С дебильным лицом

Глава 7

Наводя порядкок, Татьяна в очередной раз нашла у себя вещи Михайлова.

Это было ужасно: каждый раз, сколько бы она ни выкидывала его шмотки, сколько бы не вызывала его забирать что-то, что ей стало жалко выкидывать — постоянно что-то еще оставалось, как будто он все время незримо находился рядом с ней, все не хотел уходить. Попробуй-ка забудь о мужчине, если он прожил с тобой в твоей квартире несколько лет! Если везде — вещи, которые он дарил, которые они покупали вместе — да черт с ним! — просто к которым он прикасался! И теперь все это вместе взятое вызывало в Татьяне стойкое отвращение. Случайно обнаружив его свитер в кладовке, она чувствовала себя фээсбэшником, рассекретившим логово врага.

Татьяна презрительно осмотрела свитер и привычно потянулась за ножницами. По телевизору вот-вот должен был начаться сериал, она уютно устроилась в кресле и стала методично резать его на узкие полоски, чтобы потом, когда одежка превратится в несколько аккуратных клубочков, пристроить их в ковер. Ковер этот она начала вязать давным-давно. Уходя, каждый мужчина обязательно забывал у нее какую-нибудь вещь: свитер, футболку, спортивки, и каждую вещь Танечка также методично, не спеша, разрезала большими портняжными ножницами на узкие полоски, сматывала в клубки и вязала, вязала…

Вот этот красно-белый кружок в самом центре — это водолазка несостоявшегося рокера Гаврилова, которую когда-то искромсала с ненавистью и с которой все началось. Вот тот темно-синий цвет — подштанники Ухарева, ворвавшегося в ее жизнь стремительно и красиво: с цветами, шампанским — и так же стремительно вырвавшегося из ее объятий, влюбившись в другую. Была зима, и он в заботах о своем здоровье каждый день поддевал их под брюки с аккуратными стрелками. Татьяна закрывает глаза и видит, как Ухарев дома воровато озирается, стягивая их, а потом гордо переоблачается в шелковый халат с кистями. Нет Ухарева — нет подштанников — нет воспоминаний. Разрезая одежду бывших, Татьяна расправлялась со своим прошлым, выпускала негативные эмоции, плача.

Андрей не звонил.

Андрей не звонил уже две недели, а ведь за окном уже давно сошел снег, и каждый день начинался с сумасшедшего солнца в окне, с птичьих радостных трелей. На работе наступило затишье: учебы прошли, все документы были готовы, но кандидаты не спешили, появлялись в администрации по одному, и большую часть времени Татьяна была свободна. Хорошо, если вечером было занятие по фламенко, а если нет — она долго моталась по магазинам, убивая время и покупая глянцевые журналы, новые кофточки и косметику. Но домой идти все-таки приходилось.

Изнутри, где-то под сердцем, грыз ее, подтачивал неприятный червячок сомнений и страха: нужна ли она Андрею?

Две недели Андрей как проклятый каждый день после университета допоздна замывал двигатели, откручивал бесконечные гайки и бегал за пивом Коляну. Приходил в общежитие, вяло отмывал грязь, скидывал пропахшую потом и бензином одежду и падал лицом вниз на постель, как в пропасть, и с утра ему мучительно и безнадежно не хотелось вставать.

Пару дней назад Колян оставил его менять масло, объяснив кое-как технологию, и Андрей, не зная всех подводных камней, сильно обжегся ливанувшим в отверстие горячим маслом. От собственной беспомощности и боли глаза защипало, и он долго стоял в яме, прижавшись спиной к стенке, глядя на грязное днище зависшей над ним машины.

Стиснув зубы, он продолжал работать. Колян обещал платить каждые две недели, и Андрей считал дни до первых денег. Получив их, он собирался смыть с себя машинную грязь, надеть что-нибудь чистое, купить вина, конфет и пойти к Татьяне.

Две недели она звонила ему. Он слышал ее звонки. Видел ее имя на дисплее телефона. Но сил отвечать не было. “Потом, потом… — медленно думал он, — все будет, будет, обязательно будет, Таня…”.

— Да будут тебе бабки, чё ты паришься-то? — Колян покровительственно похлопал Андрея по плечу. — Колян обещал бабло — Колян забашляет. Понимаешь, брательник, тут такая маза подфартила купить почти на халяву запчасти. Да не ссы — расплачусь я с тобой. Но потом. Завтра можешь не приходить — отдыхай, брательник. На, пивца накати, — и протянул ему “полторашку”.

