С папой на рыбалку

Глава одиннадцатая, в которой рассказывается о нашем последнем походе перед отъездом на море, о красной икре, о проделках кота Марко, о маме и ещё кое о чём

В субботу под вечер съехались к нам все члены нашей рыбацкой дружины. Сперва приехал дядя Рангел, потом дядя Кузман и напоследок, как всегда, — Афанасий. Мы сидели на кухне вокруг стола и готовили крючки и катушки.

— Надо намотать леску потолще! Теперь нам придётся иметь дело не с какими-то глупыми карпами да карасями. Форель — рыба сильная.

— Тянет, как вол! — авторитетно сказал дядя Рангел.

— А с каких это пор ты стал таким знатоком? — вмешался дядя Кузман.

— Да об этом говорится в справочнике! — ответил дядя Рангел. — Глава четвёртая, страница шестьдесят пятая.

— Не отвлекайтесь! — подал голос папа. — Давайте-ка посмотрим, какие крючки нам могут пригодиться!

Мы рассыпали на столе крючки и начали их перебирать. На первой рыбалке мы надеялись на эти здоровенные крючки что-то поймать.

— А приманка? — спохватился дядя Рангел. — На что мы собираемся ловить?

Все переглянулись.

Тут Афанасий загадочно усмехнулся и вынул из кармана стеклянную баночку, полную каких-то розовых зёрен.

— Красная икра. Сбился с ног, пока нашёл её!.. Один знакомый…

— Ну-ка дай посмотреть! — Баночка перешла к папе, потом к дяде Рангелу, потом её повертел в руках дядя Кузман, и наконец она попала ко мне.

— Роснца, принеси-ка тарелочку. Надо полить икру уксусом, чтобы она стала твёрже.

— С ума сойти! Станет ли рыба клевать на это? — улыбнулся дядя Кузман.

— Форель, если даже она сыта, чуть только почует запах красной икры, прямо-таки дуреет.

Мама принесла бутылку с уксусом и пластмассовую тарелочку, дав понять, что мы слишком много перебили стеклянной посуды.

Афанасий аккуратно выложил на тарелочку икру, побрызгал её уксусом и отставил в сторону.

— Пускай так постоит некоторое время!

Мама куда-то ушла.

— Поедем на Ча́ю, — сказал Афанасий. — Там форель что надо!

— А не лучше ли податься на Струму? — спросил папа.

— Струма под запретом, да и рыбы там негусто. Не стоит рисковать! — вмешался дядя Рангел. — Один мой дружок вернулся оттуда…

— Только на Чаю! Станислав приволок из-под Асе́новграда пять килограммов форели! — заявил Афанасий. — И тамошние места мне знакомы.

— Ой! — внезапно вырвалось у дяди Рангела.

— Накололся? — поднял брови папа и как ужаленный вскочил на ноги.

На виду у всех наш кот Марко лакомился красной икрой. Неожиданно открылась дверь, и Марко пулей вылетел в коридор, скользнув по мозаичному паркету.

— Хорошо, что я вовремя его увидел! — вздохнул дядя Рангел. — Иначе этот проказник всю икру сожрал бы.

— Накрытое молоко кошки не лакают, — с опозданием заметил папа. — Вот обжора. Сколько раз его наказывали, ничего не помогает.

Сменили леску на катушках, привели в порядок садки, осмотрели рюкзаки и начали готовиться в дорогу.

Я ждала этого дня с замиранием сердца. Ведь нам предстояло ехать с дядей Кузманом в его машине. Мы решили выехать в субботу. Папа предупредил, что ночевать нам предстоит в горах, чтобы чуть свет быть на месте.

Когда всё было готово, мы спустились вниз по лестнице и свалили все вещи позади зелёного «Москвича» дяди Кузмана. Затем уложили их в багажник, сели в машину и, ещё раз проверив, не забыли ли чего, тронулись в путь.

Дядя Кузман выехал на шоссе, ведущее в Стамбул, и скоро последние дома остались позади. По обе стороны дороги убегали назад большие зелёные липы, медленно перемещались поля, а вдали, где кончались посевы, поднимались склоны Витоши.

Машина начала круто подниматься вверх.

— Вот уже и Вакаре́л! — сказал папа. — Быстро катим.

— Приедем вовремя! — заметил Афанасий.

