Рыцарь XX века

Начало пути

от и Каир. Он в доме матери.

— Чудо красоты! — воскликнул Абд ар-Рахман, обращаясь к сестричке. — Сказочный город! Наконец-то я увидел город своей мечты во всем его великолепии.

Они стояли у цитадели Салах-аддина, воздвигнутой в двенадцатом столетии. За крепостными стенами высились куполообразные строения мечетей мамлюка Насир Мухаммеда и стройные минареты в причудливом убранстве. Мечети опоясаны дворами для молящихся, с внутренней колоннадой и резными карнизами. А вдали еще множество богато украшенных мечетей и минаретов, и самая нарядная — мечеть Мухаммеда-Али, сверкающая бронзой и позолотой.

— Посмотри, Бусайна, — говорил Абд ар-Рахман, любуясь панорамой, напоминающей сказку из «Тысяча и одной ночи», — какая красота! Недаром говорят, что Каир — один из красивейших городов мира. Большое счастье жить в таком городе.

— Мама говорила, что Каир самый красивый, но еще лучше Париж, — ответила Бусайна и зарделась от смущения. — Когда ты поедешь в Париж, ты возьмешь меня?

— Непременно возьму! — ответил Абд ар-Рахман и призадумался. Ему уже 17 лет, а он еще не знает, что ждет его впереди. Мама писала ему, что приглашает в свой бедный дом, но он и представить себе не мог, как трудно ей живется. Она писала о том, что похудела и подурнела, но в действительности — ее нельзя было узнать. Надо немедля найти работу, любую. Надо лечить маму.

Целыми днями Абд ар-Рахман бродит по улицам Каира. Он заходит в торговые фирмы, в банки и в редакции — ничего не получается. Найти работу в этом многомиллионном городе было очень трудно.

И вдруг, в парке, он увидел на скамье Бадиу.

— Какое счастье! Бадиа, ты ли это? Какая ты красивая! Ты поешь? Где?

Он узнал, что и Бадиа не устроена, ищет работу. А голос у нее окреп, она могла бы петь в театре.

Мигом созрело решение.

— Бадиа, создадим труппу бродячих актеров. Мы подготовим маленькие смешные пьесы, я напишу песенки, придумаю музыку, мы поедем по деревням. Феллахам будет развлечение, а мы заработаем себе на жизнь. Ты согласна, Бадиа?

— Прекрасная мысль, я согласна. Но ведь нужны костюмы, декорации, музыка. Где мы добудем все это? У тебя — ни гроша. У меня — два пиастра.

— Мы все добудем, милая Бадиа. Я поработаю кондуктором, грузчиком. Нам нужно немного денег. А после нескольких спектаклей мы купим все необходимое.

Расставшись с Бадией, аль-Хамиси задумался над сюжетом маленькой пьесы. Он вспомнил деревенского острослова, величавого знахаря, тетушку Фатиму. Сегодня ночью он напишет пьесу. А пока надо искать работу. Любая работа его устраивает. Но где ее найти?

Вдруг Абд ар-Рахман услышал:

— Аль-Хамиси, как я рад нашей встрече! — Школьный товарищ Али-Мухаммед бросился к Абд ар-Рахману и сжал в своих объятиях. — Где ты учишься? Где напечатаны твои стихи? Пойдем поговорим. Вспомним последний вечер в аль-Мансуре. Как ты хорошо читал свою любовную касыду!

— Ты стал еще красивей, Али-Мухаммед. Как хорошо, что ты приехал в Каир. Поступил в университет? Посидим в парке, поговорим.

Обнявшись, они пошли к фонтану и уселись на скамье. Аль-Хамиси спросил о товарищах по школе, порадовался успехам Али-Мухаммеда. Он поступил на филологический факультет. Его мечта — литературоведение.