И Андрей взял.

И пришел к Татьяне. Без вина, конфет и в машинном масле.

— В магазин не надо сходить?

— Не-ет…

Татьяна с Андреем стояли друг напротив друга в прихожей. Он чувствовал себя несчастным и уставшим, но, боясь выглядеть жалко, хорохорился:

— И майонез есть? У тебя его постоянно нет. Надо устроить какую-нибудь движуху. Давай возьмем пива? — И соврал, — я зачет сдал: надо отметить.

— Ты постоянно пьешь! — Не зная, как себя вести после его двухнедельного отсутствия, Татьяна не нашла ничего лучше, чем напасть первой. — Опять?!

— А что делать? Что мы будем делать? Сериалы твои смотреть? Скучно! Хорошо, займись чем-нибудь — я сяду играть.

— Нет, нет, подожди, я подумаю… А почему ты не звонил? Ты же обещал прийти еще в позапрошлые выходные.

— Не кричи на меня! Я могу и уйти.

— Ну хорошо, хорошо, возьми деньги… — Татьяна испугалась. — Купи, чего хочешь…

Разговаривать без спиртного у них не выходило. Почему так получалось, она старалась не думать, он — и вовсе не понимал, зачем и о чем нужно с ней разговаривать.

Татьянины родители, сколько она себя помнила, не особенно-то и разговаривали друг с другом. Отец вечерами читал газеты, а мать не выходила из кухни. А на кухне текли краны, не работала одна конфорка электроплиты, архинужной полочки не хватало, и если мать раскрывала рот, то оттуда доносилось бесконечное: “Хватит лежать на диване! Лентяй! У всех мужья — как мужья, а ты меня в гроб решил свести. В прошлый раз полезла сама лампочку менять, так меня током шандарахнуло, с табуретки упала — едва живая осталась, а ты все сидишь, пень бесчувственный! Ты всегда…”.

Впрочем, время от времени отец все-таки что-то делал. И не потому, что она его пилила, а потому, что ведь, по сути, и ему хотелось жить в уюте, чтобы и из кранов не текло, и на ловко подвешенной полочке красовались нарядные чайнички и чашечки. Но тут же приходила мать, и снова начиналось: “Ой, надо же, он что-то сделать попытался!” Умилительным тоном, каким разговаривают с детьми и убогими, она тянула: “Полочку он повесил, молодец какой! Не туда, правда, но не беспокойся, научишься соображать, куда нужно вешать, а пока я сама перевешу — смотри и учись…” Отец молча уходил к телевизору.

Отец Андрея тоже особенно-то не разговаривал с женой. Иногда, когда ему хотелось поговорить, долго и пространно излагал сыну свои теории. Мать же временами о чем-то шушукалась с сестренкой. Но говорили ли они между собой, Андрей не помнил. Если бы вдруг он задумался об этом, если бы решил поговорить об этом с Татьяной, то им хватило бы разговоров на несколько часов. И они могли бы прийти к каким-нибудь удивительным выводам, сделав по пути несколько открытий и почти докопавшись до истины. Но они не говорили об этом.

“Может, и не нужно с мужиком разговаривать?” — думала Татьяна, ожидая Андрея из магазина — лениво складывая фигуры тетриса. Ей нужна была длинная прямая палка, а падали упорно одни загогулины, и она раздражалась.

Андрей с пивом в пакете долго курил у ее подъезда, глядя на первые звезды в светлом еще весеннем небе с уходящими ввысь ветвями деревьев, черными и пустыми. Постоянно кто-то звонил: Димка, Петр, даже Колян. Все что-то хотели: друзья по поиску — смотреть снарягу, Колян — ехать “по бабам”. И тут он понял, что ему уже давно ничего не хочется, давно ничего не нужно и давно на все наплевать.

Вспомнилось вдруг ясно, четко: в его родном городке был единственный компьютерный клуб: десяток приличных машин, новые игры и дружная компания фанатиков. Леха Косой, учившийся на два класса старше, вечно пьяный, вечно при деньгах Черемша, Василич, азартный спорщик, постоянно проигрывающий из-за своей несдержанности, Ванька-мелкий, непонятно как затесавшийся в их компанию, другие пацаны… Где они сейчас, что с ними стало? Как уехал Андрей учиться, так и оборвались нити этой дружбы.

