Саботажник

Глава 1

Железнодорожный полицейский, глядя, как ночная смена уходит в неровное жерло туннеля, гадал, сколько пользы может приносить Южно-Тихоокеанской компании одноглазый, хромой шахтер. Комбинезон и фланелевая рубашка у шахтера были обтрепанные, заношенные, ботинки — стоптанные и тонкие, как бумага. Края потрепанной шапки отвисали как у клоуна, а свой тяжелый молот бедняга тащил так, словно не в силах был его поднять. Что-то здесь не вязалось.

Полицейский был пьющий, лицо его так разбухло от дешевого виски, что глаза почти заплыли. Но эти глаза были острыми, на диво живыми и полными надежды и веселья — несмотря на то, как низко он пал, до службы в самом презираемом в стране подразделении полиции, — и очень наблюдательными. Он сделал шаг вперед, почти решившись проверить. Но в этот миг могучий молодец, румяный нескладеха только что с фермы, забрал у старика молот и понес. От такого доброго поступка хромой, с повязкой на глазу старик показался полицейскому совсем уж старым и безвредным. Но он был вовсе не безвреден.

Впереди в скале темнели два отверстия: главный железнодорожный туннель и рядом — меньший туннель, «первопроходческий», проделанный раньше большого для разведки маршрута, подачи воздуха и отвода воды. Оба туннеля были укреплены деревянными опалубками, не дающими камням падать на людей и вагонетки, идущие внутрь и наружу.

Из тоннеля выходила дневная смена: усталые люди направлялись к рабочему поезду, который отвезет их в поселок, к столовой. Рядом пыхтел паровоз, он вез вагоны, нагруженные шпалами. Упряжки в десять мулов тянули фургоны, передвигались дрезины, и всюду висели облака пыли. Место далекое, два дня кружного пути по железной дороге от Сан-Франциско, но не уединенное.

Телеграфные провода на шатких столбах соединяли вход в туннель с Уолл-стрит. По ним приходили мрачные сообщения о финансовой панике, охватившей Нью-Йорк в трех тысячах миль отсюда. Банкиры с Востока, финансовая опора железных дорог, были испуганы. Старик знал, что телеграммы содержат множество противоположных запросов и требований. Ускорить сооружение кратчайшего пути через Каскадные горы, жизненно важной линии между Сан-Франциско и севером. Или прекратить строительство.

У самого входа в туннель старик остановился и здоровым глазом посмотрел вверх, на гору. Отроги Каскадных гор покраснели в лучах заходящего солнца. Старик смотрел на них, словно, прежде чем погрузиться в темноту туннеля, хотел запомнить, как выглядит мир. Идущие сзади толкали его. Он потер повязку на глазу, словно переживая недавнюю потерю. Прикосновение сдвинуло повязку, и на мгновение приоткрылся второй глаз, еще зорче первого. Железнодорожный сыщик, не похожий на обычного туповатого полицейского, все еще недоверчиво смотрел на старика.

Старик-шахтер проявлял огромную выдержку и хладнокровие. Он держался уверенно, своим бесстрашным поведением рассеивая подозрения. Не обращая внимания на толкавших его рабочих, он осмотрелся, словно пораженный грандиозным зрелищем железной дороги, прорубающейся сквозь горы.

Его и правда изумляли эти усилия. Все предприятие, объединявшее старания тысяч человек, основывалось на простом устройстве у него под ногами, двух стальных рельсах, уложенных на расстоянии в восемь футов и полдюйма один от другого и прибитых стальными костылями к деревянным шпалам, надежно закрепленным в насыпи из битого камня и щебня. Это сочетание образует опору, выдерживающую стотонные паровозы, которые движутся по рельсам со скоростью миля в минуту. И на каждой миле две тысячи семьсот шпал, триста пятьдесят два рельса, шестьдесят бочонков костылей образуют гладкую, почти не создающую трения дорогу, стальной путь, уходящий в бесконечность. Рельсы бегут по неровной местности, льнут к узким карнизам, вырубленным в почти вертикальных утесах, перепрыгивают по мостам через ущелья, ныряют в горные туннели и выныривают из них.

Но это чудо современного инженерного дела и тщательного управления казалось ничтожным в сравнении с горами; горы словно насмехались над ним. И никто лучше этого человека не знал, сколь хрупко это человеческое предприятие.

Он посмотрел на полицейского, чье внимание теперь было направлено на что-то другое.

Ночная смена исчезла в грубо вырубленном отверстии. Вода журчала под ногами рабочих, шедших под бесконечными бревенчатыми сводами. Старик и сопровождавший его молодой человек с молотом держались позади всех. Через сто ярдов они остановились у входа в боковой туннель и погасили ацетиленовые лампы. В темноте они смотрели, как лампы других рабочих исчезают впереди. Потом ощупью прошли по двадцати футам бокового прохода и оказались в параллельном «первопроходческом» туннеле. Этот узкий туннель вырублен грубее основного, потолок низкий и местами совсем нависает. Пригнувшись, они пошли вперед, углубились в гору и там, где их никто не мог увидеть, снова зажгли лампы.

Теперь старик шел быстрее, освещая боковую стену. Вдруг он остановился и провел рукой по неровному шву в камне. Наблюдая за ним, молодой человек в который раз подивился, что заставляет калеку продолжать борьбу. Другие старики давно бы успокоились и проводили время в креслах-качалках. Но если задавать вопросы в джунглях безработных и бродяг, можно и пострадать, поэтому молодой человек удивлялся молча.

— Сверли здесь!

Старик сообщал ровно столько сведений, сколько требовалось, чтобы вдохновить соучастников. Мальчишка с фермы считал, что помогает рабочему с лесопилки в Паджет-Саунд, где профсоюз призвал трудящихся к забастовке и полностью остановил производство досок, но хозяева-кровососы одолели забастовщиков с помощью штрейкбрехеров. Именно такую историю хотел бы услышать молодой анархист.

Предыдущий помощник старика считал, что тот из Айдахо, из Кёр-д’Ален, откуда бежал, спасаясь от шахтерских войн. Следующему он представится как боец «Индустриальных рабочих мира» из Чикаго. Где он потерял глаз? Там же, где охромел: сражаясь со штрейкбрехерами в Колорадо-сити, или охраняя «Большого Билла» Хейвуда[1] из Западного профсоюза шахтеров, или когда губернатор призвал национальную гвардию. Отличная характеристика в глазах тех, кто стремится сделать мир лучше и кому хватает мужества бороться за это.

Рослый парень достал трехфутовое стальное зубило, приложил к указанному месту и держал, а одноглазый старик колотил по нему, пока зубило прочно не засело в граните. Тогда он вернул молот молодому человеку.

— Давай, Кевин. Теперь быстрей.

— Ты уверен, что взрыв в этом туннеле не повредит ребятам, которые работают в основном?

— Клянусь жизнью. Между нами двадцать футов прочного гранита.

История Кевина обычна для Запада. Родился на ферме еще до того, как его отец задолжал банку и потерял землю, работал на серебряных копях, был уволен за то, что голосовал в пользу профсоюза. Ездил по стране на товарных поездах в поисках работы и был избит железнодорожной полицией. Требуя более высокой оплаты, подвергся нападению штрейкбрехеров с топорищами в качестве дубинок. Иногда у него так сильно болела голова, что он ни о чем не мог думать. Но хуже были ночи, когда, отчаявшись найти постоянную работу, или просто постоянное место для сна, или — что еще труднее — встретить девушку и создать семью, — он не мог спать. В одну из таких ночей его соблазнила мечта анархиста. Динамит, «артиллерия пролетариата», сделает этот мир лучше.

Кевин обеими руками сжимал тяжелый молот и бил. Он загнал зубило на фут. Остановился, чтобы перевести дух, и пожаловался на инструмент:

— Терпеть не могу эти стальные молоты. Слишком сильно отскакивают. Мне бы старый, чугунный.

— Используй отдачу. — Удивительно проворный и гибкий, калека с повязкой на глазу взял молот и легко взмахнул им, одним гибким движением сильных запястий повернув инструмент во время отскока и снова с силой опуская. — Заставь его работать за тебя. Давай заканчивай… Хорошо. Очень хорошо.

Они прорубили трехфутовое отверстие в граните.

— Динамит, — велел старик. На случай, если полиция их схватит, нести все связанное с преступлением он приказал Кевину. Кевин достал из-под рубашки три тускло-красных стержня. На каждом черной краской было напечатано название изготовителя — «ВУЛКАН». Калека вставил их в отверстие один за другим.

— Детонатор.

— Ты точно уверен, что никто из рабочих не пострадает?

— Ручаюсь.

— Я бы не прочь отправить хозяев в пекло, но люди на той стороне — они ведь за нас.

— Даже если еще не знают этого, — цинично ответил старый калека. Он прикрепил взрыватель, который обеспечивал взрыв достаточной силы, чтобы сдетонировал весь динамит.

— Фитиль.

Кевин осторожно размотал медленно горящий фитиль, который держал в шапке. Конопляная веревка, пропитанная порохом, горит со скоростью ярд за девяносто секунд, то есть фут за полминуты. Чтобы иметь пять минут для благополучного ухода в укрытие, старик приготовил фитиль длиной одиннадцать футов. Лишний фут был добавлен с учетом колебаний в консистенции и влажности динамита.

— Хочешь сам поджечь фитиль? — небрежно спросил он.

Глаза Кевина заблестели, как у маленького мальчика в рождественское утро.

— А можно?

— Я проверю, свободен ли отходной путь. Но помни: у тебя всего пять минут на то, чтобы уйти. Не тяни. Поджигай и уходи… Подожди! Что это?

Делая вид, будто что-то услышал, он повернулся и достал из-за голенища нож.

Кевин поддался на эту уловку. Он поднес ладони к ушам. Но услышал только далекий грохот бурения в главном туннеле и гул вентиляторов, перегоняющих воздух из вспомогательного туннеля в главный.

— Что? Что ты услышал?

— Беги туда. Посмотри, кто идет!

Кевин побежал, его тень запрыгала по стенам.

Старик оторвал шнур от детонатора, бросил в темноту и заменил таким же фитилем, но пропитанным тринитротолуолом, который используют для одновременного подрыва многих взрывателей, потому что такой фитиль горит очень быстро.

Действовал он быстро и ловко. Когда Кевин, отвлеченный ложной тревогой, вернулся, предательство уже совершилось. Но, подняв голову, старик с удивлением увидел, что Кевин стоит с поднятыми руками, а за ним — тот самый фараон, который наблюдал, как они входят в туннель. Подозрение превратило его опухшее от виски лицо в маску холодной бдительности. В руке он крепко держал револьвер.

— Руки! — приказал он. — Руки вверх!

Он быстро взглянул на фитиль и детонатор и сразу все понял. Оружие он держал близко к телу — было ясно, что он опытный служака и знает, как им пользоваться.

Старик двигался очень медленно. Но вместо того чтобы выполнить приказ, он наклонился и достал из-за голенища длинный нож.

Полицейский улыбнулся. Голос его звучал напевно, говорил он как иностранец-самоучка, влюбленный в английский язык.

— Осторожно, старик. Глупо лезть с ножом на пистолет — я с удовольствием застрелю тебя, если ты его не бросишь.

Старик повернул запястье. Нож телескопически раскрылся, превратившись в тонкую длинную рапиру. Старик тотчас прыгнул, обнаружив гибкую грацию движений, и вонзил нож в горло полицейского. Тот одной рукой схватился за горло, второй стараясь прицелиться. Но шахтер глубже воткнул нож, повернув лезвие, и перерезал спинной мозг, проткнув горло насквозь. Револьвер со стуком упал на дно туннеля. Когда старик извлек нож, полицейский согнулся и упал рядом со своим оружием.

Кевин издал булькающий звук. Глаза его округлились от потрясения и страха, он переводил взгляд с мертвеца на нож, возникший ниоткуда.

— Как… что?..

Старик коснулся пружины, лезвие сложилось и вернулось за голенище.

— Принцип тот же, что в театральном реквизите, — объяснил старик. — Слегка усовершенствован. Спички есть?

Кевин сунул дрожащие руки в карманы, порылся в них и достал шероховатую снаружи бутылочку.

— Проверю, свободен ли выход из туннеля, — сказал старик. — Жди моего сигнала. Помни: пять минут. Убедись, что фитиль горит, и беги, словно за тобой черти гонятся! Пять минут.

Пяти минут хватит, чтобы добраться до безопасного места. Но не в случае быстро горящего тринитротолуола, по которому огонь в мгновение ока пробегает десять футов. А старик заменил медленно горящий шнур.

Переступил через тело полицейского, старик побежал к выходу из вспомогательного туннеля. Никого не увидев, он дважды ударил зубилом по стене. В ответ раздались три удара. Дорога свободна.

Старик достал карманные железнодорожные часы Уолтхэма, которые не может себе позволить даже самый трудолюбивый шахтер. Зато каждый кондуктор, диспетчер, машинист должны всегда иметь при себе эти часы на цепочке, с семнадцатью камнями. Гарантированная точность этих часов — полминуты в неделю независимо от того, используют ли их в жаркой кабине паровоза или на продуваемой морозными ветрами высокогорной вспомогательной станции отработки приказов диспетчерской. Белый циферблат с арабскими цифрами был едва виден в полутьме. Старик следил, как секундная стрелка отмеряет секунды, а не минуты, которыми, по мнению Кевина, он располагал для безопасного отступления.

Пять секунд на то, чтобы открыть бутылочку с серными спичками, достать одну, снова закрыть бутылочку, склониться к фитилю. Три секунды на то, чтобы дрожащими пальцами чиркнуть серной головкой по стальной кувалде. Секунда на то, чтобы головка разгорелась. Прикоснуться пламенем к шнуру с тринитротолуолом.

Лица старика коснулась волна воздуха, почти мягкая.

Затем из туннеля вырвался сильный ветер, а за ним, из глубины — глухой гул взрыва. Зловещий грохот и новый порыв ветра сообщили, что вспомогательный туннель обрушился. Теперь очередь за главным.

Старик укрылся за деревянной обшивкой и ждал. Верно, что между вспомогательным туннелем и людьми, работающими в главном, двадцать футов гранита. Но там, где он установил заряд, гора не сплошная, она изрыта трещинами.

Земля качнулась, как при землетрясении.

Старик позволил себе мрачно улыбнуться. Дрожь под ногами сказала ему больше, чем испуганные крики забойщиков и взрывников, выбегавших из главного туннеля. Больше, чем возгласы людей, столпившихся у выхода из туннелей, откуда теперь валили клубы дыма.

В сотнях футов под горой обрушился потолок туннеля. Взрыв был рассчитан так, чтобы под завал попал поезд из вагонов с породой вместе с паровозом и тендером. Старика не тревожило, что с поездом погибнут и люди. Они не имели значения, как убитый им железнодорожный фараон. Не испытывал он сочувствия и к раненым, запертым в туннеле стеной каменных обломков. Чем больше смертей, разрушений и смятения, тем медленнее восстановление и дольше задержка.

Он снял повязку с глаза и сунул в карман. Потом снял шапку с отвисающими краями, поправил их и снова надел на голову в виде обычной шахтерской шапки. Быстро размотал под брючиной шарф, который делал неподвижным колено, помогая хромать, и на двух крепких ногах пошел в темноту, смешался с испуганными людьми, побежал вместе с ними, спотыкаясь, как и все, на шпалах, натыкаясь на рельсы, стараясь уйти подальше. Постепенно бегущие останавливались и присоединялись к десяткам любопытных, устремившихся к месту катастрофы.

Человек, известный, как Саботажник, не остановился. Он уходил: спустился в траншею у колеи, легко уклонившись от встречи с командой спасателей и полицейских, и пошел по заранее разведанному отходному пути. Он обогнул запасной путь, на котором за блестящим черным локомотивом стоял частный пассажирский поезд. Гигантский паровоз негромко свистнул: он поддерживал небольшое давление пара, обеспечивая поезд электричеством и теплом. В ночи блестели золотом ряды занавешенных окон. В холодном воздухе слышалась музыка, и видно было, как слуги в ливреях накрывают к ужину.

Совсем недавно, шагая к входу в туннель, молодой Кевин проклинал «немногих избранных», которые путешествуют в роскоши, в то время как шахтерам за целый рабочий день платят два доллара.

Саботажник улыбнулся. Это личный поезд президента железной дороги. Когда президент узнает, что сегодня в туннеле обрушился потолок, разверзнется ад, и можно ручаться, что «немногие избранные» сегодня не будут чувствовать себя избранными.

Еще миля по недавно проложенным рельсам, и яркий электрический свет залил строительную площадку с бараками, складами материалов, мастерскими, динамо-машинами, десятками запасных путей с грузовыми поездами и паровозное депо, где ремонтировали локомобили. Под этой площадкой, в низине, виднелись керосиновые лампы рабочего лагеря, временного поселка из палаток и старых товарных вагонов, где разместились импровизированные танцплощадки, салуны и бордели, следующие за кочующим рабочим лагерем.

Теперь все это будет передвигаться гораздо медленнее.

На расчистку завала в туннеле уйдет немало дней. Укрепление потолка и ремонт повреждений съедят не меньше недели, прежде чем возобновятся работы. На этот раз саботаж очень серьезный, лучшее его достижение за все время. И если удастся опознать то, что осталось от Кевина, единственного свидетеля, который мог бы связать его с преступлением, вспомнят про этого молодого анархиста, который много разглагольствовал в рабочем лагере о будущем царстве справедливости, прежде чем сам отправился в это царство.

Глава 2

В 1907 году «особый» поезд был в Америке главным символом богатства и власти. Обычные миллионеры с коттеджами в Ньюпорте, особняками на Пятой авеню или поместьями на реке Гудзон переходили из своих роскошных жилищ в частные вагоны, которые прицепляли к пассажирским поездам. Но титаны, владельцы железных дорог, ездили в «особых», частных, поездах с собственными паровозами и при желании могли пересечь континент. А самый быстрый и роскошный «особый» принадлежал президенту Южно-Тихоокеанской железной дороги Осгуду Хеннеси.

Поезд Хеннеси, выкрашенный в ярко-красный цвет, тащил мощный паровоз «Болдуин Пасифик 4-6-2», черный, как уголь в его тендере. Частные вагоны, которые назывались «Нэнси-1», «Нэнси-2» и так далее в честь давно умершей жены владельца, были восемьдесят футов длиной и десять шириной. Компания «Пуллман» построила эти вагоны согласно требованиям заказчика, а обставили их европейские мебельщики.

В «Нэнси-1» помещался кабинет Хеннеси, гостиная и спальные купе; в этих купе были мраморные ванны, медные кровати и телефоны, способные подключаться к телефонным системам любых городов, где оказывался поезд. В «Нэнси-2» располагались современная кухня, кладовые с месячным запасом продуктов, столовая и купе для слуг. Багажный вагон предназначался для автомобиля «Паккард-Грэй-Вулф» дочери Хеннеси Лилиан. Вагон-ресторан и просторные спальни отводились инженерам, банкирам, адвокатам — всем, кто был занят на строительстве кратчайшего пути через Каскадные горы.

Выбравшись на главный путь, «особый» Хеннеси мог за полдня доставить своего владельца в Сан-Франциско, за три дня — в Чикаго и за четыре — в Нью-Йорк, меняя типы двигателей в соответствии с условиями дороги. Если и эта скорость казалась недостаточной человеку, который мечтал завладеть всеми железными дорогами страны, в его распоряжении была особая система «телеграфа-кузнечика»; Томас Эдисон установил индукционное устройство, которое обеспечивало передачу сообщений с идущего поезда на параллельные рельсам телеграфные провода и наоборот.

Сам Хеннеси — немолодой, низкорослый, лысый — казался обманчиво хрупким. У него были внимательные черные глаза хорька, холодный взгляд, способный смутить любого лгуна и погасить ложную надежду, и, как утверждали его одураченные конкуренты, сердце аризонского ядозуба. Через несколько часов после обрушения туннеля, когда пришли на ужин первые гости, он, все еще без пиджака, диктовал телеграфисту мили распоряжений в минуту.

Гладкий, лощеный сенатор Соединенных Штатов Чарлз Кинкейд явился в безупречном смокинге. Волосы были приглажены, усы подстрижены. Ни намека на то, о чем он думает — и думает ли вообще, по глазам не понять. Но сладкая улыбка у него всегда наготове. Хеннеси поздоровался с политиком, едва скрывая презрение.

— Если вы не слышали, Кинкейд, произошел еще один инцидент. И, клянусь богом, на этот раз саботаж.

— Милостивый боже! Вы уверены?

— Настолько, что телеграфировал в «Детективное агентство Ван Дорна».

— Отличный выбор, сэр! Саботаж выходит за рамки полномочий местного шерифа, если можно так выразиться, хотя вряд ли вы найдете в этой пустыне хоть одного шерифа. Да и вашей железнодорожной полиции эта задача не по силам. — Бездельники в грязных тужурках, мог бы добавить Кинкейд, но сенатор служил железной дороге и выбирал выражения, когда говорил с человеком, который его создал и легко мог уничтожить. — Каков девиз Ван Дорна? — льстиво спросил он. — «Мы никогда не сдаемся, никогда!» Сэр, я подготовленный специалист и могу руководить вашими рабочими при расчистке туннеля.

Хеннеси сморщился от отвращения. Этот хлыщ работал за границей, строил мосты для Багдадской железной дороги в Оттоманской империи, газеты называли его «инженером-героем» за то, что он предположительно спас из турецкого плена американских медсестер из Красного Креста и миссионеров. Хеннеси относился к этим россказням с большим недоверием. Но Кинкейд сумел использовать свою раздутую славу, чтобы представлять интересы «клуба миллионеров» в сенате Соединенных Штатов. И никто лучше Хеннеси не знал, что Кинкейд богатеет на взятках за разрешения на строительство.

— Три человека погибли на месте, — проворчал он. — Пятнадцать за завалом. Инженеры мне больше не нужны. Нужен могильщик. И первоклассный детектив.

Хеннеси повернулся к телеграфисту.

— Ван Дорн ответил?

— Еще нет, сэр. Мы только что отправили…

— У Джо Ван Дорна команды сыщиков во всех городах материка. Телеграфируйте им всем.

Из личного вагона пришла дочь Хеннеси Лилиан. Глаза Кинкейда округлились, улыбка стала шире. Хотя поезд стоял на пыльном запасном пути в Каскадных горах, девушка была одета так, что посетители лучших ресторанов Нью-Йорка поворачивали бы головы, чтобы посмотреть на нее. Вечернее платье из зеленого шифона перетянуто на талии, спереди глубокий вырез, декольте лишь частично прикрыто шелковой розой. На изящной шее жемчужное ожерелье с бриллиантами, волосы высоко убраны золотым облаком, отдельные локоны падают на открытый лоб.

Яркие серьги с бриллиантами грушевидной огранки Перуцци привлекают внимание к лицу. «Наряд откровенно демонстрирует все, что она может предложить, — цинично подумал Кинкейд, — а предложить она может много».

Лилиан Хеннеси поразительно красива, молода и чрезвычайно богата. Пара для короля. Или для сенатора, поглядывающего на Белый Дом. Беда в том, что яркий блеск ее удивительных светло-голубых глаз свидетельствует: завоевать ее нелегко. А теперь отец, который никогда не был способен обуздать дочь, назначил ее своим личным секретарем, что сделало ее еще более независимой.

— Отец, — сказала Лилиан, — я только что говорила по телеграфону с главным инженером. Он считает, что можно войти в первопроходческий туннель с противоположной стороны и пройти в главный ствол. Отряды спасателей уже работают. Все твои телеграммы отправлены. Тебе пора переодеваться к ужину.

— Не могу есть, когда мои люди в западне.

— Голодая, ты им не поможешь. — Лилиан повернулась к Кинкейду. — Здравствуйте, Чарлз, — холодно сказала она. — Миссис Комден ждет нас в гостиной. Выпьем по коктейлю, пока отец одевается.

Когда они покончили с выпивкой, Хеннеси еще не появился. Миссис Комден, пышная темноволосая женщина лет сорока, в зеленом шелковом платье, в бриллиантах, ограненных в старом европейском стиле, сказала:

— Пойду приведу его.

Она пошла в кабинет Хеннеси. Не обращая внимания на телеграфиста, который, как все телеграфисты, присягнул никогда не разглашать содержание телеграмм или то, что увидит, она положила мягкую ладонь на костлявое плечо Хеннеси и сказала:

— Все проголодались. — Ее губы изогнулись в улыбке, которой невозможно было противиться. — Давай дадим им возможность поужинать. Мистер Ван Дорн скоро отзовется.

Паровоз дважды свистнул — сигнал «вперед», — и поезд мягко тронулся с места.

— Куда мы? — спросила она, не удивившись, что они снова в пути.

— В Сакраменто, Сиэтл и Спокан.

Глава 3

Через четыре дня после взрыва в туннеле Джозеф Ван Дорн нагнал быстро перемещавшегося на значительные расстояния Осгуда Хеннеси на станции Большой Северной железной дороги в Хеннесивилле. Новый город в пригороде вашингтонского Спокана близ границы с Айдахо пропах свежей древесиной, креозотом и горящим углем. Город уже окрестили «Миннеаполисом Северо-Запада». Ван Дорн знал, что Хеннеси построил этот город как часть своего плана удвоить протяженность путей Южно-Тихоокеанской железной дороги, присоединив к ним северные трансконтинентальные линии.

Основатель знаменитого «Детективного агентства Ван Дорна», рослый, лысеющий, прекрасно одетый мужчина лет сорока с крупным римским носом походил скорее на путешествующего преуспевающего бизнесмена, чем на бич преступного мира. В нем была заметная живость, на губах играла улыбка, но во взгляде присутствовал легкий намек на ирландскую меланхолию. Великолепные рыжие бакенбарды переходили в еще более великолепную рыжую бороду. Когда он подходил к «особому» Хеннеси, звуки регтайма, исторгаемые граммофоном, заставили его с облегчением кивнуть. Он узнал бойкую мелодию совершенно нового «Прожекторного рэга» Скотта Джоплина, и музыка подсказала ему, что дочь Хеннеси Лилиан где-то поблизости. Со сварливым и раздражительным президентом Южно-Тихоокеанской железной дороги гораздо легче разговаривать, когда дочь рядом.

Он остановился на платформе, услышав шум в вагоне. Показался Хеннеси собственной персоной, он вытолкнул из вагона мэра Спокана.

— Убирайтесь из моего поезда! Хеннесивилль никогда не войдет в черту вашего города. Я не стану платить налоги в споканскую казну.

Ван Дорну он сердито сказал:

— Вам потребовалось немало времени, чтобы добраться сюда.

Ван Дорн ответил на резкость Хеннеси теплой улыбкой. Под рыжими усами сверкнули крепкие белые зубы, детектив сжал руку своего низкорослого собеседника и жизнерадостно прогудел:

— Я был в Чикаго, а вы разъезжали по всей карте. Хорошо выглядите, Осгуд, хотя слегка раздражительны. Как прекрасная Лилиан? — спросил он, когда Хеннеси впускал его в вагон.

— От нее больше неприятностей, чем от целого вагона макаронников.

— А вот и она! Боже, как вы выросли, юная леди. Я не видел вас…

— С самого Нью-Йорка, когда отец нанял вас, чтобы вы вернули меня в школу мисс Портер.

— Нет, — поправил Ван Дорн, — последняя наша встреча произошла в Бостоне, когда мы вытащили вас из тюрьмы, куда вы попали за участие в параде суфражисток, который закончился беспорядками.

— Лилиан! — сказал Хеннеси. — Я хочу, чтобы протокол этой встречи отпечатали и присоединили к соглашению о найме «Агентства Ван Дорна».

Озорные огоньки из ее взгляда исчезли, теперь Лилиан смотрела серьезно — только дело.

— Договор готов для подписи, отец.

— Джо, думаю, вам известно о нападениях.

— Я полагаю, — уклончиво ответил Ван Дорн, — вы имеете в виду несчастные случаи на строительстве железнодорожной линии через Каскадные горы.

— Это не могут быть несчастные случаи, — строго возразил Хеннеси. — Кто-то изо всех сил старается уничтожить дорогу. Я нанимаю ваше агентство, чтобы вы нашли саботажников, анархисты ли это, иностранцы или забастовщики. Стреляйте в них, вешайте, делайте что угодно, только остановите.

— Получив вашу телеграмму, я сразу поручил это дело своему лучшему сыщику. Если ситуация такова, как вы полагаете, я назначу его старшим дознавателем.

— Нет, — сказал Хеннеси, — я хочу, чтобы вы возглавили расследование, Джо. Лично.

— Исаак Белл — мой лучший работник. Хотел бы я обладать такими способностями в его возрасте.

Хеннеси перебил.

— Давайте говорить прямо, Джо. Мой поезд стоит всего в трехстах пятидесяти милях к северу от туннеля, где имел место саботаж. Но, чтобы добраться сюда, ему потребовалось проехать свыше семисот миль, отступать, карабкаться вверх и мчаться вниз, точно на русских горках. Кратчайший путь сократит время проезда на сутки. Последовательность коротких путей и будущее железнодорожной империи слишком важны, чтобы поручить все это одному наемному сотруднику.

Ван Дорн знал, что Хеннеси привык всегда получать желаемое. В конце концов он создал систему железных дорог, пронизавшую материк от одного океана до другого, создал в напряженной борьбе с конкурентами: коммодором Вандербильтом и Дж. П. Морганом, перехитрив Комитет по межштатному транспорту и торговле и конгресс США, заставив отступить главного борца с монополиями президента Тедди Рузвельта. Поэтому Ван Дорн обрадовался неожиданному вмешательству кондуктора. Начальник поезда в безупречном синем мундире Южно-Тихоокеанской дороги — медные пуговицы и красный кант — стоял в двери.

— Прошу прощения за беспокойство, сэр. Поймали бродягу, пытавшегося сесть в ваш поезд.

— Зачем вы мне это говорите? Я руковожу железной дорогой. Передайте его шерифу.

— Он говорит, что за него поручится мистер Ван Дорн.

В личный вагон Хеннеси в сопровождении двух дюжих железнодорожных полицейских вошел высокий мужчина, одетый как бродяга, ездящий на товарных поездах в поисках работы. Старый стетсон пережил немало дождей.

Вначале Лилиан Хеннеси заметила фиолетово-голубые глаза пришельца; быстрым проницательным взглядом, от которого не ускользала ни одна мелочь, он обвел гостиную. Как ни стремительно скользил его взгляд, незнакомец посмотрел по очереди на Хеннеси, Ван Дорна и наконец на нее так, словно читал их мысли. Лилиан смело смотрела ему в лицо, но его взгляд словно гипнотизировал ее.

Ростом он был гораздо выше шести футов и поджар, как породистый арабский жеребец. На верхней губе пышные усы, такие же золотистые, как густые волосы и щетина на небритых щеках. Руки висят вдоль тела, пальцы длинные, музыкальные. Лилиан отметила уверенный рисунок подбородка и губ и решила, что незнакомцу около тридцати лет и что он чрезвычайно в себе уверен.

Полицейские стояли чуть сзади, но не трогали его. Только оторвав взгляд от лица незнакомца, Лилиан увидела, что один из полицейских прижимает к носу окровавленный носовой платок. Второй моргал подбитым глазом.

Джозеф Ван Дорн позволил себе самодовольно улыбнуться.

— Осгуд, позвольте представить вам Исаака Белла, который от моего имени будет руководить расследованием.

— Доброе утро, — сказал Исаак Белл. Он сделал шаг вперед и протянул руку. Полицейские последовали за ним, но Хеннеси прогнал их коротким:

— Вон!

Полицейский, у которого из носа шла кровь, что-то сказал на ухо кондуктору, который выпроваживал их.

— Прошу прощения, сэр, — сказал кондуктор, — они просят вернуть им их собственность.

Исаак Белл достал из кармана кожаную перчатку со вшитым в нее свинцом.

— Как тебя зовут?

— Билли, — мрачно ответил полицейский. Белл бросил ему перчатку и холодно, едва сдерживая гнев, сказал:

— Когда в следующий раз человек спокойно попросит его пропустить, Билли, отнесись с уважением к его словам.

Он повернулся к стражнику с подбитым глазом.

— А ты?..

— Эд.

Белл достал пистолет и подал ему рукоятью вперед. Потом положил в руку полицейскому пять патронов и сказал:

— Никогда не доставай оружие, если не умеешь с ним обращаться.

— Я думал, что умею, — пробормотал Эд; его убитый вид как будто тронул рослого детектива.

— Был ковбоем, прежде чем поступил на железную дорогу? — спросил Белл.

— Да, сэр, нужна была работа.

Взгляд Белла смягчился, губы изогнулись в дружелюбной улыбке. Он достал из кармана в поясе золотую монету.

— Это тебе, Эд. За подбитый глаз. Позавтракай и купи себе выпить.

Полицейский кивнул.

— Спасибо, мистер Белл.

Белл наконец обратил внимание на президента железной дороги, который сердито и выжидающе смотрел на него.

— Мистер Хеннеси, я отчитаюсь, как только приму ванну и переоденусь.

— Ваш багаж у проводника, — с улыбкой сказал Джозеф Ван Дорн.

Детектив вернулся через тридцать минут. Усы были подстрижены, наряд бродяги он сменил на серебристо-пепельный костюм-тройку из отличной английской ткани, явно сшитый на заказ. Светло-голубая рубашка и вязаный голубой галстук подчеркивали цвет глаз.

Исаак Белл знал, что важно правильно начать дело: руководить расследованием должен не властный президент железной дороги, а он. Прежде всего он ответил на теплую улыбку Лилиан Хеннеси. Потом вежливо поклонился чувственной темноглазой женщине, которая неслышно вошла и села в кожаное кресло. И наконец повернулся к Осгуду Хеннеси.

— Я не вполне уверен, что это был саботаж.

— Какого дьявола! По всему западу рабочие бастуют. Паника на Уолл-стрит раздразнила радикалов и агитаторов.

— Верно, — ответил Исаак Белл, — забастовка трамвайщиков в Сан-Франциско и телеграфистов «Вестерн юнион» активизировала рабочие профсоюзы. И даже если руководители Западной федерации шахтеров, которых сейчас судят в Бойсе, действительно собирались убить губернатора Стененберга — сам я в этом сомневаюсь: детективы поработали очень плохо, — все равно фанатиков и анархистов, готовых подкинуть динамит к воротам губернаторского дома, хватает. И убийца президента Маккинли не единственный анархист в нашей стране. Но… — Исаак Белл помолчал, глядя на Хеннеси. — Мистер Ван Дорн платит мне за поимку грабителей банков и убийц на территории всей страны. Я за месяц провожу в курьерских и скорых поездах и экспрессах больше времени, чем обычный человек за всю жизнь.

— Какое отношение имеют ваши способы перемещаться к нападениям на мою железную дорогу?

— Крушения — обычное дело. В прошлом году «Южно-Тихоокеанская компания» выплатила пострадавшим больше двух миллионов компенсации. До конца 1907 года будет не менее десяти тысяч столкновений, восемь тысяч сходов с рельсов и свыше пяти тысяч случайных смертей. Как человек, часто пользующийся этим видом транспорта, я воспринимаю близко к сердцу, когда вагоны складываются гармошкой, вдавливаются один в другой, словно поезд — это раздвижная подзорная труба.

Осгуд Хеннеси багрово покраснел: начинался приступ ярости.

— Скажу вам то же, что говорю всякому реформатору, который считает железные дороги источником всякого зла. «Южно-Тихоокеанская» дает работу ста тысячам человек. Мы трудимся в поте лица, перевозя сто миллионов пассажиров и триста миллионов тонн груза ежегодно!

— Кстати, я люблю поезда, — примирительно сказал Белл. — Но железнодорожники не преувеличивают, когда говорят, что тонкий фланец колеса, касающийся рельса, — это «дюйм отсюда до вечности».

Хеннеси ударил по столу кулаком.

— Эти радикалы-убийцы ослеплены гневом! Разве они не понимают, что скорость поездов — божий дар каждому живущему на свете, мужчине или женщине? Америка огромна! Больше, чем раздираемая ссорами Европа. Протяженнее разделенного Китая. Железные дороги объединяют нас. Как люди добирались бы без поездов? В дилижансах? Кто возил бы их товары на рынок? Быки? Мулы? Один мой паровоз перевозит больше груза, чем все фургоны, когда-либо пересекавшие Великую равнину… Мистер Белл, вам известно, что такое «Томас Флаер»?

— Конечно. «Томас Флаер» — это четырехцилиндровый автомобиль «Томас-Модель-35», построенный в Буффало. Шестьдесят лошадиных сил. Я очень надеюсь, что компания «Томас» выиграет в будущем году парижскую гонку.

— А как по-вашему, почему автомобиль назвали, как поезд? — взревел Хеннеси. — Скорость! «Флаер» — это поезд, знаменитый своей скоростью. И…

— Скорость — это замечательно, — перебил Белл. — И вот почему.

В той части вагона, которую Хеннеси использовал как кабинет, с полированного деревянного потолка свисали свернутые карты. Рослый светловолосый детектив просмотрел ярлычки, выбрал и развернул карту железных дорог Калифорнии, Орегона, Невады, Айдахо и Вашингтона. Он показал на горную границу между Калифорнией и Невадой.

— Шестьдесят лет назад несколько семей пионеров, называвших себя партией Доннера, попытались пересечь гору по фургонной дороге. Они направлялись в Сан-Франциско, но ранний снегопад преградил им путь через Сьерра-Неваду. Отряд Доннера застрял на всю зиму. У них кончилось продовольствие. Те, кто не умер с голоду, спасались, поедая тела умерших.

— Какое отношение пионеры-людоеды имеют к моей железной дороге?

Исаак Белл улыбнулся.

— Сегодня, если вы проголодаетесь в проходе Доннера, благодаря железной дороге всего четыре часа пути будут отделять вас от превосходных ресторанов Сан-Франциско.

Строгое лицо Осгуда Хеннеси плохо позволяло отличить мрачную мину от улыбки, но он снизошел до того, чтобы сделать Джозефу Ван Дорну замечание:

— Ваша взяла, Джо. Давайте, Белл. Выкладывайте начистоту.

Белл показал на карту.

— За прошедшие три недели у вас был подозрительный сход с рельсов вот здесь, в Реддинге, здесь, в Розвилле, и здесь, в Дансмьюире, и еще обвал в туннеле, из-за чего вы и пригласили мистера Ван Дорна.

— Вы не сказали ничего такого, чего я не знаю, — резко сказал Хеннеси. — Погибли четыре путеукладчика и машинист паровоза.

— И еще детектив-полицейский, под камнями в первопроходческом туннеле.

— Что? Ах да. Я забыл. Один из железнодорожных полицейских.

— Его звали Кларк. Алоизиус Кларк. Друзья называли его Уиш.

— Мы знали этого человека, — объяснил Джозеф Ван Дорн. — Он работал в моем агентстве. Отличный детектив. Но у него были свои недостатки.

Белл по очереди посмотрел каждому в лицо и ясным голосом произнес высший для Запада комплимент:

— Уиш Кларк был человеком, с которым можно переправляться через реку.

Потом Хеннеси сказал:

— По дороге сюда я побывал в лагере безработных. На окраине Крисент-Сити на линии в Сискию услышал разговоры о радикале или анархисте, которого там называют Саботажником.

— Радикал! Что я говорил!

— О нем знают очень мало, но его боятся. Те, кто к нему присоединяется, пропадают. Судя по услышанным разговорам, он подобрал помощника, чтобы орудовать в туннеле. Люди видели, как молодой агитатор по имени Кевин Батлер садился в товарный поезд, идущий на юг от Крисент-Сити.

— В сторону Эврики! — вмешался Хеннеси. — От Санта-Розы до Реддинга и Уида. А оттуда он мог направиться к кратчайшему пути через Каскадные горы. Я же говорю. Радикалы, иностранцы, анархисты. Этот агитатор сознался в преступлении?

— Кевин Батлер теперь сознается дьяволу, сэр. Его тело нашли рядом с телом детектива Кларка в первопроходческом туннеле. Однако ничто в его прошлом не свидетельствует о том, что он мог самостоятельно совершить это нападение. Саботажник, как его называют, по-прежнему неизвестен.

В соседнем помещении застучал телеграфный ключ. Лилиан Хеннеси прислушалась. Звук оборвался, и в комнату вошел телеграфист с листком бумаги. Белл заметил, что Лилиан не стала читать, что написано на листочке, а сразу сказала отцу:

— Из Реддинга. Столкновение севернее Уида. Поезд с рабочими не обратил внимания на сигнал. Следовавший за ним грузовой состав не знал, что перед ним поезд, и ударил его сзади. Служебный вагон столкнулся с товарным. Два человека погибли.

Хеннеси с побагровевшим лицом вскочил.

— Это не саботаж? Не обратил внимания на сигнал? Эти поезда следовали к кратчайшему пути через Каскадные горы. Что означает новую задержку.

Джозеф Ван Дорн пытался успокоить взбешенного президента.

Белл подошел к Лилиан.

— Знаете азбуку Морзе? — негромко спросил он.

— Вы наблюдательны, мистер Белл. Я с самого детства езжу с отцом. А он всегда возле телеграфного ключа.

Белл пересмотрел свое мнение о Лилиан. Пожалуй, она не просто избалованный единственный ребенок, каким кажется. Она может стать ценным источником сведений о ближнем круге отца.

— Кто эта дама, только что присоединившаяся к нам?

— Эмма Комден — друг семьи. Она учила меня французскому и немецкому и очень старалась улучшить мои манеры… — Лилиан поморгала длинными ресницами над светло-голубыми глазами, — игры на фортепиано.

На Эмме Комден было нарядное платье с круглым воротником, заколотое у ворота элегантной брошью. Она представляла собой полную противоположность Лилиан; не тонкая, как ее воспитанница, а полная, с темно-карими, почти черными глазами и уложенными в модную французскую прическу роскошными волосами, каштановыми с рыжеватым отливом.

— То есть вы учились дома, чтобы помогать отцу?

— То есть меня исключили из стольких школ, что отец нанял миссис Комден, чтобы завершить мое образование…

Белл улыбнулся.

— Вы секретарь отца, и у вас еще есть время на немецкий, французский и фортепиано?

— Учительница мне больше не нужна.

— Но миссис Комден осталась…

Лилиан холодно ответила:

— Если у вас есть глаза, мистер Белл, вы могли заметить, что мой отец очень внимателен к «другу семьи».

Хеннеси заметил, что Лилиан разговаривает с Исааком.

— В чем дело?

— Я просто сказал, что слышал: говорят, миссис Хеннеси была красавица.

— Лилиан лицом не в мою родню. Сколько вам платят, мистер Белл, за работу детектива?

— Не слишком много.

— Тогда вы, несомненно, поймете, что я как отец невинной девушки обязан вас спросить: кто оплачивает такую модную одежду?

— Мой дед Исайя Белл.

Осгуд Хеннеси уставился на него. Он меньше удивился бы, скажи Белл, что он потомок самого царя Мидаса.

— Вы внук Исайи Белла? Значит, ваш отец Эбенезер Белл, президент бостонского «Американ стейт бэнк». Боже, банкир!

— Банкир отец, а я детектив.

— Мой отец банкиров в глаза не видел. Он был десятником, забивал костыли. Вы говорите с простым железно-дорожником, Белл. Я начинал как отец, заколачивал костыли в шпалы. Обед приносил с собой. Работал по десять часов в день и кем только не был: тормозной, машинист, кондуктор, телеграфист, диспетчер — все время вверх, от рабочего к главной конторе.

— Отец хочет сказать, — прокомментировала Лилиан, — что поднялся от заколачивания железных костылей на горячем солнце до вбивания церемониальных золотых костылей под защитой зонтика.

— Не смейтесь надо мной, барышня. — Хеннеси развернул другую карту. Это был чертеж, копия на синьке, изображавшая во всех подробностях инженерный проект консольного, свободно висящего на тросах моста через глубокое ущелье; мост опирался на два высоких быка из камня и стали.

— Вот куда мы направляемся, мистер Белл. Это мост сократит путь через Каскадные горы. Я нанял лучшего инженера, Франклина Мувери, заставил его, отошедшего от дел, вернуться к работе, чтобы он построил лучший к западу от Миссисипи мост, и Мувери почти закончил его. Чтобы сберечь время, я строю мост уже сейчас, пустив рабочие поезда по заброшенной линии из пустыни Невады; раньше по ней вывозили древесину. — Он показал на карту. — Когда пробьем здесь гору — туннель № 13, — мост уже будет нас ждать. Скорость, мистер Белл. Скорость важнее всего.

— У вас есть обязательный срок сдачи? — спросил Белл.

Хеннеси пристально взглянул на Джозефа Ван Дорна.

— Надеюсь, ваши детективы сберегают тайны так же надежно, как мои юристы?

— Еще надежней, — ответил Ван Дорн.

— Да, такой срок есть, — сказал Хеннеси Беллу.

— Он установлен вашими банкирами?

— Нет, не этими дьяволами. Матерью природой. Идет старуха-Зима, и, когда она приходит в Каскады, строительство прекращается до весны. Мне доверяют куда больше, чем прочим железнодорожникам, но если до наступления зимы я не соединю путь через Каскады с мостом через каньон, даже мой кредит доверия иссякнет. Между нами, Белл, если продвижение остановится, я после первого же снегопада утрачу всякий шанс завершить строительство кратчайшего пути.

Джозеф Ван Дорн сказал:

— Будьте спокойны, Осгуд. Мы остановим негодяя.

Но Хеннеси не успокаивался. Он схватил чертеж, словно собирался его порвать.

— Если саботаж остановит меня, пройдет не меньше двадцати лет, прежде чем кто-нибудь снова решится одолеть Каскады. Это последнее препятствие на пути на Запад, и только у меня хватает смелости его преодолеть.

Исаак Белл не сомневался в том, что старик любит железные дороги. Не забыл он и собственный гнев, вызванный мыслью о том, что Саботажник снова может погубить ни в чем не повинных. Невинные священны. Но прежде всего он помнил об Уише Кларке, который небрежно, словно это было самое обычное дело, встал на пути ножа, предназначенного Беллу. И детектив сказал:

— Обещаю остановить его.

Хеннеси долго смотрел на него, словно оценивая. Потом медленно опустился в кресло.

— Я рад, мистер Белл, что расследованием будет руководить человек вашего ранга.

Посмотрев в поисках одобрения на дочь, Хеннеси понял, что та разглядывает богатого детектива с влиятельными связями, словно новую гоночную машину, которую попросит купить ей к следующему дню рождения.

— Сынок, — спросил он, — а есть ли на свете миссис Белл?

Белл уже заметил внимание молодой женщины к его особе. Конечно, лестно, заманчиво… но он не принял это на свой счет. Он догадывался, что ее заинтересовало. Вероятно, он первый мужчина, которым ее отец не в состоянии командовать.

Ее внимание и желание отца благополучно выдать дочь замуж требовали, чтобы джентльмен ясно высказал свои намерения.

— Я обручен и вскоре женюсь, — ответил он.

— Обручены? И кто она?

— Она живет в Сан-Франциско.

— Как она пережила землетрясение?

— Потеряла кров, — загадочно ответил Белл.

Он прекрасно помнил их первую ночь вместе. Она закончилась внезапно, когда от толчка кровать полетела через комнату, а пианино Марион выпало через стену на улицу.

— Марион осталась там, она заботилась об осиротевших детях. Теперь, когда все позади, она вернулась к своей профессии газетчика.

— Вы назначили день свадьбы? — спросил Хеннеси.

— Свадьба скоро, — ответил Белл.

Лилиан Белл восприняла это «скоро» как вызов.

— Сан-Франциско далеко.

— Тысяча миль, — подтвердил Белл. — И большая их часть — медленные подъемы и бесконечные русские горки по хребтам Сискии. Собственно, это главная причина строительства кратчайшего пути через Каскады: он на целые сутки сократит дорогу, — добавил он, искусно уводя разговор от своего брака к саботажу. — Это напомнило мне, что полезно бы иметь постоянный бесплатный билет.

— Я сделаю лучше, — сказал Хеннеси, вскакивая. — Вы получите свой билет — беспрепятственный бесплатный проезд в любом поезде. Я также дам вам письмо, подтверждающее ваше право брать «особый» поезд и отправляться в любом нужном вам направлении. Отныне вы работаете на железной дороге.

— Нет, сэр. Я работаю в агентстве мистера Ван Дорна. Но обещаю достойно использовать «особые» поезда.

— Мистер Хеннеси снабдил вас крыльями, — сказала миссис Комден.

— Если бы я только знал, куда лететь… — Прекрасная Лилиан улыбнулась. — Или к кому.

Когда снова застучал телеграфный ключ, Белл кивнул Ван Дорну. Они незаметно вышли из вагона на платформу. На станции, вздымая снег и шлак, дул холодный северный ветер.

— Мне понадобится много людей.

— Сколько угодно. Кто нужен?

Исаак Белл перечислял долго. Ван Дорн слушал, одобрительно кивая. Закончив, Белл добавил:

— Я бы хотел сделать нашей штаб-квартирой Сакраменто.

— Я думал, ты рекомендуешь Сан-Франциско.

— По личным причинам — да. Я предпочел бы быть в одном городе с невестой. Но от Сакраменто быстрей добираться по железной дороге до Тихоокеанского побережья и до внутренних штатов. Можем мы собраться у мисс Энн?

Ван Дорн не скрывал изумления.

— Почему ты хочешь организовать встречу в борделе?

— Если у этого Саботажника охвачена вся железная дорога, у него должны быть обширные связи в преступном мире. Я не хочу, чтобы наши силы собирались в заметном месте, пока не пойму, что ему известно и откуда он это знает.

— Я уверен, Энн Паунд найдет для нас место в одной из своих гостиных, — сдержанно ответил Ван Дорн. — Если ты считаешь, что так лучше. Но скажи, узнал ли ты что-нибудь сверх того, что рассказал Хеннеси?

— Нет, сэр. Но у меня такой чувство, что Саботажник чрезвычайно бдителен.

Ван Дорн молча кивнул. Он по опыту знал, что когда у такого опытного детектива, как Белл, возникает «чувство», оно бывает основано на небольших, но красноречивых мелочах, которых обычный человек даже не заметит. Потом он сказал:

— Очень жаль Алоизиуса.

— Да, для меня это потрясение. В Чикаго он спас мне жизнь.

— А ты ему в Новом Орлеане, — возразил Ван Дорн. — И потом на Кубе.

— Он был отличный детектив.

— Когда трезв. Но пьянством сводил себя в могилу. И от этого ты его спасти не мог. Хотя старался.

— Он был лучшим, — упрямо сказал Белл.

— Как он погиб?

— Тело нашли под завалом. Очевидно, Уиш оказался там, где взорвался динамит.

Ван Дорн печально покачал головой.

— У этого человека было безошибочное чутье. Даже у пьяного. Очень не хотелось его увольнять.

Белл сохранял нейтральный тон.

— Его оружие лежало в нескольких футах от тела. То есть он достал пистолет из кобуры до взрыва.

— Может, его выбросило взрывом?

— Это был его любимый армейский пистолет одинарного действия. В закрытой кобуре. Пистолет не выпал. Перед смертью Уиш держал его в руке.

На предположение, будто Алоизиус Кларк пытался предотвратить нападение, Ван Дорн ответил холодным вопросом:

— А где была его фляжка?

— В кармане.

Ван Дорн кивнул и хотел сменить тему, но Белл еще не договорил.

— Мне нужно было понять, как он оказался в туннеле. Умер ли он до или во время взрыва? Поэтому я погрузил его тело в поезд и отвез к врачу в Кламат-Фолс. Врач отметил, что еще до взрыва Уиш был ранен в горло.

Ван Дорн поморщился.

— Ему перерезали горло?

— Не перерезали. Проткнули. Нож пробил горло, прошел между шейными позвонками и вышел из шеи с противоположной стороны. Врач сказал, что удар чистый, словно бил хирург или мясник.

— Или просто удачный.

— Если так, убийце повезло дважды.

— Что ты имеешь в виду.

— Свалить Уиша Кларка — для этого нужно немалое везение, а?

Ван Дорн отвел взгляд.

— В его фляжке что-нибудь оставалось?

Белл печально улыбнулся боссу.

— Не переживайте, Джо. Я бы тоже его уволил. Фляжка была суха, как кость.

— Нападали спереди?

— Похоже, — подтвердил Белл.

— Но ты сказал, что Уиш уже выхватил пистолет.

— Верно. Как же Саботажнику удалось достать его ножом?

— Метнуть? — с сомнением предположил Ван Дорн.

Белл выдернул из-за голенища метательный нож, повертел стальное лезвие в пальцах, взвешивая.

— Нужна катапульта, чтобы он в броске пробил горло человеку.

— Конечно… Будь осторожен, Исаак. Ты сам говоришь, что этот парень должен был действовать с быстротой молнии, чтобы свалить Уиша Кларка. Даже пьяного.

— Он получит возможность, — поклялся Исаак Белл, — показать мне, насколько он проворный.

Глава 4

Пирс «Венеция» в Санта-Монике заливал электрический свет. Он освещал оснастку трехмачтового корабля, навечно причаленного у пирса параллельно большому павильону. Оркестр в быстром темпе играл марш «Гладиатор» Джона Филиппа Сузы.

Бродяга повернулся спиной к приятной музыке и по слежавшемуся плотному песку пошел в темноту. В свете, отраженном волнами, перед ним ложилась его тень, холодный тихоокеанский ветер трепал рваную одежду. Был отлив, и бродяга искал якорь, который можно украсть.

Он обогнул хибары поселка. Рыбаки-японцы, живущие здесь, вытащили лодки на берег, поближе к хижинам, чтобы приглядывать за ними. За поселком японцев бродяга нашел то, что искал: мореходные шлюпки Общества спасения на водах, предназначенные для спасения моряков при крушениях и тонущих туристов. Лодки были полностью оборудованы для того, чтобы мгновенно выйти в море с экипажем из добровольцев. Бродяга сдвинул брезент и в темноте ощупью нашел весла, сосуды для вычерпывания воды и, наконец, холодный металл якоря.

Он понес этот якорь к пирсу. Но, не доходя до освещенного места, повернул и стал подниматься по глубокому песку в город. Улицы были тихи, дома темны. Он уклонился от встречи с пешим патрульным и беспрепятственно добрался до конюшни, которую, как и большинство конюшен в этой местности, перестраивали под гараж. Среди фургонов, колясок и легких двухместных экипажей в беспорядке размещались грузовики и легковые автомобили, нуждавшиеся в ремонте. Пахло бензином, сеном и навозом.

Днем здесь царило оживление, толпились конюхи, кучера, погонщики фургонов, а также автомеханики, и все они курили, жевали табак и жевательную резинку и рассказывали байки. Но ночью здесь был один кузнец — он удивился бродяге, предложившему за якорь целый доллар. Кузнец запросил бы всего пятьдесят центов, но он пил и относился к тем, кого от виски тянет на подвиги.

Кузнец не откладывая взялся за дело; он хотел обработать якорь, пока никто не заметил, что он украден. Начал с того, что убрал одну из двух чугунных лап, работая попеременно молотом и долотом, пока не срезал ее. Потом сточил напильником заусеницы, чтобы получилось ровное место. А когда поднес якорь к свету, тот походил на крюк.

Потея, несмотря на ночной холод, кузнец выпил пива, приложился к бутылке «Старого бурбона Келлога», сделал большой глоток и принялся проделывать в веретене якоря отверстие, как заказал клиент. Сверлить чугун тяжело. Остановившись перевести дух, кузнец опять выпил пива, а затем закончил работу, смутно сознавая, что еще глоток «Келлога» — и он вместо чугуна просверлит себе руку.

Он завернул якорь в одеяло, оставленное заказчиком, и уложил в саквояж клиента. Голова кружилась. Он поднял срезанную лапу якоря и принялся размышлять, на что она сгодилась бы, но в дверь постучал заказчик.

— Неси сюда.

Человек оставался в темноте, и сегодня кузнец еще хуже, чем вчера, различал его черты. Но он узнал сильный голос, отчетливый восточный акцент, высокомерие, рост и городское пальто длиной по колено.

— Я сказал, неси сюда!

Кузнец вынес саквояж за порог.

— Закрой дверь!

Он закрыл за собой дверь, отрезав свет, падавший изнутри, и клиент выхватил у него саквояж.

— Спасибо, добрый человек.

— Не за что, — ответил кузнец, гадая, что этот щеголь в пальто намерен делать с обрезанным якорем.

Золотая десятидолларовая монета, плата за неделю тяжелого труда, блеснула в темноте. Кузнец попробовал ее поймать, промахнулся и наклонился, чтобы подобрать ее с песка. Он почувствовал, что человек приблизился. Кузнец настороженно оглянулся и увидел, что человек наклонился к разношенным сапогам, которые не вязались с модным пальто. В эту минуту дверь распахнулась, и на лицо человека упал свет. Кузнецу оно показалось знакомым. В дверях появились три конюха и автомеханик, все пьяней пьяного. Увидев кузнеца на песке, они рассмеялись.

— Черт возьми! — сказал механик. — Джим тоже раздавил бутылочку.

Заказчик повернулся и исчез в темноте. Кузнец не подозревал, что всего миг отделял его от смерти. Ради своей безопасности этот человек убивал.

Большую часть сорока семи лет, на протяжении которых Сакраменто оставался столицей штата Калифорния, белый дом Энн Паунд оказывал самое искреннее гостеприимство законодателям и лоббистам, устроившимся всего в трех кварталах от него. Дом был большой и красивый, построенный с ранневикторианской пышностью — белые деревянные стены, множество башенок, чердаков, балконов и перил. А за натертой воском входной дверью из каштана просторный вестибюль был украшен портретом хозяйки, написанным в годы ее молодости. Лестница в этом доме, покрытая красным ковром, так прославилась в кругах политиков, что об уровне связей человека можно было судить по тому, улыбнется ли он понимающе, услыхав «лестница в небо».

В тот день в восемь вечера хозяйка, ставшая за эти годы значительно старше и тучнее, с побелевшей, как стены дома, но все еще роскошной копной волос, одетая в просторное зеленое шелковое платье, восседала на пурпурнокрасном диване в своей гостиной в глубине дома. В этой гостиной было еще много таких же диванов, просторных кресел, начищенных до блеска медных плевательниц, вставленных в позолоченные рамы изображений нагих и в разной степени раздетых женщин, а также отличный бар, изобилующий хрустальной посудой. С некоторых пор гостиную отделяла от передней части дома прочная трехдюймовая раздвижная дверь. Дверь охранял элегантно одетый вышибала, бывший борец, сумевший победить «Джентльмена Джима» Корбетта в его лучшие годы и дожить до возможности рассказывать об этом.

Исаак Белл прятал улыбку, видя, что все еще красивая хозяйка дома вгоняет в краску Джозефа Ван Дорна. Видно было, что под его бородой, рыжей, как и бакенбарды, он покраснел. Несмотря на свое всем известное мужество перед лицом опасности, Ван Дорн терял всякую смелость, когда речь заходила о женщинах, тем более об интимных отношениях. Он, несомненно, предпочел бы оказаться где угодно, лишь бы не в дальней гостиной самого известного борделя.

— Начнем? — спросил Ван Дорн.

— Мисс Энн, — сказал Белл, вежливо протягивая руку, чтобы помочь хозяйке встать с дивана. — Благодарим за гостеприимство.

Когда Белл вел ее к двери, она с мягким виргинским акцентом продолжала рассказывать, до чего благодарна «Агентству Ван Дорна», которое без шума устранило злобного убийцу, охотившегося на ее упорно и много работающих девушек. Убийца, изверг, которого сыщики Ван Дорна выявили среди представителей одного из лучших семейств Сакраменто, теперь был надежно упрятан в сумасшедший дом, а на хозяйку не упала тень скандала, способного отпугнуть клиентов.

Джозеф Ван Дорн поднялся и негромко, но властно сказал:

— Займемся делом. Расследованием руководит Белл. Когда он говорит, он говорит от моего имени. Исаак, расскажи им, что ты думаешь.

Прежде чем заговорить, Белл обвел взглядом присутствующих. Он работал с ними и хорошо знал их всех — и глав отделений агентства в городах Запада: Финиксе, Солт-Лейк-Сити, Бойсе, Сиэтле, Спокане, Портленде, Сакраменто, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, Денвере, и прочих сыщиков, собранных Ван Дорном.

В числе особо выдающихся присутствовали огромный, могучего сложения директор сан-францисского отделения Хорас Бронсон и низенький, полный Артур Кертис, с которым Белл работал по делу бандита Мясника; тогда они потеряли общего друга и напарника Кертиса Глена Ирвина.

«Техасец» Уолт Хэтфилд, тонкий, как проволока бывший рейнджер, специалист по поимке грабителей поездов, будет теперь особенно полезен. И Эдди Эдвардс из Канзас-Сити, преждевременно поседевший джентльмен, специалист по бандам, действующим на сортировочных станциях; стоящие там товарные поезда особенно уязвимы для грабежей и саботажа.

Самый старший из присутствующих, Мак Фултон из Бостона, человек с ледяным взглядом, прекрасно знает всех медвежатников в стране; его напарник, специалист по взрывчатке Уолли Кизли в клетчатой, фабричного пошива тройке, какие носят коммивояжеры. Мак и Уолли работают вместе еще со времен своей чикагской молодости. Большие шутники, в агентстве они известны под прозвищем «Вебер и Филдс» — в честь знаменитых водевильных актеров, продюсеров бродвейских бурлесков.

И, наконец, личный друг Белла Арчи Эббот из Нью-Йорка, ничем не примечательный человек, прошедший через черный ход и кухню мисс Энн и одетый, точно бродяга-побирушка.

Белл сказал:

— Если кто-нибудь взорвет здесь бомбу, преступники по всему континенту поставят всем выпить.

Общий смех прозвучал чуть принужденно. Вопрос, который был у всех на уме, задал Уолт Хэтфилд, Техасец:

— Исаак, вы наконец скажете, почему мы прячемся в борделе, словно лонгхорны в каньоне в день сгона скота?

— Потому что мы имеем дело с преступником, который исключительно умен, предусмотрителен и не останавливается перед убийством.

— Ну, если так…

— Это злобный, безжалостный убийца. Он причинил уже столько ущерба и убил столько невинных людей, что бродяги заметили это и прозвали его Саботажником. Похоже, его цель — кратчайший путь через Каскадные горы. Наш клиент — железная дорога. У «Агентства Ван Дорна» две задачи: защитить клиента, не позволяя Саботажнику причинить еще больший ущерб, и поймать его, получив достаточно улик.

Белл кивнул. Секретарь, мужчина в рубашке и без пиджака, повесил на стену поверх изображения купающихся нимф карту железной дороги. На карте были представлены железные дороги от Солт-Лейк-Сити до Сан-Франциско, обслуживающие Калифорнию, Орегон, Вашингтон, Айдахо, Юту, Неваду и Аризону.

— Я попросил Джетро Уотта, начальника железнодорожной полиции, указать нам наиболее уязвимые пункты дороги.

Детективы ответили насмешливым гулом.

Белл остановил их холодным взглядом.

— Нам всем известны недостатки железнодорожных полицейских. Но у «Агентства Ван Дорна» нет сил охватить все восемь тысяч миль пути. От Джетро мы можем получить ценные сведения. Так что, если кто-нибудь из вас помешает полицейскому инспектору Уотту сотрудничать с нами, он будет отвечать передо мной.

По приказу Белла секретарь пригласил полицейского инспектора Уотта, чей облик оправдывал презрительное отношение детективов к железнодорожной полиции. От грязных волос, прилипших ко лбу, и плохо выбритого мрачного лица до грязного воротника, мятых пальто и брюк, невычищенных ботинок и бугров над одеждой там, где были спрятаны пистолет, свинчатка и дубинка, — все в Джетро Уотте, ростом не уступавшему Беллу, делало его олицетворением всех железнодорожных полицейских в стране. Но вот он открыл рот и всех удивил.

— Есть старая присказка: «Для Южно-Тихоокеанской нет невозможного». Железнодорожники имеют в виду вот что. Мы сами все делаем. Сами выравниваем дороги. Сами прокладываем новые пути. Сами строим паровозы и вагоны. Воздвигаем свои мосты — сорок на этом новом участке, не считая кратчайшего пути через Каскады. Мы сами роем туннели — их будет пятьдесят, когда здесь закончат. Сами создаем свою технику. Мы изобрели специальные снегоочистители для зимы в Высокой Сьерре. А для лета построили пожарные поезда. Железная дорога — большое дело. — Не смягчая тона и не допуская даже намека на улыбку, он продолжил: — В Сан-Францисском заливе наши железнодорожные паромы, которые ходят от Оклендского мола до Города, хвастают тем, что даже пончики, которые предлагают пассажирам, пекут здесь же. И, нравятся они пассажирам или нет, те их едят. Южно-Тихоокеанская — большое дело, нравится вам это или нет.

Джетро Уотт бросил взгляд на нарядный бар, уставленный хрустальными графинами, и облизнул губы.

— У большого дела много врагов. Если парень утром поднимается не с той ноги, он винит железную дорогу. Гибнет его урожай — виновата опять железная дорога. Он теряет ферму — виновата железная дорога. Его профсоюз не добился прибавки ему жалованья, виновата железная дорога. Его разорила паника — он винит железную дорогу. Если его банк закрылся и он потерял свой вклад, он винит железную дорогу. Бывает, он так разозлится, что изливает свой гнев на вагоны экспрессов. Грабит поезда. Но гораздо хуже грабежей саботаж. Хуже, и предотвратить его труднее, ведь железная дорога — гигантская цель.

Именно из-за саботажа, чтобы защититься, железная дорога содержит целую армию полицейских. Огромную армию. Но, как и в любой армии, нам нужно так много солдат, что нельзя отбирать только лучших; иногда приходится принимать таких, кого другие, более неразборчивые, назвали бы отребьем…

Он сердито осмотрел собравшихся, и половина детективов подумала, что Уотт вот-вот достанет дубинку. Но вместо этого он закончил с холодной, насмешливой улыбкой:

— Мне сверху спустили сообщение, что наша армия обязана помогать вам, господа детективы. Мы в вашем распоряжении, и моим парням предложено повиноваться вашим приказам.

У нас с мистером Беллом уже состоялся долгий разговор с ведущими инженерами и администраторами компании. Мистер Белл знает все, что знаем мы. А именно: если этот так называемый Саботажник хочет помешать нам вести дорогу через Каскады, он может сделать это шестью различными способами.

Пустить под откос поезд, манипулируя стрелками, которые пропускают один состав за другим. Или манипулировать телеграфом, с помощью которого диспетчеры управляют движением поездов.

Уничтожить мост. Он уже взорвал туннель, может взорвать и мост.

Совершить диверсию в мастерских и литейных, обслуживающих строительство кратчайшего пути. Скорее всего, в Сакраменто. Или в Ред-Блаффе, где мы производим тросы для моста в Каскадах.

Устроить пожар в паровозном депо, когда в нем обслуживают много локомотивов.

Заминировать рельсы.

Всякий раз, когда ему это удается, гибнут невинные люди и он повергает наших рабочих в панику.

По просьбе мистера Белла мы разместили свою «армию» в местах наибольшего риска. Наши «солдаты» на месте и ждут ваших указаний, джентльмены. Мистер Белл покажет вам эти места, а я тем временем налью себе выпить.

Уотт без извинений пошел через гостиную прямо к бару. Исаак Белл сказал:

— Слушайте внимательно. Нас ждет работа, словно нарочно для нас созданная.

К полуночи в дальней гостиной мисс Энн серьезное совещание сменил смех молодых женщин. Детективы Ван Дорна разошлись, они выходили незаметно по одному, по двое, и в библиотеке мисс Энн, комнате без окон в глубине дома, остались только Исаак Белл и Арчи Эббот; здесь они продолжали изучать карты железной дороги.

Арчи Эббот, в ущерб достоверности своего обличья бродяги, налил в хрустальный бокал коньяк «Наполеон» двенадцатилетней выдержки и с видом знатока и гурмана оценивающе вдохнул запах.

— Замечание Вебера и Филдса о кражах на поездах с взрывчаткой очень уместно. Пропажа взрывчатки — это сигнал тревоги.

— Конечно, если он просто не покупает ее в каком-нибудь магазине.

Арчи поднял бокал, чтобы произнести тост.

— За уничтожение Саботажника! Пусть ветер дует ему в лицо, а горячее солнце ослепит!

Тщательно лелеемый выговор Арчи свидетельствовал, что он родом из Адской Кухни Нью-Йорка.[2] Впрочем, Арчи владел множеством говоров под стать разным обличьям. Он стал детективом только после того, как его аристократическая семья, обедневшая в результате Паники 93 года, запретила ему становиться актером. Впервые они встретились, когда Исаак Белл боксировал, защищая цвета Йеля, а неизбежный хор сторонников Принстона прославлял Арчибальда Эйнджела Эббота Четвертого.

— Все слабые места учтены?

— Похоже.

— А почему ты такой недовольный, Исаак?

— Как сказал Уотт, железная дорога велика.

— О да. — Арчи сделал глоток и снова склонился к карте. Его высокий лоб прорезали морщины. — Кто присматривает за Редцингом-сортировочным?

— Ближе всего Льюис и Минальго, — с неудовольствием ответил Белл.

— «…Первый был растяпа, олух, — сказал Арчи, цитируя свое любимое стихотворение о бейсболе «Кейси у биты», — Баба и болван — второй».[3]

Белл согласно кивнул и, думая о списке детективов, сказал:

— Пожалуй, перемещу их в Глендейл, а Реддинг поручу Хэтфилду.

— В Глендейл? Я бы перевел их в Мехико.

— Я тоже, будь у меня лишние люди. Но Глендейл достаточно далеко. Не думаю, что следует беспокоиться из-за Глендейла. Он в семистах милях от дороги через Каскады… — Он достал золотые часы. — На сегодня мы сделали все, что могли. В моем номере в отеле есть свободная комната. Если, конечно, я сумею провести тебя в таком костюме мимо их охранника.

Эббот мотнул головой.

— Спасибо, но, когда я проходил через кухню, повариха пообещала мне поздний ужин.

Белл, удивляясь старому другу, покачал головой.

— Только ты, Арчи, способен, оказавшись в борделе, провести ночь с кухаркой.

— Я просмотрел расписание поездов, — сказал в ответ Арчи. — Передавай мой привет мисс Марион. Ты успеешь сесть на ночной экспресс до Сан-Франциско.

— Я так и хотел сделать, — сказал Белл, быстро вышел в ночь и направился на вокзал.

Глава 5

В полночь под звездным небом человек в форме и фуражке железнодорожного офисного работника приводил в движение ручные и ножные рычаги управления трехколесной велодрезиной «Каламазу»[4] на перегоне между Бербанком и Глендейлом. На этом недавно завершенном отрезке дороги от Сан-Франциско до Лос-Анджелеса местность была ровная. Давя ногами на педали и нажимая на ручку руками, человек делал почти двадцать миль в час, необычную тишину нарушал только стук колес на стыке рельсов.

Дрезину использовали для наблюдения за отрядами рабочих, которые меняли изношенные или прогнившие шпалы, подсыпали гравий между поперечинами, поправляли рельсы, забивали выпавшие костыли и затягивали болты. Рама велодрезины, два основных колеса и укосина, соединявшая их с третьим, добавочным, были сделаны из прочного легкого ясеня, а колесные диски чугунные. Весь механизм весил меньше ста пятидесяти фунтов. Один человек вполне мог поставить ее на рельсы и развернуть в любую сторону или снять с путей перед идущим поездом. Саботажнику, отнюдь не калеке (за исключением случаев маскировки), нетрудно будет сбросить механизм с насыпи, когда надобность в нем отпадет.

Ко второму сиденью рядом с человеком привязаны лом, гаечный ключ, гвоздодер — вытаскивать костыли — и предмет, который ни один рабочий не решился бы оставить на рельсах, крюк почти два фута длиной, изготовленный из чугунного якоря, от которого отпилили лапу.

Дрезину Саботажник угнал. Взломал дощатый склад на краю депо в Бербанке — на этом складе ее держал инспектор Южно-Тихоокеанской — и перенес на рельсы. В том маловероятном случае, если какой-нибудь железнодорожный полицейский или деревенский констебль спросит, что он делает ночью на главном пути, форма железнодорожника обеспечит ему две необходимые добавочные секунды. Вполне достаточно, чтобы дать достойный ответ, достав из-за голенища нож.

Оставив позади огни Бербанка и проезжая мимо темных ферм, он быстро привык к звездному свету. Через полчаса в десяти милях к северу от Лос-Анджелеса он замедлил ход, узнав неровные углы и ограждение эстакады, перекинутой через сухое русло. Дрезина проехала по эстакаде. Дальше рельсы круто сворачивали направо, параллельно руслу.

Услышав щелчок колес на соединении двух рельсов, он через несколько ярдов остановился. Отвязал инструменты и опустился на щебень насыпи, опираясь коленями на деревянную шпалу. Нащупав в темноте стык рельсов, он отыскал стыковую накладку — плоскую металлическую полоску, соединявшую рельсы. Гвоздодером вытащил костыль, крепивший накладку. Потом гаечным ключом ослабил четыре гайки, державшие накладку, и свинтил их. Три болта, три гайки и саму накладку он бросил вниз с крутой насыпи — теперь даже самый зоркий машинист их не заметит. Четвертый болт он продел в отверстие, просверленное в веретене якоря.

И выругался от неожиданной боли.

Он порезал палец о металлическую заусеницу. Проклиная пьяницу-кузнеца, который не додумался загладить края просверленного отверстия, он обвязал палец носовым платком, чтобы остановить кровотечение. Неловко навинтил гайку на болт. Гаечным ключом затянул, чтобы крюк держался вертикально. Рог крюка смотрел на запад, в ту сторону, откуда должен был прийти «Коуст лайн лимитед».

«Коуст лайн», экспресс, скорый поезд, преодолевавший большие расстояния между городами, проезжал новый туннель в горах Санта-Сузана и от Санта-Барбары через Окснард, Бербанк и Глендейл направлялся в Лос-Анджелес.

Неожиданно Саботажник почувствовал дрожь рельсов. Он вскочил. «Коуст лайн лимитед» сегодня должен был опоздать. Если это он, то ему много удалось наверстать. А если нет, Саботажник зря потратил время и силы на бесполезный молоковоз.

Послышался паровозный гудок. Саботажник схватил гвоздодер и принялся выдирать костыли, крепившие рельс к деревянным шпалам. Он успел выдернуть восемь костылей, прежде чем увидел отблеск паровозного прожектора. Бросив гвоздодер на насыпь, он сел на дрезину и принялся жать на педали. Теперь он слышал шум паровоза, негромкий на большом расстоянии, но Саботажник узнал чистый резкий звук «Атлантика-4-4-2». Все в порядке, это «Лимитед», и, судя по частым выбросам дыма из трубы, идет он быстро.

«Атлантик-4-4-2», который тянул «Коуст лайн лимитед», был создан для скорости.

Машинист Руфус Патрик любил за это свой паровоз. «Американская локомотивная компания» из города Скенектади, штат Нью-Йорк, поставила его на огромные восьмидесятидюймовые ведущие колеса. Передняя тележка на четырех колесах держала паровой двигатель на рельсах надежно, как Вековая Скала,[5] а задняя, двухколесная, тележка так же надежно держала топку, подающую огромное количество перегретого пара.

Руфус Патрик признавал, что его паровозу не хватает мощности. Новые, более тяжелые пассажирские вагоны вскоре потребуют более мощных машин. Этот паровоз не рассчитан на подъем в горы, зато на ровной местности да с деревянными пассажирскими вагонами ему нет равных на длинных дистанциях. В прошлом году паровоз этой серии достиг скорости 127,1 мили в час — рекорд, который вряд ли скоро побьют, думал Патрик. И уж точно не он в этом запаздывающем рейсе, когда везет десять вагонов, полных пассажиров, надеющихся благополучно добраться до дома. Шестьдесят миль в час — это норма, и без того миля в минуту.

В кабине паровоза было тесно. Вдобавок к самому Руфусу и его кочегару Зику Таггету здесь находились двое гостей: Билл Райт, служащий профсоюза электриков, друг Руфуса, и племянник Билла и его тезка Билли, которого дядя сопровождал в Лос-Анджелес; там мальчик будет работать учеником в лаборатории, где разрабатывают кинопленку. Когда в последний раз останавливались набрать воды, Руфус прошел назад, к багажному вагону, где его гости тайком ехали бесплатно, и пригласил их в кабину. Четырнадцатилетний Билли не мог поверить своему счастью: он поедет на паровозе! Всю жизнь он бредил поездами, громыхавшими мимо его дома, и поездка необычайно волновала его. Но он и подумать не мог, что поедет на паровозе. На мистере Патрике была форменная шапка, как на картинках, и это самый спокойный и уверенный в себе человек, какого видел Билли. С тех пор, как он дал два длинных гудка и снова привел паровоз в движение, он объяснял каждое свое действие.

— Начинаем движение, Билли. Я двигаю рукоять Джонсона[6] вперед. До отказа вперед, если идем вперед, до отказа назад, если ходим ехать назад. Назад можно двигаться так же быстро, как и вперед.

Патрик взялся за длинный горизонтальный стержень.

— Теперь я открываю регулирующий клапан и посылаю пар в цилиндры, которые поворачивают ведущие колеса; открываю клапан, подающий песок на рельсы. Это увеличивает сцепление. Теперь прикрываю регулирующий клапан, чтобы мы не поехали слишком быстро. Чувствуешь, как притормаживают колеса? Не проскальзывают.

Билли энергично кивнул. Патрик чуть заметно двигал регулирующий клапан, и паровоз набирал скорость плавно, как по маслу. Теперь, после Глендейла, преодолевая последние мили перед Лос-Анджелесом, давая свистки на переездах, Патрик говорил восхищенному мальчику:

— Тебе вряд ли доведется когда-либо вести локомотив лучше этого. Отличный двигатель и работает как часы.

Кочегар Зик Таггерт, который непрерывно бросал уголь в ревущую топку, захлопнул дверцу и сел, чтобы перевести дух. Это был рослый мужчина, черный, грязный и пропахший потом.

— Видишь стекло? — Таггерт постучал пальцем по прибору. — Самое важное окошко во всем поезде. Показывает уровень воды в котле. Слишком мало — крышка раскалится, расплавится, и бум! Мы все отправимся в царство небесное.

— Не слушай его, Билли, — сказал Патрик. — Обязанность Зика — следить, чтобы у нас было достаточно воды в бойлере. Сейчас за нами полный тендер воды.

— А почему регулирующий клапан в среднем положении? — спросил Билли.

— Он должен быть в среднем, когда мы едем. Сейчас этого вполне достаточно, чтобы двигаться со скоростью шестьдесят миль в час. Подашь вперед — и мы пойдем на ста двадцати.

Машинист подмигнул дяде Биллу.

— А еще регулирующий клапан помогает нам преодолевать крутые повороты. Зик, не видишь впереди поворотов?

— Прямо впереди эстакада, Руфус. И за ней крутой поворот.

— Ты поведешь, сынок.

— Что?

— Проведешь через поворот. Быстрей! Берись крепче. Высунь голову и смотри.

Билли взялся за ручку регулирующего клапана левой рукой и высунул голову из окна, как это делал машинист. Ручка была горячей, она пульсировала в руке, как живая. Свет паровозного прожектора падал на рельсы. Билли видел приближающуюся эстакаду. Она казалась ужасно узкой.

— Легонечко, — предупредил Патрик Руфус, снова подмигнув остальным. — Почти совсем не двигай. Легче. Легче. Да, начинаешь чувствовать. Но нужно держать точно посредине. Туговато.

Зик и дядя Боб обменялись улыбками.

— Отлично. У тебя хорошо получается. Еще немного…

— А что это прямо впереди, мистер Патрик?

Патрик Руфус посмотрел, куда показывал мальчик.

В луче паровозного прожектора изгородь эстакады отбрасывала тени и блики, и это мешало видеть. Наверно, просто тень. Неожиданно луч осветил что-то необычное.

— Что за… — В присутствии ребенка Патрик машинально выпалил «дьявольщина».

Из правого рельса, как рука из могилы, торчал кривой металлический крюк.

— Тормози! — крикнул Патрик кочегару.

Зик всей тяжестью повис на воздушном тормозе и жал на него изо всех сил. Поезд затормозил так стремительно, словно ударился о стену. Но лишь на мгновение. Потом вес десяти загруженных пассажирских вагонов и тендера, полного угля и воды, вновь бросили локомотив вперед.

Патрик опытной рукой сам взялся за воздушный тормоз. Он действовал легкими прикосновениями, как часовщик, и одновременно потянул назад рукоять регулирующего клапана. Огромные ведущие колеса завизжали, подняв облако искр, срезая с рельсов слои металла. Тормоза и реверс продолжали гасить скорость «Коуст лайн лимитед». Но поздно. Большие колеса «Атлантик-4-4-2» уже двигались по эстакаде, прямо на крюк, все еще на скорости сорок миль в час. Патрик молился лишь, чтобы клинообразный путеочиститель, так называемый скотосбрасыватель, расчищающий пути перед локомотивом, отшвырнул крюк, прежде чем тот подцепит ось ведущего колеса.

Но крюк, который Саботажник прикрепил к ослабленному рельсу, зацепился за скотосбрасыватель и держал его мертвой хваткой. Справа перед колесами локомотива весом сто восемьдесят тысяч фунтов рельс сорвался с места. Массивные ведущие колеса ударились о поперечины. И на скорости сорок миль в час запрыгали по дереву и щебню.

Скорость, вес и безжалостная инерция движения разрушили насыпь и разнесли шпалы на куски. Колеса завертелись в воздухе, и, продолжая движение вперед, паровоз начал крениться, потянув за собой тендер. Тендер потащил через край багажный вагон, а тот — первый пассажирский, прежде чем разорвалось сцепление со вторым пассажирским вагоном.

Потом почти чудом локомотив как будто бы снова выпрямился. Но это была лишь короткая передышка. Под напором тендера, багажного и пассажирского вагонов паровоз повернулся и скользнул с насыпи вниз; он скользил, пока скотосбрасыватель и прожектор не ударились о дно сухого русла и не разбились.

Наконец паровоз остановился, накренившись под острым углом, уткнувшись носом в землю и задрав в воздух заднюю тележку. Вода, перегретая до трехсот восьмидесяти градусов, хлынула из прочно закрытого котла вперед, на раскаленную докрасна металлическую плиту, установленную перед котлом.

— Убирайтесь! — закричал машинист. — Котел вот-вот взорвется!

Билл без сознания лежал у топки. Маленький Билли ошеломленный сидел на подножке, держась за голову. Между пальцами сочилась кровь.

Зик, как и Патрик, приготовился к удару и не очень пострадал.

— Хватай Билла, — сказал Зик Патрику, физически очень сильному. — Я понесу мальчишку.

Патрик подхватил Билли, как джутовый мешок, и спрыгнул на землю. Зик взвалил Билла на плечо, выскочил из кабины и побежал по крутому спуску. Патрик с мальчиком споткнулся. Зик протянул ему свободную руку и не дал упасть. Грохот внезапно стих. В относительной тишине они услышали крики раненых в первом вагоне, который раскрылся, как рождественская подарочная обертка.

— Бегите!

За раскаленной металлической плитой продолжал гореть уголь, который Зик Таггерт бросал в топку. Он пытался поддержать необходимые двадцать две сотни градусов, чтобы вскипятить две тысячи галлонов воды, и продолжал нагревать плиту. Но вода перестала поглощать тепло, отчего температура плиты поднялась от нормальных шестисот градусов до двух тысяч двухсот. И сталь размягчилась, как масло на сковороде.

Давление пара в двести фунтов на квадратный дюйм превосходило наружное атмосферное давление в четырнадцать раз. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы пар нашел слабое место и разорвал плиту.

Пар устремился наружу, две тысячи галлонов воды, нагретые под давлением до трехсот восьмидесяти градусов, столкнувшись с холодным глендейлским воздухом, тоже мгновенно обратились в пар. Объем пара увеличился в тысячу шестьсот раз. В одно мгновение две тысячи галлонов воды превратились в три миллиона галлонов пара.

Запертый в котле «Атлантика-4-4-2», этот пар расширился и разорвал локомотив на миллион стальных осколков.

Билли и его дядя так и не узнали, что их ударило. Не узнали этого и курьер «Уэллс Фарго» в багажном вагоне, и три друга, игравшие в покер в сошедшем с рельсов «пуллмане». Но Зик Таггерт и Руфус Патрик, понимавшие причину и природу кошмарных сил, налетевших на них, как смерч, на долю секунды ощутили немыслимую боль ожога раскаленным паром, прежде чем взрыв навсегда погасил их сознание.

Под звон чугуна о камень и треск раскалывающегося ясеня велодрезина «Каламазу» катилась с железнодорожной насыпи.

— Это еще что такое?

Джек Дуглас, девяносто двух лет, был так стар, что начинал еще защитником первых железных дорог на западе от нападений индейцев. Компания держала его из чистой сентиментальности и позволяла работать кем-то вроде ночного охранника; вооруженный тяжелым служебным «Кольтом» 44-го калибра одинарного действия, он обходил спокойный глендейлский участок пути. Дуглас опустил худую, жилистую, всю в венах руку и привычно потянул револьвер из промасленной кобуры.

Саботажник сделал на редкость стремительный выпад. Удар был такой умелый, что застал бы врасплох и человека его лет. У охранника не было ни единого шанса. Выкидной нож пробил ему горло и убрался раньше, чем тело упало на землю.

Саботажник с отвращением посмотрел на труп. Чтобы из всего возможного произошло именно это! Наткнуться на старика, которому полагалось бы давно уже лежать в постели. Саботажник пожал плечами и негромко, с улыбкой сказал:

— Не согрешишь — не покаешься.

Достав из кармана лист, он смял его в комок. Потом, склонившись к телу, разжал мертвую руку и вложил в нее скомканную бумагу.

От места, где Южно-Тихоокеанская дорога пересекалась с электрической железной дорогой Лос-Анджелес — Глендейл, начинались темные пустые улицы. Большие зеленые трамваи, которые перевозили пассажиров между этими двумя городами, по ночам не ходили. Напротив, пользуясь тем, что электричество ночью дешевле, по этой линии перевозили грузы. Пристально наблюдая, не появится ли полиция, Саботажник сел в вагон, перевозивший в Лос-Анджелес молочные бидоны и пучки свежей моркови.

Уже светало, когда он сошел в городе и зашагал по Второй Восточной улице. В жидком рассветном освещении вырисовывался купол Ла-Гранд-Стейшн[7] железной дороги Атчисон — Топика — Санта-Фе. Саботажник взял из багажного отделения свой саквояж и переоделся в мужском туалете. Потом сел на скорый из Санта-Фе до Альбукерке и позавтракал в вагоне-ресторане на серебре и хрустале бифштексом с яйцами и свежевыпеченными булочками.

Локомотив скорого набирал скорость; появился внушительный кондуктор пассажирского экспресса, потребовавший:

— Билеты, господа!

Словно пассажир, который постоянно ездит по делам, Саботажник, не отрывая взгляда от «Лос-Анджелес таймс», что позволяло ему скрывать лицо, вытер пальцы о льняную салфетку и достал бумажник.

— Порезали палец, — сказал кондуктор, глядя на яркую кровавую полоску на салфетке.

— Правил бритву, — ответил Саботажник, по-прежнему не отрываясь от газеты и в который раз проклиная пьяного кузнеца; он очень жалел, что не убил его.

Глава 6

Было три часа утра, когда Исаак Белл соскочил с еще не остановившегося поезда, который подходил к приморскому вокзалу на Оклендском молу. Для пассажиров, направлявшихся на запад, путешествие заканчивалось здесь, на длинной, в милю, выступавшей в Сан-Францисский залив скале, созданной Южно-Тихоокеанской железной дорогой. По этому длинному пирсу вагоны подавали к судам, привозящим грузы в город. Пассажиры добирались до города на паромах.

Белл побежал на паром, на ходу отыскивая взглядом Лори Марч, пожилую женщину с фермы, у которой всегда покупал цветы. На дне его жилетного кармана лежал маленький, плоский ключ от квартиры Марион. Сонные мальчишки с травинками в волосах — они спали на баржах с сеном — истошно выкрикивали «Экстра! Экстра!» и размахивали специальными выпусками всех газет, издающихся в Сан-Франциско.

Увидев шапку на первой странице, Исаак Белл остановился.

Беллу показалось, что его ударили ножом в живот. Глендейл отделяло от Каскадов семьсот миль.

— Мистер Белл, сэр? Мистер Белл?

За мальчишкой-газетчиком стоял сыщик из сан-францисского отделения агентства. Выглядел он не старше парня, продающего газеты. Каштановые волосы примяты, на щеках рубцы после сна. Но в широко раскрытых голубых глазах возбуждение.

— Меня зовут Дешвуд, мистер Белл. Я из сан-францисского отделения. Мистер Бронсон оставил меня старшим, когда всех остальных забрал в Сакраменто. Они вернутся только завтра.

— Что вы знаете о «Лимитед»?

— Только что говорил с начальником железнодорожной полиции здесь, в Окленде. Похоже, подорвали динамитом паровоз, снесли его с рельсов.

— Сколько убитых?

— Пока шестеро. Пятьдесят раненых. Несколько человек пропали без вести.

— Когда следующий поезд в Сан-Франциско?

— Скорый отходит через десять минут.

— Я поеду на нем. Телеграфируйте в лос-анджелесское отделение. Передайте, что я приказал отправиться к месту крушения и никого не подпускать туда. Полицию тоже.

Молодой Дешвуд наклонился, словно не хотел, чтобы мальчишка его услышал, и прошептал:

— Полиция считает, что Саботажник погиб при взрыве.

— Что?

— Профсоюзный агитатор по имени Уильям Райт. Очевидно, радикал.

— Кто это говорит?

— Все.

Исаак Белл хладнокровно просмотрел калейдоскоп заголовков, которые выкрикивали газетчики.

Белл полагал, что ближе всего к истине последний заголовок. Как это произошло, можно было только догадываться. Откуда им знать о количестве погибших, если крушение произошло всего несколько часов назад в пятистах милях отсюда? Кричащий заголовок «СПИСОК ПОГИБШИХ РАСТЕТ. ПОГУБЛЕНЫ ДВАДЦАТЬ ЖИЗНЕЙ» его не удивил: газета принадлежала желтому журналисту Престону Уайтвею, человеку, который никогда не позволял фактам мешать росту его тиражей. Марион Морган только что начала работать помощником редактора «Сан-Франциско инквайерер».

— Дешвуд! Как ваше имя?

— Джимми… Джеймс.

— Хорошо, Джеймс. Я хочу, чтобы вы сделали следующее. Разыщите об Уильяме Райте то, чего «все» не знают. В какой профсоюз он входил? Штатный ли он работник профсоюза? За что его арестовывала полиция? Какие он выдвигал требования? Кто его товарищи? — Глядя сверху вниз на малорослого Дешвуда, он пронзал его проницательным взглядом. — Можете сделать это для меня?

— Да, сэр.

— Очень важно знать, работал он один или в группе. Разрешаю вам привлекать в помощь себе любого из детективов Ван Дорна. Свой отчет телеграфируйте мне на станцию Бербанк Южно-Тихоокеанской железной дороги. Прочту, когда сойду с поезда.

Жаркое полуденное южно-калифорнийское солнце освещало картину крушения, подобной которой Исаак Белл никогда не видел. Передняя часть паровоза «Коуст лайн лимитед», почти нетронутая, вертикально торчала носом вниз из сухого речного русла у подножия насыпи. Скотосбрасыватель вошел в землю, легко распознавались фары и труба. За ними, там, где полагалось находиться остальной части локомотива, виднелась только сумасшедшая путаница бойлерных труб, десятки их, изогнутых под самыми невообразимыми углами. Стальной котел, кирпичная топка, вагон, поршни и ведущие колеса общим весом около девяноста тонн бесследно исчезли.

— Пассажиры спаслись чудом, — сказал начальник отдела ремонта и обслуживания Южно-Тихоокеанской железной дороги, который сопровождал Белла, могучий, с заметным животом мужчина в строгом костюме-тройке; он как будто искренне дивился тому, что, как сейчас установили, погибло всего семь человек. Пассажиров на «особом» поезде уже увезли в Сан-Франциско. Кареты скорой помощи Южно-Тихоокеанской дороги стояли у насыпи почти без дела; врачи и сестры лишь перевязывали случайные порезы работающих ремонтников.

— Девять вагонов устояли на рельсах, — объяснил начальник. — Тендер и багажный вагон защитили их от взрыва.

Белл и сам видел, что они отразили взрывную волну и летящие осколки. Тендер с выброшенным грузом напоминал скорее груду угля, чем вагон на колесах. Багажный вагон был весь в дырах, словно побывал под артиллерийским обстрелом. Но оплавленных мест, какие должны быть при взрыве динамита, не видно.

— Динамит не может так разрушить паровоз.

— Конечно нет. Вы видите последствия взрыва котла. Когда паровоз накренился, вода ударила в плиту, и та не выдержала.

— Значит, вначале он сошел с рельсов?

— Похоже на то.

Белл смерил его холодным взглядом.

— Пассажир сообщил, что поезд шел на большой скорости и слетел на крутом повороте.

— Вздор.

— Вы уверены? Он ведь опаздывал.

— Я знал Руфуса Патрика. Самый осторожный машинист на всей дороге.

— Тогда почему поезд сошел с рельсов?

— Помог сукин сын профсоюзник.

Белл сказал:

— Покажите, где он сошел с рельсов.

Начальник провел его к месту, где рельсы с одной стороны обрывались. За недостающим рельсом виднелись расплющенные поперечины и глубокие борозды в насыпи, где ведущие колеса разбрасывали щебень.

— Подонок знает свое дело, нужно отдать ему должное.

— Что значит «знает свое дело»?

Дородный чиновник сунул большие пальцы за проймы жилета и объяснил:

— Есть много способов пустить поезд под откос, и я все их видел. Я сам был машинистом в восьмидесятые, во время больших забастовок. Тогда пролилась кровь, вы, наверно, помните… нет, вы для этого слишком молоды. Поверьте на слово, уже в те дни было много способов саботажа. И парням вроде меня, тем, кто оставался на стороне компании, нелегко было вести поезд, знать не зная, где забастовщики уберут под тобой рельсы.

— Так каковы способы пустить поезд под откос? — спросил Белл.

— Можно подорвать пути динамитом. Беда в том, что нужно оставаться рядом, чтобы поджечь фитиль. Можно поставить часовой механизм, что-то вроде будильника, но, если поезд опоздает, взрыв произойдет невовремя. Еще можно оборудовать спусковой механизм, чтобы вес паровоза привел к детонации, но такие механизмы ненадежны: какой-нибудь злосчастный инспектор проедет на дрезине — и отправится в вечность. Другой способ таков: вытащить несколько костылей и отвернуть болты от пластинки, соединяющей рельсы, потом продеть через отверстия от болтов длинный трос и, когда наступит время, дернуть за него. Здесь трудность другая: чтобы сдвинуть рельс, нужно несколько крепких парней. Вдобавок вы стоите у всех на виду, держа трос, когда поезд сходит с рельсов. Но этот тип использовал крюк, не требующий обслуживания.

Начальник показал Беллу места на шпале, где гвоздодер проделал в древесине борозды. Потом — царапины от гаечного ключа на последнем рельсе.

— Вытащил костыли и отвинтил стыковую накладку, как я и говорил. Мы нашли его инструменты под насыпью. На повороте освобожденный рельс мог сдвинуться сам. Но для пущей уверенности он привинтил к рельсу крюк. Паровоз зацепил этот крюк и сорвал рельс под собой. Дьявольский замысел.

— Какой человек мог придумать такой действенный способ?

— Действенный?

Начальник ощетинился.

— Вы сами сказали, что этот человек знает свое дело.

— Да, я вас понял. Что ж, это может быть железнодорожник. Или инженер-строитель. Судя по тому, что я слышал о взрыве в туннеле, он должен разбираться в геологии, чтобы одним зарядом обвалить оба туннеля.

— Но мертвый профсоюзный работник, чье тело вы нашли, был электриком.

— Значит, как действовать, ему показали сообщники.

— Где вы нашли его тело?

Начальник показал на высокое дерево в двухстах футах от них. Взрыв котла сорвал с него всю листву, и безлистые ветви торчали на фоне неба, как рука скелета.

— Их с беднягой-кочегаром нашли на верху этого сикомора.

Исаак Белл едва взглянул на дерево. У него в кармане лежал отчет Джеймса Дешвуда об Уильяме Райте. Отчет такой полный, что при следующей встрече Дешвуд получит поощрение — «похлопывание по плечу». За восемь часов Дешвуд установил, что Райт был казначеем профсоюза электриков и прославился тем, что предотвратил несколько забастовок, прибегнув к тактике переговоров и примирив хозяев с рабочими. Он также служил дьяконом в епископальной церкви Троицы в Санта-Барбаре. По словам горюющей сестры, Райт сопровождал в Лос-Анджелес ее сына: тот должен был там начать работать в лаборатории по изготовлению кинопленки. Управляющий лабораторией подтвердил, что они ожидали ученика, мальчика, и что работу тот получил, потому что управляющий и Райт состоят в одной масонской ложе. Вот и все с саботажником, погибшим при взрыве. Саботажник-убийца жив, и один Господь знает, где он нанесет следующий удар.

— Где крюк?

— Ваши люди его охраняют. А теперь прошу меня простить, мистер Белл, мне нужно восстанавливать пути.

Белл прошел к поврежденному участку дороги, где разглядывал разорванные шпалы Ларри Сандерс из отделения «Агентства Ван Дорна» в Лос-Анджелесе. Двое его мускулистых подчиненных не подпускали к месту железнодорожных полицейских. Белл представился, и Сандерс поднялся, отряхивая колени.

Ларри Сандерс был худым, с модной стрижкой и такими тонкими усами, словно нарисовал их карандашом. Как и Белл, он был в белом льняном костюме, уместном в жарком климате, но на городской манер в котелке, как ни странно, тоже белом, как костюм. Не в пример Беллу, обутому в башмаки, Сандерс явился в лаковых штиблетах и выглядел так, что был бы больше на месте в вестибюле роскошного отеля, чем на покрытой угольной пылью железной дороге с напряженным движением. Белл привык к эксцентрично одетым жителям Лос-Анджелеса и не обратил внимания на странный головной убор и обувь невысокого детектива, руководствуясь предположением, что этот человек достаточно компетентен.

— Я о вас слышал, — сказал Сандерс, протягивая мягкую руку с маникюром. — Босс телеграфировал из Сакраменто, предупредил, что вы приедете. Всегда хотел с вами познакомиться.

— Где крюк?

— К нашему приезду железнодорожные полицейские его уже нашли.

Сандерс провел Белла к рельсу, свернутому, как калач. К одному концу этого рельса был прикреплен крюк, похожий на переделанный якорь.

— Это кровь или ржавчина?

— Не заметил. — Сандерс раскрыл перочинный нож с перламутровой ручкой и поскреб. — Кровь. Свернувшаяся кровь. Похоже, он порезался о заусеницу в металле. Острый взгляд, мистер Белл.

Исаак не обратил внимания на эту лесть.

— Найдите того, кто просверлил это отверстие.

— Для чего, мистер Белл?

— Мы не можем отыскать всех в Калифорнии, у кого порез на руке, но можно найти того, кто проделал дыру в этом куске металла. Проверьте все автомастерские и всех кузнецов на побережье. Немедленно. Не тяните!

Белл повернулся и пошел поговорить с железнодорожными полицейскими, которые мрачно наблюдали за происходящим.

— Видели когда-нибудь такой крюк?

— Это лодочный якорь.

— Так я и думал. — Белл раскрыл золотой портсигар и протянул, полицейские закурили; Исаак узнал, как их зовут: Том Григгс и Эд Боттомли, а потом спросил: — Если «Лимитед» пустил под откос не тот парень, которого нашли на дереве, как вы думаете, саботажник мог уйти после крушения поезда?

Полицейские переглянулись.

Эд сказал:

— Это крюк выиграл для него уйму времени.

Потом Томас вспомнил:

— Мы нашли под насыпью у Глендейла дрезину осмотрщика. И получили сообщение, что ее кто-то украл из депо в Бербанке.

— Хорошо. Но если он добирался до Глендейла на дрезине, то, пожалуй, добрался в три или четыре часа утра. — Белл задумался. — Как он мог уйти из Глендейла? Трамваи в это время еще не ходят.

— Его мог ждать автомобиль.

— Вы так считаете?

— Ну, можно было бы спросить Джека Дугласа, только его нашли мертвым. Он обходил глендейлский участок. Кто-то убил его прошлой ночью. Заколол, как свинью.

— Впервые слышу, — сказал Белл.

— Ну, может, вы не с теми говорили, — ответил коп, презрительно взглянув на поджидавшего поблизости франтоватого Сандерса.

Исаак Белл едва заметно улыбнулся.

— Что значит «заколол»? Ножом?

— Ножом? — переспросил Эд. — Да где это видано, чтоб нож пробивал человека в кителе насквозь? Убийца либо очень сильный сукин сын, либо ударил шпагой.

— Шпагой? — повторил Белл. — Почему вы решили, что это шпага?

— Даже если он так силен, что ножом пробивает человека насквозь, нож очень трудно вытаскивать. Поэтому нож оставляют в теле. Проклятые штуки застревают. Вот я и подумал о тонком, узком клинке вроде шпаги.

— Очень интересно, — сказал Белл. — Очень интересная мысль… Я должен знать еще что-нибудь?

Полицейские надолго задумались. Белл терпеливо ждал, глядя им в глаза. Приказ полицейского инспектора Джетро Уотта «сотрудничать» с детективами естественным образом не доходил до самого низа, особенно при встрече с такими высокомерными сыщиками Ван Дорна, как Ларри Сандерс. Неожиданно Том Григгс принял решение.

— Нашли в руке у Джека.

Он достал скомканный листок бумаги и расправил его грязными пальцами. Черные буквы отчетливо выделялись на ярком солнце.

— Не думаю, что это принадлежало Джеку, — сказал Том. — Старик не из тех, кто становится радикалом.

— Похоже на то, — объяснил Эд, — что Джек вырвал это в стычке.

Том сказал:

— Лучше бы он хватался за револьвер.

— Наверно, — согласился Белл.

— То-то и странно — почему не схватился.

— Что вы хотите сказать? — спросил Белл.

Том ответил:

— Я хочу сказать, что было бы ошибкой думать, будто Джек Дуглас в свои девяносто два спал на ходу. В прошлом году двое городских парней из Глендейла пришли сюда в поисках легкой добычи. Наставили на Джека пушки. Джек одному прострелил плечо, а другому вогнал пулю в зад.

Эд усмехнулся.

— Джек сказал мне, что рассиропился. В былые времена он убил бы обоих и снял с них скальп. Я говорю: «Ты не растерял умение. Попал одному в плечо, другому в зад». Он мне: «Я сказал «рассиропился», а не «захирел». Я не промахнулся. Попал туда, куда хотел. Видно, стал слишком добрым к старости». Так что тот, кто свалил вчера ночью Джека, дока.

— Особенно если у него была с собой только шпага, — добавил Том. — Джек увидел бы выпад за милю. То есть я хочу сказать: как мог человек со шпагой подобраться к человеку с револьвером?

— Я думаю о том же, — заметил Белл. — Спасибо, господа. Большое спасибо. — Он достал две карточки и дал каждому. — Если когда-нибудь что-то нужно будет от «Агентства Ван Дорна», свяжитесь со мной.

— Я был прав, — сказал Белл Джозефу Ван Дорну, когда тот вызвал детектива в Лос-Анджелес. — Но не во всем. Противник еще серьезней, чем я считал.

— Да, похоже, он свое дело знает, — ответил Ван Дорн, мрачно повторив слова начальника ремонтной службы Южно-Тихоокеанской железной дороги. — Во всяком случае достаточно, чтобы обводить нас вокруг пальца. Но как он уходит? На товарных поездах?

Белл ответил:

— Я разослал детективов по всем поселкам безработных на Западе. Мы расспрашиваем всех начальников станций и билетных кассиров, кто покупал билеты на скорый на большое расстояние.

Ван Дорн простонал:

— С кассирами вероятность еще меньше, чем с безработными. Сколько пассажиров, по словам Хеннеси, Южно-Тихоокеанская перевозит за год?

— Сто миллионов, — признал Белл.

Глава 7

Когда в Сан-Франциско Исаак Белл позвонил Марион Морган и сказал, что у него есть час, прежде чем он сядет в поезд до Сакраменто, и не может ли она уйти с работы пораньше, она ответила:

— Жди под часами!

Большие магнитные часы в отеле «Святой Франциск», первые такие за Миссисипи — их везли на пароходе вокруг мыса Горн и установили всего неделю назад — уже пользовались большой популярностью. Господствуя над просторным вестибюлем отеля на Пауэлл-стрит, эти часы напоминали старинные напольные и казались несколько старомодными в сравнении с последними европейскими образцами. Но часы работали на электричестве и автоматически контролировали все другие часы в огромном здании отеля на Юнион-сквер.

В вестибюле были восточные ковры и множество кресел и диванов. Электрические лампы с пергаментными и стеклянными абажурами проливали теплый свет, который отражали и умножали позолоченные зеркала. Пахло свежераспиленной древесиной и краской. Через полтора года после того, как возникший в землетрясение пожар уничтожил весь интерьер, самый большой и роскошный отель Сан-Франциско с его четыреста восьмьюдесятью номерами снова действовал, а на будущую весну было запланировано открытие нового крыла. Он мгновенно стал самым популярным отелем в городе. Почти все кресла и диваны были заняты постояльцами, читающими газеты. Заголовки передавали последние слухи о рабочих агитаторах и иностранцах-радикалах, которые пустили под откос «Коуст лайн лимитед».

Марион Морган вошла в вестибюль первой. Она была так взбудоражена предстоящей встречей с Исааком, что не обращала внимания на откровенные восторженные взгляды мужчин, смотревших, как она прогуливается под часами. Золотистые волосы она уложила в высокую прическу, модную, подчеркивавшую красоту длинной шеи и лица. У Марион тонкая талия, изящные руки и, судя по тому, как она плывет по ковру, ноги под платьем должны быть длинными.

Взгляд зеленых, цвета моря у коралловых рифов, глаз устремился к циферблату, когда минутная стрелка встала вертикально и Большие Магнитные пробили три раза; этот звук так напоминал колокольный звон в соборе, что стены от него словно задрожали.

Минуту спустя в вестибюль вошел Исаак, высокий, поразительно красивый, в кремовом шерстяном костюме, в крахмальной рубашке с отложным воротничком и в галстуке в золотую полоску, который она подарила ему, потому что этот галстук шел к его соломенным волосам и усам. Марион так обрадовалась при виде Исаака, что сумела сказать только:

— Ты никогда раньше не опаздывал.

Исаак улыбнулся, открывая крышку своих золотых часов.

— Большие Магнитные спешат на шестьдесят секунд. — Он окинул ее взглядом и добавил: — Такой красивой я тебя еще никогда не видел.

Белл обнял Марион и поцеловал. Потом отвел ее к двум креслам, откуда благодаря нескольким зеркалам мог следить за всем вестибюлем; они заказали официанту во фраке чай с лимонным тортом.

— На что ты смотришь? — спросил Белл.

Марион смотрела на него с мягкой улыбкой на прекрасном лице.

— Ты перевернул мою жизнь.

— На самом деле это было землетрясение, — усмехнулся Исаак.

— Еще до землетрясения. Землетрясение только подтолкнуло.

Девицам в возрасте Марион Морган полагалось давно уже быть замужем, но она, женщина рассудительная, наслаждалась независимостью. Окончив Стенфордский университет, она жила самостоятельно, сама зарабатывала себе на жизнь и к тридцати годам приобрела большой опыт работы старшим секретарем в одном из банков. Всех привлекательных и богатых поклонников, предлагавших ей руку и сердце, ждало разочарование. Возможно, храбрости ей придавал воздух Сан-Франциско, насыщенный бесконечными новыми возможностями. А возможно, виной всему было прекрасное образование и лучшие учителя, которых после смерти матери обеспечил ей любящий отец. Возможно, играли свою роль и смелые новые времена на заре нового столетия. Но Марион была чужда колебании и умела наслаждаться одиночеством.

До тех пор пока в ее жизнь не вошел Исаак Белл и не заставил ее сердце биться так, словно ей семнадцать и она на первом свидании.

«Я так счастлива», — подумала она.

Исаак взял Марион за руку.

Ему не сразу удалось заговорить. Ее красота, изящество, походка — все это не переставало его трогать. Глядя в ее зеленые глаза, он наконец сказал:

— Я счастливейший мужчина в Сан-Франциско. Будь мы в Нью-Йорке, я был бы счастливейшим мужчиной в Нью-Йорке.

Она улыбнулась и отвела взгляд. А когда снова посмотрела на Белла, увидела, что он глядит на газетный заголовок: «ГРОХНУЛСЯ!»

Железнодорожные аварии в 1907 году были повседневным явлением, но знать, что потерпел крушение поезд на Лос-Анджелес (а Исаак Белл все время ездил в поездах), было просто ужасно. Как ни странно, опасности его работы меньше тревожили Марион. Эти опасности не были надуманными, она видела шрамы на его теле. Но тревожиться, что Исаак встретит громилу с пистолетом или вора с ножом, было все равно что беспокоиться о безопасности тигра в джунглях.

Он смотрел на газету, и лицо его темнело от гнева. Марион коснулась его руки.

— Исаак, это крушение связано с твоим делом?

— Да, это по меньшей мере пятая диверсия.

— Но что-то в твоем лице… что-то свирепое… говорит мне, что дело личное.

— Помнишь, я тебе рассказывал об Уише Кларке?

— Конечно. Он спас тебе жизнь. Надеюсь когда-нибудь познакомиться с ним и лично поблагодарить.

— Человек, пустивший под откос поезд, убил Кларка, — холодно сказал Белл.

— Ох, Исаак, мне так жаль!

Белл — это вошло у него в привычку — ничего не таил от невесты и подробно изложил все, что знал о нападениях Саботажника на Каскадный участок Южно-Тихоокеанской железной дороги Осгуда Хеннеси и о том, как пытается предотвратить их. Марион могла сосредоточиться на всех имеющих отношение к делу фактах и увидеть закономерности их возникновения. Но главное она задавала критические вопросы, которые обостряли его мысль.

— Мотив — по-прежнему открытый вопрос, — заключил он. — Что заставляет его учинять такие разрушения?

— Ты веришь, будто этот Саботажник радикал? — спросила Марион.

— Доказательства налицо. Его соучастники. Радикальная листовка. Даже цель: железная дорога — первая цель радикалов.

— Но ты сомневаешься, Исаак.

— Да, — признался он. — Я пытался стать на его место, старался думать, как разгневанный агитатор, но все равно хладнокровное убийство невинных людей не укладывается в голове. В пылу мятежа или забастовки можно напасть на полицейских. Я не оправдываю такое поведение, но по крайней мере могу понять, как искажается образ мыслей человека. Однако безжалостные нападения на обычных людей… бессмысленная жестокость.

— Может, это душевнобольной? Сумасшедший?

— Возможно. Но для ненормального он слишком честолюбив и методичен. Это не нападения под влиянием порыва. Они тщательно обдуманы. И так же тщательно он планирует отход. Если это и безумие, то под строгим контролем.

— Может быть, он анархист?

— Думал над этим. Но зачем убивать столько людей? На самом деле, — задумчиво продолжал Белл, — похоже, он сознательно сеет ужас. Но что он от этого выигрывает?

Марион ответила:

— Публичное унижение Южно-Тихоокеанской железной дороги.

— Ну, этого он, несомненно, добился, — сказал Белл.

— Может, вместо того чтобы думать как радикал, анархист или безумец, ты должен думать как банкир.

— О чем ты?

Он не понимая смотрел на нее.

Марион ответила ясным спокойным голосом:

— Подумай, во что это обходится Осгуду Хеннеси.

Белл задумчиво кивнул. Ирония необходимости «думать как банкир» не укрылась от человека, который ушел от обязательной карьеры в солидном семейном банке. Он коснулся щеки девушки.

— Спасибо. Теперь мне есть над чем поломать голову.

— Я рада, — ответила Марион и насмешливо добавила: — Предпочитаю, чтобы ты ломал голову, а не лез под пистолет.

— А я люблю перестрелки, — тоже насмешливо отозвался Белл. — Они обостряют мысль. Хотя сейчас мы, возможно, говорим не о перестрелке, а о фехтовании.

— О фехтовании?

— Это очень странно. Он убил и Уиша и еще одного человека чем-то вроде шпаги. Вопрос в том, как ему удалось это сделать, когда у противника револьвер. Спрятать рапиру невозможно.

— А может, шпага в трости? Многие в Сан-Франциско носят такие трости для самозащиты.

— Но ведь необходимо извлечь шпагу из трости, а пока суть да дело, противник успеет выстрелить первым.

— Что ж, если он с такой тростью придет к тебе, пожалеет. Ты фехтовал за Йель.

Белл с улыбкой покачал головой.

— Фехтовал, но не дрался на дуэлях. Спортивный поединок и настоящий бой очень отличаются. Мой тренер, а он был дуэлянтом, говорил, что маска скрывает глаза противника. По его словам, когда в первый раз дерешься на дуэли, тебя поражает холодный взгляд противника, намеренного тебя убить.

— И тебя?

— Что — меня?

— Поразил? — Она улыбнулась. — Не говори, что никогда не дрался на дуэли.

Белл улыбнулся в ответ.

— Всего раз. Мы оба были очень молоды. И вид крови сразу убедил нас, что на самом деле мы не хотим убивать друг друга. В сущности, мы до сих пор дружим.

— Если ищешь дуэлянта, их не так уж много в наши дни и в наш век.

— Вероятно, европеец, — рассуждал Белл. — Итальянец или француз.

— Или немец. С этими ужасными гейдельбергскими шрамами на щеке. Марк Твен писал, что они нарочно снимают наложенные хирургами швы и поливают раны вином, чтобы те выглядели страшней.

— Вероятно, не немец, — сказал Белл. — Те предпочитают рубящие удары. Укол, который убил Уиша и второго человека, скорее нанесет итальянец или француз.

— Может, студент? — предположила Марион. — Учился в Европе. Во Франции и Италии много анархистов. Может, там и он набрался всего этого.

— И все-таки не понимаю, как он мог врасплох захватить человека с револьвером. — Белл показал жестом. — За то время, что он вытаскивает шпагу, можно подступить к нему и разбить нос.

Марион потянулась через стол и взяла Белла за руку.

— По правде говоря, я бы хотела, чтоб моей главной заботой был твой разбитый нос.

— В данный момент разбитый нос и даже одна-две раны мне бы не помешали.

— Почему?

— Помнишь Вебера и Филдса?

— Этих двух забавных пожилых джентльменов?

Уолли Кизли и Мак Фултон, проезжая недавно через Сан-Франциско, пригласили ее на ужин и весь вечер смешили.

— Уолли и Мак всегда говорят: «Разбитый нос — несомненный признак прогресса. Когда добыча бьет тебя по носу, ты знаешь, что она уже близко». Так вот сейчас мне бы не помешал добрый удар по носу.

Это замечание заставило обоих улыбнуться. В вестибюль вошли две женщины, одетые по последней моде, и прошли мимо в облаке перьев и шелка. Младшая была так хороша, что мужчины опустили газеты на колени.

Марион сказала:

— Какая прелестная девушка.

Белл уже увидел ее в зеркале.

— Та, что в светло-голубом, — сказала Марион.

— Это дочь Осгуда Хеннеси Лилиан, — объяснил Белл. Он гадал, случайно ли мисс Лилиан Хеннеси оказалась в Сан-Франциско одновременно с ним, и подозревал, что это не совпадение.

— Ты с ней знаком?

— Познакомился на прошлой неделе в личном поезде Хеннеси. Она его секретарь.

— И какова она?

Белл улыбнулся.

— Притворяется соблазнительницей. Стреляет глазами, как французская актриса.

— Анна Хелд.[8]

— Но она умна и разбирается в делах. Очень молода, избалована отцом и, как я полагаю, совершенно не искушена в сердечных делах. Ее сопровождает темноволосая женщина, ее бывшая воспитательница, сейчас любовница Хеннеси.

— Хочешь подойти поздороваться?

— Нет: ведь у меня всего несколько минут, которые я могу провести с тобой.

Марион ответила приятной улыбкой.

— Я польщена. Девица очень молода, неоспоримо прекрасна и, вероятно, очень богата.

— Неоспоримо прекрасна ты, а когда выйдешь за меня, будешь очень богата.

— Но я не наследница.

— Хватит с меня наследниц, благодарю покорно; я их знаю с тех пор, как учился танцевать вальс-бостон в танцевальной школе, — сказал он, тоже с улыбкой. — Медленный вальс с длинными скользящими шагами. Сможем станцевать его на нашей свадьбе, если захочешь.

— Исаак, ты уверен, что хочешь на мне жениться?

— Уверен.

— Большинство назовет меня старой девой. И скажет, что такой мужчина, как ты, должен жениться на девушке его лет.

— Я никогда не делал то, что «должен». Зачем начинать сейчас, когда я наконец встретил девушку своей мечты? И обрел друга на всю жизнь?

— Но что скажет обо мне твоя семья? У меня нет ни гроша. Они решат, что я охочусь за богатством.

— Они сочтут меня счастливейшим человеком в Америке. — Исаак улыбнулся. Но потом серьезно добавил: — А кто думает иначе, пусть проваливает к черту! Мы можем назначить дату?

— Исаак… Я должна поговорить с тобой.

— В чем дело? Что-то случилось?

— Я по уши влюблена в тебя. Надеюсь, ты это знаешь.

— Ты доказывала мне это не раз.

— И очень хочу выйти за тебя. Но нельзя ли немного подождать?

— Зачем?

— Мне предложили очень интересную работу, и я хотела бы попробовать.

— Что за работа?

— Ну… ты, конечно, знаешь Престона Уайтвея?

— Конечно. Престон Уайтвей — бульварный журналист, получивший по наследству три ведущие газеты Калифорнии, в том числе «Сан-Франциско инквайерер». — Он улыбнулся. — Газету, где ты работаешь… Говорят, он очень привлекателен внешне, известен и постоянно похваляется своим богатством, которое заработал сенсационными заголовками. Заодно он запустил когти в политику: пользуясь своим влиянием, помогает друзьям попасть в сенат Соединенных Штатов — и первый среди этих друзей комнатная собачка Осгуда Хеннеси сенатор Чарлз Кинкейд. Я даже думаю, что именно твой мистер Уайтвей помог Кинкейду получить прозвище «инженер-герой».

— Он не мой мистер Уайтвей, но… Ох, Исаак, у него замечательная новая идея. Его осенило, когда газета печатала отчеты о землетрясении. Киножурнал. Он называет его «Киномир». Будут снимать самые важные события и показывать в кинотеатрах и никелодеонах.[9] И, Исаак! — Она взволнованно схватила его за руку, — Престон попросил меня помочь.

— И надолго?

— Не знаю. Полгода, год. Исаак, я знаю, что справлюсь. Этот человек дает мне шанс попробовать. Ты знаешь, я получила в Стэнфорде юридический диплом и была первой на курсе, но женщинам нельзя работать в юриспруденции. Поэтому я и просидела девять лет в банке. Я столько узнала! Но это не то, чем я бы хотела заниматься всю жизнь. Но мне хочется что-нибудь сделать, и это мой шанс.

Белл не удивился желанию Марион получить интересную работу. И не усомнился в ее любви. Оба хорошо понимали, как им повезло, что они встретились. Нужен был компромисс. К тому же он не мог отрицать, что у него самого сейчас дел по горло: нужно остановить Саботажника.

— Что если мы договоримся назначить дату свадьбы через полгода? Когда положение прояснится. Ты сможешь работать и после замужества.

— О, Исаак, это было бы замечательно. Я так хочу участвовать в первом киножурнале!

Магнитные Часы пробили четыре.

— Жаль, что у нас так мало времени, — печально сказала Марион.

Беллу показалось, что прошла всего минута с тех пор, как они сели в кресла.

— Отвезу тебя в твою контору.

Когда они выходили из вестибюля, он заметил, что Лилиан Хеннеси упорно смотрит в другую сторону. Но миссис Комден, когда их взгляды встретились, чуть улыбнулась. Белл вежливо кивнул ей, в который раз пораженный внимательностью и тактом этой женщины, и крепче сжал руку Марион.

Прямо перед «Святым Франциском» стоял красный, как пожарная машина, гоночный локомобиль с бензиновым мотором. Он был приспособлен для уличного движения и снабжен крыльями и мощными фарами. Швейцар отеля отгонял от него мальчишек, грозясь выпороть первого, кто притронется грязными пальцами к блестящему медному орлу на радиаторе или дохнет на красную кожаную обивку сидений.

— Ты получил назад свой локомобиль! Как он прекрасен! — радостно воскликнула Марион.

Любимый локомобиль Белла сильно пострадал в гонке с паровозом на пятьсот миль от Сан-Франциско до Сан-Диего, причем паровоз шел по гладким рельсам, а локомобиль с грохотом трясся по каменистым, грязным дорогам Калифорнии. Белл с мрачной улыбкой вспоминал эту гонку, которую выиграл. В этой гонке его наградой стал арест бандита по прозвищу Мясник — арест под дулом пистолета.

— Как только его отремонтировали на фабрике, я попросил отправить его сюда поездом из Бриджпорта, из Коннектикута. Садись.

Белл склонился над большим рулем, чтобы повернуть ключ зажигания на деревянной приборной доске. Потом привел в действие регулятор и манетку зажигания. Повысил давление в баке с горючим. Швейцар предложил покрутить заводную рукоятку. Не остывший после поездки из товарного депо, где Белл получил машину, четырехцилиндровый двигатель завелся при первом же повороте рукоятки. Белл поднастроил искру и чуть прикрыл заслонку. Отпуская тормоз, он поманил самого маленького мальчика, смотревшего на него широко раскрытыми глазами.

— Помоги-ка. Машина не двинется без гудка.

Мальчик обеими руками стиснул резиновую грушу. Локомобиль зычно заблеял, как канадский баран в Скалистых горах. Мальчишки разбежались. Машина рванулась вперед. Марион рассмеялась и взяла Белла за руку. Вскоре они уже неслись по Маркет-стрит, обгоняя конные повозки, трамваи и более медленные автомобили.

Когда подъехали к двенадцатиэтажному зданию со стальным каркасом, где размещалась редакция «Сан-Франциско инквайерер», Белл заметил у обочины последнее незанятое место. К нему, сигналя, сворачивал светловолосый джентльмен в «роллс-ройсе».

— Это Престон. Вот тебе случай познакомиться.

— Некогда, — ответил Белл, в быстрой последовательности нажимая на газ и тормоз, чтобы большой локомобиль занял свободное место на полсекунды раньше «роллса» Престона Уайтвея.

— Эй! Это мое место.

Белл заметил, что слухи не врут и Уайтвей действительно красив: грубовато-приятный, широкоплечий, чисто выбритый мужчина с чересчур пышной до нелепости копной светлых волос. И ростом не ниже Белла. Хотя он был гораздо шире Исаака в поясе, но выглядел так, словно в колледже играл в футбол и не может припомнить, когда в последний раз не получал того, что хочет.

— Я первый, — сказал Белл.

— Это мое здание.

— Займете место, когда я попрощаюсь со своей девушкой.

Престон Уайтвей вытянул шею, посмотрел за Белла, и протянул:

— Марион! Вы?

— Да. А это Исаак. Познакомьтесь.

— Очень рад, — сказал Престон Уайтвей, хотя его вид противоречил словам. — Марион, нам нужно подняться наверх. Нас ждет работа.

— Идите первым, — холодно ответила она. — Я хочу попрощаться с Исааком.

Уайтвей выскочил из автомобиля и приказал привратнику припарковать его. Проходя мимо, он спросил Белла:

— Быстро ездит этот ваш локомобиль?

— Быстрей вашего, — ответил Белл, кивком показав на «роллс-ройс».

Марион, пряча улыбку, прикрыла рукой рот, а когда Уайтвей уже не мог ее слышать, сказала Беллу:

— Вы похожи на мальчишек на школьном дворе. Как ты можешь ревновать к Престону? На самом деле он неплохой. Тебе понравится, когда познакомишься поближе.

— Не сомневаюсь, — ответил Белл. Он взял ее прекрасное лицо в ладони и поцеловал Марион в губы. — Береги себя.

— Я? Это ты береги себя. Пожалуйста, береги. — Она заставила себя улыбнуться. — Может, стоит вспомнить уроки фехтования.

— Непременно.

— Ох, Исаак! Как жаль, что у нас так мало времени.

— Вернусь, как только смогу.

— Я люблю тебя, дорогой.

Высоко над строительством путей через Каскадные горы на запасной ветке стоял одинокий полувагон. Он стоял сразу за стрелкой, которая, когда закрыта, соединяла с главной линией вспомогательный путь на крутом откосе, ведшем к недавно построенной лесопилке в лесу во многих милях над строительством. В полувагон выше бортов были нагружены свежеизготовленные шпалы из тсуги;[10] им предстояло отправиться на фабрику, где их для сохранности пропитают креозотом.

Саботажник увидел возможность нанести новый удар быстрее, чем он предполагал, и при этом убить одним выстрелом двух зайцев. Нападение потрясет не только Южно-Тихоокеанскую железную дорогу. Если оно удастся, он докажет, что неуязвим для «Агентства Ван Дорна».

Человек холодный и расчетливый, он спланировал взрыв в туннеле очень методично, отведя время на все этапы: от подбора соучастника, обладающего нужной смесью пыла и наивности, до изучения геологических особенностей при выборе места взрыва и разработке путей отхода. Диверсия на «Коуст лайн лимитед» потребовала не меньшей подготовки, включая использование крюка, который должен был с несомненностью показать, что это саботаж, а не просто несчастный случай. У Саботажника было еще много планов нападения, разной степени готовности, хотя теперь, когда детективы Ван Дорна охраняли основные станции и ремонтные депо, кое от чего пришлось отказаться.

Но не всякий саботаж нужно планировать. Система железных дорог, охватывающая весь континент, невероятно сложна. Возможностей напасть множество, нужно только использовать свои знания и ни на миг не ослаблять бдительность, предотвращая возможные ошибки и исключая небрежность.

Пока он действует быстро и внезапно.

Полувагон простоит на запасном пути недолго. На каждую милю пути требуется двадцать семь сотен шпал; всего через день или два испытывающий постоянную нехватку материалов начальник строительства внизу взревет: «Где мои шпалы?», и пришедшие в ужас клерки начнут переворачивать счета, накладные и депеши в поисках исчезнувшего вагона.

Ближайший поселок безработных, где можно затеряться среди людей, готовящих еду, ищущих место для сна, приходящих и уходящих в бесконечных поисках работы, находится у железнодорожной станции в Дансмьюире, в Калифорнии. Но отсюда до Дансмьюира сто пятьдесят миль по железной дороге. Это не оставляет времени на поиски фанатика. Придется поработать с этим полувагоном самому. Рискованно работать в одиночку и так быстро. Но ущерб, который можно причинить при помощи этого единственного вагона, почти неисчислим.

Глава 8

Все еще чувствуя на губах прощальный поцелуй Марион, Белл занял свое место в скором поезде до Сакраменто и ждал, когда состав отойдет от оклендского вокзала. Марион знает его хорошо, даже лучше, чем он сам. С другой стороны, есть вещи, о которых она может никогда не узнать. «Как ты можешь ревновать к Уайтвею?» «Попробую объяснить, — думал Белл. — Во-первых, он с тобой, а я нет, потому что иначе проиграю гонку за Саботажником».

Он закрыл глаза. Белл уже несколько дней не спал в постели, но сон к нему не шел. Мозг напряженно работал. От столицы штата можно несколькими поездами проехать на север к далекому Орегону. Нужно снова посмотреть на взрыв туннеля в Каскадных горах и решить, повторит ли Саботажник нападение в конце туннеля. По дороге можно будет встретиться с Арчи Эбботом, который телеграфировал, что попробует поискать что-нибудь в поселке безработных в пригороде Дансмьюира.

— Мистер Белл?

Ход мыслей Исаака прервал кондуктор. Он в почтительном приветствии поднес пальцы к козырьку форменной фуражки и, незаметно подмигнув, сказал:

— Мистер Белл, дама спрашивает, не будет ли вам удобней сидеть с нею.

Подозревая, что найдет в следующем «пуллмане» предприимчивую мисс Хеннеси, Белл пошел за кондуктором по проходу. Кондуктор провел его по всему поезду через платформу к частному вагону, сцепленному с багажным; впереди виднелся блестящий «Атлантик-4-4-2», который выглядел, словно только что из мастерской.

Белл прошел в вагон и оказался в гостиной, обитой красным плюшем; эта гостиная была бы вполне уместна в борделе мисс Энн Паунд. Лилиан Хеннеси с бокалом шампанского, сменившая светло-фиалковое, под цвет ее глаз, платье на чайно-красное, в тон убранству гостиной, поздоровалась с ним с торжествующей улыбкой.

— Не вы один можете нанять «особый».

Белл холодно ответил:

— Нам неприлично ехать вдвоем.

— Мы не одни. К несчастью.

Белл заговорил:

— Позвольте напомнить, что я обручен с Марион Морган, — но тут открылась дверь во вторую комнату салона. Белл заглянул в нее. Шесть чернокожих музыкантов: кларнет, скрипка, гитара, тромбон и корнет, собравшиеся вокруг пианино, грянули пронзительную импровизацию на тему рэгтайма Аделины Шеперд «Маринованные огурцы с перцем».

Лилиан Хеннеси наклонилась к нему, заглядывая через плечо. Под платьем у нее был S — образный корсет; Белл почувствовал, как ее мягкая грудь прижалась к его щеке. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать музыку:

— Никогда не встречал джазовых музыкантов, которые исполняли бы роль дуэньи.

— Речь не о них. — Она скорчила гримаску. — О ней. Отец откуда-то узнал о моем намерении перехватить вас в Сан-Франциско. И отправил ее присматривать за мной.

Корнетист так взмахнул своим инструментом, будто хотел проткнуть потолок. В просвет Белл увидел, что пианисткой, пригнувшейся к клавишам, — мелькающие пальцы, горящие глаза, полные губы — была не кто иная, как миссис Комден.

Лилиан сказала:

— Не знаю, как он пронюхал. Но благодаря отцу и миссис Комден ваша честь не пострадает. Пожалуйста, останьтесь. Я прошу только о дружбе. Поезд пойдет быстро. Нам расчистили путь до самого Каскейда.

Белл испытывал искушение. Пути к северу от Сакраменто были забиты грузовыми и рабочими составами, шедшими к строительству кратчайшего пути и от него. Он подумывал, не заказать ли один из «особых» поездов Хеннеси. Поезд Лилиан уже готов к отправлению. Если поехать по расчищенному для дочери президента пути, он сбережет по меньшей мере целый день.

Лилиан сказала:

— В багажном вагоне есть телеграф, если вам понадобится слать сообщения.

Это решило дело.

— Спасибо, — с улыбкой сказал Белл. — Я смиряюсь с вашей ловушкой, но, возможно, в Дансмьюире мне придется сойти.

— Выпейте шампанского и расскажите о мисс Марион Морган.

Когда она протянула ему бокал, поезд тронулся. Лилиан слизнула с изящного пальца пролитую каплю и состроила Исааку глазки на манер французских актрис.

— Она хорошенькая.

— То же самое Марион сказала о вас.

Лилиан скорчила гримасу.

— «Хорошенькая» — это розовые щеки и бумазейное платье. Меня обычно называют не просто «хорошенькой».

— На самом деле она сказала, что вы неоспоримо прекрасны.

— Поэтому вы нас не познакомили?

— Я предпочел напомнить ей, что она тоже неоспоримо прекрасна.

Светло-голубые глаза Лилиан сверкнули.

— Не любите критиковать.

Белл ответил обезоруживающей улыбкой.

— Никогда не критикую тех, в кого влюблен. Советую вам перенять эту полезную привычку, когда вырастете. А теперь расскажите о неприятностях вашего отца с банкирами.

— У него нет неприятностей с банкирами, — отрезала Лилиан, так быстро и с такой яростью, что Белл понял, о чем говорить дальше.

— По его словам, к зиме будут.

— Только если вы не поймаете Саботажника, — колко сказала она.

— А как же паника в Нью-Йорке? Она началась в прошлом марте. И как будто никуда не девается.

Лилиан ответила с трезвой осмотрительностью:

— Если паника еще продлится, весь железнодорожный бизнес рухнет. Мы быстро расширяемся, но даже отец признает, что так не может продолжаться вечно.

Белл в который раз подумал, что Лилиан Хеннеси не просто избалованная наследница.

— Паника угрожает контролю вашего отца над линиями?

— Нет, — быстро ответила она. И объяснила: — Мой отец рано понял, что лучший способ построить вторую железную дорогу — это хорошо управлять первой, сделать ее окупаемой и достойной вложений, а потом получать под нее кредит. Банкиры пляшут под его дудку. Никто в железнодорожном бизнесе не чувствует себя увереннее. Если другие разорятся, он подберет обломки и выйдет из положения, благоухая точно роза.

Белл поднес свой бокал к ее.

— За розы.

Он улыбнулся. Однако не был уверен, правдива ли похвальба молодой женщины или это попытка приукрасить положение. И еще меньше понимал, почему Саботажник так решительно пытается подрубать корни у всего густого сада железных дорог.

— Спросите любого банкира в стране, — гордо сказала Лилиан. — Он вам скажет, что Осгуд Хеннеси несокрушим.

— Позвольте отправить моим людям телеграмму, где им меня найти.

Лилиан прихватила бутылку шампанского и повела Белла в багажный вагон, где кондуктор, одновременно исполнявший обязанности телеграфиста, отправил Ван Дорну сообщение Белла о том, где его искать. Когда они пошли назад в вагон-гостиную, телеграфный ключ снова застучал. Лилиан несколько секунд прислушивалась, потом закатила глаза и через плечо приказала кондуктору:

— Не отвечайте на это.

Белл спросил:

— Кто передает, ваш отец?

— Нет. Сенатор.

— Какой сенатор?

— Кинкейд. Чарлз Кинкейд. Он увивается за мной.

— Правильно ли я понял, что вы не заинтересованы?

— Сенатор Кинкейд слишком беден, слишком стар и слишком раздражает меня.

— Но он очень красив, — вмешалась миссис Комден, улыбнувшись Беллу.

— Очень, — согласилась Лилиан. — И, тем не менее, стар, беден и назойлив.

— Насколько же он стар? — спросил Белл.

— Да ему лет сорок.

— Ему сорок два года, и он полон сил и энергии, — сказала миссис Комден. — Большинство девушек сочли бы его хорошей добычей.

— Я предпочла бы нищего.

Лилиан снова наполнила бокалы. Потом сказала:

— Эмма, есть ли хоть маленькая надежда, что вы сойдете в Сакраменто и исчезнете, а мы с мистером Беллом поедем дальше на север?

— Не в этой жизни, дорогая. Ты еще слишком молода — и слишком невинна, — чтобы путешествовать без дуэньи. А мистер Белл слишком…

— Слишком что?

Эмма Комден улыбнулась.

— Слишком интересный.

Саботажник поднимался вверх к лесопилке, шагая по шпалам, чтобы не скрипел гравий.

Он нес трехфутовый лом, который весил тридцать фунтов. На спине громоздился солдатский, времен американо-испанской войны, парусиновый вещмешок с прорезиненными клапанами. Ремни рюкзака резали плечи. В мешке лежала тяжелая, на два галлона, жестянка с угольным маслом и подкова; ее Саботажник взял у одного из кузнецов, подковывавших мулов, которые тянули фургоны с грузом.

В холодном горном воздухе пахло сосновой смолой и чем-то еще; Саботажник не сразу узнал чем: ветер приносил запах снега. Хотя ночь была ясная, чувствовалось приближение ранней зимы в горах. Глаза привыкли к свету звезд, и Саботажник зашагал быстрее. Рельсы перед ним блестели, деревья вдоль просеки приобретали видимые очертания.

Высокий, длинноногий, сильный, он легко и быстро взбирался по крутому подъему. Гнался за временем. До восхода луны оставалось меньше двух часов. Когда луна поднимется над горами и озарит тьму, его легко будет заметить конным патрулям железнодорожных полицейских.

Через милю он подошел к Y-образному разъезду, где пути расходились. Левая ветка, вдоль которой он шел, спускалась к строительной площадке. Правая поворачивала к недавно завершенному главному пути, идущему на юг. Саботажник убедился, что стрелка, определяющая, по какой ветке пойдет состав, исправна и подсоединена.

Стрелка была настроена так, чтобы состав, спустившись от лесопилки, пошел к строительной площадке. Саботажнику хотелось пустить тяжелые вагоны на главную линию. Если правильно рассчитать время, произойдет лобовое столкновение с идущим на север локомотивом. Такое столкновение блокирует все линии, диспетчерам придется остановить все поезда, и будет прегражден единственный путь, ведущий из этого тупика.

Подъем продолжался, но стал более пологим, и Саботажник ускорил шаг. Пройдя еще милю, он увидел впереди темный полувагон. По-прежнему на месте.

Неожиданно он что-то услышал. Остановился. Замер. Приложил ладони к ушам. И снова услышал звук, такой неуместный здесь. Смех. Пьяный смех где-то выше по горе. Впереди он разглядел оранжевый свет костра. Пьяные лесорубы за бутылкой виски. Слишком далеко, чтобы увидеть или услышать его, и к тому же ослеплены огнем костра. И даже если они услышат, как вагон проходит стрелку, остановить его тогда уже будет невозможно.

Саботажник сошел с пути в канаву и прошел на вспомогательный путь, где стоял полувагон. Отыскал рукоятку стрелки и потянул за нее, ликвидируя просвет между рельсами и соединяя запасной путь с главным. Потом подошел к полувагону, выбил из-под колес деревянные подушки, отыскал холодный край рукояти тормоза и повернул. Тормозные колодки поднялись с массивных стальных колес.

Теперь вагон получил возможность двигаться; Саботажник полагал, что он тронется с места под собственной тяжестью, поскольку рельсы идут под уклон. Но вагон был неподвижен, его держала то ли сила тяжести, то ли небольшое естественное расплющивание колес, упиравшихся в рельсы. Придется найти способ сдвинуть вагон с места.

Саботажник вернулся к вагону, положил в нескольких дюймах за задним колесом подкову, подложил лом под колесо там, где оно встречалось с рельсом, и опустил лом к подкове, которая должна была послужить точкой опоры. Потом всей тяжестью навалился на лом и надавил.

Лом скользнул, металл заскрежетал о металл. Саботажник снова подставил лом и продолжил раскачивать вагон. Колесо сдвинулось на дюйм. Он протолкнул лом глубже, ногой подвинул подкову и снова навалился на свой импровизированный рычаг.

Прямо над ним, буквально над самым ухом, раздалось:

— Что ты делаешь?

Удивленный Саботажник отскочил. В вагоне, привалившись к груде шпал, стоял лесоруб, очнувшийся от пьяного сна, и дышал перегаром. Нечетко выговаривая слова, он продолжал:

— Если он покатится, друг, его до самого низа не остановишь. Сейчас спущусь, помогу остановить.

Саботажник стремительно взмахнул ломом.

Тяжелый стальной стержень ударил пьяницу по голове, и тот, как тряпичная кукла, рухнул на шпалы. Саботажник несколько мгновений смотрел на него и, убедившись, что тот не шевелится, хладнокровно продолжил раскачивать вагон, словно ничего не произошло.

Он почувствовал, что расстояние между колесом и точкой опоры увеличивается. Вагон двинулся. Саботажник бросил лом и прыгнул на вагон, держа в руках жестянку с горючим маслом. Вагон медленно покатился к стрелке, с грохотом миновал ее и продолжал набирать скорость. Саботажник мимо тела лесоруба пробрался к рычагу тормоза и давил на него, пока не почувствовал, как колодки начали замедлять движение колес, убавив скорость вагона до десяти миль. Тогда он открыл жестянку и полил шпалы в вагоне маслом.

Вагон катился еще около мили подошел к развилке, где крутизна склона начинала увеличиваться.

Саботажник зажег спичку и, прикрывая огонек ладонью от ветра, поднес его к маслу. Когда пламя разгорелось, он убрал тормоз. Вагон устремился вперед. Саботажник повис над задними колесами. Этот миг луна выбрала, чтобы появиться над горами и осветить рельсы впереди так ярко, что он смог выбрать безопасное место для прыжка. Саботажник воспринял это как должное. Ему всегда везло. Все всегда шло ему навстречу. Вот и в этот раз. Он прыгнул и легко приземлился. Ему было слышно, как вагон промчался вперед, прогрохотал над стрелкой и повернул налево, в сторону строительной площадки.

Сам он повернул направо, по главной ветке, подальше от стройки. Вагон с грохотом двигался по крутому спуску. Последнее, что он увидел, — оранжевое пламя, спускавшееся с горы. Через три минуты все окрестные полицейские сломя голову побегут на площадку, а он тем временем рванет в другую сторону.

Раскачиваясь, набирая скорость в тридцать, сорок, пятьдесят миль в час, волоча за собой шлейф пламени, вагон-беглец начал растрясать груз; тяжелые шпалы сталкивались, как бревна на корабле в бушующем море. Лесоруба, которого звали Дон Элберт, бросило в одну сторону, потом в другую, руки и ноги его болтались. Ладонь скользнула в щель между шпалами. Когда квадратные тяжелые шпалы двинулись обратно и столкнулись, лесорубу зажало пальцы, и он очнулся с криком боли. Голова ужасно болела и кружилась. Липкий вкус виски во рту объяснял оба знакомых ощущения. Но почему звезды над головой движутся? И почему дрожат бревна, на которых он лежит? Здоровой рукой он пощупал голову под толстой вязаной шапкой и почувствовал резкую боль; рука оказалась в крови. Должно быть, ударился. Хорошо, что у него череп как пушечное ядро.

Нет, он не упал. Он подрался. Лесоруб смутно помнил, что перед тем, как погасли огни, разговаривал с высоким поджарым парнем. Самое удивительное: ему казалось, будто он в поезде. Где он умудрился найти поезд в этом глухом углу в Каскадных горах, оставалось для него загадкой. По-прежнему лежа на спине, он осмотрелся. Сзади огонь. Ветер относит от него языки пламени, но все равно огонь тревожно близко. Он чувствовал его жар.

Свисток прозвучал совсем рядом, руку протяни.

Дон Элберт сел и едва не ослеп от ударившего прямо в лицо паровозного прожектора. Да, он в поезде, который идет быстро, миля в минуту, а прямо навстречу мчится другой поезд. Сотни огней завертелись вокруг, словно в синематографе: пламя позади, прожектор паровоза с зелеными сигнальными огнями по бокам, электрические фонари на столбах, освещающие площадку, огни в окнах задней площадки, огни в палатках, прыгающий свет фонарей в руках тех, кто разбегается в разные стороны, стараясь уйти подальше от поезда, в котором он ехал. Свистящий паровоз все-таки шел не прямо на него, а по соседнему пути. Дон испытал огромное облегчение, а потом прямо впереди увидел стрелку.

На скорости шестьдесят миль в час тяжелый полувагон проскочил закрытую стрелку, словно та была из соломы, а не из стали, и ударил боком локомотив — мощную машину, которая тащила за собой длинную цепочку пустых вагонов. В облаке искр вагон пронесся мимо паровоза, с резким скрежетом миновал тендер, зацепил пустые вагоны (те полетели с рельсов, словно ребенок сердито смахнул фигуры с шахматной доски). Удар почти не замедлил хода полувагона. Подпрыгивая на рельсах, он влетел в депо, где множество механиков ремонтировали паровозы. И прежде чем Дон Элберт успел хотя бы подумать о том, чтобы спрыгнуть, спасая жизнь, все огни перед его глазами снова погасли.

Тремя милями южнее правый вспомогательный путь соединялся с главным. Здесь начинался крутой подъем. Пройдя около мили по этому подъему, Саботажник забрал свой рюкзак, который спрятал в сосновой роще, достал из саквояжа ножницы для резки проволоки, кошки для подъема и перчатки, прикрепил кошки к обуви и стал у телеграфного столба ждать первый грузовой состав с пустыми вагонами; такие составы регулярно идут на юг за новым грузом. Северный край неба покраснел. Довольный Саботажник смотрел, как краснота становится все ярче. План удался: угнанный вагон стал причиной пожара на строительной площадке и в депо.

Поезд все не шел. Саботажник испугался, что устроил слишком сильный переполох и ни один поезд не выйдет со станции. Если так, он безнадежно застрял в этом тупике. Но вот он увидел наконец белый свет приближающегося поезда. Он надел перчатки, вскарабкался на столб и перерезал все четыре провода. Спустившись, отрезав кратчайший путь от всего мира, он теперь слышал, как пыхтит на рельсах везущий пустые вагоны «Консолидейшн-2-8-0». Подъем замедлил ход поезда настолько, что Саботажник без труда запрыгнул в пустой вагон.

Свернув брезентовый плащ, извлеченный из саквояжа, он подложил его под голову, уснул и спал, пока поезд не остановился набрать воды. Внимательно наблюдая за тормозными кондукторами, Саботажник залез на другой столб и опять перерезал провода. Потом снова уснул, а на следующей остановке опять перерезал провода. На рассвете он все еще медленно двигался на юг по главному пути. Ярко-зеленый вагон предназначался для скота и пропах мулами. Было холодно, он видел собственное дыхание.

Он осторожно поднялся и, когда поезд вошел в поворот, выглянул. В поезде было около пятидесяти пустых вагонов, их тянул мощный, но не быстрый локомотив, последним шел линялый красный служебный вагон. Саботажник укрылся, чтобы его не увидел кондуктор, который из служебного вагона периодически оглядывает поезд. Еще несколько часов, и он сойдет в Дансмьюире.

Глава 9

Проснувшись между тонкими льняными простынями, Исаак Белл обнаружил, что «особый» поезд Лилиан Хеннеси стоит на боковом пути, пропуская товарный состав. Судя по виду из окна купе, поезд остановился посреди пустыни. Единственным признаком цивилизации была идущая параллельно железнодорожной линии проселочная, в рытвинах, дорога. Холодный ветер продувал просеку меж деревьями, поднимая серую смесь сухой, как песок, почвы и угольной пыли.

Белл быстро оделся. Это была уже четвертая с Сакраменто боковая ветка, хоть Лилиан и хвастала, что для нее расчистили дорогу. Единственный рейс, когда «особый», в котором ехал Белл, останавливался так же часто, был после Большого Землетрясения: тогда они пропускали поезда со спасателями. То, что пассажирские поезда и даже священные «особые» уступают дорогу товарным, служило мрачным напоминанием о том, как важен кратчайший путь через Каскадные горы для будущего Южно-Тихоокеанской железной дороги.

Белл направился в багажный вагон, где и так провел полночи, — ему хотелось узнать, нет ли сообщений от Арчи Эббота. В последнем сообщении Арчи предупреждал: не нужно сходить в Дансмьюире; его пребывание в лагере безработных ничего не дало. «Особый» поезд миновал станции и поселки безработных, останавливаясь только чтобы пополнить запас угля и воды.

Джеймс, проводник «особого», увидел Белла, когда тот проходил мимо кухни, и кинулся за ним с чашкой кофе и лекцией о том, как вредно не завтракать джентльмену, который проработал полночи. Завтракать полезно. Но прежде чем Белл успел согласиться, Барретт, кондуктор и телеграфист «особого», встал от ключа и протянул сообщение, написанное четким каллиграфическим почерком. Лицо у него было мрачное.

— Только что поступило, мистер Белл.

Сообщение было не от Арчи, а от самого Осгуда Хеннеси.

Исаак Белл так сильно сжал плечо Барретта, что тот поморщился.

— Сколько времени требуется грузовому составу, чтобы дойти сюда от кратчайшего пути?

— От восьми до десяти часов.

— Только что прошел состав с пустыми вагонами. Он вышел со станции снабжения после вагона-беглеца?

Барретт взглянул на свои карманные часы.

— Нет, сэр. Он должен был выйти задолго до этого.

— Значит, любой из поездов, вышедших после нападения, перед нами?

— Им больше некуда идти. Это единственная колея.

— Тогда он в ловушке!

Саботажник допустил гибельную ошибку. Застрял в конце единственной ветви, идущей по труднодоступной местности. Беллу остается только перехватить его. Но его нужно застать врасплох, прежде чем он спрыгнет с поезда и скроется в лесу.

— Начинайте движение. Мы его перехватим.

— Мы не можем двигаться. Мы на боковой ветке. Есть опасность лобового столкновения с идущим на юг поездом.

Белл кивком указал на телеграфный ключ.

— Узнайте, сколько поездов между нами и сортировочной станцией.

Барретт сел за ключ и начал медленно набирать текст.

— Руки стали медленные, — виновато сказал он. — Много воды утекло с тех пор, как я этим зарабатывал на жизнь.

Пока ключ выстукивал буквы азбуки Морзе, Белл расхаживал по багажному вагону. Основное свободное пространство оставалось перед телеграфным аппаратом. За ним громоздились чемоданы и коробки с провизией, а также «Паккард-Грей-Вулф» Лилиан, привязанный под брезентом. Накануне вечером девушка показывала его Беллу, гордо напомнив ему о том, что он, любитель скорости, и без того знал: великолепная гоночная машина установила несколько рекордов на гонках в Дайтона-Бич.

Барретт осторожно поглядел на Исаака от ключа. Холодная решимость на лице Белла была столь же определенной, как и ледяной блеск глаз.

— Сэр, диспетчер в Уиде сообщает, что знает только об одном составе с севера, вышедшем после несчастного случая.

— Что значит «об одном»? Больше на дороге нет поездов?

— Ночью к северу отсюда в нескольких местах перерезали провода. Пока провода перерезаны, диспетчер не может точно сказать, сколько поездов на линии. У нас нет защиты, нет возможности узнать, что идет с севера, пока не соединят провода. Поэтому мы не можем выйти на главные пути.

Конечно, Белл кипел от гнева. Каждый раз как поезд с пустыми вагонами останавливался, чтобы набрать воду, Саботажник лез на ближайший телеграфный столб и перерезал провода, повергая в хаос всю систему, чтобы легче было уйти.

— Мистер Белл, я рад был бы помочь, но не могу подвергать жизнь людей опасности, если не знаю, что может показаться из-за поворота.

Исаак Белл быстро размышлял. Саботажник увидит дым «особого» за несколько миль, гораздо раньше, чем разглядит паровоз. Даже если Белл остановит поезд, чтобы блокировать главную линию, Саботажник все равно почувствует опасность, когда поезд остановится. У него будет достаточно времени, чтобы спрыгнуть. Местность здесь, к югу от Каскадных гор, не такая суровая и пересеченная, человек может скрыться в лесах и выбраться пешком.

— Скоро ли пройдет товарный состав?

— Меньше чем через час.

Белл властно положил руку на автомобиль Лилиан.

— Разгружайте!

— Но мисс Лилиан…

— Немедленно!

Работники поезда раскрыли дверь багажного вагона, положили пандус и выкатили «паккард» на проселочную дорогу рядом с линией. По сравнению с локомобилем Белла машина была совсем маленькая. Этот открытый автомобильчик на легких, в проволочной сетке колесах едва доходил Исааку до пояса. Серый стальной капот над мотором выступал заостренной мордой. За капотом — рулевое колесо, сиденье с кожаной обивкой и больше почти ничего. Кузов открытый. Под ним по обе стороны от шасси блестящие медные трубы, по семь горизонтальных рядов; они служат радиатором, охлаждающим мощный четырехцилиндровый мотор.

— Прикрепите сзади две канистры с бензином, — приказал Белл, — и запасное колесо.

Пока Белл ходил в гостиную, его приказание выполнили. Он вернулся с ножом за голенищем и двухзарядным «Дерринджером», закрепленным за лентой широкополой шляпы. Под пальто тщательно начищенный пистолет, полуавтоматический «Браунинг № 2» бельгийского производства; американский оружейник приспособил его для стрельбы патронами 380 калибра. Пистолет легкий и быстро перезаряжается. Нехватку мощности он компенсирует идеальной точностью стрельбы.

Из своего вагона, натягивая поверх пижамы шелковый халат, прибежала Лилиан Хеннеси. У Белла промелькнула мысль, что три бутылки шампанского сделали ее еще прекраснее.

— Что вы делаете?

— Саботажник где-то на линии, я хочу его перехватить.

— Я поведу!

Она села за руль и приказала работникам поезда провернуть ручку. Мгновенно проснувшись, она была готова ко всему, глаза горели. Но, когда мотор заработал, Белл во весь голос крикнул:

— Миссис Комден!

Вбежала Эмма Комден — в халате, бледная, с развевающимися волосами.

— Держите! — сказал он.

Белл длинной рукой обнял Лилиан за талию и поднял девушку из машины.

— Что вы делаете? — закричала она. — Пустите!

Он втолкнул Лилиан, кричащую и брыкающуюся, в руки миссис Комден. Обе женщины упали, перепутавшись голыми ногами.

— Я могу помочь! — кричала Лилиан. — Разве мы не друзья?

— Я не подставляю друзей под пистолетный огонь.

Белл сел за руль и послал «паккарда» вперед в облаке пыли.

— Это моя машина! Вы крадете мою гоночную машину!

— Я ее только что у вас купил! — бросил он через плечо. — Пошлите счет Ван Дорну.

Хотя, строго говоря, с мрачной улыбкой думал он, ведя низко сидящую машину по выбоинам проселочной дороги, прорытым тяжело гружеными фургонами, когда «Агентство Ван Дорна» представит Осгуду Хеннеси окончательный счет, тому придется второй раз покупать дочери машину.

Взгляд через плечо показал, что за машиной тянется облако пыли, высокое и черное, как паровозный дым. Саботажник увидит его за мили и сразу насторожится.

Белл крутанул руль. «Паккард» сошел с дороги, поднялся по насыпи и встал на железнодорожные пути. Белл снова повернул руль, загоняя колесо на рельс. Машина пошла по шпалам и балласту. Тряска здесь была гораздо сильнее, хотя и более предсказуема, чем на рытвинах дороги. Если только шину не проколет острый костыль, здесь легче будет сохранить машину, чем на камнях и колдобинах. Белл оглянулся, убеждаясь, что главное преимущество езды по рельсам — никакого облака пыли, которое вьется сзади, как флаг.

С четверть часа он ехал по путям на север. И внезапно увидел уходящий в голубое небо столб дыма. Сам поезд оставался невидимым за поворотом; там дорога как будто проходила по лесистой долине между холмами. Поезд оказался гораздо ближе, чем подумал Белл, увидев дым. Исаак немедленно съехал с путей под насыпь, в заросли кустов. Развернув машину в этом ненадежном убежище, он смотрел, как приближается поезд.

Влажное хлюпанье локомотива перекрыло шум мотора «паккарда», работавшего вхолостую. Вскоре сосущий звук стал еще слышнее. Потом из-за поворота, выбрасывая дым и таща за собой длинную цепочку полувагонов и платформ, показался большой черный паровоз. Легко нагруженный, идущий вниз по склону поезд двигался очень быстро для товарного состава.

Белл насчитал пятьдесят вагонов, всматриваясь в каждый. Платформы пусты. За несколько вагонов для скота он не поручился бы. В большинстве их двери открыты, но никто не выглядывает. Последним шел служебный вагон с застекленным куполом для наблюдения.

Как только служебный вагон прошел, Белл завел мотор, выехал из кустов и повел машину наверх по насыпи и снова на рельсы. Он поставил колеса на правый рельс и увеличил скорость. «Паккард» взревел и понесся за поездом, подпрыгивая на шпалах. При скорости почти сорок миль в час он взбрыкивал и раскачивался из стороны в сторону. Резина визжала о сталь, когда шины ударялись о рельсы. Белл вдвое сократил расстояние, отделявшее его от поезда. Потом еще вдвое и наконец оказался в десяти футах за поездом. Теперь Белл видел, что перескочить в вагон можно только, если встать параллельно ему. Он свел машину с рельса и подъехал к краю насыпи, узкой, крутой и усаженной телеграфными столбами.

Нужно было встать рядом со служебным вагоном и ухватиться за одну из боковых лестниц, прежде чем машина потеряет скорость и отстанет. Белл обогнал поезд, двигаясь рядом с ним. И впереди на расстоянии в длину вагона увидел телеграфный столб, врытый ближе остальных. Места для того, чтобы протиснуться между ним и поездом, не было.

Глава 10

Белл дал полный газ, правой рукой схватился за лестницу служебного вагона и прыгнул. Пальцы его скользнули по стальному поручню. Позади «паккард» врезался в телеграфный столб. Вися на одной руке, он оглянулся и успел увидеть, как машина падает с насыпи. Белл упрямо боролся, чтобы его не постигла та же судьба. Но руку ему словно вывернули из плеча. Боль, как огонь, пробежала по ней. Как он ни старался, ему не удалось помешать пальцам разжаться. Он упал. Но, когда ботинки коснулись гравия, свободной левой рукой Белл ухватился за нижнюю ступеньку лестницы. Ботинки волочились по камням, грозя разорвать его ненадежную хватку. Но ему удалось ухватиться обеими руками, поджать ноги, собраться в тугой клубок, швырнуть тело вверх и подняться, перехватывая перекладины руками, пока он не сумел поставить на ступеньку ногу и влезть на заднюю площадку служебного вагона.

Он распахнул заднюю дверь и одним взглядом охватил нутро вагона. Там тормозной кондуктор помешивал в котелке на пузатой печке, где горел древесный уголь, дурно пахнущее варево. Ящики с инструментами, рундуки с привинченными крышками, которые одновременно служат скамьями и кроватями, туалет, стол, заваленный путевыми листами. Лесенка ведет в купол, наблюдательную вышку поезда, откуда можно следить за всеми вагонами состава и с помощью флажков и фонарей общаться с командой локомотива.

Когда дверь ударилась о стену, тормозной кондуктор вскочил и обернулся от печки, глядя дикими глазами.

— Откуда ты взялся?

— Белл. Дознаватель Ван Дорна. Где ваш кондуктор?

— Пошел в локомотив, когда мы набирали воду. Ван Дорн, говорите? Детективы?

Белл уже поднимался по лестнице в купол, откуда были видны все вагоны поезда.

— Принесите флаг. Дайте машинисту сигнал остановить поезд. В одном из пустых вагонов Саботажник.

Белл облокотился на полку под окном и принялся внимательно разглядывать уходящую вперед вереницу вагонов. Между ним и изрыгающим дым локомотивом их было пятьдесят. На крышах вагонов, закрывавших от него платформы, никого.

Тормозной кондуктор поднялся к Беллу с флагом. На вышке запах похлебки чувствовался еще сильнее. А может, тормозной просто давно не мылся.

— Зайцев не видел?

— Только одного старого бродягу, слишком искалеченного, чтобы ходить. У меня духу не хватило выставить беднягу.

— Где он?

— Где-то в середине поезда. Видите зеленый вагон для скота? Старик в ящике прямо под ним.

— Остановите поезд.

Тормозной выставил флаг в боковое окно и лихорадочно замахал. Через несколько минут из окна кабины локомотива высунулась голова.

— Это кондуктор. Он нас видит.

— Машите флагом.

Пыхтение паровоза замедлилось. Белл почувствовал, как работали тормоза. Вагоны ударялись друг о друга, заполняя разделявшие их промежутки; поезд начал останавливаться. Белл наблюдал за крышами вагонов.

— Как только поезд остановится, бегите вперед и осматривайте все вагоны. Но не пытайтесь никого задержать. Крикните, когда кого-нибудь увидите, потом уходите. Иначе он вас убьет.

— Не могу.

— Почему?

— Когда мы останавливаемся, флаговой должен идти назад. Я этот флаговой. На случай, если за нами идет поезд, я должен сигналить ему, чтобы остановился. Сегодня телеграф не действует.

— Но сначала проверьте каждый вагон, — сказал Белл, извлекая из-под пальто браунинг.

Тормозной спустился из купола. Он спрыгнул на платформу и побежал вдоль поезда, заглядывая в каждый вагон. Машинист засвистел, требуя объяснений. Белл наблюдал за крышами вагонов, перемещаясь на вышке, чтобы видеть обе стороны поезда.

Саботажник лежал в скамье-рундуке меньше чем в десяти футах от купола, сжимая в одной руке нож, в другой пистолет. Всю ночь он тревожился из-за того, что, пустив под уклон полувагон, подверг себя опасности, застрял в конце железнодорожной ветки. Опасаясь, что железнодорожная полиция во главе с детективами Ван Дорна обыщет поезд раньше, чем он доберется до Уида или Дансмьюира, он развил бурную деятельность. На одной из остановок он выбрался из сундука и вернулся в вагон: темнело, и железнодорожники скоро достанут из сундуков фонари. Десять часов спустя, среди ночи, он сошел на товарной станции в Реддинге. Он увидел множество детективов и железнодорожных полицейских. Они обыскивали поезд. Саботажник залег в дренажной трубе и смотрел, как раскачиваются в темноте их фонари. Тем временем он размышлял о расследовании Исаака Белла. Ему хотелось отправить сыщику письмо: «Жаль, что мы не встретились в товарном поезде». Но шутка того не стоила. Не стоит дразнить Белла. Пусть думает, что его не было в поезде. Что он ушел как-то иначе. Он найдет лучший способ посеять смятение.

Перед самым рассветом с сортировочной вышел товарный поезд и загромыхал на юг. Саботажник побежал рядом, схватился за лестницу вагона и забрался под него, втиснулся в паутину поддерживающих балок.

В Сакраменто он выбрался на остановке, пока поезд ждал разрешения войти на станцию. С милю он шел мимо фабрик и домов рабочих, пока не добрался до дешевого пансиона в квартале от здания, в котором размещались власти штата. Заплатил четыре доллара хозяйке за хранение саквояжа и пошел в другой пансион, выбранный наобум в десяти кварталах от первого. Снял комнату, заплатив за неделю вперед. В середине утра дом был пуст, все жильцы ушли на работу. Саботажник закрылся в общей ванной в конце коридора, сложил грязную одежду в вещмешок, побрился и вымылся. В своей комнате он надел на голову первоклассный светлый парик, скрыв собственные волосы, и приклеил театральным клеем бороду и усы того же цвета. Надел чистую рубашку, галстук-самовяз и дорогой пиджачный костюм. Упаковал вещи, переложив кошки для подъема на столбы в саквояж, и вычистил обувь.

Из пансиона он вышел через заднее крыльцо, так что никто не увидел его новой внешности, и кружным путем пошел к железнодорожной станции, постоянно проверяя, не следят ли за ним. Вещмешок он бросил за дощатый забор, но саквояж оставил при себе.

Сотни пассажиров устремлялись к вокзалу Южно-Тихоокеанской железной дороги. Присоединившись к ним, Саботажник растворился среди множества дельцов, едущих по делам в разные далекие города. И неожиданно, не сдержавшись, громко рассмеялся. Он смеялся так сильно, что прикрыл рот рукой, чтобы не слетела борода.

На стойке киоска лежал свежий номер «Харперз уикли». На обложке был изображен не кто иной, как сам Осгуд Хеннеси. Президента железной дороги нарисовали в виде спрута, тянущего железнодорожные линии, как щупальца, к Нью-Йорку. Широко улыбаясь, Саботажник за десять центов купил журнал.

Продавец смотрел на него, поэтому он прошел к другому киоску за пределами вокзала и спросил:

— Нет ли у вас карандаша? Толстого? А также конверт и марку, пожалуйста.

Закрывшись в ближайшем туалете, он оторвал обложку журнала, сделал на ней надпись и запечатал в конверт. Конверт он адресовал главному дознавателю Исааку Беллу, Сан-Франциско, «Агентство Ван Дорна».

Приклеил марку, вернулся на вокзал и бросил конверт в почтовый ящик. Потом сел на скорый до Огдена, шестьюстами милями севернее. В Огдене, близ Солт-Лейк-Сити сходятся девять железных дорог.

Подошел кондуктор.

— Господа, билеты.

У Саботажника был билет. Но, уже собираясь достать его из жилетного кармана, он почуял опасность. Он даже не стал гадать, что вызвало тревогу. На вокзале в Сакраменто он видел множество полицейских. Билетный кассир внимательно его разглядывал. На перроне он даже заметил подозрительного типа, который мог быть детективом Ван Дорна. При посадке, доверившись чутью, Саботажник оставил билет в кармане и предъявил железнодорожный пропуск.

Глава 11

Сорок восемь часов Белл преодолевал многочисленные препятствия на пути к строительству кратчайшего пути через Каскадные горы, к его началу. Диспетчеры Южно-Тихоокеанской дороги были обескуражены отсутствием телеграфной связи, и все расписание пошло прахом. Лилиан сдалась и отправила свой «особый» назад в Сакраменто. Белл пересаживался с одного товарного поезда на другой и наконец приехал на составе, груженном брезентом и динамитом. «Южно-Тихоокеанская компания» использовала время лучше, чем он. Сгоревшее паровозное депо снесли, обломки вывезли, и сотня плотников сооружала новую постройку из древесины, которую доставляли с лесопилки. «Зима, — объяснил скорость восстановления дородный десятник. — Кому охота ремонтировать паровозы в снегу».

Груды покореженных рельсов погрузили на платформы, и там, где горящий полувагон вывел из строя стрелки, проложили новые пути. Краны поставили упавшие вагоны на новые рельсы. Рабочие воздвигали гигантские круглые палатки взамен столовой, сгоревшей вместе с депо. Обедали стоя, все были хмуры, и Белл подслушал разговор об отказе выходить на работу. И не потому, что не было столов и стульев. Рабочие просто боялись. Он слышал вопрос: «Если железная дорога не может нас защитить, кто может?» Ответ, горячий и сердитый, слышался со всех сторон: «Нужно спасаться самим. Получить зарплату и уходить».

Белл увидел входящий на площадку ярко-красный личный вагон Осгуда Хеннеси и заторопился к нему, хотя ничего хорошего от встречи не ждал. Джозеф Ван Дорн, присоединившийся к Хеннеси в Сан-Франциско, встретил его у входа, мрачный и серьезный.

— Старик вне себя, — сказал он. — Придется стиснуть зубы и слушать его рев.

И Хеннеси действительно взревел. Хотя не сразу. Вначале он говорил так, будто сдался.

— Я не преувеличиваю, парни. Если до снега мы не дойдем к мосту, кратчайшему пути крышка. И эти сукины дети банкиры вынесут меня вместе с ним. — Он печально посмотрел на Белла. — Я видел ваше лицо, когда сказал, что начинал, забивая костыли, как мой отец. Вы удивились — неужто этот тощий высохший старик мог поднимать молот. Я не всегда был кожа да кости. В те дни я мог бы дать вам сто очков вперед. Но у меня больное сердце.

— Ну не нужно, — успокаивал его Ван Дорн.

Хеннеси оборвал его.

— Вы спрашивали о сроке. Это у меня срок. Никто из живущих на Земле не сможет закончить кратчайший путь через Каскады. Новым парням это просто не по плечу. Со временем они поведут поезда, но только по путям, которые проложил я.

— Бухгалтеры не создают империй, — сказала миссис Комден.

Что-то в том, как она его успокаивала, заставило Хеннеси вспылить. Он сорвал с потолка чертеж дороги через Каскады.

— Лучший на Западе мост почти закончен! — закричал он. — Но дорога никуда не ведет, пока мой кратчайший не присоединен. Я оставляю здесь самых дорогих детективов; и что я вижу? Еще неделя убита на восстановление того, что уже было построено. Люди напуганы, они боятся работать. Двое тормозных кондукторов и мастер депо погибли. Четверо проходчиков обгорели. Десятник лежит с разбитой головой. И лесоруб без памяти.

Белл быстро переглянулся с Ван Дорном.

— Что делал лесоруб на строительной площадке? Лесопилка высоко в горах.

— Черт его знает! — рявкнул Хеннеси. — И вряд ли парень придет в себя и расскажет.

— Где он?

— Не знаю. Спросите Лилиан… Нет, черт возьми, не выйдет. Я отправил ее в Нью-Йорк уламывать проклятых банкиров.

Белл повернулся, вышел из личного вагона и отыскал лазарет, устроенный компанией в пуллмановском вагоне. Там лежали обгоревшие шахтеры в белых повязках, а десятник, тоже в бинтах, кричал, что он, черт возьми, здоров, выпустите, мне нужно строить дорогу. Но лесоруба не было.

— Его унесли друзья, — сказал врач.

— Почему?

— Моего разрешения никто не спрашивал. Я обедал.

— Он был в себе?

— По временам.

Белл поспешил в контору полицейского инспектора — он заблаговременно подружился с диспетчером и главным клерком, державшим в голове огромное количество сведений. Клерк сказал:

— Я слышал, его увезли куда-то в город.

— Как его звали?

— Дон Элберт.

Белл взял на полицейской конюшне лошадь и стремительным галопом пустил ее в поселок, выросший возле стройки. Этот временный город палаток, хижин и брошенных грузовых вагонов располагался в низине; вагоны были переоборудованы в салуны, танцевальные залы и бордели, обслуживавшие строителей. Днем среди недели грязные улицы пустовали, словно их обитатели переводили дух перед следующей получкой вечером в субботу.

Белл сунул голову в грязный салун. Бармен, сидевший на доске, уложенной на две пивные бочки, мрачно поднял голову от недельной давности газеты «Сакраменто».

— Где гуляют лесорубы? — спросил его Белл.

— В «Двойном орле», ниже по улице. Но сейчас там никого. Они режут шпалы в горах. Работают по две смены, чтобы успеть до снега.

Белл поблагодарил его и направился в «Двойной орел», побитый грузовой вагон, снятый с рельсов. На крыше был нарисован красный орел с расправленными крыльями, и владельцы раздобыли где-то крутящиеся на шарнирах двери. Как и в предыдущем салуне, единственной живой душой здесь был бармен, такой же мрачный. Он повеселел, когда Белл бросил на прилавок монету.

— Что будете пить, мистер?

— Я ищу лесоруба, пострадавшего в несчастном случае. Дона Элберта.

— Я слышал, он без памяти.

— А я слышал, что он время от времени приходит в себя, — сказал Белл. — Где его найти?

— Вы полицейский?

— А что, я похож на полицейского?

— Не знаю, мистер. Они слетелись сюда, как мухи на падаль. — Он снова осмотрел Белла и принял решение. — За ним ухаживает старуха в хижине у ручья. Идите вниз по колеям до ручья, не промахнетесь.

Привязав лошадь, Белл спустился к ручью, который, судя по зловонию, служил городской сточной канавой. Миновал старинный вагон «Сентрал Пасифик», когда-то выкрашенный желтой краской. В стене вагона были прорублены отверстия, служившие окнами. Из одного такого отверстия молодая женщина шмыгая носом сказала:

— Нашел, красавчик. Здесь то, что тебе нужно.

— Нет, спасибо, — вежливо ответил Белл.

— Милый, ничего лучше ты дальше не найдешь.

— Я ищу женщину, которая ухаживает за раненым лесорубом.

— Мистер, да она уже давно в тираж вышла.

Белл пошел дальше и увидел несколько жалких хижин, сколоченных из упаковочных ящиков. Тут и там виднелись надписи, указывавшие на первоначальное содержимое ящиков: «КОСТЫЛИ». «ХЛОПОК». «ГВОЗДИ». «КОМБИНЕЗОНЫ». У хижины, на которой было написано «ПИАНО РОЛЛЗ», он увидел старуху. Она сидела на перевернутом ведре, держась за голову. Волосы у нее были седые, хлопчатобумажное платье и шаль на плечах — слишком тонкие для промозглой сырости, поднимавшейся от зловонного ручья. При виде Белла она вскочила с выражением ужаса на лице.

— Его здесь нет! — закричала она.

— Кого? Спокойней, мэм. Я не причиню вам вреда.

— Донни! — кричала она. — Полиция!

Белл сказал:

— Я не полицейский. Я…

— Донни! Беги!

Из хижины выбежал лесоруб шести с лишним футов ростом. У него были огромные каштановые усы, спускающиеся ниже небритого подбородка, и большой нож в кулаке.

— Вы Дон Элберт? — спросил Белл.

— Донни мой двоюродный брат, — ответил лесоруб. — Шли бы вы отсюда, мистер. Это семейное дело.

Опасаясь, что Дон Элберт может выбежать через черный ход, Белл поднес руку к шляпе и взял «Дерринджер» сорок пятого калибра.

— Я не меньше других люблю бой на ножах, просто сейчас у меня мало времени. Бросайте нож!

Лесоруб и глазом не моргнул. Он попятился на четыре шага и достал второй нож, более короткий, без рукояти.

— Спорим, я метну его точнее, чем вы пальнете из своей курносой пушки?

— Я не игрок, — сказал Белл, достал из пальто свой новый браунинг и выстрелом выбил нож из руки лесоруба. Тот закричал от боли и недоверчиво посмотрел на свой нож, в полете сверкавший на солнце. Белл сказал: — В большой нож я всегда попаду, но вот в этот второй — не уверен. Так что просто бросьте его, иначе я отстрелю руку.

Лесоруб бросил нож для метания.

— Где Дон Элберт? — спросил Белл.

— Не трогайте его, мистер. Он тяжело ранен.

— Если он тяжело ранен, ему следует быть в больнице.

— Он не может пойти в больницу.

— Почему?

— Полицейские винят его в том, что из-за него уехал вагон.

— Почему?

— Он был там, внутри.

— Внутри? — повторил Белл. — Я должен поверить, будто ваш брат выжил в вагоне, который шел миля в минуту?

— Да. Потому что он выжил.

— У Донни голова как пушечное ядро, — сказала старуха.

Шаг за шагом Белл вытянул из лесоруба и старухи, как оказалось, матери Дона Элберта, всю историю. Элберт, пьяный, спал сном праведника в полувагоне и помешал человеку, который стронул вагон с места. И тот ударил его по голове ломом.

— У него голова как чугунная, — заверил Белла лесоруб, и мать Дона подтвердила это. Она со слезами рассказала, что в больнице стоило ему открыть глаза, как полицейский начинал на него орать.

— Донни боялся рассказывать о человеке, который его ударил.

— Почему? — спросил Белл.

— Боялся, что ему не поверят, и потому притворился, что пострадал сильней, чем на самом деле. Я рассказала вот этому его брату, Джону. Джон собрал друзей, и они унесли Дона, когда врач обедал.

Белл заверил старуху, что распорядится, чтобы полицейские не трогали ее сына.

— Я дознаватель Ван Дорна, мэм. Полицейские подчиняются мне. Я прикажу им оставить его в покое.

Наконец он убедил старуху впустить его в хижину.

— Донни. Тут к тебе человек.

Белл сел на ящик у дощатой кровати, на которой на соломенном матраце лежал перевязанный Дон Элберт. Это был рослый мужчина, крупнее брата, с большим круглым лицом, с большими усами и с огромными, задубелыми от работы руками. Он не только не был без памяти, но и оказался человеком, способным проявить себя внимательным наблюдателем. И, насколько было известно Беллу, один побывал рядом с Саботажником и остался в живых.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Белл.

— Голова болит.

— Неудивительно.

Дон Элберт рассмеялся и поморщился от боли, вызванной смехом.

— Я так понял, тот человек ударил вас.

Элберт осторожно кивнул.

— Ломом, я думаю. По крайней мере так мне показалось. Железо, не дерево. Совсем не похоже на топорище.

Белл кивнул. По-видимому, Дон Элберт за свою жизнь не раз получал топорищем по голове — обычное дело для лесоруба.

— Случайно не видели его лицо?

Элберт посмотрел на брата, потом на мать.

Она сказала:

— Мистер Белл обещает, что велит полицейским от тебя отстать.

— Он метко стреляет, — добавил Джон.

Дон Элберт кивнул, снова поморщившись от боли, вызванной этим движением.

— Да, видел.

— Была ночь, — заметил Белл.

— Наверху звезды светили как прожекторы. Костер возле вагона не горел, глаза не слепило. Да, я его видел. Я смотрел на него сверху — стоял на шпалах, а он посмотрел на меня против звездного света, когда я заговорил, поэтому я ясно видел его лицо.

— Помните, как он выглядел?

— Он ужасно удивился. Чуть из штанов не выпрыгнул. Не ждал гостей.

Это, пожалуй, слишком хорошо, чтобы быть правдой, думал Белл с нарастающим возбуждением.

— Можете его описать?

— Чисто выбрит, без бороды, на голове шахтерская шапка. Волосы, вероятно, черные. Большие уши. Острый нос. Широко расставленные глаза. Цвета их не видел. Было недостаточно светло. Щеки худые… то есть чуть впалые, я хочу сказать. Широкий рот, примерно как у вас, только без усов.

Белл не привык к тому, чтобы свидетели давали такие точные и подробные описания. Обычно, чтобы выяснить такие подробности, приходилось долго слушать и задавать множество вопросов. Но у лесоруба память была как у газетного репортера. Или у художника. И это навело Белла на мысль.

— Если я приведу к вам художника, расскажете ему, что видели, пока он рисует?

— Я сам нарисую.

— Прошу прощения?

— Донни хорошо рисует, — сказала его мать.

Белл с сомнением посмотрел на грубые руки Элберта. Пальцы толстые, как сосиски, все в мозолях. Но, если он художник, это объясняет его внимание к мелочам. И опять Белл подумал: «Какой удивительный прорыв. Слишком хорошо, чтобы быть правдой».

— Дайте мне бумагу и карандаш, — сказал Дон Элберт. — Я умею рисовать.

Белл дал ему свой карманный блокнот и карандаш. Поразительно быстро, умелыми движениями мощные руки изобразили красивое лицо с чеканными чертами. Белл внимательно разглядывал рисунок, чувствуя, как тают его надежды. Поистине чересчур хорошо, чтобы быть правдой.

Скрывая разочарование, он похлопал раненого гиганта по плечу.

— Спасибо, дружище. Вы очень помогли. А теперь нарисуйте меня.

— Вас?

— Можете нарисовать мой портрет? — спросил Белл.

Простая проверка наблюдательности гиганта.

— Конечно.

Толстые пальцы снова пустились летать. Спустя несколько минут Белл поднес рисунок к свету.

— Словно смотришься в зеркало. Вы действительно нарисовали то, что видели?

— А как иначе?

— Большое спасибо, Донни. Ну, отдыхайте.

Он вложил в руки старухе несколько золотых монет — двести долларов, достаточно, чтобы прожить зиму, — пошел назад, туда, где привязал лошадь, вернулся на строительную площадку и отыскал Джозефа Ван Дорна. Тот расхаживал по вагону Хеннеси, пыхая сигарой.

— Ну?

— Лесоруб оказался художником, — сказал Белл. — Он видел Саботажника. И нарисовал его портрет. — Он раскрыл блокнот и показал Ван Дорну рисунок. — Узнаете этого человека?

— Конечно, — проворчал Ван Дорн. — А вы нет?

— «Брончо Билли» Андерсон.

— Актер.

— Бедняга, наверно, видел его в «Большом ограблении поезда».

Кинофильм «Большое ограбление поезда» шел несколько лет назад. Расстреляв поездную бригаду, преступники уехали на паровозе к поджидавшим их лошадям, преследуемые полицией. Мало кто в Америке не видел эту картину хоть раз.

— Никогда не забуду, как в первый раз посмотрел эту фильму, — сказал Ван Дорн. — Это было в Нью-Йорке, в «Водевиле» Хаммерстейна, на углу Сорок второй улицы и Бродвея. В театре, где в перерывах между действиями показывали кино. Когда начинался фильм, все вставали и шли выпить или покурить. Но потом некоторые остановились, чтобы посмотреть, и постепенно все вернулись на свои места. Как загипнотизированные. Пьесу я видел в девяностые годы. Но кино гораздо лучше.

— Припоминаю, — сказал Белл, — что Брончо Билли исполнял несколько ролей.

— Я слышал, он сейчас ездит по Западу на собственном поезде, снимает кино.

— Да, — подтвердил Белл, — Брончо Билли основал собственную студию.

— У него мало времени, чтобы выводить из строя железные дороги, — сухо заметил Ван Дорн. — Мы опять остаемся ни с чем.

— Не совсем так, — возразил Белл.

Ван Дорн недоверчиво посмотрел на него.

— Наш лесоруб вспомнил знаменитого актера, которого видел в кино.

— Взгляните сюда. Я решил проверить, насколько точно он запоминает.

Белл показал Ван Дорну свой портрет.

— Черт побери! Отличный рисунок! Это он нарисовал?

— Когда я сидел перед ним. Он действительно умеет рисовать лица.

— Не совсем. Уши неправильные. И он добавил вам ямочку на подбородке, как у Брончо Билли. У вас не ямочка, а шрам.

— Рисунок не идеальный, но сходство очень велико. К тому же Марион говорит, что шрам похож на ямочку.

— Марион неравнодушна, а вы счастливчик. И, тем не менее, наш лесоруб мог видеть любую из картин Брончо Билли. Или видеть его где-нибудь на сцене.

— Все равно мы теперь знаем, как выглядит Саботажник.

— Вы хотите сказать, что он действительно двойник Брончо Билли?

— Скорее уж двоюродный брат.

Белл начал показывать отдельные детали рисунка.

— Не двойник. Но, если лицо Саботажника напомнило лесорубу Брончо Билли, мы ищем человека с большими ушами, широким лбом, раздвоенным подбородком, проницательным взглядом и интеллигентным лицом с резкими чертами. Это не двойник Брончо Билли. Но я бы сказал, что в целом Саботажник похож на кинозвезду.

Ван Дорн сердито пыхтел сигарой.

— Приказать детективам не задерживать некрасивых?

Исаак Белл стоял на своем, стараясь, чтобы босс увидел все возможности. Чем больше он думал, тем больше убеждался, что это след.

— Как по-вашему, сколько лет этому парню?

Ван Дорн, нахмурившись, посмотрел на рисунок.

— От двадцати с небольшим до сорока с небольшим.

— Итак, мы ищем красивого мужчину в возрасте от двадцати с небольшим до сорока с небольшим. Напечатаем копии этого рисунка. Распространим повсюду, покажем безработным и бродягам. Покажем дежурным по станциям и билетным кассирам. Кто-нибудь его обязательно видел.

— Пока никто не видел. Никто живой. Кроме вашего Микеланджело-лесоруба.

Белл сказал:

— Я по-прежнему ставлю на машиниста или на кузнеца, просверлившего отверстие в крюке из Глендейла.

— Парни Сандерса могут его отыскать, — согласился Ван Дорн. — В газетах достаточно писали об этом, и я ясно дал Сандерсу понять, что он может лишиться мягкой койки в Лос-Анджелесе в связи с переводом в Монтану, в Миссулу. Если все это не сработает, может, кто-нибудь увидит Саботажника и останется в живых в следующий раз. А мы знаем, что следующий раз будет обязательно.

— Да, будет, — мрачно согласился Белл. — Если мы его раньше не остановим.

Глава 12

Поселок перебивающихся случайными заработками бродяг в пригороде Огдена занимал лесистый участок между железнодорожной линией и ручьем, который давал воду для питья и умывания. Это был один из самых больших таких поселков в стране — девять веток дороги встречались здесь, день и ночь во всех направлениях шли товарные составы, — и с каждым днем он увеличивался. Из-за паники одна за другой закрывались фабрики, и все больше людей устремлялись в поисках работы к железной дороге. Шляпы выдавали новичков. Котелки горожан превосходили числом головные уборы шахтеров и ранчеров. Попадались даже мягкие фетровые шляпы «трильби» и «хомбург»; такие носят люди, которые никогда не думали, что могут разориться.

Тысячи сезонных рабочих торопятся до темноты закончить уборку. Они вываривают белье в котлах с горячей водой, развешивают его на веревках и ветках, а котлы ставят на камни просушиться. Когда наступает ночь, они забрасывают костры землей и едят свой скромный ужин в темноте.

Конечно, хорошо бы поддерживать огонь. На севере Юты в ноябре холодно, время от времени над лагерем порывистый ветер несет снег. На высоте пять тысяч футов над уровнем моря поселок открыт порывам западного ветра с соседнего Большого Соленого озера и восточного — с гор Уосатч. Но железнодорожные полицейские со станции Огден, вооруженные пистолетами и дубинками, три ночи подряд являлись в поселок, убеждая растущее население переместиться. Никто не хотел, чтобы они пришли и на четвертую ночь, поэтому костров в темноте не жгли. Ели молча, опасаясь полицейских и боясь подступающей зимы.

Как в любом городе и поселке, здесь были районы, с очевидными сознанию обитателей границами. В некоторых районах люди настроены более дружелюбно, в некоторых безопаснее, чем в других. Ниже по течению и дальше всего от железной дороги, там, где ручей впадает в реку Уибер, — район, который лучше навещать вооруженным. Здесь правило «живи и давай жить другим» уступает место другому: «отбирай, или отберут».

Саботажник бесстрашно направился туда. В преступном мире он был в своей стихии. Но даже он ослабил нож за голенищем и переложил пистолет из глубокого кармана пальто за пояс, откуда мог быстро выхватить его. Несмотря на отсутствие огней, тьма не была кромешной. Пыхтящие поезда постоянно прорезали ночь лучами прожекторов, в тонком снежном покрове золотым блеском отражались окна пассажирских вагонов. На подъезде к городу цепочка мягких вагонов замедлила бег, и в свете их окон саботажник увидел в тени дерева сгорбленную фигуру, руки в карманах.

— Шарптон, — хрипло окликнул он, и Шарптон отозвался:

— Здесь, мистер.

— Покажи руки, чтобы я их видел, — приказал Саботажник.

Шарптон повиновался: отчасти потому, что саботажник платил ему, отчасти из страха. Грабитель банков и поездов, немало времени проведший за решеткой, Пит Шарптон умел распознать при встрече опасного человека. Лица этого он никогда еще не видел. Встречались они всего раз, когда Саботажник выследил Шарптона и остановил в переулке за конюшней, где Шарптон снимал угол. Всю жизнь проведший в столкновениях с законом, Шарптон понял, что более опасного человека не встречал никогда.

— Нашел своего человека? — спросил Саботажник.

— Он выполнит работу за тысячу долларов, — ответил Шарптон.

— Отдай ему пятьсот. За второй половиной пусть приходит, когда работа будет сделана.

— А что помешает ему сбежать с пятью сотнями? Деньги получил, никакого риска.

— А вот что: он должен ясно понять, что ты его выследишь и убьешь. Можешь объяснить ему это?

Шарптон усмехнулся в темноте.

— О да. К тому же он теперь не велика птица. Сделает, как велено.

— Возьми-ка, — сказал саботажник.

Шарптон ощупал сверток пальцами.

— Это не деньги.

— Деньги через минуту. Это запальный шнур, который он должен использовать.

— Не возражаете, если я спрошу зачем?

— Вовсе нет, — с готовностью ответил Саботажник. — Выглядит точь-в-точь как быстро горящий фитиль. Обманет даже опытного медвежатника. Я правильно понял, что твой человек опытный?

— Всю жизнь вскрывает сейфы и грабит поезда.

— То, что надо. Но, как бы этот фитиль ни выглядел, он медленный. Когда он загорится, для взрыва динамита потребуется больше времени, чем будет думать твой человек.

— Если он будет гореть долго, взорвется весь поезд, а не просто перекроет пути.

— Тебе что-то не нравится, Шарптон?

— Я просто так сказал, — торопливо оговорился Шарптон. — Хотите взорвать поезд, а не просто ограбить, так это не мое дело. Платите вы.

Саботажник передал Шарптону второй пакет.

— Здесь три тысячи долларов. Две тебе, третья — твоему человеку. Пересчитать в темноте не сможешь. Придется поверить.

Глава 13

Рисунок лесоруба доказал свою полезность пять дней спустя.

Зоркий билетный кассир Южно-Тихоокеанской в Огдене вспомнил человека, похожего на рисунок Дона Элберта. Хотя у покупателя была борода, а волосы почти того же цвета, что у Белла, кассир настаивал, что лицо было то же самое.

Белл лично расспрашивал его, желая убедиться, что кассир не из фанатиков «Большого ограбления поезда», и ответы кассира произвели на него такое впечатление, что он приказал детективам проверить орегонский скорый.

Следующая удача ждала в Неваде, в Рино. Один из кондукторов скорого, житель Рино, тоже вспомнил такого пассажира и согласился, что это мог быть человек с рисунка.

Белл бросился в Неваду, застал кондуктора дома и небрежно, словно поддерживая беседу, спросил, смотрел ли тот «Большое ограбление поезда». Собираемся, ответил кондуктор, когда в следующий раз покажут в варьете. Хозяйка целый год упрашивает сводить ее.

В Рино Белл сел на ночной экспресс до Огдена и, проезжая горы Тринити, поужинал в поезде. Когда поезд остановился в Лавлоке, Исаак отослал телеграммы, а на остановке в Имлее получил ответы на них и наконец спокойно уснул в купе пуллмановского вагона, который шел по Неваде. Телеграммы, ждавшие его в Монтелло, на самой границе с Ютой, ничего нового не содержали.

Приближаясь в середине дня к Огдену, поезд шел мимо Великого Соленого озера по краснодеревным шпалам Люсинского объездного пути. Осгуд Хеннеси потратил восемь миллионов долларов и вырубил мили орегонского леса, чтобы построить этот перегон между Люсином и Огденом.

Этот отрезок сократил время поездки из Сакраменто в Огден на два часа и привел в отчаяние Коммодора Вандербильта и Дж. П. Моргана, конкурентов Хеннеси на южных и северных маршрутах. Совсем близко к городу, соединявшему все пути, там, откуда виднелись снежные вершины гор Уосатч, поезд остановился.

Кондуктор сказал, что в шести милях впереди пути перекрыты.

Взрыв пустил под откос шедший на запад «Сакраменто лимитед».

Белл выскочил из вагона и побежал вдоль поезда вперед к головной части. Машинист и кочегар вышли из кабины и курили, стоя на щебне насыпи. Белл предъявил им удостоверение «Агентства Ван Дорна» и приказал:

— Подвезите меня как можно ближе к месту крушения.

— Простите, мистер детектив, но мне может приказать только диспетчер.

В руке Белла неожиданно оказался «Дерринджер». Два темных ствола смотрели на машиниста.

— Вопрос жизни и смерти, начиная с вашей собственной, — проговорил Белл. Он показал на скотосбрасыватель перед локомотивом и сказал: — Отведите его к месту крушения и не останавливайтесь, пока не уткнетесь в обломки!

— Вы не можете хладнокровно застрелить человека, — сказал кочегар.

— Еще как может, — сказал машинист, опасливо переводя взгляд с «Дерринджера» на лицо Белла. — Лезь обратно, кидай уголь.

Локомотив, большой 4-6-2, прошел шесть миль, прежде чем тормозной кондуктор с красным флажком остановил его там, где рельсы исчезали в большой яме. Сразу за этой ямой лежали на боку шесть пуллмановских вагонов, багажный вагон и тендер. Белл спрыгнул с паровоза и пошел к месту крушения.

— Сколько пострадало? — спросил он у железнодорожника, на которого ему указали как на начальника ремонтников.

— Тридцать пять человек. Четверо серьезно.

— Погибшие есть?

— Нет. Повезло. Ублюдок взорвал полотно минутой раньше. Машинист успел сбросить скорость.

— Странно, — сказал Белл. — Его нападения всегда были тщательно рассчитаны по времени.

— Ну, им конец. Мы его взяли.

— Что? Где он?

— Шериф схватил его в Огдене. Ему еще повезло. Пассажиры хотели его линчевать. Он ушел, но потом кто-то его узнал, он прятался в конюшне.

Белл нашел локомотив за местом крушения и приехал на нем в огденское депо.

Тюрьма размещалась в самом здании ратуши Огдена, в квартале от вокзала. Белла опередили два старших детектива Ван Дорна, дуэт по прозвищу Вебер и Филдс — Мак Фултон и Уолли Кизли. Никто из них не шутил. У обоих был мрачный вид.

— Где он? — спросил Белл.

— Это не он, — устало сказал Фултон. Он казался очень измученным, и Белл впервые подумал, не пора ли Маку задуматься об отставке. Он всегда был худым, но сейчас лицо осунулось, как у мертвеца.

— Не он взорвал поезд?

— Нет, он, — ответил Кизли. Его обязательный костюм-тройка в клетку был в пыли. Уолли выглядел таким же усталым, как Мак, но хотя бы не больным. — Только он не Саботажник. Попробуйте его разговорить.

— Да, у вас больше возможностей заставить его говорить. Нам он ни слова не скажет.

— А зачем ему говорить со мной?

— Он ваш старый знакомый, — загадочно объяснил Фултон. Они с Маком были на двадцать лет старше Белла, знаменитые ветераны, друзья, и имели право говорить все что угодно, пусть Белл и возглавлял расследование дела Саботажника.

— Я бы все из него выбил, — сказал шериф. — Но ваши люди велели ждать вас, а железнодорожная компания предупреждала, что заказывает музыку Ван Дорн. Глупость, по-моему. Да только меня никто не спросил.

Белл прошел в комнату, где задержанный ждал, прикованный наручниками к столу, надежно привинченному к полу. «Старым другом» оказался медвежатник Джейк Данн. На одном краю стола лежала аккуратно перевязанная пачка новых пятидолларовых банкнот, по словам шерифа, очевидно, плата за работу. Первой же мрачной мыслью Белла была такая: Саботажник нанимает сообщников, чтобы те выполняли грязную работу. А значит, ударить в любом месте и уйти оттуда задолго до того, как удар будет нанесен.

— Джейк, во что ты впутался на этот раз?

— Здравствуйте, мистер Белл. Не видел вас с тех пор, как вы отправили меня в Сент-Квентин.

Белл сел и посмотрел на него. Сент-Квентин обошелся со взломщиком сурово. Он выглядел на двадцать лет старше: пустая оболочка некогда сильного человека. Руки у него дрожали так, что трудно было представить, как ему удалось установить заряд, не взорвав его при этом случайно. Вначале обрадовавшийся знакомому лицу, теперь Данн ежился под взглядом Белла.

— Взрывать сейфы «Уэллс Фарго» — это грабеж, Джейк. А вот пускать под откос пассажирский поезд — убийство. Тот, кто заплатил тебе за это, убил десятки человек.

— Я не знал, что мы взрываем поезд.

— Ты не знал, что, если взорвать рельсы под быстро идущим поездом, он упадет? — недоверчиво сказал Белл, и его лицо потемнело от отвращения. — А что, по-твоему, должно было случиться?

Задержанный повесил голову.

— Джейк! Что, по-твоему, должно было случиться?

— Да поверьте ж вы мне, мистер Белл. Он велел мне взорвать рельс, чтоб поезд остановился и они его грабанули. Кто ж знал, что он задумал пустить его под откос.

— Как это? Но ведь ты поджег фитиль?

— Он поменял шнуры. Я думал, что поджигаю быстрый фитиль и поезд успеет остановиться. А он горел медленно. Я глазам своим не верил, мистер Белл. Он горел так медленно, что поезд наскочил прямо на взрыв. Я пытался их остановить.

Белл холодно посмотрел на него.

— Потому меня и поймали. Я пытался погасить фитиль, да опоздал. Меня увидели и, когда поезд упал, набросились, будто я тот парень, что застрелил Маккинли.

— Джейк, у тебя на шее веревка, и есть только один способ ее снять. Приведи меня к человеку, который заплатил тебе.

Джейк Данн отчаянно замотал головой. Белл подумал, что он похож на волка, у которого лапа попала в капкан. Нет, не на волка. В нем нет ни силы, ни достоинства. По правде сказать, Данн походил на дворняжку, пытающуюся нападать на крупную дичь, которая ей не по зубам.

— Где он, Джейк?

— Не знаю.

— Почему ты лжешь, Джейк?

— Я никого не убивал.

— Ты пустил поезд под откос, Джейк. Тебе очень повезло, что никто не погиб. Если тебя не повесят, то посадят в тюрьму до конца жизни.

Джейк посмотрел на Белла широко раскрытыми глазами, в которых не было вины.

— У меня рак.

Белл растерялся. Он не сочувствовал нарушителям закона, но смертельная болезнь превращает преступника в обычного человека. Джейк Данн был виновен, но неожиданно показался Беллу жертвой, страдающей от боли, страха и отчаяния.

— Прости, Джейк. Я не знал.

— Меня, наверно, выпустили, чтоб я умер на воле. Мне нужны были деньги. Вот я и взялся за эту работу.

— Джейк, ты всегда был мастером, но не убийцей, — не отставал Белл.

Джейк ответил хриплым шепотом:

— Он в конюшне на Двадцать Четвертой, за путями.

Белл щелкнул пальцами. Подбежали Уолли Кизли и Мак Фултон.

— Двадцать Четвертая улица, — сказал Белл. — Конюшня. Оцепите ее, пусть люди шерифа держат периметр. И ждите меня.

Джейк поднял голову.

— Он не сбежит, мистер Белл.

— Что это значит?

— Когда я вернулся за второй половиной денег, то нашел его на втором этаже, в комнате, которую они снимали.

— Нашел? Что значит нашел? Он мертв?

— Горло перерезано. Я боялся сказать: меня и в этом обвинят.

— Горло перерезано? — спросил Белл. — Или проткнуто?

Джейк провел рукой по редеющим волосам.

— Пожалуй, проткнуто.

— Нож видел?

— Нет.

— Он прошел насквозь? Выходную рану на шее видел?

— Я не стал задерживаться и осматривать его, мистер Белл. Говорю же, на меня и это привесят.

— Ступайте туда, — сказал Белл Кизли и Фултону. — Шериф, пришлите врача. Пусть определит, как убит парень и давно ли он мертв.

— А вы где будете, Исаак?

Опять тупик, подумал Белл. Саботажнику не просто везет, он сам кузнец своего счастья.

— На вокзале, — сказал он без малейшей надежды. — Проверю, не вспомнит ли кассир, как он покупал билет отсюда.

Он отнес копии рисунка лесоруба на вокзал, двухэтажное здание со множеством фронтонов и с высокой часовой башней, и расспросил работников. Потом в полицейском «форде» его возили по домам служащих и инспекторов, которые сегодня не работали. Белл каждому показывал рисунок, и, если человек не узнавал лицо, Белл показывал измененный рисунок, с бородой. Безрезультатно.

«Как Саботажник ушел из Огдена?» — думал Белл.

Ответ напрашивался. Город обслуживает девять железных дорог. Ежедневно через него проезжают сотни, если не тысячи пассажиров. Сейчас Саботажник знает, что на него охотится «Агентство Ван Дорна». А значит, еще тщательнее готовит пути отхода.

Белл разослал сыщиков из огденского отделения «Агентства Ван Дорна» по всем мелким отелям в надежде, что Саботажник все-таки задержался в городе. Нигде не узнали ни один из рисунков. Владельцу магазина сигар в дорогом трехэтажном кирпичном отеле «Брум» показалось, будто он узнал покупателя, похожего на того, что нарисован с бородой. А официантка в кафе-мороженое вспомнила человека, который выглядел, как лицо на рисунке без бороды. Он запомнился ей своей красотой. Но она видела его всего раз, три дня назад.

Кизли и Фултон встретились с Беллом в спартанской конторе отделения агентства, большой комнате на «незаконной» стороне Двадцать Пятой улицы, разделенной широким бульваром, по которому проходил трамвай. Законопослушная сторона улицы, обслуживающая законные потребности пассажиров железной дороги, пестрела многоцветными навесами ресторанов, портняжных мастерских, парикмахерских, баров, кафе-мороженых и китайских прачечных. На той стороне, где помещалось «Агентство Ван Дорна», чередовались салуны, пансионы, казино и бордели, выдающие себя за гостиницы.

Контору агентства — голый пол, старая мебель, одно окно — украшали плакаты «Разыскивается», причем самыми новыми из них были портреты Саботажника с рисунка лесоруба, с бородой и без бороды; тот, что с бородой, появился благодаря наблюдательности кассира Южно-Тихоокеанской в Сакраменто.

Кизли и Фултон вновь оживились, хотя Фултон по-прежнему выглядел усталым.

— Босс не тратится на просторную контору в Огдене, — заметил Уолли.

— И на мебель тоже, — добавил Мак. — Стол, похоже, привезли в товарном вагоне.

— Может, просто район такой, а плевке от вокзала.

— Да уж, на тротуар здесь плюют.

Продолжая переговариваться в манере Вебера и Филдса, они подошли к окну и посмотрели на запруженный народом тротуар.

— Вот что значит гений Ван Дорна. Вид из этого окна можно использовать для обучения начинающих детективов: тут перед нами все виды пороков и преступлений.

— Идите сюда, молодой Исаак, посмотрите на соседние салуны, бордели и опиумные притоны. Посмотрите, как наши потенциальные клиенты зарабатывают на выпивку и женщину попрошайничеством. А если не повезет с милостыней, подстерегают горожан в переулках.

— Поглядите на этого усатого щеголя со складным столом, как он обманывает доверчивых игрой.

— И на тех безработных шахтеров, которые притворяются, будто спят на тротуаре у салуна. На самом деле они поджидают выходящих пьяниц.

— Сколько времени человек был мертв? — спросил Белл.

— Большую часть дня, считает док. Вы были правы насчет удара. Узкое лезвие через горло насквозь. Как у Уиша и полицейского из Глендейла.

— Если его убил Саботажник, он не мог покинуть Огден раньше вчерашнего вечера. Но никто не видел, чтобы он покупал билет.

— Много приходящих и уходящих товарных, — предположил Уолли.

— Он преодолевает слишком большие расстояния за короткое время, чтобы ездить на товарных, — сказал Мак.

— Вероятно, использует те и другие, в зависимости от обстоятельств, — добавил Уолли.

Белл спросил:

— Кем был убитый?

— По словам шерифа, местный преступник. Нечто вроде Брончо Билли в жизни — шериф подозревает его… Простите, Исаак, не мог удержаться.

Фултон кивнул на плакат «Разыскивается».

— Удерживайтесь, и я не стану просить мистера Ван Дорна перевести Вебера и Филдса на Аляску.

— …в захвате почтового дилижанса в горах в прошлом августе. Десять лет назад полицейские поймали его при попытке отобрать жалованье рабочих медных копей на севере Юты. Чтобы смягчить приговор, выдал соучастников. Похоже, он знал Джейка Данна по тюрьме.

Белл с отвращением покачал головой.

— Саботажник не просто подбирает себе помощников. Он нанимает преступников. Может нанести удар где угодно на материке.

В дверь осторожно постучали. Детективы подняли головы и увидели робеющего молодого человека в помятом мешковатом костюме. В одной руке молодой человек держал дешевый чемоданчик, в другой шляпу.

— Мистер Белл, сэр?

Исаак Белл узнал молодого Джеймса Дешвуда из сан-францисского отделения, ученика детектива, который проделал чрезвычайно тщательную работу, доказав невиновность профсоюзного работника, погибшего при крушении «Коуст лайн лимитед».

— Заходите, Джеймс. Познакомьтесь с Вебером и Филдсом, старейшими детективами Америки.

— Здравствуйте, мистер Вебер. Здравствуйте, мистер Филдс.

— Вебер это я, — сказал Мак. — А Филдс он.

— Простите, сэр.

Белл спросил:

— Что вы здесь делаете, Джеймс?

— Меня прислал мистер Бронсон, сэр. Он велел мне ехать экспрессом, чтобы опередить почту. Вот.

Ученик детектива протянул Беллу коричневый бумажный пакет. Внутри находился второй пакет с адресом сан-францисского отделения, написанным печатными буквами, карандашом. К пакету была прикреплена записка Бронсона: «Распечатал, чтобы не терять времени. И рад, что сделал это. Похоже, он над вами смеется».

Белл раскрыл адресованный ему пакет. И достал оттуда обложку последнего выпуска журнала «Харперс уикли». На рисунке Уильяма Олдена Роджерса Осгуд Хеннеси в шелковом цилиндре, в каких изображают олигархов, сидел верхом на паровозе с надписью «Южно-Тихоокеанская железная дорога». Хеннеси тащил в Нью-Йорк поезд с надписью «Центральная железная дорога Нью-Джерси». Поезд был нарисован в виде извивающегося щупальца спрута. Печатными буквами над рисунком стояло: СМОЖЕТ ЛИ ДЛИННАЯ РУКА САБОТАЖНИКА ПРОТЯНУТЬСЯ ДАЛЬШЕ, ЧЕМ ЩУПАЛЬЦЕ ОСГУДА?

— Что это такое? — спросил Уолли.

— Перчатка, — ответил Белл. — Он бросает нам вызов.

— И утирает нос, — сказал Мак.

— Мак прав, — согласился Уолли. — Я не стал бы морочиться и принимать это на свой счет, Исаак.

— Есть и сам журнал, — сказал Дешвуд. — Мистер Бронсон подумал, что вы захотите прочесть, мистер Белл.

Кипя от гнева, Белл просмотрел первую страницу. «Харпер», именовавший себя «журналом цивилизации», много писал о грабительских железнодорожных монополиях. В этом номере была статья, посвященная притязаниям Осгуда. Статья утверждала, что Хеннеси тайно приобрел чуть ли не контрольный пакет акций железной дороги «Балтимор — Огайо». А «Б-О» с «Иллинойс-Центральной», где у Осгуда тоже контрольный пакет, вместе владели железнодорожной компанией «Ридинг». А «Ридинг» контролировал Центральную железную дорогу Нью-Джерси, что давало Хеннеси желанный доступ в район Нью-Йорка.

— И что это значит? — спросил Джеймс.

— Это значит, — мрачно объяснил Исаак Белл, — что Саботажник может уязвить интересы Хеннеси непосредственно в Нью-Йорке.

— А Нью-Йорк, — заметил Уолли Кизли, — самый большой город в стране.

Белл взглянул на часы.

— Я еще успею сесть на «Оверленд лимитед». Отправьте мой багаж в Нью-Йорк, в «Йельский клуб».

И он направился к двери, на ходу отдавая распоряжения.

— Телеграфируйте Арчи Эбботу. Попросите его встретить меня в Нью-Йорке. Телеграфируйте Ирви Арлену и попросите его проверить локомотивные депо в Джерси-Сити. И еще Эдди Эдвардсу. Он знает эти депо. Это он покончил с бандой Лава Бед, которая грабила экспрессы на паромных причалах. Вы двое заканчивайте здесь, убедитесь, что его нет в Орегоне — я в этом сомневаюсь — и постарайтесь узнать, куда он направился.

— В Нью-Йорк, если верить этому, — сказал Уолли и зачитал из «Харперс уикли»: — «В святую землю, куда мечтают совершить паломничество все железнодорожники».

— А это означает, — добавил его напарник, — что он уже в пути и будет ждать, когда ты туда приедешь.

На полпути к выходу Белл оглянулся на Дешвуда, который с нетерпением ждал указаний.

— Джеймс, сделайте для меня кое-что.

— Да, сэр.

— Вы читали отчет о крушении «Коуст лайн лимитед»?

— Да, сэр.

— Скажите мистеру Бронсону, что я отправляю вас в Лос-Анджелес. Найдите там кузнеца или механика, который просверлил дыру в крюке, пустившем под откос «Лимитед». Можете сделать это для меня? В чем дело?

— Но в Лос-Анджелесе главный — мистер Сандерс. И он…

— Держитесь от Сандерса подальше. Вы сами по себе. Садитесь на следующий скорый. Живо!

Дешвуд пробежал мимо Белла и прогрохотал по деревянной лестнице, как мальчишка, освобожденный от уроков в школе.

— Что мальчишка может в одиночку? — спросил Уолли.

— Он умный парень, — ответил Белл. — И уж точно справится не хуже Сандерса. Я ухожу. Мак, отдохните немного. Вы плохо выглядите.

— Вы тоже: словно всю прошлую неделю спали в поездах сидя.

— Позвольте напомнить вам, старые хрычи: будьте осторожны. Этот Саботажник очень опасен.

— Спасибо за мудрый совет, сынок, — ответил Уолли.

— Мы постараемся его не забыть, — подхватил Мак. — Но, как я сказал, пятьдесят на пятьдесят, что он уже на пути в Нью-Йорк.

Уолли Кизли подошел к окну и стал смотреть, как Исаак Белл торопится на «Оверленд лимитед».

— Ага, сейчас будет забавно. Наши шахтеры нашли своего пьяницу.

Он жестом пригласил Мака присоединиться к нему у окна. Шахтеры вдруг вскочили и окружили щеголя в дорогом костюме, спешащего на поезд. Не останавливаясь, даже не притормозив, Белл прошел через них, не задержавшись ни на секунду, и шахтеры вернулись на тротуар лицом вниз.

— Видел? — спросил Кизли.

— Нет. Они тоже такого не видали.

Оставаясь у окна, они внимательно наблюдали за идущими горожанами.

— Этот мальчишка Дешвуд, — спросил Фултон, — никого тебе не напоминает?

— Кого? Исаака?

— Нет. Пятнадцать — да что это я? — двадцать лет назад. Исаак тогда еще гонял мяч, играя в лакросс в модной школе, куда его услал его старик. Мы с тобой были в Чикаго. Ты тогда занимался бандами закоренелых уличных грабителей. А я с головой ушел в дело о бомбах на площади Хеймаркет. Мы тогда установили, что большую часть убийств совершают полицейские. Помнишь парня из трущоб, который попросился к нам на работу? Мистер Дорн поговорил с ним, и мы с тобой вводили его в курс дела. Он был прирожденный детектив. Сообразительный, быстрый, и ледяная вода в венах.

— Сукин сын, — сказал Мак. — Уиш Кларк.

— Будем надеяться, что Дешвуд не пьет.

— Смотри!

Мак прислонился к стеклу.

— Вижу! — сказал Уолли. Он сорвал со стены плакат с рисунком, тем, где было лицо с бородой, и поднес к окну.

Высокому, бородатому рабочему в комбинезоне и котелке, большими шагами шедшему к станции — на плече он нес большую сумку с инструментами — пришлось приостановиться перед салуном, чтобы переждать, пока два бармена выкинут на тротуар четверых пьяниц. Окруженный толпой зрителей, высокий нетерпеливо оглядывался, подняв лицо, затененное полями шляпы.

Детективы посмотрели на рисунок.

— Он?

— Возможно. Но, похоже, борода у него ненадолго.

— Может, он ее взял напрокат.

— Если так, она хороша, — сказал Мак. — И уши мне не нравятся. Совсем не такие большие.

— Если это не он, — настаивал Уолли, — то его брат.

— Почему бы не спросить, нет ли у него брата?

Глава 14

— Я первый, ты следи.

Уолли Кизли сбежал по лестнице.

Высокий рабочий с сумкой через плечо протиснулся сквозь толпу, переступил через одного пьяного, через другого и снова зашагал в сторону вокзала. Мак Фултон наблюдал в окно, как он уверенно прокладывает дорогу среди прохожих, идущих к станции и от нее.

Уолли спустился по лестнице и вышел из здания. Оказавшись на тротуаре, он посмотрел вверх. Мак указал направо. Уолли заторопился в ту сторону. Быстрый взмах рукой показал, что он нашел добычу, и Мак с сильно бьющимся сердцем побежал по лестнице за ним. Он уже несколько дней чувствовал себя плохо, и теперь ему трудно было дышать.

Он догнал Уолли, который сказал:

— Ты белый, как простыня. Тебе плохо?

— Ничего страшного. Где он?

— Дальше по переулку. Думаю, он меня заметил.

— Если заметил и попытается убежать, это наш человек. Пошли.

Мак двинулся вперед, хватая ртом воздух. Переулок был грязный и зловонный. Вместо того чтобы повернуть к Двадцать Четвертой улице, как полагали детективы, переулок неожиданно свернул влево и окончился тупиком у большого склада с зарешеченными окнами. Перед складом стояли большие бочки, за которыми вполне можно было спрятаться.

— Мы загнали его в западню, — сказал Уолли.

Мак охнул. Уолли посмотрел на него. Лицо Мака исказилось от боли. Он согнулся, держась за грудь, и упал в грязь. Уолли нагнулся к нему.

— Боже, Мак!

Лицо Мака смертельно побледнело, глаза расширились. Он поднял голову, глядя через плечо Уолли.

— Сзади! — с трудом произнес он.

Услышав шаги, Уолли повернулся.

Человек, которого они преследовали, человек, похожий на изображенного на рисунке, человек, который несомненно был Саботажником, бежал к нему с ножом в руке. Уолли закрыл собой старого друга и выхватил из-под клетчатого пальто пистолет. Привычно взвел курок и прицелился. Он хладнокровно прицелился так, чтобы раздробить кости плеча Саботажника, но не убивать и потом допросить о новых, готовившихся нападениях.

Но Уолли не успел выстрелить: он услышал металлический щелчок и с изумлением увидел лезвие, неожиданно оказавшееся у самого его лица. Саботажник все еще был в пяти футах от него, но острие ножа уже вошло в глаз.

«Его нож телескопически раскладывается в шпагу, — было последней мыслью Уолли. Нож Саботажника вошел ему в мозг. — А я-то думал, что уже все повидал».

Саботажник выдернул клинок из черепа детектива и пробил горло его напарнику. Тот казался мертвым, но рисковать нельзя. Вытащив клинок, убийца хладнокровно осмотрелся. Убедившись, что никто не свернул в переулок за детективами, он вытер шпагу о клетчатое пальто, щелкнул рычагом, складывая, и вернул за голенище сапога. Едва не попался; такие случаи невозможно предвидеть, нужно всегда оставаться стремительным и смертоносным… Спасение взбудоражило его. «Надо идти! — подумал он. — «Оверленд лимитед» не станет ждать, пока я праздную победу».

Он выбрался из переулка, пробился через толпу на тротуаре и пересек Двадцать Четвертую улицу. Перейдя дорогу перед самым трамваем, он свернул на Уолл-стрит и прошел квартал параллельно длинному депо «Юнион». Окончательно убедившись, что за ним никто не следит, он пересек Уолл-стрит и вошел в здание вокзала через двери в северном конце.

Отыскав мужской туалет, он закрылся в кабинке. Торопливо скинул комбинезон, под которым обнаружился элегантный дорожный костюм, и достал из сумки для инструментов дорогой гладстоновский кожаный саквояж с медными ручками. Вынул оттуда лакированные туфли, серую мягкую шляпу из фетра (она лежала в отдельной шляпной коробке) и «Дерринджер», а грубые сапоги с ножом за голенищем уложил в саквояж. Надел туфли и убрал «Дерринджер» в карман пиджака. Отлепил бороду, которую тоже спрятал в чемодан, и стер с лица следы театрального клея. Потом сунул комбинезон в сумку, а сумку затолкал за сидение туалета. Ни в комбинезоне, ни в сумке не было ничего, что могло бы привести к нему. Он проверил время по железнодорожным часам и ровно две минуты ждал, протирая туфли о брючины сзади, чтобы блестели, и проводя гребнем из слоновой кости по волосам.

Наконец он вышел из кабинки. Старательно осмотрел себя в зеркале над раковиной. Снял пятнышко клея с подбородка и надел серую шляпу.

Улыбаясь, он вышел из туалета и прошел по переполненному вокзалу; на станции неожиданно появилось очень много железнодорожных полицейских. Всего за несколько секунд до того, как станционный служащий закрыл дверь, ведущую на дымную платформу, Саботажник прошел в нее. Локомотив дал двойной свисток, «вперед», и «Оверленд лимитед», роскошный скорый поезд из восьми пуллмановских вагонов, вагона-ресторана и салона-вагона с обзорными окнами, медленно двинулся на восток в Шайенн, Омаху и Чикаго.

Саботажник, посматривая по сторонам, неспешно прошел по платформе к хвосту поезда — обзорной площадке. Далеко впереди, за багажным вагоном, он заметил на ступеньках первого «пуллмана» человека; тот держался за поручни, чтобы увидеть того, кто торопливо сядет в поезд в последнюю минуту. От обзорной площадки этого человека отделяло не менее шестисот футов, но не узнать четкий силуэт охотника было невозможно.

Голова поезда вышла из тени вокзала, и Саботажник увидел, что у человека, высунувшегося из вагона, светлые волосы, отливающие золотом в свете заходящего солнца. Это означало, что охотник, как он и подозревал, не кто иной, как сам детектив Исаак Белл.

Саботажник без колебаний взялся за поручень и вошел с платформы на площадку последнего вагона, а оттуда в вагон. Закрыл за собой дверь, отрезав дым и шум, и оказался в роскошном трансконтинентальном экспрессе, украшенном деревянными панелями, зеркалами и устланном толстыми коврами. Стюарды разносили на серебряных подносах напитки пассажирам в просторных купе. Те, кто поднимал голову от газеты, встречали хорошо одетого запоздавшего пассажира дружелюбными кивками людей, состоящих в одном клубе.

Эту атмосферу разрушил кондуктор в форменном мундире, безупречном от блестящего козырька фуражки до начищенных башмаков. Холодный взгляд и сурово сжатые губы. Он был величествен, властен и подозрителен, как все кондукторы.

— Билеты, господа. Билеты из Огдена.

Саботажник протянул ему железнодорожный пропуск.

Глаза кондуктора округлились, когда он увидел имя в пропуске, и он почтительно приветствовал нового пассажира:

— Добро пожаловать, сэр!