— Я еще не устроен, — признается Абд ар-Рахман. — А стихи пишу. Они одолевают меня по ночам. Терзают мне душу. Я пишу, словно в забытьи. А потом читаю свои скорбные касыды. Я знаю: их не напечатают, но не могу не писать. Прочту тебе несколько строк стихотворения «Крик». Это заключительные строки. Начало прочтешь сам, если напечатают в журнале. Не знаю, есть ли такой журнал на свете?

— Прочти мне этот «Крик», я люблю твои стихи. Я старый твой поклонник. Помнишь, как я устраивал твои вечера?

— Хорошо.

— Ты делаешь успехи, мой друг! — воскликнул Али-Мухаммед. — Это стихотворение мне очень понравилось. Поищи в своем кармане, если оно записано, подари мне.

Они условились вскоре встретиться, обменялись адресами. Али-Мухаммед унес с собой стихотворение.

С трудом собирали реквизит для бродячего театра. Пригодились старые платья мамы и брошенная одежда дедушки Бадии. Накупили пестрой бумаги, грим. Самое главное, как считал аль-Хамиси, — музыкальный инструмент. У него была флейта — единственный подарок отца, Абдель Малика. Не зная нот и законов композиции, Абд ар-Рахман успешно сопровождал придуманной им мелодией текст песни. Часто ему вспоминались народные мелодии. Некоторые стихи отлично звучали в их сопровождении. Бадиа их разучила и, когда пела своим друзьям, слышала искренние похвалы.

Абд ар-Рахману удалось получить временную работу кондуктора в трамвае. Каждый день, на рассвете, он спешил в трамвайный парк. Он начинал работу в шесть утра, а домой возвращался поздно вечером. Стихи для песен он сочинял по ночам. Аиша, видя трудолюбие сына, восхищалась, но и огорчалась.

— Бедный мальчик, — говорила она, — ты изводишь себя непосильной работой. Как мне печально, что мы бедны, что нет у нас денег платить за учение в университете. Там тебе место, мой дорогой.

— Не огорчайся, мама. Работать кондуктором очень интересно. Сколько разных людей проходит мимо меня за день! Сколько характеров! Для писателя это целый университет.

— Дай тебе бог, сынок, выйти в люди. Какой это университет?

— Мама, я уверен, чтобы сочинять, надо знать жизнь. Когда я вижу озабоченные лица, мне хочется себе представить этих людей в их доме или за работой. Но главное желание сейчас поскорее заработать деньги на доктора и лекарства. Я заработаю — ты поправишься. Все будет хорошо. Знаешь, мамочка, я задумал устроить бродячий театр. Бадиа согласна поехать. Мы пригласим еще парочку молодых неустроенных актеров и отправимся в деревню. Я сочинил несколько маленьких пьес, сочинил песни. Теперь остается купить реквизит для самой бедной постановки. Когда соберу немного денег, мы уедем на гастроли. Хорошо я придумал?

— Ты всегда был фантазером, мой дорогой. Я помню, как ты разговаривал с деревьями. Ты был уверен, что они тебя понимают. Тебе было пять или шесть лет. Каким забавным ты был, мой мальчик!

Абд ар-Рахману удалось заработать совсем немного. Через три месяца ему сказали, что он больше не нужен, сокращается какая-то линия.

Огорченный и разочарованный аль-Хамиси решается ехать в деревню со своим бродячим театром. Он знал, что у старого феллаха, его друга в аз-Зарке, есть большой сарай. «Абуль-Фаувад очень обрадуется», — подумал Абд ар-Рахман. Вскоре бродячий театр прибыл в аз-Зарку и был радушно принят феллахами всей деревни. Детишки сопровождали актеров, помогая тащить свертки с одеждой и цветной бумагой для декораций. Их предстояло сделать здесь, на месте выступления.

Абуль-Фаувад загнал своих овец в угол сарая, расчистил помещение, принес деревянные суфы и устроил всю труппу на ночлег.

