С чего начиналась фотография

ПЕРВЫЕ ШАГИ ФОТОГРАФИИ

Усовершенствование фотографии. Итак, фотография изобретена и стала достоянием человека. Казалось, большее чудо вряд ли можно придумать, и никто не осмелится сомневаться в совершенстве нового изобретения. Но так только казалось. Еще Дагер и Талбот принимали поздравления, а открытия и изобретения, направленные на усовершенствование фотографии, посыпались как из рога изобилия. Можно подумать, что этого момента только и ждали ученые и изобретатели. На самом деле так оно и было - идея, как говорится, витала в воздухе. Судите сами.

Оказалось, что еще до января 1839 г. немцы Франц фон Кобел и Карл Стейнхейл тоже умели получать с помощью камеры-обскуры фиксированное изображение на бумаге. Этот факт до сих пор не дает покоя немецким историкам, считающим Германию родиной фотографии.

В январе 1839 г., всего через неделю после сообщения об открытии дагеротипии, свой первый снимок сделал Дж. Гершель, впервые применив для этого серебряную соль угольной кислоты. Он же в июле того же года получил фотографическое изображение солнечного спектра в цвете, но не сумел его закрепить. Гершель, кстати, ввел в обиход термины «негатив», «позитив» и «фотография».

2 февраля 1839 г., всего на один день позже сообщения Талбота о своей калотипии, ветеринарный врач из Берна (Швейцария) Фридрих Гебер заявил, что он получает в камере-обскуре закрепленные бумажные негативы и позитивы. Свое сообщение Гебер подтвердил демонстрацией снимков.

5 февраля 1839 г. французский изобретатель Ипполит Баяр показал бумажные негативы, очувствленные хлористым серебром по способу Талбота. Однако изготовил он свои снимки еще до опубликования Талботом своего процесса. 20 марта 1839 г. тот же Баяр получил в камере-обскуре и прямые позитивные изображения.

В 1839 г. француз Д. Понтон установил, что бумага, пропитанная двухромовокислым калием, также становится чувствительной к свету. Спустя несколько десятилетий это открытие нашло очень широкое применение в художественной фотографии.

В мае 1840 г. венгерский ученый Й. Пецваль рассчитал и изготовил свой знаменитый портретный объектив, ставший на целое столетие образцом для последующих оптиков - конструкторов фотографических объективов.

В том же 1840 г. другой оптик, француз Шарль Шевалье, изобрел объектив в такой оправе, которая позволяла менять в ней линзы и тем самым изменять фокусное расстояние объектива и его светосилу.

В 1840 г. И. Баяр ввел в употребление бромистое серебро, которое впоследствии сыграло исключительную роль в бытовой и художественной фотографии.

В 1842 г. Дж. Гершель занялся изучением светочувствительных свойств солей железа и ввел их в позитивный процесс печати фотоснимков.

В 1847 г. Ньепс де Сен-Виктор начал употреблять в качестве негативов стеклянные пластинки, покрывая их альбумином, желатиной или крахмалом и очувствляя йодистым серебром. Этим новшеством племянник Нисе-фора Ньепса открыл новую эру в фотографии.

Перечисленное - только малая доля того нового, что было внесено в фотографию в первые годы ее существования. Чтобы детально описать все нововведения и усовершенствования только за первые десять лет, понадобилась бы еще одна такая книга. А впереди фотографию ждало еще 140 лет ни на один день не прекращающихся изобретений, открытий и усовершенствований.

Фотография и наука. Как мы помним, едва увидев первые снимки Дагера и Талбота, такие выдающиеся ученые, как Араго, Био, Гей-Люссак, Гумбольдт, Фридше, Гершель, Фарадей и другие, сразу же поняли, что фотография станет незаменимой помощницей науки, и неоднократно подчеркивали это в своих выступлениях. Первые же попытки применения фотографии в науке полностью подтвердили дальновидность прозорливых ученых.

Уже в речи, произнесенной 10 августа 1839 г. в Парижской Академии наук, Арго сообщил, что Дагеру удалось сделать (вероятно, по просьбе самого Араго) несколько снимков Луны, которые могут представлять определенный интерес для астрономов. Увидя эти снимки, знаменитый Гумбольдт не без восхищения воскликнул: «Сама Луна оставляет свой образ в таинственной материи Дагерра!»

В 1840 г. американец Дрейпер также получил превосходное фотографическое изображение спутника Земли, а в 1842 - 1843 гг. Дрейпер совместно с Беккерелем осуществили фотографирование спектра Солнца. На полученных ими снимках в солнечном спектре были видны инфракрасные лучи.

В 1845 г. французы Физо и Фуко сделали снимки Солнца на посеребренных пластинках, которые были затем превращены в гравировальные доски, благодаря чему снимки можно было размножать. Эти снимки подтвердили мнение ученых, что края солнечного диска темнее его центральной части.

