С привкусом пещерной соли

Глава 16. Не человек

День встречи с Гуру начался вполне обычно.

Подъем, холодное умывание, завтрак. Множество шушукающихся в коридоре людей, чьи голоса напоминают гул шумящего вдалеке водопада, расплывчатый взгляд Полины и бодрый Рафа с еще влажной после утреннего душа шевелюрой.

Молодежная звезда в свежем зеленом платьице завтракала в компании двух пожилых мужчин, скорее всего, Отражений, судя по практически полным тарелкам с едой, стоящими перед ними, и явному отсутствию аппетита, и, подперев голову ладошкой, терпеливо слушала негромкий, но безостановочный поток их беседы — один закончил говорить, второй подхватил, и так далее, по кругу. На окружающих звезда не обращала внимания, разве что, увидев Наташку, грустно улыбнулась, будто неосознанно просила поддержки.

— И прекращайте свои экстремальные вылазки, они небезопасны, — услышала Наташка мужской недовольный голос, минуя их столик.

На завтрак подали овсянку, сладкий чай и бутерброды с маслом и сыром. Вспомнилось детство и как звенели детские голоса в огромной столовой начальной школы.

На обратном пути по дороге в комнату они столкнулись с Гонзой.

— Привет, — сказал он и отпрянул к стене, пропуская мимо Рафу и Полину. Когда с ним поравнялась Наташка, Гонза повел глазами в ее сторону и неожиданно сказал:

— Не хочешь пройтись?

Соседка со своим сопровождающим, не замедлив шага, обменялись понимающими улыбочками, и вскоре затерялись вдали, скрытые спинами других аквелей, а Наташка молча кивнула. Пусть лыбятся себе, сколько влезет!

В Ракушке в относительном одиночестве можно было остаться только на морском берегу, поэтому именно туда они и направились.

Вода напоминала светлую глянцевую тарелку. Гонза шел по пляжу, не придерживаясь какого-то конкретного направления, о чем-то глубоко задумавшись, а Наташке пришло в голову, что вокруг так тихо и спокойно, что пожалуй можно понять отшельников, желающих влачить свое бренное существование вдали от шумного человечества. Постоянные страсти и страхи толпы — это так утомляет.

А еще как, оказывается, она привыкла к виду аквелей. Кстати, после бледности следующей отличительной чертой шло отсутствие в их числе толстых, да и просто чрезмерно полных людей. И дело вовсе не в нехватке пищи, добавки каждый раз давали столько, сколько надо, но вот качество отличалось. Наташка не смогла припомнить, видела ли хоть раз в руках аквелей чипсы, сухарики или шоколадные батончики. Нет, они же из разряда «излишеств». На завтрак — каша, на ужин — кефир, санаторий да и только.

Они дошли до плоского камня, на котором удобно сидеть. Благодаря раннему утру тут было пусто.

Гонза опустился на камень, рассеянно пристраивая руки на коленях. Судя по одежде, он только что вернулся и не переоделся после возвращения — прежде Наташка не видела его на мосрком берегу в брюках, туфлях и тонком свитере. Сейчас он выглядел как нечто среднее между тем пижоном, что явился в ее редакцию, и тем рубаха-парнем, что встретил ее после прибытия в Ракушку. Так забавно вспоминать, улыбнулась Наташка, останавливаясь возле него и ковыряясь ногой в мелком гравии. Тогда она о нем вообще ничего не знала. Хотя и сейчас не сказать, что ей известно намного больше, разве что всякая ерунда. Например, легкая небритость ему, как и многим другим мужчинам, идет. И когда он о чем-то долго думает, его глаза становятся пустыми, как будто опускается стенка, перекрывая обзор всяким любопытным мимо ходящим.

— Знаешь, я во многом был неправ, — вздохнув, быстро сказал Гонза. — Зря я так с тобой…

Наташка замерла и неверяще уставилась на него сверху вниз. Вот это номер! И что это такое? Очередная попытка войти в доверие с целью нащупать новый, более действенный способ контроля?

— С чего бы это?

Он неопределенно пожал плечами. Светло-бежевый цвет ему шел, да и вообще, одежда была подобрана со вкусом. Интересно, он сам подбирал, или ему подбирала какая-нибудь…

Стоп, отдернула себя Наташка. Хватит!

— Сложно сказать. Я тут размышлял о возникшей между нами вражде и понял, что позволяю своим убеждениям составлять мнение о незнакомых людях, не давая им возможности как-то на него повлиять, что и произошло в твоем случае.

— Даже так?

— Да. У каждого есть работа. Некоторую работу приходится выполнять, даже когда от нее воротит. Если убрать окраску того, чем ты занимаешься, остается обычный человек.

Наташка настолько растерялась, что села, точнее, почти упала рядом и уставилась на свои коленки, оказавшиеся вровень с лицом.

Будь она честной, сразу же бы призналась — она и сама составляет мнение о новых знакомых как ей угодно. Да все такие. Большинство железобетонно уверены, что всегда правы, настолько, что даже мысли не допускают, будто могут ошибаться. Им даже в голову не приходит, что они могут быть необъективны. Нет той гибкости разума, которая необходима для саморазвития и самосовершенствования.

Хотя это не тот случай. Наташка думала, Гонза прекрасно понимает, что нельзя всех под одну гребенку, но просто не хочет признать, ведь она не человек, она — женщина, а к женщинам он почему-то относится с сильным предубеждением.

Впрочем, и сама Наташка никогда не считала нужным признавать свои ошибки. Перед кем? Перед родителями? Щас! Перед друзьями? Какими-такими друзьями? Пьяными собутыльниками ее первого гамадрила? Случайными соседками по общежитию? Перед Маринкой, единственной подругой, которой Наташка верила, как себе самой, поэтому и предательство переживала так, будто ей одновременно отказало и тело, и мозг? Перед начальством?

Перед клиентами, многие из которых совсем не делали того, о чем писала пресса?

Нет, если и случались в ее жизни ошибки, то извиняться за них она не собиралась.

— Говорят, я пытаюсь защититься таким образом от людей, которые могут меня задеть — строю стену, не давая возможность рассмотреть, что же за ней на самом деле. И это чувство защищенности ложное. Ну, это все неважно… Короче, иногда я бываю неправ. Мое нежелание общаться с людьми — не оправдание моей грубости.

Точно, что-то в лесе сдохло…

Хамелеон — нелюдим и мизантроп открыто признается в своей нелюбви к людям.

Таким резким поворотам всегда предшествует что-то важное.

— Гонза, что-то случилось?

Он немного помолчал, беззвучно шевеля губами, будто не мог найти слов.

— Один из моих родных умирает.

Нервы любого репортера крепко загорожены бронированным щитом, защищающим от ужаса неизбежных болезней, несчастий и смертей. Иногда за день через тебя проходит по пять трупов, умерших с особой изощренностью — и кровь в жилах не стынет. Но сейчас Наташке вдруг стало очень плохо. Как будто кто-то умирает у тебя.

— От чего?

— От старости, Наташа, от обычной старости… Даже здоровые люди рано или поздно умирают от старости.

Теперь признания давались ему куда легче. И он даже смог произнести вслух женское имя?!

— Мне жаль.

Очень коротко. А что тут скажешь? Наташка считала себя одной их числа тех, кому не помогает чужое сочувствие, пусть даже выражающий его человек по колено изойдет соплями и рыданиями. Наташкина боль бывала слишком глубока, чтобы чужая жалость могла что-то изменить или как-то поддержать. На этом базировалась уверенность, что и Гонзе сейчас не поможешь.

— Мне тоже, — коротко ответил он.

Морская вода еле видно колыхалась.

Птиц, тут не хватает птиц, парящих над волнами. Гул воды вполне ощутим, он отражается от стен и усиливается, создавая ощущение свободного пространства и ветра. А птиц не хватает…

— Как тебя зовут? Ну, на самом деле? — вдруг спросила Наташка, продолжая выискивать в морской дали несуществующих птиц. Ей не особо нравилась его кличка, кличка это всегда лишь грань характера, который целиком охватывает только имя, данное при рождении.

Гонза пару раз моргнул, вновь слишком далекий от этих разговоров, похлопал по карману брюк, вытащил из него паспорт и протянул Наташке с таким равнодушным видом, что даже мысль о подвохе кажется кощунством.

Ему и правда плевать. И на раскрытие своей личной информации, и на то, что новые брюки отираются об грязный камень. И что он только что попросил прощения за то, в чем грешен каждый из нас.

Наташка не из тех, кто выкобенивается, она взяла в руки паспорт и осторожно раскрыла первую страницу. Снимок старый — на снимке Гонза очень строгий, серьезный, видно, что молодой человек проникся чем-то великим и теперь изо всех сил стремиться соответствовать. А на вид — дитё.

Старовойченко Владимир Дамирович.

— Дамирович? — воскликнула Наташка, не забывая посмотреть на дату рождения. Ему тридцать два. Больше, чем она думала.

— Да, — криво улыбнулся Гонза.

Наташка задумчиво уставилась на паспорт. Ей хотелось перевернуть странички и посмотреть еще кое-что, но так явно показывать свой интерес недостойно гордой и самостоятельной девушки. Зачем давать лишний повод думать о себе, как об обычной, предсказуемой и пустоголовой женщине?

Гонза покосился на нее, неторопливо вытянул из ее пальцев паспорт и сунул обратно в карман.

— Нет. Я не женат. И не был никогда.

— И не будешь? — в тон продолжила Наташка. Получилось почему-то весьма враждебно.

Как ни странно, он не стал спорить, а глубоко вздохнул и снова уставился прямо перед собой. Через секунду его руки сомкнулись замком.

— Ладно, извини, — отступила Наташка. — Я понимаю, и так все хреново, а тут еще я со своими дурацкими вопросами.

Он на секунду расцепил руки, одной из которых провел по лбу, то ли поправляя короткие волосы, вовсе в этом не нуждающиеся, то ли закрывая лицо.

— Ты когда-нибудь молчишь?

— Ха! Я прекрасно умею молчать, — улыбнулась она. Соврала, конечно, молчать Наташка не умела, даже в одиночестве говорила сама с собой, пусть и не вслух, но монолог всегда имел место быть. И при этом терпеть не могла живой разговор. Что поделать, жизнь отучила. Несколько раз Наташка открывала в беседе душу — и ровно столько же раз туда плевали. Наверное, нужно было быть настойчивей, и она нашла бы более приличного и воспитанного собеседника, но это не слишком приятно — вытирать со своей души чужую слюну и ждать, как скоро она снова там появится.

Лучше не рисковать лишний раз.

Гонза наморщил нос и снова заговорил:

— Мне нужно подумать. Для этого совсем не нужно разговаривать. Нет… лучше, если ты посидишь рядом, но молча.

— Ладно. Только скажи сначала, о чем собираешься думать.

Он удивленно вздохнул, будто вопрос его поразил. Или, скорее, поразил ответ, который всплыл в голове.

— Я давно пытаюсь понять, нащупать путь, который описывали Гуру. В последнее время мне все чаще кажется, что он совсем близко. Если сидеть вот так… в тишине, я уверен, что вскоре увижу дорогу. Еле видную тропу в заросшем травой поле. Она очень близко, нужно только сфокусироваться, знаешь, как рассматривая картинки, рисунок которой можно уловить только определенным образом настроив угол зрения. Так и тут — я его уже вижу… осталось выделить главное на фоне всего остального.

— И что в этом сложного? Сама настройка зрения?

— Ну, нет… Картинки — не совсем точное определение. Вот более подходящее — я пытаюсь стать ульем, частью целого, винтиком огромной, удивительно сложной, бесперебойно действующей структуры. Но эта часть себя не осознает, так что существует вероятность не вернуться обратно. Не прийти в себя. Чтобы рискнуть побыть частью улья, нужно очень хорошо себя осознавать. Вот в чем проблема. Не знаю, рискну ли я когда-нибудь, как бы близко не подобрался…

— Хм. Должна предупредить, что я во все это не верю.

— Знаю. Это создает определенный противовес, необходимый для фокусирования. А теперь помолчи.

— Ладно.

Наташка сползла с камня на щебенку и облокотилась локтем на сидение.

Если ему хочется медитировать в ее обществе, она не против. Он, наверное, действительно хочет найти эту самую нехоженую тропинку, о которой поют Гуру и которую восхваляют отражения. Пусть найдет. Вероятно, это сделает его счастливей. Это же здорово — быть счастливым, пусть даже благодаря такой ерунде. Дайте-ка подумать… Желать узнать, каково быть частью улья? Вот уж поистине странное желание!

Или и правда есть многое на свете?..

А, ну его в пень! В этом главная проблема разумного человечества — искать место лучше, пусть даже ты уже в раю. Ну что еще нужно? Тихо капает вода, плещутся волны, галька скользит по ладони с шуршанием, как будто под рукой расходится земля, открывая несметные богатства. Рядом человек, который не вызывает отвращения и даже больше…

Тут так мирно, так спокойно. Нет, надо все испортить размышляя, каково было бы, будь все еще совершенней. Зачем? Завтра она вернется домой. Даже не верится. Но через пару дней точно так же не будет вериться, что она провела месяц под землей, ни разу не увидев солнца.

Неожиданно передернуло. Звучало как-то не по настоящему…

Но она не героиня. Та наверняка осталась бы в Ракушке до конца своих дней, выясняя причину гибели девчонки в пещерах. Но Наташка не такая, она не может спасти всех, поэтому будет следовать своему пути.

Тем более Наташка отчего-то точно знала, что Гонза не оставит смерть девчонки безнаказанной. Будет копать, пока не найдет убийцу и не разберется по-своему. Интересно, как аквели станут разбирать с внешней угрозой? Вполне возможно, каким-нибудь варварским способом, к примеру, возьмут да и утопят убийцу в море. И вот еще что — Наташка совсем не была против такого исхода. Убийца должен ответить за свои поступки, и если аквели его казнят, пусть даже без суда и следствия — она будет только рада. Так что рано или поздно Гонза все равно разберется. На него вполне можно положиться. Странно понимать, что после всех этих лет испытываешь доверие к практически незнакомому человеку. Вероятно, это только из-за личной, пусть и тщательно скрываемой симпатии?

Но где-то глубоко внутри Наташка была уверена — дело не в женских мозгах, ослабленных видом ходячей мужественности. Он действительно из тех, на кого можно положиться, и даже нет смысла по сто раз переспрашивать — а ты правда его найдешь? Правда не остановишься, пока злодей не получит по заслугам? Расспросы ничего не изменят, потому что он и без них будет делать то, что считает правильным, до тех пор, пока сам не разрешит себе остановиться.

Для Наташки было очень показательно вот так просто взять да забыть про подобный жареный факт, предоставив решать этот вопрос другому человеку и полностью на него полагаясь. Но это случилось, так тому и быть.

Как-то необыкновенно хорошо было сидеть тут на берегу с Гонзой, молчать и смотреть на воду. Вряд ли стоило все портить, думая о смерти и покойниках, пусть эта чаша никого не минет…

Наташка дернула головой и обхватила колени руками, стараясь не обращать внимания, что в спину давит кромка камня. Без некоторых вещей жизнь становится проще и понятнее. Она не станет ее искусственно усложнять. Лучше запомнить этот день таким — мирным, дружелюбным, в чем-то идеальным. Когда-нибудь все плохое из памяти уйдет и останется только человек, возле которого хочется отогреваться после холода публичного общения. Пусть даже вы оказались поблизости друг от друга случайно.

— Ты придешь ко мне в гости? Там, наверху? — неожиданно для самой себя спросила она и замерла в ожидании.

Как следует приглашать человека, не раскатывая перед ним душу, чтобы он не решил, будто ты готова задирать хвост и спариваться при первом же свисте? Как высказать интерес, не поднимая тем самым белый флаг?

Пару веков назад было принято, чтобы общий знакомый представлял незнакомцев друг другу. Обратиться к девушке молодой человек имел право только после того, как был ей представлен. Если молодой человек интересовался девушкой, то навещал ее в родительском доме, под постоянным присмотром старших, разговаривал о поэзии и прогуливался в саду. Девушка высказывала свою привязанность легкой улыбкой и максимум — слегка кокетливым взглядом.

Сейчас достаточно подойти к объекту, шлепнуть по заднице и сказать: «Эй, давай я угощу тебя коктейлем, а потом отправимся ко мне и качественно перепихнемся?» — и секс вполне вероятен.

И никто не знает, что делать, если тебе нужно куда больше, чем банальный перепихон. А откуда знать? В школе этому не учат, и даже больше — ты и сам толком не можешь пояснить, к чему взывает глубоко спрятанная душа. В наше время в нее не верят, потому что верят в тело.

Но, как и в случае с пещерным убийцей, верилось, что приглашение Гонза не станет расценивать как интимное.

Наташка слегка улыбнулась, полагая, что вероятно выглядит доверчивой. Надо же, она — и доверчивой!

Гонза повернул голову и улыбнулся в ответ.

— Я подумаю.

Наташка спрятала усмешку, прижавшись губами к своему плечу. Конечно, он придет в гости. Принесет конфет… чтобы быть уверенным, что не зачахнет за вечер без сладкого.

— Только не очень долго думай.

Справлялись ведь как-то девушки прежде, когда даже показанная из-под платья лодыжка являлась чем-то крайне предосудительным? Они рисковали не просто стать объектом сплетен, а всем своим будущим. Справится и Наташка. Потому что ей нужно много, много больше. Потому что она, похоже, тоже рискует всем.

Гонза уверенно кивнул.

Так они и сидели в относительной тишине, смотря куда-то далеко и думая каждый о своем.

Вскоре народу прибавилось, неподалеку разместилась шумная компания с детьми, утро обратило свое пристальное внимание на других жителей Ракушки — и только тогда они разошлись по своим комнатам.

Приближался вечер.

Полина выбирала платье. Впервые на Наташкиной памяти действительно рассматривала одежду, решая, что лучше надеть.

— Наконец-то мы увидим Гуру. И не верится, что нас соизволили допустить к этому священному таинству! И еще не верится, что скоро я окажусь дома. Это, наверное, все равно что после средневекового института благородных девиц угодить на современную молодежную пьянку, — болтала Наташка, после утреннего молчания переполненная словами и впечатлениями, которые требовали выхода.

— Я остаюсь в Ракушке.

В Наташкиной руке замерла расческа.

— Что, прости?

— Остаюсь тут. Не вернусь на поверхность.

— Вот это номер!.. Почему остаешься? Тебе здесь лучше?

«Сложно сказать» или «смотря с какой стороны» были бы самым предсказуемым ответом, но Полина ответила коротким:

— Да.

О чем тут говорить? Наташка задумчиво продолжала расчесываться.

— Тебе предложили остаться?

— Да. Рафа. Неделю назад.

Значит, они предлагают. Но не ей. Странно, почему ей не предложили? Она, конечно же, не согласилась бы, но все равно? Что за дискриминация?

Внутри все поджалось, будто впереди что-то страшное, звеняще-опасное. Может, не стоило расслабляться?..

— Ты что, согласилась пожертвовать им свое имущество?

— У меня нет имущества. Так, немного денег на счету, их мне предложили вложить в какой-то банк под хорошие проценты.

— Понятно…

— Оно и видно, что тебе понятно, — отчего-то рассердилась и раскраснелась Полина.

— Эй, ты чего? Не злись!

— А ты перестань вести себя так снисходительно, будто кругом одни идиоты, а ты насквозь видишь все существующие в мире аферы и махинации. Тоже мне, специалистка. Да ты под собственным носом слона не разглядишь!

— Спокойно, не ругайся, — от такого напора Наташка слегка опешила и растерялась, потому что на самом деле всегда относилась к Полине немного покровительственно, просто считала, что хорошо это скрывает. — Я… больше не буду.

Некоторое время казалось, что скандал неизбежен, но Полина взяла себя в руки и медленно кивнула, принимая неуклюжее извинение.

Сборы продолжились в настороженном молчании.

В Ракушке царило непривычное оживление. По коридору неслась парочка босоногих ребятишек, и Наташка отпрянула с их дороги к стене. Им-то в случае столкновения ничего не будет: встанут, отряхнутся и дальше побегут, а ей и ребра могут переместить на непредназначенное для того место.

Странно, что она так и не выяснила, из какого именно материала сделаны стены, несмотря на то, что коридоры ежедневно проплывали перед глазами. Скорее всего, в состав входила большая доля полимерного пластика, поэтому поверхность такая гладкая и полупрозрачная. Да… теперь уже не узнаешь, но нельзя же было тратить время на стены, когда на другой чаше весов прячущийся в темных пещерах безумец и сносящий башню королевский бузун?

Провожающие встретили их на выходе к побережью. Народу собралось великое множество, пляж почти гудел.

Неспешным шагом они все вместе двинулись в сторону воды.

Гонза шел рядом, почти задевая локтем, и Наташка улыбалась, сжимая в кармане листок бумаги, на котором написала свой адрес, телефон и Е-мэйл. Судя по их самой первой встрече, информации о Наташке у него предостаточно, но лучше быть уверенной и передать ее еще раз лично, из рук в руки.

Надо передать записку после встречи с Гуру, когда весь этот предпраздничный ажиотаж спадет и они всей честной компанией отправятся посидеть в бар. Тогда можно ненароком упомянуть о завтрашнем отъезде и очень вовремя вручить свои координаты.

Да, так и стоит сделать!

— Сейчас Гуру просто приходит в Ракушку. Но познакомитесь вы не раньше вечера, и то, если он решит принимать новичков сегодня, — объяснял Рафа.

— А откуда он придет? — тут же поинтересовалась Наташка, смотря вниз с горки, на которую они забрались. У кромки воды собралось несколько десятков молодых женщин, остальные аквели группами разного состава располагались вокруг, оставляя в центре пустой островок.

Рафа с Гонзой насмешливо переглянулись.

— Он выйдет из воды.

— Что, правда? — Наташка даже не удивилась услышанному. Не может же, в самом деле, Гуру топать ножками, как простой смертный?

— А возможно, на этот раз соткется из воздуха. Заранее неизвестно. Он, знаете ли, полон сюрпризов, — мечтательно добавил Гонза.

— Ладно вам!

Они рассмеялись.

Что-то было в этом дне. Так случается — вот тебе на голову сыплется череда обычных, наполненных обязанностями, заботами и тревогами, а потом раз — и тот единственный, из-за которого стоило жить, который еще долго будет греть душу, пока серые будни мелькают в преддверии очередного праздника. К сегодняшнему дню Наташка могла придраться, но не хотелось. Когда в последний раз она чувствовал себя настолько спокойно? И не вспомнить. На работе — гонка за очередной опостылевшей сенсацией, в личной жизни — полный швах. В выходные — судорожное движение, дабы снова приблизить работу, когда в голову не лезут банальные женские желания, в свете современной реальности неосуществимые.

А сегодня даже ничего другого не хочется. Вокруг счастливые люди, и по сути неважно, что послужило причиной их счастья. Они выглядят светлыми и добрыми. Твое плечо мимолетно прикасается к стоящему рядом Гонзе и, судя по его напряженности, он тоже прекрасно ощущает эти невинно-обжигающие прикосновения. Разве это не прекрасно?

Наташка снова оглядела берег.

Рыжая Оксана по кличке Миледи, так и не нашедшая за все время пребывания в Ракушке любовника, выглядела как-то иначе. Более серьезной, что ли. По крайней мере, оказалось, что кроме скуки в ее глазах мелькает и нечто осмысленное. Какая странная насмешка, ехать за разгулом и не найти его, думала Наташка, надо же, оказывается, бывает и так.

Молодежная фея и Ко почему-то до праздника не снизошли, видимо, авторитет загадочного Гуру на них не распространялся. Вот, кстати, еще один необъяснимый вопрос — местная звезда умудрилась привлечь столько Наташкиного внимания, что после Гонзы с Рафой первым делом она высматривает в толпе именно ее.

Сильная девчонка, хотя так и не понятно, чем она сильна.

И все равно — большой мир ее сломает. Пусть сидит лучше тут, среди влажных каменных стен, и пусть тут играет в свои разводилки со сверстниками. Целее будет.

Вскоре шум сам собой смолк, молчание нарушали только звонкие детские голоса. Рафа быстро прошептал, что Гуру приближается. Вот он, момент, который так ждала Наташка, но если честно, сейчас ее куда больше интересовала записка в кармане и реакция Гонзы на факт ее вручения.

Издалека Гуру не впечатлял. Обычная фигура, средний рост, вполне себе человеческая одежда. Разве что волосы длинные, темные, распущенные по спине — и еще Гуру шел босиком. Его сопровождала толпа следующих на почтительном расстоянии аквелей, а когда он остановился на берегу, напротив компании женщин, все с гомоном окружили его, однако, продолжали держаться поодаль, будто избегали прямого физического контакта.

— На вид обычный человек, — сказала Полина, стоявшая по правую руку от Наташки.

— Вечером увидите его ближе и убедитесь, что это не так, — пообещал Гонза, стоявший слева. Наташка почти прислонялась к его боку, и от этого мимолетного детского прикосновения её сердце то и дело собиралось броситься вскачь. Как в юности, когда дыхание замирает уже от одной мысли об объекте обожания.

Скоро она отдаст ему свой адрес и этот жест все расставит по своим местам. Пусть она снова рискнет открыть дверь и впустить немного света, не страшно. Даже наоборот, ему открыться почему-то можно. Это будет правильно.

Наташка уже готовилась обернуться к нему и спросить что-нибудь неважное, только чтобы увидеть, как он задумается, и услышать его голос. И когда, кстати, они отсюда свалят? Раз уж не позволяют подобраться к своему драгоценному Гуру ближе, пусть не задерживают. У кого-то, может, решается вопрос жизни и смерти!

Она почти сделала это. Почти отвернулась.

А потом услышала какой-то необъяснимый звук. Что-то сбилось в настройках поведения, одобренного внутренним Я, она нахмурилась и, подавшись вперед, пристально уставилась на причину неполадок — на Гуру. Существо стояло довольно далеко, лица не разглядеть, но то, что он тоже смотрел на Наташку, почему-то сомнений не вызывало. Невозможно, расстояние огромное, но ей казалось, она прекрасно видит его глаза — темно-синие, матовые, бездонные. Нечеловеческие глаза на человеческом лице.

Они что-то ей обещали.

Сердце и правда застучало, но совсем не из-за присутствия Гонзы, который вдруг непроизвольно дернулся и крепко сжал зубы. Его лицо приняло привычное выражение — маску скуки и презрения. Так выглядит лицо человека, который точно знал, что чудес не бывает, поэтому сам виноват в своем легковерии. Или, вернее, в своей тупости.

Но Наташка этого уже не видела. Она скованно, но настойчиво шла вперед, туда, куда звал голос темноты, туда, где нечто большее, чем человек старательно принимало форму человеческого тела.

Эта субстанция поглощала ее внимание, как глубина океана поглощает брошенную в воду монетку. Момента увязнет в иле морского дна и никогда больше не увидит солнца.

Наташка шла вперед, забыв обо всем на свете и конечно, забыв обо всех, кого оставила за спиной.