Русь-XXI. Повесть о ненастоящем человеке.

В тюряге

— Знаете, детектив Малкович... Да нет. Хотел предложить вам сходить к психиатру, но... В общем, подозревать — ваше право. Удерживать меня тут по причине, смехотворной для любого здорового человека — уже беспредел. Я требую адвоката.

— А вас пока еще не обвиняют, я просто пытаюсь собрать сведения, чтобы составить полную картину. Если подозрения ошибочны — в ваших интересах помочь мне установить истину.

— Возможно. Только у меня есть принципы. Я отношу себя к категории хороших людей, тех, которые на стороне Света и Добра. Ни о каком сотрудничестве со слугой Зла не может быть и речи.

— Это я — слуга Зла? — удивился он.

— Конечно.

— Неожиданно... И что заставляет вас так думать?

— Ваши действия, детектив. Знаете, о чем я сейчас сожалею?

— О том, что не можете приложить меня головой о стену? — предположил он.

— Типичный ход мысли человека, обращенного ко Злу. Нет, я сожалею о том, что побежал не в ту сторону.

— Простите?

— Я услышал крики женщины и детей и побежал на звук. А надо было — в противоположную сторону. И сам был бы целее, и сидел бы сейчас дома, а не в кутузке. Видите, детектив, вы заставили рыцаря Света сожалеть о его подвиге. Как вы думаете, если такая ситуация повторится — я снова буду спасать жертву с риском для себя, чтобы получить в награду не честь и славу, а решетку и подозрения? Черта с два. Вы заставили меня понять, что значат слова «добро наказуемо». Вы добились того, что рыцарь Света оставит свою стезю. Я делал наш мир лучше, сражаясь с чудовищем. Вы прямо сейчас делаете его хуже, заставляя меня сожалеть о моем благородстве. Кто вы после этого, если не слуга Зла?

Он развел руками.

— Я просто делаю свою работу. Это моя обязанность — всегда подозревать злой умысел.

— Так вы херово делаете свою работу, детектив. Подозреваете злой умысел вокруг, но не видите, что то, как вы работаете, и есть злой умысел. Вы могли выполнить свою работу совсем иначе. Позвонить, представиться журналистом, попросить интервью — и я сам выложил бы вам все на свете. Да, потом мне было бы очень неприятно, что меня так обманули — но это все равно было бы куда как гуманнее. Если бы пришла пара настоящих журналистов, кроме вас — тогда я бы и вовсе не заметил ничего. Но зачем вам такие сложности? Нахрена нужна человечность, если есть служебные полномочия, правда? Или вы могли просто позвонить мне и по телефону задать все интересующие вас вопросы. Но нет, вы предпочитаете помариновать меня за решеткой и действовать с позиции силы, причем по отношению к человеку, который не сделал ничего плохого. В общем, детектив Малкович, я отказываюсь говорить с вами без адвоката.

— Учтите один момент: еще никогда вендиго не появлялся аж в самой столице. Это невиданно и неслыханно. Видите ли, я — не полицейский. Я из государственной службы безопасности. Все серьезно.

— Тогда я тем более отказываюсь говорить с вами без адвоката.

— А жаль. Что ж, тогда сообщите свое имя, чтобы я вписал в протокол.

— Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы без адвоката.

— Так я вас спросил ваше имя, стандартная процедура.

— Только в присутствии моего адвоката.

Он начал злиться.

— Гражданин обязан называть свое имя по требованию правоохранительных органов и предъявлять документы, вы не знали?

— Ложь, вы это только что придумали.

— М-да, с юридической грамотностью у вас дела так себе...

— Детектив, раз вы не поняли — разжую совсем в кашу. Я определяю ваши действия по отношению ко мне как враждебные. Вас я определяю как врага. Все, что говорит враг, есть ложь по умолчанию. Если я действительно обязан что-то вам отвечать — пусть это мне скажет мой адвокат. Я имею право получить юридическую помощь и требую предоставить ее мне.

— Ладно, но как...

— Я требую адвоката.

— Допустим, но...

— Я требую адвоката.

— Да что ж...

— Я требую адвоката.

— Как я должен...

— Я требую адвоката.

— ...предоставить адво...

— Я требую адвоката.

— ...ката, если...

— Я требую адвоката.

— ...я даже не...

— Я требую адвоката.

— ...знаю, кому его...

— Я требую адвоката.

— ...предоставлять?!!

— Я требую адвоката.

Он встал.

— Ладно. Будет вам адвокат. Только не знаю, как скоро. Не хотите сотрудничать — ну, дело ваше. Тогда просто вот, посмотрите на досуге в камере.