Пройдет еще немного времени, и фотография будет официально признана незаменимой помощницей астрономии - уже в 60-х годах ученые нескольких государств мира подпишут соглашение о планомерной фотосъемке звездного неба.

Очень скоро фотография нашла применение и в биологии. В том же 1845 г. и те же неутомимые Физо и Фуко создали и издали атлас, состоящий из рисунков тканей, крови, различных желез, изображения которых были получены с помощью микроскопа и дагеротипных пластинок. Началось же сотрудничество биологии и фотографии значительно раньше. Еще в 1839 г. французский врач А. Доннэ представил Парижской Академии наук различного рода микроснимки, в том числе и вызвавшее всеобщее изумление увеличенное изображение глаза мухи. Тем самым было положено начало научной микрофотографии.

Одной из первых стала пользоваться услугами фотографии археология. Вот один из первых примеров этого содружества. В 1849 г. барон Гро, французский посланник в Афинах и страстный дагеротипист, сфотографировал некоторые части афинского Акрополя. Спустя какое-то время, возвратившись по окончании своей дипломатической миссии в Париж, Гро рассматривал свои снимки через сильную лупу. И тут он сделал неожиданное открытие - на одном из попавших в кадр камней, который много веков валялся вблизи Акрополя, удалось рассмотреть высеченное изображение льва, раздирающего когтями змею. При тщательном осмотре камня на месте предположение Гро полностью подтвердилось. Изображение на камне было почти незаметным для невооруженного глаза, и только благодаря фотографии и удачному косому освещению поверхности камня удалось обнаружить неизвестное раннее произведение древнегреческого искусства.

Бытовая (портретная) фотография. Известно, что первым в истории фотографии снимком был пейзажный снимок. Это был вид из окна мастерской, выполненный хозяином этой мастерской Н. Ньепсом еще в 1826 г. Казалось бы, этот факт должен стать в какой-то степени символичным, предопределяя съемке пейзажа большую будущность. Так считали люди, причастные к фотографии или знакомые с ней, так оно и случилось, но… только чуть ли не через полстолетия. На первых же порах о фотографировании людей никто всерьез не помышлял. Так, в 1840 г. выходившая в Петербурге «Художественная газета» в статье, посвященной дагеротипии, предрекла ей большую будущность в качестве помощницы путешественников и натуралистов и безапелляционно заявила: «Что касается до снимка портретов посредством дагоретипа, то нам это кажется бесполезным». Однако прогнозы не оправдались, время внесло в них свои коррективы и в итоге получилось все наоборот - очень скоро и на долгие годы доминирующее положение в фотографии занял именно портрет. Уже через два года после обнародования дагеротипии в ателье первых фотографов выстраивались очереди.

Занятие дагеротипией стало почетным и прибыльным делом. Многие европейцы, прежде всего французы и немцы, освоив дагеротипный процесс, разъехались в поисках славы и заработка по всем крупным городам мира. Так, один из пионеров фотографии талантливый французский изобретатель Антуан Клоде оказался в

Лондоне, где он открыл портретное ателье. Клоде, кстати, является автором превосходного портрета изобретателя калотипии Ф. Талбота. Целую одиссею совершил в поисках своего счастья австриец Иосиф Венингер. В августе 1841 г. он переехал из Вены в Стокгольм, оттуда попал в Финляндию и наконец обосновался в Петербурге. Одно из самых первых дагеротипных ателье было открыто в Нью-Йорке, его владельцами были известные изобретатели Сэмоэль Морзе и Дрэйпер. В Варшаве первое фотоателье открыл в 1844 г. Кароль Бейер, сочетавший в себе качества талантливого фотографа и страстного археолога и добившийся известности на обоих этих поприщах. В том же 1844 г. подобное заведение открыл в Таллинне Карл Борхард. О первых фотоателье в России речь пойдет дальше.

Любопытно посмотреть, как выглядело портретное ателье времен дагеротипии. Первые фотографические заведения помещались на самых верхних этажах домов, где было много света, чаще всего в мансардах, а то и прямо на крыше (в летнюю пору, разумеется). Позже стали строить специальные стационарные ателье. Такое ателье состояло из лаборатории и съемочного павильона. Павильон имел большие размеры, стеклянную стену, выходящую на крышу, и стеклянный же потолок. Таким образом, даже в пасмурный день в помещении было достаточно света.

В первые годы дагеротипии, когда камеры не имели штативов, они устанавливались на специальных полках чуть ли не под потолком ателье. Снимавшийся, в свою очередь, располагался на высоком помосте напротив камеры. Чтобы открыть объектив и произвести экспозицию, фотографу приходилось взбираться на высокий табурет. Очень скоро фотографы обзавелись штативами, которые позволили передвигать камеры по павильону. В каждом ателье имелось несколько камер различных размеров, так как снимки приходилось делать разного формата - от миниатюрных, предназначенных для вправки их в перстень или медальон, до больших, так называемых «кабинетных» размеров.