Утро начиналось с репетиции. Двор оглашался звуками флейты — музыкальное вступление, потом пела Бадиа. Веселые песни молодого поэта и композитора пришлись по вкусу всем соседям. Женщины и дети бросали свои занятия и усаживались во дворе, наслаждаясь небывалым развлечением. Бадиа прерывала пение и просила угнать блеющих овец. Тогда дети Абуль-Фаувада, верные поклонники аль-Хамиси, бросались к овцам и уводили их со двора.

Когда все было готово к выступлению, стали искать помещение для театра. К счастью, нашелся брошенный дом на окраине деревни. Абуль-Фаувад со всей своей семьей взялся навести порядок. Побелили стены, подправили пол, помогли раздобыть у соседей несколько керосиновых ламп. Было много тревог и волнений. Но вот настал день первого спектакля. Феллахи, их жены и дети приоделись в праздничные одежды и пришли в назначенный час. Наспех сколоченные скамьи были заполнены зрителями. Понравится ли им представление?

Аль-Хамиси, в гриме и одежде пастуха, заиграл на флейте. На сцену вышла Бадиа в венке из живых цветов — настоящая Исида. Она отлично спела любовную песнь пастушки, а пастух вторил ей на флейте. Веселых и грустных песен было много. Успех был огромный. Потом выступили молодые актеры со смешной пьесой о глупом султане и умном слуге. Султан был толстый, с брюхом из пуховой подушки, а слуга, смазанный сажей, выглядел настоящим нубийцем с юга Судана. В аз-Зарке еще ни разу не было такого забавного представления. Обычно, когда бродячие актеры приходили со своим спектаклем, они изображали доброго и умного султана, а глупый и невежественный слуга во всем угождал господину, но при этом получал колотушки. Незадачливый слуга не смешил, а только вызывал раздражение. А в этом театре все было наоборот и очень понравилось феллахам, не избалованным веселым зрелищем. Глупый султан и умный, лукавый слуга понравились зрителям.

По вечерам шел спектакль, а днем Абд ар-Рахман сочинял новые песни, подбирал музыку, менял самодельные декорации и радовался успехам.

После аз-Зарки были и другие деревни, где так же находился пустой сарай или заброшенный дом. «Театр аль-Хамиси», как его назвали участники действия, имел успех. Они ездили из деревни в деревню, трудились день и ночь, но обнаружили, что зарабатывают только на скудное пропитание. Когда на спектакль случайно попадали господа из богатых поместий, они предрекали Бадии блестящую карьеру. А когда узнали, что драматургом, режиссером и композитором, а также актером является Абд ар-Рахман аль-Хамиси, они удивлялись, почему он тратит свой талант на безграмотных феллахов? «Эти темные феллахи ничего не смыслят в искусстве, а перед ними разыгрывается подлинная комедия, достойная городского театра».

Через полгода театр аль-Хамиси вернулся в Каир. Труппа рассыпалась. Каждый искал себе новую работу. Искал работу и аль-Хамиси. Его беспокоило здоровье матери. Она стала еще более беспомощной, очень кашляла, жаловалась на одышку. Денег не было. Муж Аиши, владелец мебельного магазина, разорился.

Среди бесконечных огорчений и печалей вдруг пришла неожиданная радость. Али-Мухаммед принес литературный журнал «Аль-Рисаля», в котором было опубликовано первое стихотворение Абд ар-Рахмана аль-Хамиси — «Крик».

— Как это случилось? Это самый популярный журнал в Египте. Да и в странах Арабского мира. Как попало к ним мое стихотворение? — Радость и удивление светились в глазах Абд ар-Рахмана.

— Я положил твое стихотворение в конверт и послал, — признался Али-Мухаммед. — Мне оно понравилось: почему, думаю, не послать? Может, и им понравится? И вот пожалуйста!

Они смеялись, читали и перечитывали, удивлялись, решили послать еще несколько стихотворений. А вдруг напечатают?

Аиша плакала над этим журналом, читала стихотворение и не верила, что оно принадлежит ее сыну.