Малкович вынул из папки пачку крупноформатных фотографий, положил передо мною на стол и вышел, явно раздосадованный, а меня вскоре вернули в камеру.

Я собрался посмотреть фотографии, но тут приперлась троица — двое с автоматом, один с тележкой. Тот, что с тележкой, раздал обед всем арестантам: пластиковая бутылка с водой и картонная коробка. В коробке я нашел два блюда, первое и второе, а также пакетик с растворимым кофе, галетки и два полиэтиленовых пакета и химические разогреватели. В комплекте — пластмассовые ложка и вилка. Весь комплект предельно непригоден к использованию в качестве оружия, это было предсказуемо.

Первое — гороховое пюре с кусочками мяса и картошки. Тюремной баланды я никогда не пробовал, но это явно получше будет, чем то, как я представляю себе баланду. Сразу после этого я вспомнил про угощения у Нэдзуко и мне стало как-то грустно. Второе — рисовая каша с тушенкой. Тушенки в рисе не фонтан, но все равно съедобно. Ладно, могло быть и хуже.

Как только я доел, внезапно затрещал переговорник на столе:

— Заключенный, на выход.

Я сунул фотографии за пазуху и вышел из камеры. Меня снова сопроводили в тот же самый кабинет, но вопреки ожиданиям, человек, который уже сидел там, оказался ни следаком, ни адвокатом, это я сразу понял по военному мундиру с орденскими колодками и вычурным погонам. Лет пятьдесят, даже не седой, источает запах одеколона, видимо, дорогого.

Я плюхнулся на стул напротив, забросил ногу на ногу и посмотрел на него:

— Вряд ли вы адвокат, верно?

— Меткое наблюдение, — сказал военный.

— Видимо, кто-то чего-то не понял. Когда я сказал детективу, что отказываюсь от какого-либо сотрудничества без адвоката — это следовало понимать, что я отказываюсь сотрудничать с кем угодно, пока мне не предоставят адвоката. Нет адвоката — нет разговора.

— Так я не имею никакого отношения к следователям и никак с ними не сотрудничаю, — спокойно сказал он. — Если уж на то пошло, то меня сюда вообще пускать не хотели... но пришлось. Я — полковник Маслов, комендант Особой военной академии имени князя Аскольда.

Хм... Первый раз слышу о князе Аскольде, ну и пофигу.

— Комендант академии?

— Все равно что ректор. Только в военных вузах ректор называется комендантом.

— Ну и что вам от меня нужно?

Он неопределенно пожал плечами.

— Скажем так, нечасто встречаются люди, способные убить вендиго без оружия, голыми руками. Вот и пришел, так сказать, своими глазами взглянуть.

— Ну, взглянули? Радуйтесь. Что-то еще?

— А вы не очень-то приветливы, молодой человек.

— А с хрена ли мне быть приветливым? Меня вытащили из камеры просто для того, чтобы вы на меня поглазели, да? Не спросив, а хочу ли я с вами встречаться, между прочим. Чем вы отличаетесь от того мудака-следака? Ничем. Контора другая, а отношение к людям то же самое.

— Это не моя вина, что здесь такие порядки. Я мог бы и сам в камеру прийти, но меня не пустили. А чем я отличаюсь... ну, хотя бы тем, что следак вас сюда засунул, а я могу вас отсюда вытащить.

Так-так-так... Ну ведь неспроста же все это?

— Ну допустим. И что дальше?

Он достал из кармана портсигар.

— Курите?

— Нет.

Хм... Этот уже не так напролом прет, пытается к себе располагать.

Маслов спрятал портсигар обратно в карман.

— В общем, я просто не смог пройти такого случая, как победа невооруженного человека над вендиго. Мне стало интересно, кто вы и откуда.

— Специально для вас еще раз повторяю: никакого сотрудничества. Ни с кем. Хотите ответов — возвращайтесь с моим адвокатом.

Он тяжело вздохнул.

— Ну как бы не получится ничего, если ни с кем не сотрудничать. С адвокатом-то сотрудничать будете?

— Со своим адвокатом — конечно, ведь он на моей стороне, хотя бы в теории. С каким-то стремным типом, который пришел и начал задавать вопросы — не-а.

— А вот сейчас стало обидно, молодой человек.

— Что поделать. Вообще, если у вас есть ко мне дело — обычно у нормальных людей принято так, что вы вначале излагаете суть дела. Пока мне неизвестно, что за дело — резона отвечать на вопросы у меня нет.

— Справедливо. Хотя можно было и самостоятельно догадаться. Вы же в курсе, что это за академия, да?

