Сад нерастраченной нежности

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Даниэль Моррисон знала, что Джим Хаскелл непременно бросится вслед за ней и найдет, куда бы она ни направилась. Не мог не найти. И вовсе не потому, что любил или боялся за нее. Просто таким был Джим, который никогда не изменял себе.

Джим Хаскелл — рыцарь, преданный друг, самоотверженный мужчина. Только вот ее ли Джим?

Сидя в парке у реки на скамье, Даниэль вдыхала запах травы, надеясь вернуть себе самообладание… Она ожидала Джима.

Все вокруг радовало глаз. Барашки на воде с серо-зелеными крапинками вперемешку с бликами солнца, шелест листвы над головой, пенье птиц, голубые небеса, жемчужные облака… Природа, понятная и не зависящая ни от кого, всегда выполняла свою миссию — заслоняла собой людские скорби.

— Эй! — наконец услышала она за своей спиной, и рука друга легла на плечо.

И Дэнни уже готова была довольствоваться тем малым, что было у нее всегда, — товарищеской верностью Джима Хаскелла. Она повернула к нему лицо, и улыбка была ее ответом.

— Вот, значит, где прячется маленькая Дэнни Моррисон, хозяйка безвременно погибшего Брюса, — сказал, присаживаясь рядом, Джим.

— Люблю этот парк, — кивнула Даниэль.

— Готов разделить с тобой это чувство… — доверительно произнес Джим.

— А другие? Похоже, ты не одобряешь мою реакцию на замечательную новость от моих родителей. Скажи честно, Джим.

— Ты мне не говорила, что намерена требовать у них свою часть бабушкиного наследства.

— Само наследство меня волнует постольку поскольку. Ты же понимаешь, — махнула она рукой. — Не в доме дело…

— Я так и понял… — кивнул он. — Я сказал им это.

— Что именно ты им сказал? — насторожилась Даниэль.

— Сказал, что их дочь заслужила жить собственной судьбой.

— Так и сказал? — растроганно и признательно посмотрела на Джима Даниэль.

— И еще я дал им понять, что они совершенно не знают тебя, а следовало бы, потому что ты замечательная…

Даниэль с замиранием сердца смотрела на Джима, боясь проронить слово.

— Скажешь, я был не прав? — спросил ее Джим.

— Прав… Спасибо тебе за все. Но как ты меня нашел?

— Оказывается, твой папа имеет представление, куда девается его дочь, когда ей становится плохо. Так что, Малышка Дэнни, с твоими родителями не все так беспросветно, — обнадежил ее Джим.

— Теперь мне кажется, что я была к ним несправедлива… все эти годы, — вздохнула Дэнни.

— Теперь мне кажется, что мы с тобой очень похожи, — подытожил Джим.

— Но почему я не могу просто порадоваться за них? Неужели я такая злая? Всю жизнь больше всего на свете я хотела одного — чтобы мои родители наконец поладили и стали жить мирно. Ведь они, в сущности, оба неплохие люди, которые, к сожалению, зациклились на ложных представлениях друг о друге. Так почему мне так грустно, когда это наконец свершилось? — искренне недоумевала Даниэль.

— Потому что ушедшего времени не вернешь. Как не воскресишь обманутые надежды. Теперь ты сама по себе, и они тоже.

— И все же мне трудно поверить, Джим. Неужели такое возможно? Около тридцати лет они терпеть друг друга не могли… Ты веришь в их вновь обретенную любовь? — искренне высказала свои подозрения Дэнни.

— Есть еще симпатия и дружба… Но в их случае скорее всего имеет место сильная привязанность. Тридцать лет нетерпимости научили их тому, что друг без друга им будет еще хуже.

— А разве это не грустно?

— Таков их выбор, Малышка Дэнни. Тебе лишь следует смириться. Теперь им точно некого винить, кроме самих себя, разумеется. И если бы ты меня спросила: как теперь быть, то я сказал бы, что надо это отпраздновать. Открыть бутылку шампанского и выпить за прошедших тернии супругов, лелея надежду, что былых ошибок они уже не повторят.

— Все, как всегда, слишком иллюзорно… В голове не укладывается, что они на это решились, — покачала головой Даниэль.

— Чем ты опять недовольна? Тем, что они больше верят в любовь, чем ты? А вот я, например, им верю. Хоть они и кажутся мне несколько… шалопутными, что ли…

— Шалопутными? Джим, ты настоящий дипломат! Мне их всегда хотелось охарактеризовать другими эпитетами, — рассмеялась Дэнни.

— Представляю… — глубокомысленно улыбнулся Джим.

— Мне очень стыдно. Я всю жизнь осуждала их, вместо того чтобы безоговорочно любить. Обидеться всегда проще, чем постараться понять, — досадуя, произнесла Дэнни.

— Мне нравится твое стремление находить во всем полезное зерно, Дэнни.

— Но? Ты ведь хотел сказать «но»? — предположила девушка.