— Какое счастье! — твердила она, прижимая к груди журнал. — Я дождалась радостного часа. Есть бог, он мне помог! Разве не удивительно? Моему Абд ар-Рахману на днях исполнится восемнадцать лет, а он уже печатается. Как печально, сынок, что твоя поездка в деревню не дала тебе достойного заработка. Лучше бы ты не ездил, а писал стихи.

— Напрасно ты так думаешь, мама. Я не заработал денег, но я увидел жизнь бедных феллахов. Когда я учился в аз-Зарке, я не мог понять того, что узнал сейчас. Я был еще мал. Труд египетского феллаха подобен труду раба при фараонах. Помещики жадны и жестоки. Горько смотреть на беспросветную жизнь людей земли.

— Тебя спрашивает молодой человек из деревни, — сообщила Бусайна, заглянув в щелку двери.

Аль-Хамиси поспешил к гостю. Оказалось, что отец прислал ему десять фунтов. Просил передать, что накопил немного денег, чтобы помочь Абд ар-Рахману приодеться.

Аль-Хамиси был растроган вниманием отца. Он знал, что эти десять фунтов — целое состояние в деревне. Их долго копил отец. Но если уж послал, то надо воспользоваться лучшим образом. Ему давно уже хотелось побывать в опере.

— Сегодня счастливый день, — сказал аль-Хамиси другу. — Я приглашаю тебя в оперу.

Вместе с Али-Мухаммедом они тут же, не откладывая, остановили извозчика и поехали в оперу за билетами. Аль-Хамиси думал о том, что сможет наконец купить нужные ему книги. Купит нарядное платьице сестричке, внесет взнос в Народный университет, где начал учиться на факультете филологии.

Вдруг аль-Хамиси обратил внимание на возницу. Хозяин этого старого, ободранного экипажа был худ, как скелет. Лицо его было желтого воскового цвета, печальные слезящиеся глаза. Кашель сотрясал его тело.

— Мне кажется, бедный возница болен туберкулезом, — прошептал аль-Хамиси, обращаясь к Али-Мухам-меду. — Он немыслимо худ, а как кашляет. Бедный человек!

Когда они подъехали к театру, аль-Хамиси протянул извозчику свои десять фунтов. Это была одна ассигнация.

— Помилуй бог! — воскликнул бедняга. — В жизни не держал в руках таких денег. Дай мне мелочь, я ведь не могу разменять эти деньги.

— Бери, не надо разменивать, — сказал аль-Хамиси, покидая экипаж.

Извозчик кинулся за ним, протянул ассигнацию и снова попросил мелочь.

Али-Мухаммед взял деньги и сказал, что разменяет у лавочника. Но аль-Хамиси не согласился. Он сунул деньги вознице и, взяв под руку друга, поспешил с ним к дверям театра.

— Ты сумасшедший! — воскликнул Али-Мухаммед. — Что ты сделал? У тебя нет и монетки на трамвай, а ты отдал первому попавшемуся целых десять фунтов. Я догоню его и заберу.

— Ты прав, у меня нет даже мелочи. Мы не пойдем в оперу и домой вернемся пешком. Но мы помогли несчастному, который так тяжко болен. Он не может больше погонять свою дохлую лошадку. Как только у меня появятся деньги, я тотчас же приглашу тебя в оперу. А пока прошу прощения!

— Если ты отдал все свое достояние в здравом уме, то ты святой! — сказал Али-Мухаммед, прощаясь с другом.

Через несколько дней многие друзья аль-Хамиси называли его святым.

— Но в отличие от святых дервишей, — говорил смеясь Али-Мухаммед, — наш святой не просит у прохожих помощи, а отдает последнее прохожему, который ничего не просил, а наоборот, умолял забрать у него деньги, свалившиеся с неба.

Работы не было. Аль-Хамиси целые дни что-то писал, закрывшись в крошечной комнате. Аиша не решалась спросить, над чем он работает. Но настал день, когда он сам обратился к матери.

— Мама, я дал клятву. Послушай мое стихотворение. Оно называется «Клятва».