Павильон обычно украшался узорчатой драпировкой, имелось несколько переносных фонов в виде больших щитов с обоями разного цвета и рисунка. Непременными атрибутами ранних ателье были столы, диваны и кресла. Имелся набор различных безделушек, которые клали на стол для придания, скажем, семейной сценке большей достоверности и естественности. Некоторые посетители, не довольствуясь имеющимся, привозили с собой собственные вещи и даже кое-что из мебели, благодаря чему они чувствовали себя привычно, как дома.

Так как выдержка при съемке длилась несколько минут, то фотографу приходилось обзаводиться специальными металлическими зажимами-держателями для головы, которые крепились к спинке стула или устанавливались позади него на стойке. Удерживаемая таким приспособлением голова фотографируемого была неподвижной и волей-неволей получалась резкой. Труднее было с глазами, особенно людям, имеющим привычку часто ими моргать. Глаза в таком случае получались невыразительными и даже нерезкими.

Освещение в павильоне было мягким, без излишнего контраста, что позволяло получать портреты с тонкими тональными переходами от света к тени. Чтобы отделить фигуру портретируемого от фона, старались снимать его в светлой одежде на темном фоне или, наоборот, в темной одежде на светлом фоне. Дагеротиписты охотно вводили в кадр руки снимаемого, чего нельзя сказать о фотографах следующего, мокроколлоидного, периода фотографии, когда руки на снимках получались в виде невыразительных белых пятен.

Фотография и живопись. С первых же дней существования фотографии между ней и изобразительным искусством, прежде всего живописью и графикой, установились весьма натянутые и неопределенные отношения. Дело в том, что первыми, кто не на шутку испугался, едва прослышав о новом изобретении, были, как ни странно, художники. Художники, в первую очередь графики и литографы, увидели в светописи своего злейшего врага, способного отобрать у них кусок хлеба, а самих пустить по миру. И надо признать, что художникам было от чего волноваться. Правда, не всем, а лишь тем из них, которые видели в искусстве только средство для заработка. Первая и, пожалуй, самая весомая услуга, которую оказала молодая фотография живописи и графике, заключалась в том, что благодаря появлению портретной фотографии бездарным художникам-портретистам, под работами которых, по словам русского историка фотографии В. Ф. Буринского, «приходилось подписывать для объяснения известное: «се лев, а не собака», пришлось искать другой заработок, отчего искусство только выиграло.

Настоящие же художники, в особенности приверженцы реализма в искусстве и противники академизма с его условностями и мифологическими сюжетами, считали, что фотография благодаря присущей ей точности воспроизведения натуры должна стать надежной помощницей художников. Известно, что, увидя первые дагеротипы, знаменитый французский живописец Поль Деларош в смятении воскликнул: «Живопись умерла с этого дня!» Однако спустя какое-то время совершенно успокоился и даже, как мы знаем, стал успокаивать своих собратьев по профессии (вспомним записку, составленную Деларошем по просьбе Араго), предсказывая новому изобретению роль помощника художников. Эту роль он видел в том, что фотография «окажет услуги искусствам» тем, что будет служить им «для составления коллекции этюдов».

Такого же мнения придерживался и известный русский портретист С. К. Зарянко, который одним из первых понял, какую пользу может оказать фотография изобразительному искусству. Стремясь к точности в передаче перспективы, натуры и ее отдельных деталей, строгому и безукоризненному рисунку, Зарянко учился всему этому у фотографии, влияние которой просматривается в большинстве работ художника.

Очень скоро предположение Делароша относительно «составления коллекции этюдов» для картин подтвердилось на практике. Случилось это в Шотландии. В 1842 г. Эдинбургский муниципалитет заказал известному художнику с академическим образованием Дэвиду Октавиусу Хиллу грандиозное полотно, на котором требовалось изобразить 470 знатных горожан. Заказ оказался насколько заманчивым, настолько и трудновыполнимым. Чтобы написать только по этюду с каждого персонажа картины, пришлось бы затратить несколько лет. А на саму картину? И тут Хилла осенила счастливая мысль: попробовать сделать все подготовительные работы с помощью изобретения Ф. Талбота - калотипии. Первые же опыты показали, что это именно то, что требовалось Хиллу. Тогда художник пригласил в качестве ассистента молодого химика Роберта Адамсона и приступил к работе. В сравнительно короткий срок (два с лишним года) все эскизы для будущей картины были подготовлены, и Хилл вновь взялся за кисти. Вскоре картина была готова. На ней, кстати, Хилл поместил себя и своего помощника с камерой-обскурой.