Только ли играть он приходил? Нет, конечно. Компьютерный клуб как-то быстро стал для него, для них для всех тем местом, куда, каждый знал это, можно было прийти в любом настроении, с любой бедой, без денег, голодным-холодным, и тебе всегда были рады. Всегда кто-то бежал за пивом, кто-то спрашивал, не хочешь ли ты поесть, кто помогал решить твои проблемы.

Там все было… сказочно. Именно сказочно: и можно было отключиться от всех проблем, уйти из реальности. Тихая заводь, укромное место, прятка от вечно недовольных родителей, придирающихся преподавателей… Даже от девчонок. Свою первую, школьную любовь Леночку Белову, Андрей так ни разу и не взял с собой. Зачем? Ведь в клубе он прятался и от нее: от ответственности, от чувства вины за свою невзрослость, от ее критики и страха не оправдать ожидания.

Вот и сейчас хотелось спрятаться где-нибудь, в каком-нибудь укромном углу, зажмуриться… Хотелось прийти к Татьяне и ни о чем не говорить, ничего не выяснять. Погасить свет и лечь рядом с ней. Уткнуться в такое уже знакомое близкое плечо, чтобы притянули и погладили по голове, как в детстве, и почувствовать себя маленьким и слабым… Каждую ночь с ней он ждал этого, желал больше всего на свете. И больше всего на свете боялся.

Как же тяжело быть взрослым, большим и сильным! Особенно, когда ты на самом деле такой маленький и слабый, ребенок, по какой-то нелепой случайности попавший во взрослую жизнь… Жизнь, где все по-настоящему, где нужно днем учиться, а вечерами работать до изнеможения и все равно постоянно сидеть на хлебе и воде, где никто больше тебя не успокоит и не ободрит, и родители неожиданно стали твоими детьми со своими проблемами, которые разрешать приходится почему-то тебе…

— Может, спать ляжем? — робко спросил Андрей.

— Опять двадцать пять. У тебя семь пятниц на неделе: то ему пиво, то —

спать… — Татьяна за две недели успела напридумывать себе такого, что теперь сама судорожно пыталась понять: изменилось в их отношениях что-нибудь или нет.

Андрей, кляня себя за малодушие, разлил пиво по кружкам и, не зная, что делать дальше, уселся за компьютер.

— Опять ты сел играть! А мне что делать? Сидеть и смотреть?

Что он мог с собой поделать: у нее стоял современный компьютер, на котором, в отличие от машины Андрея, шли все новые игры.

— Чего ты хочешь?

Но Татьяна уже и сама не знала, чего она хочет.

— Давай поговорим.

— Говори.

Она отхлебнула из кружки, встала, прошлась из угла в угол, открыла форточку — в комнате висели клочья сизого дыма: Андрей закурил.

— Ты мне не ответил, почему ты не звонил! Ты — безответственный, ты… ты… просто ни в грош меня не ставишь!

— Я же тебе один раз сказал: приду, как освобожусь. А ты ко мне привязываешься изо всех сил. Вцепляешься, как бульдог. Вечно чего-то требуешь. Я же тебе сто раз говорил — главное для меня — свобода, независимость!

— Я привязываюсь? Это ты навязался на мою голову, одни проблемы от тебя! Я… я выкину все твои игрушки. В окно.

— Попробуй.

И замолчали. Но Татьяна быстро взяла себя в руки.

— Прости, прости меня, пожалуйста, Андрюшечка, миленький. Давай посидим-поговорим. Скажи мне… — она мучительно придумывала тему для разговора. — Чего ты хочешь в жизни? Чего ты ждешь от будущего?

Андрей и сам не мог понять, как и с чего они начали ругаться, и честно хотел вернуть все назад, в самое начало, когда им по-настоящему было хорошо вместе.

— А чего люди хотят? — серьезно ответил он. — Денег? Это все ерунда! Я тебе скажу — все мужчины хотят власти. И только власти. Деньги — фигня. Нужно, конечно, иметь квартиру, машину. Хорошую машину. Не для понтов, а потому что она дает свободу сорваться и поехать, куда хочешь. И не в “Жигулях” этих гребаных трястись, а в приличном чем-нибудь. Дачу хочу. Чтобы не вкалывать, а было, куда выехать отдохнуть. Но это так, это минимум. Нужно, чтобы была власть. Чтобы не гнуть ни перед кем спину.

— Хочешь командовать людьми? — снисходительно улыбнулась она.

— Что ты ко мне пристала, как банный лист?! Ты вообще газеты читаешь, телевизор смотришь? Вылези в Интернет! Зациклилась на своих тряпках, помадах-бигудях, не знаю… Со своими бабскими разговорами, с Лариской своей. Ты понимаешь, что мне начхать, сколько у нее там мужиков?!