Это начало, милая мама, когда допишу, прочту тебе.

— Я все понимаю, мой друг. Ты не напрасно скитался по бедным деревушкам долины Нила. Дай тебе бог долгих и счастливых лет. И пусть расцветает твой талант!

Это были едва ли не последние слова матери.

В тот день, который остался в памяти на всю жизнь, отчим уехал в Суэц, где жили искусные мастера мебели. Они выполняли заказ для мебельного магазина. Абд ар-Рахман вернулся домой в сумерках. Он застал мать в постели. Она непрерывно кашляла, лицо пылало, ее мучил жар.

— Тебе плохо, мама, я пойду за доктором, — воскликнул испуганный Абд ар-Рахман. — Есть ли сколько-нибудь денег?

— Есть десять фунтов, — ответила Аиша, — возьми в шкатулке. Зови врача, — прошептала она едва слышно, — мне худо.

Врач жил недалеко. Вскоре он пришел, прописал лекарство и, прощаясь с Абд ар-Рахманом на пороге дома, сказал, что больная в очень плохом состоянии. Абд ар-Рахман отдал врачу пять фунтов и собрался в аптеку. У него оставалось еще пять фунтов, и он подумал, что этих денег достаточно для покупки лекарства.

Мать не сразу отпустила Абд ар-Рахмана. Она прижала к горячим губам его руки и долго не отпускала. Потом она попросила не уходить. Не пускать к ней Бусайну, которая притаилась в соседней комнате и, стоя за дверью, пыталась подслушать разговор брата с матерью. Но ей ничего не удалось услышать. Аиша молча смотрела на сына, словно прощалась. Лишь поздно ночью, когда Аиша задремала, он поспешил в аптеку. Пошел кратчайшим путем, через темные переулки, едва различая дорогу. Вокруг ни души. Тишина и темнота. Вдруг вспыхнул ручной фонарик, и грубый голос из темноты потребовал деньги. Перед ним был вор.

— Ты что молчишь! — крикнул он, протягивая руку с ножом. — Дай деньги, видишь, какой у меня нож?

Абд ар-Рахман протянул вору деньги и сказал, что эти пять фунтов нужны для покупки лекарства умирающей матери. В доме нет и пиастра, он идет в аптеку. Вор спрятал нож, протянул Абд ар-Рахману пять фунтов и предложил проводить его до аптеки, на случай, если встретится другой грабитель.

Они получили лекарство, и вор проводил Абд ар-Рахмана домой. Увидев умирающую, вор вынул из кармана десять фунтов и подал их Абд ар-Рахману.

— Я не оставлю тебя в такой беде, — сказал он и попросил разрешения остаться в доме до утра.

Аиша умерла на рассвете. Вор принял самое горячее участие в печальной церемонии. Он покинул дом Аиши после похорон. Уходя, он сказал Абд ар-Рахману, что считает себя его другом и всегда будет готов помочь в трудную минуту.

Вскоре аль-Хамиси получил извещение из деревни о смерти отца. Он так же, как и мать, долго болел, но ни разу не смог воспользоваться услугами врача. Это было недоступно бедному феллаху.

Печаль и одиночество обрушились на юношу, еще не узнавшего жизни, не постигшего радости светлых дней.

— Почему так много горя? — вопрошал он неведомое божество. Его скорбь вылилась в горестных стихах.

Отчаяние Абд ар-Рахмана было безгранично. Почему так жестока судьба? Как случилось, что он не успел помочь матери? Не заработал денег на врачей, на лекарства. Он так мечтал заботиться о маме. Она была так добра. Она была так красива. Как жить в полном одиночестве? Когда он был мальчиком, его никогда не покидала надежда вернуться к маме. Он вернулся… Поздно! Поздно! Как жестока жизнь! Каким сильным нужно быть, чтобы выжить. Отчим сказал, что на днях покидает Каир, где ему не было счастья. Он забирает с собой Бусайну, уезжает к своим братьям, они обещали ему помочь.

