вашей воле».

Как услышал царь, что идет Зав в город Учинмачин, заплакал горько и вскричал: «О сын мой, неужто тяготят тебя твое тело, подобное тополю, и голова твоя прекрасная, почему несет тебя ветер юности в палящий огонь?!» Плакал царь, рвал волосы и бороду свою. Как увидел это Зав, стал на колени перед ним и взмолился: «Не горюй, царь, об уходе моем, не лей горьких слез. Даже смерть моя не стоит того, не то что мой уход. Это мой долг, дни мои проходят в путешествиях. И если будет на то воля судьбы, вернусь я к вам с миром. А не вернусь — пусть царство ваше вовек пребывает в мире и покое. Если есть у вас человек, знающий дорогу, пусть он доведет меня до того города, я буду благодарен вам за это. Так свершится божья воля».

Понял царь, что Зав не уступит, и сказал: «Сын мой Зав, раз решился ты на подвиг, значит, надеешься на свою силу, но послушайся моего совета: отдохни у нас немного. Отсюда до Учинмачина десять дней пути. Когда пойдешь, возьми с собой немного товаров и пищи, чтобы помочь горожанам. Они очень бедны и не имеют одежды, а все оттого, что к ним ведет одна-единственная дорога и поселился там страшный дэв. Он не пропускает в город путников, оттого и обеднели горожане.

Когда подойдешь ты к городу, пусти караван вперед, а сам осторожно ступай следом. Дэв, как увидит караван, выйдет из пещеры, и тогда уповай на свою Десницу. Да падет тот поганый от твоей руки и получат от тебя спасение опечаленные! Я заранее уверен в твоей победе!»

Оставался Зав в Индии еще три дня. Дал ему царь двенадцать кованых сундуков с царскими одеяниями, что для себя сшил, сорок сундуков с дорогими тканями и одеждой. Сорок отборных молодцев отрядил в проводники и дал им такой наказ: «Будьте все время начеку, пока голова у вас на плечах, Зава охраняйте, не пускайте его вперед. Иначе даже в преисподней вам от меня не скрыться!»

Зав поблагодарил царя и сказал: «Не быть тому, чтобы моя голова была на плечах, а ваших витязей я оставил в пасти дэва!»

Отправился Зав в путь, шли они пять дней и увидели скалу, где обитал поганый дэв. Испугались проводники, но из страха перед царем ничего сделать не могли. Доложили они Заву: «Вот здесь живет Белый дэв».

Заметил Зав, что боятся они. Сказал он им: «Братья мои, подождите меня здесь, я пойду и постараюсь провести караван верблюдов. Если пройду благополучно, вернусь за вами. А если не вернусь, значит, нет меня в живых, и вы тотчас возвращайтесь назад с миром».

Заплакали проводники: «Пока мы живы, не пустим тебя вперед. Мы пойдем, а ты ступай за нами». Долго просил их Зав, но из страха перед царем они не соглашались. Как подошли они к пещере, Зав облачился в доспехи и держал палицу наготове, а спутникам своим наказал: «Не робейте, а я останусь здесь. Если появится этот нечистый и я с божьей помощью сумею одолеть его, тогда вскоре вас догоню. Без меня не входите в город, иначе изголодавшиеся жители нападут на вас и убьют из-за товаров. Если не догоню я вас, знайте, что я мертв, и постарайтесь войти в город».

Пошли те люди и благополучно миновали [пещеру], никто не появился. Зав пошел и быстро добрался до города — они шли впереди, а он следовал за ними. Как подошли они к городским воротам, Зав вышел вперед, а остальных оставил позади. Вошел он в город. Увидели его жители, очень удивились и спросили: «Кто ты и откуда пришел?»

Отвечал им Зав: «Будьте спокойны, я не один, многие идут за мной. Я вам друг, а не враг». Как услышали это горожане, обрадовались. Но увидевший их сказал бы, что это не люди, а каджи. Тем временем подошли и верблюды. Горожане бросились и хотели все разграбить, ибо стосковались по пище и одежде. Но тут крикнул им Зав: «Клянусь благодатью всего мира, если вы сейчас же не остановитесь, горько пожалеете об этом! Ступайте и доложите царю, что некий путник, прослышав про вашу нужду, пришел вам помочь. Пусть он примет нас, и мы одарим всех и расскажем, кто мы и откуда».

Испугались горожане, отступили, пошли к царю и доложили обо всем. Обрадовался царь и тут же вышел навстречу гостям. Не узнал Зав царя, ибо в жизни своей даже бедняка не видел в таких лохмотьях. Приветствовал его царь: «Благословен будь твой приход, я рад тебя видеть!» Ответил Зав на приветствие и повел караван, куда царь указал ему, а после спросил: «Знает ли ваш государь о моем приходе?» Заплакал царь: «Я был царем этой богатой и могущественной страны. Все завидовали мне. Но на мою беду объявился ненасытный и неодолимый дэв, и я так обеднел, что не похож и на нищего моего города!»

Рассказал царь о своих злоключениях. Как узнал Зав в нем царя, упал на колени и просил помиловать его: «Я по неразумению своему не узнал тебя, и ты, великий властитель, держался со мной как ровня. Нет на свете невежды, подобного мне!» Увидел царь, как сожалеет Зав о своей ошибке, и сказал: «Не удивляйся, возлюбленный брат мой, и не огорчайся, что не узнал меня». Встал Зав, четыре сундука поставил, как престол, накрыл их богатыми коврами, посадил царя и стал другие сундуки открывать и все, что подобало царю, подносить ему. Потом передал и остальные дары со словами: «Слышал я, в какой нужде ваш город, и потому пришел сюда. Это раздели между вельможами твоими и подданными, кому что подобает. Скромен мой дар, но на два-три дня вам хватит, а я пришел с тем, чтобы или дэва поганого извести, или самому умереть».

Когда [царь] увидел дары и у него появилась надежда на избавление от злейшего врага, возрадовался он великой радостью, стал благодарить Зава, целовать ему лицо и руки. Потом разделили все, оделись в нарядные одежды и возвеселились. Когда все облачились, Зав поглядел на них и сказал: «Великая жалость, что столь прекрасный народ пребывает в нужде! Глаза мои не видели более красивых людей!» Вышли они оттуда и отправились в царский дворец. Увидел Зав покои, убранные так богато, что глаза разбегались. Стены были целиком сложены из драгоценных камней, полы — из серебра, потолки — из золотых плит. Такая красота кругом, что словами не выразишь. Понравилось Заву, как выстроены тот дворец и крепость, и сказал он: «Повелитель такого города не может быть бедным». Отвечал царь: «Видел бы ты дворец и город наш прежде, чем объявился этот поганый дэв. Сколько сокровищ пожертвовали мы ему, чтобы освободил он дорогу! Но и дорогу мы не получили, желаемого не обрели, и много богатств потеряли. Те богатства, что мы своей волей отдали, больше тех, что забрал он силой. Отныне, клянусь небесным творцом, тому, кто спасет меня от него и обрадует меня вестью о его смерти, всю свою жизнь буду верным рабом и ежегодно буду отсылать как подать по тысяче караванов драгоценных камней».

Рассмеялся Зав и ничего не сказал. В тот день он отдохнул, а на другое утро облачился в доспехи и взял в руки свою палицу. Ту стрелу, которой он дракона поразил, заткнул за пояс. Лук перекинул через плечо и пошел прощаться с царем и его вельможами. Те, воздев руки к небу, молили бога, чтоб даровал он ему победу.

Пришел Зав к подножию той скалы и взмолился богу: «О творец неба и земли, пред которым все трепещут и который милостиво над всеми господствует и немощным покровительствует, дай мне силу одолеть этого дьявола и освободи многие души от нечисти. Тобой они порождены, и ты же защити их, не губи старых родителей моих смертью моей!»

Такими словами в ту ночь молил бога Зав, обливаясь горючими слезами. Когда наступила полночь, услышал он какой-то стон. Пошел вперед и увидел маленькое оконце, откуда пробивался свет. Прислушался Зав. Из пещеры доносились плач и стоны. Это была дочь дэва, которая стояла у окна и молилась. Окончив молитву на рассвете, она собралась уходить, и тут Зав окликнул ее: «О светоч земли, объясни мне, почему сидишь ты в этой пещере рядом с поганым дэвом?»

Испугалась девушка, решила, что нечистый искушает ее. Но сказал ей Зав: «Не искуситель я, а сын китайского царя, зовут меня Зав. Прослышал я про тебя, стала ночами мне сниться твоя краса. И любовь к тебе зажгла меня таким огнем, что не смог я ни секунды оставаться дома. Три года ищу я тебя, много бед претерпел, много заморских стран прошел и вот нашел тебя, но не смог найти вход в эту пещеру. Если ты в бога веришь и хочешь видеть людей, укажи мне, где дверь, и научи, какого оружия страшится дэв и от чего грозит ему смерть».

Услышав такие речи, дева обрадовалась, подошла ближе и сказала: «Будь проклят и дэв, и потомство его! Я не дочь ему и никогда не видела его лица. Я дочь морского царя. Мать моя была сестрой царя Учинмачина. Как только появился этот поганый дэв и моя мать услышала о беде, постигшей брата, закручинилась она. Увидел ее печаль мой отец, морской царь, врагами неодолимый и могущественный, и сказал: «Не кручинься! Я пойду и устрашу нечестивца, жизни его лишу».

Как услышала это моя мать, пожелала идти с ним. Отправились они в путь с казною и сокровищницей. Мать моя была беременна мною. Пришли они и остановились за этой горой на большом поле. Не было страха в их сердцах, потому что далеко от этой пещеры встали они и дороги к ним не было. Отдохнули мои родители и стали совещаться, как хитрее подобраться к дэву, а дэв в это время был на охоте. Увидел он издалека войско и до полуночи не подходил к людям.

Когда все заснули, подкрался он, спящего отца моего тихонько проглотил, а мать взвалил на плечо и принес сюда. А бесчисленное войско моего отца он перебил до единого человека, доспехи и коней принес сюда. Осталась моя несчастная матушка в лапах дэва, и от страха забыла она и брата своего, и несравненного государя — отца нашего. Когда наступил злосчастный день моего рождения, тот нечестивец был на охоте. Отсутствовал он двадцать дней. Мать моя уж решила, что бог избавил нас от него, что не придет он больше.

По истечении двадцати дней привиделся ей сон, будто сказал ей кто-то: «Спрячь этого младенца в тайном месте, появится тот, кто будет искать ее, некий отважный витязь, и дэва он убьет, и вас вызволит». Поднялась в тот же миг моя мать, стала искать потаенное место.

Не найдя, села, пролила много слез и господа горячо молила. Потом по воле божьей нашла она эту маленькую пещеру и укрыла меня здесь. Вернулся тот поганый, и наши мученья продолжались. Подросла я и узнала, что мы — мать и дочь. Когда дэв уходил на охоту, мать приходила ко мне, без устали плакала и молилась. Всегда следила за этим окном. Часто она уходила и не возвращалась по десять дней. Спросила я однажды у матери, почему она меня прячет. И рассказала она мне все это. Растила она меня, как надлежало, обучала благонравию и добродетели. Но вот разгневался на меня господь, и судьба отвернулась от меня; почувствовала мать приближение кончины, принесла мне одежды, еды и питья столько, чтобы одному человеку на семь лет хватило. Стала обнимать меня, горько причитать и прощаться со мной.

Тогда и я заплакала и сказала, что не стану без нее жить, но отвечала мне она: «Не думай об этом, дочь моя! На тебя вся моя надежда отомстить за брата моего и супруга. Мои дни сочтены, а ты береги себя. На семь лет у тебя есть все, чтобы поддержать силы, не забывай бога и не падай духом. За этим окном следи днем и ночью: вдруг твой брат придет мстить за отца или какой-нибудь другой герой-витязь. Может, минует он встречи с дэвом, как знать, и придет сюда, когда тот будет спать. Тогда скажи ему так: «Спит дэв только раз в году, семь дней беспробудно. В трех шагах от этого окна есть лестница. Пусть витязь пойдет по ней, там увидит черный камень, он должен перевернуть его трижды, и дверь откроется. Кто перевернет этот камень, тот убьет дэва». Вот все, что я знаю о своей матери, а больше не знаю ничего. Известно мне также, что сегодня седьмой день, как дэв спит. Если отворишь дверь, постарайся убить его с порога, порога не переступай, пока не убедишься в его смерти. Уже целый год сижу я здесь одна и ничего не знаю о судьбе родительницы моей. Неужто и она попала во чрево поганого дэва?»

Девушка кончила говорить, а тут и рассвело. Сказала она: «Если надеешься на себя, ступай к дэву, пока он спит, но если нет, уходи теперь же, я не хочу брать греха на душу».

Отвечал ей Зав: «Пока я жив, не покину тебя, если суждена мне смерть, то умру я здесь. И ты убедишься, какой суженый достался тебе!»

С этими словами Зав ступил на лестницу, помянув имя божье, сделал так, как велела ему девушка, остановился на пороге и увидел дэва. [Дэв] тот поганый походил на большую гору. Как выдохнет — пещера дымом наполняется. Долго глядел на него Зав, и стало ему страшно. Потом сказал: «Не время теперь мешкать». Палицу за пояс заткнул и лук со стрелами изготовил. Примерился и пустил стрелу с такой силой, что до самого оперения вонзил ее дэву в сердце. Раздался такой грохот, что можно было подумать, будто гром разразился.

Страшным голосом вскричал дэв, рана была столь тяжела, что встать он не смог. И снова закричал он: «Кто это с пути сбился и явился сюда, кому жизнь надоела! Я тебя сотру с лица земли, и мать твоя оденется в черное». Когда встал он на ноги, вскричал Зав громовым голосом: «Я сын китайского царя и три года шел сюда, чтобы тебя, поганого, извести. Я отплачу тебе за кровь, пролитую в городе Учинмачине, и отомщу за морского царя».

Метнул Зав свою тяжелую палицу дэву в голову, разбил ему лоб. Упал дэв лицом вниз, обливаясь кровью, а за ним обрушилась огромная скала. Зав отскочил назад, иначе скала раздавила бы его.

Дэв лежал неподвижно. Зав не удержался, переступил через порог и сказал: «И трупа этого нечестивца не оставлю здесь».

Взялся Зав за дэва и увидел, что тот еще жив. И силы было в нем еще столько, что взревел он и привстал на колени. Схватились они врукопашную. Уже вся кольчуга у Зава изорвалась, и до живого тела добрался дэв и вымазал юношу своей кровью. Обидно стало Заву, что дэв не сдается, хотя и обессилел. Издал он боевой клич, поднял дэва и сбросил его со скалы так, что все поле сотряслось.

Сразив дэва, Зав немного передохнул и сказал: «Чего я сижу в логове этого нечестивца, лучше пойду навещу суженую свою». Пошел Зав и по пути увидел столько чудес и красот, что язык человеческий не в силах описать увиденных им богатств и сокровищ. Однако той девы нигде не было видно. Не найдя ее, Зав впал в неистовство, как голодный лев в погоне за стадом онагров. Бродил он меж сокровищ, но ему было не до них. Шел он три дня и три ночи, не находя выхода из пещеры.

Все новые и новые сокровища попадались ему на пути. Разгневался Зав и произнес грозную клятву: «Если не отыщу я возлюбленную сердца своего, всю обитель этого колдуна сожгу, ничего не пощажу». Сел Зав и заплакал, обратись к небу: «Творец неба и земли, спаситель всех людей! Вызволи меня из этого колдовского обиталища! Если по воле твоей встретил я ту деву, помоги мне найти ее поскорее. Избавь меня от колдовских чар и всякой нечисти. Ты мне помог одолеть дэва поганого и теперь не оставляй меня, как не оставлял три года, не дай сгинуть имени моему, тобой возвышенному». Такими словами Зав молил господа.

Утомленный Зав прилег там же на землю, сон одолел его, и предстало перед ним странное видение. Пришла некая женщина, облаченная в белые одежды, красы, под солнцем невиданной, ароматом подобная Эдему[13]. Голос ее был похож на сладостный рокот реки, и слушать ее было невыразимо приятно. Встала она у изголовья его и молвила: «Благословенна будь наша встреча, и да не изменит твоя судьба счастливой стезе! Пусть дни твои будут долгими и да не иссякнет сила в деснице твоей! Ты наш спаситель, посланный небом, ты герой, одолевший дэва, да будет победным твой путь! Подними эту плиту и найдешь там золотой замок и ключи. Этими ключами отвори дверь, за которой сидит моя дочь. Я — ее мать, дэвом с белого света изведенная». Она отдала Заву ключи и исчезла.

Вздрогнул Зав и проснулся. Смотрит, в руках у него ключи. Возблагодарил он господа, встал и направился в тот угол, куда указала ему во сне женщина. Подошел и увидел там плиту из зеленого камня, гладко отесанную и прекрасную. Не из простого камня была та плита, а из чистого изумруда. Перевернул Зав плиту и увидел замок. Потекли тут у него из глаз слезы радости. Отпер он дверь и видит, сидит красавица, дочь морского царя, и плачет: «Неужто привиделся мне тот витязь? Либо он принял гибель от дэва поганого, либо дэв пал от его руки…» Вошел к ней Зав и сказал: «Не плачь, солнце, вот я пришел к тебе и нашел звезду сверкающую, душу мою осветившую». Взглянула на него дева, такой свет исходил от нее, что не удержался витязь на ногах, упал без чувств. Как увидела дева упавший кипарис, тотчас вскочила, подумала, что от духа дэва поганого свалился юноша, стала обмывать его лик розовой водой и окуривать благовониями. Едва привела его в себя. Очнулся Зав и увидел, что красавица хлопочет вокруг него, вскочил, обнял ее за хрустальную шею и стал целовать в уста, подобные розе, запылал от желания, как от пламени, и не мог побороть его, не в силах он был хоть на миг разомкнуть объятия. Целый день и целую ночь стояли они, обнявшись. Зав пребывал в таком блаженстве, что ему казалось, будто возлежит он на мягком ложе. Но дева, утомившись от стояния на ногах, ослабела и сказала: «Властитель вселенной, покоривший дэва, отчего не отдохнешь ты на ложе хоть мгновение? Ты говоришь, что три года ходил, пока отыскал меня. Теперь ты нашел меня. И пока жива, я не покину тебя. Так отчего же не выпускаешь ты меня из объятий, чтобы я немного отдохнула? От усталости душа моя с телом расстается, клянусь тебе!»

Как услыхал это Зав, сказал так: «Мне кажется, будто всего одно мгновение пролетело, а ты говоришь, что умираешь от усталости. Разве для того я все земли обошел, чтобы тебя убить?» Поднял Зав деву на руки, как дитя малое, и усадил на ложе, расшитое жемчугами и лалами, пропитанное ароматными благовониями. Не размыкали они объятий и предавались сладостной беседе. Потом дева молвила: «Отчего ты так поддался чувству, что не снимаешь доспехов, испачканных в сражении с дэвом, и не даешь отдыха своему стану, подобному кипарису? Отчего не ешь, не пьешь и не спишь? Отчего не сопровождают тебя твои дружинники, отчего не известишь ты их о случившемся? Нехорошо держать их в неведении». Выслушав такие слова, Зав опомнился и сказал: «Истину изволишь молвить, клянусь тобой! Большое войско со мной было, и не знают они обо мне ничего, уже семь дней, как я с ними расстался, должно быть, они и не надеются увидеть меня живым. Нынешней ночью ты поухаживай за мной, дай мне отдохнуть, а завтра я уведомлю горожан Учинмачина о своей победе и поведаю тебе о том, что я свершил и какие беды претерпел, сколько великих царей сделал своими друзьями».

В ту ночь отборными яствами потчевала его дева, богатый пир устроила, отдохнул он на славу. Наутро принесла она мягкие и чистые одежды и нарядила его по-царски. И поднесла ему ключи от сорока комнат с такими словами: «Ключи эти передала мне моя мать и сказала: «Девять комнат я убрала своими руками, там все, что мне нравилось, про эти комнаты даже дэв поганый не знает. Если бог будет к тебе милостив и явится твой избавитель, отдай ему эти ключи, и пусть он увидит твое приданое. Там же лежит письмо, написанное мною. А если никто не освободит тебя, пусть никто туда дороги не отыщет». [И добавила дева]: «Я сама не видела эти комнаты, ключи отдаю тебе — посмотри, что там».

Встали они и открыли первую дверь, которая находилась в той же пещере.

Увидели они много одеяний для царя и царицы из греческой и китайской парчи, тяжелой от драгоценных камней и золотого шитья, такие камни были на тех одеждах, что стоили целого города. И мехов — шитых и не шитых — было множество. Первая комната была набита доверху — и ветру там не пролететь, не то что человеку пройти. Узенький проход оставался посередине, ни стен, ни потолка, ни пола не было видно.

Прошли они первую комнату и отперли дверь во вторую и увидели дивные украшения — не опишешь их словами: ожерелья, браслеты, серьги, венцы и короны из сверкающих камней, красивей и ярче которых не сыскать в целом мире. Поглядели они на все это и вошли в третью комнату, где стояло множество кувшинов для вина и шербета, чаш и всякой посуды, украшенной драгоценными камнями. Четвертая комната была полна жемчугов и самоцветов, каждый такой величины, что в руке не умещался.

В пятой было чистое золото, в шестой — серебро, в седьмой — покрывала и дорогие ковры, в восьмой — шатры и паланкины, расшитые самоцветами, с золотыми столбами и бирюзовыми узорами. В девятой комнате находились заморская парча, атлас, шелка. И там же лежал свиток с перечнем всех богатств, такой длинный, что читающий его утомлялся. Начало гласило: «Кто одолеет поганого дэва и освободит мою дочь, пусть забирает все эти сокровища. Бросать их здесь негоже, да и ей оставаться без них не пристало».

Вышел Зав, взял с собой письмо, и заперли они за собой все двери.

Тут опять настигла их ночь. Остались они ночевать там же.

Когда наступило утро и солнце, излучая свет, поднялось над небесным куполом, сказал Зав своей суженой: «Я пойду проведаю, как там мое войско, и о себе дам знать. Ты оставайся здесь, я скоро вернусь». Спустился Зав с той скалы и вскричал громким голосом: «Кто там ищет меня? Я Зав, сын китайского царя, убивший поганого дэва и освободивший землю от духа его нечистого, от злодеяний его и колдовских чар».

Услышали его люди: оказывается, они находились совсем рядом, но из страха не появлялись. Царь Учинмачина с растерзанными волосами и бородой, с расцарапанными в кровь щеками стоял у подножия той скалы, отчаявшийся, и приговаривал: «Я обреку себя на смерть, если не увижу Зава живым. Не видеть мне светлого дня без него». Как услышал царь голос Зава, подбежал к нему и обвил его колени руками. [Зав] подумал, что царь чем-то другим огорчен, и сказал так: «Отчего ты печален, государь? Нынче время пировать, а не плакать». Царь сказал, что потерял уже надежду увидеть его живым, и поэтому, бросив все, пришел сюда. Тут и войско Зава подоспело, окружили воины Зава, осыпали его драгоценными камнями, возблагодарили бога, что видят его живым, непобедимым врагами, превращающим всякую горечь в сладость.

Разнесся по городу клич победы. Собрались все люди, пребывавшие в радости, стали осыпать Зава драгоценными камнями. Но сказал Зав: «Сначала поглядите на своего врага, а потом начинайте выносить ваши сокровища».

Повел он их в пещеру и показал труп поганого дэва. Удивились и царь, и все вельможи его, и визири величине чудовища, и сказали они так: «Бог послал этого витязя для нашего спасения. Кто другой устоял бы перед ним!»

Повел их Зав в пещеру и показал все, кроме обители своей суженой. Велел царь вынести из пещеры сокровища и отложить их в награду победителю. Но сказал тут Зав: «Я не за тем пришел к вам, сначала украсьте город и царство, чтобы стали они такими, какими были прежде, а потом уж обо мне позаботитесь. Пока я не увижу царя сидящим на богато убранном троне, никуда не уйду».

