Сальто мортале

ГЛАВА 1. ЛУЧШЕ ПЕРЕЕСТЬ, ЧЕМ НЕДОСПАТЬ

1 сентября 1976. Борис Рогов.

1976.09.09. Умер председатель КПК Мао Дзедун

1976.11.02. На президентских выборах в США победу одерживает демократ Джимми Картер,

1976.11.02 Иглс выпускают хит «Hotel California»

1976.09.16 Капитан ВВС СССР Беленко перегоняет самолёт в Японию

1976.09.09 «Мелодия» выпустила диск «По волнам моей памяти» Давида Тухманова

1976.11.02 Луиса Корвалана обменяли на диссидента Буковского

Сентябрь семьдесят шестого, в отличие от прошлого года, практически летний месяц. Приближение холодов можно почувствовалось только по утрам, но уже к полудню воздух прогревался до +25. Заниматься учебой в такую погоду желания нет. Пока я не придумал как мне обеспечить свободное посещение, придётся регулярно бывать на занятиях. Выхожу в семь пятнадцать утра и без четверти восемь уже у главного корпуса.

Первый час общее собрание первокурсников с поздравлениями и пожеланиями. Ректор говорит приветственное слово и только после этого напутствия мы расходимся по аудиториям.

Первым занятием у первого курса архфака стало «Введение в архитектурное проектирование». «Введением …» рулит подтянутая дама в строгом черном костюме. Легкая хрипотца её контральто выдаёт пристрастие к курению. Узкое худое лицо. Темно-карие глубоко посаженные глаза с сеткой морщинок вокруг. Волосы тщательно зачесаны и собраны на затылке в аккуратный пучок, открывая красивую когда-то шею.

– Товарищи студенты, сегодня у вас начнется знакомство с профессией. Поступить вам в этом году было просто. Но на этом простота закончилась. Готовьтесь. Учиться будет трудно. Не все из вас дойдут до диплома. Чтобы не вылететь, прилежно трудитесь с самого начала. Можно быть сколь угодно талантливым в рисовании, черчении или в макетировании, но быть отчисленным из-за дисциплины, из-за невовремя сданного проекта или зачета. Если сразу выработаете привычку к порядку, не будете копить хвосты, то всё у вас получится. Зовут меня Вера Константиновна Самарина, я буду вести у вас «Введение в специальность», или как студенты называют эту дисциплину «Проект».

Итак. Как вы думаете, с чего мы начнём?

– С карандашей… – буркнул с первого стола усатый крендель с длинными чёрными волосами до плеч. – Мне брат рассказывал, как вы, Вера Константиновна, их на первом курсе замучили подстрагиванием карандашиков и натягиванием бумаги.

С длинными патлами я Лашмина узнал не сразу. Он мне запомнился больше с коротким бобриком на четвертом курсе и бритым наголо в журнале «SALON».

– А брата вашего как зовут?

– Никита Лашмин его зовут.

– Да, помню, талантливый молодой человек… Действительно, как-то я спросила дипломников, что им больше всего запомнилось из программы первого курса. Они хором заявили, что затачивание карандашей. Кажется смешным, но это действительно важно. Потому что только правильно отточенный карандаш даёт нужную толщину линии.

Самарина берёт в руки карандаш и поднимает его над головой.

– Всё-таки про карандаши я вам расскажу. Надеюсь, все здесь понимают, что это наш главный инструмент? – она поворачивает карандаш из стороны в сторону, подняв его над головой…

Далее следует подробный обзор материалов и инструментов, а также краткий экскурс по программе перового курса. В том числе упоминается упражнение по отмывке архитектурных деталей.

Я поднимаю руку.

– Да, молодой человек, что вы хотите? Только быстро, у нас мало времени.

– Вера Константиновна, неужели где-то еще разрабатывают эти архитектурные детали? Это же со времен Никиты Сергеевича Хрущёва считается архитектурным «излишеством».

– Вы правы, сейчас никто не вычерчивает скоции, регулы и дентикулы, но знать их необходимо каждому архитектору. Это как латынь для медиков! – она со значением поднимает вверх палец.

– После ознакомления с основами эскизирования, вы будете чертить архитектурные ордера. Кто-нибудь знает, что такое ордер?

Снова поднимаю руку. Кроме меня, отреагировал Сарманович и высокий парень с мощным квадратным подбородком и лихим русым чубом на голове.

Самарина обращается к нему.

– Вот вы, молодой человек. Представьтесь, пожалуйста. – Кроме прочего, это занятие у нее используется для знакомства.

– Стреляйкин Сергей. Ордер это художественно-архитектурное выражение стоечно-балочной конструкции.

– Совершенно верно. Тут вам как раз пригодится умение чертить линии нужной толщины. На ордерах будете учиться работать рейсфедером. Кто умеет, поднимите руки.

Тут уже поднимается лес рук. Половина наших работали после школы чертежниками или техниками-архитекторами. Я же, несмотря на большой опыт проектной работы, так и не научился пользоваться рейсфедером. Поэтому сижу, приглядываюсь, кого можно привлечь в качестве помощников для выполнения курсовых. При моих наполеоновских планах мне без этого не справиться.

Вдруг слышится голос Стреляйкина.

– Вера Константиновна, вопрос можно? В этом году я помогал дипломникам. Смотрел, как и что они рисовали. Вы знаете, вот, ни одного дипломного проекта в отмывке никто не делал. Поясните нам, в чём польза этой техники?

– Сергей, вы поднимитесь на перерыве на нашу кафедру. Там висят лучшие работы. Приглядитесь, как авторам удалось достичь почти фотографического реализма. Теперь заметьте главное отличие архитектурной графики от фотографии. Фотоаппарат фиксирует только существующие предметы, а отмывка позволяет показывать объекты, которые в природе пока не существуют…

Звонок прерывает рассуждения Самариной. Она останавливается на полуслове, дожидаясь окончания противного лязгающего звука.

– Наши рассуждения закончим после перерыва. Посмотреть образцовые работы я рекомендую всем. Двери для вас открыты.

В течение второго часа продолжается рассказ об инструментах и материалах для архитектурной графики.

Самая большая проблема в нашем деле – разжиться качественными инструментами. Готовальни продаются и, проявив настойчивость, можно найти вполне годный циркуль. Рейсшины тоже продаются. Труднее с ватманом, но несколько листов выдаст институт. Хуже всего с кисточками. Тут уже каждый изощряется, как может.

Снова придётся просить Тришина, как и в прежней жизни. Тогда он мне выдал целых три беличьих № 3, № 5 и № 9. Мне их хватило до самого диплома.

Между парами к нам подвалила высокая пергидрольная блондинка в сером трикотажном платье. Сказала, что она из деканата, и что старостой нам назначается Сергей Павлов.

– Кто из вас Павлов?

Коренастый усатый парень с мягким округлым подбородком и широкими скулами удивленно поднялся с подоконника.

– Ну, я – Павлов, а почему меня – старостой?

– Вот тебе журнал. Проставь, кто сегодня присутствует. Если есть какие-то вопросы, то – к Борзоту[87]. Я тебе советую не торопиться. Работы не много, а десятка лишняя в месяц будет капать. Первым делом сообщи всей группе, что в пятницу, в субботу и в воскресенье – выезд на картошку. Три дня будете «второй хлеб» собирать. Сбор у главного корпуса в половине восьмого. Главный от факультета – Блинков Валерий Павлович с кафедры градостроительства.

Сергей тяжело вздыхает, берет журнал и начинает опрашивать всех наших на предмет имени-фамилии.

Я для себя делаю пометку. Одна вершина «треугольника»[88] определилась. Комсорг и профорг выбираются группой. Если мы завтра едем на картошку, значит, собрание будет в начале следующей недели. Надо засветиться на сельхозработах, чтобы попасть в комсорги. Сначала будем в группе очки зарабатывать, потом постараемся выйти на институтский уровень, а потом может и на районный получится, чем чёрт не шутит.

Между парами болтаем с Сармановичем о грядущих событиях этой осени.

– Через неделю, – говорю, – откинет копыта великий кормчий. В Китае опять наступит бардак и продлится два года. Товарищ Хуа Гофэн будет охотиться на «банду четырех». Самое смешное, – он откажется принимать поздравления от наших руководителей.

– А что, наши?

– Утрутся.

– По фигу, – отвечает Павел, – это задворки цивилизации. Кому он сдался этот долбаный Китай?

– Штатам, например! Ты представь, какая угроза над всей восточной границей висит. Нашим бы с китаёзами задружиться… – В таком духе продолжается обсуждение внешней политики.

– А прямо в день смерти Мао наша фирма «Мелодия» выпустит большой диск Тухманова с клёвыми песенками. Надо бы подсуетиться и попасть прямо с утра к открытию, может быть, не весь тираж по блатным разойдётся.

– Да, ну, в жопу, какой-то Тухманов – «… ка-а-а-ак прекра-а-а-а-а-асен этот мир, пасматриииии…[89]», кому он сдался? Лучше скажи, что наши западные друзья выпустят?

– Ты это зря! Этот диск у него получился очень даже не плохо. Народ будет за ним гоняться еще пару лет. А песенка вагантов, вообще студенческим неформальным гимном станет.

– Ладно, надо будет действительно попробовать, два пятнадцать не те деньги, чтобы жалеть. Так, ты про западных рокеров расскажи лучше!

– Ну… – задумчиво тяну я. – Что-то не идёт ничего на память. Кажется, в ноябре Лэд Зэппелин выпустят «The Song Remains the Same», в декабре Квины разродятся новым двойником «A Day at the Races». Кто ещё? А! Иглз выдаст супер хит «Hotel Kalifornia», вот за этим стоит побегать.

ГЛАВА 2. КОЛОСИТСЯ КАРТОФЕЛЬ В ПОЛЯХ

2 сентября. Борис Рогов. Картофельное поле.

С сельхозработами нам повезло – тепло и сухо. Погода, как говорится, благоприятствует. В половине восьмого я уже у главного корпуса, и оказался первой ласточкой, которая, правда, весны не делает. В течение получаса по одному подтягиваются городские. К восьми дружною толпою подвалил народ из общаги.

– Ты вроде бы из нашей группы? – Обратился ко мне коренастый усач в кирзачах и тельняшке. По виду явно старше всех остальных. – Когда поедем, слышал чего? – Шуру Шестакова не узнать не возможно. Он колоритен. Даже чересчур.

– Да, пока даже начальства нет. Блинков опаздывает.

– Меня Шурой зовут, – мужик протягивает руку в приветствии. Вспоминаю, что Шурик служил во флоте, а после службы работал в Мирном, в Якутии. В Сибстрин поступил со стипендией от предприятия. Знаменит тем, что одинаково владеет как правой, так и левой рукой. Амбидекстрия, так вроде называется это чудо природы.

– Борис, – я жму руку будущему главному архитектору алмазной столицы.

Кучерявый парень в очках, в котором я узнаю Вову Гайданского, обращается к Шестакову:

– Шура, что тут происходит, ты почему ещё не разобрался? Я, понимаешь, приготовился к трудовым подвигам, а карету не подали.

Вот с кем хорошо бы наладить деловой контакт. Ему всегда удавалось найти способ заработка, причем близкий к специальности.

Только около четверти девятого появился длинный парень в каких-то круглых старушечьих очёчках на резинке. Это наш сегодняшний «вождь» – Валера Блинков. После короткого напутственного выговора от проректора, всех рассовали по автобусам и отправили в поля.

Час тряски по пыльным дорогам и мы на месте. В воздухе стоял отчетливый запах сухой земли, палой листвы и соляры. У края поля стоит УАЗик защитного цвета. Из него тут же выскакивает невысокий, подвижный мужик в пиджаке с галстуком, но в сапогах. За сто метров разлетается по полю его веселый матерок.

– Какого фуя, лядь, вы так поздно приехали, лядь! Договаривались, сука, на час раньше! Вы что там, в вашем долбанном Сибстрине, совсем офуели? – Мужик матерится еще пару минут. Постепенно запал его стихает, и когда он подходит к нашей группе, почти спокойно спрашивает, – случилось что? Или так – разгул бесхозяйственности и безответственности?

Бедный Блинков красный как рак, оправдывается:

– Скорее второе, товарищ председатель. Вы не переживайте, мы без раскачки начнем и всё, что требуется, сделаем. – Он еще что-то нечленораздельно бурчит. Мужику надоедает его слушать:

– Наверстают они, знаю я, как вы наверстаете, фуй ли с этого молодняка толку. Ладно. Ты, лядь, здесь за главного? Вот, смотри туда, лядь, – председатель машет рукой на юг. Во-о-он, лядь, видишь березовый колок? Вот! До него, лядь, вот это вот всё – ваше, нафуй. Вот и фуярь в опу. В ширину – вон до тех кустов. Вёдра, сука, у вас есть?

– Но ведь вёдрами должны вы нас обеспечить! – возмущается Блинков, – у нас половина студентов в общежитии живут, откуда у них возьмутся вёдра?

– Лядь! Да, что ж это за фуета то сегодня! – опять начинает заводиться председатель, – ладно, лядь, что-нибудь придумаем. Вон там два десятка вёдер стоят, со вчерашнего дня остались. Берите и работайте. Работа простая. Вон, видите, лядь, картофелекопалки «Дружба», нафуй? Они клубень сразу в кузов сыплют. Но машины, есть машины, частьэтой грёбаной картохи фуярит мимо. Ваша задача, лядь, собрать не выкопанную и упавшую на фуй в кузова. Задача понятна? За работу.

Блинков собирает вокруг себя всех старост. Я тоже хочу поучаствовать в «военном совете». Валере стыдно, что из-за его утренней неорганизованности нам придётся больше работать. Поэтому он строжится.

– Берём ведра и собираем в них картошку. Собираем все и девочки и парни. По мере заполнения парни относят ведра к ближайшему грузовику.

– Ладно, Валера, не смущайся, – говорит Олег Лихачёв, который тоже, как и Шестаков и отслужил, и поработал, и выглядит явно старше Блинкова – ну, опоздал, с кем не бывает. Справимся!

– Валерий Иванович, – влезаю я с вопросом, – а обед привезут сюда, или нас повезут в совхозную столовую?

– Сомневаюсь я что-то, и в том и в другом варианте. Надо было с собой брать, вообще-то. Всегда брали сухим пайком.

– А в постановлении Партии написано, что принимающая сторона должна организовать снабжение горячей пищей. Или нашим колхозникам Партия не указ?

– Ладно! Придет время, посмотрим. Если не будет, придется мне с ректором разговаривать обо всем этом. А ты откуда такой ушлый взялся? Постановления читаешь.

– Моя фамилия – Рогов. Вы меня еще не знаете, но вы еще меня узнаете[90]. А постановления читать полезно, для этого их и печатают, – заверяю я Блинкова.

Конечно же, к обеду никто ничего не привёз. Даже про воду колхозники забыли. Пришлось нам идти побираться у водителей, что возили убранный картофан. Кое-как сполоснув руки, садимся за привезённые из дома припасы. Под анекдоты, подначки и приколы, хлеб с яйцами, сыром и колбасой, идёт на ура.

Посмеялись, перекусили и, естественно, пробило на разговоры за жизнь.

– Валерий Иванович, скажите, а зачем нас вместо лекций отправили на картошку? Неужели колхозники сами не могут справиться? – задаю я провокационный вопрос.

– Ты же говоришь, что читал Постановление… Там должно быть всё написано. Или соврал?

– Не-е-ет, там пишут, как должно быть организовано всё это дело. О причинах – вскользь, что-то типа: – в целях улучшения снабжения населения, тыды и тыпы.

– Тут я ничего сказать не могу. Мне эта тема не интересна. Вот про генезис народной архитектуры, это, пожалуйста, а про экономику социализма – это не ко мне. Подсказал бы, раз такой умный, что мне сегодня ректору говорить, что бы завтра эту «барщину» правильно организовать.

– Валера, слушай сюда, – включается в разговор Шура Шестаков, – тут особо думать не надо. Гони прямо сейчас в библиотеку. Читай Постановление и КЗоТ. Потом идёшь к ректору и говоришь: – Даниил Азарович, имеет место нарушение закона. Пальчиком в текст – тык. Надо бы, – говоришь, – поправить председателя, а то могут быть неприятности у вас. И в главу об ответственности, снова тык.

Сейчас половина второго, полчаса до трассы, час на машине до города, так что до конца рабочего дня успеваешь. За нас не боись, мы тут как-нибудь сами разберёмся.

Блинков тут же схватил сумку и прямо через поля, спотыкаясь о кучи ботвы, двинул в сторону дороги.

– Кстати еще анекдот вспомнил, – говорит Мишка Горюнов, еще один любитель народного фольклора, – Спит Форд, и ему сон снится, будто сидит он на XXXII съезде КПСС, а с трибуны оратор говорит: –… в этом году отличными результатами завершили уборочную страду хлеборобы Кубанщины, Херсонщины, Алабамщины и Техащины…

Анекдоты травить дело, конечно, хорошее, но пора и за работу, тем более что картофелекопалки выпустили клубы черного дизельного выхлопа и двинулись по полю. Мы нехотя поднимаемся и без особого энтузиазма направляемся к этим чадящим агрегатам. Натягиваем черные от земли перчатки и приступаем к поиску потерянного урожая.