— Ты уже взрослый, устраивайся, Абд ар-Рахман, — сказал он через несколько дней, укладывая вещи. — Я не предупредил тебя, квартира сдана хозяину. Сегодня он займет ее. Поищи себе ночлег.

Абд ар-Рахман простился с Бусайной, которая не переставала плакать и умоляла поехать с ними. Она полюбила своего старшего брата и помнила, с какой любовью мама встретила сына. Но что делать? Жизнь жестока.

Аль-Хамиси разыскал свой старенький портфель, сложил в него несколько рубашек, бритву и зубную щетку — все его достояние. Значительное место заняли рукописи. Теперь он будет все это таскать с собой. Денег хватит на несколько завтраков. Отныне он среди многих бездомных жителей богатой египетской столицы. Он будет проводить ночь на скамье в парке. А больше негде.

Первые несколько ночей он не мог уснуть. Не мог приспособиться. Не мог улечься на узкой и короткой скамье. Надо было суметь подобрать ноги, чтобы не висели, портфель положить под голову. Лучше было сидеть. Но кто бы мог подумать, что сидеть на жесткой скамье целую ночь — настоящая пытка.

Как-то, дождавшись утра, аль-Хамиси побрел по узеньким улицам старого города и вдруг увидел Бадиу. Она радостно бросилась к нему:

— Абд ар-Рахман! Какая счастливая встреча! Я часто думала о тебе, беспокоилась. Нашел ли ты работу? Как устроился? Мне повезло. Я разучила все твои песни из нашего репертуара и постоянно выступаю в одном хорошем ресторане. Я довольна! Видишь, даже приоделась. У меня есть деньги. — Она весело щебетала и, не услышав ни одного слова, вдруг остановилась и спросила: — Что с тобой, Абд ар-Рахман? Ты так печален. Что-нибудь случилось?

— Много горя, — ответил аль-Хамиси. Он рассказал обо всем, что произошло в его семье за последнее время. Рассказал о том, что нет у него крыши над головой и надо искать работу, а если не найдешь — погибнешь.

— Это ужасно! Это невозможно допустить. Ты не должен ночевать на бульваре. Ты пойдешь со мной, мы будем жить на заработанные мною деньги. Я тебе обязана своими успехами. Твои песни помогли мне сделать карьеру.

Меня охотно слушают. Даже есть поклонники, которые приходят в ресторан, чтобы услышать Бадиу.

— Ты очень добра, Бадиа. Но я не могу воспользоваться твоей добротой. Мужчина должен сам добывать свой хлеб. Недостойно мне быть иждивенцем.

Они простились. Больше аль-Хамиси не встречал Бадии, своей первой любви, светлой и чистой.

Бездомный Абд ар-Рахман аль-Хамиси ночевал на бульварах. На восходе солнца он вскакивал со своей узкой скамьи, брал портфель и отправлялся искать работу.

Вчера ему обещали временную работу корректора в одной маленькой, захудалой газете. Он пришел в редакцию за несколько часов до открытия, неподалеку — кафе «Баб аль-Хальк», здесь пили кофе журналисты, но Абд ар-Рахману не на что было выпить кофе, и он ходил вокруг дома, чтобы убить время.

Кто-то окликнул его. Неужто Ахмед-Мухаймар, старый школьный товарищ? Откуда? Не ожидал такой встречи! Они радостно обнялись. Ахмед тоже раньше сочинял стихи. Есть о чем поговорить.

— Поздравляю, Абд ар-Рахман! Тебе повезло! Ты сразу забрался на Олимп. Я рад! Только что прочел в журнале «Аль-Рисаля» два твоих стихотворения.

Ахмед сиял от восторга, он искренне рад, обнимал и целовал аль-Хамиси, не ведая, что принес другу необыкновенный сюрприз.

— Покажи журнал! — попросил Абд ар-Рахман. — Я его еще не видел.

