Рыжие братья

Глава 9 Свадебный пирог

Альберт Редмэйнес счел долгом бросить дела в Италии и прибыл в Англию. После долгого путешествия Дженни встретила его в Дартмуре.

Это был небольшого роста человек с большой рыжей головой на коротких плечах и умными серыми глазами. Ничем, кроме волос, он не напоминал своих грозных, мускулистых, грубо скроенных братьев; он говорил тихим голосом и перенял от итальянцев манеру жестикулировать.

— О, если бы Питер Ганс был здесь! — беспрестанно восклицал он, слушая рассказ Дженни о подробностях трагедии.

— Они взяли с собой полицейских собак, дядя Альберт, и мистер Брендон лично руководил розыском. Собаки обнюхали пещеру, побежали по подземному ходу, вышли на площадку на середине скалы и внезапно потеряли след. Их подымали на самый верх скалы, где начинается поле, спускались вниз к самому морю, — они ничего не могли найти.

— И ничего не известно… о… о Роберте?

— Ничего.

— Он исчез, не оставив никаких следов.

— Кругом все было поставлено на ноги; полиции помогали местные жители, гражданские власти. Ни одна живая душа не видела дяди Роберта, никто не знает, что с ним случилось после этой страшной ночи.

— О брате Бендиго тоже, — пробормотал Редмэйнес. — Случилось то же, что с убийством бедного мужа, — пятна крови, и больше ничего!

С приездом дяди Альберта Дженни оживилась и погрузилась в домашние хлопоты, стараясь устроить гостя возможно удобнее.

Первую ночь Альберт Редмэйнес спал хорошо, но наутро начал жаловаться на тоску и неприятное, томительное настроение. Ему не нравилось «Воронье Гнездо», и он не выносил постоянного рокота моря. Поговорив с Марком Брендоном и расспросив Дориа, он окончательно перестал что-либо понимать в случившемся; всем было ясно, что ждать от него совета или помощи не приходилось. С наступлением темноты он нервничал и заявлял, что при первой же возможности хочет вернуться домой, в Италию.

— Эх, если бы Питер Ганс был здесь! — восклицал он ежеминутно. Дженни предложила ему вызвать Питера Ганса в «Воронье Гнездо», не зная, впрочем, какая была от этого польза. Альберт Редмэйнес объяснил:

— Ганс мой лучший друг, единственный в мире друг, если не считать синьора Виргилия Поджи, моего соседа, знаменитого ученого и товарища по работе в течение двадцати пяти лет. Питер Ганс тоже знаменитый человек, хотя слава его другая. По профессии он сыщик, но он всесторонне образован и так замечательно знает людей, что слушая его, словно читаешь интереснейшую книгу о человечестве. Я лучше знаю книги, чем людей, и как раз это обстоятельство и послужило причиной нашего знакомства. Мне пришлось помочь ему в любопытном деле, где полиция никак не могла доказать подделки старинной рукописи времен Медичи. Я ему помог, и с того дня началась наша дружба. Этот Питер — он американец — замечательнейший и интереснейший человек!

Альберт так расхваливал своего друга, что слушатели начинали пожимать плечами. Тем временем Джузеппе Дориа поднял вопрос о себе. Он хотел оставить службу и спрашивал Брендона, не встретится ли препятствий со стороны закона к тому, чтобы он покинул эти места.

— Я не могу здесь жить, — настаивал он. — Если вы ничего не имеете против, я перееду в Лондон.

Ему пришлось, однако, остаться на несколько дней, пока официальное следствие об убийстве не закончилось. Следствие не обнаружило ничего нового и пришло к заключению, что Бендиго Редмэйнес, по-видимому, убит, а его брат Роберт, по-видимому, исчез. Большей уверенности судья не счел себя вправе выразить, так как тело убитого найдено не было, а история Роберта Редмэйнеса оставалась непонятной и загадочной. Сходство нового убийства с убийством в Фоггинторе не только не давало ключа к разгадке, но еще больше путало дело, так как решительно ничего общего нельзя было найти между мотивами обоих преступлений.

Альберт Редмэйнес оставался в усадьбе брата ровно столько, сколько того требовали его долг и обязанность посильно помочь полиции в ее розысках. Он не переставал жаловаться на отсутствие Питера Ганса.

— Он собирается прибыть в будущем году в Европу, и если бы он был здесь, я уверен, он бы сразу разобрался, в чем тут дело. Не думай, говорил он Дженни, — что я хочу преуменьшить заслуги Брендона и полиции, но ведь ты сама видишь, они не привели ни к чему.

Ученый уехал, пообещав Дженни немедленно написать в Америку и сообщить своему другу все подробности страшной трагедии, почти уничтожившей семью «рыжих Редмэйнесов».

Уезжая, он сердечно простился с племянницей и взял с нее слово, что она приедет к нему на озеро Комо, как только получит возможность покинуть Англию.

Он не заметил ее расположения к Дориа и страсти, сквозившей в каждом взоре итальянца; но нашел Джузеппе очень живым собеседником и симпатичным малым. Перед отъездом он подарил ему денег и обещал, в случае нужды, дать рекомендацию на новое место.