— Верно, хотел… Трудно объяснить… Сдается мне, что, стремясь понять ситуацию, ты слишком драматизируешь, ошибочно видя в ней печальный итог. Пойми, жизнь всякий день вносит свои коррективы, меняет события и вместе с ними людей. И решение твоих родителей оставаться вместе — лишнее тому подтверждение. И если они после тридцати лет нашли в себе силы пересмотреть многие свои заблуждения, то и тебе, молодой и чуткой, тем более необходимо взглянуть на жизнь другими глазами.

— И как я могу это сделать, Джим? — скептически спросила Дэнни.

— Для начала поверь, что мы — пара. Не задавай вопросов, не требуй гарантий и подтверждений. Просто поверь в это. Прими тот факт, что ты моя, а я твой.

— А тебе самому-то не страшно оттого, что когда-нибудь настанет день и я превращусь в подобие своей вечно недовольной матери? — с сомнением поинтересовалась она.

— А ты переживешь, если я буду похож на мистера Джорджа Моррисона? — обнял ее за плечи Джим.

— В сущности, я люблю своего папу, — призналась Дэнни.

— Тогда через тридцать лет у нас будет шанс на дружную старость. Нам лишь надо не упустить его сейчас. Представь, какая долгая у нас жизнь впереди! — Джим весело смотрел на Дэнни. — При всем моем уважении к твоим родителям ты не Маргарет, а я не Джордж. Мы не лучше и не хуже. Мы просто другие. И в очередной раз я хочу сказать трусишке Дэнни, что я люблю ее такой, какой знаю.

Даниэль Моррисон замерла в его объятьях в необъяснимом оцепенении. Джим тряхнул ее, но это не возымело действия.

— Если ты продолжаешь думать о своих родителях, то я отказываюсь тебя целовать, — строго сообщил он. — Тем более, если ты продолжаешь отождествлять себя со своей мамой. Хоть миссис Маргарет Моррисон и представляется мне весьма миловидной женщиной, но целовать ее у меня нет никакого желания, — тормошил подругу Джим.

— Ты такой смешной, — чуть просветлела девушка.

— Ты тоже забавная, Малышка Дэнни.

И он еще крепче обнял задумчивую Дэнни. Притянул к себе, убрал с девичьего лица шелковистые пряди столь любимых им смоляных волос, ласково заглянул в глаза и припал к ее губам, целуя горячо, захватывающе, неотрывно.

Крепко обхватив ее руками, он прижал девушку к груди, словно уединяясь с ней от всего мира, отрывая ее от пугающих сомнений, загораживая собой ото всех тревог. Своими сильными объятьями и трепетными поцелуями Джим пытался без слов сказать любимой, что, каким бы ни было их прошлое, их будущее зависит только от них. Что они — двое влюбленных в мире, где много моментов глупости и суеты, ошибок и огорчений, но даже самые трагические из них не могут умалить этого мгновения любви, которое принадлежит только им двоим, и никому более…

— Идем, — потянул девушку за руку Джим Хаскелл. — Перестань искать, обо что бы споткнуться. Представь только, как они сейчас счастливы. Ты вернулась из Европы три месяца назад, а они только теперь признались тебе, что живут вместе. Подумай, какой это для них обоих мужественный поступок.

Даниэль поднялась со скамьи, положила руки на грудь Джима, приподнялась на цыпочки и, заглянув ему в глаза, робко спросила:

— Купим по дороге шампанское?

— А как же!

И он повел ее, обняв за талию.

— Скажи мне, чего они от меня хотят, Джим? — задала ему свой самый сокровенный вопрос Даниэль.

Джим остановился и, подумав с минуту, сказал:

— Боюсь ошибиться, но будь я на их месте, то хотел бы от близких людей только одного: чтобы мне не предъявляли счет за прежние огрехи, чтобы воспринимали меня по моим сегодняшним поступкам, чтобы позволили мне становиться лучше. И ты способна дать им это, потому что ты добрая, умная и терпеливая.

— Как ты можешь быть настолько уверен во мне, Джим?

— У меня нет ни капельки уверенности. Я лишь слепо верю, — признался Джим Хаскелл.

— Тогда… женись на мне, Джим, — неожиданно для обоих предложила ему Даниэль.

Джим с улыбкой смотрел на нее в наступающих сумерках. В его взгляде было столько ласки и обожания, что Даниэль не устыдилась своей смелости. Она чувствовала в себе такое воодушевление, что готова была просить его вновь и вновь.

— Я люблю тебя, Джимми. Люблю тебя все те годы, что мы знакомы. Но мне всегда было так больно любить тебя, так тревожно, что я страшилась признаться в этом чувстве самой себе. Я любила тебя даже тогда, когда ты не обращал на меня ни малейшего внимания. И еще сильнее люблю тебя теперь. У меня такое чувство, что в прошедшую неделю мы прожили с тобою целую жизнь и она удалась. И мне не страшно просить тебя стать моим мужем. Ты женишься на мне, любимый? Прошу тебя, женись, и тогда я стану любить тебя еще сильней. Так сильно, как еще никто никогда не любил. Я в это верю! Я никогда не стану жалеть о том, что сказала сейчас…

— Столько лет кроткого молчания, и вдруг прорвало! Вот уж воистину — чудо! — рассмеялся Джим.

Даниэль с надеждой смотрела в его глаза.

Джим застыл в раздумьях, а затем, помявшись, произнес:

— Ну, не знаю… Это все как-то неожиданно. Вот так, взять и махом жениться? Мне кажется, мы торопимся. Давай, детка, подождем годик-два, присмотримся друг к другу. Это все-таки решение, сама понимаешь, ответственное. В таких делах торопиться нельзя…

— Прекрати, Джим. Я же понимаю, что ты дразнишь меня, — смеясь, ущипнула его Даниэль. И затихнув, она добавила шепотом: — Я так хочу тебя, ты даже представить себе не можешь, миленький.

— Представь себе, как раз могу. Я тоже хочу тебя до умопомрачения, — заверил он, стиснув девушку в объятьях. — Тем более, когда подумаю, сколько лет упустил, не принимая тебя всерьез. Особенно мне жаль последних двух лет, когда я сознательно хотел забыть тебя, расставшись с тобой после выпускного. Теперь понимаю, что проявил незрелость, продолжая держаться за свои юношеские иллюзии. Боялся втянуть тебя в отношения, у которых, как мне тогда казалось, нет будущего. Но стоило мне вновь увидеть тебя, девочка, как словно молнией шарахнуло. Мне нужно было лишь взглянуть на тебя и понять, что Даниэль Моррисон — именно та девушка, которая мне так нужна…

— Не кляни себя. Я до сегодняшнего дня не была ни в чем уверена, милый. Но мы ведь уже готовы к такому решению, Джим. Будь иначе, ты не взял бы меня к своим родителям, а я тебя — к моим.

— Додумалась наконец, глупенькая, — вновь рассмеялся Джимми.

— Какое странное чувство! Сказочное, небывалое! Как же трудно поверить, что меня обнимает рыцарь, признается в любви. И кого я должна благодарить за это? — расчувствовавшись, воскликнула Даниэль.

— Благодари себя, любимая, — сказал Джим, играя ее волосами. — Я точно знаю, что в нашей совместной жизни будет всякое. И хорошее, и дурное. Но ты не должна усомниться в том, что было сегодня, в истинности нашего чувства, в правдивости наших признаний. Поэтому мы будем честно делить на двоих всю нашу жизнь. Я верю, что мы всегда будем так же горячи и нетерпеливы в нашем желании украсить жизнь друг друга… Я люблю тебя, Дэнни, и горжусь тобой.

— А я горжусь тобой, любимый! И это не простые слова, — заверила девушка, не в состоянии удержать слезы.

— А где мы будем жить, детка? В предместье или в городе? — с напускной серьезностью спросил Джим.

— Хаскелл! — ответила Даниэль. — Лучше поцелуй меня и не болтай ерунду, — выговорила она и подставила личико.

Джим охотно выполнил ее требование, но вовремя остановился со словами:

— Да, жаль, что мы в публичном месте.

Даниэль, невзирая на предупреждение, льнула к Джиму без смущения.

— Ведите себя прилично, дамочка, — шутливо удерживал ее Джим.

— Подумай, Джим… А ведь я могла стать твоей еще десять лет назад.

— Не томи мне душу, девочка моя, — прошептал Хаскелл. — Скажи мне откровенно, Дэнни. Ты действительно решила стать моей? Я должен знать. Тебе известно, что у меня уже пять лет как собственная практика в предместье… Я бы не хотел ее оставлять.

— А тебе нужен партнер, милый? Я бы могла быть твоим партнером.

— Ты просто идеальный партнер, Моррисон. Подумать только, какая у нас с тобой выгодная любовь может получиться! — рассмеялся Джим. — А то я даже занервничал тут на днях: не заставишь ли ты меня перебираться в город? А мне так бы этого не хотелось, дорогая.

— Смешно, — отозвалась Даниэль. — А ведь нужно было всего-навсего меня об этом спросить. Значит, и у рыцаря без страха и упрека нервы могут дрогнуть, когда дело касается его любимой работы? — с укоризной спросила девушка.

— Каюсь, грешен, — признался Джим. — Но я знаю отличный способ реабилитироваться.

— Интересно…

— Поторопимся, пока магазины не закрыли, — прибавил шагу Джим Хаскелл.

— За шампанским?

— За кольцом для официальной помолвки! — воскликнул он. — Моррисоны удивили Хаскеллов. Настало время для Хаскеллов удивить Моррисонов. Что на это скажет будущая миссис Хаскелл?

— Ты хочешь сказать моим родителям о помолвке уже сегодня? Умоляю, Хаскелл, не делай этого! Они станут пытать нас о том, когда и где мы поженимся, сколько гостей у нас будет на свадьбе, какого цвета ты выберешь галстук, сколько детей я тебе рожу… Сделаем это потом… Когда-нибудь…

— Нет, мы сделаем это сейчас! Или ты Хаскелл, или трус. Запомни, Дэнни. Какая разница, что они скажут, малыш? Улыбайся и думай свое. А если почувствуешь себя неуютно, позови меня, и я приду на помощь.

— Я обожаю вас, мистер Хаскелл.

— За кольцом? — спросил он, сощурившись.

— За кольцом, — бодро кивнула она в ответ.