Он схватил журнал, быстро раскрыл. «Я и ты» напечатано. А вот и другое стихотворение. Удивительно! Может быть, еще напечатают? Ведь он послал не менее десятка своих стихов.

— Я никогда не был в этой редакции, — признался аль-Хамиси. — Послал стихи просто так. Без всяких надежд. Там печатают известных богатых, а я для них — никто.

— Но ведь печатают! В таком журнале! Иные десятки лет добиваются этой чести, а ты удостоился в начале пути. Хороший признак. Пойдем в кафе, посидим, поговорим. Тут должны прийти мои товарищи. Им нужны какие-то песенки для фильма. Платят мало, но все же. Хочешь подработать?

Ахмед-Мухаймар вдруг обратил внимание на печальное лицо друга.

— Очень хочу. Я пока еще не у дел. Нет постоянной работы. — Абд ар-Рахман не стал рассказывать о своих бедах, о том, что нет крыши над головой и кофе в этом дешевом кафе ему недоступно.

— Я заплачу. Пойдем.

Друзья заняли столик и заказали кофе. В ожидании его Ахмед-Мухаймар снова открыл журнал и прочел:

Хорошо! — сказал он. — У тебя талант.

Пришли товарищи Ахмеда. Познакомились, посмотрели журнал, пришли в восторг.

— Что же ты молчал, Ахмед, не сказал нам, что знаком с таким хорошим поэтом! — Молодой человек с крошечными черными усиками и темными лукавыми глазами с укоризной обратился к Ахмеду. А потом пожал руку аль-Хамиси и тут же предложил написать для фильма десять песен.

— Я должен познакомиться с сюжетом фильма, когда можно это сделать? — Аль-Хамиси уже решил, что при любых обстоятельствах возьмется за эту работу, но счел нужным предупредить, что напишет лишь в том случае, если ему понравится замысел сценариста.

— Сейчас все узнаешь! — воскликнул молодой кинодеятель с черными усиками. Заказал кофе, закурил сигарету и стал рассказывать малопривлекательный сюжет.

Аль-Хамиси делал себе какие-то пометки. Дослушал. Подумал, что продает душу дьяволу, но тут же сказал, что песни будут готовы к завтрашнему утру.

— Так скоро? — обрадовался заказчик. — Это нас устраивает! Только должен тебя предупредить, нужна моя подпись. А что касается оплаты, я думаю, ты не взыщешь.

Полфунта за песню. При такой быстрой работе можно хорошо заработать.

Последние слова Абд ар-Рахман пропустил мимо ушей. Его мучила мысль о том, что негде сесть писать. На скамье в парке не напишешь.

— Уговорились! — сказал аль-Хамиси и поднялся, чтобы проститься.

Когда Абд ар-Рахман скрылся в дверях редакции маленькой, ничтожной газетки, Ахмед-Мухаймар обрушился на товарищей с упреками:

— Как вам не стыдно! Как можно так нагло грабить человека. Я знаю, вы получите по десять фунтов за песню, а человеку, который в нужде, вы даете полфунта. Нет у вас совести!

— За ночь заработать пять фунтов — совсем неплохо, — заметил лукавый молодой человек с черными усиками.

Второй, меланхолически настроенный, с бородавкой на правой щеке, что-то искал в своей папке, а потом вытащил рукопись и сказал, что завтра же предложит этому поэту написать песни для нового сценария.

— На этот раз, — предупредил он товарища, — будет стоять мое имя под песнями.

Молодые люди были на побегушках у маститого постановщика и выполняли его поручения. Сейчас им досталась легкая пожива, они были довольны. Ахмед, рассерженный и возмущенный, сухо раскланялся и подумал, что только беда может заставить талантливого поэта продавать свое имя бездарным дельцам.

Всю ночь Абд ар-Рахман писал песни для фильма. Вспоминая сюжет, он подумал, что грех ему писать стихи для такого бездарного фильма, но что делать? Сегодня он пристроился в этом темном углу железнодорожного вокзала, а завтра?