Татьяна подскочила, уязвленная:

— А ты, ты со своими игрушками, войнушками-стрелялками, детскими обидками на преподавателей, со своими патронами-стволами — ты шибко умный, да?

— Я, по крайней мере, вижу немного дальше своего носа! В мире, между прочим, война идет. Американская агрессия все усиливается. Или ты не слышала о существовании так называемого “черного рынка” атомных технологий? Ядерные державы втихомолку торгуют ураном и чертежами бомб. Пакистан поставил Ирану технологии для создания ядерного оружия. А в свое время они продали ядерные секреты Ливии и в Северную Корею. Вот так-то. С распадом Союза наши недосчитались сотенки таких маленьких ранцевых ядерных минок. Весит такая штучка тридцать — сорок килограммов, а хлопнет в городе — квартала как не бывало. И где они сейчас — никто не знает. Индия в ответ на запуск Пакистаном баллистической ракеты средней дальности с ядерной боеголовкой успешно опробовала свою. Ведь, как ты знаешь, индо-пакистанский конфликт далеко еще не исчерпан.

— Индо-пакистанский конфликт? — удивилась Татьяна: все, что он говорил, казалось ей дикостью, домыслами заигравшихся мальчиков.

— Да, есть у меня стволы, есть “мыло”, — язык у Андрея развязался. — По крайней мере, я уверен, что, когда начнется заварушка, у меня будет что взять в руки.

— Но если начнется такая заварушка, поздно будет брать что-то в руки!..

— Ай, отстань, женщина, все равно ты ничего не понимаешь…

— Подожди, подожди… Хорошо, начнется что-нибудь попроще, то есть ты готов в армию идти, родину защищать?

— Какую родину? Ни в какую армию я не собираюсь. Я себя, мать свою, сестренку защищать буду, а не все эти жирные морды; разворовали страну, разграбили, а мне с экрана про патриотизм рассказывают! Они там нефть делят, газ, а я ради этого должен в дерьме два года сидеть, портянки дедам стирать?! Я и без армии шмальнуть из любого ствола смогу, если потребуется.

Татьяна уже ничего не понимала… В голове гудело от спиртного, и она отправилась в ванную, чтобы прийти в себя. Но при нажатии на выключатель лампочка, сверкнув, лопнула. Она вздрогнула, постояла, соображая, потом, порывшись в кухонном шкафу, нашла новую и позвала:

— Андрей! Лампочка лопнула — вкрути!

— Подожди, у меня тут такая заварушка, — он яростно щелкал по клавиатуре.

— Что значит — подожди? Тебе трудно лампочку вкрутить? Как пиво — так ему купи, а как помочь мне сделать что-нибудь по дому — так подожди!

— Купила пиво — так я теперь его отработать, что ли, должен?

— Конечно! Должны же быть у тебя какие-то обязанности. Я тебя кормлю, пускаю в Интернет рефераты скачивать. Должна же быть какая-то благодарность! Ты приходишь, пользуешься всем… Хоть бы раз пришло в голову посуду помыть, прибраться! — Иногда она, уходя на работу, не будила его, жалея и давая выспаться. Благо дверь можно было просто захлопнуть. — Сколько раз я тебя просила — наведи порядки, не в гостинице же!

— Да почему же ты ничего не можешь делать просто так! Обязательно ждешь благодарности. Постоянно я тебе чего-то должен.

— Тебе трудно лампочку вкрутить? Какой ты еще маленький! Мужчина бы давно уже все сделал.

Андрею и самому уже стало стыдно. Он встал, нервно отшвырнув стул, молча взял у нее из рук лампочку и попытался вкрутить. Он злился, и руки его не слушались. Татьяна стояла рядом, чувствуя радость победы. Раздражение прошло, и она смотрела на него с умилением.

— Какой же ты у меня еще маленький, не самостоятельный. Всему-то тебя учить надо… — она ласково отстранила его, собираясь показать, как надо: живя одна, она многое умела делать сама.

Он молча засунул несчастную лампочку в помойное ведро.

Какие же все-таки женщины некрасивые, когда плачут… Андрей стоял дурак дураком и смотрел, как она сидит, скорчившись, на полу и растирает слезы по лицу, на котором сразу обозначились первые морщинки. И видно, что ей давно уже не двадцать.