— А должен?

— Ну, про самое престижное военное училище трудно ничего не знать.

— Бывали в моей жизни штуки и потруднее этой.

— Понятно. Если совсем коротко — обычно у нас учатся лучшие из лучших. Редкие таланты. Будущая элита государства в частности и человечества вообще.

— М-м-м... Ладно, и что дальше?

— У выпускников академии есть масса привилегий и замечательные перспективы в жизни, включая возможность получить дворянство. И самая первая привилегия заключается в статусе военного. А военные, чтоб вы знали, находятся вне юрисдикции СГБ. Звучит заманчиво, не правда ли?

Вот оно что... Картина фантасмагорическая вырисовывается: начальник военной академии лично шатается по тюряжкам в поисках курсантов. Бред? Бред. Но вот он, сидит передо мною. Впрочем, проблема моя никуда не делась: он ведь тоже спросит имя и документы. Нет на свете вуза, куда можно попасть инкогнито, не предъявляя паспорт. Которого у меня нет.

Я хмыкнул.

— Вы хотите предложить мне вступить в академию, я так понимаю?

— Верно понимаете.

Ухмыляюсь.

— Знаете, когда заходит речь о крутом вузе — неважно каком, лишь бы крутой да престижный — там нет отбоя от желающих. Почему комендант такого серьезного заведения вынужден лично ходить по тюрьмам и уговаривать заключенных вступать?

— Некоторые курсанты попадают в училище по персональному приглашению. Само собой, что обычно оно приходит почтой, но сюда почту не приносят, да и непонятно, кому и куда письмо слать. Мне как коменданту важно, чтобы во вверенной мне академии учились лучшие из лучших. И еще одно... я — военный, и не абы кто. Целых двадцать лет мое лицо мелькало на первых полосах и в телевизоре, и я даже удивляюсь, что вы не узнали меня в лицо. Я не понаслышке знаю, что такое вендиго и чего стоит выйти победителем из поединка с этим монстром.

Я понимающе кивнул.

— В принципе, теперь все понятно. Но есть нюанс.

— Какой?

— В том, где я сейчас нахожусь. Идти на военную службу в государстве, где с героями обращаются так, как со мной — увольте. Спасибо, что навестили — но я пас.

— Ситуация, в которую угодили вы, уникальная. Сейчас все бегают как ошпаренные, причем не только СГБ. Давление колоссальное. Вендиго в самой столице — это из ряда вон выходящее событие. А у СГБ зацепок нет, кроме вас. Я-то понимаю, что и вендиго можно убить, обладая определенным набором качеств. Но то я, лично имевший с ними дело. Масс-медиа рисуют черта, и без того страшного, еще страшнее, чем он есть. Перегибы на местах при расследованиях, увы, случаются.

— Ага, случаются. И кажутся чем-то терпимым... если случаются с другими. А если со мной — увы, это неприемлемо. Все, ищите другого кандидата, я на геройстве уже обжегся. Ничто так не лишает мотивации, как черная неблагодарность.

Маслов вздохнул. Встал, сунул руку в карман и протянул мне визитку.

— Вот, на всякий случай.

Я демонстративно не шевельнулся.

— Спасибо, но мне некуда ее положить. У меня, видите ли, отобрали бумажник.

Впрочем, имя и номер я все равно запомнил, скользнув по визитке глазами.

Полковник вздохнул и вышел.

Итак, я действительно «спалился», одолев того монстра. Одни подозревают меня в «постановке», другие хотят завербовать, настолько я исключительный. И можно не сомневаться, что корпорация, создавшая меня, если и не знает точно, что это я, то уже присматривается и скоро узнает.

Господа офицеры, мы в жопе.

Так, ладно, гляну, наконец, фотографии.

В тишине прошли еще два часа, которые я потратил на фотографии и не самые веселые размышления.

Фотографии — черно-белые, и сделаны они, судя по всему, уличными камерами наблюдения. Ракурс — вдоль улицы, немного сверху вниз. В углу каждой — код, дата и время. Код, видимо, обозначает камеру или ее координаты, а с датой и временем все понятно.

На первом же фото я почти сразу увидел в негустой толпе самого себя. Одет в то, в чем сбежал из дома, то есть, снимок сделан несколько дней назад. Ну просто я иду себе, руки в карманы... Кажется, припоминаю, это было утро после моего первого боя, когда я шел по магазинам обновлять гардероб. В остальном — ну просто снимок и снимок, на нем ничего странного.

Второй снимок — та же улица, тот же ракурс. Но уже без меня на нем. Сверяю код и дату — снимок сделан той же камерой двадцать секунд спустя. Логично, что я успел пройти мимо.