Пришлись царю по душе эти слова, вызвал он городских мастеров и велел: «Украсьте город и дворец, как прежде бывало». Вынесли из той пещеры множество прекрасных шатров, которые дэв отобрал, поставили их на прежнее место. Двадцать дней и богатые и бедные — все горожане носили из пещеры жемчуга и золото, а сокровищ все не убывало. Если бы вошел в ту пещеру кто-нибудь, сказал бы так: «Здесь богатств нисколько не убыло». И обратился тогда Зав к царю: «Сокровища здесь собраны несметные, носить их не переносить. А у меня есть спешное дело: беспокоюсь я, ибо солнце мое тоскует в одиночестве. А если поведаю вам одну тайну, вы тоже удивитесь».

Заинтересовался царь, и рассказал Зав историю своей любви. Оказывается, царь не знал, какая беда приключилась с его сестрой и зятем — морским царем. Заплакал он громко и стал бить себя по голове, рвать бороду и власы свои, терзать свои одежды и причитать: «О солнце мое безоблачное, заря светлая, благоуханный цветок райский, знатнейшая из женщин, сестра моя, погибшая от руки поганого дэва! Как отныне жить мне без тебя! На что мне жизнь, когда не смог быть тебе полезным!» Потом царь стал оплакивать зятя: «Герой могучий, царь царей! Кто обрушил тебя — скалу неприступную, кто посмел вступить в единоборство с тобой, покоритель дэвов и драконов, сеятель добра! Есть ли еще на свете рыцарь, подобный тебе львиным сердцем! Кому оставлю я престол и венец свой?! Зачем мне этот мир, когда в нем нет тебя!»

Так он причитал, бия себя в грудь, зажигая гневом и жалостью сердца взирающих на него.

Как увидел его отчаяние Зав, горько заплакал, а потом встал и молвил: «Великий и высокий государь! По неразумению своему я причинил тебе такое горе, сообщил о гибели знатнейшей из женщин, твоей сестры — царицы. Но таков этот мир: то радость он приносит человеку, то горе и слезы. Такова обманщица-жизнь. Отныне же, поскольку бог послал нам силы и мы отомстили злодею и освободили от него землю, возблагодарим господа и предадим забвению минувшие беды. Послушайся совета моего — призови сюда сына морского царя, и мы порадуемся, глядя на него. Не время сейчас плакать и горевать, когда бог послал нам радость и отдохновение».

Успокоился царь Учинмачина и поблагодарил Зава: «Тобой да возрадуются престол и венец и все царство! По твоей воле движется земля в день радости! Раз бог пожелал, чтобы такой герой, как ты, стал моим зятем, отныне волосок не упадет с твоей головы. А твоей суженой довольно пребывать в одиночестве. Пока ей лучше не видеть меня, ибо ее, выросшую в одиночестве, может взволновать встреча со мной. Я пойду, а ты отдохни и утешься с любимой. Хочешь — приезжай в город, когда приедет мой племянник, сын морского царя, мы сыграем свадьбу и попируем вволю».

Царь отправился в город, а Зав пошел к своей возлюбленной. Выбежала она ему навстречу, и обрадовались они несказанно, увидев друг друга. Сели они и пировали до вечера. Как только стемнело, выглянули они в окно и увидели возле пещеры множество молодых и красивых девушек, сопровождаемых евнухами. Испугалась красавица — уж не видение ли перед ней. «Не пугайся, утешительница души моей, — сказал ей Зав, — этих женщин прислал дядюшка твой, чтобы они прислуживали тебе. Пойду поговорю с ними».

Вышел Зав, миновал скалы, не нашел там никого, подошел к выходу и увидел толпу прислужниц. Те передали ему привет от царя Учинмачина и его наказ: «Не дождусь дня свадьбы, чтобы встретиться с тобой. Посылаю сорок прекраснейших прислужниц своей племяннице, ибо не подобает ей быть одной. Пусть она отдохнет и развлечется, как угодно ее душе, пока мы к свадьбе приготовимся и пока ее брат, морской царь, приедет. А ты приезжай ко мне, чтобы написать ему письмо». Когда старшая из прислужниц сказала это, Зав обрадовался и велел так: «Я пойду к царевне и доложу ей обо всем, вы оставайтесь здесь, а как услышите мой голос, заходите, иначе спугнете ее, как птицу, не видевшую людей».

Вошел Зав к своей суженой и сказал: «Твой дядя, Царь Настур, прислал тебе прислужниц». Смутилась красавица: «О царевич, я не знаю человеческих законов и царских обычаев. Ты — царский сын и знаешь все порядки, приказывай мне — я подчинюсь». Обнял невесту Зав и расцеловал ее солнечный лик: «О свет очей моих! Ты дочь великого царя и будешь царицей многих великих стран, повелительницей Китая. Не подобает тебе обходиться без свиты. У тебя должно быть много сокровищ, и окружать тебя будут знатные и солнцеликие». Обучил ее Зав и речи царской. А она слушала все и запоминала.

Подошел Зав к дверям и окликнул [прислужниц]. Сам сел рядом с царевной. Вошла старшая из прислужниц, и за ней остальные. Поклонились они до земли и благословили царевича Зава и царевну Маврид: «Бог да поможет вам, властитель солнца и луны, освещающий землю! Пусть избавит он вас и ваше царство от горестей! Благословен будь день, когда мы удостоились чести находиться при вас, и да ничто не помешает нам зреть ваши светлые и счастливые лики». Они поцеловали подножие трона и отошли.

На женщинах были дорогие украшения — серьги, ожерелья, браслеты; если бы кто вошел, сказал бы так: солнце и луна восседают рядом, а вокруг них сияют звезды. Прислужницы поражали своей красотой, речь вели тихую, нрава были скромного. Поцеловали они подножие трона и отошли в сторону, передали царевне Маврид привет от царя Настура и его пожелание. Поблагодарила их царевна, облачила в дорогие одежды и так щедро одарила, что унести все им было трудно. Потом Зав воздал по-царски каждому, кому как подобало, и устроили они пиршество. Услаждали музыканты их слуг игрой на чанги, и пели шаири в честь помолвки и победы Зава. В ту ночь пировали они и сладко утешались.

Когда наступило утро, Зав встал, нарядился по-царски и сказал Маврид: «Я пойду к царю Настуру, мы отправим послание твоему брату. А ты не скучай, отдыхай и веселись. Я скоро вернусь, ибо не вынесу разлуки с тобой». И отвечала Маврид: «Ступай и делай то, что подобает тебе. Не беспокойся обо мне. Я по милости твоей избавилась от беды и не знаю недостатка в утехах и радостях».

Зав отправился к царю Настуру, а Маврид осталась со своими прислужницами. И они развлекали ее, как подобало, и каждый день украшали и наряжали по-новому. А Маврид так освоила нравы и обычаи царские, что все удивлялись, на нее глядя, и говорили: «Это ангел, сошедший с небес, а не птенец сокола, взращенный в скалах. Как умна она и царственна, и с каждым днем красота ее сияет все ярче».

Заслышав о приходе Зава, Настур вышел ему навстречу, поцеловал его, посадил на свой трон, а сам из скромности садиться не стал. Но Зав не позволил этого, и тогда сели они рядом. Царь и его вельможи величали Зава великим царем и спасителем.

Призвал царь Настур мудрого писаря, и золотыми ароматными чернилами написали они письмо морскому царю Навшадуру, сначала помянули имя божье, восславили покровителя всего живого: к кому он милостив, тот не знает ни в чем нужды. [Затем написали так]: «Да будет он всегда защитником твоим, о мудрейший, исполненный знаний государь, не имеющий себе равных, брат наш высокоименитый Навшадур!

Пусть вечно сияет твой лик и тешится твой разум, пусть твой враг будет повергнут! Извещаем тебя о наших делах. Весть о нашей нужде и о кознях поганого дэва дошла до Китая и достигла слуха героя-витязя, китайского царевича. Из жалости к нам покинул он свои владения, пришел в нашу страну и осветил ее, подобно солнцу, вызволил нас из мрака и одарил нас светлым днем. Сколько тягот перенес царевич, какое сражение выдержал с сильным и кровожадным [дэвом], писать о том долго.

При встрече мы подробно расскажем тебе о его деяниях. А сейчас спешим сообщить тебе, что в пещере дэва находилась дочь царя, подобного солнцу, ныне закатившемуся для нас, сестра твоя Маврид. Без тебя не стали мы выдавать ее замуж за нашего спасителя, не стали справлять свадьбу. Но они так любят друг друга, что долго не вытерпят врозь. Поэтому мы просим тебя, как получишь письмо, тут же собирайся в путь, своим приездом и нас порадуешь, и утешишь сестру твою Маврид, доныне пребывавшую в одиночестве и тоске по родителям своим, а [после] вернешься, обрадованный, в свое царство.

Да не допустит того твое царское величество, чтобы сестру свою не увидел ты оком счастливым. В то время как государь-батюшка твой направился к нам на помощь, светило-матушка твоя не осталась [без него], а была она беременна. После гибели несравненного царя от руки колдуна тот злодей привел сияющее светило сюда, и она тайно произвела на свет младенца. Вот уже год, как солнце наше померкло и царица ушла из этого мира, с любовью назвав дочь своим именем. Мы не стали без тебя тревожить блистательного тела усопшей. Не мешкай, ибо не всю правду мы еще узнали. Как соберемся вместе, все распознаем до последнего, исполним волю ее и завет, как подобает».

Как кончили они письмо, отдали некоему умному человеку и велели передать устный наказ, приказали так: «Не останавливайся на отдых ни ночью, ни днем, пока не увидишь царя». Поклонился гонец до земли, благословил царя, принял послание и спешно отправился в дорогу. Прошел он пятидневный путь, увидел: впереди пыль столбом. Удивился и стал размышлять, кто бы это мог быть: «Если это едут враги, чтобы сразиться с моим повелителем, мне не следует их избегать. Но если я синими схвачусь, мне все равно такое войско не одолеть». Пока гонец пребывал в раздумье, всадники подъехали ближе. «Кто ты? — закричал один из них. — Почему пустился в путь с такой малой свитой, разве ты не слышал о силе и злобе Белого дэва?!» Когда гонец вгляделся как следует, узнал знамена морского царя и ответил: «Я не боюсь дэвов, а имени Белого дэва и вовсе не слыхал». Стегнул он коня плетью и поскакал прямо к царю.

Соскочил он с коня, склонился перед царем Навшадуром и, припав лицом к земле, долго оставался так. Выпрямившись, он благословил царя: «Пусть гордятся тобой престол, венец и царство твое! Отныне пусть все враги будут так же бессильны, как бессилен Белый дэв. Наша страна теперь избавлена от его злодеяний. Послание это велел вручить тебе твой дядя, царь Настур, и поручил мне обо всем тебе рассказать». И гонец поведал Навшадуру все, что знал.

Как закончил он рассказ, лицо у морского царя расцвело от радости, подобно цветку розы, возблагодарил он небо и со многими дарами и сокровищами направился на свадьбу. Одного скорохода послал вперед, чтобы известить о своем прибытии. Сам он тоже торопился и на третий день пути достиг той долины, где дэв сразился с его отцом и пленил вместе с матушкой. К тому времени скороход уже сообщил царю Учинмачина о прибытии морского царя.

Сели Зав и Настур на коней, за ними с великой радостью последовали вельможи; ударили в барабаны, заиграли в медные трубы. Как увидел их Навшадур, также велел бить в барабаны, и пошли они навстречу друг другу. Спешились вельможи и воины обеих сторон и приветствовали друг друга. Спешился Зав, а вслед за ним и Настур. Увидел это Навшадур и также сошел с коня. И встретились они, и обнялись крепко, и приветствовали друг друга. Затем царь (Навшадур) такими словами благословил Зава: «Да продлит господь, создавший солнце и луну, твои дни, да будет счастливой твоя судьба! Царствование твое пусть будет вечным, путь твой мирным и счастливым, о новоявленный герой-палаван, венец царств, защитник земли, светоч моей души!» Навшадур осыпал [Зава] драгоценными камнями и поцеловал его солнечный лик. Зав поблагодарил Навшадура; поздравляли его с победой все вельможи морского царства и осыпали его червонным золотом. Расположились они в той долине. Красоте Зава удивлялись царь и все его войско. В ту ночь устроили они пир, подобающий таким славным витязям, как они, и насладились взаимным созерцанием.

Когда наступило утро и солнце украсило землю, царь Навшадур не велел музыкантам играть, не позволил воинам веселиться, а послал гонца к своему дяде, царю Настуру, с таким наказом: «Я пришел, чтобы мстить, но узнал в пути, что Зав вместо меня отомстил за кровь моих родителей. Отныне, пока я не оплачу мою мать, мне не до свадьбы. Отведите меня к возлюбленной сестре моей, известите ее о моем прибытии. А потом пусть свершится должное». Услышал это Зав и сказал царю Настуру: «Он распорядился так, как подобает ему. Я пойду предупрежу его сестру, а вы следуйте за мной».

Пошел Зав и обрадовал невесту-солнце вестью о прибытии брата. Выбрали они большой зал, поставили в нем царский трон, посадили на трон царевну Маврид. Потом начали искать тело той лучезарной духом царицы, но не нашли. Отправился Зав и нашел его на том самом месте, где убил он поганого дэва. Стоял там гроб из чистого яхонта, сверху лежала изумрудная плита. Поднял Зав плиту и увидел гроб, полный благовониями. А царица лежала, будто спала, украшенная драгоценными камнями, и сияла, как лампада. Зав стоял, пораженный ее красотой, потом призвал прислужниц и приказал: «Устройте все, как подобает царице, днем прибудет царь Навшадур, и тогда покажите ему».

Вынесли служанки золотую тахту, накрыли ее дорогой парчой и шелками, вокруг стали воскуривать благовония, положили на тахту царицу Маврид, голову ее венчали рубиновым венцом. Так обрядили ее, будто она больная на ложе своем почивала. Окружили ее служанками. Рядом поставили изумрудный трон для ее дочери, царевны Маврид, и посадили ее, одетую в лиловые одежды[14]. Увидев все это, Зав одобрил, спустился и встретил царя Настура: пришли они и рассмотрели труп дэва поганого. Царь и весь народ дивились величине дэва и силе Зава. Подошел Зав и сказал: «Пусть не мешкает царь. Жалко Маврид, меж двух огней находящуюся, потому что сидит она рядом со своей родительницей и кровавыми слезами обливается и еще сгорает от любви к вам».

Как услышал это царь Навшадур, вскричал громко: «Неужто я увижу тебя, мать моя, блистающая, как солнце, лишенной венца и престола? Краса твоя сияющая сровнена нынче с землею. Дети твои и подданные, пятнадцать лет без тебя прожившие, пришли сейчас к тебе, несчастные, с омраченными лицами, испрашивать твое благословение. Отныне пребудешь ты среди ангелов, и увижу я стан твой, кипарису подобный, сверкающим среди звезд. Но как сожалею я о том, что могила моего несравненного отца во чреве поганого дэва. Если бы можно было извлечь его оттуда, чтобы предать земле. Солнце не смело соперничать с моим отцом, и ветер студеный робел дунуть на него». Так причитал Навшадур и рвал власы свои и бороду.

[Воины] в обоих войсках громко причитали, били себя по голове. Стоял вокруг стон и плач великий. Даже мудрейший мог обезуметь.

Пошли они к скале, и тут услышал Зав голос своей любимой. Заболело сердце его, подошел он к ней и сказал: «Отчего изводишь ты все старания мои пятилетние[15]и убиваешь себя? Не делай этого ради памяти твоих родителей!»

Но не мог успокоить ее Зав и потому остался с нею. Тут пришли государи [Настур с Навшадуром], и поднялся великий плач. Потом плач прекратился, и царицу опустили в царскую усыпальницу.

Навшадур обнял свою сестру и сказал: «Благо очам плачущего брата твоего, узревшим тебя, о луна ясная, исполненная красоты! Не горюй, ибо господь послал нам в утешение такого славного государя!»

Сорок дней пребывали они в трауре. Как прошли сороковины, визири предстали пред царями и попросили снять траур. Раздались звуки веселья и радости, вывели царевну Маврид в сверкающем, как солнце, венце. Стелили ей под ноги парчу, осыпали ее жемчугами, окуривали благовониями, вошли они в город, красиво разубранный, и устроили пир.

Целую неделю длились свадебные торжества, такой был пир, что не видело ничего подобного око человеческое и никто не слыхал о подобном.

Прошла- неделя, и Зав послал к обоим царям гонцов с такой просьбой: «Богу известно, как тяжело мне расставаться с вами, но ныне желание сердец ваших исполнилось и судьба ваша повернулась к добру. Тревожусь я о родителях своих, оставшихся в одиночестве. А вдруг не выдержат они чрезмерной печали, и города, оставшиеся без заступника, разорит враг. Я думаю, что и вас такое известие огорчит. Пойду я погляжу на свои владения и порадую старых родителей благой вестью. А после, когда бы вы того ни пожелали, я всегда рад предстать перед вами».

Выслушали гонца Настур с Навшадуром, опечалились, не хотелось им Зава отпускать, но делать было нечего, и начали они готовить приданое Маврид, выносить все на площадь и составлять перечень сокровищ. Велел Навшадур водрузить на спину слона богатый престол из цельного алмаза, накрыть его балдахином из красного яхонта, внутри положить жемчужный венец и венец из желтого яхонта.

Нагрузили триста слонов драгоценностями и украшениями для царицы, такими, что ум мудреца не мог всего постигнуть, а глаза видевших поражались всему.

Двести слонов нагрузили дорогими скатертями, посудой — кувшинами, чашами, блюдами. Пятьсот верблюдов навьючили драгоценными камнями и тканями — парчой, шелком, камкой, атласом; двести слонов — коврами, шатрами, покрывалами, расшитыми золотом и жемчугами.

Отрядили триста прислужниц, родовитых, нарядно одетых, триста рабов, опоясанных золотыми поясами, сто невольниц, тысячу скакунов с золотой уздой, несчетные стада коров, овец. Ко всему этому присовокупили опись приданого.

Оседлали триста жеребцов, объезженных арабами, упитанных, гладких, тех, что ветра быстрее, с золотыми удилами, сто слонов нагрузили боевыми доспехами, триста верблюдов навьючили драгоценностями, дали триста венцов, поясов, а также в изобилии еды и питья на дорогу. Все это подарил зятю Навшадур. Передал ему пятьсот родовитых отроков в услужение и сказал так: «Без тебя не быть престолу моему и казне! Без тебя мне не жить. И пусть не забывает меня твое доброе сердце!»

Как только ушли слуги Навшадура, явились визири царя Настура и доставили три дворца из драгоценных камней, которые трудно описать человеческим языком. Каждый стоял на тысяче слонов — один бирюзовый, другой рубиновый и третий изумрудный, под прекрасными балдахинами, расшитыми золотом и жемчугами. Внутри [каждого из дворцов] поставили престол из драгоценных камней, возложили венец, царям подобающий, но красоты всех этих даров не было видно, ибо прелесть Зава и Маврид затмила солнечный свет. Тысяча слонов была нагружена шатрами и коврами, как следует по царскому закону и обычаю, снаряжением для битвы и охоты. За ними следовали пятьсот верблюдов с золотом и серебром, триста слонов с царскими одеждами, тысяча мулов со сластями, яствами и благовониями, пятьсот скакунов, летящих, подобно птицам, в дорогом уборе, пятьсот юношей в золотых надрагах, опоясанных золотыми поясами, две тысячи коров, пять тысяч овец, а других даров и вовсе не перечесть! Преподнесли все это Заву и доложили: «Царь Настур, жаждущий быть вашим рабом, с великим страхом осмеливается послать эти скромные дары, ибо голова его и душа куплены твоей кровью. Нынешние дары наши недостойны царя. И мы просим ваше царское величество не гневаться, а после одарит тебя царь Настур так, как ты заслужил. Это дары от его бедности, и не могут они соперничать с богатством, добытым твоим мечом!»

Засмеялся Зав и воздал хвалу и благодарение послам: «Не хочу ничего, кроме вашего благоденствия. Не я, а создатель освободил ваш город от злодея. Престол ваш неколебим вашими усилиями, и сердца ваши пусть вечно пребывают в веселье. А мне, кроме вашей радости, ничего не надо».

Потом поднесли дворец царевне Маврид: пол в нем был из чистого золота, стены — из лала и бирюзы, потолок — изумрудный, трон — из красного яхонта под желтым яхонтовым пологом, а венец — из чистого алмаза. Пригнали сотню верблюдов с одеждой и уборами, сотню мулов с парчой и шелком, сто слонов, нагруженных покрывалами, скатертями, утварью и постелью. Отдали Маврид в услужение сорок рабов и тридцать прислужниц, приготовили в дорогу еды и питья в изобилии. А также отправили с караваном искусного мастера, который сумел бы в пути тот дворец-шатер разбить и все приготовить.

Когда визири сказали обо всем этом Заву, просил он их передать Настуру и Навшадуру такие слова: «Пусть снизойдут цари и отведают у нас хлеба-соли. Сегодня Маврид окажет им гостеприимство, и мы отправимся в путь. А теперь поглядите на приданое, которое оставила Маврид царица, матушка ее луноликая, с душой сияющей».

И вынесли из пещеры все приданое, от тяжести и обилия сокровищ содрогались горы, и земли под всеми богатствами не было видно.

Забили тут музыканты в барабаны, загудели в трубы, и все двинулись в путь. Зав пошел вперед и украсил просторные палаты, поставили три бесценных престола и сверху возложили венцы из сверкающих камней. Выставили множество чар и кубков, отягченных драгоценными камнями, кувшинов для вина, золотой и серебряной посуды без числа. Подготовив все к пиршеству, Зав вывел царевну Маврид, усадил ее на престол и сказал ей: «Сегодня тебе надлежит принять царей с царицами». Сели знатные вельможи, и Зав вышел и пригласил царей и усадил каждого на его престол, поднес им множество чудных яств, и начался пир. Заиграли музыканты на чанги и стали петь хвалу царям и складывать шаири в честь победы Зава. Три дня сидели они за трапезой, и приятнее этого не было ничего на свете. И сказал царь Навшадур вельможам: «Зав так встретил нас, будто мы тут путники, а он в своем царстве [нас принимает]». Зав отвечал: «Что говоришь ты, царь? Все, что у меня есть, ваше и приобретено мной благодаря вам. А я буду хозяином, когда удостоюсь принимать вас в Китае».

Потом убрали со столов, и сказал Зав жене: «А теперь надлежит тебе показать твою сокровищницу и одарить царей». Встала прекрасная Маврид и пошла впереди дяди и брата. От двадцати сокровищниц ключи вручила брату, от десяти — дяде и сказала: «Я выросла узницей в пещере и не умею подносить дары царям. Это милость моей матери-царицы, и я не знаю, клянусь вашим царским величеством, что там. Лишь бы оказалось это достойным вашего безоблачного взора. А если нет — не обессудьте!» Обняла она брата и поцеловала его устами, подобными розе. Он стал благодарить ее: «Солнце ясное, свет очей моих! Пусть не знает твое сердце огорчений! Пусть радостным будет твой путь, пока в моем сердце живет любовь к тебе».

Повернулась Маврид и вручила ключи от пяти сокровищниц царице — супруге Настура. Пошли за ней оба царя и царица, и показала она им свое приданое. От себя поднесла она по венцу царям и царице, дорогие уборы, запястья и пояса, разукрашенные камнями.

Увидели они сокровищницы Маврид и удивились обилию и красоте всего. Сверх того, что она им поднесла, еще оставалось в два раза больше. Удивлялись все: откуда столько сокровищ и как они доставлены сюда. Заплакал царь Настур и сказал: «Это не обиталище дэва поганого, тут была крепость — твердыня нашего рода. Когда мой дед построил город и украсил его крепостью, сказал он: «Зачем мне жить здесь, враги ниоткуда не грозят мне, и нет в душе моей страха, зачем мне покидать мой прекрасный город, пусть остается эта крепость, может, среди моих детей найдется кто-нибудь, кому она пригодится». Но никто не вспомнил про эти пещеры. А у меня появился такой грозный враг, что я даже не смог увидеть эту крепость. Сорок лет дэв поганый властвовал над нами и всех путников грабил, и все мои сокровищницы ему принадлежали, некоторые я своей волей отдал, некоторые он отнял силой».

