С августа по ноябрь

Фёкла-свекольница и Андрей-тепляк

Я вышел из дому, и прямо с порога ощутил на щеке прикосновение прозрачной нити. То лето переступило финальную черту,– шёлковую ленту паутины паука-бокохода, – и ворвалось в чертоги бабьего, индийского лета.

И как-то так сразу вышло, что стеклянный шар солнца уже не старается попасться в глаза, как прежде. Более того, его приходится доискиваться, заискивать перед ним, дабы показало оно свой ясный, хрупкий лик, да после долго рыться в стружках и пуху облаков. Окутанному ими для сохранности, солнцу делается боязно себя самого.

Наверное, закрывая за летом двери, осень долго глядела ему вослед, вот и выстудила лесные дорожки. Прежде тёплые до истомы, они леденят босые ступни, принуждая идти скорее «туда, откель пришёл».

Воздух, да и сама округа утеряли свой жар не в меру скоро – всего за одну ночь. Тени дерев кажутся не сенью, но сырыми пятнами на земле, так что мнится – не было вовсе никакого лета, всё это сказки, всегдашние рассказы стариков о том раньшем, лучше нынешнего, времени. Хотя, кажется, есть что вспомнить и о чём повздыхать не только у «пожившим», но и самому.

И о зорях розовощёких, и об утреннем тумане над рекой, когда путаешь дно неба со смятым покровом воды, и о рыбе, что поймал, да отпустил некогда подобру-поздорову, подрасти. Только не для того , дабы нагуляла жирок, не для будущего улова, а во исполнение самых сокровенных желаний тех, у кого окажется на пути та рыба как-нибудь после....

Выйдя из дому, не ступив ещё и шагу, я почувствовал прикосновение к лицу паутинки. То лето, что бежало столь быстро, навалилось жаркой грудью на тонкую ленточку паутины паука-бокохода, и ворвалось в чертоги бабьего, индийского лета.

– А почто индийского-то? Неужто, своего какого нет?

– Да отчего ж нет?! Имеется!

– Ну, ды-к – не томи, сказывай…

– Фёкла-свекольница нынче, а с нею и Андрей-тепляк5!

– Во-от оно как! Это другое дело! С этого и надо было начинать.