— Ну… не плачь…

Надо было, наверное, обнять ее. Но такая она была жалкая, некрасивая, что ему захотелось незамедлительно уйти, сбежать куда-нибудь, лишь бы только не слышать этих всхлипов, не видеть, и он почувствовал себя последним подонком.

И еще ему самому захотелось расплакаться.

— Ну что я тебе сделала, что я тебе сделала?

— Ничего… Нет… Я не знаю… Прости…

Она попыталась обнять его, притянуть к себе, поцеловать.

Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее зареванного лица. И стал проваливаться куда-то в хмельную яму, ощущая под собой податливое женское тело, но не чувствуя ни силы, ни желания — ничего.

— Давай посмотрим фильм. У меня с собой есть диск.

Она покорно пошла следом.

Но фильм почему-то не запустился. И они снова остались сидеть друг против друга: он — спиной к компьютеру, на стуле, она — у противоположной стены на диване.

— Расскажи мне, во что ты играешь. Я ведь вообще не представляю, какие бывают игры… — попыталась она начать разговор, навести хоть тоненький, слабенький мостик.

— Все игрушки делятся на 3D-симуляторы, РПГ — ролевые пошаговые стратегии, просто стратегии… симуляторы (вертолеты, самолеты, машины), — он смотрел на нее с подозрением, не веря, что ей это действительно интересно. Да, она смотрела на него с интересом, но женщины так хорошо умеют врать…

— А стрелялки бывают?

— Да я ж говорю — это 3D-симуляторы.

— А когда по лабиринтам бегаешь?

— Когда по лабиринтам бегаешь, что-то ищешь, загадки решаешь — это квесты.

— А ты во что обычно играешь?

— “Fallout”. Это, пожалуй, самая клёвая игрушка всех времен и народов. Представь себе, случилась ядерная война, и ты — единственный человек, кто выжил. Куда ты пойдешь, что будешь делать? Кругом — выжженная пустыня, и ты идешь по ней… 3D-симуляторы — это мое детство, с этого начинал. В “Quake” пытался играть профессионально. В свое время на чемпионатах по “Quake” стояла главным призом за первое место “Ferrari F50” за 200 тысяч баксов! Можно ничего не делать, просто играть и зарабатывать на этом деньги. Как там его зовут… да, чувака… ну, который самый крутой игрок в “Quake”… а, никнэйм fatality, во! Вот он…

— А что там делать надо? — перебила она. — Какая разница, как звали какого-то там чувака?

— Я на пальцах не могу показать!!!

— Почему ты так со мной разговариваешь?!

— Ты — как моя мать! Родители — это такие специальные машинки, чтобы портить человеку настроение, генераторы отрицательных эмоций. “Не так сказал, не то сделал, в гроб хочешь свести!” И я постоянно, постоянно виноват, во всем виноват, и так все мое детство. Что я опять сделал не так? Чем я тебя на сей раз обидел? Ну не могу я тебе на пальцах объяснить, нет у меня “Quake” с собой.

Она постелила. Он молча завалился к стенке. Она разделась, осталась в новом комплекте, который недавно выглядела в “Космополитан” и на поиски которого убила неделю. А он не смотрел.

Легла рядом, прижалась к его спине и стала тихонько гладить. Больше всего на свете в этот момент Андрею хотелось спать — сказались две трудовые недели. Но Татьяна не отставала, напротив, ее действия становились все более активными. И Андрей, считавший, что отказывают женщине, готовой им отдаться, только импотенты и полные подонки, через силу заставил себя потянуться к ней…

А когда у него ничего не вышло, вскочил, взвыл, как раненый зверь, швырнул презерватив в стенку, заметался по комнате.

Она натянула на голову одеяла, чувствуя, что если будет смотреть на него в этот момент, то он умрет.

“Вообще-то я не любитель писать письма, но я сел и написал о музыке, моих собаках, о себе. Получилось длинно и очень красиво. Оказалось я еще и писать умею! Но у меня глюконула машина и все пропало. Второй раз все это переписывать нет мочи. Поэтому тебе придется поверить, что я — человек хороший.

Вобщем: я Игорь, мне 40, музыку люблю, жизнь ценю, если отдыхаю, то весело, стихи не пишу, но хорошие нравятся, был музыкантом и т. д., вобщем жизнь видел без прикрас. Рост около 177 см, глаза ближе к карим, цвет волос — средний, вес около 90 кг, талия почти на шее. Фотографироваться не очень люблю, но если очень надо, то фото обязательно сделаю и вышлю. Вот пока и все”.