Велели цари казначеям запечатать подаренные сокровищницы и послали за караваном верблюдов и мулов, чтобы увезти несравненные драгоценности. И сказал тогда Зав: «Пусть придут сюда горожане, знатные и незнатные, и заберут в пятикратном размере то, что у них награбил дэв». Пришли горожане, и столько всего пожаловал им Зав, что говорили они: «Мы унести больше не в силах!» Потом вельможам морского царя подарил он столько, что сокровищницы их наполнились до верха. Они тоже сказали: «Зачем нам столько?»

И сказала царевна Маврид: «Я не могу нарушить завет моей матери, и, если милостивы будут ко мне цари, пусть пожалуют мне верблюдов и мулов, чтобы увезти все это». Вызвал царь Настур слуг и велел нагрузить пятьсот слонов, тысячу верблюдов, две тысячи мулов и три тысячи лошадей. Царь Навшадур приказал доставить тысячу слонов, две тысячи верблюдов, три тысячи мулов, пять тысяч лошадей, и нагрузили на них несметные сокровища царевны Маврид.

Когда приданое вывезли и пещера опустела, все засверкало так, будто кругом горели огни. О красоте такой языком не скажешь, и глазом ее не охватишь. Никак не могли понять, как все это устроено. Призвали многих мастеров, искусных и многоопытных, но и они ничего не поняли. Тогда царь Настур сказал: «Есть три старейших мастера, может, они знают». Пошли за ними и привели. От старости были они согнуты, подобно луку. Ввели их и показали [эту красоту]. Они сказали: «Мы трое были юношами, когда великий государь Баател привел мастеров и они сделали это, а мы были при них подмастерьями. Наши мастера изображали нам все на бумаге, а мы выполняли. Прошло уже семьсот лет[16] с тех пор, как мы это построили. Когда мы закончили и царь увидел, сказал так: «Ничего краше я не видел и не слышал, к добру ли это?» Привели многих ученых, звездочетов и приказали: «Узнайте всю правду — добром это закончится или злом?» Гадали они по звездам и сказали такое, чему до нынешнего дня нельзя было верить, а нынче мы [в этом] своими глазами убедились. Явились они к царю и доложили следующее: «Великий государь, достойный трона и венца, знак судьбы вашей высок, день долог и сердце исполнено радости, ибо вы в жизни своей дурного не увидите, потом и сын ваш будет счастливо править, но оставит все вами добытое и обретет другое царство.

Потом дни его исполнятся, и на престол воссядет его сын. Он тоже завершит свою жизнь в мире и довольстве, но вот когда воцарится четвертый государь, у него появится могущественный враг и он не сумеет его одолеть. В горе и нужде окажутся и царь, и весь город, и покинет их надежда, и возмечтают они о смерти. Но тут появится витязь из Китая, который доблестью своей освободит вашу страну. Вашему роду прибавится его рукой славы, а поскольку его звезда возвысится над прочими государями, ваши богатства он увезет в свое царство». Тогда эти речи казались невероятными, но мы слышали от мудрецов, что предсказания звездочетов всегда сбываются, сбылись они и на сей раз. Это крепость города Учинмачин. Но не думайте, что здесь больше ничего нет. Как услышал великий царь, что будет править долго и счастливо, сказал: «Надо устроить для моих потомков такое, чтобы они даже на охоту отсюда не выходили, а не то что с врагами встречались». Приказал он нам прорубить скалы и воздвигнуть еще более прекрасные дворцы. Пойдемте, мы покажем вам дело наших рук».

И повели старцы трех царей, двух цариц и трех визирей, прошли они три фарсанга в глубь скал. Шли по проходу, которым и слон мог смело пройти. Скалы были покрыты резьбой, и дорога так светилась, словно была необозримым полем.

Вышли они в долину, выложенную серебряными и золотыми плитами. Посередине бил ключ, а над ним стояла яхонтовая беседка в тени золотого дерева. Листья на том дереве были из «изумруда, а на ветвях висели плоды яблонь, груш и померанцев. Яблоки были из рубина, груши — из агата, померанцы — из желтого яхонта. В окрестностях этой долины протекали реки, кругом раскинулись фруктовые сады, где было много сладких плодов и благоуханных цветов. По правую сторону от сада стоял дворец для царицы, по левую — для царя. Увидев все это, сказали они: «Только по глупости и невежеству можно выпустить это из рук». Вошли они внутрь и увидели, что невозможно воздать той красе подобающую хвалу и описывать ее придется бесконечно. Стоял там дворец для пиршеств, украшенный, как цветок Эдема, в нем уместилось бы сорок тысяч пирующих. В середине был бассейн с розовой водой, издававшей дивный аромат. И стоял престол, усыпанный драгоценными камнями столь густо, как чистое небо бывает усыпано звездами, и так же ярко сверкал. Престол был таким широким и просторным, что на нем могло усесться четыреста человек, а высотой престол был в сорок шагов.

Покрыт он был множеством прекрасных ковров, расшитых самоцветами. На престоле лежала царская шапка, подобная ясному солнцу, а на ней сиял венец из цельного рубина. Был тот дворец полон всей необходимой утварью — кувшинами, чашами, блюдами. Вверху было написано: «Это устроил я для утех и пиршеств моих потомков, да не одолеет их враг вовеки! Тот, кто разрушит или покинет дворец, да не спасется от возмездия!»

Когда они осматривали дворец, премного дивились и говорили: «Какой же безумец мог оставить этот истинный рай?!» Потом Зав обратился к одному из старцев: «Ты говоришь, что сам возводил дворец. Но подобное не могут сотворить человеческие руки, сам господь не мог бы сделать лучше!» Рассмеялся старик и ответил: «Видел бы ты все это тогда! Уже шестьсот лет сюда по запрету царя не ступала нога человека, тут не осталось и одной десятой прежней красоты. Вот я расчищу здесь и увидите, что все это делал я. Сегодня пусть царицы отдохнут в своих покоях, а вы ступайте к себе. Я уже стар и сегодня ничего боле сделать не могу, а завтра покажу вам свое умение».

Царицы отправились в свой дворец, такой прекрасный и нетронутый, как будто хозяева только что покинули его, оставив накрытый стол. Цари пошли в свои покои. Явились все вельможи того царства и царства Морского, ходили, запрокинув головы, и говорили так: «Да будет вечно блажен Зав, вернувший царю Настуру прежнее великолепие». Затем все сели пировать и славно отдохнули.

Когда наступило утро, Зав приказал привести старого мастера и сказал: «Не успокоится мое сердце, пока не увижу я творение твоих рук и не узнаю, почему покинули цари это место». Тот ответил: «Полностью я вряд ли смогу удовлетворить твое любопытство, но догадаться легко». Позвал он других мастеров. В мгновение ока сняли они одну плиту. Подошел Зав и увидел: изумруд был отполирован, как зеркало, и стена внутри была выложена цветами из драгоценных камней и жемчугов.

Плиту почистили, поставили, и она так засверкала, что весь дворец померк перед ее сиянием.

Зав торопился домой, но царь уговорил его задержаться еще ненадолго. И тогда Зав отправил в Индию дары и сокровища и послал гонца к индийскому царю.

Сначала помянул он имя божье, потом воздал государю хвалу: «Высокий царь, защитник венца и престола! Тобой гордится страна Индийская! Когда я расстался с тобой, благодаря тебе судьба стала благосклонна ко мне и исполнилась воля нашего сердца. Желаемое мы свершили и ныне спешим предстать перед вами и узреть ваш радостный лик».

Отправил Зав гонцов с письмом, а сам пять дней пировал, а после молвил так: «Теперь я пойду. Быть может, не удостоюсь я еще узреть лики ваши счастливые. Если любишь меня, не покидай эту крепость, дабы не подвергать себя вновь опасности. Ты великий царь, и все во власти твоей. Что разорено — возобнови, как было при твоих великих предках, негоже их заветы не выполнять и не слушаться отцов и дедов».

Настур возблагодарил его. Заиграли сбор трубы и барабаны, и отправились они с огромной свитой в Индию. Для царевны Маврид воздвигли на слона престол, украшенный дивным и драгоценным пологом. Настур и Навшадур отправились провожать Зава с песнями, играми, метанием стрел, за ними двигалось войско в парадной одежде. Они прошли пятидневный путь, а тут как раз до индийского царя дошла весть о приезде Зава, и он вышел ему навстречу со многими знаменами и богатыми дарами. Вперед же выслал своего сына. Шли они пять дней и пришли на широкое поле, покрытое ароматными цветами. Только собрались спешиться, как услыхали звон бубнов и стук барабанов. Поглядели, видят — пыль на дороге завивается столбом, и молвил Зав: «Это, несомненно, идет мой брат, индийский царевич Горшараб».

Поднялась и в стане Зава великая радость, и загремела музыка. Двинулись [войска] навстречу друг другу.

Как только Горшараб узрел Зава, соскочил с коня и приказал спешиться всей свите. Увидел это Зав, слез с коня, потом и Настур с Навшадуром спешились, а за ними вся свита. Также пошли они навстречу друг другу.

Прежде чем приблизиться к Заву, индийский царевич трижды поклонился ему издалека. А подойдя близко, преклонил он колена, сровнял лик с землей и приветствовал Зава такими речами: «О высокий государь! Тобой тешится престол и венец. Да будет вовеки благосклонна к тебе судьба, меч твой да разит врага в самое сердце! Лик твой сверкает подобно солнцу, сердце радуется, на тебя глядя, о счастливый любимец судьбы!» Встал Горшараб, держа в руках золотой поднос с драгоценными камнями, осыпал ими Зава, а сам обнял его колени. Поднял его Зав со словами: «Не делай так, любимый брат мой, зеница ока моего! Ты желанный сын великого царя, и я недостоин, чтобы ты так унижался». Обнял он его и поцеловал. Потом приветствовали его цари, а индиец и его свита стали осыпать Зава драгоценными камнями и жемчугами и поздравлять с победой. Зав стал расспрашивать царевича о его отце и о старом визире. Встал тот прекрасный юноша и принес Заву великую благодарность: «Не знает он иного горя, кроме разлуки с вами, — завтра они присоединятся к нам».

В ту ночь они пировали и отдыхали. А утром оба царя стали собираться домой: «Нет ничего для нас в жизни краше, чем глядеть на твой лик, о славный Зав! Но вы сами видели, какой беспорядок в нашем городе и какой урон нанесен нам врагом. Теперь мы вернемся домой, а когда прикажешь нам, мы предстанем пред тобой, как твои верные рабы и прислужники твоего трона».

Трудно было Заву расставаться с ними, но другого выхода не было, и отвечал он: «Поступайте, как лучше для вашего царства, не бойтесь меня огорчать. Без вас ни пир не радует меня, ни утехи. Не забывайте меня и поскорей обрадуйте встречей с вами».

Обнялись они и расстались с плачем и стонами. [Настур с Навшадуром] разошлись по своим царствам, а Зав направился в Индию. Шли они с Горшарабом целый день и следующий день до полудня. Донеслись до них звуки труб и барабанов. Сказали все: «Это идет наш царь». Заторопился [Зав], велел бить в барабаны и дуть в трубы. Пошли они навстречу друг другу. Поднялось великое веселье в обоих войсках. Сошлись они, Зав увидел Царя, соскочил с лошади и пошел ему навстречу пешком.

Царь индийский тоже спешился. Обнялись они. Царь поцеловал [Зава] в глаза и ланиты и сказал так: «Благословен будь бог, мир сотворивший, давший тебе силу сокрушить врага и удостоивший меня счастья видеть твой радостный лик». Взял [царь] бирюзовое блюдо, полное лалов, и осыпал Зава с головы до ног. Зав отступил и почтительно поблагодарил его. Повернулись они и направились на стоянку.

Три дня провели они в пиршествах и отдохновении. На четвертый день отправились на охоту с соколами и ястребами. Так, пируя и охотясь, пришли они в празднично украшенную индийскую столицу. Вышли горожане с великой радостью и многими прекрасными дарами, осыпали их драгоценными камнями. Пришли они во дворец, дивно возведенный, посадили Зава на высокий трон, а рядом — светило-[красавицу Маврид]. Выстроились по одну сторону высокородные дамы, по другую — знатные мужи. Стали подносить им на драгоценных блюдах изысканные яства, которым не было числа, под звуки песен и музыки. Пятнадцать дней справляли им подобающую свадьбу. На шестнадцатый день пришел к Заву сам царь и повел его в свою сокровищницу, поделил все сокровища пополам: половину отдал казначею Зава, половину — своему. Доспехи, коней, оружие, соколов и ястребов — всю охотничью птицу, слонов, верблюдов, мулов, табуны породистых скакунов — все поделил поровну. А также крепости и города, рабов и рабынь, певцов и музыкантов тоже разделил так, что, если получалось на одного больше и Зав не хотел брать, тут же дарил его слугам. Потом приказал царь горожанам: «Исполните обещание, данное Заву, несите дары и ведите своих сыновей». Привел каждый горожанин по каравану тяжело груженных верблюдов в сопровождении сына.

Потом индийский царь преподнес Маврид пышно украшенный престол, сверкающий венец, изумрудный паланкин и бесценные наряды. Отправились они в путь, радостные и счастливые. Три дня провожал их царь, а на четвертый день сам вернулся, а сына своего Горшараба отпустил с Завом. Сказал Зав царю: «Я бы не осмелился разлучать вас с сыном, но есть у меня сестра, радующая взор, как весенний цветок, подобная луне. Она достойна вашего сына, и я пришлю их обратно вместе. И пусть ваше сердце не тоскует в разлуке».

Как услышал Горшараб эти слова, лик его вспыхнул, подобно розе, и в сердце загорелось такое пламя любви, что говорил он [в душе своей]: «Только бы удостоиться мне красавицы, сестры доблестного Зава!» [Индийскому] царю по душе пришлась речь Зава, и проводил он сына с подобающим снаряжением.

Пошли они в Египет. Как одолели десятидневный путь, послали в Египет гонца и написали царю письмо.

Вызвал Зав мудрого писаря и приказал написать почтительное и разумное послание египетскому царевичу Мисри. Сначала помянул он имя творца, а затем написал так: «Радостное послание от меня славному воину, подобно солнцу освещающему землю Египетскую! Исполнен ты мудрости и отваги, тобой тешится земля, брат мой возлюбленный, сын царский Мисри! Я благодарю провидение, которое сделало моим братом такого славного витязя с львиным сердцем. Посылаю свой привет великому государю, возвысившемуся до неба, склоняюсь перед ним до земли. Вы спросите, как мы. По милости божьей дела наши идут хорошо. Вскоре вы будете оповещены о них».

Запечатал Зав письмо, отдал скороходу и добавил к этому устное послание. Помчался гонец. Пришел он в Египет, видит: царь с сыном и визирем вышли за город. Беспокоились они о Заве. Вдруг заметили: скороход идет, и сказал Мисри отцу: «Может, это вестник от Зава, пойду узнаю, что с ним».

Как увидел гонец царевича Мисри, тотчас издали показал ему письмо. От радости царевич подскочил так, что одним прыжком одолел расстояние выстрела, обнял доброго вестника, взял у него письмо и, не выслушав рассказа, поспешил к отцу. Довольные радостной вестью, они наполнили гонцу рот красными яхонтами[17]и осыпали его дорогими камнями и жемчугом. Сел царь за стол, усадил рядом с собой доброго вестника, и три дня пировали они и услаждали свой слух игрой на чанги.

На четвертый день царь велел войску снаряжаться. А Мисри попросил отца: «Я не буду ждать войско, поеду налегке». Царь ласково отвечал ему: «Мир подлунный гордится тобой, светоч души моей, новый богатырь-палаван, любимый судьбою! Ступай к спасителю своему, узри его радостный лик. А я не мешкая последую за тобой».

Мисри поехал с сотней знатных придворных. Двадцать дней скакал он быстрее ветра и приехал ко дворцу в тот момент, когда Зав пировал в покоях царицы. Спешился Мисри и спросил у привратника, где Зав. Тот отвечал, что он у царицы. Велел Мисри передать ему, что приехал его названый брат. Привратник вошел в покои и шепнул что-то на ухо евнуху, Зав заметил это и спросил, в чем дело. Евнух доложил, что пришел некий юноша с малой свитой и назвался его побратимом Мисри.

Как услышал это Зав, тотчас же вскочил и бросился к воротам. Послал человека с наказом: «Пусть Мисри не спешиваясь въезжает сюда». Встретились они. Обнялись, заплакали от радости и долго стояли обнявшись. Потом пошли в уединенный шатер и сели пировать. Зав спросил про царя. Мисри встал, поблагодарил и передал от отца поклон и приветствие. В ту ночь отдыхали они каждый в своем шатре.

Когда наступило утро, Зав велел поставить в пиршественном зале высокий престол и накинуть на него царские ковры и покрывала, усыпанные драгоценными камнями. Сам облачился в царские одежды, надел на голову венец, опоясался золотым поясом, окружил себя придворными и послал гонца за двумя царевичами. Оба пришли вместе, Зав сошел с трона им навстречу, взял за руки и посадил Мисри по правую руку, Горшараба — по левую. Пришли музыканты и певцы, сладкоречивые сказители. Устроили они пир. И три для отдыхали. Как увидел Мисри такое богатство и щедрость Зава, как услышал о подвигах его, поразился и сказал в сердце своем: «Он достоин править всеми странами, и нет на свете государя, равного ему!»

Когда пир окончился и все разошлись по своим покоям, Мисри написал отцу письмо о подвигах Зава. Описал богатство его и щедрость: «Это не тот бедный юноша, которого знали вы раньше, это государь, блистающий, подобно солнцу. Как меня освободил он от тяжкого недуга, так спас он от гибели индийский стольный город и вызволил из беды царя Учинмачина и морского царя, погубив поганого дэва и пленив его.

Дочь морского царя, царевну Маврид, взял он в жены, сын индийского царя сопровождает его, вместе с ним многие вельможи именитые и войска отменные. Вы, отец мой и царь, выходите нам навстречу с большим войском и в парадном облачении, как подобает вашему величеству».

Закончил Мисри это послание, отдал скороходу и велел: «Пока не увидишь государя, отца моего, ни днем, ни ночью не останавливайся на отдых. Пусть и царь не мешкает».

Принял гонец письмо и поспешил к царю. На другой день вручил он послание. Прочел царь о доблестях и богатствах Зава, возрадовался и тотчас двинулся ему навстречу с войском, веля музыкантам играть погромче. Зав не прошел и трехдневного пути, как [египетский] царь одолел десятидневное расстояние и подошел в такое время, когда [войско Зава] остановилось на отдых.

Услышал он бой барабанов и велел играть своим музыкантам, все в его войске начали седлать коней. Сел на коня и Зав и поскакал навстречу царю. Увидел его царь, спешился и поклонился ему до земли. Зав тоже соскочил с коня и приветствовал царя. Обнялись они и расцеловались, как любящие отец с сыном, улыбались и радовались. Пришли в [царские] покои и сели на престол. В ту ночь царь был гостем и всем велел веселиться.

А утром, как только засияло солнце, пошел царь приветствовать Зава, а тот, узнав о его приходе, сразу вышел навстречу, низко поклонился и промолвил: «Великий царь, недостоин я того! По доброте своей меня, раба вашего, вы назвали сыном, а сын должен быть рабом и прислужником отца, и мне следует оказывать вам почести». Отвечал [египетский] царь: «О высокий государь, краса венца и престола! Господь, создатель солнца и луны, творец мира, помогает тебе, сама судьба тебе послушна! Господь пожаловал тебе такую славу и власть над другими царями! Сколько земель осветил ты мудростью своей, мечом своим врагов изничтожил, поверг дэвов и колдунов, многие государи находятся под твоей защитой!

Я — один из рабов твоих, ибо моим ослепшим глазам вернул ты свет и Мисри, сын мой, жив благодаря тебе.

Мы оба — покорные слуги твоего трона. Послушай меня, старика, не сиди с нами рядом ни на пиру, ни в дороге. Когда господь посылает человеку богатство, он должен возблагодарить [небеса] и принять его милости. Как же ты можешь сидеть рядом с Мисри?»

Отвечал Зав: «Негоже сидеть мне отдельно от моих любимых братьев. Отныне, как и подобает тебе, управляй моими делами. Ты отец мой, а я твой младший сын, и никто не посмеет ослушаться тебя».

Царь поставил для Зава тяжелый и высокий престол, прекраснее которого не сыскать, и трон поменьше — для индийского царевича: «Он гость и сын великого государя, а другим не подобает сидеть рядом с ним». Когда Зав пришел, царь встретил его и посадил на большой трон, потом на меньший престол пригласил индийского царевича. Сказал он так: «Сесть следует вам, а я и Мисри будем стоя вам прислуживать». Не позволил этого Зав [и сказал]: «Я сяду рядом с египетским царем, а Мисри пусть сядет с Горшарабом». Некоторое время они спорили. Поскольку Зав не уступал, царь сказал так: «Не обижайся, Зав, я сяду с индийским царевичем, а Мисри пожелал быть твоим рабом, так пусть стоя прислуживает тебе».

В тот день отдохнули они, а назавтра велели трубачам протрубить сбор. Пришел к Заву старый царь и молвил: «О государь солнцеликий! Отчего не сядешь ты на слона, на высокий трон, украшенный балдахином, рядом с солнцем сверкающим? Такое величие даровано тебе господом, а ты столько стран объездил на простом коне и без венца. Не по царскому обычаю это. Ты молод, видел много прекрасного, много дивных сокровищ стяжал и думаешь, что осудят тебя. Или из любви к отцу поступаешь так? Не хочешь вести себя по-царски и называть себя царем. Но что скажут люди, не ведающие о твоем царском роде: если не царь он, то откуда у него столько богатств? До возвращения в свое царство ты — царь, а когда вернешься в Китай, пусть свершится то, что угодно богу или отцу твоему, царю Зостеру, обрадованному встречей с тобой».

Услышав эти речи, Зав тотчас велел привести красиво убранного слона. На слоне установили престол, украшенный драгоценными камнями, похожий на небо, усыпанное звездами, поставили балдахин из алого яхонта, на голову Заву надели венец из желтого яхонта, приставили лестницу, поднялся Зав на шестьдесят ступенек и сел на престол, а царевичи сели на коней и поехали. Потом привели слона для царевны Маврид с престолом и балдахином от морского царя. На голове у нее был его же венец. Из любви к брату не пожелала она больше никакого венца и престола. За ней следовали женщины ее свиты.

К полудню подошли они к тому лугу, где Зав встретил табун. Вспомнил Зав свои приключения и то, как он был измучен голодом и жаждой и как увидел табун диких ослов. Попросил Зав привести ему верного коня. Тотчас привели вороного, сел на него Зав и поскакал вперед и опять увидел табун диких ослов. Последовали за ним царевичи и подогнали животных к войску. Перебили всех, и ни один живым не ушел. Потом сказал Зав египетскому царю: «Я бы тогда же отправил ослов на съедение волкам, но припрятал их на сегодняшний день. Сегодня я никуда больше не пойду, раз господь послал мне готовый ужин».

Услышал это царь, соскочил с коня и велел войску спешиться. В тот день пировали они там. На следующий день отправились в путь. Когда подошли к горе, спешились у родника, где Зав сразил дракона; показал Зав то место и «рассказал, как схватился с драконом. Все безмерно возрадовались, пять дней пировали, а потом собрались и прибыли в столицу Египта. Встретили их горожане с большой радостью и весельем, осыпали драгоценными камнями, золотом и серебром, так что [под самоцветами] земли не было видно. И сказал египетский царь: «Горе всякому, кроме нищих, кто возьмет хоть одну драхму!»

Когда до дворца остался трехдневный путь, царь послал Мисри вперед с наказом: «Пусть вынесут из сокровищницы столько парчи, чтобы постелить на дороге, и множество драгоценных камней, сто лучших певцов и музыкантов пусть выведут нам навстречу, воскурят амбру и мускус. А мы до твоего прихода отсюда не двинемся». Пошел Мисри и полностью выполнил наказ отца.