Нас настигали и обгоняли другие машины, навстречу шли грузовики и автобусы, дороге не было конца. Приехали в Пазарджи́к. Машина переехала мост через Мари́цу, покатила вдоль полноводного мутного канала и снова выскочила на шоссе.

Солнце уже село, и стёкла впереди идущих машин сверкали, как расплавленное серебро.

— Впереди — Пловдив! А там — минут через двадцать — Асеновград.

В Пловдиве мы остановились возле городского сада. Папа и Афанасий пошли покупать продукты, а мы с дядей Кузманом остались возле машины. Пловдив — какой чудесный город! Как он мне понравился! Возле нас толпились большие зелёные деревья, мимо с мягким шумом скользили троллейбусы, а напротив круто поднимался холм Бунарджи́к. Дядя Рангел — он родом из Пловдива — сказал мне, что на вершине холма стоит величественный памятник Советской Армии. Солдата, изваянного из гранита и бетона, все ласково называют Алёшей.

Скоро папа с Афанасием возвратились, и мы поехали дальше. Теперь перед нами вставали Родопы. Уже в сумерках мы въехали в Асеновград и, не останавливаясь на узеньких булыжных мостовых, углубились в ущелье. Слева от нас шумела Асе́ница или Чая. Я до сих пор не знаю, как точно называется эта шальная горная река. Даже на картах её называют по-разному. На этот вопрос ни папа, ни кто другой из нашей компании не мог дать ясного ответа.

Дядя Кузман неожиданно остановил машину, и мы вышли на дорогу. Все глядели куда-то вверх. Я тоже подняла глаза. На самой вершине очень крутой горы высилась белая церковь.

— Папа, а зачем её там построили?

— Это всё, что осталось от Асеновой крепости! — ответил папа.

— А зачем её построили так высоко?

— В своё время это был единственный путь в Родопы. Здесь мужественные воины охраняли перевал. Рассказывают, что, когда византийское войско устремилось по долине Чаи в Родопы, Иван-Асень[2] велел зарезать семьдесят семь тысяч быков. Их шкурами перекрыли реку. Когда византийцы углубились в ущелье, Иван-Асень мечом перерубил цепь, которая удерживала шкуры, и всё неприятельское войско оказалось под водой.

— Басни! — сказал Афанасий.

— Не басни, а легенды! — поправил его дядя Кузман.

— Всё равно, — стоял на своём Афанасий.

— Выходит, здесь было сооружено первое в Болгарии водохранилище, — улыбнулся папа.

Мне очень хотелось подняться на гору, но папа сказал, что у нас нет времени, и мы поехали в сторону Наречена.

Скоро справа и слева замигали огни, мы обогнули белую скалу, похожую на львиную челюсть, и повернули вправо.

— Будем останавливаться? — спросил дядя Кузман.

— Давай жми дальше! — распорядился Афанасий. — Что нам тут делать, у этого стойбища психов!

— Почему стойбище психов?

— Потому что сюда отовсюду съезжаются чокнутые!

— Или рыбаки! — добавил дядя Рангел.

— Тут много лечебных источников! — пояснил папа. — Здешняя минеральная вода очень успокаивает нервы. Поэтому Афанасий так шутит.

Скоро совсем стемнело, и дядя Кузман включил фары. Мы зорко смотрели вперёд — папа сказал, что нам уже пора останавливаться, и надо выбрать место для ночёвки.

— Вот здесь! — предложил папа.

— Почему здесь? — удивился дядя Рангел. — Там, повыше, есть места куда привлекательней.

Мы проехали ещё минут пять, и дядя Кузман остановил машину.

— Ты что, здесь решил заночевать, Кузман? — подал голос дядя Рангел.

— Ты не ошибся! — спокойно, как всегда, ответил дядя Кузман. — Здесь для машины самое безопасное место. Иначе впотьмах на неё могут натолкнуться, выехав из-за поворота. Ты, как-никак, шофёр!

Все вылезли из машины. Воздух был резкий и холодный. После тёплой кабины нам было зябко, но скоро мы согрелись. Вынув из багажника рюкзаки, мы взвалили их на плечи и собрались спускаться к реке.

Склон оказался крутой, поросший кустарником. Когда погасли фары, у нас появилось ощущение, будто мы стоим на краю пропасти.

— Шагом марш! — бодро сказал Афанасий и двинулся вперёд.

Затем послышались бряцание и шум, который мало-помалу растворился где-то внизу.

— Афанасий закончил спуск! — хладнокровно заметил папа и, сделав несколько шагов, крикнул в темноту: — Афанасий! Ты жив?

Где-то у нас под ногами послышался слабый голос Афанасия:

— Помогите!

Папа с дядей Рангелом нырнули в густые заросли. Какое-то время мы слышали шум, треск валежника и сердитую брань дяди Рангела.

Потом всё утихло. Я боялась, что дядя Кузман тоже устремится за ними следом и оставит меня одну. В это время внизу послышался весёлый смех.

— Эй! — донёсся чей-то голос.

— Что там такое? — спросил дядя Кузман.

— Спускайтесь и вы!

— А дорожка тут есть?

— Прямо в рай!

— Где же её искать?

— Она у тебя перед носом! — Снова послышался хохот.

Дядя Кузман выключил подфарники, взял меня за руку, и мы осторожно побрели в темноту.

Скоро я поняла, что под ногами у нас оказалась проторённая дорожка.

— Мы спускаемся по тропе, дядя Кузман! — сказала я.

— Верно! Ты права.

Наконец мы оказались внизу, на каменистом берегу. Рядом шумела и пенилась река. По ту сторону, на фоне светлого неба, отчётливо вырисовывалась горная вершина.

— Ого-го! — воскликнул дядя Кузман, и его голос потонул в шуме бурной реки.

Мы пошли вдоль берега. Прошли шагов сто и никого не обнаружили. Вернулись обратно и только сейчас заметили мостик, сколоченный из досок и жердей.

— Странная вещь! Куда они пропали?

Дядя Кузман зашагал по мостику, а я топала следом за ним. На другом берегу нам открылась поляна, заросшая мягкой травой. Вокруг неё стояли тёмной стеной и тихо шумели огромные деревья.

Недалеко от нас, вниз по течению реки, мерцали огоньки сигарет. Мы направились туда и наконец увидели дядю Рангела, папу и Афанасия. Афанасий был весь мокрый и так дрожал, что даже сигарета подпрыгивала у него во рту.

— Ты смотри, как же вы умудрились перейти речку? — удивился дядя Рангел.

— По мосту! — ответила я.

— А нас Афанасий перетащил на себе. Ему ведь всё равно — мокрому дождь не страшен.

— Ну-ка давайте собирать хворост, надо развести костёр.

Я осталась возле рюкзаков, а все остальные нырнули в лес. То и дело слышался топот, треск ломаемых сучьев и шум листвы. Время от времени кто-нибудь из мужчин приносил охапку хвороста.

Вскоре возле рюкзаков выросла целая гора топлива. Наконец все возвратились и стали разжигать костёр. Мне до сих пор думалось, что разжечь костёр проще простого. На деле же оказалось совсем не так.

Поначалу мы извели полкоробки спичек. Потом сожгли все лишние газеты, в которые были завёрнуты продукты. После этого папа и дядя Рангел настрогали ножами мелких щепок, и только тогда костёр начал разгораться. Мы набросали в него столько хвороста, что можно было зажарить целого телёнка.

Когда костёр разгорелся, папа обратился к Афанасию:

— Ну-ка раздевайся!

Афанасий снял с себя верхнюю одежду. Мы достали из рюкзака сухое бельё, и Афанасий пошёл в кусты переодеваться. Когда возвращался обратно, он был похож на лесного призрака. Мы закутали его в папин плащ, а мокрую одежду развесили вокруг костра, чтобы сохла.

Потом разостлали одеяло и сами сели у огня.

Дядя Рангел срезал несколько прутиков, содрал с них кору и насадил на них куски мяса, приготовленные дядей Кузманом. Прутики наклонно воткнули в землю, и мясо зашипело над огнём.

— Как это тебя угораздило так вымокнуть? — спросил дядя Кузман.

— Скатился кубарем в воду!

— Где мы находимся? — полюбопытствовала я.

— Это место называется Лю́ты дол, — ответил дядя Рангел. — Тут, над нами, чуть выше по течению реки, есть очень крутая скала. На самом верху скалы — руины. Когда османы поработили Болгарию, там стояла крепость. Её защитники долго оборонялись. Наконец у них иссякли все запасы. Тогда, тёмной ночью, они оставили крепость и ушли тайной тропою. Османы спохватились и бросились в погоню. В темноте они не заметили обрыва и один за другим кубарем полетели вниз, прямо в реку.

— Как наш Афанасий! — добавил дядя Кузман.

— Говорят, будто река потекла вниз красная от крови. Так она лютовала! С той поры это место называется Люты дол, — закончил папа.

Мы поужинали и стали укладываться спать. Я прижалась к папе, вместо подушек — рюкзаки, укрылись плащом.

Только уснули мы не скоро. Надо было подкладывать хворост в огонь. Всё ещё продолжались увлекательные рассказы. Высоко в небе мерцали яркие осенние звёзды. Рядом бушевала река. Когда я уснула — и не помню.

Проснулась от ослепительного света. Из-за соседней горы показалось солнце, и его лучи упали прямо мне в глаза. Все уже были на ногах, снаряжали удочки. Я вылезла из-под плаща и курток, которыми меня укрыли, и, дрожа от холода, стала прыгать по траве.

— Пойди к реке умойся! — сказал папа. — Перекусим немного.

По буйной траве я спустилась к речке. Её прозрачные воды с шумом разбивались о большие валуны. Я присела на корточки на краю берега и невольно загляделась. Внизу, на дне, вода кружила мелкие золотистые песчинки. Я захватила пригоршню воды и плеснула себе в лицо. Она была холодная, жгучая.

Когда я вернулась, на одном рюкзаке меня ждал большой ломоть хлеба с маслом и холодная котлета.

— Мы пойдём вверх по течению, — сказал Афанасий. — Должен вас предупредить, что вода очень прозрачная, и необходимо действовать скрытно. Форель — рыба пугливая. К воде надо подходить из-за кустов, из-за валунов, там, где их нет, приходится подбираться ползком. Так что имейте в виду! Закидывать удочку следует осторожно, без шума. И не зевайте. Форель кидается на приманку моментально.

Мы пошли вдоль реки. Дядя Кузман остался, чтобы отнести в машину рюкзаки.

Я со своей удочкой свернула к мостику. Там образовалась небольшая заводь. Вода в ней была спокойнее, и мне не трудно было наблюдать за поплавком. Я осторожно приблизилась к реке и из-за большого валуна закинула удочку. Леска тихо засвистела в воздухе и упала именно туда, Куда я метила. Не успела я сесть, как увидела, что поплавок стремительно пошёл ко дну. Я изо всех сил дернула удилище, леска натянулась, и над водой сверкнула серебристая рыба. Но, отделившись от воды, сорвалась с крючка и снова плюхнулась в речку.

Мне стало не по себе. Я чуть было не заплакала от злости. Такая большая рыба!

Я опять наживила несколько зёрен икры и закинула удочку. На этот раз поплавок долго оставался на поверхности, пока его не захватило течение и не унесло к стремнине. Вытащив удочку, я оглянулась. Мимо меня проходил Афанасий.

— Ну как, Ани?

— Упустила очень большую рыбу.

— Форель?

— Не знаю.

— Должно быть, форель. Ты здесь её подцепила?

— Ага!

— Тогда какой смысл снова на том же месте забрасывать? Пройди немножко дальше, потому что тут рыба уже напугана. Поди-ка сюда.

Я положила удочку на камень и подошла к нему. Не говоря ни слова, он открыл садок.

Я заглянула в него и ахнула от неожиданности. В садке лежали четыре рыбы. Я вынула одну и стала её разглядывать — голова у неё тупая, рот большой. С боков видны красные пятнышки и вроде бы зеленоватые или бронзовые прожилки. Рыбина, казалось, была отлита из неведомого серебристого металла.

— Это и есть форель?

— Она! Твоему папе попалась очень большая.

Афанасий опустил рыбу в садок и зашагал вдоль реки в высоких резиновых сапогах.

Я взяла удочку и пошла вверх по течению. За невысокими кустами показалась другая заводь. Осторожно, как советовал Афанасий, подобралась к ней и закинула удочку. Поплавок тут же скользнул по воде и потонул. Но для меня это не было неожиданностью. Левой рукой я наматывала леску, а правой дёргала удочку. Удочка не поддавалась. Я дёрнула сильней. Леска затрепетала, по ней как будто побежал электрический ток. Тогда я положила удочку и обеими руками стала тянуть леску.

Через несколько минут я подтащила к берегу большую рыбу. Я ужасно боялась, что она сорвётся. Рыба металась на мели то вправо, то влево, а в какой-то момент даже выскочила из воды, плеснув по ней хвостом с такой силой, что во все стороны полетели серебряные брызги.

Я оглянулась. Вокруг не было ни души. Нельзя терять времени, мелькнуло у меня в голове. Резким движением я вытащила рыбу на песок, подальше от воды.

Пока она прыгала, я набросилась на неё и всем телом прижала её к земле. Борьба длилась недолго. Я поднялась вся в песке, лохматая, одна нога мокрая. Передо мной лежала большая форель. Гораздо больше тех, что поймал Афанасий. И казалась ещё красивей.

Я попробовала снять её с крючка, но не смогла. Она так глубоко заглотала приманку, что изо рта торчала только леска. Пока я соображала, что мне делать, из-за кустов показался папа.

— Пойди скорее сюда, помоги мне!

Он неторопливо приближался, но как только увидел, что к чему, ускорил шаг.

— Это ты поймала, Ани?

— Я.

— Ты посмотри, как она заглотала крючок.

Папа достал нож, сделал надрез и, вынув крючок, отдал мне рыбу. Затем он показал свой улов. В садке я увидела добрый десяток рыбёшек и одну форель большую-пребольшую. И все же, когда я её сравнила с моей, моя оказалась больше. Мы с папой расстались. Он пошёл вниз по течению, а я продолжала двигаться вверх.

Мы рыбачили, пока солнце не повисло над скалами.

Над рекой прогудел сигнал нашей машины. Я подняла отяжелевший садок и пошла к сборному пункту.

Этот день прошёл без приключений. Все были очень довольны, у каждого садок был полон драгоценной рыбы.

— Что мы с нею делать будем? — спросил папа.

— Как что? Будем есть! — деловито заметил Афанасий.

— У меня предложение, — сказал дядя Рангел. — Кузман поймал только четыре штуки. На его семью из четырёх человек этого слишком мало. У нас улов большой. Давайте-ка мы соберёмся у кого-нибудь и вместе пожарим рыбу.

— Идёт! — тут же согласился папа.

— И я не против! — сказал Афанасий. — Поедем к нам!

— А почему к вам? — упёрся папа. — У нас надо собраться. Прямо сейчас!

— Между прочим, рыба может подождать и до завтра! — сказал дядя Рангел. — А почему бы этот ужин не устроить у нас?

— Так как у меня улов самый скромный, поедемте лучше к нам! — предложил дядя Кузман.

— Раз твой улов самый скромный, то его нетрудно отнести в любое место! — заметил Афанасий.

— Довольно спорить! — отрубил дядя Рангел. — Мы сделаем очень просто — бросим жребий.

Из папиного блокнота выдрали четыре листочка, и на одном вывели большими буквами: «У нас». Затем листочки скатали в виде шариков и опустили в тирольскую шляпу Афанасия. Сунув в неё руку, каждый вытащил по одной бумажке.

Жеребьёвка закончилась в пользу дяди Рангела.

Мы сели в машину и поехали в Софию.

В понедельник вечером в доме дяди Рангела царило оживление. Первыми приехали мы с папой и с мамой. Следом за нами появились дядя Кузман, тётя Надя, Таня и До́рче. Последними, как водится, приехали Афанасий с тётей Радкой.

Женщины сразу же отправились на кухню, где на большущей сковороде уже шипело масло, а на столе, выстроившись, как на параде, лежали большие форели. Я тоже повертелась там, но скоро мне стало скучно. Взять хотя бы маму или тётю Марию, что они понимают в рыбалке? Тётя Радка даже представления не имеет, как пользоваться удочкой, а тётя Надя видела рыбу только в жареном виде. Поэтому я ушла в гостиную. Там наши рыбаки уже шумно играли в домино.

— Ани, иди, будешь вести счёт, — сказал дядя Кузман.

Я села на стул и, склонившись к Афанасию, тихо спросила:

— А вы взвешивали рыбу?

— Двенадцать килограммов, — торжественно заявил Афанасий, — и какие-то несколько сот граммов! — Он посмотрел на меня сквозь очки и с серьёзным видом добавил: — Кто не верит, пускай взвесит сам!

Поужинали мы на славу. Пели песни, рассказывали всякие истории и уже строили планы насчёт морской рыбалки. Но о ней я вам расскажу, когда вернусь с моря.