Третий снимок — уже другое место и время, и я на нем сбоку иду по тротуару. На мне уже мой новый плащ, в остальном же фото как фото. Ничего странного.

На четвертом снимке — то же самое, что и на третьем, но уже без меня.

Я просмотрел все снимки — а их шестнадцать штук — и убедился, что они сделаны попарно. На первом из двух снимков — я в анфас, второй снят там же, что и первый, но на двадцать-тридцать секунд позже, и на нем меня уже нет.

Пересмотрев снимки с моим присутствием, я ничего подозрительного не заметил и догадался, что второй снимок в каждой паре, наверное, не просто так прилагается. Но на них — ничего необычного.

Я начал их пересматривать внимательнее и заметил, что на снимке из седьмой пары в углу изображения присутствует довольно странный человек. Высокий, светлокожий, с длинными светлыми волосами, обрамляющими элегантное вытянутое лицо. Присмотревшись, я заметил необычную деталь: то ли мне кажется, то ли у него действительно уши длинные, остроконечные и торчат в стороны?

Однако он находился от камеры слишком далеко, чтобы снимок был четким и крупноплановым. Я пересмотрел предыдущие снимки и убедился, что его на них нет.

Но ведь зачем-то эти снимки есть, следовательно, я что-то упустил.

Снова всматриваюсь в последний снимок. Длинноухий тип, загримированный под эльфа? Возможно. Он, к слову, не один, с ним спутник несколько меньшего роста, в плаще с капюшоном, затеняющим лицо. То есть, не факт, что они вместе — но идут они рядом, ближе друг к другу, чем остальные люди на улице.

Просматриваю последнюю пару и вижу, что на первом снимке есть не только я, но и тот самый странный человек, причем относительно недалеко от меня.

А вот на самом последнем, шестнадцатом снимке, меня ждало что-то вроде шока.

Этот тип оказался почти у камеры — ни дать ни взять актер со съемок фильма про эльфов вышел за пивом в обеденный перерыв, не снимая грим. Длинные волосы, лицо нехарактерное для людей — и уши. Торчащие в стороны остроконечные уши.

И тип этот как-то очень-очень странно, даже как-то набычившись, смотрит в затылок человеку, идущему в двух метрах перед ним и чуть сбоку. Этот человек на самой грани снимка, лицо влезает наполовину, но... на нем мой плащ. Тот самый, что на мне прямо сейчас, но тогда еще не порванный когтями.

Да, черт возьми, «эльф» идет следом за мной и смотрит мне в затылок. И рядом с ним — фигура в плаще.

Я принялся пересматривать другие фотографии и убедился, что на каждой из них присутствует та же самая фигура в плаще с капюшоном. На одном из снимков «плащеносец» даже оказался достаточно близко к камере, чтобы в объектив попала нижняя часть лица: изящный подбородок, тонкие губы и кожа несколько странного цвета. Не белая, но и не черная, а скорее серая. Но поскольку камера черно-белая, то понять цвет кожи не представляется возможным.

Снова перебираю снимки в хронологическом порядке. Итак, за мной по пятам на протяжении нескольких дней ходит некто в плаще. На последних снимках к нему присоединяется тип, гуляющий по улице в гриме «под эльфа».

Очень дурной знак. За мной следят. Кто и почему? Ну, не будь тут «эльфа», я бы предположил, что это киллер. Но «эльф» все ставит с ног на голову. Не похож он на киллера, не ходят киллеры в настолько привлекающем внимание гриме. Но то, что он интересуется именно мною и как-то очень нездорово на меня смотрит, меня малость пугает.

И вот тут-то, собственно, начинаются большие проблемы.

Моя главная проблема — отсутствие имени и прошлого. Меня нет в «системе». Какое имя ни назови — меня по нему не найти. У меня нет паспорта, который я мог бы предъявить. В самом лучшем случае меня заподозрят, что я нелегал. В общем, такого ответа, после которого следак меня просто отпустит, у меня нет.

Моя линия поведения далеко не идеальна, но она у меня только одна и есть. Все, что я могу — это надеяться, что придет адвокат и каким-то образом заставит ублюдка меня отпустить.На государственного адвоката надежды немного, конечно, но вообще-то я в состоянии оплатить услуги нормального юриста.

Малкович дал мне снимки не просто так: он хочет, чтобы я осознал, что я в жопе. Да, я в жопе, причем в большей, чем он думает. И мне бы не помешала помощь со стороны правоохранительных органов, но...

...Что я им скажу?