Громыхали поезда, сновали люди с мешками и корзинами, плакали дети. В этом зале третьего класса был нестерпимый, устойчивый запах чеснока и лука. Кто-то учинил драку, бился в припадке эпилептик, а он писал.

Рано утром аль-Хамиси уже бродил вблизи кафе «Баб аль-Хальк». Он устал. От бессонницы и голода кружилась голова. Но впереди была надежда на какие-то перемены.

Может быть, небольшие, но все же…

Вот и заказчики. Они прочли песни и ласково поглядели на поэта.

— Получай пять фунтов!

Абд ар-Рахман посмотрел на довольное лицо с усиками, и ему показалось, что перед ним хитрый кот, завладевший миской сметаны.

— Прочти сюжет другого фильма, — предложил меланхолик, протягивая папку. — Можешь взять с собой эту рукопись. Нужно двенадцать песен. На этот раз в титрах должно быть мое имя. Оплата такая же.

— Согласен!

Абд ар-Рахман забрал папку и подумал о том, что напрасно мама говорила, будто в наше время нет рабов. Есть даже литературные рабы. Она бы опечалилась, узнав, что ее сын в числе этих безымянных исполнителей чужой воли. Они тратят свой талант на проходимцев, но иначе ведь не проживешь.

Вот он получил пять фунтов и сегодня может переночевать под крышей, может съесть обед. Он мог бы даже накормить малыша, который вчера ночью просил у него кусочек хлеба. «Пусть подписывает сам черт, — думает Абд ар-Рахман. — Надо выбраться из этой гнусной паутины нищеты. Поработаю на захудалых киношников, а для души у меня будет ночь. Ночь под крышей — это не вокзал, можно написать самое главное, самое сокровенное. Можно поразмышлять над сложной жизнью. Можно помечтать о том золотом веке, когда для людей будет уготована справедливость. Но кем уготована? История говорит о том, что нужно своими силами добиваться справедливости, бороться со злом. Можно ли рассчитывать на справедливость со стороны английских капиталистов, завладевших богатствами Египта? Меняются правители, партии, короли, а нищета преследует бедных людей, именно тех, кто создает благополучие разжиревшим богачам».

Вчера, когда он зашел в редакцию маленькой газеты, где ему была предложена работа корректора, он посчитал, что счастье улыбнулось ему. Он согласился на самые неподходящие условия, только бы иметь постоянную крышу над головой. Кстати, сидя в ожидании редактора, он прочел в журнале восторженную статью о новом короле Египта, Фаруке. Король всего год царствует на престоле, а уже прославлен своим обжорством и беспримерной тупостью. Под фотографией жирного человека с глупым лицом было написано о посещении Александрии, где король купил новый дворец и приобрел несколько тысяч федданов плодородной земли в долине Нила.

«Известно, что король имеет семь дворцов, — подумал аль-Хамиси, — в каждом может переночевать тысяча человек, а по земле Египта бродят десятки тысяч бездомных».

Было противно читать эту статью. Аль-Хамиси подумал, что надо предложить редактору статью о каирских бульварах, где ночуют бездомные люди, потерявшие работу, здоровье и право на человеческое существование. В дни бродяжничества он встречал их повсюду. Он видел толпы ребятишек, снующих на улицах столицы в надежде выпросить монетку или кусочек хлеба. Грязные, полуголые дети пытались заработать что-либо для тех, кто сидит дома без надежды поесть. Бывало, семилетний паренек выпрашивает сигарету, потом еще несколько сигарет и, умудрившись продать их такому же нищему юноше, спешит купить несколько маленьких лепешек, чтобы поесть и поделиться с братьями.

«Поработаю несколько дней корректором, а потом предложу редактору небольшой репортаж, — подумал Абд ар-Рахман. — Газетка раскупается бедняками, она самая доступная и дешевая. Люди прочитают и поймут, что нельзя терпеть монарха. Такая статья может повысить тираж. А может быть, редактор согласится на несколько таких статей?»