Сага о бескрылых (СИ)

Глава 6

ХРАМОВЫЙ ФЛОТ ИДЕТ НА СЕВЕР

Флот собирался на рейде, у Якорных островов. Ну, не то чтобы собирался, но честно пытался собраться. На «Фосе», не успевшем отвыкнуть от похода, все было нормально, — даже криворукое пополнение пока не очень мешало службе. Во второй половине дня вышли из порта, и весьма быстро высадились на островке у Большого Якорного. Ирон орал на новобранцев, те пытались осознать, что люди-горожане в прошлом остались, а здесь только гребцы бессловесные, коим Слово и арх — единый бог. Обычное дело — кто-то из новеньких сдохнет, а кто-то моряком станет. Укс свой первый поход уже плохо помнил — давно то было.

С грузом пока хлопот не имелось — лежал писарь связанный, с кляпом во рту и мешком, надежно завязанным на башке. Наверное, вспоминал, как ему уютно в Канцелярии сиделось, как вольно к жрицам бегалось. Моряки на живой багаж пока внимания не обращали — тут бы с остальным разобраться. «Фос» был перегружен: тяжести принимались строго по накладным, возражать смысла не имело — особо говорливых штаб-братья секли прямо на пристани. И к долгой молитве обращенные глупцы тоже имелись: стояли на коленях, к доскам пирса за ладони прибитые — к Слову очень громко взывали. Кораблям грузиться под этот вой проще не стало, но штаб-братья не об удобствах заботу несли, а об усердии службы. Ирон был архом опытным, посему его скромный унир быстро загрузился, да кое-как подальше от Штаба ушел. И дураку понятно — столько груза маленькому «Фосу» не увезти — и при слабом волнении мигом перекинется. Ну, море все по своим местам расставит. Что-то за борт упадет, иной лишний груз волной смоет или моряки сожрут.

— Вообще, что это за дрянь такая? — орал Ирон. — Его ж как не кантуй, оно на «банки» ложится. Что за конструкция, какой креветкой подзаглотной удуманная?

Унир стоял у берега и команда, пользуясь штилем, пыталась перераспределить груз. Укс подозревал, что «конструкция» — часть какой-то осадной машины. Зачем ее на «Фос» определили, понять было нельзя — массивные балки, сбитые под углом железными скобами и стянутые просмоленными веревками, были длиной в треть корпуса унира. В принципе, удержать эту громоздкую пакость кораблик мог, вот только гребцам сидеть было негде. Может, в Штабе на буксирный конец придумали «Фос» посадить?

Укс работал со всеми, временами поглядывая на берег — живой груз лежал смирно, цепь была закреплена за связку острог — едва ли вслепую отцепиться можно.

— Никуда не денется, — мимоходом заверил охрипший от трудов Ирон. — Сейчас разберемся с грузом, мешок с подковами ему к ноге привяжем.

Почему подковы непременно именно на маленьком «Фосе» нужно перевозить, оставалось загадкой. Огромные «Солнце» и «Луна», перевозившие храмовую кавалерию, видимо, взять эти два несчастных мешка уже никак не могли.

Солнце пригревало, море оставалось спокойным. Хаос у Якорных островов нарастал. Подтянулись новые диеры, и «Тетра» не замедлила сесть на камни. При попытке ее снять поломала весла «Каппа». Потом «Тетру» сняли, но у нее разошелся борт и отломилась ростра. Фигуру долго вылавливали, пытались подцепить — и перевернули лодку-ктриду[1]. «Тетру» уволокли на буксире в порт, следом старенький унир протащил укрощенную ростру — деревянная фигура храмового миссионера упрямилась, зарывалась в волну и неприлично взбрыкивала неокрашенным тылом.

— Недобрый знак, — вздохнул Фухл.

— Пасть заткни! — рявкнул арх. — Работать, дети улиток! Всем ноздри на жопу натяну! Чтоб завтра «Фос» на крыльях летел…

Укс вязал узлы растяжек, следил за грузом и ждал, когда за ним штабные дознатчики приплывут. Или не штабные? Мудрейший, когда сообразит, что получилось, и личных телохранителей по такому случаю отрядить может. Да и вообще, когда оборотня схватят, на десятника почестей не пожалеют. Но пока было тихо. В смысле, за Уксом пока никто не пожаловал, зато вокруг было весело. В сумерках загорелся унир, стоящий на Большом Якорном. Корабль вроде бы быстро потушили, но искры залетели на «Лямбду», там тоже что-то загорелось, неслабо пыхнуло. Часть команды понеопытнее, запаниковала, начала прыгать в воду. С пожаром управились, но кто-то потонул, да и ноги переломали. К придурошной «Лямбде» отправились штабные дознатчики и оттуда уже неслись завывания согнутых и прибитых в молельную позу злоумышленников.