Когда Мисри вернулся, трубы затрубили сбор, привели белого слона с изумрудным престолом на спине высотой в восемьдесят шагов. Установили паланкин из чистого яхонта. Вынесли два алмазных венца: первый — Для Зава, второй — для Маврид. Посадили их рядом на престол. С одной стороны встал египетский царь, с другой — его сын Мисри. Под ноги стелили златотканую парчу, воскуривали благовония, сыпали жемчуга и лалы. Рядом шествовали певцы и музыканты и пели сладостными голосами.

Они шли так три дня и подошли к нарядно украшенному дворцу, и поднялся глас веселья в Египетской стране, собрался народ посмотреть на несравненную чету. Высыпали горожане на улицы, даже больные и немощные и те не пожелали остаться дома: их выносили на спинах. Дивились [все] на Зава и Маврид и говорили: «Неужто око человеческое когда-нибудь видело смертных, подобных им?!»

Как въехали они в город, вышла им навстречу царица в сопровождении бесчисленной свиты знатных женщин. Узнав о прибытии царицы, царь и его сын встали рядом с Завом. Потом они пошли навстречу друг другу. Подошли старейшины — бокаули — и приветствовали [Зава]. Когда царица приблизилась, Зав узнал ее и тотчас сошел со слона. И сказал он Маврид: «Я подойду, предстану перед царицей, а ты пока спустись с престола и так приветствуй ее. Сидя на слоне, не подобает встречать повелительницу великой страны». Пошел Зав навстречу царице. А прислужницы помогли Маврид спуститься на землю. Потом окружили ее и двинулись, словно плавная река. Подошла царица и поздравила [Зава] с победой, осыпала драгоценными камнями, обняла, поцеловала устами, подобными розе, и сказала так: «Пусть будет благословен господь, сотворивший мир, который родил тебя под счастливой звездой, и дал силу для победы над врагом, и позволил мне узреть нашего спасителя. Зачем спешился ты и не увидела я два светила вместе?»

Низко поклонился Зав и восславил царицу. Тут подошла царевна Маврид, и встретились две красавицы, под солнцем невиданные, обнялись, как мать с дочерью, и поцеловали друг друга в сияющие ланиты. Потом царица подвела Маврид к Заву, постелила им под ноги атлас, шитый золотом, головы их осыпала камнями-самоцветами, ввела их в дарбази — палаты парадные — и посадила на высокий трон. И стали поздравлять молодых жены и дочери знатных вельмож. Столько драгоценных камней рассыпали они, что под ними трона не стало видно. Потом вошли царь с царевичем и их вельможи и тоже поздравили их. Устроили пир, велели музыкантам играть, и было такое пиршество и веселье, какого никогда не видело око человеческое.

Двадцать дней продолжалась свадьба, и с каждым днем все более дорогие одеяния и венцы подносили царю и царице Маврид и все более богатые пиры устраивали. Кувшины, чаши, посуду и скатерти, которыми пользовались сегодня, на другой день не употребляли. Меняли и палаты, и столовую утварь, вызывали новых певцов и музыкантов и яства приносили новые и по-иному, чтобы ничто не походило на вчерашнее. Дарам, поднесенным знатными и незнатными, не было числа, горой лежали самоцветы, жемчуга, атлас, шелк и парча.

Обратился Зав к царю и сказал так: «О государь! Трудно произносить мне эти слова, ибо вы много стараетесь для утешения моего сердца. Бог знает о том, как вы были ласковы и добры ко мне. Я даже на время забыл о своих родителях, но вы вспомните ваши [собственные]» горести и пожалейте их. Вы видели своего любимого [сына], а мои родные пять лет ничего не слышали обо мне, да и не надеюсь уже застать их в живых. А если и живы они, то иссохли, тоскуя обо мне. Теперь прошу я вас отпустить меня с миром».

Отвечал ему царь: «О молодой государь, защитник вселенной! Не быть без тебя ни царству, ни престолу китайскому. Сама судьба не могла бы разлучить нас, но я не смею перечить твоей воле. Хоть ты и знаешь, государь, что разлука с тобой сильно огорчит не только меня, но и всех моих подданных, но поступай, как тебе лучше. Из-за нас не изменяй своего решения. Посмею я дать тебе один совет: не подобает ехать, не сообщив заранее родителям. По молодости лет ты поспешил и покинул родину, не взяв с собой ни одного человека из твоей страны, а возвращаешься в сопровождении чужеземцев. С тобой идет большое войско, и родители твои, прежде чем увидеть тебя, могут подумать, что наступает враг. А если вперед выйдешь ты один — вдруг, не дай господи, не узнают они тебя и встретят, как врага. Поэтому не следует тебе идти одному.

Лучше послать умного человека с письмом, написанным твоей рукой, и предупредить родителей о приезде, о твоих победах, чтобы встретили они тебя достойно, на своем троне. Негоже, чтобы ты пришел, увенчанный славой, и встретил царство свое в беспорядке, а родителей в пыли и прахе».

Выслушал Зав [египетского] царя, внял его совету и поблагодарил [за мудрое наставление]. Попросил он бумаги и чернил, смешанных с мускусом, и написал отцу письмо.

Сначала помянул он имя господа и воздал ему хвалу, а потом написал так: «О великий государь Китая, прославленный и могучий царь Зостер! Восседаешь ты на престоле своем, венцом сверкающим увенчанный, могучий и величественный, на весь мир сияющий, милостивый и справедливый! Я славлю создателя, который удостоил меня счастья изведать доброту твоего сердца! Дни твои исполнены праведности. Ныне обращается к тебе сын твой Зав с мольбой отпустить его грехи.

Устыдившийся своего легкомыслия, пребывает он теперь в робости и страхе, просит твоего милосердия. По воле божьей ныне избавлен он от опасностей, грозивших ему на пути в поисках мудрости, и награжден величием и богатством. Много грешил я пред тобой по невежеству и неразумению своему, но теперь я прошу тебя не поминать прошлого, ибо всевышний благосклонно взглянул на мой уход из родительского дома, благословил блуждания мои и одарил меня луной полноликой: послал мне в жены дочь великого морского царя. Еду я к вам с дарами, достойными вас. Со мной прибудут женихи для моих сестер: для старшей — сын египетского царя, а для младшей — сын индийского царя.

Я надеюсь, что вы подготовите встречу, украшающую ваше царское достоинство, ибо сопровождают меня многие иноземные гости. Знаком же, что письмо это написано моей собственной рукой, пусть будут этот перстень и кисет, подаренные мне сестрами».

Запечатал Зав послание, наполнил один кисет такими камнями, которые и во мраке ночном сверкали, как свеча, а другой кисет — жемчугами величиной с куриное яйцо. Шестьдесят жемчужин по счету положил он, сверху привязал перстень и написал так: «Я всю землю обошел и нашел для вас женихов-витязей, исполненных красоты и отваги, сыновей великих царей, и веду их к вам. А вы готовьтесь оказать нам подобающую встречу и выходите к нам с ликом сияющим».

Отдал Зав послание визирю, попросил его не мешкая отправиться в путь и отпустил с таким наказом: «Как приедешь в Китай, если не встретишь царя, повидай старого визиря и расскажи ему обо мне, и он поведет тебя к моему отцу. А если встретишь царя, подойди к нему осторожно, чтобы не испугать его неожиданной, хоть и радостной вестью; заранее покажи ему этот перстень и кисет. Визирю передай, чтобы не медлил, ибо без него не двинусь с места из страха перед царем, пока не получу я от своего отца прощения и позволения предстать перед ним».

Принял визирь письмо, взял с собой пятерых слуг и отправился в путь. Днем и ночью мчался он быстрее ветра и достиг китайской границы. Увидел он многие крепости и города, но все было окрашено в черный цвет — и камни и деревья, в стране той все проливали слезы о Заве. Кого бы ни встретил он, все спрашивали его: «Не слышал ли ты о Заве или, может, видел его самого, отвечай ради нашего царя!» И отвечал он: «Брат мой, я иду из Учинмачина вестником к царю Зостеру. Я и имени не слыхал, о котором вы спрашиваете». Взял он проводника и подошел к царскому дворцу, окрашенному в черный цвет и погруженному в глубокое горе. Спросил он визиря. Ответили ему, что он у себя дома. И сказал он: «Ступай, брат, и доложи так: явился посол из Египта и желает вас видеть». Пошли и доложили визирю. Заплакал тот кровавыми слезами: «Для чего явился посол в Китай, неужели наши враги послали к нам лазутчика под видом посла!» Снова доложили ему: «Явился посол и срочно просит свидания с тобой». При этих словах у визиря настроение изменилось, и подумал он: «А вдруг и в самом деле провидение сжалилось над нами и мрак рассеялся и этот вестник от Зава?» Приказал он своим слугам: «Вы же знаете, что от чрезмерной печали и по своей дряхлости не могу я выйти из дома, приведите сюда того человека». Пошли они быстро и привели его.

Пришел он и увидел старого визиря, который от старости и большой печали не имел боле сил двигаться и сидел в траурных одеждах на земле, удивился и сказал так: «В чем дело, отчего визиря великого царя вижу я в таком состоянии?»

Поднял визирь на него глаза и отвечал так: «Брат, если бы ты знал, какая беда с нами приключилась, удивился бы, что мы еще живы. Я не в силах приветствовать тебя, будь благословен твой приход. Подойди, сядь поближе и говори, что знаешь». Гонец упал на колени и оказал достойные почести [старому визирю]. И сказал так: «Благодарение господу, что вы еще живы, и еще благодарение за то, что я удостоился чести видеть вас и сообщить вам радостную весть». Достал он письмо и передал вместе с приветом от Зава визирю.

Как услыхал визирь, что Зав жив, вскочил на ноги, возблагодарил бога и со слезами воскликнул: «О великий и справедливый судья, явь это или сон?» Поклялся визирь, [прибывший гонцом от Зава], и сказал: «Погляди, вот послание царевича Зава, повелителя моего, и, если не узнаешь его руку, отсеки мне голову с плеч». Успокоилось немного сердце старого визиря, поглядел он на письмо Зава и признал [его руку]. Прочел он и такой великой радостью возрадовался, что, глядя на него, сказали бы вы: стал он молодым.

Принялся расспрашивать визирь про Зава, и гонец рассказал, ничего не упустив, о его славе и величии. Услышав столь приятные вести, визирь тотчас начал смеяться и шутить. Облачился он в нарядные и дорогие одежды, поднялся и молвил: «Брат, ступай за мной, теперь посмотришь, в каком состоянии наш царь».

Пошли они вдвоем и остановились у царского дворца. Визирь вошел в покои, а гонец остался у ворот. Увидел он великого царя и его вельмож, лежащих в пыли и золе, льющих кровавые слезы, пожелтевших от страданий. Вошел старый визирь с ликом веселым и без траурных черных одежд. Удивился царь, но не сказал ему ничего. Доложил визирь: «Благодарение создателю вселенной за то, что он внял твоим слезам и своей волей привел к тебе Зава, снискавшего славу».

Услышав эти слова, царь с царицей упали без чувств и лежали, словно мертвые, и никак не удавалось привести их в себя. Горько рыдали над ними несчастные их дочери — сестры Зава. Разгневался визирь Зава и так сказал старому визирю: «От невежи неразумного я того не ждал, что ты совершил. Повелитель мой Зав велел мне осторожно сообщить царю с царицей эту весть, дабы не испугать их. Отныне не знаю я, как мне быть. Отведи меня к ним, может, я придумаю что-нибудь для их пользы». Тот гонец сам был звездочетом и ученым лекарем. Пощупав их пульс и убедившись, что они живы, он тотчас воскурил одно снадобье. От запаха того снадобья очнулись царь с царицей, и гонец сразу поднес им письмо Зава, кисеты и перстень и доложил: «Высокий царь, благословенна будь земля, породившая плод, подобный Заву, вашему сыну, который вскоре предстанет перед вами возвысившимся и прославленным, как царь над царями всеми, как повелитель четырех стран. Отныне в радости и отдохновении пребудет ваше царствование! Не подобает вам быть в таком состоянии, ибо не только ваш сын увидит вас, а сыновья царей, повелителей четырех держав, и знатные вельможи».

Как услышал царь весть от своего сына и узнал его руку и все знаки, лик его расцвел, подобно розе, и вознес он богу великое благодарение. Тотчас велел он снять траур и украсить город и крепостные стены. Вызвал глашатая и велел ему собрать бедняков и нищих и щедро одарить их жемчугами и драгоценными камнями, чтобы молились они за царевича. А также приказал царь Зостер принести богатые одежды и облачил в них визиря Зава, наполнил ему рот яхонтами, осыпал его камнями-самоцветами, посадил рядом и ласково обо всем расспрашивал.

И [тот] рассказал все и еще сказал: «Я не был с Завом в дни испытаний, испытания мой хозяин претерпел в одиночестве и сам расскажет вам об этом. Я сопровождал его в радости и веселье и об этом могу поведать. Но трепещет от страха перед вами ваш сын, и, пока не получит он от вас фармана о прощении и позволения предстать перед вами, пока не прибудет к нему ваш визирь, не приедет он сюда». Засмеялся царь [Зостер] и сказал: «Брат мой, у Зава голова полна ветра по молодости лет, а я от старости лишился прежней силы и разума. Я не могу поехать к нему. Пока теплится свет в моих очах, пусть поспешит он предстать предо мной, иначе дни мои истекут и останусь я, жаждая встречи с ним. И визирь мой не молод, чтобы мог к нему бежать. Пройдет год, пока доберется он до Египта. Так неужели нe увижу я его до тех пор?» Закручинился тут царь Зостер. А гонец отвечал ему: «Зачем хмуришься, царь! Ты думаешь, Зава не тяготит разлука с вами и не стремится он увидеть вас? Клянусь вашим царством и солнцем вашего нового государя, что велика его печаль от разлуки с вами и не выдержит он долго, чтобы не явиться сюда, но сказал он мне: «Я столько огорчений доставил своим родителям, что не подобает мне бесстыдно являться к ним, не испросив прощения». Пусть царь велит послать к Заву сына какого-нибудь вельможи. Я пойду с ним и поскорей приведу вашего сына, светило всей земли».

Обрадовался царь Зостер и тотчас велел устроить пир, и раздались звуки веселья и радости. Три дня ублажали гонца певцы и музыканты. Потом пожаловал ему царь богатый город, сто рабов и невольниц, сто мулов, нагруженных товаром, сорок коней в золотой сбруе, тех, что быстрее ветра, и сказал: «Сейчас пусть будет так, а когда увижу я своего сына, сделаю тебя старшим в моем дворце и во всем царстве». Гонец поклонился до земли и благословил царя. Поспешил он к Заву, взяв с собой сына старого визиря.

Через три дня после того как Зав послал гонца в Китай, к своему отцу, египетский царь открыл двери древних сокровищниц и велел вынести оттуда престол, венец, драгоценности — все, что подносили Заву на свадьбу, он счел собственностью Зава и дарами не посчитал. А также велел вынести китайскую парчу, шелк и камку, шатры и паланкины, пышные покрывала, престол, осыпанный самоцветами и жемчугами, высотой в сорок шагов, а ширины такой, что четыре тысячи человек могли сесть пировать. Стоял он на восьмидесяти колоннах, над каждой колонной светились драгоценные камни, словно свечи темной ночью.

Если бы поставить этот престол на огромном поле, то в поле стало бы светло как днем от сияния драгоценных камней. Покрывало престола все было усыпано драгоценными жемчужинами, на престоле лежали два венца, сияющие, подобно солнцу, драгоценная корона, фата и свадебный наряд, невиданные оком человеческим, две шубы, платья и пояс, осыпанные драгоценностями. Сто слонов — попона парчовая, бубенцы золотые — нагрузили жемчугом и магрибским золотом[18]. Десять тысяч верблюдов навьючили атласом и шелком, шитым и не шитым, парчой, шубами, усыпанными самоцветами, на собольем и горностаевом меху, которым не было числа.

Пригнали десять тысяч мулов, навьючили на них кувшины для вина и шербета, кубки, чаши, блюда, скатерти, расшитые золотом и самоцветами. Десять тысяч коней нагрузили сокровищами. Собрали тридцать тысяч коров, сто двадцать тысяч овец, заклеймили для него тысячу двести арабских скакунов с золотой уздой и драгоценным седлом, тех, что птиц обгоняли.

Привели сто красивейших девушек в дорогих украшениях, сто юношей, опоясанных золотыми поясами и в золотых надрагах. Доставили множество китайского мускуса, амбры и всяких благовоний, столько, что их обилия не выразишь человеческим языком.

Все это царь египетский послал Заву и велел передать ему: «Сын мой возлюбленный, свет очей моих! Не погнушайся скромности сих даров. Я только затем и живу, чтобы доставлять тебе удовольствие. Если дозволишь прислуживать тебе, то Египет будет верен тебе, как Китай и Мисри будет стоять перед тобой склонившись, словно твой раб».

Как доставили [эти дары] Заву и передали слова египетского царя, поклонился он до земли, выразил великую благодарность царским посланцам и молвил так: «Мне очень стыдно, великий царь, что я так обременил тебя, и знает бог, что совсем не для того явился я в твое царство. Велика была в сердце моем любовь к тебе и твоему сыну, поэтому я не удержался и вернулся в вашу страну. Теперь, чтоб не обижать тебя, принимаю я эти роскошные дары. Отныне не мыслю я своей жизни, престола и венца без вас. Ты — отец мой, а Мисри — мой старший брат. Я — твой младший сын и покорный слуга».

Затем Зав одарил гонцов столькими сокровищами, что унести все было им тяжело и не желали они больше ничего. Они поблагодарили его.

Потом прибыл Мисри и поднес Заву пятьсот белых коршунов, пятьсот соколов и пятьсот ястребов и всех охотничьих птиц по пятьсот штук, таких красивых и богато украшенных, что ничего более прекрасного око человеческое не видело, с золотыми насестами и жемчужными клобучками. И молвил Мисри: «От путника, проводящего свои дни в странствиях, не может быть лучшего дара, а дворца у меня нет».

Засмеялся Зав и ответил: «Ты что, на царя жалуешься? Нет в том вины царя, отца твоего. Господь так порешил твою судьбу! А я сам сведу тебя, лев-витязь, с солнцем безоблачным».

Услышав такие слова, Мисри расцвел, как райский цветок, озарился великой красотой, упал перед ним, сровнял свое лицо с землей и молвил: «Ты — повелитель мой от бога. Вторично вернул ты меня к жизни, развеял печаль души моей и избавил меня от беды. Пусть таким же безбедным будет во веки веков твое царствование, пусть твоей мудростью освещается страна, о безупречный и светлосердый Зав!»

Предстал Мисри перед своим отцом с радостным ликом и доложил ему обо всем. Он тоже остался доволен. Встали они и вместе — отец и сын — пришли и хотели целовать Заву колени. Зав, узнав о прибытии царя, вышел ему навстречу. Царь склонился до земли и хотел обнять колени Зава, но Зав отскочил и не позволил этого, потом наклонился сам, одной рукой поднял царя, другой — царевича, поцеловал в лицо и сказал так: «Не делай этого, о царь! Хотя бог и наградил меня величием, все равно я еще молод и неразумен, брожу по свету, а ты награжден венцом и престолом, и много лет неколебима твоя власть. Отчего же возносишь меня над собой?»

Потом они сели на престол и потребовали угощений. С того дня торжества и пиры продолжались. И пожаловал царь войску Зава множество даров. Зав распрощался, как подобало, с царем и царицей, обнял их, сладко поцеловал, и стали они проливать реки слез, разлучаясь.

Мисри последовал за Завом, шли они двадцать дней и подошли к тому большому лугу, [где Зав встретил трех змеев]. Велел Зав дружине спешиться и приказал привести своего вороного коня. «Кроме меня, здесь никто воды не найдет», — [сказал он]. Сел он [на коня] и никому не позволил следовать за собой. Подъехал он к роднику и спрятался за небольшой горкой, что стояла у родника, где он увидел змеев. Смотрит, опять те три змея, и думает: «Они снова здесь, вестники мои, может, еще что-то они знают». Подкрался и стал слушать. Сказал Белый [змей]: «Что же с тех пор не видели мы ничего, чтоб друг другу рассказать?» Черный отвечал: «Я и в тот раз ошибся, что неосмотрительно рассказал обо всем и подслушал нас тот негодник, сын китайского царя, и весь свет он завоевал. Оказывается, он наделен колдовскими чарами, иначе как он мог забраться в наши владения и уйти отсюда невредимым!» Сказал Белый [змей]: «Клянусь твоей головой, я тоже удивился, когда увидел в Индии воду, но как мог человек проникнуть сюда?» Красный [змей] молвил: «Хоть бы встретиться мне с этим хитрецом, я бы поглядел, на что он годен!» Черный положил голову на Белого и сказал так: «Он теперь здесь поблизости, нападем на него втроем этой ночью и поглядим, что он за молодец!»

Выслушал Зав все обидные слова, разгневанный, схватился за лук и выпустил стрелу, ту самую, которой убил дракона, и пригвоздил Черного змея к Белому. Красный змей огляделся, увидел Зава и молвил: «Вот явился наш враг». Изогнулся змей и, как только Зав направил свой лук, взлетел и хотел проглотить его. Конь Зава, почуяв колдовство, отскочил в сторону на расстояние доброго выстрела. Спас конь Зава от колдовских козней и змеиной скверны, но настиг змей коня и оторвал ему заднюю ногу по самое колено; соскочил с коня разъяренный Зав, метнул палицу, подаренную Мисри. Змей упал и умер на месте.

Расправившись со змеем, Зав увидел, что конь упал, горе обожгло ему сердце, и стал он лить слезы. Сказал он так: «Вот и второй раз я согрешил перед моим отцом, лишил его такого боевого коня. Пять лет заставил я его тосковать в разлуке со мной. Не узреть мне лика моего государя, если конь умрет!»

Сел Зав [возле коня] и заплакал.

Через некоторое время услышал Зав конское ржание.

Смотрит, едут Мисри и индийский царевич со своими визирями, Зава ищут. Заметил их Зав и закричал: «Спешите ко мне!» Услыхали они голос Зава, обрадовались и быстро подскакали. Увидели они плачущего Зава, а рядом его павшего коня, опечалились и обратились к Заву с такими словами: «Зачем убиваешься так, Царь, из-за одного коня. Есть у нас множество еще более прекрасных скакунов!» Но отвечал Зав: «Всех бы променял на своего вороного! Если бы не он, я давно был бы мертв».

Тут увидел старый визирь египетского царя, как огорчен Зав, и сказал: «Не горюй, царевич, с божьей помощью я исцелю твоего коня». Обрадовался Зав и сказал: «Где же ты был до сих пор? Если можешь, развяжи узел моего сердца».

Визирь тотчас достал немного целебного зелья, развел его в родниковой воде и дал коню выпить. Затем сжег Красного змея и пеплом посыпал коню ногу. Прошло время, конь заржал, и полилась из него черная, как деготь, вода. Когда все вытекло, конь живо вскочил, рана его зажила. Но он был без ноги.

Снова заплакал Зав и сказал: «О конь мой славный, вороной! Будь проклят день, до которого ты дожил и стал хромым!» Но тут сказал сын индийского царя: «Заклинаю тебя главой твоей, Зав, не убивайся! С твоим конем никто не сравнится по быстроте, сделаем ему одну ногу из золота, и будет у него по-прежнему четыре здоровых ноги».

Обрадовался Зав и повелел: «Пусть войска не расходятся, нынешнюю ночь мы проведем здесь! Пусть принесут наш престол и паланкин для Маврид».

Тотчас прибыли [дружины], разбили шатры, расположились на отдых.

А Зав в сопровождении двух царевичей и своей красавицы-жены прошелся по той прекрасной долине, показал родник и змеев и сказал: «В этой долине нашел я славу и вас. Однако моему вороному лучше было не возвращаться сюда!» Рассказал им Зав о своих приключениях, и увидели они змеев. Дивились царевичи их величине, и сказал Мисри: «Клянусь главой твоей, Зав, вот уже шестьдесят лет[19], как появился я на свет, и родители мои говорят, что из них пяти лет не провел я дома, все бродил по лесам и лугам и много диковинных зверей перевидал. И на змеев со свинцовым кнутом не раз охотился, но таких, как эти, вижу впервые. Для змеиного обиталища слишком прекрасна эта долина. Пусть пошлет нам господь для пира эту местность, достойную славных витязей».