Первый фотохудожник Д. О. Хилл. Подобных примеров содружества фотографии и живописи можно привести немало. Мы же выбрали Хилла еще и потому, что с его именем связано зарождение художественной фотографии- - самостоятельного вида изобразительного искусства.

Вначале никто и не помышлял о том, что фотография сможет когда-нибудь претендовать на место среди искусств и попытается решать какие-то творческие задачи. От разговоров на подобные темы в лучшем случае пренебрежительно отмахивались, как это, например, сделал выходивший в Германии художественно-критический журнал «Kunstblatt»: «Вообще говоря, открытие фотографии имеет высокое значение для науки и весьма ограниченное для художества».

В другой раз этот же журнал пошел еще дальше, с нескрываемым сарказмом заявив: «Если световые рисунки Дагерра сравнивать с художественными произведениями, создаваемыми свободною рукою, то они относились бы к ним, как homunculus, высиженный в банке Фаустом у Гёте, относится к живому человеку».

Вот теперь самое время вернуться к Хиллу, ибо этот человек еще на заре фотографии всего за каких-нибудь два года своих занятий калотипией сумел убедительно опровергнуть скептические взгляды на фотографию как вид изобразительного искусства.

Собирая материал для своей картины, о которой говорилось выше, Хилл, как настоящий художник, не мог ограничиться съемкой одних лишь портретных этюдов. Он много снимал приглянувшиеся ему пейзажные и архитектурные мотивы, жанровые сценки, групповые портреты в помещении и на открытом воздухе. Подобных снимков у Хилла было, пожалуй, больше, чем тех, которые он снимал непосредственно для картины.

При этом, снова же как настоящий художник, Хилл посредством далекой от совершенства калотипии не просто протоколировал человеческие лица, а стремился решать творческие задачи. Вылепить с помощью светотени форму предмета, показать пространство и воздушную среду, передать обобщенный облик людей и их характер - вот на что в первую очередь направлял свои усилия Хилл. Даже такие недостатки калотипии, как слабая резкость, зернистость изображения, плохая проработка в светах и в тенях, Хилл мастерски использовал для достижения поставленной цели. Ведь натуралистические подробности меньше всего интересовали художника. Хилл увидел в калотипии то, чего не увидел сам Таблот, ее изобретатель, а именно возможность получать с ее помощью «живописное» изображение окружающего мира. Впрочем, Талбота можно простить - он был не художником, а только ученым.

Естественно, что в своих снимках Хилл применял композиционные построения, близкие живописным, а то и прямо позаимствованные у живописи и графики. Это еще в большей степени увеличивало сходство его снимков с живописными полотнами или гравюрами.

Многие снимки Хилла, в особенности жанровые, напоминают картины, выхваченные из самой жизни, настолько много в них непосредственности и естественности. Таковы его «Рыбачки», «Два господина и рыбачки из Ньюхавена», «У птичей клетки», «У камина» и другие.

Когда картина была закончена, все снимки Хилла оказались на чердаке. Своих занятий фотографией художник не афишировал, так как не придавал им особого значения, о них знали лишь немногие родственники. А после смерти Хилла в 1870 г. об этих занятиях уже никто и не вспоминал. И только в 1898 г. снимки Хилла обнаружил его дальний родственник известный фотохудожник Дж. Крэг Эннен. После некоторой реставрации найденных снимков 70 из них были выставлены в лондонском Хрустальном дворце. Успех выставки превзошел все ожидания. Мало кому известный до этого Дэвид Октавиус Хилл был провозглашен «отцом художественной фотографии», о нем с восторгом писали все газеты и журналы Европы. С тех пор ни одна работа по истории художественной фотографии не обходится без упоминания имени Хилла, которое благодаря фотографии (не живописи, заметьте) стало всемирно известным.

Вот что писал о снимках Хилла известный русский фотохудожник и критик Н. А. Петров: «Эти портреты, хотя и являются простым воспроизведением изображенных на них людей, но по своим чисто живописным свойствам, композиции, распределению масс и линий, передаче отношений света и тени могут соперничать с произведениями лучших портретистов XVIII века: Гейнсборо, Рейнольдса и Рэберна. В этом отношении большую услугу оказала ему и сама примитивность тогдашней фотографической техники и грубая структура бумаги, применявшейся в качестве негативного материала, снимки Хилла лишены той протокольной резкости и назойливости, которые столь свойственны фотографиям позднейшего времени».

От себя можем добавить, что еще на заре фотографии своим творчеством Хилл доказал две непреложные истины: от содружества живописи и фотографии в выигрыше остаются и та и другая; любая, даже несовершенная, техника в руках человека талантливого способна творить чудеса.