Команда «Фоса» поужинала, сглотнула положенный нэк. Укс сходил к грузу, сделал вид, что покормил и попоил. Писарь под мешком слабо мычал, но развязывать его смысла не было. Как бы Святое Слово ни повернуло жизнь дурака-десятника, а к утру все решено будет.

Вроде многое пережил Укс за эти годы, бояться и нервничать отучился, но эту ночь спать не получалось. Горели костры на Якорных островках, перекликались моряки неисчислимого Храмового флота, а десятник лежал под плащом, смотрел сквозь ресницы на огонь Сюмбольского маяка. Чуть выше в скалах Храм таился — во тьме даже огней его не различить.

Но за ночь так ничего и не произошло. Ну, разве что на «Вите» двое криворуких гребцов смолой обварились, да штабные дознатчики повесили на своей мачте туповатого дезертира-неудачника.

С рассветом затрубили рога на штабном «Откровении» — флот выступал в поход. Правда, прямо с утра выступить не удалось — не все корабли подошли из городской гавани, да еще «Йота» и «Каппа» сцепились бортами, поломав два десятка драгоценных весел. Озверевшие дознатчики вздернули на мачту арха «Йоты», тот, правда, успел проявить недостойную истинного брата Слова горячность, отступил от клятв и порезал троих штабных. Жаль, что того представления с «Фосса» не было видно.

Унир, под зычную ругань арха Ирона, отошел от островка, встал на якорь. После полудня кораблям разрешили вернуться к острову — даже штабным стало понятно, что сегодня флоту выйти не удастся. Вернулись на знакомое место, Укс перетащил груз на берег — писарь-ющец ощутимо пованивал, нужно было что-то делать. Моряки люди привычные, но с таким вонючкой соседствовать — богов гневить. Десятник уложил груз на камни и задумался. Можно свои запасные штаны пожертвовать — новые всегда с кого-нибудь снять удастся, да и вообщесам виноват — не подумал, что дело может затянуться. Логос-созидатель рекомендует с пленника мешок снять, подмыть, умыть, напоить и накормить. Но не поздно ли? Дышит писарь неуверенно, да и на ощупь уже не совсем живой. Но нельзя же дохлятину с собой везти? Может, поменять на кого? Укс огляделся — по островку бродили моряки с ближайших кораблей, кто-то пытался ловить рыбу. Вечером вполне можно подменить груз в мешке. Но пропавшего хватятся. Да и ноги у всех разные. Попадутся ли такие кривые?

— Не околел груз еще? — к десятнику подошел лысоватый гребец с добротным мешком на плече.

— Тебе что? Вали отсюда, припёрок, — посоветовал Укс.

— Как скажешь. Ошейник-то оставить? — лысун на миг задрал бороду, показав такое знакомое «украшение».

— У, пополам мне провалиться… — десятник поскреб затылок.

— Не ждал, значит, — кивнул гребец-оборотень. — Но я слово держу.

— Получается, не вышло в Храме?

— Не то чтоб совсем не вышло, — лысун довольно мерзко, по-бабьи хихикнул. — Здесь торчать будем? С корыта уже косятся.

— Обойди вокруг, к тем камням выйди, — пробурчал Укс и гаркнул: — Отскочь, краб подзаглотный!

Оборотень попятился, довольно натурально сплюнул. Укс погрозил ему вслед, подошел к борту «Фосса»:

— Арх, разреши к воде отойти. Дам поднадзорному умыться-оправиться. Здесь зевак многовато.

— Иди-иди, а то провоняли уж здесь все, — разрешил Ирон.

Укс взвалил смердящий груз на плечо, понес под защиту камней. Укрывшись от лишних взглядов, развязал веревку на мешке. Писарь выглядел дурно. Лица вообще не узнать: месиво багрово-синие, глаза не открываются. Но еще дышит.