Попросили царевичи еды и питья и стали пировать. В сладком отдохновении провели они тот день, но Зав все беспокоился о своем коне.

Как только занялось утро, Зав вызвал мастеров и объявил им: «Кто выточит ногу для моего вороного коня, того я возвышу до себя». Сели мастера, и каждый выточил по ноге, но ни одна не пришлась по вкусу Заву. Тогда вызвал он того старого мастера, и принесли его на носилках. И сделал он такую [ногу], что нельзя было отличить ее от настоящей. Привязали эту ногу вороному, вначале заартачился он, но потом сам Зав стал потихоньку его водить. Три дня не отходил он от коня, пока тот не привык к привязанной ноге. Обрадовался Зав и пожелал поиграть в мяч. Сели царевичи на коней, а Зав — на своего вороного, и никто не мог за ним угнаться. А если бы вы видели их троих вместе, сказали бы так: «Три солнца на колеснице небесной мчатся, а не люди то вовсе». Оттого что конь уже не хромал, так возрадовался Зав, будто вся земля ему принадлежала. Спешились царские сыновья и сели пировать.

Тем временем вернулся визирь Зава [из Китая] и привел с собой сына китайского визиря. Поклонились они Заву до земли. Встал китаец, и осыпали его камнями драгоценными и благословили. Встал Зав, спустился с престола, обнял его и расцеловал. Китаец передал Заву поклон от его отца и сказал так: «Судьба наша благосклонна к нам и с миром вернула тебя старому отцу. Отчего же не спешишь ты увидеть несчастных родителей, неужто удостоимся мы встречи с тобой и глаза наши увидят два венценосных светила, освещающие наш трон?» Пригласил Зав вновь прибывших к столу, и сладко пировали они.

Когда же рассвело и солнце взошло над небесным куполом, музыканты ударили в барабаны и заиграли в трубы, сели цари на коней, разделилась рать на части, которые не умещались на земле, и стали соревноваться в стрельбе в цель, скакать наперегонки. Ничего прекраснее того зрелища не видел глаз человеческий. Когда китаец убедился, как богат и обходителен сын его царя, удивился и возблагодарил бога.

Так охотились они, развлекались стрельбой из лука. А тут появилась на дороге какая-то малая дружина. Пришпорил коня сын китайского визиря, подскакал к ним и сказал: «Это войско нашего молодого царя Зава, сойдите с коней, ибо негоже рабам взирать на царя, сидя на конях». Спешились они и, приблизившись к Заву, поцеловали ноги его коня и осыпали золотом его главу. Узнал Зав триста сыновей знатных вельмож, вместе с которыми он вырос.

Обрадовался Зав, расцеловал их и в ту ночь угощал их и тешил за трапезой. На следующий день двинулись они дальше в путь, и повстречалось им еще пятьсот витязей, которые приветствовали Зава, оказывали ему царские почести и радовались благополучному его возвращению. На третий день присоединился к ним отряд зрелых мужей — знатных вельмож. В ту ночь они отдыхали и тешились. Наутро снова пустились в путь, и повстречался им большой отряд седовласых рыцарей. И они также возносили Заву хвалу.

На пятый день, в вечернюю пору, прибыл сам царь [Зостер] с [верным] старым визирем, в сопровождении убеленных сединами старцев. Ни одного юноши не было в том отряде, ни одного зрелого мужа — одни глубокие седовласые старцы. Забили тут в барабаны, задули в трубы, так что ушам было невмоготу. Пошли цари навстречу друг другу. Как узнал Зав отца, соскочил с коня, а вслед за ним царевичи, и все войско спешилось. Повелел Зав сыну визиря поспешить вперед и передать царю Зостеру, чтобы не сходил он с коня и чтобы старый визирь тоже оставался на коне. Но отвечал Заву юноша: «Царь Зостер не послушается меня, ибо, увидев вас, он тоже пожелает спешиться. А если я ему солгу, что сын ваш Зав, мол, на охоте и его здесь нет, если издали он и не узнает тебя, то, приблизившись, узнает и снимет мне голову с плеч». Разгневался на юношу Зав: «Ты лгун и глупец, умом ты не похож на своего отца. Я говорил тебе это для того, чтобы ты вместо меня именем божьим заклинал отца моего: если любит он меня, не сходил бы с коня, а ты обмануть его собираешься?!»

Увидев Зава разгневанным, китаец быстрее ветра помчался [к царю Зостеру] и подоспел как раз в то время, когда передовой отряд уже спешился и царь тоже собирался сойти с коня, а вельможи удерживали его. Подошел китаец и передал просьбу сына.

Выслушал царь, заплакал и молвил: «Я из-за [неразумного] слова чуть было не потерял его, а господь вызволил его из великих испытаний и вернул мне прославленным и богатым. Он же не забыл меня и еще тревожится обо мне». Расстроился из-за этого [царь Зостер] и потерял сознание. Когда он стал падать с коня, удержал его китаец. Бездыханного сняли его с седла. Царь не приходил в себя, и поднялся тогда стон и плач великий, смешались царские дружины, бросился туда и Зав и увидел бесчувственного отца, заплакал и стал молить бога: «Создатель всего сущего, позволь мне увидеть отца моего живым, не убивай его, измученного в разлуке со мной, не обделяй меня милостью своей». И крикнул он [отцу]: «Вот, царь, твой Зав, который пять лет назад покинул тебя по своему невежеству. Ныне он вернулся. Отчего же не взглянешь ты на него, не молвишь сладостного слова?» Не получив ответа, воскликнул Зав отчаянным голосом: «О отец мой, коли не увижу я тебя живым, перед тобой заколюсь своим кинжалом, но не буду без тебя глядеть на свет [божий]».

Услышал [Зостер] вскрик сына, пришел в себя и раскрыл глаза. Огляделся по сторонам, увидел Зава, вскочил и заключил его в объятия. Долго стояли они, обнявшись, и плакал старый царь Зостер. Разошлись они, упал Зав на землю и попросил отца простить ему его вину. Отец подошел, поднял его с земли, обнял, поцеловал в очи и ланиты.

Потом сам встал на колени и нижайше возблагодарил бога: «Благодарю тебя, справедливый судия, что не оставил ты меня без сына и не покарал за грехи мои, а вернул мне Зава, с твоей помощью возвысившегося, повергшего в прах своих врагов». От радости расцвел лик царя Зостера и из глаз его лились слезы. Бросились к Заву вельможи и простолюдины китайские, целовали ему руки и колени и лили слезы счастья и радости. Когда они кончили приветствовать друг друга, подошли оба царевича и поклонились царю Зостеру. Царь расцеловал их, как сыновей, и обласкал. А Зав сказал: «Государь, клянусь тобой, я большой должник этих юношей, благодаря их отцам не распростился я с душой. Я привел их сюда, потому что они — сыновья великих государей, герои-витязи, исполненные красоты и отваги, нет на земле никого лучше, и никто более, чем они, не достоин моих сестер. Какова же будет твоя воля? «И ответил царь: «Сын мой, надежда сердца моего, свет очей моих, дни мои сочтены. Отныне ты — покровитель старых родителей и защитник сестер. Все будет так, как тебе угодно. Я только мечтать мог о таких зятьях. Слава небесному творцу, что я нашел их, обладающих такими совершенствами». Зав сказал: «Государь утомился, здесь же и отдохнем».

Воины тотчас разбили парчовые шатры, и три дня отдыхали они, веселясь и пируя. На четвертый день собрались и отправились в свое царство.

Когда отправились они оттуда, шли недолго и ступили на дорогу, разукрашенную так красиво, что лучше ее ничего не могло быть [на земле]. Все четыре дня пути она была сплошь устлана атласом и парчой, по обе стороны стояли львы, тигры и слоны, привязанные золотыми цепями. На слонах стояли прекрасные башни, а в тех башнях — по десять певцов и музыкантов. Одни плясали, другие пели, третьи играли. Некоторые танцевали так чудно, что око человеческое не видело ничего подобного.

Вдоль дороги выстроились рабы, красиво наряженные, держали в руках золотые курильницы и жгли мускус и амбру. Также выстроились вдоль дороги старшие над бокаули и сыновья знатных вельмож в золотых поясах и золотых надрагах, с драгоценными кинжалами, в руках у них были блюда с дорогими камнями и жемчугами, которым не было числа. Сначала шли восемьдесят вельмож царя Зостера, каждого сопровождала свита в тысячу человек. А за ними шел сам старый царь Зостер, и рядом с ним его визирь, дворецкий, стольник, казначей и четыреста старцев. Затем шел Мисри с бесчисленной свитой, за ним — индийский царевич с развевающимися знаменами и несметной дружиной, далее войско Зава, шестьсот тысяч знатных воинов, и завершали шествие сам молодой государь Зав и светило суши Маврид, сидящие на слоне под паланкином из чистого яхонта, красота которого была видна за три тысячи шагов, отшлифованного столь гладко, что светила эти казались внутри букетами роз. За слонами шли служанки, столь же многочисленные, как звезды на небе, за ними — пятьсот прислужниц везли несчетные богатства — приданое, не было числа слонам, верблюдам и мулам, вся земля заполнилась ими так, что лес невозможно было отличить от поля.

Шли они по той разукрашенной дороге, и вельможи осыпали их драгоценными камнями. Пройдя четырехдневный путь, вошли они в город, навстречу им вышли нарядно одетые горожане и вынесли множество даров и поздравляли несравненных жениха и невесту. Прошествовали они через город, вышли на площадь и увидели, что она устлана плитами из чистого серебра.

Прослышала царица о прибытии Зава, очень обрадовалась и вышла ему навстречу. Увидела бесчисленные войска, узнала сына и молвила: «Как родительница его до сих пор выносила разлуку с ним?!»

С этими словами царица впала в беспамятство. Никак не могли привести ее в чувство, и поднялся плач и крик. Понял Зав, что эти причитания не сулили добра, соскочил со слона и поспешил к матери. Увидев ее бездыханную, на коленях у прислужниц, сбросил он венец с султаном, бил себя по голове и причитал: «Да не родится от матери сын, подобный мне! Да не доживет он до такой беды! Из-за глупости своей я покинул родину, лучше бы мне погибнуть от руки дэвов и драконов и не видеть горе моей матери, прекрасной, как солнце». Плакал Зав и восклицал: «О мать моя, высочайшее из светил, отчего не взглянешь ты на своего сына, отчего не вымолвишь ни слова! Может, ты гневаешься и не желаешь меня видеть!» Когда царица пришла в себя, узнала сына, возблагодарила господа со слезами, потом обняла Зава, расцеловала его и, исполненная счастья, пошла навстречу невестке.

Как встретились невестка со свекровью, осыпали их [придворные] драгоценными камнями. Преподнесла [царица невестке] паланкин, равного по красоте которому не было на земле; так густо был он усыпан самоцветами и жемчугами, что не было меж ними просвета. Стоял он на мраморных столбах, разукрашенных золотом и лазуритом. А в нем диковинные птицы пели чудными голосами — ухо человеческое не слышало ничего сладостнее. Веревки его были сплетены из золота и серебра, и несли его молодые слуги и прислужницы. Посадили царевну Маврид под парчовый балдахин и понесли во дворец, окуривая мускусом и амброй, стеля под ноги парчу. Так внесли ее в парадные покои. Встретили ее золовки и осыпали драгоценными камнями. Кто увидел бы их, сказал: вот собрались три солнца. Стояли в тех покоях четыре престола; один из них — из красной яшмы. И сели на него Зав и Маврид, и возложили на них венцы, им подобающие. Подошли царица и две ее дочери, жены и дети вельмож, поздравили [молодых].

Царица села на изумрудный трон по правую руку от молодых и рядом усадила своих дочерей. Около них расположилась свита знатных женщин, украшенных серьгами, браслетами, ожерельями. Затем вошел старый визирь и привел с собой царевичей. Поклонились они царице и сели на два трона по левую сторону. Затем пожаловал сам царь Зостер, а за ним китайские, индийские и египетские вельможи.

Столькими драгоценными камнями, золотыми и серебряными монетами осыпали они молодых, что весь пол был покрыт ими и ступить было негде.

Вынесли все самоцветы [из дворца] и раздали нищим и убогим, так что не знали они более недостатка ни в чем. Затем подали жареные, вареные изысканные яства, и начался пир, роскошь которого не выразить человеческим языком. Поднялся тут визирь и прочел список сокровищ Зава, и слушатели поразились и похвалили чтеца, едва успел он прочесть тот список за пять дней.

Сорок дней длилась свадьба. По прошествии сорока дней Зав сказал отцу: «Высокий государь, сыновья великих царей живут в разлуке со своими старыми родителями. Родители их пребывают без чувств оттого, что не видят своих сыновей. Сами они горят любовью к твоим дочерям и тают словно воск. Отчего же ты мешкаешь?» Царь согласился, велел отпереть двери древних сокровищниц и готовиться [к свадьбе].

Сговорились о свадьбе. В самых роскошных покоях поставили пять престолов: один из желтого яхонта, два рубиновых, один изумрудный и один золотой. Накрыли их коврами, расшитыми драгоценными камнями и жемчугами так густо, что под ними ничего не было видно. Пришла царица в сопровождении своих дочерей, с закрытыми лицами, украшенных серьгами и ожерельями, а за ними — свита из знатных женщин. Прошли они перед отцом, и, как взглянули на него, забились у них сердца и полились слезы из глаз: тяжко им было расставаться с отцом; исполненные смущения, тихими голосами и сладкими речами славили они господа. Прошли [красавицы] и сели на рубиновые престолы.

Затем Зав привел женихов, посадил рядом с похитительницами их сердец и возложил им на головы венцы. И сам он осыпал их драгоценными камнями, и все знатные и незнатные также поздравляли их. Вошли и сели индийцы, египтяне и китайцы.

Затем царь [Зостер] усадил Зава на престол из желтого яхонта, венчал его царским венцом, потом отошел, сам оказал ему почести и объявил его царем. Велел он всем китайцам приветствовать нового царя и благословлять его: «Отныне не величайте меня государем, бог послал вам такого царя, который не только вами, но и всем миром может править». Подошли все китайцы и низко кланялись Заву и величали его царем. Затем украсили зал для пиршеств. Велели подавать [мясо] жареное, изысканные яства в золотой и серебряной посуде, осыпанной драгоценными камнями, призвали певцов и рабов, опоясанных золотыми поясами, вынесли чаши, стали пить ароматное вино из яхонтовых, рубиновых и бирюзовых кубков. Явились музыканты и певцы, облаченные в золотые ткани. Сели и ударили по струнам чанги, и от пения и музыки ничего не было слышно.

Пиршество продолжалось, и снова певцы пели сладкими голосами и складывали шаири, славили нового государя Зава и величали его подвиги.

Десять дней так пировали. Затем отпер царь Зостер древние сокровищницы и достал сокровища, достойные царских дочерей. Украсили каждую, словно солнце, волосы, заплетенные в косы, осыпали драгоценными камнями. Одели их в пестрые китайские платья, украшенные жемчугами-самоцветами, опоясали бесценными поясами, и стали они подобны солнечному дню и темной ночи, и удивлялся всякий, узревший их, красоте и сиянию их лика.

Взглянул отец на дочерей и пролил слезы, сказал он визирям: «Как я смогу расстаться с ними? Если потеряю я их, свет очей моих, кончатся для меня радость и утехи. Завидую я тем, у кого нет дочерей. Кто сказал, что иметь дочь — благо? Имеющий дочь обречен на муку. Но теперь остается только уступить их, не оставаться же им без пары. Женихи достойны моих дочерей и будут держать их в холе и любить, как свою душу».

Потом привели двух слонов с золотыми престолами под балдахинами, украшенными дорогими самоцветами, и усадили на них царевен.

И дал царь в приданое каждой по триста рабов в золотых поясах, триста знатных прислужниц, триста скакунов в золотой сбруе, триста мулов с золотыми бубенцами, груженных дорогими украшениями, царскими одеждами, домашней утварью и несметными сокровищами. Отдал [Зав] солнцеликих сестер зятьям и благословил их. Передали также им списки приданого, такие, что [даже] прочитать их было трудно. Вручили подарки и зятьям: ключи от трехсот сокровищниц, тысячу арабских скакунов в золотой сбруе, осыпанной драгоценными камнями, и многими прочими богатствами одарили индийского и египетского царевичей — всего было столько, что никто больше ничего пожелать не мог и устали эти богатства переносить. Пригнали ярых слонов и верблюдов, неутомимых в пути, богато украшенных, крепконогих мулов и навьючили на них несметные драгоценные камни, золото и серебро, казну, сокровищницы, дорогие ковры, так что грузить и увозить их было нелегко. Посадили на коней луноликих царевен, облаченных в золотые одежды, украшенных ожерельями и серьгами.

Как покончили с этим, собрались царь с царицей прощаться с дочерьми, но Зав сказал: «Почему вы прощаетесь с ними, ведь они у меня еще не гостили, пять дней должны мы пировать вместе». Отвечали они ему: «Государь, освещающий землю, чьими же гостями были они до сих пор?» Зав сказал: «Когда мы шли сюда, понравился мне один луг с прекрасным родником, и приказал я моим новым слугам застроить его. Прошло уже сорок дней, как послал я визиря Учинмачина и просил его возвести для меня три дворца. А ныне прибыл гонец с вестью, что у них все готово. Пусть теперь царь увидит мои дворцы для пиршеств и мастерство [моих подданных], пусть узрит добытые мною богатства».

Привели тотчас слонов, поставили богато украшенные паланкины, уселись цари и царицы и отправились с радостью в путь. Увидели они новый город Зава — так он был возведен, словно уже сто лет простоял. Встретили их и поднесли много дивных даров. Пошли впереди визири и вельможи, вся дорога, длиною пять фарсангов, была вымощена золотыми и серебряными кирпичами. Пройдя через город, ступили они на площадь, красоту и убранство которой описать невозможно, казалось, будто открылись врата Эдема.

Как ступил царь на площадь и увидел ее красоту и убранство, сказал про себя: «Рука человека не могла совершить подобного, не замешано ли тут колдовство?» И так колебался он и сомневался, не попал ли сын его в сети дьявола. Потом подумал: «От провидения никуда не уйти. Может, господь оказал моему сыну милость, а я по невежеству своему счел это искушением. Зав может подумать, что отец завидует его богатству и славе. И эти два дела нанесут мне урон», — решил царь, отринул сомнения и взошел на площадь. Визирю же сказал: «Сын мой Шаиэман, если эти ароматные цветы попадут под ноги коню, ты будешь отвечать». Тот отвечал царю так: «Великий государь, пусть вечно пребывает в мире и покое возвышенное до небес царствование ваше и имя вашего сына, поравнявшегося с облаками, ибо с вашей помощью все легко».

И снова царь ничего не разгадал. То он радовался, то сомневался. Здесь подоспел его сын и сказал: «Почему так долго стоит тут царь? Неужто гневается на меня за то, что я пригласил всех в такое неприметное и невзрачное место?» Засмеялся царь: «Отчего бы мне и не гневаться, когда вел ты нас по не украшенной дороге и привел в такое плохое место! Однако скажу, почему я стоял здесь, объявлю и сокрытое, только поклянись, что не обидишься на мои слова». Зав поклялся страшной клятвой: «Раз вы простили мне мои прежние грехи, то как отныне я посмею ослушаться вашего слова, а обижаться на вас мне и вовсе не к лицу». Признался ему царь в своих сомнениях. Засмеялся Зав: «Если бы видели вы город Учинмачин, тогда могли бы сказать такое. Но клянусь создателем и твоей жизнью, нет здесь никакого колдовства и ворожбы. Эти плиты из мрамора, и такие мастера в той стране, что много дивного могут сделать: этот мрамор гладко отполирован, а внутри нарисованы разными красками цветы».

Успокоив царя, повел его Зав далее и сказал: «Пусть сегодня царь отдохнет, а когда пожелает, тогда посмотрит сад».

Поехали они и спешились возле прекрасного дворца, подобного раю. На стенах его были выложенные драгоценными камнями изображения птиц и зверей, а также красивых юношей, сидевших на конях, они охотились — кто с луком, кто с соколом или ястребом. Пол в том дворце был из золота, потолок — из яхонта и бирюзы. Длина зала была два фарсанга, ширина — один, и стояли там четыре трона: один — из красного яхонта, второй — изумрудный, а еще два были усыпаны драгоценными камнями. И стол был накрыт столь богато, что описать это невозможно. Сели они пировать в тот день там.

Посадил Зав на трон из красного яхонта старшую сестру и рядом Мисри, на изумрудный трон — младшую сестру и рядом Горшараба, благословил женихов и невест, достойных друг друга. На третий трон усадил он двух цариц (мать и жену), а на четвертый сели отец с сыном. И начался дивный пир, какого не видело око человеческое.

Первый день провели они там. На второй перешли в другой дворец, еще более обширный и прекрасный. Еще красивее были там троны и венцы, еще богаче столовая утварь, так что, клянусь вам, и дворец и пир так не похожи были на предыдущие, словно те были никуда не годными.

Так прошло пять дней, и каждый дворец был краше предыдущего, венец с престолом пышнее. И, клянусь вам, ни разу не подавали того же, что накануне. И яства меняли, и певцов приводили более искусных. На всех пяти пиршествах Зав щедро одаривал сестер и зятьев, облачал их в египетские и индийские одежды.

Когда истекло пять дней, сказала Маврид мужу: «Ты все себя показать желаешь, а обо мне не думаешь. Если они не переступят мой порог и не увидят богатств, оставленных мне матерью и подаренных дядей и братом, клянусь богом, все брошу в огонь!»

Услышав эти слова от Маврид, Зав сказал: «Не печалься, солнце! Я закончил оказывать свое гостеприимство; если желаешь, пусть они целый месяц гостят у тебя, я буду очень рад, клянусь тебе, и не стану противиться!»

Вышел Зав и велел пригнать бесчисленное множество слонов, верблюдов, мулов и лошадей. Сто слонов навьючили драгоценными камнями и бесценными жемчугами, двести верблюдов — нарядными платьями и одеждами, усыпанными самоцветами, четыреста мулов — шатрами и коврами, расшитыми жемчугом, чашами и сосудами для вина и всякой столовой утварью, столь богато украшенной, что, увидев ее, вы сказали бы: нет ничего на земле прекраснее. Пригнали тысячу лошадей и нагрузили сластями, благовониями, золотыми и серебряными монетами. Привели также сотню прекрасных дев — певиц и танцовщиц, нарядно одетых, еще двести девушек совершенной красоты, сто евнухов и рабов с золотыми поясами. Принесли престол царя Учинмачина с балдахином, венцом и украшениями, и половину той казны, сокровищницы, рабов и прислужниц подарил [Зав] старшей сестре и такой же престол с балдахином, трон, венец и украшения, а также прислужниц и рабов и половину всех богатств — младшей.

Пригнали сто скакунов с богатой сбруей, [доставили] по тысяче голов всевозможной охотничьей птицы, на тысячу верблюдов нагрузили доспехи, самые отборные, принесли изумрудный трон и венец из красного яхонта, пояс и шапку, прекраснее которых не было, одежду Египетской страны, расшитую бесценными камнями, и послал он это Мисри и Горшарабу и велел им передать: «Братья любимые, опора моя великая! Вы — развеиватели моей печали и радость моей жизни. Ради вас готов положить я голову и отдать душу, без вас не нужно мне ни богатств, ни сокровищ! Вы сами знаете, что я совсем недавно вернулся на родину. И не дарил вам китайских сокровищниц, потому что был гостем; вас могли обидеть недостойные вас дары, а ваши же богатства дарить я вам не мог. Ныне же не гнушайтесь сих малых даров, не обрекайте меня на смерть. Жизнью клянусь, что все мои богатства и города-крепости хотел бы я вам подарить, ибо только Эдем хотел бы я видеть больше, чем вас».

Когда пришел гонец и передал это поручение, царевичи скромно поблагодарили, поднялись, оба предстали перед Завом, поклонились до земли и благословили его: «Да не изменит господь, освещающий мир, направляющий солнце и луну, счастливого бега колесницы твоей судьбы, да пребудет неизменным твое царствование. Мы — рабы твои и прах от твоих ног. Отчего же говоришь ты нам такие слова!».

