Рвущаяся нить

14

Она пролежала неподвижно до самого вечера. Зуев сидел у окна, разложив на белой скатерти маленьких фарфоровых собачек, с которыми любил играть сын. У многих из них были отбиты лапки или хвостики, некоторые несли на себе следы склеивания. Сначала он не разрешал ему играть с собачками, но потом, когда увидел, каким огнем загораются его глаза, махнул рукой. Сын раскладывал собачек на подоконнике и часами смотрел на них как зачарованный. Она шевельнулась, потянула на плечо простыню.

– Холодно.

Зуев встал, взял с кровати разодранную овчину, накрыл.

– Как тебя зовут?

– Зуев.

– Чего ты тут делаешь?

Зуев помолчал, сдвинул собачек в кучку.

– Пока живу.

– Пока? А потом?

– Потом перестану.

– Я тоже скоро перестану. Помогут. Но не сейчас.

Она закашлялась, отдышалась.

– Засекай время. Проверим, правда ли, что на бабе заживает все как на собаке. Жаль, собаки нет.

– Зачем? – спросил Зуев.

– Для сравнения. Хотя я и сама… сука. Зуев.

– Да.

– У тебя есть имя?

– Петр Михайлович.

– Петр, значит. Петруха, хрен и два уха. Ты куда одежду мою дел, Петр?

– Выбросил.

– Зачем?

– Затем.

Зуев поднялся, чтобы лечь. В груди опять задрожала паутина.

– Дурак ты, Зуев. Это же улика.

«Дурак», – подумал про себя Зуев.