— Э, я такое мертвецкое обличье держать не желаю, — сказал оборотень.

— Что подкрадываешься? Больно тихий, а? — пробормотал Укс, возвращая кинжал в ножны.

— Раз пока живой, значит, тихий, — справедливо заметил оборотень.

— Что там вышло-то?

— Рассказывать долго. Живой пока наш Мудрейший. Но ты надежды не теряй. Ослаб он здоровьем. Весьма ослаб.

— Ладно, — Укс огляделся, вынул из-за голенища короткую «тычку», ударил в грудь фальшивого груза. Писарь лишь коротко вздрогнул. Десятник обтер узкий клинок о рубаху покойного, сунул в сапог. Отвязал цепь и начал впихивать камни за пазуху покойника.

— Веревку крепче затяни, — посоветовал, садясь на камни оборотень.

— Умеешь, что ли? — Укс крепче завязал на мертвеце веревочный пояс, дабы камни ненароком не выпали. Покосился: оборотень, был уже кривоногим и с побитой мордой. Правда, не такой бесформенной как у мертвяка.

Укс зашел в воду по пояс, подтолкнул покойного писаря на глубину — черноперки страдальца и обмоют, и очистят.

— Мешок постирай, — нагло потребовал оборотень, — я такое не надену.

— Обнаглел? Испачкаться боишься? И впрямь как баба.

— И что если баба?

— Да ничего, — Укс глянул на кривые ноги и не выдержал: — Что в храме-то вышло?

— А ты меня, десятник, куда направил? По лестнице, и дальше куда, а?

— Я сам там не бывал. По слухам тебя и направлял. Если что не срослось…

— Да что там срастись могло, если наугад направлял⁈

— Я бы и сам таким способом шел. Если б хоть какой шанс у меня был.

— Поверю. Не всегда врешь, десятник. Только не было у тебя шанса. А у меня был! — оборотень вновь шепеляво захихикал.

— Тебе глаз подправить? В синеву?

— Еще чего. Ты меня беречь будешь. До самого Хиссиса. Там-то, конечно, убьешь, но пока у меня время есть.

— Есть. Ты, ющец кривомордый, рассказывать будешь?

— Так уж кривомордый?

Укс глянул на оборотня — сидела красотка полуголая, изящно ножку на ножку положив. Истинная чаровница, только волосы торчат жутким дыбом.

— Не дури. Увидит кто. Пьяный, что ли? — догадался Укс.

— Последствия злодейства, — оборотень утер рот, вновь ставший бородатым. — Направил ты меня, конечно, в самую ихнюю жопу…

Укс слушал и ни капли не верил. Понятно, что оборотень многие детали упускает, но уж очень… Но зачем ему о дерьмовых колодцах заведомо врать? Понятно, что Мудрейший на ночной горшок ходит, так и в более благородные времена образованные господа делали. Колодцы внутри стен выкладывать — глупость какая. Но тут до «резака» рассказ дошел и мысли Укса окончательно сбились…

— Чего молчишь? — обиженно спросил оборотень. — Не веришь, а?

— Значит, кастрирован Мудрейший? А этот, резак, у тебя с собою?

— Ну. Полезный инструмент. Его на корабль надо пронести, да так чтобы ваши скоты не любопытствовали. Да ты веришь или нет?

— Отчего ж не верить. Дерьмецом от тебя и сейчас несет, — десятник взял увесистый кожаный мешок, весьма добротный, с чудной лямкой.

Оборотень что-то бубнил о том, что в порту мылся, да там мешали, но Укс толком не слушал, рассматривал добычу. Подтекающая бутыль со старым палёным нэком, инструмент в чехлах, три отличных кинжала, пара ножей, кошель… И то что резаком оборотень называет… Памятный настолько, что от причудившегося шелеста перьев и того ласкового прощального касания руки задрожали.

— Эй, остолбенел, что ли?

Укс опомнился.

— Слышу. Ты сдурел такое с собой таскать. Увидит кто, выть нам в подвале до самого Весеннего праздника.

— Угу, а так поймают, отсосут тебе с большим почтением.

Укс примерился — далеко бросать нельзя, с кораблей заметят — и швырнул на ближнюю глубину резак, следом полетели кинжалы, все остальное…

— Спятил, приперок⁈ — оборотень, не раздумывая сиганул в воду.