Встал новый государь Зав, поднял обоих, обнял их и сладко расцеловал. Сели все трое на престол. Если бы увидел их кто, сказал бы: трех людей, подобных этим, нет на всей земле. Прекрасный юноша был индийский царевич, но Зав превосходил его, как малую звезду превосходит безоблачная полная луна, но по сравнению с Мисри и Заву недоставало красоты и совершенства. Дивились все люди его достоинствам.

Прошло немного времени, и явился старший евнух царицы Маврид с посланием: «Да снизойдут до нас оба царя и погостят сегодня у нас как у своей сестры». Закручинились они, ибо не хотелось им задерживаться. Однако Зав посоветовал им: «Не огорчайте вашу сестру Маврид, не обижайте ее и меня, она меня упрекает за то, что вы не гостили у нее».

Поняли они, что нельзя им уехать, и сказали так: «Мы рабы ваши и ослушаться вашего повеления не смеем. Будет так, как вы пожелаете. Явимся как к повелительнице к светилу всей земли».

В тот день царица Маврид была хозяйкой для Мисри и его жены, и [в ее дворце] стояли девять престолов, полученных ею в приданое от матери, с балдахинами, накрытых так роскошно, что подобного не видело око человеческое. В каждом зале стояли два больших трона: один — из красного яхонта, другой — из изумруда. На яхонтовом троне лежал алмазный венец, на изумрудном — венец из желтого яхонта. Над ними были такие балдахины, что трудно описать. В них (других палатах) стояли золотой и бирюзовый троны. На бирюзовом лежал венец из красного яхонта и жемчуга, на золотом — изумрудный и рубиновый, а внутри горело шесть красных свечей и было еще шесть зеленых, не зажженных.

В том же зале был паланкин поменьше из желтого яхонта, и в нем маленькая тахта из бадахшанского рубина[20] для отдохновения. Покрыта она была коврами, расшитыми жемчугом, и усыпана благовониями. Рядом стояли два прекрасных кувшина, украшенных жемчугом и алмазами. На них изумрудами и яхонтами изображены были липа мужчины и женщины; если бы вы увидели их, сказали бы, что они живые. Так украшены были ее покои, а также велела она дивно разукрасить сад.

Там стояли серебряные и изумрудные деревья, на ветвях которых вместо плодов висели драгоценные камни, клянусь вам, своей зеленью и желтизной так похожие на настоящие, что казалось, будто вы попали летом в сад или райские кущи.

Посреди сада стоял дом, в котором могли пировать четыре тысячи человек и прекраснее которого невозможно было представить. Посередине находился бассейн с розовой водой, а бассейн окружали золотые драконы, из пасти которых лилось вино, наполнявшее сосуды и чаши. Весь путь от дворца Зава до дворца Маврид был устлан греческими и китайскими тканями, и вдоль дороги стояли слуги и рабы, державшие в руках золотые курильницы с алоэ, мускусом и амброй.

Шли царицы, и дорогу им указывала сама царица Маврид. Царицы вошли и воссели на яхонтовый трон, и возложила Маврид на голову Арзут алмазный венец. Вокруг расположились четыре тысячи красавиц. По одну сторону сидела тысяча жен и дочерей вельмож. Маврид осталась стоять.

Затем Зав ввел царей, и сели они на изумрудный трон. Маврид обратилась к своему супругу: «От меня брату моему, царю Мисри, передай, что не смогу я пока оказать ему достойные почести, не вступила я еще в права хозяйки. Пусть он меня извинит, что не посадила я его, льва, рядом с солнцем, и возложи на него венец, как положено, своими руками, ибо робею я и не могу подойти туда».

Подошел Зав, передал все Мисри и возложил венец. Встал Мисри, спустился с трона, поклонился [Маврид] до земли и сказал: «Благословенны те, от кого пошли такие исполненные всех добродетелей и сладости плоды, счастлив тот, кто удостоится служить вам до самой смерти. Мы же недостойны и малой толики твоей скромности. Зачем, о светило, ты оказываешь нам столько милостей, ведь мы и десятой доли того не заслужили и не сможем за всю жизнь отплатить тебе даже за одно слово!»

Все сели на свои места. Принесли дивные яства, которым не было числа, явились многие музыканты и певцы, и начался знатный пир, подобного которому не видело око человеческое, и длился он до вечера. Когда зашло солнце, принесли на золотых блюдах множество драгоценных камней и жемчугов и одарили тысячу египетских вельмож — каждому дали по золотому блюду с самоцветами — и триста незнатных облачили в парчу. Встала сама Маврид и выбрала девять луноликих и искусных певиц и музыкантш и поставила их перед золовкой, сказала она так: «О ярчайшее из всех светил и знатнейшая из знатных, растапливающая мою печаль, освещающая сердце! Прими сей дар, быть может, во время пиров, когда они будут петь и играть, напомнят вам обо мне».

Затем призвала она девять витязей, сыновей знатных вельмож, в золотых поясах и золотых надрагах, искусных в прислуживании морскому царю, ликом приятных, и подарила их Мисри и сказала: «Это дар любимого брата моего, морского царя, прими от меня. Когда они будут прислуживать тебе, вспомни брата моего и меня. Не сердись, что музыкантш[21] подарила я царице, клянусь тобой, юноши не менее искусны в пении и игре, но девушки ей более подобают, так же как юноши — тебе. Теперь же ложитесь почивать, цари и царицы. Завтра я жду в гости царя Горшараба, снова будем пировать вместе».

Встали четыре царя и вельможи, а также царицы и их свита, и сама Маврид отвела гостей в те прекрасные паланкины. Дивились все их красоте и убранству. Маврид тайком достала из кармана двенадцать крупных яхонтов и положила их на подсвечники. Так осветилось все вокруг, словно в солнечный, ясный день. Все думали, что зажгли свечи. Стали они вновь пировать, смотрят, а свечи не догорают, и сказал царь Зостер: «Никогда в жизни не видел я такого чуда, чтобы свеча горела и не догорала». Засмеялся Зав и сказал: «Сейчас я все объясню царю». Подскочил он к подсвечникам, взял в одну руку красный камень, в другую — зеленый и положил перед царем. И увидел царь, что это всего лишь яхонт и изумруд, а сверху светился желтый яхонт. Стало царю приятно, и возблагодарил он бога, что тот утешил его старость, послав сына, который привел в дом дочь столь великого царя.

До полуночи длился пир, затем все разошлись на покой. Мисри не отпустили, уложив той ночью в паланкин, наполненный благовониями. Как только наступило утро, Маврид вновь преподнесла всем драгоценные одежды, расшитые жемчугами и самоцветами. Мисри велела она поднести царское оружие и облачение, прекраснее которого нет, и передала ему: «Дар этот недостоин несравненного государя и солнцеподобной царицы, но я позволила себе это, дабы вы не забывали меня и, когда будете сидеть, два светила, в этих паланкинах, вспоминали меня, горюющую вдали от вас». Явились визири и вельможи и поднесли Мисри все полностью: паланкин, в котором он сидел на пиру, те одежды, венец, султан, саблю, кинжал, пояс и все убранство того пиршества и бесценные украшения и доспехи. Арзут преподнесли паланкин, в котором они были, с троном и венцом, балдахином и постелью, со всем убранством. Они очень обрадовались, благодарили так, будто вся земля им принадлежала. И одарили всех знатных и незнатных.

Устроив их дела, Маврид послала гонца к Горшарабу: «Пусть снизойдет правитель Индии, сияющий, подобно солнцу, и отдохнет сегодня у меня как у младшей из своих сестер». Как услышал это Горшараб, встал и поблагодарил: «Как раб патрону, так и мы покорны тебе». Пришли они. Также были украшены залы венцами и тронами. Встретила их Маврид с сияющим ликом, усадила на престол и молвила: «О царь, глава всех героев! Не суди меня за то, что принимаю я обоих царей одинаково, [вас ждет] такой же пир и такое же убранство трона. Клянусь тобой и желанием морского царя Навшадура, не потому я так поступаю, что не могу сделать другими ваши палаты и пиршество, но [боюсь] огорчить четырех царей и цариц. Если бы пир и убранство были иными, недостойные люди могли начать пересуды: мол, то было лучше, а не это».

Возблагодарили они ее: «Что изволишь молвить, краса вселенной, велика ваша милость к нам». Сели и устроили такой пир, что приятно было смотреть. Как и прежде, стояли там паланкины, в которых гости могли отдохнуть.

На следующий день преподнесли Горшарабу то же, что и Мисри, а Ардух — то же самое, что и Арзут. Также довольных и веселых отправили знатных и незнатных, одарили их прекрасными одеждами и преподнесли Дары. Затем явилась сама царица Маврид и сказала: «Раз торопятся цари, не следует их больше задерживать, но выслушайте еще одно слово и на один миг загляните в мой сад для прощального пира».

Поняли они, что нельзя ей перечить, и согласились Пошли в тот дивный сад, благоухающий ароматом цветов и плодов. Чудесные птицы сидели на деревьях с изумрудными листьями и жемчужными плодами. Сели они и устроили такой пир, что, клянусь вами, предыдущие были так же не похожи на этот, как если бы они были никуда не годными. Опять подарила царица бесчисленные богатства и [каждому] дала по серебряному дереву, листья на нем были изумруды, а плоды — драгоценные камни и бесценные жемчуга.

Затем Зав сказал: «Клянусь, если вы не посмотрите и мой сад и не попируете там, я буду очень огорчен». Они ответили так: «Мы бы всю жизнь с вами не расставались, однако родители наши уже извещены о вашей щедрости, и, если вы не изволите гневаться, не задерживайте нас более».

Пока спорили они об этом, явились два гонца-скорохода. Доложили об этом Заву: «Прибыли два гонца от царей Настура и Навшадура, они очень спешили и утомлены, желают видеть вас». В тот же миг Зав вышел навстречу гонцам. Те вручили ему грамоты и устно передали просьбу [своих повелителей]. Зав тут же вернулся, показал послание Мисри и Горшарабу и сказал: «Царь морской и царь Учинмачина пишут мне, что, прослышав про смерть Белого дэва, явился в ту страну его брат Черный дэв с двенадцатью тысячами дэвов. А на помощь им явилось еще стотысячное войско. Собрались [дэвы] на совет и порешили: сначала пойдем в Китай, отомстим Заву и разрушим Китай. Мисри тоже немало дэвов-палаванов перебил, и мы ему этого не спустим. Сначала от них избавимся, а остальные и так в наших руках! Теперь направились дэвы в Китай, каково будет решение Зава? Мы думаем, что нам следует идти вслед за дэвами, а вы двигайтесь им навстречу, окружим их со всех сторон, и пусть свершится угодное богу. Это наше решение, а вы поступайте так, как подобает вашему царскому достоинству и чести витязя. Отныне выбирайте, что лучше».

Эта весть огорчила Мисри и Горшараба, но сказал Мисри: «Этого дела не уладить ни огорчением, ни промедлением. Теперь позволь нам пойти, а вы начинайте готовиться. Они еще не так близко. И раз бог настолько лишил дэвов рассудка, что идут они сюда, мы с божьей помощью и с твоего согласия расправимся с ними. Было бы трудно, если бы они пошли туда [в Учинмачин], мы бы тогда не смогли им помешать. А теперь мы спешно разойдемся по домам, соберем свои войска и, где ты прикажешь, в назначенный срок встретимся с тобой. Только надо торопиться, ибо, где ни появляются поганые дэвы, они все уничтожают на своем пути». Зав сказал так: «Раз этот бренный мир не дал закончить нам пира и враг опять строит козни, я тоже не стану мешкать, пойду с вами. Как же иначе? Вы пойдете, а я останусь! Кто постигнет намерения этих безбожников? Вдруг встретитесь вы с ними где-нибудь по пути. Не быть тому, чтобы соратников моих избивали враги, а я отдыхал дома». Велел Зав тотчас созывать войско, и собралось сто тысяч воинов. Отперли двери хранилищ и выдали ратникам множество доспехов и оружия и [вывели] коней. Распрощались с отцом и матерью сын и дочери и вышли на площадь.

Затрубили сбор, забили в литавры и барабаны. Развернули знамена, привели трех богато убранных слонов, поставили на них престолы с прекрасными балдахинами. Подошли три царя, на одного слона взобрался Зав, поднялся на высоту в шестьдесят шагов и сел, за ним Мисри сделал сорок шагов, тоже сел и посадил рядом прекрасную Арзут. За ним Горшараб со своим солнцем, красавицей Ардух, тоже поднялся на сорок шагов. Развернули знамена и пошли.

Шли они двадцать дней, охотясь и пируя. Как прошло двадцать дней, снова прибыл гонец от Навшадура: «Бакбак-дэв обижается, что дэвы пошли войной на людей, а ему не сказали, и грозится на дэвов напасть. Страху нагнал он на всех дэвов, ибо говорят, что тот нечистый и поганый Бакбак-дэв огромен, силен, глава всех дэвов. Теперь Черный дэв и Хазаран-дэв пошли к своему старшему прощение испрашивать, а войску своему наказали: «Будьте здесь эти восемьдесят дней, мы пойдем и мольбами и просьбами успокоим его. Если пойдет он с нами, мы весь мир покорим, кто устоит перед нами! А если нет, мы вернемся и разорим их человеческое племя». Дэвы прознали, что вы на свадьбе гуляете и страху перед ними не испытываете. Потому и они не спешат, идут с остановками. Теперь хорошо бы нам опередить их, уладив это дело».

Выслушали они эту весть, сочли это нарушением договора, и сказал Мисри: «Клянусь главой твоей, Зав, плохо рассудили они (Настур с Навшадуром). Не следует тратить силы на слабого противника, а перед сильным оказаться беспомощным. Если они и одолеют сейчас дэвов, все равно хоть один дэв уцелеет и сообщит предводителям о поражении. Те, разъяренные, нападут на войско, уже утомленное сражением, мы можем не подоспеть на помощь, и они потерпят большой урон. Я думаю иначе: надо ждать возвращения Черного дэва и Хазаран-дэва, тем временем нам соединиться с войсками морского царя и царя Учинмачина и тогда вступить в битву. А пока мы с Горшарабом не мешкая пойдем в свои страны, соберем дружины и вскоре вернемся к тебе». Отправили они скорохода [к Настуру и Навшадуру]: «Без нас не начинайте битвы и сообщите нам заблаговременно о встрече дэвов. Мы поспешим объединиться с вами до их прихода».

С этими словами царевичи разошлись: Мисри направился в Египет, Горшараб — в Индию, а Зав — навстречу дэвам.

Прошло время, и стало светло в Египте и в Индии, встретили их родители с радостью, справили достойную свадьбу на следующий же день, а тем временем войску велели снаряжаться. Как прошло семь дней, с сожалением поспешили прервать свадьбу и на восьмой день отправились на встречу с Завом со столь многочисленным войском, что земля сотрясалась под ним и горы и скалы сровнялись с долинами. Шли они днем и ночью, и на условленном месте встретились три героя — братья возлюбленные и несравненные друзья. В тот день наслаждались они созерцанием друг друга и устроили пир и угощение.

Как наступило утро, собрались три царя и устроили тайный совет: «Так дальше не годится. Много боевых дэвов идет на нас войной, а мы не знаем, где они, и стража у нас не выставлена, и нам о них не ведомо ничего. А вдруг нагрянут они и застанут нас врасплох, разобьют наше войско. Теперь следует нам выслать вперед человека, чтобы разузнать всю правду про дэвов».

Во время того совета прибыл гонец и доложил: идут цари Настур и Навшадур. Не завтра, так послезавтра они будут здесь.

Обрадовались царевичи, велели музыкантам играть громче и наутро двинулись втроем им навстречу. В тот день не встретились они с ними. На второе утро, на заре, донеслись до них барабанный бой, ржание коней и свист плетей. Сошлись два несметных войска. Пришли львы, тигры и боевые слоны, такие, что земля сотрясалась под ними, и не было ничего слышно от гула и грохота.

Как узнали цари об их прибытии, поспешили навстречу, оставили позади войско и, увидев Зава, спешились и поклонились до земли. Увидев, что они сошли с коней, спешились и царевичи, обнялись, расцеловались и сели за пир, обрадованные встречей, рассказали о дэвах: «Они должны быть уже близко». И сказал Навшадур: «Прибыли мои дозоры и сообщили мне: «Собралось великое множество дэвов, и Бакбак-дэв идет со своими сорока тысячами отборных дэвов. Оттуда они пошли им навстречу, а отсюда я пойду — так он решил». Мы же собрались и пошли к вам, а других дозорных послали туда». А Настур сказал: «Мои лазутчики подслушали совет дэвов. Они говорят, что Бакбак-дэв один может всю землю завоевать. Он так высок, что головой подпирает тучи, и толще черной горы. Глаза его подобны кровавым озерам, а на лбу рога — по двадцать локтей в длину. С выдохом он изрыгает пену, как разлившаяся река выплескивает песок. Ничего диковиннее его не видело око человеческое. По сравнению с ним другие дэвы такого удивления не вызывают, а вообще-то Черный дэв и Хазаран-дэв тоже очень страшные. Я видел их веселыми — и то они ужас нагоняют, а когда разъярятся и в бой пойдут, никто перед ними не устоит. Белый дэв рядом с ними что маленький холм перед большой горой».

Эти речи обидели Мисри и всех царей, но не стали они огорчать вновь прибывших. Потом Навшадур сказал так: «Что это за речи, которые ты произнес! Может, твой трусливый лазутчик и убоялся дэвов, но кто может испугать таких доблестных и львиносердых рыцарей, как мы, напрасно стращаешь ты своих воинов».

Увидели гнев Навшадура Мисри и Горшараб и сказали: «Не гневайся, царь! Врага лучше видеть самому. Разве этим наши войска напугаешь? Дэвы обычно поражают всех величиной и скверной. Но раз вы, три государя, идете вместе с вашими воинами, одолеть дэвов будет легко». Засмеялся Зав и сказал: «Такое бедствие терпела целая страна от одного дэва, что такого множества немудрено испугаться». Начали они шутить, веселиться и радоваться.

Три дня утешались они и неспешно пировали. На четвертый день сказали так: «Мы идем туда, дэвы — сюда. Они ничего не знают о нас, а мы — о них. Или гонца послать надо, или выставить караул». Сказал Мисри: «Не подобает нам посылать гонца, ибо нам с ними воевать незачем. Они против нас идут, и им следует не подкрадываться тайком, а предупредить нас. Теперь мы сделаем так: выставим караульных. Потом, если будет на то ваша воля, я пойду вперед. Если они объявят [о своем приходе] — хорошо. А нет — и придут тайно, я постараюсь пораньше известить вас и встречу их как подобает. После же поступайте, как повелит вам господь».

Отвечал на это Зав: «О брат мой Мисри, ты говоришь так, как подобает твоему мужеству и твоей отваге. Но кровным врагом дэвов являюсь я, и не бывать тому, чтобы ты пошел, а я тут остался. Дэвы поганые пустят в ход все свое грязное колдовство и коварство, и ты один попадешься в их сети. Я и дэвы — враги, вы же — мои помощники. Я один выйду вперед, а как придет срок, призову на помощь любимых моих братьев».

Сказал тут Навшадур: «О государь, благороднейший из всех, львиносердый и крепкорукий! Ты надеешься их победить, и господь выполнит твое желание, врагов своих ты повергнешь к своим стопам. Но негоже тебе покидать трон и идти вперед. Ты должен недвижно на престоле своем сидеть, а мы должны прислуживать тебе, как рабы. Если эти поганые дэвы желают отомстить за своего брата, то что должен сказать я, у которого они погубили несравненных, украшавших землю родителей! Не твой это долг и не остальных героев-царей. Я должен пойти вперед, встретить их и с позволения вашего главенствовать в битве».

Не соглашался Зав, но не уступал и Навшадур, и

тогда решили они, что назавтра Навшадур пойдет вперед, а они — вслед за ним. В это время явились караульные и доложили: «Среди наших войск имеются вражеские лазутчики, и дэвы знают все о ваших намерениях и о том, сколько у нас воинов. Теперь они совсем уже близко, на расстоянии десяти дней пути. Сорок дэвов отрядили послами, и они уже идут сюда».

Как услышали они это, приготовили пять царских престолов, накрыли их пышными накидками и сели на них, возложив себе на голову венцы.

Расположились герои и предводители, как кому подобало, пригнали боевых слонов, впереди воздвигли знамена пятерых царей. И выстроились воины по обеим сторонам дороги — на расстоянии пяти дней пути, и походили дружины на синее море, а множество копий — на частый лес. Человеку трудно описать красоту их коней и доспехов, а если послушаете, рассудок откажется верить и вы обвините рассказчика во лжи.

Явились послы от дэвов и доложили царю: «Пришли послы от Бакбак-дэва». Велел [Зав] впустить их в тот же миг. Вышел [визирь] Шаиэман и ввел их. Как вошли они, поклонились одному Заву, другим — нет. Доложили: «Бакбак, повелитель дэвов и великий государь, велел передать так: «Черный дэв очень огорчен смертью своего брата, Белого дэва, и вам надлежит это дело разрешить. Ныне, поскольку ты наших дел не знаешь и по молодости ошибся, я пришел для того, чтобы примирить вас и восстановить между вами мир. Тебе надо поступить так: город Учинмачин, принадлежавший Белому дэву, теперь должен перейти к его брату, а ослушника, царя Настура, передай ему же, связанного, чтобы ответил он за кровь Белого дэва. Ты же сам за свой грех будешь ежегодно платить дань — сто слонов, нагруженных драгоценными камнями и жемчугом, и тысячу верблюдов с китайской и индийской парчой. Мисри отдашь мне, чтобы я отомстил ему за кровь моих воинов, им пролитую, и больше ничего я с тебя не требую и отпущу с миром. А ежели не поступишь так, иду я на тебя со своим войском великим и ни за что не поверну назад. Страны ваши сровняю с землей, жилье человеческое так разгромлю, что камня на камне не останется, и горы и скалы разрушу все, никого в живых не оставлю».

Как услышал Зав эти горькие слова, вскричал гневно, и голос его походил на небесный гром, бросил оземь свой царский венец и воскликнул: «Как смеете вы говорить такое, погань, нечисть, каджи и бесы! Да сгинет с лица земли само ваше имя! Клянусь повелителем солнца и луны, вы все и одного волоска с их головы не стоите, а посмели потребовать крови Мисри и Настура!»

Увидев гнев Зава, сказал Мисри: «Не гневайся так, царь! Заклинаю тебя главой твоей, а Бакбак-дэв не опечалится, если не вернутся его послы к нему живыми и невредимыми. Он требует меня взамен тех поганых дэвов. Прошу тебя, не препятствуй им, пусть схватят они меня и поведут».

Как услышали дэвы голос Мисри, подобный грому, увидели его, словно гора железная на троне восседающим, и сияние лика его, лампаде подобное, обуял их страх, и сказали они: «Он — дэв, а не мы». Одного дэва обидели речи Мисри, и сказал он: «Если бы не пришли сюда остальные дэвы, я и один смог бы тебя одолеть!»

Подошел он ближе, хотел столкнуть Мисри с трона, схватил его, но Мисри даже с места не сдвинулся. Сидя, взял он того дэва, как младенца, поднял повыше и швырнул в остальных. Пятеро дэвов на месте испустили дух, а четверо получили тяжкие раны: у кого руки переломаны, у кого — ноги. А остальных такой ужас обуял, что свет померк в их очах и память отшибло.

Собрал Мисри мертвых и раненых, взвалил их на живых и отправил назад с наказом: «Для вас лучше было даже не вспоминать обо мне в вашей стране, а не то что сюда являться. Сие свершил я только для острастки, а когда соберетесь вы вместе, тогда изведаете, на что способен Мисри и кто сумеет его полонить!»

Пошли дэвы [к повелителю своему] такие перепуганные, что назад оглянуться боялись. Те же, кто видел подвиг Мисри, восхваляли его и говорили: «Нет на земле витязя, подобного Мисри». Цари тоже похвалили Мисри и благословили его десницу. Мисри отвечал: «Так и наши враги уйдут ни с чем, как ушли те, кто пришел меня пленить».