После отъезда Альберта Редмэйнеса следствие об убийстве его брата постепенно глохло и застывало. Никаких новых улик или сведений не обнаруживалось. Полиция все меньше интересовалась делом. Роберт и Бендиго Редмэйнесы словно исчезли с лица земли. Из всей семьи оставались только Альберт и его племянница, — и Марк Брендон с грустью должен был проститься с красивой вдовой и переехать из Дартмура в Лондон, где его ждали неотложные дела.

Прощаясь, он усиленно советовал ей возможно скорее оставить «Воронье Гнездо» и ехать в Италию к дяде, прося в то же время помнить, что он всегда будет счастлив помочь ей и оказать любую услугу, какая будет в его власти и силах; она горячо поблагодарила его.

— Никогда, никогда я не забуду вашей доброты и участия. Вы не знаете, как я вам благодарна, мистер Брендон. Все то, что я пережила здесь, стоит передо мной как страшный кошмар, и единственным утешением для меня будет воспоминание о вашей дружбе. А об этом страшном деле позабудем и предадим его Божьему суду.

Марк остро чувствовал разлуку, но, прощаясь, Дженни ничем не оживила его надежд. Она обещала писать о себе, но сомневалась, что примет предложение Альберта Редмэйнеса ехать в Италию. Марк простился, сознавая свое бессилие бороться с Дориа и чувствуя, что если Дженни поедет на озеро Комо, итальянец, конечно, последует за ней.

Джузеппе, однако, был всецело занят собственными делами и хлопотал об устройстве на новую службу. Отвозя Марка в моторной лодке, он говорил, что в скором времени надеется получить хорошее место в имении на берегу Темзы.

— Надеюсь все же, что мы скоро опять увидимся, — сказал он, — и вы тогда услышите об одной необыкновенной истории, в которой Дориа будет главным героем.

Марк нетерпеливо слушал итальянца, но итальянец не обращал внимания на недовольное выражение его лица, болтал всю дорогу и между прочим вновь заговорил об убийстве Бендиго Редмэйнеса.

— Вы знаете, что меня больше всего удивило в этом таинственном деле? Вы, Брендон, — заявил он, плохо скрывая насмешку. — Мы вес знаем, что вы замечательный сыщик, а оказалось, что вы не лучше нас, обыкновенных смертных. Впрочем, меня это удивляло только вначале, теперь я уже не удивляюсь.

— Я наглупил и признаюсь в этом. В первые дни я упустил ключ к загадке, и потом уже не мог найти. Но почему вы говорите, что больше уже не удивляетесь? Вы решили, что я собака, лишенная чутья?

— О, нет, мой друг, совсем нет. У вас замечательное и редкое чутье. Но… в Италии у нас говорят: «Наденьте на кошкины лапы перчатки, и она станет неспособна ловить мышей». Когда мадонна стала вдовой, вы оказались в перчатках.

— Что вы хотите сказать?

— Вы сами знаете, что я хочу сказать!

Брендон сердито замолчал, а Джузеппе, усмехаясь, стал что-то напевать под нос. Джузеппе сказал:

— Что-то говорит мне, что мы с вами еще встретимся, Марк.

Марк пожал плечами и недовольно ответил:

— Вероятно.

В течение нескольких месяцев сыщик, однако, ничего не слышал ни о красивой вдове, пленившей его сердце, ни о красивом итальянце, воспоминание о котором портило ему настроение. Он был очень занят и вскоре восстановил свою поколебленную репутацию блестящим окончанием одного сложного и запутанного дела. Но успех не утешал его, а в сердце сочилась незаживавшая рана.

Однажды он получил от Дженни короткое извещение, что она собирается побывать в Лондоне перед отъездом в Италию; мысль, что она будет жить у дяди, несколько успокоила Марка. Он поспешил написать вдове в «Воронье Гнездо», но не получил ответа. Оставалась ли она в Дартмуре, была ли в Лондоне или уехала в Италию, он не знал. На всякий случай он отправил длинное письмо в адрес Альберта Редмэйнеса, но и это письмо осталось без ответа.

Наконец пришло объяснение. Дженни, по-видимому, приезжала в Лондон, но по некоторым причинам не дала знать об этом Брендону. Мысли ее были заняты другим, и жизнь была полна иных забот.

В марте Брендон получил небольшую посылку по почте. Развернув, он нашел в ней кусок свадебного пирога. К пирогу была приложена записка в одну строчку: «В знак признательности и преданности от Дженни и Джузеппе Дориа».

На почтовом штемпеле посылки стояло название пограничного итальянского городка Вентимильи, находившегося, насколько помнил Брендон, неподалеку от разрушенных поместий Дориа.

Марк понял, что его мечтам пришел конец. Последняя надежда умерла.

Он не мог отделаться от неприятного чувства недоумения и разочарования — не за себя, а за Дженни. Неужели он обманулся в ней? Было совершенно невероятно, что вдова, такими горькими слезами оплакивавшая несколько месяцев тому назад трагически погибшего мужа, так быстро утешилась.