Оказывается, плавает многоликий дарк недурно. Укс бросился следом, подождал пока оборотень вынырнет и прихватил за горло. Поволок к берегу — дарк брыкался, поднятый со дна мешок и нож бросать не желал. На мелководье превратился в огромного урода с вмятинами в башке — десятник от неожиданности выпустил пленника.

— Скотина! Это мое! — зарычал вдвое увеличившийся оборотень, встряхиваясь как чудовищная обезьяна — с волосатой седой спины тучей летели брызги.

— Да нельзя нам это брать, — пытался воззвать к Логосу-созидателю Укс. — На борту у моряка хер встает — все команда знает, а ты такие вещи утаить пытаешься.

— Мое! — скалился оборотень.

— Нож и мешок возьмем. Навру чего-нибудь. Остальное никак. Завтра же настучат, заложат, под каленое железо пойдем.

Оборотень выругался, стал кем-то мелким, потом обернулся большеглазой бабой, потом вернулся в писаря и заскулил:

— Нэк хоть возьми, пока не утоп.

Укс вернулся в воду, в два гребка достиг дрейфующей бутыли. Тут на «Откровении» загудели сигнальные рога…

…«Фос» уже отвалил — Укс, придерживая груз за плечо и цепь, запрыгнул в воду — гребцы подхватили за одежду, втащили на борт, следом свалили на банку мокрого оборотня с мешком на башке. Груз дергал ногами, отряхивался.

— Бодрый, — одобрил Ирон. — Но все равно пованивает.

— Не отмылся, — признался Укс, стягивая с себя рубаху. — Я уж и так и этак. С желудком у него что-то.

— Ладно, скоро у нас полкоманды обгадится, — предрек арх. — За весла, рыбьих детей давленые души!

Надрывались рога на «Откровении» — штаб требовал немедленно выступать. Опытные моряки переглядывались — выходить таким огромным флотом под вечер не имело никакого смысла. Разве что от Якорного до Плоского мыса можно успеть дотащиться. Видно, случилось что-то…

Слухи о нездоровье Мудрейшего догнали Храмовый флот на третьи сутки. Большая часть гигантского флота: тридцать шесть униров, десять диер, три громаднейших стодвадцативесельных «словеса», груженные штабом и кавалерией, да еще двенадцать буксируемых барок, двигалась вдоль берега, останавливаясь на ночлеги в специально отведенных и заранее обследованных разведчиками местах. Собственно, старый экипаж «Фоса» все эти гавани и пляжи отлично знал, поскольку активно участвовал в подготовке похода. Понятно, двум диерам пришлось вернуться в Сюмболо, одна из барок затонула, но в целом все шло нормально. Из родного порта подтягивались наскоро починенные униры, сновали посыльные суда — многое из вооружения и припасов так и осталось на пирсах порта. Видимо, на ночлеге гребцы догнавших кораблей и разболтали о городских слухах. Занедужил Мудрейший — наверное, сил много вложил, молитвы Слову вознося, удачи на благую войну испрашивая. Дело понятное: кому из храмовых братьев сейчас легко? На флоте с дюжину гребцов-новобранцев после первого дня, проведенного на веслах, саморучно удавились, ввергнув в великий гнев штабных дознатчиков.

Мелкий «Фос» неприятности миновали — двигался корабль в головной группе, арх Ирон для бодрости отходил плетью трех новобранцев, но умеренно — на веслах сидеть те могли. Темп хода был невысок, команды громоздких «словес» из-за неопытности все время сбивали скорость флота. На «Фосе» этой легкой жизни кое-кто радовался, но Укс подозревал, что через месяц-второй об этих неспешных деньках многие пожалеют. И шторма начнутся, да и припасов у флота в обрез. Ну и Слава Слову, перед штурмом Хиссиса братья-воины будут злы и охочи до драки. Славная резня выйдет.

Оборотень особо не бедствовал — валялся связанный целыми днями на носу унира, на грузе, слушал моряцкие песни да в небо глядел. Потребовала, чтобы надсмотрщик в мешке две дырки прорезал, пришлось сделать. Как бы там ни было, прибить наглого оборотня удастся только в Хиссисе. Иногда Уксу казалось, что «он» и вправду «она». Уж очень нахально себя ставит. Впрочем, перемолвиться словом только вечерами удавалось, когда десятник свой груз «обихаживал» в стороне от команды. В целом, оборотень вел себя разумно, орать не пытался, хотя рот ему Укс уже не затыкал. Сомнительное решение, попустительское, как и более свободная веревка на ногах, но упрямый дарк пригрозил превратиться в танфу

[2]

и погрызть кляп и все на свете. Явно врал, песен наслушавшись, но любое превращение вопросы вызовет. Пусть поспокойнее сидит. Кстати, звали оборотня «Лоуд», и какого полу и рода это дурное имя и что оно означает, оставалось неизвестным[3].

На восьмое утро прошел слух, что Мудрейший жрец взошел к богам. Ирон безжалостно стеганул плетью по голове Окуня, принесшего эту лживую весть на борт «Фоса». Чуть не выбил кормчему глаз. Ну, глаз на роже остался, а вот команду посыльного унира повесили на скале. Всех, включая арха и лекаря, которого из Сюмболо болтливый унир доставил. Дознатчики не поленились затащить бревно на скальный уступ, и флот прошел мимо густо висящих моряков. Некоторые еще дергались. Наверное, иных моряков та «коптилка» напугала, но еще больших убедила, что Мудрейший и вправду умер. Укс греб и думал — неужели и действительно? Небось, от огорчения сдох, скотина ослячая. Без яйц-то трудно мудрствовать, а, ублёвок всезнающий? На непочтительность к Первому Жрецу кишки и сердце отвечали вполсилы — подтверждая счастливую весть — околел⁈ Хотелось орать от радости, Укс даже петь не мог — боялся на хохот сорваться.

Вечером и оборотень хохотала — едва слышно, острыми белыми зубами сверкая, коим во рту кривоногого писаря (да доедят его спокойно черноперки) совсем не место.

— Что, не верил?

— Не гогочи, — Укс невольно улыбнулся.

— Ладно, красавчик, повеселись. Сделала я это! Понял? Сделала!

— Понял. Потом повеселюсь. А ты правда баба?

— Нет, я из ослов морских…

Перед десятником расплылся вялой тушей Мудрейший, непристойно раздвинул тумбы-ноги и стал сочной голой бабенкой с ярким ртом и зовущей улыбкой. Укс, хоть и не хотел, но после вечерней порции нэка плоть мгновенно отозвалась, заставила вздрогнуть.

— Хочешь? — усмехнулось дарково отродье. — Попроси, я сегодня добрая.

— Ты, ублёвка, свернись в червя, да голову в раковину засунь по самые сиськи раздутые.

— Не подзаглотничай, не покушаюсь, — мирно заверила поддельная бабенка. — Видала я красавчиков…

Укс сгреб ее за волосы, сказал в ухо с блеском серьги-обманки:

— Еще раз «красавчиком» назовешь, ухо обрежу. Может, ты и опять его отрастишь, но больно непременно будет.

— Не хочешь, не буду называть, — прошипела стерва и десятник почувствовал боль у пупка — острие отличного ножа упиралось в живот нешуточно. — Но руки не распускай.

— Полегчало тебе, о винте шейном забыла, «перо» вытащила, — покачал головой Укс, не спеша отпускать спутанные кудри. — Ты запомни, связаны мы. Но ведь клятва моя и отменится когда-нибудь.

— Так а я вообще никому не клялась, — промурлыкала оборотень, ставшая белокурой юной жрицей. Впрочем, светлые патлы из кулака сотника никуда не делись, как и упирающийся в живот отличный клинок.

— Дурно будет, если я сегодня тебе руку сломаю и зубы выбью, — заметил Укс. — Вроде, вместе праздновать должны.

Отпустил волосы, нож сам исчез.

— Не думал я, что удастся, — угрюмо признал десятник. — Ловка ты. Ножом не маши и живи спокойно. Я тебя и в Хиссисе трогать не стану.

— Врешь, — сказал оборотень, откидываясь на локоть — юная грудь вызывающе приоткрылась из-под тонкой ткани. — Ну, там мы еще посмотрим.

— Сейчас это убери, — Укс кивнул на стройные ножки. — Я крыть тебя не хочу, но нэк упрямый, ему не объяснишь. Плоть в голову бьет.