Когда пришли перепуганные дэвы, с переломанными руками и ногами, полумертвые, опозоренные, спросили их: «Кто так разделался с вами?» Отвечали они: «Если вы разум потеряли и на богатырей тех войной пошли, то отчего мы тогда же или в море не утонули, или в воздухе не рассеялись? Не думайте, что люди не могут с нами сражаться. Вы себя считаете дэвами, а у них есть пятеро таких богатырей, что они одним глотком море осушат, одним ударом гурзи гору Бустен[22] снесут. Теперь ступайте-ка лучше отсюда подобру-поздорову, если хотите уцелеть, иначе пожалеете о содеянном».

Услышал такие речи Черный дэв, вспыхнул как огонь, и глаза его налились кровью, вскочил он и всыпал послу тысячу палок со словами: «Своей трусостью не внушай уныния моим воинам!»

Собрались дэвы и отправились в путь, разъяренные, с криками и ревом. Под ними содрогалась земля. Пришли они и встали напротив [войска царей]. Отрядили гонца с таким посланием: «Над слабыми вы потешались, не к лицу это героям-палаванам… Теперь, коли хотите называться отважными, кто хороший боец-палаван, выходите завтра и сразимся!»

Отвечали они: «Мы готовы. Только выбирайте — поодиночке сражаться будем или целыми ратями». Дэвы решили так: «Сначала сами сразимся, проверим их ловкость и силу, а после, если не одолеем их, призовем на подмогу рати». Назначили битву на завтра.

Когда занялось утро и мир озарился разноцветными красками, в обоих станах заиграли в трубы, забили в барабаны, и пошли войска навстречу друг другу. С одной стороны — пять венценосных государей, восседавших на слонах, а с другой стороны — пять дэвов: Бакбак, Хазаран, Черный дэв, Дораз и Разим. И стоял крик дэвов и великий рев. Вышел вперед один дэв — сто локтей в высоту, с головой, похожей на большую гору. Выставил клыки, словно кабан, из пасти его изверглась пена. В руках он держал толстый ствол чинары. Так он шел и изрыгал угрозы: «Кто истребил стольких дэвов и таких побитых прислал к нам? Пусть сейчас же выходит и сразится со мной, пролью я в отместку его кровь и мать его одену в траур!»

Как услышал эти угрозы Мисри, в тот же миг отпросился у Зава и пошел [навстречу дэву]. В руке он держал свою палицу весом двадцать тысяч литра, вышел он на середину площади и крикнул дэву: «Это я, Мисри — истребитель дэвов, позаботься о своем спасении, вместо того чтобы мстить за других».

Удивился дэв такой смелости и, не раздумывая, набросился на Мисри. Занес свою дубину, хотел ударить его по голове. Но отскочил Мисри, схватился за дубину, поднял ее вместе с дэвом, размахнулся и так швырнул его оземь, что тот растянулся бездыханный, вроде и живым никогда не был. Увидели это дэвы, затужили и вызвали еще пятерых дэвов. Увидел Мисри приближающихся дэвов и сказал: «Видите, я их, как людей, палицей поражаю!» Метнул Мисри свою палицу и поразил сразу двух дэвов. А остальные трое подскочили к нему: один за одну руку уцепился, второй — за другую, третий — за ноги. Как увидел Мисри, что они хотят его повалить, разгневался, взмахнул обеими руками, стряхнул с себя дэвов. Те грохнулись оземь, да так, что костей не соберешь. А того, который за ногу его держал, Мисри поднял и разорвал пополам и бросил дэвам с криком: «Так-то вы собирались схватить Мисри!»

Как увидели это дэвы, обуял их страх, пошли они на противника всем скопом. Поднялся стон и крик. Казалось, что небо на землю упало. Двинулись и воины им навстречу, подвели Мисри коня, Навшадур с Горшарабом тоже оседлали своих скакунов, а Заву сказали: «Тебе не следует покидать трон».

Пошли одни отсюда, другие — оттуда. Раздались боевые крики и кличи, засверкали мечи и сабли, заржали жеребцы, затрубили слоны. Сошлись они и схватились. И, клянусь, страшно было на ту битву глядеть. Куда ни ступят Мисри и Навшадур, там гора дэвов вырастает. Поле, овраг и ручей полны были убитых дэвов и воинов, все дороги были перекрыты, и кровавые реки текли по полю. Много и царских воинов погибло, но потери дэвов были неисчислимы.

Славно сражались Навшадур с Горшарабом, а Мисри, словно изголодавшийся лев в стаде онагров, разил направо и налево. Кому голову снесет, кому руку отсечет, кого поднимет и метнет в другого. Так он воевал.

До полуночи длилась сеча. В полночь устали и те и Другие, и темнота заставила их разойтись. Отошли они к своим станам. Как прекратилась битва, вышел Зав навстречу героям, вознес хвалу всем троим, осыпал их драгоценными камнями, поцеловал в очи и уста, поздравил их и сказал так: «Благословенна будь десница ваша и тот день, когда бог создал вас и сделал моей защитой, о великая надежда моя, радость моего сердца! Не желаю я без вас ни венца, ни престола, ни самой жизни. Герои из героев не делали никогда того, что совершили вы сегодня!»

Сели они на свои престолы и справили пир, и молвил Зав: «Завтра мы с Настуром выйдем на поле битвы и схватимся с ними именем божьим. Они, злодеи, хитрецы, стараются продлить сражение, чтобы нас утомить, а потом напасть на нас со свежими силами и одолеть. Им нипочем, если будут истреблять слабых дэвов. Если мы не поспешим, они только обрадуются». Отвечали они Заву: «Нет, о государь, ты оставайся на престоле, не подобает тебе ввязываться в битвы». Зав сказал: «Нет, братья мои возлюбленные! Трусостью будет, если вы каждый день будете сражаться с моими врагами, а я останусь на троне сидеть. И не следует говорить сладких слов во время войны. Завтра вы будете отдыхать, а мы с Настуром пойдем воевать. Проверьте и нашу отвагу. Или вы не верите нам и потому не пускаете нас в бой?» Над этим шутили они. Потом Мисри сказал: «Раз вы не уступаете, пойдем завтра все впятером. Пойдем и вызовем на бой тех, кто нам угрожал. Если они выйдут — хорошо, а не выйдут — мы сами подступим к ним, и пусть тогда свершится угодное богу». На этом сошлись все и порешили на другой день вести ярую битву, и в ту ночь обе стороны готовились к бою.

Когда наступило утро и солнце разостлало красные покрывала, высвободилось из клешней Рака и вознеслось над небесным куполом, в царском стане забили в барабаны, заиграли в медные трубы, бубны и литавры. Снарядились пятеро витязей, сели на коней и выехали на поле битвы, и если бы кто взглянул на них, то сказал бы так: «Нет на земле пятерых витязей, им подобных, и не было никогда. Око человеческое не видело никого лучше их». Только Настур немолод уже был, а так отвагу их, красу и силу даже мудрец затруднился бы описать.

Быстро прибыли они на поле битвы и остановились. Стали они дэвам грозить и на бой их вызывать. Как увидели их дэвы, потеряли рассудок от страха, стояли они, устрашенные, и шагу ступить не могли. Когда никто не вышел, Зав крикнул им: «Разве время стоять, вы же воевать пришли! Как раз подоспело время воинов и палаванов испытать. Это я, Зав, царь китайский, истребивший поганого Белого дэва! Если вы пришли кровь за него взять, выходите и сразитесь со мной. Ни у вас нет обиды на воинов наших, ни у нас — на ваших [дэвов]. Вы пришли мстить, и мы здесь — кровные враги, выходите, и решим [дело], при чем тут они?»

Услышали дэвы эти речи, разгневались и взревели так, будто сейчас всю землю проглотят и небо на землю обрушат. Пошли все пятеро [витязей] с боевым кличем. Стали дэвов теснить.

Завязалась жестокая схватка, от крика и рева дэвов у трусов сердца разрывались от страха и птицы падали с небес. Стоял такой шум, грохот и крик, будто гнев божий разразился. Ринулись витязи на дэвов, словно разъяренные львы на стадо коз, и рассеяли их. Столько дэвов было убито, что приходилось ступать по грудам трупов, и кровь лилась, словно река Джеон[23].

Не выстояли дэвы, побежали. Пустились цари, обрадованные и осмелевшие, в погоню, убивали и разили их беспощадно, отшвыривая убитых в сторону.

Пять дней и ночей шел непрерывный бой, и око человеческое не видывало подобной сечи. Все яростнее и яростнее сражались цари, и усталости в них не чувствовалось, будто они сидели за пиром. Но не кончался бой, дэвы все еще были сильными и многочисленными. Тогда взялись за дело Зав и Мисри, схватили по одному дэву, Мисри швырнул своего в Бакбак-дэва, а Зав — в Черного дэва, и закричали они: «Эй вы, богом проклятые, в чем они виноваты? Перед нами они ни в чем не провинились, а может, перед вами они согрешили, если вы хотите отомстить и если вы добрые воины, отчего с нами не схватитесь?»

Рассердились Бакбак и Черный дэв и собрались было вступить в бой, но сказал им Хазаран-дэв: «Пять дней и ночей сражаетесь вы, уже руки и плечи ваши окрашены кровью. На сегодня хватит, отступите, а завтра сразитесь с ними один на один, без своих дружин». И крикнул Черный дэв Заву: «Брата моего предательски убил ты спящего и теперь со мной так же расправиться хочешь! Сейчас не время сражаться, вокруг такое смятение, из-за гор мертвецов мы друг к другу близко подойти не можем. Теперь давай разойдемся, а завтра, коли ты добрый молодец, приходи испытаем друг друга».

Отвечал ему Зав: «Я давно раскусил ваши колдовские чары! Вы хотели утомить нас. Мы уже шесть дней сражаемся, и спросите ваших воинов, в какой сече мы не участвовали, а вы все на престолах отсиживались. Ладно, пусть и теперь будет по-вашему и, кто завтра первым выйдет на площадь, пусть бог тому пошлет победу!»

На этом они разошлись, посчитали убитых: в тот день погибло двадцать тысяч дэвов и десять тысяч царских воинов. В ту ночь обе стороны готовились к сражению, и, как только занялась заря, пять государей обратились к богу с просьбой даровать им победу: «О владыка неба и земли, солнца и луны, который даровал нам, недостойным, достоинство, сделал нас царями. Ты же дай нам силы одолеть этих неверных, не развеивай их чарами нашу славу и не дай нечистым завладеть землей. Взгляни на нас милостиво, пошли мечам нашим остроту, дабы очистить землю от колдунов-дэвов, да славится имя твое во веки веков».

Как окончили они молитву, вышли на поле и, не увидев там никого, обрадовались и послали гонца к дэвам: «Мы, пятеро, готовы к бою, выходите и вы впятером, и сразимся, как было нами положено. Если бог пошлет нам силу и избавим мы землю от скверны, пусть ваши дэвы не надеются живыми возвратиться домой, иначе они снова вздумают воевать с нами. А если вы нас одолеете, значит, опостылела господу земля — заполнится она скверной и нечистью!»

Обидели дэвов такие речи, сказали они друг другу: «Это уже не называется жизнью. Зачем мы пришли сюда, если не хотим воевать! Если даже крепки они, как железные горы, и тогда не устоять им перед нашим натиском».

Пошли разъяренные дэвы, изрыгая пламя, бранясь и грозясь. От их тяжести содрогалась земля и темнел воздух. Поглядели на них цари, удивились их величине и сказали друг другу: «Кто с кем из этих поганых сражаться будет?» Мисри ответил: «Вы прикажите, кому на кого идти». — «На Черного дэва меня пустите, — сказал Навшадур, — я хочу рассчитаться с ним за все!» А Зав молвил: «Черный дэв мне угрожал, я сам с ним и разделаюсь. А вот трудно придется тому, кому достанется Бакбак-дэв». Сказал Мисри: «Клянусь тобой, я возьму его на себя, а остальных пусть выбирает кто хочет. Я или уничтожу его, или сам сложу голову». Поблагодарил Зав его за это и сказал: «Не подобает мне торопить вас ввязываться в битву, ибо сражаетесь вы отважно, но не стоит мешкать в спорах, кому с кем единоборствовать. Скажу вам, что Разим-дэв от старости, похоже, обессилел, с ним пусть Настур сразится, ибо и он уже простился с молодостью, а с Хазаран-дэвом и Дораз-дэвом сразитесь вы с Горшарабом».

Помянули они имя божье и пошли и схватились с дэвами. Едва подойдя, Зав метнул палицу — подарок Мисри, поранил Черному дэву правое плечо. Вскричал дэв громко от страшной боли, изрыгнул пламя изо рта, подступил к Заву и взревел: «Ах ты злодей, семя злодейское! Ты недостоин даже имени брата моего, Белого дэва, называть! Вот теперь пришла твоя смерть». Но отвечал ему Зав: «Неужели моя палица принесла тебе какую-то весть? Тебе не удастся собраться с силами, сегодня тебе не уйти от моих когтей».

Схватились они врукопашную, и казалось, что сошлись друг с другом две горы. Прошло время, и крикнул Зав: «Братья, поглядите теперь на деяния Зава!» Издал он боевой клич, поднял над головой Черного дэва и так швырнул его оземь, что переломил ему хребет. В тот же миг дэв поганый испустил дух.

И тогда обратился Бакбак-дэв к Мисри: «Ты таких богатырей-дэвов истребил, что и того не стоил, чтобы волосок у них вырвать, а не то чтобы убивать их! Теперь не избежать тебе тяжелой булавы моей, кости твои я истолку». Громко засмеялся Мисри и ответил: «Не волнуйся о них, несчастный, ты скоро последуешь за ними. Как они одолели меня, так и ты одолеешь! Не хвастай, я никуда не убегаю, вот я перед тобой, делай со мной что хочешь».

Подскочил дэв, занес палицу и собирался ударить, но Мисри увернулся, и удар пришелся мимо. Тогда издал Мисри боевой клич, схватил дэва за оба рога и так сильно пригнул к земле, что дэв упал. Прикончил его Мисри и крикнул Горшарабу: «Не медли, брат, Дораза ждут его дружки!»

Как услышали это Горшараб и Навшадур, рассердились на себя за промедление и крикнули Мисри: «Мы за вами следили и потому замешкались. А теперь поглядите на деяния ваших младших братьев». В то же мгновение двинулись они на противника с кличем, который походил на небесный гром. Дэвы и палиц поднять не успели, как Навшадур ударил одного мечом по голове и рассек его до пояса, а Горшараб отсек дэву правую руку и плечо. Упал дэв, но вновь вскочил, еще раз ударил его Горшараб палицей и прикончил.

Крикнул Навшадур Настуру: «Отчего ты так мягко с ним обращаешься? Неужто жалеешь за то, что его дни молодые прошли!» Застыдился Настур и ответил: «Сейчас увидишь, брат, на что способен старик!» Быстрее молнии налетел он на дэва и занес палицу над его головой. Дэв увернулся от удара и метнул в Настура свою палицу. Но промахнулся, и снова Настур взмахнул палицей, ударил дэва в спину, сломал ему плечо. Дэв был обессилен старостью и не мог как следует замахнуться, ударил он его [Настура], но не причинил ему вреда. Еще смелее стал Настур и проклял его десницу, достал меч и вонзил его дэву в сердце. Как увидели это остальные дэвы, тотчас бросились бежать. Своих слонов, престолы и сокровища — все им оставили. Витязи пустились в погоню за ними и били их и наводили страх, так что многих истребили криком. Изничтожили их так, что они лишь с помощью колдовства могли исчезнуть, а из тех, кого видно было, мало кто уцелел, да и те стонали.

Вернулись витязи с поля брани, радостные и разбогатевшие, осмотрели сокровища и несметную добычу. Разделил [Зав] все на четыре части и отдал все царям и их воинам, пятую часть пожаловал своим дружинам, а себе не взял ничего.

Потом морской царь Навшадур пригласил Зава и его побратимов к себе в столицу, долго умолял их согласиться. Много дней провели они в пирах и состязаниях. Затем Навшадур одарил четырех государей несметными сокровищами, пожаловал дары и богатые одежды их вельможам и воинам, знатным и незнатным. Тогда встал на колени царь Настур и просил всех посетить его. Пришли они в его страну, убранную столь красиво, что языком человеческим убранства того не опишешь. И Зав говорил, что не похож был нынешний стольный град Настура на прежний, так же как солнечный день не похож на пасмурный. Семь дней отдыхали там цари. Все семь дней одаривал Настур четырех царей несчетно, облачал в царские одежды — китайские, египетские, индийские и Морского царства. На восьмой день цари уже не могли счесть даров, а нам, приближенным, столько досталось, что всего унести мы были не в силах и больше не желали ничего.

Как пошли мы из Учинмачина, пригласил нас к себе Горшараб. Отвечал ему Зав: «Меня и Мисри ты не приглашай, пригласи Навшадура и Настура». Но как ни отказывались они, Горшараб не отступал, ему хотелось показать свое царство и свой дом дяде и брату своей жены.

Пошли мы в Индию. Привечали и ласкали нас там сверх меры, а поднесенных даров не описать и не счесть. Пробыли мы там неделю, а потом собрались в путь.

Сказал тогда Мисри [Заву]: «Клянусь тобой, я ни тебя не приглашаю, ни этих царей. Но я не поленился обойти три царства, чтобы не обидеть всех троих, и надеюсь, что друзья мои не поленятся посетить и мою страну. Я приглашаю вас ради вашей сестры, чтобы порадовалась она, на вас глядя, и я с ней заодно, освещенный сиянием ее красы».

Пришлись эти слова по душе нашему государю, и сказал он: «Ты сказал так, как подобало тебе. Что может быть лучше для меня, чем видеть обеих моих сестер!» Огорчило это Горшараба, и не хотел он идти, но Зава ослушаться не посмел. Не отступил Мисри и повел Горшараба с его солнцем. Долго шли они с весельем и радостью великой и пришли в Египет.

Как подошли они к границе, вышли им навстречу вельможи и простолюдины, осыпали драгоценными камнями и ликовали, их видя, и радостно говорили друг другу: «Вот спаситель наш и покровитель осветил сиянием нашу землю».

Вошли они в город. Сообщили Арзут: «Явился в Египет царь царей, брат ваш Зав, и с ним четыре государя, а также сестру вашу Ардух несут в паланкине».

Узнав об их прибытии, обрадовалась она так, что ни стоять не могла, ни сидеть. Благого вестника облачила в парчу и рот ему наполнила алыми яхонтами. А других даров и вовсе было не счесть.

На пятый день подошли они [Зав со свитой] к царскому дворцу. Вышла им навстречу царица Арзут, и встретились несравненные, возлюбленные брат и сестра, обнялись они, стройные, словно кипарисы, и целовали друг друга устами, розе подобными, и лили слезы радости.

Вошли гости в прекрасно разубранный зал и сели за трапезу. Царица Арзут вышла встречать сестру. Принесли паланкин, Ардух сошла, и обнялись сестры, и долго стояли они, не разнимая объятий. И сказали бы вы при виде их: «Если не два солнца это, то что же такое?» Вошли они в покои царицы и в ту ночь отдохнули, как подобает утомленным путникам. […]

Кто выразит словом или письменами обилие даров, которые Мисри на другой день подносил своим гостям!

Покинули Египет четыре государя и сестры Зава, и все направились в Китай, славные и богатые. И в Китае много дней прошло в веселье и радости. […] С тех пор много лет провели друзья и побратимы в дружбе и тесном союзе, и друг без друга не могли они жить. Навещали друг друга, звали в гости. А если у кого-нибудь появлялись враги, спешили на помощь и развеивали противника в прах. Послал им бог сыновей и дочерей, их достойных, исполненных красоты и отваги. Возмужал и сын Зава Манучар и помогал своему отцу в управлении государством и в ратных делах. А после свершилось то, чего перо описать не в силах, и слезы застилают глаза пишущему эти строки.

Почувствовал великий царь Зав приближение смерти, призвал мудрых книжников, велел написать завещание для сына своего Манучара, а после приказал прочитать его вслух.

«Сын мой возлюбленный, всех прочих государей превосходящий и прекраснейший из всех, радость моего сердца, росток юности моей, посох старости моей, свет очей моих! Ты тот, кто должен хоронить негодное, одряхлевшее, отягченное грехами тело мое! Обрати ко мне слух свой и выслушай слова мои!

Во дни моей юности вел я себя легкомысленно и часто огорчал своих родителей, ибо голова моя была полна ветра молодости, а они не хотели обижать меня и не поучали. Но по милости создателя, как только набрался я ума, испытывал себя до тех пор, пока не добился дружбы этих славных царей, и не приобрел много других почестей, и не заставил родителей своих сказать: «Сын наш достоин нас». Пока они были живы, я, как мог, радовал их, а когда заплатили они дань этому миру, я оплакал их, как подобает. Ныне, сын мой желанный, и меня не помиловал мир, и пришел день моей смерти. Отныне не радоваться мне боле, с тобой пребывая, не пировать с братьями и с друзьями желанными, ни вельможам своим, ни придворным не принесу я ничего, ничем не обижу и ничем не обрадую. Я с тобой не так обращался, как со мной мои родители. Я много взыскивал с тебя и многому тебя обучал: нежил тебя, как дитя, а спрашивал, как с мудреца; любил, как сына, но наказывал, как врага; одаривал по-княжески, а раздавать учил по-царски; заставлял трудиться, как сына азнаура, и тешил, как царского сына; служил тебе, как раб, и заставлял тебя трудиться, как крестьянина; играл с тобой, как с юношей, и, как старца, сажал за философию; давал бороться тебе, как герою, и отдыхать, как младенцу; всему, что я знал или видел, обучил я тебя без остатка. А тому, чего я не видел или не знал, велел я обучить тебя мудрецам и философам, знатокам всяких обычаев. Созвал я их со всего света и положил щедрую плату, чтобы обучился ты у них всему.

Теперь суди сам, есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь: или нравов и обычаев какого-нибудь народа или страны, или дела божьего, или мудрости, из книг вычитанной или из чужих уст услышанной, — что под солнцем неведомо тебе?

Это и есть друзья и родня царя, придворные и вельможи, царство и города с крепостями, казна и сокровищницы бесчисленные. Все это богатство я создал для тебя. Все это для тебя, ничего не возьму я с собой из славы и богатства этого мира. Много раз я огорчал и гневил тебя, но все это тебе на пользу. Теперь ты и твои добродетели подскажут тебе, как быть дальше: не унижайся перед врагом и не заносись перед другом, не превышай власти и не торопи течения жизни. Не увлекайся жизнью мирской и не забывай о боге, не завидуй другу и благоволи к нему, с товарищами будь ласков, с вассалами — умерен, в [ратном] деле будь грозным и могучим, государем будь милостивым и скромным. Не жалей сокровищ. Ты будешь раздавать щедро, и господь воздаст тебе щедрее. Не уставай оделять нищих, сирот и вдов, протягивай руку павшему, поддерживай слабого. Не уподобляйся безжалостным [властителям], наоборот, подражай справедливым государям. Не бойся испытаний, ибо иной раз господь посылает опасность, чтобы испытать человека, а иногда и беса подошлет, чтоб соблазнить. За строгость не взыщи и моей души забвению не предавай. Как я оплакивал родителей своих, так и ты оплачь меня. А больше ничего не скажу я тебе, кроме одного: кухню мою не разрушай. Как готовилась при мне [пища], вели так и продолжать, чтобы пять тысяч нищих кормились при ней, и каждый понедельник собирай бедняков и давай каждому по драхкану».

Потом обратился Зав к родне и побратимам своим: «Братья и родня, защита моя и опора, сжигающие огнем моих врагов, верные и глубоко мною почитаемые! Как до сих пор наше братство было незыблемо, так и после смерти не забывайте меня, заботьтесь о моей душе и руководите моим сыном. Если чего-нибудь не поймет он по молодости своей, вы его вразумите. Как мне вы помогали и были самоотверженны, так и моего Манучара не покидайте. Не дозволяйте врагу нашему сказать так: «Зав умер, и не любят его больше, и о сыне его не пекутся»«. А после обратился Зав к своим вассалам и сказал так: «О подданные мои, высокородные и незнатные, воспитатели мои и воспитанники, верные и доверенные, оплот моего престола, исполнители желаний моих! Верность ваша подскажет вам, как поступить с моим завещанием, обещания своего вы не нарушите и будете верой и правдой служить моим детям, ибо добровольное [подчинение] вассала патрону слаще всякой любви. Манучар достаточно обучен и умен, он умеет воздавать за добро милостью, а за ослушание — гневом. Не будьте и вы ослушниками и его не вынуждайте быть безжалостным. Помните о стыде и о страхе перед господом, любите государя по-сыновнему, берегите братскую дружбу. Не щадите себя ради вашего царя, а он не будет жалеть для вас владений, сокровищ и почестей. А также не забывайте о душе моей, поминайте добром».

