Садок для рептилий Часть I

Роберт Шекли ТЕЛО

Когда профессор Майер открыл глаза, он увидел напряженно склонившихся над ним троих молодых людей, которые провели операцию. Его сразу поразило то, что они были слишком молоды для такой операции, как эта. Молоды и непочтительны, с железными нервами и стальными пальцами, и к тому же бессердечны. Они обладали обширными техническими знаниями, и только. Скорее, это были автоматы, а не люди.

Его настолько захватили эти послеанестезионные размышления, что он не сразу понял, что операция прошла успешно.

— Как вы себя чувствуете?

— Вы нас слышите?

— Вы можете говорить? Если нет, то кивните головой.

Они нетерпеливо всматривались в своего пациента.

Профессор Майер глотнул, пробуя свое новое небо, язык и горло. Затем сказал хриплым голосом:

— Я думаю… Мне кажется…

— Все в порядке! — заорал Кэссиди.

— Фельдман! Проснись!

Фельдман вскочил со стоящей поблизости койки и стал искать очки.

— Он уже пришел в себя? Он говорит?

— Да, говорит! Говорит, как ангел! Наконец-то мы добились своего!

Фельдман нащупал свои очки и бросился к операционному столу.

— Скажите что-нибудь, сэр! Что-нибудь!

— Я… я…

— О, боже, — пробормотал Фельдман, — я, кажется, упаду в обморок.

Все трое захохотали. Они окружили Фельдмана и стали хлопать его по спине. Фельдман засмеялся тоже, но вскоре поперхнулся и закашлялся.

— Где Кент? — заорал Кэссиди. — Он должен быть здесь! Он держал свой чертов осциллограф на отметке целых десять часов! Такой устойчивости я еще не видел. Куда же он провалился?

Кент ворвался в комнату с двумя бумажными пакетами в руках и с половиной сандвича во рту. Чуть не подавившись, он закричал:

— Он говорит? Что он сказал?

За спиной Кента нарастал гул голосов. Белая толпа корреспондентов устремилась к дверям.

— Убрать их отсюда! — взвизгнул Фельдман. — Никаких интервью сегодня! Где полицейский?

Через толпу пробился полицейский и загородил собою дверь.

— Вы слышали, что говорят доктора, ребята?

— Но это несправедливо! Этот Майер принадлежит всему миру!

— Что он сказал, когда очнулся?

— Его действительно превратили в собаку?

— Какой породы?

— Он может вилять хвостом?

— Он сказал, что чувствует себя хорошо, — отвечал полицейский, сдерживая натиск, — расходитесь, ребята!

Под руку полицейского нырнул фотограф. Он взглянул на профессора Майера, лежавшего на операционном столе, ахнул: «Господи» — и поднял фотоаппарат.

— Посмотри-ка сюда, приятель!

Кент заслонил рукой объектив. Фотолампа вспыхнула.

— Ты зачем это сделал? — разъярился фотограф.

— Теперь у тебя есть фотография моей ладони, — сказал Кент насмешливо, — увеличь ее и повесь в музей совершенного искусства. А теперь убирайся, пока тебе не намяли бока.

— Ну, давайте, ребята, — говорил полицейский, выпроваживая посетителей. Он обернулся, взглянул на профессора Майера и пробормотал: «Провалиться мне, но этого не может быть!»

Дверь за ним немедленно закрылась.

— А теперь выпьем! — крикнул Кэссиди.

— Отметим!

— Черт побери, мы это действительно заслужили!

Профессор Майер улыбнулся — внутренне, конечно, поскольку внешнее проявление его чувств было теперь ограничено. К нему подошел Фельдман.

— Как вы себя чувствуете, профессор?

— Хорошо, — ответил Майер, тщательно выговаривая слова. — Немного смущен, пожалуй…

— Но вы не жалеете? — спросил Фельдман.

— Еще не знаю, — сказал Майер, — в принципе я был против этого, как вы знаете. Незаменимых людей нет.

— А вы? Я был на ваших лекциях. Не буду притворяться и утверждать, что понимал хотя бы десятую часть того, что вы говорили. Математическая символика не для меня, но эти факты объединения…

— Пожалуйста, — остановил его Майер.

— Нет, позвольте мне сказать, сэр. Вы продолжили работу Эйнштейна и других. Никто больше не может ее закончить. Никто! Вам нужно еще несколько лет, в любой оболочке, которую современная наука может вам дать. Я только жалею, что нам не удалось найти более подходящее вместилище для вашего интеллекта. Человеческие формы были для нас недоступны, и вот пришлось…

— Это не имеет значения, — сказал Майер, — главное, сохранить интеллект, мозг. Но у меня еще кружится голова.

— Я помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, — продолжал Фельдман, сжимая руки. — Вы были так стары, сэр! Мне хотелось плакать. Это усталое дряхлое тело…

— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — Кэссиди держал в руке бокал.

— Боюсь, что мое новое лицо непригодно для этой посуды, — усмехнулся Майер, — уж лучше миска.

— Правильно, — произнес Кэссиди, — мы принесем миску. О, боже!

— Извините нас, сэр, — вмешался Фельдман, — напряжение, которое мы испытали, было ужасным. Мы не выходили из этой комнаты целую неделю и почти не спали, временами у нас почти не было надежды, сэр…

— Вот ваша миска! — крикнул Лупович. — Что будете пить, сэр? Виски? Джин?

— Просто воду, пожалуйста, — ответил Майер. — Как вы думаете, я могу встать?

— Только не волнуйтесь, — Лупович осторожно снял его со стола и поставил на пол. Майер неуклюже закачался на своих четырех ногах.

— Браво! — закричали вокруг.

— Мне кажется, я смогу начать работать завтра, — сказал Майер. — Следует изобрести какой-нибудь механизм, чтобы я смог писать. Думаю, это будет несложно. Конечно, возникнут и другие трудности. Все же в голове у меня не все еще прояснилось.

— Вы, главное, не торопитесь!

— О, нет! Где здесь ванная?

Молодые люди переглянулись.

— Зачем?

— Заткнись, идиот! Вот сюда, сэр. Я помогу вам открыть дверь.

Майер последовал за одним из них, оценивая на ходу преимущества передвижения на четырех конечностях.

Когда он вернулся, в комнате шел разговор о технических подробностях операции:

— …Никогда за миллион лет!

— Я не согласен. То, что можно сказать…

— Не читай нам лекций, мальчик. Ты прекрасно знаешь, что налицо была невероятная комбинация случайных факторов. Нам просто повезло!

— Ну, нет! Некоторые из этих биоэлектрических изменений…

— Тише, он идет!

— Ему не следует слишком много ходить. Ну, как ты себя чувствуешь, малыш?

— Я вам не малыш, — отрезал профессор, — я достаточно стар, чтобы быть вашим дедушкой!

— Извините сэр! Мне кажется, вам пора спать.

— Да, — вздохнул Майер, — я еще слаб и голова все еще кружится.

Кент поднял его и положил на койку. Они окружили его, обхватив друг друга за плечи. Они улыбались, очень довольные собой.

— Что бы вы еще хотели, сэр?

— Вот ваша вода и миска, сэр!

— А здесь на столе пара сандвичей, сэр!

— Отдыхайте, сэр, — сказал Кэссиди нежно. Потом непроизвольно, совсем машинально он потрепал профессора по его продолговатой, поросшей гладкой шерстью голове.

Фельдман крикнул что-то нечленораздельное.

— Я совсем забыл, — пробормотал Кэссиди смущенно.

— Мы должны следить друг за другом. Он ведь человек, в конце концов.

— Конечно, я знаю. Должно быть, с усталости… но он так похож на собаку, что можно забыть.

— Убирайтесь отсюда, — приказал Фельдман. — Быстро!

Он вытолкал всех за дверь и вернулся к профессору Майеру.

— Что бы вам еще хотелось, сэр?

Майер попытался заговорить, но слова не шли.

— Это никогда больше не повторится, сэр. Даю вам слово. Вы ведь профессор Майер.

Он быстро накрыл одеялом содрогающееся тело профессора.

— Все будет хорошо, сэр, — успокаивающе говорил Фельдман, стараясь не смотреть на койку. — Ведь интеллект прежде всего! Ваш мозг!

— Конечно, — согласился знаменитый математик, профессор Майер, — но знаете, мне просто странно, но… не могли бы вы… потрепать меня по голове еще раз?