— Понимаю. Только у меня тоже плоть. Днем не так веревки мешают, как то, что один единственный облик держать надобно. До судорог меня ломает. Размяться хоть в темноте нужно. Ты отвернись и не пялься.

— Слушай, ты действительно больной? Ну, или больная? — десятник старался не смотреть на изящные ступни оборотня.

— Не особенно больная, но без памяти. И это тяжело, — оборотень села ровнее, уперлась локтями о колени — опять та баба средних лет. Ничего особенного, лицо в темноте не различить, только волосы дыбом.

— Ладно. Память вещь тонкая. А ты с прическами ничего сделать не можешь? — поинтересовался Укс. — Так-то ничего, но башка — словно тебя команда диера сутки в прибойной волне валяла.

— Может и валяла. Не помню. А с волосами трудно. Ты вот каждую свою щетину запомнить способен?

Десятник поскреб щеку:

— Едва ли. Я и когда брился, забыл. Позавчера, кажется.

— С волосами та же припёрка. К каждому облику свой волос. Я запомнить не могу и облики путаются. Должен быть какой-то способ, но я его вспомнить не могу.

— Ну, думай-думай. Пригодиться может.

— А то я, дура подзаглотная, не понимаю…

Молча слушали как горланят моряки у костров. Опять у «Тетры» что-то случилось. Шуршали волны, прибой щупал на прочность рифы. Завтра отходить будет трудно — груженный «Фос» и силами всей команды едва на воду сдвигается.

Смотрела Луна с Темной Сестрой на костры огромного Храмового флота — почти четыре тысячи копий — такой силы земли мыса Края Мира никогда не видели.

Оборотень вдруг пробормотала:

— Укс, а потом, после Хиссиса, ты куда направишься? Едва ли тебе до самой смерти похабное Слово жречишек восславлять охота.

— В Сюмболо вернусь.

— Зачем? Резак доставать?

Десятника передернуло:

— Да на кой ющец мне тот резак? Хочу посмотреть как они сдохнут. Весь этот город, богами забытый, что б у него смрадное Слово вечно в дупле разлагалось.

— Шутишь? С чего им дохнуть?

Укс натужно — сквернословие в адрес храма отозвалось немедленной головной болью, усмехнулся:

— Смогут они жить без нэка, а, оборотень-герой? Что будет, когда храмовый эликсир начнет заканчиваться? Ох, весело станет в славном городе Сюмболо. Очень на это посмотреть хочется.

— Чего он вдруг кончится?

— Да ты не только память потерял, но и ум на волнах порастряс. Рецепт нэка лишь Мудрейший знал. Без того рецепта божественного, только паленый эликсир получается. Который, как известно, вообще не фрух, а вроде бражки.

— Не может быть. Кроме толстожопого, кто-то нэк делать должен. Не мог Мудрейший один…

— Он что-то добавлял. Двери в храмовый цех запирал и колдовал. Это многие знают. Не такая уж тайна. Да и сам посуди, какой бы он был Мудрейший, если бы секрет кому доверил?

Оборотень помолчала, а потом тупо спросила:

— А с нами что будет? Мы же без нэка не можем.

Укс засмеялся:

— Ишь, заерзала. Поживешь еще. Мы последними сдохнем. Еще искупаться в том проклятом нэке успеешь.

Утром, сидя на веслах, Укс осознал, что наболтал ночью лишнего. Распустил язык, слабак ублёвый, на миг откровенен стал. Оборотень, понятно, никому не скажет, но будет настороже. Драка за нэк предопределена, и союзники в ней понадобятся. На первом этапе, разумеется. Собственно, груз все равно придется прирезать. Соучастник он ловкий, но слишком умным себя считает. Значит, прирезать его заранее будет понадежнее. Но сначала использовать насколько возможно эту тварь лохматую. Вразуми нас Логос-созидатель, оборотень или оборотниха там на носу дремлет? Тьфу, бездельное Оно.

[1]Лодка, поднимаемая на борт судна. Обычно выполняет функции спасательной.

[2]

Танфу — ближайший родственник танифы — акулы-оборотня из мифов маори (Новая Зеландия)

[3] Рабочий псевдоним, давно уж ставший славным и знаменитым именем знаменитой исследовательницы и путешественницы, восходит своими корнями к слегка искаженному характерным местным произношением слову общего языка «load» в значении «нагрузка», «нагружение», «груз», «тяжесть».