Как кончили читать завещание, [Зав] велел казначею раздать несчетное: царей одарил всем, что необходимо для пира, для ратного дела, или состязания, или игры в мяч. И сказал им: «Пусть будет это у вас от меня, чтобы помнили и никогда не расставались бы с оружием, мною подаренным». Потом царь Зав раздал вельможам бесчисленные крепости, земли и богатства, столько, что и царю было бы достаточно, и сказал так: «Не прекращайте пиршеств. Кто любил пировать со мной, пусть сегодня устроит такой пир, чтобы вечно потом вспоминать».

И еще обратился Зав к сыну: «Я затем заставил возвести этот дворец, чтобы горе мое и радость, благодеяние и злодеяние, свершенные в юности или в старости, — все сохранилось в нем. Сделал я это для того, чтобы имя мое не сгинуло и добытое мною не пропало даром, пригодилось бы тебе. Если наступит пора испытаний, вспомнишь пережитое мною и скажешь тогда: «Что удивительного, ведь и отец мой тоже видел много бед и радостей». А если бог пошлет тебе удачу, тоже вспомни, как я пировал и утешался. А если будет и горя и радости в меру, и тогда не забывай меня и года не пропускай, чтобы не устроить трапезы в память обо мне. А если встретишь ты чужеземца, который меня не знает и обо мне не слышал, расскажи ему о моей жизни. Таково правило этого мира: ни великого не щадит, ни малого. Ни юношей не гнушается, ни старцем, и сильного не боится, и бедным не пренебрегает.

Сегодня исполнились дни мои, и ложусь я на вечный одр и не встану до судного дня».

Кончилось пиршество самое пышное, и каждый пошел к себе.

Когда рассвело и я вышел из дому, поглядел: крепость и город, сад и дворец, престол и венец, придворные и знать были похожи на море дегтя. Повсюду стояли толпы мужчин и женщин, видевший это сказал бы: «Где они [только] помещаются!» Было горе большое и плач. Люди гремели, как гром небесный, и клокотали, как кипящий котел. Причитали и говорили: «О горе тебе, государь, светоч земли, царь, царями повелевающий! Где глава твоя, та, что вознеслась выше кипариса, где стройный твой стан! Куда исчезла длань твоя, белая и длинная? Где скрылось тело твое богатырское? Как заставила умолкнуть проклятая смерть твой голос, громом гремевший для врагов и сладко звучавший для друзей, голос, пред которым дэвы в страхе трепетали, и львы, как кошки, прятались в тростники, и крокодилы головы из моря высунуть не смели. А ныне глава твоя, достигавшая туч, сровнялась с землей. Престол твой и венец обращены в пыль, знамена твои и трубы долу клонятся, нигде не слышно звуков празднеств и торжеств; по площадям городским не скачет твой конь. Мяч, тобой орошенный, не взлетает в небо, и валяются переломанные чоганы; умолк голос соловьиный; заброшены золоченые и эмалевые чаши, блюда, кувшины и графины; парча и ковры выцвели; доспехи твои, много раз побеждавшие, заржавели, алмазный клинок застрял в ножнах, нет никого, кто мог бы тетиву лука твоего натянуть, палицу твою поднять, и рать твоя строя не держит; львы и тигры силы набрались, в отсутствие твое дэвы осмелели, звери размножились, замолчали Магриб и Машрик[24], ошеломлен Китай. О горе, где отыскать сына земли, тебе подобного, когда удостоятся престол и венец царя, равного тебе!»

Говорили они такие слова, что зажигали огнем всех, кто слушал и видел, но плач визиря и голос его достигали неба, и горе его потрясало людей. Прошли мы город с великим трудом и добрались туда, где сидел царевич Манучар, погруженный в горе, без венца и престола, простоволосый, бил себя по голове, посыпая власы пеплом. Вокруг него толпились придворные, плачущие кровавыми слезами, с расцарапанными щеками. Повели меня в один огромный зал, сидели там близкие усопших, и лежали на одре том царь с царицей, над ними реяли ангелы и возносили в небеса их блистающие души. Между ними сидел сын их Манучар, с разорванным воротом, залитый кровью, с разбитой главой. Одной рукой он держал руку своего отца, а другой — руку матери и обе руки прижимал к своему лицу. Рядом с царицей сидел также любимый брат ее Навшадур и рвал на себе власы и бороду, в изорванной одежде, лил он кровавые слезы и прижимался к груди своей сестры. У ног царя сидели три государя, залитые кровью, не видны были их сияющие лики, а вырванные власы лежали горой.

За ними возвышался до небес купол из драгоценных камней. Под тем куполом стояла усыпальница царя, выложенная из золотых плит, на ней возвышался изумрудный престол, вокруг обведенный барьером из алого яхонта. Внутри лежала постель, расшитая драгоценными камнями и жемчугами, подобающая царям. Венцы сиянием своим затмевали солнечный свет. По правую сторону лежали одежды царицы и украшения, стояли знатные женщины с распущенными волосами, сжигаемые огнем горя; по левую — драгоценные доспехи царя, безжалостно поломанные, стояли расседланные кони, осиротевшие слуги. Вокруг гробницы сидели приближенные царя, бия себя по голове, кровью залитые. Плач и причитания каждого написаны были рядом. Во главе сидел царь Манучар.

Написано было так: «В печаль погруженный, с жизнью-бытием распрощавшийся, радости ниоткуда не ожидающий, огнем нестерпимым опаленный, гневом божьим развеянный в прах, за грехи мои несчетные справедливо покаранный, до смерти низринутый в ад, готовый сгореть в геенне огненной, черным вихрем подхваченный и безжалостно на землю повергнутый, со всех четырех концов небесного свода в бездну сорвавшийся и в слезах вечных пребывающий, с престолом и венцом павшими, со скипетром и порфирой сгинувшими, с городами и крепостями разоренными, с пиршеством, в трапезу поминальную превращенным, с благодатью исчерпанной, с горем горьким неиссякаемым, с тоской-печалью не развеянной, мечом обоюдоострым в самое сердце раненный, не ожидающий впредь ни веселья, ни утех, сиротой оставшийся, имя свое утерявший, недостойный даже рабом их называться, оплакивает сын их Манучар.

Оплакивает тех, кого неумолчно оплакивать следует, и скорбит о том, о чем скорбеть следует бесконечно; о том, кто был милостив ко мне, как господь, а ныне покинул меня безжалостно; о том, кто направлял десницу мою, а ныне превратил в жаждущего утешения; о том, кто взрастил меня в благородстве и внушил мне отвагу, а ныне лишил своей поддержки; о том, кто выделял меня среди моих сверстников и достойнейших друзей, а теперь с землей сровнял; о том, кто ранее весельем и радостью наполнял меня, а ныне обволок горем и печалью.

Оплакиваю я того, кем гордился и на кого уповал, того, кто защищал вдов и сирот, ночи напролет бдел в молитвах и жертвовал собой ради христианской веры. О горе мне!

Того оплакиваю я, кто был всех рыцарей доблестнее и славнее, знатнее и блистательнее; того, кто в дни своей зрелости один со многими ратями справлялся, не имел себе равных среди игроков в мяч и не знал поражений на ристалище; того, кто в стрельбе из лука и скачках был первым; рыцаря, не имевшего себе равных, ловкого, как канатоходец, широкоплечего и крепкорукого, станом кипарису и льву подобного, сильных и могущественных врагов разившего и к ногам своим их повергавшего; самоотверженного в дружбе, не терпевшего разлуки с побратимом; неутомимого в пиру, радости и щедрости; подданных своих, как детей родных, взрастившего и по-братски их любившего; того, кто почести оказывал верным и гнев обрушивал на изменников; кто дарил добро и истреблял в мире зло; того, кто украшал престол и корону и являлся венцом всех государей; душу мою и жизнь до неба вознесшего. О я несчастный! Отца моего оплакиваю и царицу, ярче солнца сиявшую, полную, как луна, прекрасную, как заря, блиставшую ярче семи звезд, знатнейшую из знатных; такую, что и живописцам афинским[25] изобразить не под силу и никаким красноречивым риторам хвалу ей воспеть не по плечу; взрастившую меня в холе и неге, исполненную благодати, милостивую матушку мою, столь безжалостно меня покинувшую!

Любила она роскошные наряды, а ныне облачила меня в траурные лохмотья и ввергла во мрак; любила она мое пение и веселье, а ныне наполнила меня печалью и стоном; ежечасно желала она созерцать меня, а ныне заставила меня тщетно жаждать встречи с ней; та, которая должна была оплакать меня, покинула меня не оплаканного.

Что мне теперь делать, ими оставленному, своим горем разжалобившему врагов!»

С ним сидела старшая сестра Зава, и написано было так:

То лежала она, словно мертвец бездыханный, то металась, как безумная, прислужницы держали ее и не могли удержать.

Сидела Арзут на месте, отведенном для скорбящей родни, страшно исхудавшая, в изорванной одежде, с растерзанными волосами, обагренная кровью: из трех источников извергались кровавые потоки — два из глаз и один из груди, словно быстро несущийся багряный поток, и возглашала она: «О муж, льву подобный и непобедимый, кипарис, выросший в Эдеме, райская роза, пышная и ароматная, негасимый свет моих очей, неистощимая радость моего сердца! О ты, оказывавший мне почести, которых я была недостойна, а ныне безжалостно огнем палящий, брат мой! Не только брат, но бог мой, до небес возвысившийся государь, повелитель суши, славный и доблестный, гордость царей Зав! Где теперь стройный твой стан, волосы твои черные, ровно сложенные над хрустальным столпом [шеи твоей], где крепость и мощь твоих дланей и свет, подобный солнцу? Как смогла земля укрыть твою главу, облаков достигающую, как стерла всеми признанное славное имя твое? Что делать отныне мне, если солнце померкло для меня? [Что делать] мне — небу, громом расколотому, ладье, бурным морем поглощенной, сердцу, безжалостным мечом рассеченному, неизлечимым недугом пораженной, лишившейся бальзама целительного, за грехи мои справедливо покаранной, родителями брошенной, близкими не оплаканной; не только брата славного и невестку потеряла я и с обоими в этом мире распростилась, но и сама жизнь мне опостылела! Если бы кто смилостивился надо мной, камнями бы закидал меня, мертвую, в землю не опущенную, отданную воронью на поживу, псам на съедение! Недостойная прислуживать брату своему, но отмеченная его любовью, развеянная в прах — от лика до имени — как сестра его Арзут отныне будет взирать на солнце или на престол китайский без царя Зава? Как услышит она имя государево? Зачем мне тогда очи мои?» Обе руки погрузила она в глаза и так вынула их. Ослепленная, то сидела во мраке, то кидалась в огонь. Удивительные поступки совершала эта сестра, которые языком не опишешь и сердцем не придумаешь. Все это было изображено в картинах.

Рядом сидела Ардух, индийская царица, младшая сестра Зава, и написано было так:

«О горе мне, познавшей вкус горечи, ибо донесся до меня свыше грозный глас и явился мне ангел карающий, чтобы истребить меня и разрушить мой дом, поразил он меня мечом безжалостным, ослепил мои глаза, отнял радость в этом мире, оставил меня незрячей, лишенной воспитателя и наставника моего, возвысившего и возвеличившего меня, не имевшего себе подобных, несравненного, прославившегося от горизонта до горизонта, победившего во многих сражениях могучих воителей. Лишился мир всадника, Ахиллесу[26]подобного, лучника меткого, Мосимаху[27] равного, зверя без промаха бьющего, подобно Тариелу[28] по свету скитавшегося, словно Автандил[29] на помощь другу приходящего и в братстве верного. Брат мой Зав был крепче алмаза, дэвов истреблял, как Ростом[30], всю землю покорил, подобно Александру Македонскому, мудростью своей сравнялся он с Соломоном[31], справедлив был, как царь Нушреван[32], красотой превосходил Иосифа[33], оставил он меня бедную, без надежды и помощи.

Лишились мы его благородной и царской милости, ушел он от нас, прославленный, над врагом вознесшийся, потеряли мы того, кто правил страной и рассеивал врагов и непокорных его повелению, померкли для нас очи его соколиные, умолк голос его соловьиный, повергнут стан его, кипарису подобный, ноги и руки его, по мощи равные тигриным, заключены в оковы нерасторжимые. Оружие его, испокон веков не посрамленное, отныне праздно лежит, и войска его победоносные, и друзья, братьями им нареченные, повергнуты в пучину горя.

Ныне тешится он среди ангелов в сонме небожителей, а нас оставил, жестоко раненных в самое сердце, обожженных негасимым огнем от его завещания и прощания перед вечной разлукой, плачущих и стенающих, увядших от злой тоски, подобно тому как цветок вянет от жара, и, как тает свеча от пламени, истаявших от тоски, как ниневийцы, в три дня[34]. Я же всю жизнь свою просижу в золе, одетая в траур, подобно Адаму, изгнанному из рая. Горем убитая Ардух должна вызывать жалость к себе, и, кто познал любовь между сестрой и братом, не оставит меня в живых. Отсеките мне голову и повсюду, где ступала нога моего брата, пролейте каплю моей крови. Разрежьте меня на куски и разбросайте повсюду, где я и жизнь моя, повелитель — брат Зав, либо играли в младенчестве, либо шутили по-дружески, либо верно, как патрон и вассал, служили друг другу, либо тешились сладостной беседой. Чтобы сказал каждый: «Горе судьбе твоей, Ардух, такого сокровища лишилась ты, с которым трудно расстаться, и вот за то принимаешь ты муку». Дальше сидел Мисри, египетский царь, его (Зава) побратим.

«Горе мне, богом не пощаженному и смертью позабытому! Горе мне, узревшему — но какой страшный день узревшему! Внемлющему — но каким ужасным словам внемлющему! Разлученному — но с кем разлученному? Отторгнутому и распрощавшемуся — но с какими милостями божьими распрощавшемуся? Лишившемуся — но чего, какой благодати, господом посланной, — исцелителя моего, лекаря несравненного, вернувшего меня к жизни после того, как я семь лет бездыханен был; сладкого утешителя родителей моих, излившего на них свою милость, а после, в день смерти, с честью предавшего их земле; того, кто посадил меня на трон и возвысил мой престол, а отныне смешал меня с прахом; возвеличившегося надо всеми царями государя Зава, братство которого мне даровано было по милости судьбы, а не по заслугам моим.

Как я мог братом его называться, когда он всякого превосходил добродетелями и скромностью, когда с юных лет возлюбил он добро и презрел зло, стал служить правде и справедливости и сравнялся с мужами почтенными и славными по отваге и доблести; все казались перед ним малодушными, а все всадники и искусные охотники были перед ним словно неученые юнцы. Не отказывался от охоты он из-за любви к книгам, но и в ущерб мудрости не охотился. Отправляясь на охоту, брал он с собой книгу малую и доставал ее из-за пазухи и читал, пока не было зверя. В знаниях не имел себе равных не только среди наших мудрецов, но и среди греческих, арабских и иудейских, а в постижении наук ни с кем его сравнить нельзя, ибо днем и ночью вникал он в мудрость! Кто принимал так чужеземцев, как он? Кто так бедняков одаривал, как он?! Кто был так статен, как он?! У кого был лик, источавший светлую радость?! Кто умел говорить так красноречиво?

И вот он, украшавший этот мир, покинул его и устремился к всевышнему, которого жаждал и которого искал с отроческих лет. Взалкала душа его повелителя своего, а нас, не терпящих разлуки с ним, покинула в тоске и горе неутешном. Сколько бдений ночных и молитв остаюсь тщетными! Сколько просил я господа забрать меня вместо него, чтобы он остался заботником о моей душе.

Но не внял мне господь. Что же делать мне теперь, несчастному, день и ночь не умолкающему! О горе мне, дни свои безрадостно влачащему!»

Рядом сидел Горшараб, царь индийский, прекраснейший государь.

Сидел Горшараб, пораженный несчастьем, и не было видно ни глаз его, ни лица, в трех местах разбита была его венценосная голова, и багряный поток стекал с него, и сидел он в луже крови, с расцарапанным лицом, и переломанные охотничьи доспехи лежали перед ним. И было написано так: «Горе мне, ибо опостылел я богу и дожил до страшного дня! Горе мне, о государь, повелитель суши, стремительный, подобно колеснице, смелый, подобно тигру, сильный, подобно слону, сеть знаний и мудрости, море щедрости, сокровищница ловкости, неиссякаемая река милостей, весы справедливости, наводивший порядок своей мудростью и разумом, негасимый свет очей моих, до неба вознесшийся, царь Зав, дарующий венцы царям! Отчего покинул ты меня и отдал на избиение врагам? Отчего погубил ты возрожденную тобой прежде Индию? Ты сам вдохнул в меня душу, так отчего же взял ее теперь назад! Не быть без тебя ни престолу, ни венцу моему, ни жизни моей, ни зеницы очей, кинусь я [грудью] на твою саблю и без тебя не буду взирать на солнце!»

С ним сидел морской царь Навшадур, великий властитель, брат царицы Маврид.

Сидел Навшадур, горем пораженный, не видно было ни глаз, ни лица его, скрытого потоком крови, и плакал он и говорил: «Благовонный, подобно райскому цветку, молодой побег, высотой превосходящий кипарис, полноликий, с ланитами, подобными розе, с гишеровыми бровями и глазами, с широкими плечами, с крепкой грудью и богатырской силой! Кто найдется подобный тебе и кто в силах воздать тебе хвалу! Ты стальные доспехи из Басры[35] мог сломать одной рукой, оплот венца и престола, неприступная твердыня, гордость ратей, щедрый, доблестный, милостивый, сердечный и справедливый, исполненный мудрости и покоя, вызволивший из ада родителей моих и спасший из пасти вешапа сестру мою, осветивший мою душу, омраченную горем, райский первоцвет […], скромный, смиренный, исполненный разума, царь царей Зав!

Отчего ты покинул меня, отчего не послал меня к родителям твоим вестником, чтобы я сказал: «Вот идет Зав, и украсит он рай», если достоин я как гонец войти в Эдем и не останусь за его вратами. Что нынче делать мне, от двух миров отрешенному, зачем мне жить в этом мире? На кого глядючи радоваться? Перед кем покрасуюсь я на коне в доспехах, тобою подаренных? С кем вместо тебя пировать сяду? С кем на ристалище выйду, с кем в мяч играть стану? Да не увидит света белого без тебя Навшадур, не возьмется его рука ни за саблю, ни за колчан со стрелами, ни за другое оружие».

Рядом с Навшадуром лежали кони с остриженными гривами, были брошены и оружие, и охотничье снаряжение, и посуда пиршественная — все было поломано и предано огню.

«О горе мне, ибо никогда не щадил меня господь и с рождения обрек меня на муки и не кончаются беды и несчастья мои, с младенчества померк свет в моих очах и исчезла радость моего сердца: призвал бог к себе родителей моих и оставил меня трех лет во власти сиротства. Но смилостивилась надо мной судьба и осветила мрак, в котором я пребывал, и был мне послан тот, кто высвободил меня из оков сиротства, обрадовал раненое сердце мое. Царь Зав, внезапно подаривший избавление и одним взглядом от бесчисленных бедствий душу мою спасший, осветивший землю, освободил из рук дэва поганого сестру мою Маврид.

Но ныне возобновились страдания мои, и опять брошен я в огненную пещь, которую невозможно погасить даже творцу нашему; покинул он меня, скорбящего, и отнял у меня драгоценный карбункул, подобно молнии блиставший, вместо солнца землю освещавший, цветок ароматный, реку мудрости и сокровищницу знаний, заступницу мою перед богом, молящую о душе моей, снисходительно взиравшую на меня, недостойного; покинула Маврид меня, голосом ее соловьиным не оплаканного, руками ее жемчужными землей не засыпанного, изведенного страданиями, раздавленного горем, сиротливее всякого сироты, самого жалкого из всех горемык, не надеющегося сохранить свою жизнь, жаждущего смерти. Я недостоин не то что братом — слугой твоим быть, о сестра! Жалости заслуживает Навшадур!»

Рядом с Навшадуром сидел государь Учинмачина.

«Горе мне! Как обратиться мне к высокому государю, защитнику всех угнетенных и слабых, какими ело вами вознести ему хвалу, как воздать ему за скромность его и милость! Где взять такое обилие слов и находчивость, чтобы выразить его великодушное снисхождение к нам и к иным правителям, его помощь в годину испытаний? Только одно могу я возгласить: «Где мудрый предводитель Китайского царства, где справедливый судья китайских подданных, где миролюбивое единогласие? Где тот щедрый дождь благодеяний? Кто отныне вызволит нас из бед и горьких несчастий, на кого должны мы надеяться в борьбе с врагом, как перенесем мы разлуку с ним, как свыкнемся с тем, что вовек не узрим его смеющегося лика! Лучше бы не растила меня моя мать и лучше бы не было у меня рассудка человеческого, чтобы не видеть замутненным взором столь славных венценосцев и патронов моих, поверженных в прах.

Я передаю то малое, что сберег в своем сердце. Других я уже слушать не мог, но назову еще Мисри, о муках его я не могу умолчать.

Над усыпальницей Зава он сам возвел надгробие, сам таскал на спине воду и камни и горько стенал при этом. И у ног усопших возвел склеп не царский, но рабский — для себя и своей жены. И на камне могильном было написано так:

«По внушению божьему пожелал я того сам, ибо мир погиб для меня и не жду я утех и радости и не надеюсь, что придет конец моим стонам и жалобам, ибо горе мое неизбывно, сжигает оно меня огнем негасимым, в пыль и прах обращенного, сына великого и славного государя египетского, несчастного Мисри! Когда господь обратил на нас свой гневный взор, когда разверзлись карающие небеса и поразил нас гром и покинул землю мой великий брат, хвалы достойный царь Зав (о горе мне!), услышал он голос создателя и покорился ему, ибо человек есть прах земной и в землю возвращается, и никто от этого не спасся, и никто изменить того не в силах. Так чем же я, недостойный, мог помочь Заву! Но привык я при жизни служить ему, и стал я возводить усыпальницу для него. Днем я трудился, а ночью молил господа, чтобы позволил он мне по свершении трудов моих последовать той же дорогой. По воле божьей возвел я сие надгробие, триста мостов, пятьсот деревень и тысячу садов раздал я беднякам, чтобы поминали они царя Зава. Всех одаривал я щедро, как велел Зав. И в годовщину смерти я и его сестра, под солнцем невиданная, взялись за руки, пришли сюда, чтоб проститься с ним и попросить отпущения грехов. Сие пишу я своей рукой, а затем покидаю этот мир и отправляюсь в путь, из которого никто не возвращался. И кто бы он ни был, сын или друг, брат или раб, с любовью или враждой, кто посмеет похоронить меня по-царски и не положит у ног Зава и Маврид, в судный день станет держать за то ответ перед господом, ибо сам господь бог подтверждает мою волю и мои слова».

Когда я увидел все и прошел тот день, отправились в путь визирь и я. Про себя я сказал так: «Не быть тому, чтоб я могилы Мисри не видел». Но как только рассвело, пришли иаманские купцы и сообщили страшную весть, поразившую меня пуще грома небесного. Услышав о твоем горе, сестра моя, не только о могиле забыл я, но и о самом Эдеме. Не прощаясь с царем, не сообщив визирю, только оставив им письмо с просьбой о фармане, я отправился в путь. Шел ночью и днем и прибыл сюда.

Вот я и рассказал о горе и радости чужеземных владык, а ты обдумай свое положение, [сестра], и тебе следует немного подождать избавления от испытаний.

Как закончил старший брат свой рассказ, молвил второй: «А теперь послушайте меня, что слыхал я и что видел своими глазами». Начал Паремуз и сказал: