Рысюхин, наливайте на всех!

Глава 16

Надо сказать, что думать, чем занять вечер не пришлось — вернувшийся из Тальки Влад с Лукошкиным и подтянувшимся за компанию Кнутом радостно завалили меня кучей дел, связанных с поселением и предприятиями. Надо сказать, совсем уж рутинную текучку не тащили, понимали, что попытку свалить на меня свои прямые обязанности я замечу и обижусь, но и без того вопросов хватало. На этом фоне Кнут, который уже наладил работу лесопилки и начал скучать, стал своего рода отдушиной. Он принёс свои соображения по улучшению пресса для торфяных брикетов, я в ответ вынул свои…

Ну, что сказать? В целом мысли сошлись: обе пришли к идее горизонтального пресса с открывающейся после прессования торцевой крышкой, через которую поршень выдавливает продукцию. Различия были в деталях. Дед, глядя на эскизы норвежца обозвал его «сумрачным тевтонским гением», а проект в целом — «карманные часы с кукушкой». У меня выходной торец был откидным, с петлями в нижней части и запорным штырём вверху, который открывался вручную. У Кнута — запорная плита отодвигалась в сторону по направляющим при помощи отдельного механизма, а в рабочем положении запиралась системой клиньев, которые — да, тоже имели свой привод. Он даже предусмотрел специальное устройство, которое очищало бы направляющие от мусора. Прав дед — только кукушки и не хватало. И так во всём! Например, шток поршня у него был телескопическим. То есть, внутри основного, толстого штока, который обеспечивал прессование, он поставил второй гидроцилиндр поменьше, для выдавливания готовых брикетов наружу.

— Нет, Кнут, мы не будем ставить на выходе шатун с циркулярной пилой для отрезания равных кусков. И синхронизированные с ним через эксцентрики прижимы не будем делать, как и синхронизацию всего этого с поршнем. Дело даже не в том, как скоро эта твоя «рука смерти» отхватит какому-нибудь ротозею руку или ухо. Просто потому, что ты скажешь: «можно поставить ограждения». Первые две недели работники задолбаются останавливать систему для чистки и настройки, а мы — замучаемся икать, когда нас будут вспоминать матом. В начале третьей же просто отключат всё это нафиг раз и навсегда. Кстати, ограждения начнут снимать «чтоб не мешали» уже на третий день.

Я предлагал поставить сразу за откидной дверкой полуметровой длины короб, между ним и прессом — направляющие. Под всем этим — конвейерная лента, которая заканчивается одновременно с коробом. В расчёте на то, что от цельного «стержня» куски будут отламываться под собственным весом, а крыша направляющей не даст всей заготовке упасть в ящик целиком. Но механика до нервной дрожи коробила мысль, что куски будут отламываться совершенно случайного размера, так что в качестве компромисса решили поставить падающий косой нож, который в моём мире не получил названия «гильотинный» в связи с отсутствием в истории доктора Гильотена, а я его едва не произнёс под влиянием деда. В итоге в половине одиннадцатого вечера Кнут убежал к себе с эскизами своими, моими и нарисованными в ходе разговора, а также с пятью сотнями рублей «не опыты».

— Спасибо, Юри! — Он произносил моё имя так, с ударением на «и». Дед, услышав первый раз, долго ржал у меня в голове, приговаривая, мол, хорошо, что не яой, а потом отговорился своим привычным «долго объяснять».

— Да не за что, это для моей же пользы, в конце концов.

«Ага, а заодно факт оплаты работ поможет опротестовать патент, если он захочет оформить таковой в одну морду».

— Нет-нет, я за последние годы совсем закис с этой лесопилкой, вы вернули мне возможность творчества!

Сегодня в Викентьевке был банный день, но мне не хотелось к кому-нибудь напрашиваться, а посещение общественных бань — построили уже и такую — деду было не по душе, а мне ещё и не по чину. Если, конечно, это не специальное заведение для благородных. Невелика потеря — завтра буду у себя в общежитии, там есть всё, что нужно, лучше лягу спать пораньше.

Вот когда я научусь правильно рассчитывать время в пути? Выехал не очень-то и рано, в девять утра, успев утром ещё раз пройтись с Владом по текущим делам. Думал часа за четыре с половиной доехать до Рогачёва — он ближе всего к геометрической середине пути, хоть и несколько дальше неё, там часок отдохнуть, пообедать и в шесть — половине седьмого быть уже в общежитии. Но почему-то не учёл, что по объездной «тропе» вокруг болота придётся ковылять как минимум минут сорок. И что через Осиповичи просто так не проскочишь. Немного отыграл затраты на трассе, где удалось разогнаться до сорока, а временами и до сорока пяти километров в час, но всё это с запасом «съел» Бобруйск, через который тащился со скоростью, не намного превышающей пешеходную. В итоге около часа дня был только напротив входа в Бобруйский зверинец.

Так, стоп, Юрий Викентьевич! А с какого перепою, как дед выражается, ты собрался издеваться над собой и непременно ехать без остановки до самого Рогачёва? Ты кому-то должен? У тебя там встреча назначена? Опаздываешь куда-то? Эти простые соображения накрыли, как пыльным мешком из-за угла. А, собственно, на самом деле⁈ Что мне мешает остановиться здесь, в Бобруйске, здесь же и пообедать, а потом, если будет на то желание, и в Рогачёве остановиться тоже⁈

«Ну, слава сиськам! Не прошло и полгода как ты понял, что у тебя, как правило, нет жёсткого расписания и обязательного маршрута!»

«А подсказать, слабо было?»

«А воспитательный и обучающий моменты? Если тебе каждый раз подсказывать после туалета попу вытереть — то скоро без подсказки и перестанешь это делать!»

Вот включает он иногда «режим обучения», хоть порой мне кажется, что на самом деле сам забывает о чём-то или упускает из виду, а потом задним числом делает вид, что так и задумывалось. А ещё его странная привычка провозглашать хвалу всякого рода странным предметам и существах. Хоть каких-то Великих Ежей и перестал славить, уловив пару раз явное неудовольствие Рысюхи. Вот зачем что-то выдумывать, если всегда можно сказать просто: «Слава Рысюхе» — коротко, понятно и по делу!

Мелькнула было мыслишка, заехать в зверинец, обсудить предварительно возможность доставки к ним семейства кенгуранчиков, но даже сама идей очередных переговоров и обсуждений вызвала физически ощутимые тошноту и отвращение. Хватит с меня! В любом случае впереди ещё несколько встреч, от которых никак не отвертишься.

Останавливаться на обед в зоне пролегания туристических маршрутов не стал, уже успел убедиться в правоте деда, что в таких местах всё как правило и дорого, и невкусно, а зачем стараться, если клиент, хоть довольный, хоть нет сейчас вот уедет и вряд ли вернётся в ближайшие пару-тройку лет? Так что — не стоит, если не знаешь, конечно, скромных и не бросающихся в глаза заведений «для своих». Да и там могут, опознав чужого, нагреть на пару-тройку лишних рублей. Бывают, конечно, заведения, хозяева которых только-только стараются сделать себе имя — вот в таких как раз можно поесть недорого и вкусно, но их тоже надо знать, увы.

В пригороде неофициальной второй столицы губернии увидел скромную вывеску «У Семёныча». Заведение стояло на противоположной стороне улицы (или уже дороги?) и в глаза особо не бросалось. Я, честно говоря, даже проскочил мимо, но затормозил и, проехав немного назад, повернул туда.

«Знаешь, Юра, по правилам движения моего мира ты сейчас как минимум два штрафа заработал, причём заслуженных, поскольку действительно подвергал ненужной опасности жизнь и здоровье свои и окружающих»,

«Да ладно⁈»

«В штанах прохладно. Во-первых, создание аварийной обстановки: резкое внезапное торможение на перекрёстке, в тебя сзади запросто мог врезаться тот, кто едет за тобой. Во-вторых — движение задним ходом на перекрёстке».

«Ты говорил, что „как минимум“, значит, есть ещё что-то?»

Было неприятно, конечно, но замечания казались обоснованными.

«Почти было. Ты не пропустил встречных велосипедистов. Правда, до них ещё оставалось некоторое расстояние, так что вы почти нормально разминулись, но факт в том, что ты на них вообще внимания не обратил, и окажись они метров на сколько-то ближе — мог и сбить кого-нибудь, или обоих».

«Ещё и велосипеды попускать⁈»

«А что такого? Они не люди, или в движении не участвуют? Или ты возгордился, мол, у меня настоящий автомобиль, а не какая-то игрушка с педалями, а? Или, может, „что между ног — то не транспорт“, не думаешь так, нет?»

Выволочка была короткая и очень неприятная, в том числе и потому, что я понимал — всё по дело у заслуженно. Но тем временем пришла пора делать заказ. Мне посоветовали пельмени в горшочке, а к ним — сметану и, к моему удивлению, молоко.

«Да, точно, это тема! Серьёзно тебе говорю: горячие пельмени со сметаной и холодным молоком — классная вещь!»

— Давайте я вам на пробу стаканчик молока принесу, если не понравится — поменяю на квас или чай, как скажете.

— А давайте!

Пельмени оказались замечательными, вопреки опасению не развалились и не слиплись между собой в единую массу, как часто бывает при запекании. Такое ощущение, что их сперва обжарили, а потом стали запекать. А ещё сдобрили смесью мелких шкварочек и жареного лука. Сметану и зелень принесли отдельно, в плошке и на досточке соответственно. Хм, а подавальщица и дед правы были! Суть в том, чтобы пельмени были горячими, а молоко — холодным! Но и чашку чая в завершение обеда я всё же заказал. Получилось вполне недорого — во всяком случае, не дороже, чем попить чаю или кофе с выпечкой в центре Минска.

— Эх, были бы вы поближе к тем местам, где я часто бываю — стал бы постоянным клиентом! Но и так, по дороге при каждом случае заезжать буду!

В Рогачёве я всё же остановился и погулял — больше из принципа, чем по необходимости, и из любопытства закупил для последующей пробы и сравнения по пол ящика каждого из двух видов бобруйского пива, которое ещё в прошлом году хвалили жители Бобруйска, и для сравнения два вида речицкого в том же количестве. Ну, и пару бутылочек того, которое они ругали, для контраста и оценки объективности суждений.

Дорога до Быхова и дальше до Буйнич была много лучше той приснопамятной «короткой» — я её, наверное, до старости не забуду — но и далеко не гомельским трактом. Двадцать пять километров в час — это на ровном месте, а так около двадцатки приходилось держать. Надо было всё же ехать по восточному берегу, так получалось дальше, но вот по времени явно было бы быстрее. С другой стороны — не факт, мост через речку только в Быхове, причём деревянный и не внушающий особого доверия, а следующий — уже в Могилёве. Это ещё крюк, уже километров в тридцать, да ещё и значительная их часть — по большому городу. Нет, не было бы быстрее, нечего переживать впустую — принял решение, значит, надо выполнять.

Пропуск сработал нормально, фургон я поставил на стоянке перед главным входом в общежитие, поздоровался с Надеждой Петровной и в своей комнате просто рухнул в кресло. Усталость навалилась, как валун — не только от поездки, а от всей летней суеты разом. И это они называют отдыхом на каникулах⁈ Или это во мне дело? Да нет, ерунда-то какая — причём здесь я? Это был сарказм, если кто-то вдруг не догадался. Но даже шутить дальше сил нет — а ведь надо ещё сходить, съесть что-нибудь, из-за внезапного выезда бабушка ничего почти упаковать с собой мне не успела, а что и было, то съедено ещё вчера. И в душ сходить. И постель расстелить — жуть, сколько работы! Но минут через тридцать-сорок полудрёмы встряхнулся и нашёл в себе силы отправиться на ужин, а там и прочими делами по обустройству заново на старом месте заняться.

Утром после завтрака в почти пустой столовой под умеренно заинтересованными взглядами не очень ещё многочисленных студентов сел в фургон и поехал в МХАТ, на очередную репетицию смотреть, а заодно пообщаться с Машей и профессором. Сейчас, когда в академии находятся студенты трёх категорий, а именно: отбрасывающие хвосты залётчики, углублённо занимающиеся ботаники и приехавшие сильно заранее перестраховщики, вокруг тихо и спокойно. Но уже к пятнице, когда будут заселяться тянувшие до последнего лентяи, картина станет совсем иной, а в первый выходной ­ торжественное построение, потому как первое сентября — это святое. Интересно, в следующем году тоже первого числа будет линейка, или ректор дотерпит до второго числа, до понедельника?

На репетицию я приехал сильно заранее, так что нашлось ещё примерно полчаса для того, чтобы уединиться с также заранее явившейся Машей в фургоне, под предлогом показа отличий от прошлой версии. Не то, чтобы нас кто-то о чём-то спрашивал, или мы кому-то давали отчёт — но не то на всякий случай, не то по привычке мы подготовили более-менее убедительное объяснение. Многого себе позволить не могли, но хоть пообнимались и нацеловались за прошедшие дни в разлуке. Пока невеста приводила себя в порядок и по дороге от автомобиля до входа на изнанку и далее, завёл разговор о предстоящем мероприятии:

— Слушай, Маш. А что это профессор так упарывается в подготовку к балу, все прочие дела забросил, даже, похоже, продажи пластинок не отслеживает? Дел-то, одну песню спеть?

— Да ты что, не понимаешь, что ли⁈ Это же не просто танцы, это официальный Осенний бал!

— Радость моя, конечно — не понимаю. Понимал бы — не спрашивал. Ну, бал, ну, Осенний. Какая разница, как вечер танцев назвать⁈

— Уууу, какой ты у меня в этом вопросе тёмный, оказывается. Любое официальное мероприятие — это статус! Это повышенное внимание к тебе и к твоему тотему, кстати, тоже. Бал — это одновременно и официальное действо, и светское, для дворян двойной интерес и тройная польза. Если же речь идёт об одном из трёх так называемых сезонных балов — Осеннем, Новогоднем и Весеннем, который проводится в ночь равноденствия, то умножай всё ещё на три, или на пять!

— Ого! Даже не думал, что всё ТАК серьёзно. Иначе, может быть, тоже переживал бы. А то думаю — ну, танцы, ну, губернатор участвует, и что?

Маша захихикала.

— Я-то думаю — какой ты у меня волевой и хладнокровный, у тебя дебют светского выхода не где-то там, а на Осеннем Балу, да ещё и с дебютным исполнением новой песни, при этом вообще не показываешь волнения. А ты, оказывается, просто не знал, в чём участвуешь и что нужно волноваться!

Маша опять расхохоталась, потом вдруг резко, как кнопку нажали, стала серьёзной.

— Так ты что, и костюм к балу не готовил, что ли⁈

— В смысле? У меня же есть — и тот, что к помолвке шили, и парадная форма академии.

— Юра, ты что, вообще ненормальный, или опозорить меня хочешь⁈ Тот костюм, помолвочный, ты уже надевал!

— И что с того? Он не помялся, не порвался, я из него не вырос — в чём проблема-то⁈

— Мужчины… Нельзя один костюм использовать два раза на двух выходах! Тем более — подряд! Тот, в котором проходило обручение допустимо надеть на свадьбу, подчёркивая единство двух действий и неизменность чувств, но и только!

— Маша, на балу из тех, кто присутствовали на помолвке точно будем только мы и профессор. Думаешь, Лебединский будет тебя позорить за то, что я дважды один костюм надел⁈ И вообще — что, на каждый бал нужен новый костюм и новое платье⁈ Это же разориться можно!

— Если простой бал, частный, и ты там просто один из приглашённых гостей — то допускается в течение года являться в одном и том же, хоть и рекомендуется как минимум менять аксессуары. Но если бал официальный, или в твою честь, или ты — участник действия, то ни в коем случае! А на балу могут быть ещё и мои подруги, от акаде…

Маша резко выдохнула.

— Фух. Ты же от академии участвуешь, а не сам по себе. Значит — парадная форма, без вариантов, форма — это исключение. Надеюсь, она у тебя в ПОЛНОМ порядке?

— Разумеется, если тебя это успокоит — попрошу нашу коменданта проверить.

— Обязательно. И не пугай меня так больше. И немедленно займись новым костюмом — мало ли, куда пригласят, а тебе надеть нечего!

— Что значит, «нечего»? У меня полшкафа одежды.

— Юрка, не беси меня! Новый — значит, новый!

— Это опять придумывать фасон, выбирать ткань и прочую фигню…

— Зачем? Тот фасон и цвет тебе хорошо идут, сделай такой же.

— Стоп, подожди! — Я даже остановился, будучи мало не в шоке. — То есть, тот костюм, в котором был в мае, надевать нельзя. Даже если иду туда, где меня в нём никто не видел. А точно такой же, но новый — можно⁈ Где логика вообще⁈ На нём же не написано, что это «другой, просто такой же!»

Маша посмотрела на меня с какой-то даже жалостью, что ли.

— Не «точно такой», а «такой же», это разные вещи. Будет чуть другой оттенок ткани, немножко другой крой — может, мастер ещё и немного поменяет очертания некоторых элементов. Самое главное — это будет другой костюм, и ты об этом будешь знать, я и это буду знать, и, значит, остальные тоже поймут и увидят!

«По-моему — бред чистой воды».

«По-моему — тоже. Только ты вслух такое не ляпни!»

«Не самоубийца же я, в самом деле. Хм, а если взять тот же, поменять пуговицы и сказать, что это новый?»

«А говоришь — не самоубийца…»

«Ты о чём?»

«Тебе же сказано — другой оттенок, то-сё. У них, у баб, ой, то есть — у дам, восемьдесят названий для одного только розового, причём уверяют, что это разные розовый и что они реально отличают один от другого. При этом могут по часу спорить друг с другом о том, как именно называет оттенок, например, кофточки и самое удивительное — получать от этой пытки удовольствие!»

«Женщины…»

«Ага…»

За время нашего внутреннего диалога во внешнем мире прошло чуть больше секунды, Маша всё ещё сверлила меня подозрительным взглядом, и я счёл за лучшее вернуться к изначальной теме.

— Значит, и для профессора, и для тебя — это выступление много значит?

— Конечно! Выход на таком действии, пусть просто в Могилёве — это более значимо, чем целый персональный концерт в Минске или в Москве! Ну, в столице концерт… Хм… Смотря какой, да.

— И для тотема…

— Тихо! Вслух о таком не говорят, только с самыми близкими, потому простительно, — она чмокнула меня в нос. — Но — да, тоже полезно, очень.

— Становится понятнее накал борьбы за место в танцевальной труппе. Так, подожди! В таком случае профессор, наверное, и на следующий бал тоже захочет…

Мурка моя расхохоталась в голос, не обращая внимания на окружающих — благо, мы были уже на изнанке «художки», а здесь экспрессией чувств удивить кого-то было бы сложно.

— Не говоря уже о том, что просто физически нет времени для репетиций, участие в двух балах подряд — таких случаев по пальцам пересчитать за всю известную историю! Нет, если приглашают выступить с известным и популярным номером — это да, это большая честь, но случается. А с двумя своими новыми номерами подряд — это одновременно заявка на гениальность и на непревзойдённую наглость! Да от тебя и на весну никто ничего ждать не будет, даже намёком! Максимум — могут попросить выступить камерно, не с главной сцены, с чем-то знакомым.

— Ну, мне же лучше. Можно на следующий Новый год приберечь…

Маша опять расхохоталась в голос и так, смеясь, и вошла в репетиционный павильон.