Ровно в пять комбайн, как по команде, поворачивает и, не прощаясь, выезжает на дорогу. Всё понятно. У мужиков рабочий день закончился. Баста карапузики, кончилися танцы!

Тот же день. Сибстрин. Валерий Блинков.

С лицом покрытым слоем земляной пыли, Блинков вломился в библиотеку института и затребовал Постановление и КЗоТ.

– Молодой человек, а когда и в какой газете вышло это постановление?

– Да, кто бы знал. Я думал, в библиотеке знают…

– Странный вы! Нам-то это зачем?

– Да, действительно, вам это совершенно ни к чему… Как же быть? Мне это постановление нужно сейчас, пока ректор не ушел. Очень-очень нужно!

– Давайте сделаем так, я дам вам КЗоТ. Пока вы его смотрите, я посоветуюсь с коллегами. Нет! Лучше схожу на кафедру научного коммунизма, там такие вещи должны знать.

Читать и конспектировать – дело привычное, это вам не вёдра в кузов метать, – подумал аспирант кафедры градостроительства и углубился в текст.

Привычная работа с текстом давалась Валере легко. В ходе чтения он обнаружил, что председатель имеет с шефской помощи минимум 1600 рублей. – Есть ради чего бороться, – пришла ему в голову светлая мысль. Законспектировать нарушенные статьи Трудового кодекса он тоже не поленился.

Валера так увлёкся, что не заметил, как в библиотеку вошла его новая знакомая. Она позвала его громким библиотечным шёпотом:

– Молодой человек, я нашла вам «Известия» с опубликованным текстом Постановления. А вы нашли уже, что вам нужно?

– Спасибо вам огромное! Да, нашёл. Меня Валера зовут, а вас?

– Очень приятно, я – Маша. – Она протянула Блинкову газету.

– Что вы, милая Маша, делаете после работы? Может быть, согласитесь провести вечер в компании скромного аспиранта?

– А я согласная. – Маша кокетливо стрельнула серыми глазками. – Если молодой аспирант не окажется угостить девушку мороженым.

Окрылённый Валера с брошюрой и газетой отправился к ректору. Кулешов оказался на месте. Даже согласился выслушать ретивого аспиранта. Он внимательно прочитал указанные Блинковым статьи закона, ознакомился с разделами Постановления и изобразил на лице работу мысли. Потом вздохнул, пощёлкал цанговым карандашом и отложил его в сторону.

– Первый раз вижу аспиранта, который читает Постановление о сельхозработах… Хорошо, вопрос ты поднял правильный. Законы надо соблюдать, поэтому давай сделаем так: – Вы, Валерий Иванович завтра везёте первокурсников в поля. Там работаете в хвост и в гриву, а я обещаю, что утрясу все проблемы. На прощание он жмёт руку Блинкову, и тот довольный таким развитием событий убегает в предвкушении близкого свидания.

Оставшись один в своём кабинете, Кулешов взъерошил на затылке седые волосы, хмыкнул и взял трубку внутреннего телефона, повертел её в руке и решительно крутанул диск.

– Сергей Петрович, подойди ко мне прямо сейчас… Да, сейчас… Да, срочно…! По сельхозработам вопрос возник. Да, важный. Нет!! До завтра не подождёт. Телефон нашего друга у тебя есть? Директора подшефного, конечно, кого же еще? Короче, беги бегом, чтобы как штык стоял у меня через пять минут. Никаких полчаса! Лядь! Что ты за человек то такой. Через пять минут быть здесь! Точка.

Через десять минут взмыленный проректор по хозчасти, отдуваясь и вытирая пот со лба, просочился в кабинет Кулешова.

– Здравствуйте, Даниил Азарович, что там за пожар случился? С чего такая спешка?

– Ты проходи, садись. – Ректор кивнул вошедшему на стул. – Воды вот выпей. Сейчас тебе сложная умственная работа предстоит…

Ты Постановление о сельхозработах читал?

– Читал, конечно, а что не так?

– Читал, значит… – В голосе Кулешова угрожающе зазвучали железные нотки. А то, что оплачиваться эти работы должны, ты тоже читал? Что принимающая сторона должна обеспечить выполнение санитарных норм, включая питание, тоже читал?

Руки Кошкаренко почему-то спрятались под стол, а взгляд начал скользить по стенам.

– Понимаете ли, Даниил Азарович…

– Ничего не желаю понимать! Сговорились с директором, сволочи. Денежки между собой решили поделить, а в случае чего, за моей спиной отсидеться? – Ректор в упор посмотрел на Кошкаренко – Так. Короче. Сейчас срочно звони в совхоз и вытрясай из директора всё, что полагается по постановлению. Свободен! По результатам доложишь. Буду здесь сидеть и ждать. Если не сделаешь, пойдёшь по статье.

3 сентября. Картофельное поле совхоза «Морской». Борис Рогов.

Когда на следующий день мы прибыли на место наших трудовых подвигов, то заметили стоящую на краю березового колка жёлтую бочку на колёсах с надписью «КВАС».

– Никак нас решили премировать за хорошую работу, – выдал Годик. – Лучше бы пива подогнали.

– У нас в части поговорка ходила: – Пиво утром как зарядка, пьёшь его и всё в порядке – внёс свои пять копеек Лихачёв.

К счастью, в бочке оказалась простая питьевая вода. Шестаков стряхнул мокрые руки и протер ими лицо.

– По сравнению со вчерашним, так просто зашибись!

Хорошо бы сгонять за пивом, но не сейчас, а когда вернемся домой. Вот только незадача. Вчера мы в половине седьмого приехали, пива уже не было. Надо б сегодня поднапрячься и приехать хотя бы к шести, может что-то останется.

– Тогда, какого ты тут философствуешь? – Гайданский обрывает пространные рассуждения, – арбайтен, негры, солнце уже высоко.

Около часа пополудни показался ЗИЛ, в кузове которого, что-то постукивало. Этим чем-то оказалась большая фляга с молоком. Кроме молока директор прислал свежевыпеченного хлеба еще горячего и пару ящиков помидоров-огурцов. Хорошо, что не соленые… А мог бы отомстить за потерянные денежки.

– Колбасы то пожадничали – заметил Павлов, – но и на том спасибо. Всё лучше, чем вчера, когда мы приехали, а дома хоть шаром покати. Хорошо, что я догадался картошки ведро припереть.

– Будет еще интереснее, – говорит Блинков, отхлебнув из кружки холодненького молочка, – ректор обещал какие-то деньги из совхоза вытрясти. Много он не вытрясет, поэтому у меня предложение – давайте мы заработанные деньги передадим в профком института…

– Как это в профком? – возмутился Павлов, – мы их честно заработали, вы, Валерий Иванович, их честно из председателя вытрясли, почему мы их отдадим? Это несправедливо! Они же там растворятся, никто и не заметит. Вы как хотите, а мою долю мне выдайте.

– Ну, я просто подумал, что десятка никому погоды не сделает, а факультет на фоне других будет выглядеть очень даже, – начинает оправдываться наш куратор. – Мало ли какие ништяки могут в будущем от ректората привалить. Предлагаю всё-таки с плеча не рубить, а подумать до завтра. Всё равно деньги на счёт института поступят только в конце месяца…

– Вот и прекрасно, как раз стипендия будет на исходе, денежки будут очень в тему.

На следующий день, последний в сельхозэпопее, в автобусе по дороге в поле, состоялся финансовый совет нашей группы, ну и тех, кто просто оказался рядом.

– А давайте купим свинью! – Гайданского, похоже, посетило вдохновение.

– Годик, зачем нам свинья? Ты шашлыками собрался торговать?

– Ты дай договорить. Я предлагаю купить свинью в виде мяса, ну то есть, в виде разделанной туши. Порезать на куски, замариновать и поехать на природу, жарить шашлыки. На Обское, например.

– Если погода будет, то действительно идея классная. Как раз есть время подготовиться. Там же надо еще шампуры, мангал, все дела.

Так за разговором мы в последний раз прибыли на наше уже почти родное поле. После вчерашнего трудового героизма неубранным оставался совсем небольшой кусочек. Мы тихо радовались, в предвкушении быстрого окончания работы.

Как, оказалось, радовались мы рано.

Картофелекопалка «Дружба» нам удружила. Лента транспортёра не вынесла нагрузки и лопнула. Водила убежал на центральную усадьбу, обещал через час вернуться, если найдёт пригодную.

– Ребятишки, вы тут посидите, подождите, я быстро, – крикнул он нам на ходу. – Вон, мужики тоже загорают, можете с ними в картишки схлестнуться. Им без меня тут делать нечего.

По КЗоТу вина в простое не наша, минималку нам должны выплатить по любому. К десяти часам машинист с лентой всё-таки появился. Ещё полчаса он возился с ремонтом, поэтому к работе мы смогли приступить только с половины одиннадцатого.

К счастью, оставшийся клин не велик и к трём часам «Дружба» замолчала. Ещё час и мы отбросили пустые вёдра. Работу выполнили досрочно.

ГЛАВА 3. Я СЕЛ ОДНАЖДЫ В МЕДНЫЙ ТАЗ

5 сентября. Борис Рогов.

За воскресный вечер я поднапрягся и написал статью о студентах на сельхозработах. В понедельник отнесу в «Кадры стройкам». Так называется институтская многотиражка. Две страницы машинописного текста сложились быстро. Основная идея – необходимость донесения смысла Постановления до всех участников, как со стороны института, так и со стороны подшефных колхозников-совхозников. Со свежим примером из нашей практики статья получилась весомая и злободневная. Мне пришла мысль, что можно её послать и в «Комсомольскую правду», и в «Молодость Сибири». Проблема одна на всю страну. Ведь, если заставить колхозников оплачивать помощь, то ведь они скорее сами предпочтут этим делом заниматься, чем «шефов» дожидаться. Хорошо, если проблема действительно в нехватке рук в деревне. Ведь может быть и так, что вся эта дурацкая «война за урожай» – попытка воплощения троцкистской идеи «слияния города и деревни». Так сказать, воспитание нового человека.

Статью в понедельник у меня взяли. Главред сказал, что ближайший номер уже готовится к печати, а ему надо ещё материал с ректоратом согласовать, поэтому статья выйдет только через месяц в следующем номере. В следующем, так в следующем, лишь бы вышла, – подумал я про себя. Смешно будет, если в центральных и городских газетах напечатают, а у нас только через месяц.

После второй пары ко мне подкатил Павлов.

– Борь, тебе сегодня вечером придётся задержаться немного. Со мной, Шестаковым и Хваном пойдёте в детскую больницу. Здесь недалеко, на Тургенева.

Я вспоминаю, что и в самом деле ходили мы точно такой же компанией в эту больницу. Больничка обратилась в Сибстрин с просьбой оформить холлы и коридоры, а то как-то уныло и мрачно, а пациенты всё-таки – дети маленькие. Борзот, как завкафедры рисунка, дал добро. Преподы отобрали из запасников пару десятков листов. А Нам надо будет только отнести и развесить.

Между тем Серёга продолжает меня пытать: – У тебя дрель есть?

– Есть, но она дома. Это полчаса туда, потом полчаса обратно. Вот ещё час потеряем. Может лучше в макетной спросить?

– Хорошая мысль! Ладно, пошли на строймат, звонок уже.

После четвертой пары собираемся на кафедре рисунка. Перед нами на столе лежит солидная стопка акварельных пейзажей. Шестаков берет руководство на себя:

– Чего стоим, кого ждём? Берем по пять штук и тащим. – Шурик явно торопится. Ему хочется быстрее разделаться с общественной нагрузкой.

– Шура, не спеши, надо же – сдал-принял, опись-протокол… – включается в разговор И Сон Хван, человек без гражданства, кореец по национальности, Володя по имени.

Так стоим и препираемся минут пять, пока Владимир Платонович подписывает какие-то сопроводительные бумаги.

С задачей по развеске картин мы справляемся быстро. Больничный завхоз нам активно помогает. Два часа и дело сделано. И тут мне в голову приходит замечательная идея.

– Мужики, – говорю я, – как вам идея украсить все детские больницы города работами из фондов Сибстрина? Смотрите, наверняка за 45 лет института накопилось много работ, которые пылятся в запасниках. А тут можно несколько зайцев убить.

– Ха! За несколькими зайцами погонишься, они же тебя и поймают, – скептически заявляет Шестаков. – Если работы хранятся, значит, это кому-нибудь нужно. А потом, ну каких таких «зайцев» ты тут убьёшь? Это же больница, а не завод с социалкой и клубами всякими.

– На счет зайцев, ты, Саш, не прав, – вступается Хван, по крайней мере, доброе дело сделать, – уже хорошо. Больше зайцев я не вижу, но… Давай, Боря, расскажи нам старикам, что тут можно еще получить?

– Вот смотрите. Доброе дело. Это – раз! У детей есть родители и другие родственники, которые посещают своих больных детей. Если мы к каждой картинке прикрутим маленькую табличку с телефоном, то получится бесплатная реклама. Это – два! И, наконец, три, мы получим информационный повод рассказать о том, что есть такие классные парни, которые могут и то, и другое, и третье. Напишем об этом в газетах, как об инициативе комсомольцев! Под это дело можно предложить разрабатывать проекты малых форм, детских игровых площадок, интерьеров детсадов, детских поликлиник, пионерских лагерей… может даже с их последующей реализацией. Только тут надо будет через райком комсомола действовать. Перспективы, – дух захватывает!

– Да ну, фигня какая-то, – ворчит Шестаков, – пошли лучше пивка купим. Тёмное пиво завсегда лучше светлого будущего.

Но мы с Павловым и Хваном всё-таки обратились к больничному начальству с небольшой просьбой.

Главврач больницы оказался отзывчивым человеком. Он пустил нас в свои владения, где мы устроили фотосессию со съёмкой друг друга в разных ракурсах. Нашей наглости хватило даже на то, чтобы попросить главврача попозировать перед висящими на стенах акварелями.

Репортаж получился короткий, но иллюстрированный целыми тремя фотографиями. Посмотрим, дойдёт ли дело до публикации. Надо будет отвезти в редакцию и, может быть даже встретиться с кем-нибудь на предмет того, какие материалы в первую очередь востребованы.

ГЛАВА 4. МАО ЦЗЕДУН БОЛЬШОЙ ШАЛУН

10 сентября. Борис Рогов.

За окном уже темно. На редкость тёплый сентябрьский вечер. Я сижу у открытого окна и остро заточенным карандашом вывожу буквы романского капитального шрифта. Занятие доставляет настоящее удовольствие. Странно, что в первом варианте мне кропотливая работа совсем не нравилась, а сейчас наоборот.

В комнату вливается свежий воздух со стороны «Березовой Рощи». Только что отгремели ритмы парковой танцплощадки. Тишина опустилась на город. Вдруг резкая трель телефонного звонка рвёт вечерний покой в клочья. Я краем уха прислушиваюсь.

– Квартира Роговых. – это мама трубку взяла.

…

– Григория? Здравствуйте, Николай Иванович, рада вас слышать. Сейчас Гриша подойдёт.

– Гражданин Рогов у аппарата! – отец, как всегда начинает немного придуриваться. – Ибрагим[91], ты? Рад слышать, как дела? Как здоровье?

…

– У нас вроде бы тоже всё в порядке. Борька вот на архитектора учится. Сидит, что-то чертит.

…

– У меня идея! Приезжайте с Тоней к нам в гости. Можете и внуков захватить у нас квартира большая, всем места хватит. Сейчас такая погода стоит, просто райская.

…

– Вот, на следующие выходные и приезжайте. Заодно можно будет даже на Алтай на недельку махнуть. С удовольствием покажу мою историческую родину. Незабываемые впечатления гарантирую.

Я вклиниваюсь в разговор ветеранов-однополчан:

– Николай Иванович, а можно просьбу личного характера?

– Смотря какую.

– Не могли бы вы, если соберётесь к нам, привезти мне зимнюю пилотскую куртку? Можно даже ношенную. У нас кроме пальто номенклатурного покроя ничего не продаётся. Был бы вам весьма признателен.

– Хорошо, посмотрю, спрошу у знакомых, наверняка у кого-нибудь найдётся.

– Заранее огромное спасибо! – Возвращаю трубку папе. Тот пожимает плечами, но трубку берет:

– Николай, считаем, что договорились. Только предупреди за пару дней, а то сейчас сбор урожая. Сам понимаешь. Кстати, как у вас с дарами садов и огородов?

…

Чувствуя, что разговор принимает малоинтересный для меня оборот, я возвращаюсь к шрифтам. Мысли же мои продолжают крутиться вокруг неожиданного звонка.

– Надо будет как-то использовать представившуюся возможность и намекнуть полковнику о предстоящих катаклизмах следующего года. Там же не хилые такие дела предстоят. Чего стоит только пожар самой большой гостиницы в СССР.

10 сентября. Павел Сарманович.

Павел проспал, поэтому наспех проглотив чашку чаю и кусок ароматного и ноздреватого хлеба с колбасой, он почти бегом выскочил из подъезда. Сегодня три пары, удастся ли перехватить что-то в буфете не известно.

Борька говорил, что сегодня какой-то арт-роковский диск должны выкинуть в продажу. Херня, полнейшая! Какой, нафиг, арт-рок в СССР? Однако все равно интересно. Может подождать, когда «Мелодия» откроется и купить пласт? Паша повернул ручку репродуктора.

– …тяжелой и продолжительной болезни на восемьдесят третьем году жизни скончался Председатель Коммунистической Партии Китайской народной республики товарищ… Павел не стал слушать дальше, у него в голове всплыл разговор с Борькой в поезде. Тогда этот «ясновидец» помнится, что-то вещал про смерть Мао.

– Сегодня у нас… – он посмотрел на настенный отрывной календарь, – сегодня десятое сентября. А ведь Борька так и говорил, правда, кажется, он говорил, что девятого, но пока то, да сё, вот день и прошёл. Хм, угадал… Неужели он, правда, знает, что будет? Не, ну, отпад!

На вторую пару Паша опоздал, но историю искусств Вольская читала в темноте, поэтому можно до перерыва торчать в коридоре. Мельников с Затулинки тоже припозднился. Павел решил обсудить с ним пророчества общего знакомого.

Борис, пощипывая редкую растительность над верхней губой, внимательно выслушал, потом безапелляционно вынес вердикт:

– Паша, ты дурак что ли? Чушь какую-то городишь.

– Я тоже думал, что чушь, но вот смотри, – он протянул конверт с диском. – Борька неделю назад мне сказал, что «Мелодия» выпустит в продажу, я подошел сегодня, смотрю и в самом деле на прилавке выставлен конверт – Давид Тухманов, «По волнам моей памяти». Это раз. Слышал, Мао кони двинул? Так мне об этом Борька еще прошлой зимой рассказал. Причем дату назвал абсолютно точную. День в день! Как ты это объяснишь?

Ничего не ответил Мельников, только хлопнул друга по плечу и отправился к свободному месту в аудитории. Если не отметиться на лекции, можно и без стипешки остаться.

После истории искусств, следовала математика, нужность которой весьма сомнительна. Паша, по совету всё того же Рогова, решил, что трояка ему в сессию хватит. Благо, товарищ Михеев на первом занятии прямо заявил: – Кому математика не нужна, подходите с зачетками, поставлю тройку. Что интересно, таким правом воспользовались только Рогов и Сарманович.

ГЛАВА 5. ХЕРАНУКО ПОРОЯЛЮ

14 сентября. Вечер. Борис Рогов.

«…Принимая во внимание исторические решения XXVI съезда КПСС, комсомольцы должны со всей серьёзностью относиться к поручениям партийных товарищей. Работа с постановлениями Партии и Советского Правительства должна вестись постоянно. Это повысит заинтересованность, как каждого студента, так и работников агропромышленного комплекса».

Я поставил точку и с удовлетворением откинулся на спинку стула. Статья, щедро сдобренная ссылками на «исторические решения» получилась даже не на две, а на целых три странички. Теперь можно и развлечься.

А не позвонить ли мне Леночке? Что-то мы давно не гулял. Кроме того, хорошо бы с Александром Семёнычем встретиться, попросить его помочь с кистями и, заодно, забросить идею о сотрудничестве с Худфондом.

Прижимаю к уху телефонную трубку. Уныло тянут душу гудки. Ну, слава богу, взяла наконец.

– Лен, привет! Рад слышать тебя, давно не виделись, я соскучился. Подышим свежим кислородом? Погода замечательная. Сухо-тепло. Багрец и золото. Позже? Хорошо, давай. Сразу после «Времени». Жди меня, и я зайду, только очень жди.

Там же и тогда же. Лена Тришина.

Леночка была занята подготовкой к первому в этой сессии концерту. Преподам почему-то захотелось узнать, не утратили ли «зубрилки» навыки после летнего перерыва. Она уже пару часов сидела за инструментом, прилежно стуча по клавишам Шопеновский вальс до-минор.

После десятого наверное повторения в её голове внезапно появилась мысль, что если не растягивать подготовку к концерту, то вполне можно закончить и до одиннадцати. Вальс сменился полонезом, с его пальцеломной вычурностью. Лена так увлеклась музицированием, что не заметила, как время подошло к одиннадцати. От пианино отвлек звонок, дерзко вломившийся в шопеновские аккорды. Она пару секунд посидела, возвращаясь к реальности и, как была в домашнем халатике, побежала открывать дверь.

– Ты ещё не одета? Может мне у подъезда подождать? – начал торопить Борька. Ленка отметила его взгляд, нагло уставившийся на белый краешек бюстгальтера, и запахнуться поплотнее.

– Давай, проходи, я тебе сейчас сыграю, а ты скажешь своё мнение, – Леночке не терпится похвастаться выученным полонезом. – Полонез короткий, всего пять минут, погулять успеем, ага?

– Не вопрос, с удовольствие послушаю, – Борис стягивает куртку и направляется в комнату. – Всегда восхищался твоим мастерством.

Лена усаживается за пианино, сосредотачивается, закрыв глаза, и вот уже торжественные звуки рисуют празднично яркие, броские тональные контрасты. Острые, живые перебои ритма вызывают ясные образы торжественной процессии. Шопен Боре тоже нравится, но в исполнении любимой девушки, он торкает гораздо мощнее… Вот только его наглые глазёнки так и норовят залезть куда не надо…

Наконец затихают финальные аккорды. Борис начинает петь дифирамбы исполнительскому мастерству. Ленке в общем-то всё равно кто хвалит, лишь бы превозносили и восхищались. Минуту поплескавшись в лести, перебиваю медовый поток:

– Слушала бы тебя и слушала… Но так мы никогда не выйдем. Ты давай, вали в коридор, я переоденусь, – она ещё плотнее запахивает халатик, – выметайся, короче!

– Ну, вот, чуть что, так сразу выметайся… а может, я полюбоваться хочу? – шутливым тоном Борька подначивает.

– В коридор, я сказала, и стой там, я быстро.

Через пять минут они уже целуются в лифте. Музыка явно сыграла роль афродизиака, причем для обоих. Леночке тоже захотелось ласк погорячее.

– Нет, нельзя так замечательно играть, ведь это возбуждает чувственность, а удовлетворить жажду плоти в наших условиях негде. Ты, Лена, виновата и должна как-то искупить свою вину.

– Пошел в жопу, болтун, даже и не надейся. Погулять, пожалуйста, целоваться-обниматься, ну, может быть, а вот на чужой кровать, рот не разевать, – кокетничаю девочка, пихая наглеца в бок.

Борис, закончив с похвалами, делится своей дурацкой идеей создания музыкальной группы. Так как на факультете уже существует одна команда, надо только немного поработать с репертуаром и найти клавишницу.

– К слову, у меня для нее и сценический псевдоним с японским уклоном уже есть – Херануко Пороялю, правда, звучно?

Я не выдерживаю и хихикаю в голос.

– Ты меня уморить хочешь? Херануко, говоришь? Запомнить надо, завтра девкам в училище расскажу, посмеёмся.

– Предлагались ещё Ясука Такая и Тохрипо Товизго, но большинством голосов остановились на Херануке. Но давай всё-таки поговорим про команду.

– Да, пошёл ты, вместе с твоей командой, всё равно из этой затеи ничего путного не получится, максимум перепевы популярных песенок потому, что ничего серьезного вам никто не напишет, да и чтобы сыграть что-то серьёзное одних амбиций маловато будет.

– Ты не спеши, мы начнем с еврейско-одесских песенок, так к нам целая толпа желающих выстроится, вот увидишь.

– Ну, это вряд ли… Не дадут вам одесские песенки исполнять, у нас знаешь какие требования к текстам строгие? Ого-го! Да и некогда мне с вами возиться, у меня этот год выпускной. В июне отчётный концерт, все дела. Хотя, может быть, зимой… если вы придумаете как простимулировать мои услуги. Ты помнишь, я беру дорого! Может быть что-нибудь и получится.

– Лена, а может пригласить в помощники Алексея? Помнишь, тот усатый, что на дне рождения с тобой дуэтом играл?

– Это, конечно, мысль, но я его так грубо отшила… Он обидчивый, со мной не хочет больше дело иметь. Телефон его тебе дам, звони…

Темнота сентябрьской ночи давно опустилась на город… Хорошо погуляли сегодня, и с удовольствием, и с пользой.

ГЛАВА 6. НЕУЖТО ЗАМКНУТ КРУГ

20 сентября. Борис Рогов

Утром 20 сентября резко похолодало. Подхожу к окну. Перед глазами белое безмолвие. Всё покрыто тонкой и хрусткой снежной простынёй. Градусник на моём окошке показывает -5°.

На прошлой неделе я стал комсоргом группы, после чего имел беседу с мужиком из первого отдела[92]. Конечно, там был не только я, собрали всех комсоргов и старост первого курса. Хмурый мужик призывал к бдительности, к беспощадности к врагам социалистического отечества и всё такое. Я думал, что сейчас и начнётся вербовка внештатной агентуры, но нет, до этого дело не дошло. Вербовка дело сугубо интимное, огласки не терпящее. Я так до сих пор не представляю, кто у нас на курсе числился осведомителем[93].

После общего собрания всем выдали методичку, где прописаны обязанности, задачи и методика ведения комсомольской работы. Очередной плод бюрократического творчества. Насколько я помню, комсомол в институте никого не волновал, от слова совсем. Однако для меня здесь всё-таки есть определенные выгоды. Опираясь на авторитет организации, можно будет проводить в жизнь какие-то идеи. Конкурсы по специальности, спорт, литература и прочее искусство. Хорошо бы придумать, как завязать отношения с каким-нибудь иностранным ВУЗом архитектурного профиля, но это на перспективу. Главное про всё писать в «Комсомолку» или в любое печатное издание, хоть в «Кадры стройкам»[94]. Не позднее чем через год надо будет попасть в бюро факультета, а затем думать о вступлении в Партию. Эк же меня заносит! Ведь и учиться придётся, хочу я этого, или нет. Большинство проектов буду стараться спихнуть желающим заработать, чтобы освободить время, но часть не удастся, да и не отработал я пока механизм взаимодействия с Худфондом. С Тришиным принципиально договорился, но пока, ни одного заказа на горизонте не просматривается. Поэтому в прошлую пятницу звонил в районный отдел вневедомственной охраны, сказал, что хотел бы работать сторожем. Попросили подойти вечером в среду. Работа утомительная, но 90 рублей к стипендии – не лишние.

В четверг позвонил Вова Каплин. Интересовался, как у меня дела обстоят. Очень обрадовался, что я остался в родном Новосибе. Приставал опять с районной газетой. Я обещал подумать. Опыт общения с районной верхушкой дело полезное. Если учесть, что 20 лет назад именно в Дзержинском райкоме работал Егор Лигачёв, то подумать есть над чем. Сейчас от глава Томских коммунистов, В процессе работы в райкоме можно будет попробовать выйти и на него лично. В будущем он станет фигурой весьма заметной, и личное знакомство с ним может здорово помочь.

У Каплина дела тоже пошли в гору после прошлогоднего всплеска музыкальной активности. В районе работает уже 5 дискотек на разных предприятиях. Мужики на «Точмаше» уже стонут от того, что им приходится во внеурочное время аппаратуру собирать. Даже, несмотря на то, что им за эту работу райком платит по утроенному тарифу. Зато народ на дискотеки валит валом. Вот что значит мощная акустика!

Деньги появились у всех к этому причастных лиц, и, похоже, что Вова Каплин руки греет лучше всех. Вот что надо развивать, а вовсе не группу самодеятельную организовывать! Хотя, если вспомнить, что через пять лет начнутся гонения на всё западное, включая музыку, то русско-поющая группа была бы запасным аэродромом. А если еще её сделать в стиле «комми-рок», то было бы не подкопаться.

ГЛАВА 7. ПОДНИМИТЕ МНЕ ВЕКИ

22 сентября. Рогов, Ракитов и Сеновалов.

– Борька, подваливай! Брательник из Москвы притаранил чумовой пласт! – Сеновалов говорит спокойно, но заметно, что ему очень хочется похвастаться. – Ракита тоже подгребёт.

– Какой еще пласт? – Я лихорадочно вспоминаю. Может быть «The Song Remains the Same» Led Zeppelin? Вряд ли, все-таки это хоть и классная вещь, но ничего сногсшибательного, обычный хард, качественный, драйвовый, энергичный, но не то, от чего стоит так суетиться…

– Топай быстрее, а то много вопросов задаёшь, – нетерпеливо обрывает Вадик и бросает трубку.

Заинтриговал меня старый приятель. Надо идти, да и вообще, хочется поболтать о том, о сём, кроме того, надо посоветоваться, как деньги зарабатывать. Не беда, что время уже одиннадцатый час, рано завтра не вставать. Поэтому инструменты – прочь, кеды на ноги, и с громким топотом срываюсь вниз.

Олежке идти ближе, поэтому он уже на месте. Родителей Вадима дома нет, поэтому нам никто не мешает пить домашнее смородиновое вино и слушать «Алису в стране чудес» с текстами Высоцкого. Именно этот диск Вадика зацепил.

– Диссидентские песенки, – недослушав до середины первой стороны, уверенно заявляет Ракитин, – не понимаю, как её вообще выпустили. Сплошная антисоветчина. «Много неясного в странной стране, можно запутаться и заблудиться», это про какую же страну? А это про кого «Жить то он жил, а быть то его не было» – Вадик, ты бы выкинул на фиг эту пластинку, а то припаяют тебе семь-ноль[95] и узнаешь, что передачи бывают не только по телевизору.

– Олеж, не свисти! – Вадим, расслаблен и с удовольствием наблюдает за нашей реакцией. – Это же диск наш, родной, советский, который выпустила наша родимая «Мелодия»! и который открыто, заметь! не подпольно, продают в магазинах. Тираж маленький, это же не речи Брежнева, но никто авторов на лесоповал не сослал. – Всё путем! Лучше винца глотни.

– Винцо это хорошо, а вот с твоим аргументом про безопасность я не согласен. Да, сейчас послабление, типа, оттепель, с американцами в космос летаем, договора всякие подписываем, но кто его знает, что там будет дальше. За оттепелью всегда следуют заморозки, а там до посадок не далеко.

– Не, мужики, – вступаю в разговор я, пара стаканов смородиновки снизили уровень бдительности, я совсем забыл об опасности, – заморозки наступят, но позже и ненадолго, а потом такая оттепель начнётся, что все говны растают, всё в них погрузится. Всё пойдёт в разнос, да так, что сейчас даже никто и предположить не может. Кстати, как там наши, кто что слышал? Под «нашими» я имею в виду одноклассников. Как ни странно, друзья прекрасно понимают о чём я.

– Я тут на неделе Рудинскую встретил, нах. Она всё знает. На юрфак поступила, нах, вместе с Калашниковой. Горбушка тоже на юриста поступала, но провалилась. Пошла на завод. Витёк Мосягин – в сельскохозяйственный, Фролова в лёгкую промышленность, Танька Хохлова в мед, Лобова – в мед не поступила, пошла в медучилище. Труба в НГУ, но почему-то на ФЕН, Сокол на физике в НГУ срезался и не прошел. Уехал в Иркутск и там учится. Вроде, собирается переводиться домой. Остальные пока не понятно. Ты то, нах, как лето провел? Тришкиной присунул?

– Иди в жопу! Когда надо будет, тогда и присуну, тебя не спрошу.

– Мужики, кончайте гнилой базар! – Растаскивает нас Олег. – Ленка клёвая, если бы не моя Танька, я бы её у Борьки отбил. Давайте лучше к теме вернемся. Борька, ты что-то про «вразнос» заикнулся. Давай, выкладывай, откуда знаешь, что там за «разнос» пойдёт? Это тебе Би-Би-Си напела. – Олег с сарказмом смотрит в мою сторону.

Алкоголь, коварный враг нашего разума, продолжает играть со мной в рискованную игру. – Хотите – верьте, хотите – нет, но я знаю события ближайших сорока лет, только, чур, об этом не болтать, не хочется мне стать подопытным мышом у биологов в серых шинелях. – Я уже не замечаю, что разбалтываю свою великую тайну.

– Ты, Рогов, похоже гребанулся этим летом! – Озвучил диагноз Вадик. – Ты же понимать должен, что знать будущее не может никто, это принципиально не возможно, поскольку нарушает закон причинно-следственных связей. Учил же философию, нах!

– Вадя, не надо грязи! Я понимаю, что это не возможно! Тем не менее, факт на лице. На моём лице, между прочим. Я вам легко этот факт докажу! – Меня несёт всё сильнее и сильнее.

– Вот, смотрите, 26 сентября, в ближайший понедельник, наш Новосибирский летчик на Ан-2 врежется в дом на Степной[96]. У лётчика ушла жена, забрала сына, а у парня крыша съехала. Решил покарать неверную. В результате погибнет сам, угробит четверых человек – одну девушку и трёх маленьких детей… Жены и тёщи при этом дома не будет… Сегодня у нас 22 число. Он и сам еще не знает, что сделает через четыре дня, а я знаю.

– Врешь ты всё! Анекдот на эту тему вспомнил…

– Да, Вадим, подожди со своими анекдотами! Ведь, если Борька прав, то выходит, что он знает о катастрофе с человеческими жертвами. Может, можно как-то людей предупредить? – вдруг загорелся Олег.

– Ха! Поверил уже? – тыкаю я пальцем в живот приятеля. – Вот, Вадик точно не поверил, и правильно сделал, потому что, кто ж здравом уме в такое может поверить. – Предупреждать бесполезно, во-первых, никто не поверит, во-вторых, подумают, что псих и упекут на Владимирскую[97].

– Но можно же, что-то придумать, например, накормить этого лётчика пургеном, его понос прохватит, и будет не до таранов. Или написать на него донос в КГБ, что у него Солженицын в тумбочке лежит, его повяжут, пока будут обыскивать и допрашивать, он и остынет. – Сеновалов выдает на-гора творческие решения.

Беда в том, что я его фамилии не знаю, просто помню, что такое событие произошло. О нём в газетах не печатали. Только лет через 30 появится реальная информация. Спасти мы вряд ли кого-то сможем, но как подтверждение моих способностей – пойдёт.

– А ещё что-нибудь помнишь? – при этих словах Олег, который по сложившейся в нашей тройке традиции, заведует розливом, плещет в стаканы рубиновую жидкость.

Что бы еще такое вспомнить, что проверить будет просто? О! Вот ещё! Я с довольной рожей поворачиваюсь к телевизору.

– Сколько сейчас времени? 22.55. Вадик, телик включай. Пять минут до программы время. Это точно никак узнать из Новосибирска нельзя. Главное, моментальное подтверждение! Сейчас скажут и покажут старт «Союза-22» с Быковским на борту.

На синем фоне величественно поворачивается желтая тарелка антенны космической связи. Звучит пульсирующий оркестровый ритм музыки Свиридова, оптимистичный и жизнеутверждающий. Антенна заканчивает оборот, и Игорь Кириллов замогильным голосом сообщает, что сегодня в 12 часов 48 минут по Московскому времени произведен запуск космического корабля "Союз-22", пилотируемого экипажем в составе командира корабля Героя Советского Союза, летчика-космонавта СССР полковника Быковского Валерия Федоровича и бортинженера Аксенова Владимира Викторовича…

Друзья, молча, уставились на меня.

– Ну, ни фуя себе! Как ты узнал? – Ошарашено бормочет Сеновалов. – Я тоже так хочу. Представляешь, нах, какие тут бабки можно поднять?

– А про нас ты можешь что-нибудь рассказать. Вот, например, вылечу я из института после зимней сессии или нет? – Это Олег начал свою любимую песнь пессимиста.

– Я тебя огорчу, но нет, не вылетишь. Успешно закончишь НЭТИ в 1981. Правда, по специальности будешь работать совсем не долго, но это уже мелочи. После НЭТИ мало, кто по специальности работает.

– А мне? А я? – суетиться Вадик. – Не томи, Проф…

– Головка от буя, – подначивает его Ракитин. – Что ты так разволновался? Сейчас тебе наш Пострадамус тоже что-нибудь настрадает.

– Легко. – Спьяну я щедр на пророчества. – Будешь ты Вадим Васильевич самым из нас успешным, самым богатым и самым гребливым.

– Как-то я в этом и не сомневался, – щелкнув у меня перед носом пальцами, Вадим довольный откидывается на спинку дивана. – Ну, а как там, в мире? Когда в США революция случится?

– Не будет там никакой революции, даже не надейся. А вот Союзу осталось существовать всего пятнадцать лет.

– Офуел, что ли? – в один голос заявили мне оба моих друга.

– Как может перестать существовать СССР? У нас же самая сильная армия и самая мощная военная промышленность. Передовая наука и вообще, партия Ленина наш рулевой.

– Вот этот рулевой бросит руль, скажет – Гребись оно всё конём! – И начнёт дербанить страну и хозяйство на кусочки. Я вкратце излагаю будущую историю страны.

– Вот суки! А что народ? Неужели пойдёт, как стадо баранов?

– А ты посмотри вокруг. Без денег никуда, а деньги заработать сложно. Если заработаешь, купить на них что-то приличное можно только у барыг. Через три года у нас в городе введут талоны. Будем по 400 грамм масла в месяц покупать… Чтобы жильё получить – надо либо десять лет в очереди стоять, либо работать на неинтересной и вредной работе. Номер в гостинице снять невозможно. Билеты куда-то купить – целое приключение. Музыку, какую хочешь слушать нельзя, книжки, какие хочешь, читать тоже нельзя… Тебе это нравится?

– Конечно, не нравится, хули! – восклицает Вадим, – но ведь это простые задачи, нах! Гитлеру навалять, всяко, труднее… Можно, же там подправить, здесь подкрутить, кого-то расстрелять, кого-то посадить. По чуть-чуть, полегоньку, так и дело бы пошло.

– Ты, Вадик, правильно говоришь, но торопишься, – включается в дискуссию Олег. – Сам подумай, кто будет подкручивать? Им это зачем? Этим, – он тычет пальцем в потолок, – как раз будет выгодно получить то, что сейчас считается народным, в свою собственность. И не как сейчас замаскировано, а в открытую. Можно будет тогда и деткам в наследство оставить.

– Тогда, получается, фуйня – война, главное – манёвры? Надо будет постараться себе кусочек урвать?

– Я сам уже год голову ломаю, как тут поступить. Помнишь, Вадик, я в прошлом году с Ваганом встречался? Я по его ответам понял, что на уровне директоров ВПК ничего не решается. Им спускается команда, они её исполняют, всё! С военными та же фигня, тоже люди подневольные, да еще и заинтересованные в поощрении сверху. Им скомандуют, они – под козырёк и ать-два. Прикажут страну защищать – будут защищать. Прикажут в народ палить – будут палить, даже не поморщатся. Как хорошо быть генералом… – напел я старый мотивчик.

– Борька! Получается, что сделать что-то может только человек имеющий контакты на самом верхнем верху?

– Похоже, что так. Самый близкий территориально для нас персонаж это Егор Лигачев[98]. Да и этот кадр сейчас от верхушки очень далёк. – А почему Томский? Чем тебе наш Горячев или Филатов[99] не нравятся?

– Чему там нравиться? Унылые тупые чинуши, которые умеют только щёки надувать. Лигачев, по крайней мере, пытается мыслить самостоятельно и понимает, что всё надо менять.

– Допустим, но как ты на него выйдешь?

– Знал бы, уже бы вышел. В планах у меня двигаться по комсомольской линии, для этого в комсорги напросился, пару лет в этом качестве покручусь, а там буду в райком двигать… Это дело не быстрое. Давайте, парни, по домам, а то что-то я вам много лишнего рассказал.

– Да, вместе пойдём, прогуляемся перед сном, всё равно же через мой двор пойдёшь. – Предлагает Олег.

– Тогда и я с вами – Вадиму тоже не хочется после таких новостей сидеть дома. – Борька, ты лучше поконкретнее расскажи, что с нами будет.

Болтая о прогностике и её прикладном применении, мы прошли по окрестным дворам. Жаль, что с этой нечаянной пьянкой, я совсем забыл про то, что собирался договориться с Вадимом о совместном поиске работы. Ничего, время еще есть…

ГЛАВА 7. МЫ ТВЁРЖЕ СТАЛИ, ОГНЕУПОРЕЙ КВАРЦА

24 сентября, общежитие № 4 АФ. Павлов Сергей, староста 113 группы

и снова -

Четвертая общага сотрясается от пьяных голосов, разрывающих воздух второго этажа. По коридору стелется табачный дым, как после пожара. Сегодня наша сто тринадцатая празднуют день рождения Сашки Шестакова. Шурик любит петь. Любимая его песня – «Варяг». На столе скромно теснятся несколько початых бутылок водки, под столом на полу виднеются пустые. Кроме водки стол украшен азербайджанским портвейном «Агдам», понятно, что этот «изысканный» напиток только для дам. Шмурдяк ещё тот, но сладенький и пьётся легко. Жаль, что последствия не предсказуемые. Кроме водки и «Агдама» – простая студенческая закусь. Вареная картошечка, копченая скумбрия и сало с соленьями, привезенные из родительского дома да пара буханок хлеба от которых просто отламываются живописные ноздреватые куски. Водка разливается в разномастные стаканы. Шестакову исполнилось целых двадцать пять лет, жуть какой старый. По этому случаю пару дней назад скидывались в группе по трояку. Что дарить никто не знал, поэтому просто вручили конверт с купюрами. Именинник остался доволен. И по этому поводу решил спеть «Варяга» в четвертый (или уже в пятый?) раз.

– Шурик, кончай уже со своими мареманскими ариями! Ты архитектор или боцман, блин? – вдруг громко вопрошает Вовка Фефелов. Несмотря на то, что он учится уже на четвертом курсе, с Шестаковым они одногодки, оба отслужили на флоте, поэтому держатся вместе.

– Давай лучше гимн АФ споём! Народ, гитару дайте! – Вова подтягивает струны, прислушивается к звуку расстроенного инструмента, проделывает с ним еще какие-то манипуляции. Наконец, звук его устраивает, и он выдаёт:

Одновременно с резкими ударами по струнам гитары, Фефелов обращается к нам, почему-то шёпотом:

– А вы, салаги, не сидите, подхватывайте! – В полный голос тут же выдает следующий куплет:

– Дружный смех собравшихся за столом студентов, подбадривает исполнителя:

Внезапно пение прерывает звон. Это Годик стучит вилкой по горлышку бутылки.

– Внимание, друзья! У меня тост! Он уже изрядно набрался, но ещё держится. Все постепенно затихают, ожидая, новый афоризм.

– Александр, мы сидим тут и уже изрядно нализ-з-зались, поэтому тост будет простой и короткий: – Давайте выпьем за то, чтобы у тебя всё было, а тебе за это ничего не было! Мы все здесь собрались хорошие друзья, давайте будем выпивать!

Звенят сдвинутые стаканы, перестукивают ложки и вилки, над столом висит лёгкий шум. Тут Павлов вспоминает, что обещал отцу подъехать в эти выходные, чтобы обсудить идею музея шахты. Отцовской бригаде, как ветеранам-проходчикам, генералы арбуз выкатили. Наверное, решили к шестидесятилетию Октябрьской Революции засветиться и премий себе под «воспитание будущих поколений», выписать. Павлов решил, что надо посмотреть, поговорить, исходные собрать, и сюда привезти. Здесь уже со старичками помусолить на предмет, что можно из этого получить. Торопиться не надо. Понедельник его не будет, кому-то надо обязанности старосты передать?

– М-м-мужики! – заплетающимся уже языком бормочет Шестаков, – хорошо сидим! Давайте споём! И снова затягивает «Варяга».

Борька Рогов, не прерывая песни, ловко протискивается за спинами пьяных сокурсников, еще немного, еще чуть-чуть, вот уже дверь в коридор… Ура! Он думает, что выбрался. Ха! Так просто ему не уйти.

Прямо в дверях стоит кучерявый, похожий на цыгана Сашка Песков и не один. Он нежно держит за ручку какую-то девицу. Сергей не помнит, чтобы встречал её в общаге. Тёмненькая, стрижка каре, большие карие глазки, носик пуговкой, шейка длинная. Похоже, что тоже уже подшофе.

– … По линиям руки, я отчетливо вижу, что у тебя в жизни уже произошло одно довольно важное событие. Вот смотри, это линия жизни, она идет без перерыва вокруг большого пальца. Это очень хороший признак. А вот здесь на этой линии маленькое ответвление. Это и есть то самое событие. Оно было не очень давно. Хотя давно или нет – это относительно. Может казаться, что уже давно, а на самом деле вчера. Кажется, связано это событие с … – Сашка бросает моментальный взгляд на спутницу, – с мужчиной. Посмотри сама на эту линию, она все говорит ясно, ты легко можешь это увидеть…

– Вот Песков даёт. Вводит в транс даже по пьяни! – Рогов тоже обратил внимание.

– Да, наш Песков любую уболтает. – Поддерживает он разговор с комсомольским вождём.

– Борь, ты что, уже линяешь?

– Ага, дел еще куча, а тут если ещё час просижу, то не только сегодня ничего делать не буду, но и в понедельник школу пропущу.

– Ну да, эти алконавты, и сами не просыхают, и других с пути сбивают. Подожди пять минут, мне с тобой, как с комсоргом, посоветоваться надо.

– Давай, быстрее, да я побегу.

– Подмени меня в понедельник, хорошо? Мне домой надо срочно сгонять, кое-какие дела на прежней работе внезапно образовались, а это в выходной не сделать, поэтому придётся целый понедельник там провести. Там всё не сложно, ты запросто справишься. За это я тебя… Нет, пока рано что-то обещать, вот приеду, расскажу.

– Лады! Сделаю. Всё, я побежал, но с тебя… ладно, вернёшься, обсудим. Короче, будешь должен.

ГЛАВА 8. ПРЕОДОЛЕЛ ПРОСТРАНСТВО

26 сентября. Вадим Сеновалов.

Вадим три дня ломал себе голову. Ну, никак он не мог понять, как Борька сумел угадать со стартом «Союза». В его рассказ о перемещении во времени, всё равно не верилось. Поэтому сегодня он с утра решил махнуть на Степную. Чёрт с ними с лекциями. Если самолет врежется в пятиэтажку, то выбора у меня и в самом деле не останется, и время действительно может ветвиться и представлять из себя какое-то другое образование не подвластное человеческому разуму.

Олегу он вчера предложил составить компанию, но тот отнёсся к идее без энтузиазма.

– Вадик, тебе интересно, вот сам и поезжай. Я Рогову и так поверил, тем более ещё год назад обратил внимание, что он стал вести себя совершенно по-другому. Межвременное перемещение хорошо объясняет все эти странности, поэтому пусть так и будет.

– Но, это же никакой логике не поддаётся, нах. Сам подумай! Если он сейчас будет менять что-то, то запросто может в своём долбанном будущем 2018 году не оказаться в нужном месте. А не окажется он там, нах, и тогда не переместится сюда, а он здесь есть. Парадокс! Петля времени! А если возьмёт да и помрёт вдруг?

– Да, мне как-то поровну, все эти «петли времени» и прочие философские выкрутасы. Если логика не может объяснить реальные факты, то что-то не так с логикой, а не с фактами.

Вот я и решил посмотреть на обещанное авиашоу собственными глазами.

Ну, как же не хотелось рано вставать! Лишь страшным усилием воли заставил себя выбраться из постели, проглотить стакан чаю и, прихватив фотоаппарат, выскочил на улицу.

По Борькиным словам, таран произойдёт в 8.20. Дом расположен на Степной, это где-то в Ленинском, за площадью Станиславского. Номер дома не то 43/1, не то 41/3 точно я не запомнил. Ладно, на месте разберусь.

Денек сегодня чудо как хорош! Синее небо, в котором ни облачка. Сухие желтые листья ещё только начинают опадать. Жаль только, что автобусы как обычно по утрам забиты под самую крышу. Совершенно не понятно, почему из одного заводского района в другой заводской же район едут такие толпы народу. Тем не менее, Сеновалову удаётся протиснуться к окошку на задней площадке и, спрятав на груди «Зенит», дремать стоя.

Без десяти восемь я на площади Маркса. Прямо передо мной не может закрыть двери 4 троллейбус. Не может из-за торчащих из них мужских спин. Я упираюсь в них плечом, и с криком «Подвинулись, граждане ещё на одного человека» протискиваюсь следом. До Станиславского всего три остановки, тем более, из-за переполненности едем не останавливаясь, и через 10 минут я на Степной.

Ничто не предвещает ничего экстремального. Только приближающийся рокот мотора всё сильнее отодвигает обычный уличный звуковой фон. С севера показался «кукурузник» Ан-2, самый простой и самый распространённый самолёт в стране. Хорошая машинка, хотя и старая уже.

Самолётик начинает снижаться. Вот делает один круг левее улицы Степной, еще один круг уже почти над самыми крышами. Сейчас будет еще один круг и всё. Вадик переходит на бегом, он хочет лично увидеть этот кульбит.

На бегу продолжает посматривать вверх. Самолёт исчезает из поля зрения, а до ушей доносится грохот взрыва. Над крышей ближайшей хрущёвки взлетает всполох пламени, который через секунду сменяется клубами черного дыма.

– В рот компот! – с губ стоящего рядом со мной дворника слетает поток бессвязных эмоций. – Нихуясебеебануло! – В одно слово срывается у него с языка.

Вадим быстро достаёт «Зенит» и делаю первый кадр, даже не выставляя никаких диафрагм-выдержек. Автоматом стоит на минимальной диафрагме, день сегодня солнечный, негатив получится резкий.

Сделав тройку кадров, быстрее во двор. У дальнего подъезда виднеется дымящаяся куча покорёженного металла. Из дыры в стене торчит лопасть пропеллера. Самолет пробил дыру около двух метров в фасаде в районе лестницы между третьим и четвертым этажами. Разлившееся топливо полыхает, угрожая сжечь все квартиры несчастного подъезда. Кроме дыры от удара мотором повреждений стены не видно. Подъезд практически цел, только выбиты стёкла в окнах, и обрушен козырёк над входом, Ан-2 – машина лёгкая.

Самодеятельный фотокор делает ещё десяток кадров с разных ракурсов, увлёкшись, не замечает приезда пожарных и милиции.

– Пацан, а кто тебе разрешил фотографировать место катастрофы? – вдруг раздаётся у него за спиной строгий голос. – Паспорт у тебя есть?

– Никак нет, товарищ лейтенант. Паспорт я обычно с собой не ношу, чтобы не потерять, а фотографирую я просто, чтобы был фотографический материал у нашей доблестной милиции.

– Разберёмся, – уже более миролюбиво говорит лейтенант, – но в отделение всё равно придётся пройти. Допросим тебя как свидетеля.

Постепенно двор заполнялся народом. Зеваки и любопытные сбежались посмотреть, что случилось со всех окрестных дворов. Вездесущие бабки рассказывают версию с неверной женой и ревнивым мужем-лётчиком, который таким образом решил наказать блудливую бабу. Вадим обращается к менту:

– Товарищ лейтенант, пойдемте, наконец, в отделение, а то мне, ещё на лекции надо.

– От лекций сегодня, считай, у тебя освобождение, – ухмыляется в усы ментяра, – вот сейчас выставим оцепление, можно будет и тобой заняться. Плёнку лучше вынуть, тогда, может быть, фотоаппарат верну.

В опорном пункте мы оказались только через час. И вот тут начался форменный допрос:

– Имя, фамилия, год рождения?

…

– Место жительства?

…

– Живёшь на проспекте Дзержинского… Тогда, что делал с фотоаппаратом на Степной?

…

– Учишься в НЭТИ… Сегодня у тебя с утра лекция… Как ты оказался на месте происшествия?

…

– Ты знаком с лётчиком?

…

– С его женой?

…

– С кем ты, черти тебя раздери, знаком в этом дворе? Как здесь оказался?

…

Чёрт, чёрт, чёрт, у меня действительно нет правдоподобной легенды. Если рассказать про перемещения во времени, и меня, и Рогова в психушку упакуют, это к бабке не ходи.

– Товарищ лейтенант, – я начинаю канючить, – ничего я не знал, фотоаппарат я всегда ношу с собой потому, что фотографией увлекаюсь. На Степную попал совершенно случайно. Сегодня погода чудесная. Осень золотая светит над страной, это край советский, это край родной… На лекцию идти не хотелось. Вот и пошел, куда ноги понесли, а они меня почему-то сюда к вам на участок принесли. Тут у вас трах-ба-бах, шум, гам, тарарам. Самолёты падают…

Участковый записывает мой адрес и телефон, место работы родителей, другие личные данные. Узнав, что отец – подпол в областной ГАИ, лейтенант как-то вдруг подобрел. – Ладно, Вадим, дуй на лекции. Если потребуется, мы тебя вызовем.

Это я как-то легко отделался. Даже удивительно, ведь могли и до утра мариновать. Пока бы всё потушили, эксперты всё бы облазили, только бы к вечеру летёха меня бы допросил. Потом написал бы запрос в Дзержинский райотдел, к утру бы только ответили. Как мне повезло, что батя в ГАИ не последний человек.

А Борька и в самом деле не врёт!

ГЛАВА 9. ЧУДЕСНО РУХНУТЬ НА ОПУШКУ

2 октября. Николай Иванович Морозов.

Идея провести недельку в Сибири полковнику Морозову очень понравилась. С огородными делами они с Тоней разделались, в Сибири ни разу не были, а встреча со старым другом обещала много приятных моментов.

– Какой всё-таки Боря умный мальчик, откуда он мог узнать, что мы сто лет, никуда не ездили. – Сказала моя благоверная, когда услышала про наш с Григорием разговор. – И время самое подходящее, уже не жара, ещё не мороз.

30 сентября утром Григорий встречал чету Морозовых в «Толмачёво». Так называется местный аэропорт.

Уже при заходе на посадку заметно, что время выбрали они действительно самое удачное. Как раз в права вступила золотая осень. Как там говаривал Фёдор Иванович Тютчев:

Морозов стоял на балконе и декламировал командным голосом стихотворение великого русского поэта Фёдора Тютчева. Внизу яростная желтизна берез, багряные кудри рябин и клёнов. Всё это под пронзительно голубым куполом неба. Свежий, с серебристой искрой летящих паутинок, воздух немного пьянит. Нет! Пьянит наверное, всё-таки не воздух, а водочка, что они с Григорием уже пропустили за встречу, за друзей, за авиацию…

После ночного перелёта, когда четыре часа внезапно превращаются в восемь, после ледяной «Столичной» под сибирские пельмешки, глаза сами закрываются. Не помогает даже декламация прекрасной лирики. Поэтому гостям срочно устраивают лежанку… и это правильно!

Хозяева в субботу решили устроить экскурсию в своё «поместье». Подумали, что ничего лучше, чем жарить мясо под опадающим золотом осенних берёз, придумать невозможно.

Дачка у Григория, конечно, скромная. Шесть соток и домик из одной крошечной комнатки и веранды. По сравнению с ней «усадьба» полковника – неприлично богатая вилла. Всё-таки два этажа и баня. Однако убогость строений никак не отразилась на красоте местной природы. На мангале из кирпичей был зажарен отличный шашлык и под водочку употреблён.

После пикника Григорий потащил всю компанию в ботанический сад. Он у них рядом с дачкой. Оттуда тайными тропами вышли к главной Новосибирской достопримечательности – знаменитому Академгородку.

– Григорий! Ты решил нас уморить в этих чащобах? Пора остановиться, а то ты вместо добрых гостей получишь два истощённых трупа. Наша очередь вас угощать. Есть в этом очаге научной культуры какой-нибудь ресторан? – Морозов, тяжело дыша, взмолился о привале.

– Николай! Об этом не может быть и речи! – Григорий пытался мне возражать. – Вы наши гости, поэтому милости прошу в «Дом Учёных», там есть ресторан и говорят, даже весьма неплохой. Даже пускают не только учёных, но неучей вроде меня.

– Лейтенант Рогов, что за препирательства со старшим по званию! – Полковник Морозов принял на себя командование компанией. – Приказываю. Оправиться и с песней, строем, дистанция через одного линейного… Шагом… Арш!

6 октября. Новосибирск. Прощальный банкет. Борис.

Почти чернильно-черная, синь холодного октябрьского неба висела над голыми деревьями. В ожидании ударов зимней непогоды, дрожали на ветру ветви берез и тополей. Порывы пронизывающего северного ветра не оставляли никаких сомнений – зима на носу. По сравнению с желто-красным Алтаем, Новосибирск выглядит суровым северным городом.

Завтра утром полковник улетает. Они с отцом уже хорошо приняли на грудь, когда я вспомнил, что за всей этой туристической мишурой, чуть не забыл о главном. Мне же надо с ним обязательно поговорить. Хорошо, что я забежал к Груздевым и передал Алексею Дмитричу письмо во французскую полицию. Если всё пойдёт как надо, то Высоцкий поживёт ещё. В тюряге посидит, но лучше там, чем в могиле.

Сейчас надо брать в оборот полковника. Дальше тянуть некуда, поэтому я иду искать, а кто не спрятался, я не виноват:

– Николай Иванович, мне нужно с вами поговорить! – Я нашёл полковника на балконе.

– Ну, давай поговорим, – тяжело отдувается Морозов. – Папка твой меня за неделю умотал. Спасибо ему, конечно, интересно познакомиться со столицей Сибири, с Алтайской природой, какая там медову…. стоп! я, кажется, опять отвлёкся… Так, о чём говорим?

– Ага, Николай Иванович, что-то родитель вас заездил, – усмехнулся я. – Помните, как мы с вами прошлой зимой хоккей смотрели? Я ещё счёт предсказал.

– Ну и? О чём речь? Вспомнил! Куртку бомбер-реглан я тебе привёз, с тебя 56 рублей…

– За куртку огромное спасибо. Деньги я вам сейчас отдам. Но я сейчас не о куртке. Дело в том, что я вижу странные сны. В этих снах мне открываются некоторые события будущего. Например, слышали про Беленко?

– Который месяц назад в Японии на вынужденную сел?

– Ага, как же… на вынужденную! Сбежал он туда с целью в Америке поселиться и самолёт новый угнал, чтобы заплатить за приём.

– Ты то, парень, откуда знаешь? Напечатали же в газетах что-то про неисправность техники и вынужденную посадку на аэродроме в Хакодате.

– Я же вам говорю! Во сне видел. Я такие сны с информацией уже больше года записываю. Могу рассказать много интересного.

– Болтун ты, Боря, вот ты кто! – Старый лётчик рассердился. – Не люблю я, когда мне так откровенно врут.

– А вы, Николай Иванович, спросите знакомых об этом Беленко. Он как раз сейчас активно интервью американским журналистам раздаёт. Наверняка у вас в авиации знакомые остались.

– Всё, Боря! Больше даже слушать твой бред не желаю. – С этими словами Морозов возвращается к столу и через пару минут оттуда раздаётся лихая песня:

– Лейтенант Рогов, а чего это ты мне подливаешь, а сам не пьешь? Ну и что, что ты хозяин, хозяин должен гостя уважать и пить вместе с ним. Давай по последней тяпнем! И… От винта! Песню они допели, но проснулся полковник Морозов почему-то уже в такси по дороге в аэропорт.

Дома в Москве из кармана куртки выпал тетрадный листок, плотно исписанный печатными буквами:

17–18 октября. В Хабаровском крае пожары в лесах, образуется огненный смерч, который пронесётся от г. Бикин до Комсомольск-на-Амуре. Погибнет 42 чел.

28 ноября. После вылета из «Шереметьево» потерпит катастрофу «Ту-104 Б». Погибнет 72 чел.

17 декабря. В Киеве из-за погоды разобьётся «Ан-24». Погибли 48 человек.

7 января 1977 года. Теракты в Москве. Взрыв в метро.

13 января. В Алма-Ате разобьётся «Ту-104». Причина – пожар двигателя, повлёкший за собой взрыв. Погибнет 96 чел.

15 февраля. В Минводах разобьётся «Ил-18» из Ташкента. Погибнет 77 чел.

25 февраля. Пожар в гостинице «Россия».

Полковник сначала ничего не понял. Только прочитав текст в третий раз до него дошло, что это Борька Рогов подсунул.

– Ядрит твою раскудрит! Вот так финал сибирского отпуска. И что мне теперь с этим делать? К тому же голова болит после вчерашнего – ужас… Ладно, сегодня полечусь, а потом думать буду, что ветераны могут поправить. С пожарами точно ничего не сделаем, а до ближайшей авиакатастрофы время ещё есть.

ГЛАВА 10. КАК ХУДОЖНИК ХУДОЖНИКУ

8 октября. Новосибирский художник Тришин

Дождливым октябрьским вечером на кухне в квартире художника Александра Тришина горит мягкий уютный свет. За окном ветер сечёт стекло ледяными мокрыми розгами. На плите закипает чайник. Воздух пропитан крепким табачным дымом. Женщины в этой семье не выносят дым и по этой причине не присутствуют.

Сегодня к Александру Семёновичу зашёл Ленкин кавалер. Дочка говорила, что он собирается предложить что-то интересное. Они уже скоро час сидят, но всё никак до дела не дойдут. Крутит пацан чего-то вокруг да около. Тришин уже всю кухню задымил.

– Борис, Лена говорила, что ты что-то придумал интересное. Я заинтригован. Может уже достаточно вежливых разговоров ни о чём? Давай, выкладывай!

– Как скажете, Александр Семёнович. – Борис заметно обрадовался смене темы. – Скажите, а часто в Худфонд обращаются с просьбами об оформлении наглядной агитации?

– Ты знаешь, не часто. Крупные заводы предпочитают держать в штате собственного оформителя или даже бригаду, мелкие – ищут всяких леваков. – Тришин немного ошарашен и всё ещё не понимаю, куда он клонит.

– Что, неужели совсем не обращаются?

– Иногда, конечно, бывает, но как Худфондовские расценки услышат, так желание у них пропадает. Не пойму, Боря, к чему ты клонишь?

– Александр Семёнович, есть у меня одна идея коммерческого свойства. Из ваших слов следует, что писать транспаранты, раскрашивать доски почета и ваять лозунги «Слава КПСС» живописцы не любят. Ведь так?

Тришин от такого вопроса давится дымом и начинаю кашлять. Кашель внезапно переходит в приступ смеха. Чтобы прийти в норму, он встаёт и, на правах хозяина, наливает в чашки свежего кипятка. Попал Борисв самую точку. Только сегодня в Союз звонили из Горкома, спрашивали, сколько будет стоить доска почета в центре города.

– Ну, ты и спросил! Какому нормальному мастеру доставит радость «датское»[101] искусство? Конечно, мы от этого отбрыкиваемся по мере сил. Хоть иногда платят за «политику» неплохо. И сделать можно быстро. Но и обмануть могут, сославшись на сознательность и коммунистическое отношение к труду. Тут на кого нарвёшься.

– Вот тут я вам и хочу помочь. Существует много талантливых студентов-архитекторов, готовых за деньги рисовать и красить хоть про КПСС, хоть про НСДАП. Самое примечательное, делают они это хорошо и быстро. Деньгами не избалованы, поэтому готовы работать по низким расценкам, были бы заказы. В общих чертах, Александр Семёнович, идея такая. – Борис аккуратно отодвигает от себя чашку и начинает помогать себе жестами.

– Приходит к вам в Худфонд клиент – Борис изображает пальцами на столе этого «клиента», – и, весь такой важный, говорит, что ему очень надо, например, доску почета «нефтемясорезинтреста». Вы ему – дорогой товарищ, мы с радостью, но стоить это будет стопитсот тысяч рублей. Деньги у вас есть? Показываете ему смету с госрасценками, мол, мы по закону работаем, по-другому не можем. Если его устраивает, то идёте по вашему обычному пути, если нет, то предлагаете обратиться в «подшефный» коллектив. – Борис делает небольшую паузу.

– Борь, подожди, так нельзя! Это же дискредитация работы художника! Демпинг, девальвация и всё такое! К тому же нарушение финансовой дисциплины, а это дело вообще подсудное – Тришин неожиданно для себя начинаю горячиться.

– Александр Семёнович, подождите минуту. Что касается демпинга, то демпингуют самоучки-халтурщики, готовые за бутылку изобразить чёрта лысого. Им деньги и несут, а так будут нести вам и нам, то есть профессионалам. – Борис пристально посмотрел на меня. Нужен теневой коллектив художников-оформителей, нацеленный как раз на массовые объекты. На днях у нас на факультете родился такой. Готовы будем работать даже немного ниже сложившихся в городе расценок, качество гарантирую вполне приличное. Под крышей комитета комсомола, между прочим.

– Так, стоп, не торопись, – Александр Семёнович останавливает поток красноречия пройдохи, – надо ещё проще. Мы с тобой садимся и обсуждаем объём работ, я называю сумму, которую готов буду отдать исполнителю. Дальше можешь делать с ней всё, что хочешь.

– Можно и так. Я вас понимаю, не хочется выпускать контроль над деньгами заказчика? Александр Семёнович, давайте так сделаем первый заказ, а там проанализируем, как получилось и подкорректируем, если не понравится. Тогда и договор составим о сотрудничестве. Неофициальный, просто для взаимного понимания. Правильно?

– Может быть и получится, – Тришин в задумчивости грызёт чубук. – Через месяц праздничная демонстрация намечается, а это «сенокос» у оформителей. Вот перед ней и посмотрим.

Он ещё посидел, размышляя про себя над предложением.

– Да, дело интересное. Стоит попробовать. Но для безопасности сделать надо так – студентов оформлять по всем правилам, подписывать с ними трудовой договор, составлять смету и график, брать подоходный, проводить все операции через счет. Тогда всем выгодно! Студенты получают деньги и опыт работы, Худфонд – деньги и славу, заказчики – наглядную агитацию по более низкой цене, чем через Худфонд.

– Александр Семёнович, посоветоваться с руководством тоже необходимо. Чтобы потом никаких неожиданностей не случилось, чтобы если даже кто кляузу какую напишет, все бы только посмеялись.

– Это ты на все сто прав! – Смеётся Тришин, – художники, они же как пауки в банке… Друг друга сожрать – милое дело.

Ну, с Никольским и Бухаровым переговорить в любом случае придётся. Я, конечно, со своей стороны, распишу выгоды для них, но ничего гарантировать не могу. Они же оба не из архитекторов. Толик Никольский, кажется, имел какие-то неприятности, когда в Сибстрине работал, поэтому перешёл на худграф. С ним могут быть проблемы, а он у нас председатель НОСХа[102]. Подозреваю, что сделает так – нам откажет, а сам однокашников подтянет.

– Может оно и так, но неужели у него столько однокашников, что нам не хватит?

– Да, кто его знает. Я его знаю шапочно, всё-таки между нами разница 17 лет, он ко всем мастерам старшего поколения относится свысока, но поговорить в любом случае обещаю.

– Тогда я вам завтра и позвоню вечером? Хорошо?

– Да, звони, я думаю, завтра всё и решится.

На этой оптимистичной ноте разговор закончился. Из прихожей слышна нетерпеливая возня. Это Леночка исстрадалась в ожидании кавалера.

На следующий день Тришин специально поднялся в мастерскую Никольского и осторожно, не вдаваясь в детали, рассказал сермяжную суть. На удивление, Толик отнёсся к этой мысли благосклонно.

– Семёныч, идея мне нравится. Я думаю, что из архитектурного и с худграфа можно команду набрать. Конкурс провести для первичного отбора и привлекать по мере появления заказов. – Толик, вытер руки об испачканное краской вафельное полотенце. – Чай, кофе, пиво, водка? Присаживайся, Семёныч, потолкуем о делах наших скорбных.

Похоже, что Анатолий уже успел с утра остограмиться, но к счастью, не до потери памяти, поэтому такой лучезарный. И хорошо! Главное, чтобы не забыл, что принципиальное согласие дал. Детали потом, когда первый блин комом пойдёт.

Вечером, едва Тришин успел добраться до дому, как юный деляга уже напомнил о себе:

– Александр Семёнович, здравствуйте! – чувствуется, что парня так и распирает любопытство, но он сдерживается, – Сложился ли разговор с вашим руководством?

– И тебе, Боря, не хворать. – Мастер кисти и холста говорит солидно и весомо, – Никольскому твоя идея понравилась, особенно, когда я назвал её авангардной. Он же сам себя провозгласил авангардистом-соцреалистом. Короче, принципиальное «добро» получено.

– Тогда какие у нас следующие действия?

– Да какие тут могут быть действия? Сидим и ждём, когда придёт заказ. Как только что-нибудь появится, я тебе сообщу. А там по ситуации. – Он протягиваю трубку, вертящейся рядом дочурке и в пол уха прислушиваюсь к тихим звукам разговора.

– Привет, милашка! Как ты? Гулять сегодня пойдём?

Нет, каков ловелас! Моя Леночка уже милашка… Растут детки, так не заметишь, как внуки появятся…

– Да, ну, тебя, дурачок! Сейчас оденусь, жди внизу у подъезда. – Лена кладёт трубку, и, повернувшись ко мне, строго так заявляет:

– Папа, между прочим, подслушивать не хорошо!

– Что подслушивать не хорошо, я в курсе, но дело касается любимой дочи. Вот будут у тебя детки, тогда поймёшь.

– Папочка, я не тороплюсь, не пугайся, всё под контролем! – Ленка чмокает отца в нос и исчезает в комнате.

На следующий день. Мастерская Анатолия Никольского

Анатолий Николаевич Никольский – живописец, график и акварелист торопился в мастерскую, расположенную на четвертом этаже под самой крышей старого дома на Богдашке. Вчера он беседовал с одним из патриархов Новосибирского Союза Художников, Александром Тришиным. Заслуженный работник искусств РСФСР, любимец местного бомонда и театральных кулис. Этот старый пень, почему-то считает себя импрессионистом, нашёлся тоже – житель Монмартра… В беретике, с бородкой и длинном красном шарфе всегда. Настоящий художник, блин.

Однако вчера он предложил действительно интересную форму работы. Я сразу понял, что на этом предложении можно будет заработать не только деньги, но и славу передового прогрессивного организатора. Конкурс, если его правильно организовать, это же поистине золотое дно! Можно же договориться и с жури, и с конкурсантами. Можно сделать участие в конкурсе платным…

От грядущих перспектив Никольскому, несмотря на осенний пронизывающий ветер, стало жарко. Он почувствовал жгучее желание вдарить по девственно чистому пространству загрунтованного холста острым как бритва красным кадмием, солнечно-жёлтым стронционом и отметелить всё газовой сажей. При этом совершенно наплевать на сюжет, на натуру, на композицию. Главное выплеснуть избыток вскипающих эмоций! Только цвет, только колорит! Ну и водочки грамм сто для настроения!

Так в Новосибирске родился ещё один абстракционист. Но это совсем другая история…

17 октября. Тришин в кабинете председателя Худфонда.

Не прошло и недели с памятного разговора про искусство в стиле агитационной халтуры, как наклюнулся первый заказ. Председатель профкома Октябрьского кирзавода слёзно просил помочь в оформлении машины для демонстрации на 7 ноября. Денег у них не густо, это не «Сибсельмаш», и не «Радиозавод». Поэтому госрасценки не потянут. В штате художник у них тоже не предусмотрен, а оформлять праздничную колонну надо. Договорились, что товарищ приедет завтра после работы, чтобы не торопясь всё обсудить.

Как только кирпичный профбосс положил трубку, Тришин позвонил Борису. К счастью, тот оказался дома.

– Борис, ты завтра, во сколько можешь в Худфонд подъехать? – взял я сразу быка за рога.

– У меня четыре пары, полчаса на дорогу. Значит, не раньше четырех. Да, к четырём я точно смогу. Это нормально?

– Давай лучше к семи. Кирзавод хочет заказать оформление колонны к демонстрации. Лозунги и транспаранты у них есть, а вот нахлобучку на грузовик надо будет придумать. Делал у вас кто-нибудь что-то подобное? Здесь ведь не только надо придумать, но и сконструировать, чтобы всё было прочно. Есть у твоих друзей такой опыт?

– Я завтра узнаю. Александр Семёнович, как вы думаете, мы за полчаса управимся? А то мне завтра к восьми на работу. Я же тут «ночным директором» подрабатываю. Завтра дежурство.

– Думаю, что успеешь, в крайнем случае, я тебя отпущу, сам всё решу.

– Это как раз не вопрос, я же знаю, что вы честный человек и не обманете бедного студента. – Следует секундная пауза, Я думаю, что разговор окончен, но Борис продолжает:

– По деньгам вы уже о чём-то договорились? Мне же надо будет мужиков как-то ориентировать.

– Пока нет. Я вообще не помню, чтобы через Худфонд подобные заказы проходили. Думаю, что просить надо не меньше тысячи.

– Хорошо, вроде не плохо. Так и будем ориентироваться.

В приподнятом настроении Тришин едет по сумеречному городу в мастерскую. Его ждёт незаконченное полотно. Незаконченное, потому что его не хочется заканчивать. Это же такое тонкое удовольствие ощущать скольжение кисти по холсту, наблюдать яркий трепещущий мазок, чувствовать, как в душе просыпаются воспоминания о прекрасном крае под названием Гурзуф. Сразу на языке появляется вкус кокура, в ушах – звук морского прибоя и крики чаек, шёлк женской кожи под пальцами. Удивительное блаженство промозглым ноябрьским вечером с помощью кистей и красок воскрешать эти чудесные мгновения. Ах, как же хороша была та брюнеточка…

18 октября. Владимир Гайданский. Сибстрин.

В кабинете рисунка на третьем этаже шторы задернуты почти всегда, чтобы свет с улицы не мешал выставленному освещению учебных натюрмортов.

На плоском параллелепипеде стоят гипсовые геометрические тела – конус, куб и шар, рядом лежит шестигранная призма. Все фигуры довольно старые, немного побитые, сильно заляпанные студенческими пальцам. Сверху на композицию падает ярких свет двухсотваттных ламп софитов. Направленный свет уничтожает тени, как собственные, так и падающие. Задача – отследить и изобразить перспективные сокращения граней. Скукота страшная! Если бы не Людвиг Карлович, то можно было бы и немного вздремнуть, опершись о мольберт. Вон, Мельников уже ухом рисует. Гайданский тычет его карандашом в бок. И сдавленным шёпотом ему в ухо:

– Не спи! Замерзнешь!

Мельников открывает глаза и также сдавлено в ответ:

– Отвали, Годик, я не сплю, я так перспективу строю…

– Ну-ну! Знаю я такие перспективы.

На перерыве подваливает к нему второй Борька, тот который Рогов. Весь такой деловой и дико серьёзный. Так и хочется ему саечку[103] сделать. А Рогов начинает:

– Вова, есть тема, как заработать много денег. Тебе интересно?

– Деньги, это интересно, денежки я люблю. – Годик поднимает взгляд и смотрит поверх очков – Что делать надо?

– Кирзаводу надо оформить автомобиль для демонстрации. «Буханку» с трех сторон надо будет закрыть, а над крышей какую-нибудь фанерную фигню придумать. Всё покрасить в красный цвет, расписать лозунгами, ну вот как-то так. За сколько бы ты взялся всё это дело соорудить? Заводские не знают, сколько это может стоить.

– Фанера, брусок, краски, кисти – за мой счёт?

– Да, заказчик не хочет вообще с этим возиться, но пустим отдельной строкой. Как же это называется? Забыл я. Когда на свои деньги покупаешь, а потом бухгалтерия тебе их возвращает.

– Это называется – «приобретение по копии чека» – напоминает Годик. – Тогда, как раз получается, что не за наш счёт, а за счёт заказчика. За наш, если бы всё входило в одну сумму. А так без учета материалов я думаю, за три косаря можно бы и взяться.

– Годик, ты что!? За три! тысячи! – Борька от удивления аж глаз выпучил.

– Косарь это не тысяча, это сотка, молодёжь безграмотная, всему вас учить надо. Тысяча это «штука» или банковская упаковка из ста червонцев.

– Триста это нормально. Буду говорить с клиентом, исходя из этой суммы. Только, Годик, давай, ты не будешь трындеть на эту тему, а то у нас в стране такой подход не поощряется, мягко говоря.

– Ладно, молчок, зубы на крючок – он жестом показывает, как зашивает себе рот.

Тут же Линерт призывает нас к порядку, а Рогов возвращается к мольберту. Он почему-то любит рисовать стоя. Товарищи по группе не понимают, что за радость четыре часа на ногах стоять. Большинство старается занять сидячие мольберты.

Мысли о возможном заработке не покидали Гайданского целый день. Он еле дождался утра, прибежал раньше всех на историю искусств. В то время, как Борька, гад, появился только на перерыве. Поманил меня пальчиком, и мы разместились за последним столом.

– Всё на мази! Договорился на 350, но придётся оформить трудовой договор на меня. Из этих денег 13 % подоходный, из оставшихся 10 % мне, 10 % мужику, который от завода заказ курировать будет. Тебе остаётся 240. Согласен?

– А что нельзя включить все эти проценты в общую сумму? – Годик изображаю возмущение. – Надо внимательно считать, а ты, наверное, только подоходный прибавил и на этом успокоился. Так?

– Нет, не так! Я зарядил для начала вообще четыреста, но пришлось согласиться на триста пятьдесят. Тут уж так, либо ты получаешь двести сорок, либо ничего не получаешь. Жадничать не хорошо, как наш Павлов говорит, – и ухмыльнулся хитро. У-у-у! Деляга!

– Да, согласен я и на эти копейки. Когда аванс будет?

– Прямо завтра. Я тебе скажу куда подъехать, там договор напишешь, аванс получишь и вперёд. Только хорошо надо сделать! Обязательно, перед тем как в материале воплощать, мне эскизы покажи.

– Да, ну тебя нафиг, кто ты такой вообще? Нет уж, давай ты не будешь лезть в мою кухню. Знаешь сколько я таких демонстраций уже нафигачил? Ты же ещё ни одной халтуры не сделал так, что давай адрес и не учи отца и баста.

– Годик, учти, если сорвёшь, больше заказов не получишь.

– Ну и фиг! Напугал ежа голой жопой! Всё будет чики-пуки.

Через две недели во дворе заводоуправления «ЗСМ-7» можно было наблюдать странное сооружение в виде большого красного «кирпича» с белыми крупными рублеными буквами: – «Слава Великому Октябрю», углом в большой «кирпич» врезан белый поменьше, типа – силикатный. Грани украшены панно из черно-белых крупнозернистых фотографий, солдат, матросов, красногвардейцев. В целом смотрится неплохо.

Короче, Вовик Гайданский молодец!

ГЛАВА 11. НАША РАЙОННАЯ ДАЦЗЫБАО

20 октября. Владимир Каплин. Дзержинский райком ВЛКСМ.

К осени 1976 года Володя Каплин сделал карьерный рывок. Во-первых, он защитил диплом и получил звание «инженера-экономиста АСУ». Теперь его на кривой козе не объедешь! В Дзержинском райкоме его с табуретки инструктора двинули в кресло заместителя завсектора пропаганды. Понятно, что комсомол это тупиковая ветка и через пару лет надо будет переходить на партийное направление, но делать это с более высокой должности всегда проще.

Каплин шёл по коридору старого здания, погружённый в мечты и грёзы. Что-что, а мечтать он любил. Особенно хорошо мечталось на тему карьерной лестницы.

– Надо в этом году в партию вступить. Владимиров наверняка мне рекомендацию напишет. Кто вторую даст? Вопрос пока открытый. Может тот мужик из Райкома, что тоже агитацией занимается. А что? Он вроде не занудный, я ему плохого ничего не сделал… Нет, всё-таки это дело не этого года, а скорее следующего. Вот после Нового Года и начну. Под это дело хорошо бы еще с какой-нибудь инициативой выступить. Может всё-таки двинуть газету? Газета это сильный ход…

Надо Рогову позвонить… Паренёк всё-таки здорово помог. Узнаю, что у него нового, может он мне что-то полезное посоветует.

С персонального телефона он набрал номер Рогова.

– Борька, тебя к телефону, – раздаётся девчачий крик в трубке, – опять Каплин хочет с тобой поговорить.

Через минуту в трубке раздается знакомый ехидный голос:

– Здравствуйте!!! Борис Григорьевич вас внимательно слушает.

– Боря, ты это…, давай…, дурака то не валяй, – Вова без долгих предисловий рвёт с места в карьер. – Когда сможешь в райком подъехать. Я принципиальное согласие у Первого получил.

– Согласие на что?

– Забыл что ли? На организацию молодёжной газеты в нашем районе. Ты – главный редактор.

– Завтра у меня ночное дежурство, а вот послезавтра, пожалуй, смогу тебя навестить и выслушать твои предложения. Но сразу скажу, ни о каком редакторстве не может быть и речи! Ты что, совсем не в курсе, что такое работа редактора? Тут нужен матёрый волчара. Кроме того, мне ещё и учиться надо, и работаю я по вечерам. Так что, встретиться поболтать о высоком, это, пожалуйста, а в редакторы ищи кого-нибудь другого.

– Вот и ладушки! Тогда до послезавтра. Всё! Бывай! – Каплин в досаде бросаю трубку. – Что за детский сад, честное слово! Ему предлагают интересную, перспективную работу, а он морду воротит! – даже как-то обидно. Вот так заботишься обо всех, бегаешь, как белка в колесе, а тебе в ответ – идите на хер, товарищ!

Впрочем, Борьку он всё-таки подловил! Он же пообещал, что прикинет, а это уже неплохо.

Дзержинский райком ВЛКСМ. Кабинет Каплина. Рогов.

Выполняя обещание, я набросал план содержания районной комсомольской многотиражки. По контенту всё просто. Интервью в каждом номере с каким-то «важняком» нашего района. Начать надо, конечно, с райкома Партии, дальше в разнобой, то рядовой гражданин, то руководитель. Обязательно с портретом респондента.

Обзор рынка труда района – в обязательном порядке, поэтому рубрика профориентации – в каждом номере. С указанием всех ништяков, которые получает работник: зарплата, премии, путёвки, шансы на получение жилья.

Что там нашей молодёжи ещё интересно?

– Спорт. Краткий обзор по всем спортивным событиям района, репортажи с местных соревнований. Портреты победителей. Поздравления и интервью с ними и их тренерами. Турнирные таблицы по главным мировым и отечественным чемпионатам. Ещё расписание занятий секций в спортклубах района. Это обязательно.

– Кино и прочая культур-мультур. Обзор новинок с краткими опросами зрителей. Какие-то рассказы из жизни звёзд. Сплетни всегда пользуются спросом. Помнится в школе это хорошо зашло.

– Мода. Небольшая рубрика с рисунками модных силуэтов.

– Несколько непостоянных рубрик – репортажи, журналистские эссе, фельетоны. Может быть, стоит иногда перепечатывать нашумевшие статьи из центральных газет, чтобы спровоцировать обсуждение. Да! Обязательно надо давать сводку УВД о раскрытых преступлениях.

Вокруг газеты можно организовать дискуссионный клуб с трансляцией заседаний по радио. Аналог ток-шоу из двадцать первого века. Таким способом закладываем зерно для будущего выращивания на нашей почве современных форм агитации и пропаганды. Свою бы телестудию создать. Всё-таки печатное слово это умирающая форма, как её не раскручивай, она всё равно будет уступать ТВ.

Тираж большой не нужен. Лучше, чтобы газетка стала дефицитом, тогда ценность её повысится.

…

– Ну, ты даёшь! – сказал мне Каплин, как только закончил читать мою краткую записку о возможном содержании будущей районной газеты, – где мы столько корреспондентов найдём, чтобы всё это воплотить? Ты же отмажешься, скажешь, что тебе учиться надо, что работаешь, еще какую-нибудь залепуху придумаешь. Я тебя знаю. Где искать авторов всех этих штучек?

– Вова не мельтеши! Во-первых, газета – твоя, ты просил идеи? Я тебе их принёс. Как воплощать, как авторов привлечь, думай сам. Ты всё равно будешь начальником.

– Что я во главе, это не обсуждается, – Вова важно поправил узел темно-синего галстука и принял позу киношного бюрократа. – Ты, товарищ, назначаешься ответственным за редактуру и за персонал, а я на себя возьму пробивание печатных мощностей и финансирования издания. Ты же всё это не потянешь? Правильно! Вот, если райком привлечь, то с деньгами проблем не будет. Несколько ставок с минималкой по отрасли получить вполне реально. Построчные гонорары тоже поначалу никто оплачивать не собирается, но шанс такой есть, если орган себя проявит. Кроме того я помещение для редакции уже приглядел, причем прямо здесь в райкоме, чтобы далеко не ходить. Пошли, я тебе покажу. Правда, надо мусор всякий выгрести, но это пустяк, устроим комсомольский субботник с торжественным товарищеским обедом…

– Ага, с блекджеком и шлюхами… – тихо себе под нос бурчу я, – Вова, на меня не рассчитывай. Я же тебе говорил, – только генерация идей. Может быть отдельные статейки, интервью, очерк в крайнем случае. Остальное должен делать профессиональный редактор, с реальным опытом работы, со знанием издательского и типографского дела…

– Чего ты там про шлюх бормочешь? – прерывает поток красноречия молодой бюрократ, – никаких шлюх! никакой порнографии с эротикой! Всё должно быть в духе морального кодекса строителей коммунизма. А про главного редактора, наверное, ты прав. Буду думать. Редакторы на дороге не валяются, как и собкоры со спецкорами.

– Тогда вот тебе идея: – на все очерки, статьи, фельетоны объявляй конкурсы в старших классах с премиальным фондом. Школьник, он же человек безденежный и бесправный, любой копеечке рад. Я думаю, что только из нашей 82 школы можно будет набрать материала на год вперёд. Особенно если с Ангелиной, русачкой нашей, договоришься.

– Идея годная! Вот ты ей и займешься, тем более что в родной школе, ты всех знаешь.

– Вова, не заставляй меня прибегать к грубому обращению, я же уже сказал тебе, в каких пределах ты можешь на меня рассчитывать. В школу сам сходи, там к тебе хорошо относятся.

Они спускаются в подвал по пыльной лестнице. Каплин возится в замке, и после некоторых усилий дверь поддаётся. Из тьмы подвала, как из подземелья тянет сыростью, плесенью и мышами. Вован шарит рукой по стене в поисках выключателя и, наконец, свет тусклых лампочек озаряет мрачные своды. Каплин страшно горд сноровкой, смекалкой и сообразительностью.

– Вова, а у тебя с обонянием совсем плохо? – обрывает его процесс самолюбования Борис.

– С какой целью интересуешься? – вопросом на вопрос отвечает товарищ. – Ну, пованивает немного, это ерунда, привыкнем.

– Ты, Володя, так не шути. Отравление спорами плесени, это тебе не простуда какая-нибудь. Это ведёт к астме, пневмонии, синуситу, к внутренним кровотечениям, и даже эмфиземе легких. Тут просто косметическим ремонтом не отделаешься, надо обеззараживание проводить, причём всего подвального помещения. Эти споры с теплым током воздуха поднимаются наверх, и вы там в своих кабинетах зарабатываете неизлечимые болезни.

– Умеешь ты обрадовать! Откуда только всё это знаешь? Раз смог меня напугать эхвиземами всякими, то и я смогу Первого припугнуть, чтобы деньги на ремонт выделил. Сколько денег потребуется, как ты думаешь.

– Мне-то откуда знать? Если ты план покажешь с размерами с отметками, с коммуникациями, то вечером я подумаю, и завтра тебе смогу что-то сказать. Сейчас мне даже общие объёмы не известны.

– Где ж я план найду?

– Тут два пути. Ты обращаешься в канцелярию или в архив, не знаю, где у вас хранятся документы, и находишь там инвентарный план здания. Там должен быть и чертеж с размерами. Если такового не обнаружится, то придётся раскошеливаться на обмерные работы. Обмеры я могу за деньги сделать.

– Здание построено двадцать лет назад, что там может сохраниться при нашем бардаке? – Вован уже почувствовал запах денег. – Я буду пробивать обмеры. Сколько возьмёшь?

– Думаю, что пятьдесят рублей мне хватит. Тридцать рублей аванс и двадцать после сдачи чертежей.

Еще вопрос! Противогаз или респиратор у вас тут найдётся?

– Этого добра тут навалом, объект же режимный. У нас у каждого в столе лежит противогаз. Мало того, его состояние регулярно проверяют. Тебе дать поносить? А деньги… Ладно уболтал ты меня, чёрт языкатый. Пошли, выдам тебе деньги. Пока из своих, на что не пойдёшь, ради ускорения процесса. Потом начальство уговорю на капремонт. Вы дефектовки[104] составить сможете?

– И дефектовки и процентовки, всё сможем, – вру я не краснея. – Дѐбит-крѐдит, опись-прóтокол, сдал-принял, всё как в банке…

ГЛАВА 12. ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО – ХАЛТУРА

12 ноября. Подвал Дзержинского райкома. Павел Сарманович.

В субботу, сразу после третьей пары, мы, то есть я и оба Борьки спустились в комсомольские катакомбы. Тусклый свет сороковаттных лампочек едва разгонял подвальную темень. Сторож открыл нам дверь, но спускаться с нами вместе не стал.

– Что я в этом погребе забыл? – объяснил он. – Как закончите, поднимайтесь, если меня не будет здесь, постучите по столу погромче. Чайку попьём, если водки не нальёте.

В подвале прохладно, сыро и пахнет плесенью. Редкие лампочки светят тускло, но риски на рулетке различимы.

– Паша, держи рулетку крепче! Не опускай! – Рогов командует как заправский бригадир. – Борь, пиши – четыре тысячи четыреста восемьдесят пять до проёма, высота проёма в чистоте две тысячи пятьдесят, ширина проёма по опанелке – ровно восемьсот, толщина стены двести восемьдесят…

– Это что всего по пятнадцать миллиметров штукатурки? – мне кажется это странным, – я думал, штукатурки тоньше трёх сантимов не бывает. Там же дранка внахлёст…

– Ничего удивительного, – помещения же подвальные.

– Мужики, кончай болтать, время к вечеру, а работы ещё навалом.

– Брось, Борь, сделали же почти всё, сейчас коридор пройдём и шабаш!

– Паша, ты забыл, что нам ещё надо будет вычертить планы и развертки по всем помещениям. Ты в комнатах отмечаешь, где какие трубопроводы проходят?

– С тобой забудешь. Всё время уходит на все эти грязные трубы, уделался я тут с вами как чушка. Хрю-хрю. – Я издаю поросячье похрюкивание.

– Что уделались, это не страшно, зато получим солидный заказ. Можем сами сделать, а если не потянем, можем сдать её за десять процентов. Клиент заинтересован со мной работать, поэтому платить будет исправно.

– Солидную, это сколько? Ты и в расценках разбираешься? Я, например, нет. – Мельников переходит к теме финансов.

– Не, Борь, я тоже сейчас сказать не могу, но у нас в институте полно специалистов. Пять рублей заплатим какой-нибудь «экономистке». Она нам за день посчитает. Для стартовой цены накинем процентов пятьдесят и от этого торговаться начнём.

– Борьки, кончайте базарить, работать надо. – Я перебиваю болтунов. – Давайте сегодня хотя бы обмеры закончим, а завтра вычертим. Кто-то из вас уже подумал, как работу делить?

– Паш, что там делить? Пара листов двенадцатого формата[105] с планами. Листа четыре с развертками, плюс расчёт объёмов. Логично бы и разбить на троих. Например, я планы могу взять, Борис, развёртки, а ты объёмы? – Рогов отвечает не задумываясь.

– Давай не так! Я возьму развёртки, там ничего считать не надо. Борька, ты как на счёт того, чтобы планы вычертить?

– Могу и планы, мне по фигу, – Мельников флегматичен.

– А тебе, товарищ провидец из будущего, поручим расчёты. К понедельнику успеем. Сейчас давайте, пацаны, поднажмём, чтобы через часок с этой хернёй закончить. Что-то меня уже заколебало.

Собравшись с остатками сил, мы за полчаса завершаем «полевые», – первый совместный проект братьев Сармороговых[106].

14 ноября. Кафедра экономики строительства. Рогов.

Тук-тук-тук – я стучу в дверь кафедры ЭС. – одновременно, заглядывая внутрь. В комнате никого не видно, хотя свет горит. Я вхожу и верчу по сторонам головой.

Из-за шкафа раздается звонкий девичий голос:

– Молодой человек, кого-то ищите?

– Мне бы проконсультироваться по вопросу ценообразования в строительстве. Вы не могли бы мне помочь?

Из-за перегородки, отделяющей лаборантскую, появляется высокая, стройная девушка с удивительно большими глазами. Волосы цвета соломы пострижены в каре. На ней полосатая кофточка аппетитно обтягивает высокую грудь, попу – болгарские джинсы «Рила».

– Что конкретно вас интересует, молодой человек, – девушка с интересом меня разглядывает и представляется в свою очередь – Тамара Викторовна, ассистентка при кафедре.

– Тамара Викторовна, тут дело такое, – мне трудно оторвать взгляд от её груди, но я старательно отвожу взгляд, – мы с друзьями подрядились сделать проект капитального ремонта. Хотелось бы узнать, сколько может стоить такая работа. Заказчики серьёзные. Хотят, чтобы всё было официально и без двойной бухгалтерии. А нам важно в цене не прогадать. – Глаза предательски опускаются вниз.

– Прежде всего, нужен проект с посчитанными объемами работ. Чертите, считайте объёмы, несите мне, я осмечу. Если в команду возьмёте, то и денег много не спрошу. Я ещё и маляром могу. Четвёртый разряд, между прочим. Возьмёте?

– Как же можно отказать такой красавице, Тамара Викторовна? И маляр четвёртого разряда, и сметчик, и всё в одной! – Про сиськи четвёртого размера я упоминать не стал.

– Значит договорились, – Тамара кокетливо склоняет головку. – Для друзей я Тома.

– Мужики, у меня классная новость! – заявляю я Борьке с Пашкой на второй паре, – в нашей бригаде уже есть сметчик-маляр. Очень красивая деваха. Ассистент на кафедре экономики строительства. За недорого посчитает смету. Сегодня я закончу с объёмами, а завтра выдам ей. У вас как с вычерчиванием?

– Если такое дело, то я к вечеру закончу. – Мельников раздухарился. – Завтра принесу.

Павел тоже согласился поднапрячься. Хотя и ворчал, что надо ещё раз ехать, что не домерили какие-то углы, ещё чего-то. Мы с Мельниковым быстро его убедили, что блох ловить на этом этапе совершенно ненужно.

ГЛАВА 13. МЫ ВЕРИМ ТВЁРДО В ГЕРОЕВ СПОРТА

14 ноября. Каток во дворе Вадика Сеновалова. Сеновалов.

В воскресенье в нашем дворе, нах, наконец-то залили каток. Дворник притащил старые хоккейные ворота и установил их. К завтрашнему семинару по матану[107] я вроде, нах, подготовился. Можно пойти свежим воздухом подышать. Ещё лучше сблатовать мужиков погонять мячик по свежему льду. Ещё накатим по стаканчику «смородиновки» и сам чёрт нам обдымахт.

– Олег, пошли в футбол играть, нах, у нас во дворе каток залили. Сейчас я Рогову звякну, подгребёте, нах, и мы часок попинаем. Энергия, здоровье, движение, бодрость духа грация и пластика…

…

– Да, нах, завтра встретишься, никуда твоя Танюха не денется…

…

– Всё, подходи быстрее. Я Борьке звоню.

Этот крендель был дома и согласился сразу. Мало того, он и подошёл уже через десять минут, я ещё собраться не успел.

– Держи, – говорю, – вот тебе мяч, вот насос. Давай, качай, пока я буду одеваться. Смотри, чтобы прыгал хорошо!

Борька ловко распустил шнуровку, немного её ослабил, натянул на патрубок трубку камеры, и уже через пять минут мяч упруго подскакивал у него на ладони.

– Гляди ка, нах, и трубку внутрь спрятал… Ловко! – Я свысока снисхожу до похвалы. Всё-таки хорошо иметь высокий рост. Остальные автоматически где-то внизу вошкаются. А что? Так ведь оно и есть.

– Что-то Ракита задерживается… – Борька звонко бьёт мячиком в пол, – может, я ему позвоню?

Только сказал, как затрещал дверной звонок.

В серой кроличьей шапке и чёрном полушубке на пороге стоит наш друг.

– Вадик, у тебя чего-нибудь вмазать[108] найдётся?

– Олег, у меня предки дома. Уже, выходим. Секунду постойте на лестнице, я винца вынесу, – я беру командование в свои руки. – Давай, ты первый, нах, Борька за тобой.

Сам тем временем пробираюсь в залу. Осторожно откупориваю двадцатилитровую бутыль и нацеживаю большую кружку, которая у меня припрятана в уголке за сервантом.

– Эх! Хороша смородиновка! – Олег прищёлкивает языком, сделав приличный глоток. – Как там ледок?

– Сегодня весь день минус пятнадцать, поэтому должен крепость набрать, да и мы не на коньках играть будем. Нас трое, поэтому бьёмся каждый за себя. Кто мячик в ворота протолкнул, тот очко заработал. Всем понятно? – Все пояснения я выдаю уже на ходу.

Мощным пыром отправляю со всей дури мячик на лёд. Потом ору во всю глотку:

– Кто со мной тот герой! – и бросаюсь на поле.

Пацаны не отстают, и скоро мы уже толкаемся изо всех нерастраченных за день сил вокруг мяча. Наконец, мне удаётся отобрать мячик у этих придурков и запузырить его в сторону ворот. Подправить не позволяет толчок сзади. Это Рогов, гад! Врезался в меня и свалил в сугроб.

– Ну, держись, нах! – быстро вскакиваю и разбегаюсь, чтобы отомстить. – Сейчас я тебя припечатаю, нах!

Тем временем Олег спокойно щёчкой направляет мячик прямиком в ворота. В такой игре лучше не заниматься мстями и подкатами. Я достаю мячик из сугроба и веду его к воротам. Разбег, удар, мяч летит как пушечное ядро. Есть! Я сравнял счёт с Ракитой.

– Мальчики, а можно к вам присоединиться, – вдруг слышится знакомый девчачий писк. Наташка Фомина, известная в нашем классе, как Фомка. Она в курточке и в лыжных ботинках стоит на сугробе и машет руками, чтобы привлечь внимание.

– Наташ, мы парни суровые, – я мужественен и сдержан, – нецензурно материмся, грубо толкаемся, пинаемся, мячик у нас жёсткий, может в лицо прилететь. Не девочковое дело – в таких делах участвовать.

– Вадик, я тебя не узнаю, – Наташка выпучила на меня круглые чуть навыкате глаза, из-под вязаной шапочки мило рассыпались по плечам светленькие кудряшки – с каких это пор ты начал так книжно выражаться? И потом, что я мата никогда не слышала? Давай, лучше команду сделаем. Мы с тобой против Борьки и Олега? Или сыкотно?

Брать в игру девчонку, если честно, не хочется. Это же совсем не тот коленкор. Это придётся играть с оглядкой, и вообще…

– Ну, мальчики, ну что вам стоит? – Продолжает Фомка канючить, заметив мои сомнения. Она догадалась, что я здесь лидер, и будет так, как я решу, – я буду внимательно играть, даже могу на воротах… Хотя всё-таки хотелось бы побегать. С вами же лучше, чем просто по двору одной бродить…

Девочка упирает кулачёк в бок и в упор таращится прямо мне в глаза. Ладно. Пускай, играет, нах. Думаю, всё равно она долго не выдержит.

Пацаны тоже настроены благодушно. Теперь играем пара на пару. Борька с Олежкой против меня. Фомку я попросил держаться у ворот, но под мячик не лезть. По сути, я один против двоих. Ничего! Прорвёмся!

Сначала эти два гада ловко меня растягивали, играя в пас. Но потом Фомка немного приноровилась, и втолкнуть мячик в ворота стало уже труднее. Ей даже удалось однажды захерачить его почти до ворот соперников. Как же я рванул! Это был настоящий бросок тигра. Никто мне конечно же помешать не мог, и плюху я закатил в пустые ворота.

Час такой игры выжал из нас все соки. Первым сдался Олег.

– Всё мужики, больше не могу, что-то у меня бок колет – он схватился за правый бок и наклонился вперед. – Печень, наверное. Хватит, на сегодня, как бы с панкреатитом не свалиться.

– Спокойно, – Борька хлопает Олега по спине, – никакой панкреатит тебе не грозит. Это с непривычки. Нагрузка резкая для тебя сегодня. Сейчас обеими ладонями надави на место, где колет, вдохни медленно и глубоко, потом выдохни и убери руки. И так пару раз.

– Борька, – а ты откуда это знаешь? – спрашивает Фомка.

– А он у нас вообще много чего знает, даже слишком, его убивать пора – Я как всегда остроумен. – На могиле написать: – «Он слишком много знал».

Борька вдруг шепчет мне на ухо. – Иди Наташку проводи, да ушами не хлопай, она к тебе неровно дышит. Пользуйся моментом.

Олег с Борькой отправляются по домам, а я иду проводить Наташку. Идти нам не далеко. Только улицу перейти. Через пару минут мы уже у дверей её подъезда.

– Вадик, спасибо, что не прогнал. Мне такой футбол на льду понравился. Хорошо поиграли, правда? А когда следующий раз?

– Да, действительно, здорово побегали. Я даже взопрел. Смотри, какой горячий, – я беру её ладошку и засовываю себе запазуху.

– Слушай, Вадик, а давай ко мне пойдём, чаю попьём? У меня мама сегодня в ночь, не хочется весь вечер одной куковать.

– Здорово! Пошли, конечно. Наташ, а ты где учишься?

– В НИИЖТе на экономическом. А ты в НЭТИ, я знаю.

Так мы стоим и болтаем перед подъездом минут пять. Пока Фомка вдруг не хватает меня за рукав и тянет в подъезд.

Через пять минут мы уже у неё на кухне. Интересно, куда сегодняшний вечер меня занесёт?

– Вадик, а помнишь весной, когда ты фотографии печатал, я к тебе приходила, приносила стихи, что девочки сочинили?

– Конечно, помню, – отвечаю ей в тон, а сам вспоминаю. Действительно, приходила, мешалась, часит фоток пришлось, помнится, допечатывать…

– А ведь я тогда не просто так приходила…

– Ага, помню, приносила стишки для альбома.

– Какие вы всё-таки парни тупые, – таинственно улыбается Фомка. – Мне же с тобой пообщаться хотелось. Ты такой классный!

Чем дальше, тем мне становится непонятнее, как перевести разговор в горизонтальную плоскость? А то сейчас чай допьём, и надо будет сваливать. Вдруг у меня появляется светлая мысль:

– Наташ, Ты как смотришь, чтобы попробовать отличного винца? Давай, я чуть-чуть из дома принесу.

– А давай, мамы до утра не будет. Устроим пьянку!

– Да какая, нах, пьянка? Хорошего винца пригубим, чисто в дегустационных целях… Мама делает отличное вино из смородины, ликёрной крепости, – я натягиваю полушубок и последнюю фразу заканчиваю уже внизу.

Тайком от предков, нацеживаю пол-литра вина, хватаю бобину с подходящим музоном и бегом обратно. Дальше пошло уже проще. Наташка тоже без дела не сидела, откуда-то появились пирожные, ароматный чай и главное – розовое платьице в белую полоску. Последнее меня обрадовало больше всего. Я представил, как запускаю лапы под подол. Ух! Кровь заиграла в жилах, нах…

На столе в простых стеклянных фужерах рубиновым цветом играло вино, лёгкий аромат смородинового листа напоминал о лете, Крис Норман сладким голосом выводит:

Поцелуи становятся всё более долгими и глубокими. Мои руки уже беспрепятственно гуляют по Фомкиным формам. Она только хихикает и ненастойчиво пытается переместить мои грабли с попы на талию. После третьего фужера, я как бы невзначай выключаю свет, и наша возня переходит на диван…

Комната освещается только уличными фонарями и светом фар редких ночных машин. Фомка спит, смешно посапывая у меня на плече. Первый блин, можно сказать, удался, хотя большого удовольствия я не получил. Мда… Ещё кровь эта, чёрт бы побрал этих девственниц. Одна морока с ними.

ГЛАВА 14. И В МИНУСАХ ЕСТЬ ПЛЮСЫ

Окрестности и дворы по улице Гоголя. Лена Тришина.

– Борь, ну-ка глянь, как тебе моя обновочка? – я грациозно вышла из-за приоткрытой двери, как из-за кулис в дублёнке цвета топлёного молока. Галуны из тёмно-шоколадного витого шнурка украшают подол. Шикарный белый воротник и обшлага из козы. Так, ногу в сторону, руку в бедро, стан прогнуть, грудь вперёд. Поза, несколько фривольна, но совершенно неотразима. Особенно если учесть, что кроме дублёнки на мне только синие джинсовые шортики и белая водолазка. У Борьки от такого зрелища челюсть отпала до пола.

– Ты, Лен, осторожнее, а то я могу и не сдержаться… уж больно трусики на тебе эротичные – он нервно сглатывает, и, наверняка, думает про себя, что сейчас устроит мне… гы-ы-ы-ы. Какие мужчины примитивные существа. У них все мысли написаны на лице.

– Фу, пошляк! Это настоящие итальянские шорты. Шор-ты! Не трусы! – Я с деланным возмущением машу пальчиком у него перед носом. – Стоят целый стольник, между прочим.

– Дублёнка классная! Тебе идёт. Французская?

– Почти, – кокетничаю я, – румынская, но тоже шикарная? А сколько стоит, угадаешь?

– Рублей пятьсот?

– Почти угадал. 550! Обдираловка! Но стоит того, правда же?

– Когда ты успела столько бабок нарубить? Или ухажёра богатого завела? Ясно же, что на утренниках столько не заработаешь.

– Зачем мне какой-то замшелый ухажёр, когда у меня папа с твоей подачи золотую жилу разрабатывает. Он же всё, что от твоих заказов ему обламывается, честно мне отдаёт. Ты – молоток! Здорово придумал! Так что, считай, с меня причитается. Жди, сейчас буду. – Я скрываюсь в комнаты, хлопнув дверью перед Борькиным носом.

Обновку пока надевать не буду. Нечего по ночам в дорогих вещах щеголять. Ещё соблазнится какой-нибудь урод. Борьку покалечит, дублёнку мою отнимет. На фиг, на фиг, лучше в старой шубке из молодого чебурашки.

…

– Лен, а давай махнем куда-нибудь прямо сейчас! Посидим, выпьем чего-нибудь, потанцуем. Покупку же надо обмыть, а то носиться не будет.

– Дурак что ли? – отвечаю ему. – Ну, куда можно у нас махнуть? ЦК[109]– гадюшник для торгашей и бандитов. Кухня там просто ужасная потому, что народ собирается, чтобы налакаться до соплей. Драки, потасовки, поножовщина каждый вечер. Рестораны при гостиницах ещё гаже. Остаётся «Отдых» на Богдашке. Там танцплощадка хорошая, музон относительно не плохой, но кухни вообще нет, только лёгкие закуски и винишко дешманское, впрочем, оно везде такое.

– Вот! Лен, это же самое то, что нам с тобой нужно! Возьмём бутылочку Вальполичелла…

– Вальпо… чего? – В голове у меня пролетает мысль: «Может он и в самом деле малость рехнулся?». Иначе откуда он набрался таких слов? Если там, в разваленном Союзе всё «так плохо», то может и хорошо, что его развалили? – Ты с какого дурдома сбежал? В лучшем случае, будет какая-нибудь «Фетяска»! Вероятнее, будет «Солнцедар»[110] ядовитый, как стрихнин. Слышал частушку, я, придуриваясь, напеваю визгливым частушечным речитативом:

– А как же, венгерские вина? Вполне приличное у них «Токайское», болгарская «Монастырска изба», румынское «Котнари».

– Борюсик, бли-и-и-ин, ты сегодня какой-то глупый! В нашей глухой провинции – хорошее вино? У нас не Москва! Эти вина, конечно, не плохие, и, да, они бывают в заведениях, но гарантий, что именно сегодня они будут, никаких.

– Ладно, жаль, что у нас всё так плохо. А то у меня от такого твоего настроения всё упало, особенно самочувствие. – Слава богу, мальчик вернулся к жестокой советской реальности.

Ближайший час мы проводим в медленном променаде за рассуждением о том, какой всё-таки кабак в Новосибирске может быть посещён без риска. Я девушка красивая, поэтому опыт у меня богатый. Тяжело быть красивой в наше время.

– Лена, слушай, у меня клёвая идея! – Борька опять останавливается и хватает меня за рукав. – Раз в нашем городе так всё скверно, то давай рванём в Москву. В следующую субботу утром улетим, в воскресенье вечером вернемся. Как тебе?

Вот это он выдал! Я целую минуту, наверное, стояла с открытым ртом! Никак не ожидала такого полёта фантазии. Ясно, как божий день, что хочет затащить меня в койку. Так-то он парень ничего, с головой, с руками, деньги умеет зарабатывать. Не жадный. С папой подружился… Папа у меня ещё тот перец. А что!? Может и в самом деле попробовать, как он в постели? Нет, так сразу соглашаться нельзя, я себе цену знаю. Смешной какой. Смотрит так пристально, а у самого всё на лице написано. Греховодничать ему хочется, вон, аж челюсти свело. Как кадыком то дёрнул от волнения.

– А где ты ночевать собираешься, богатенький Буратино? Кто тебя в гостиницу пустит без командировочного? – Я изображаю опытную путешественницу, хотя самостоятельно ещё ни разу никуда не ездила – И ты разве по субботам не учишься? Мы в училище все субботы, жужжим, как пчёлки.

– Лен, подумаешь, один день пропустим, потом наверстаем, пустяки, дело житейское. Зато представь – вечерняя Москва, Кремль, рубиновые звёзды, Арбатские переулки, Патриаршие пруды, всё такое.

– Может тогда в воскресенье утром улететь, а вечером вернуться обратно, помнится, есть такие рейсы у «Аэрофлота», – закидываю я «пробный шар». – Вот интересно, как он ответит?

– Не-е-е-е, Ленуся, так не интересно, – Боря на минуту задумывается. Потом его лицо озаряет улыбка. – Мы только в воздухе девять часов проведём. Это довольно утомительно, а ещё до аэропорта доехать надо. А потом, при таком раскладе, гостиницу брать вроде бы не зачем, но отдохнуть за день в Москве было бы хорошо.

Он замолкает в раздумье.

– Зайка, давай всё-таки суббота и воскресенье, а для переночевать, снимем квартиру на сутки. Там в столицах на вокзалах бабки стоят, которые квартиры сдают, и в Москве, и в Питере… Идея! Может, в Ленинград рванём?

– Здорово! Хочу в Ленинград! – Я с размаху пихаю локотком ему по рёбрам. Молодец, это то, что надо! Там и шмотки дешевле, чем в Москве. Можно будет затариться…

– Так вот, и в Москве, и в Питере у вокзалов стоят бабки и предлагают всем желающим снять у них комнату. Рублей пять за глаза хватит за ночь, я думаю, если чирик предложить, то они и свалят на ночь до следующего вечера.

– Заманчиво! Только страшно, ведь этим занимаются всякие чёрные маклеры. Боязно как-то, вдруг милицейская облава?

– А тебе, зайка, чего бояться? Не мы же сдаём, а нас, условно говоря, грабят нехорошие дельцы, которые пользуются тем, что мест в гостиницах не хватает. Пусть они и боятся. А потом, это же приключение! Ты не любишь приключения?

Вот дурачок! Приключения ему подавай…

– Нет, конечно, на фига мне приключения? Мне больше нравится красиво проводить время, слушать красивую музыку, пить лёгкое вино, листать глянцевые альбомы с картинами старых мастеров.

– Сознайся, что про альбомы старых мастеров ты сочиняешь? Глянцевые модные журналы тебе нравиться разглядывать и по магазинам бегать. Точно?

Это он правильно сказал. Альбомы старых мастеров действительно скучно разглядывать. Это я так, для выпендрёжа ляпнула, но всё равно обидно! Нельзя девушку в культурной отсталости обвинять.

– Если будешь меня за глупую мещанку держать, я обижусь и не буду с тобой общаться! Вот!

– Ну, Леночка, ну прости дурака, ведь самое обидное, не я в этом виноват это же предки, праотцы и праматери… Тиран-деспот, коварен-капризен… злопамятен…

– Болтун ты знатный, а не тиран-деспот, но, мне это нравится, и я тебя милостиво прощаю.

– А в знак прощения ты меня прямо сейчас поцелуешь?

– Я? Тебя? Конечно, я тебя поцелую… потом… если захочешь. – Я вспоминаю замечательную фразу Калягина.

Тот же вечер. Борис.

Я весь в предвкушении увеселительной поездки и уже рисую в воображении сцены эротических утех. Не смотря на сладость этих грёз, нельзя забыть и о финансовой стороне.

Если билет на самолёт туда-обратно обойдётся в 124 рубля, с такси в Аэропорт и обратно, на круг возьмём 140, проживание, ну пускай червонец, все остальные расходы Расходов получилось что-то около двух сотен. Вот предки удивились бы, если бы узнали, сколько их отпрыск собирается просадить за два дня. Всё равно на Новый год я пойду с плюсом в 150 рублей. Опять не всё посчитал. Мне же ещё надо будет платить за курсовые. Что там у нас в конце года надо будет сдавать? Ордера? Реферат по истории Партии? Первый семестр первого курса совершенно нечего передавать на сторону, всё можно спокойно и без труда выполнить самому. Хотя… Отдам Мельникову ордера за четвертной, ему деньги нужны.

ГЛАВА 15. ТЫ НЕ В ЧИКАГО, МОЯ ДОРОГАЯ

29 ноября. Лена Тришина и Боря Рогов. Аэропорт Пулково.

Снова зима, снова я в столице. На этот раз, правда, столица бывшая, я не один и сроку у меня всего два дня и одна ночь. Ленкина дублёнка привлекает взгляды окружающих. Богато выглядит. Окружающие одеты скромнее. За такое внимание к своей персоне моя подружка готова душу продать.

Багажа у нас нет, только моя спортивная сумка, в которую вошло всё необходимое. Зал прилета поражает большими световыми фонарями, из-за этого ленинградцы прозвали аэропорт – «Пять стаканов».

Быстрым шагом выходим на привокзальную площадь. Леночка первой замечает унылую серую очередь перетаптывающихся под порывами ветра фигур. Пальчиком в тонкой кожаной перчатке она тычет в направлении северного угла терминала, одновременно другой рукой, как обычно, лупит меня в бок. Что ж, пойдем, поговорим с попутчиками.

– Здравствуйте, вы последняя? – обращаюсь я к даме в черном пальто с песцовым воротником. – Не знаете, очередь надолго?

– Здравствуйте, молодые люди! Думаю, минут через сорок уедем. Вам куда?

– Нам на Московский вокзал.

– Дальше едете, или квартиру снять собираетесь?

– Ага, хотим провести выходные в Северной Пальмире, как вы догадались?

– Это не трудно. С вокзала либо едут куда-то, либо жильё хотят снять, Московский как раз этим знаменит.

Разговор затихает. Ветер с Балтики пронизывает до костей. Ленке в дублёнке ещё терпимо, а я поехал по пижонски в японской курточке. В ней совсем не жарко.

– Извините, не знаю вашего имени-отчества… – трогаю за рукав нашу соседку. Меня Борисом зовут, а это Лена. Можно спросить?

– Татьяна Николаевна, можете так обращаться.

– Татьяна Николаевна, а сколько стоит такси без очереди? Что-то у вас тут холодно, у нас в Сибири теплее.

– Борис, не знаю точно, говорят от двух, до трех счетчиков. Если договоритесь, могу я рассчитывать, что вы меня прихватите?

– Без проблем! Нам же дешевле получится. – С этими словами я отправляюсь к отстойнику, где скопилось несколько светло-салатных колесниц с черными шашечками на борту. Договориться удается за пятёрку. Дорого, конечно, но с девушкой толкаться по очередями и автобусам мне стрёмно.

В результате через пять минут мы катим по Пулковскому шоссе.

– Татьяна Николаевна, можно ещё вопрос? – Обращаюсь я к нашей случайной попутчице. – Вы в каком районе живёте?

– На Петроградке, рядом с зоопарком, а что?

– Ух, ты! Это же почти самый центр! А не знаете, не промышляет ли у вас кто-нибудь из соседей сдачей комнат или квартир? Нам бы в вашем районе всего на одну ночь остановиться. Оттуда же пешком можно всё обойти.

– Так-то оно так, – Татьяна на мгновение задумывается, но квартирки там, для таких как вы, явно не подходят. Отдельных вообще нет, сплошные коммуналки. Слышали такую песенку: – «на 38 комнаток всего одна уборная» так вот, это про Петроградку. Когда-то там были доходные дома для царских чиновников. После революции в них переселили рабочих из заводских казарм. Селили покомнатно. С тех пор так и живём, в надежде когда-нибудь получить отдельную квартиру где-нибудь в этих краях. – Татьяна указывает рукой в направлении новостроек, мимо которых мы проезжаем.

– Борька, отстань от человека, что мы сами не найдём, где поселиться? – Ленка тянет меня за рукав. – Не хочу даже одну ночь жить в коммуналке. Общая кухня, общая ванная, общий толчок, бр-р-р-р. Противно! Только квартира! В крайнем случае – гостиница.

– Гостишка нам точно не светит. Мы же с тобой не зарегистрированы. Нам если и дадут место в гостинице, то только по отдельности в общих номерах. Хотя деньги решают много и на одну ночь могут и пустить. Но гостиница это насекомые, грязь, наглые администраторши, швейцары и прочий гостиничный пролетариат.

…

– Молодёжь, – встревает в нашу беседу таксист, – а почему бы вам не спросить опытного человека? Это я на себя намекаю, если не поняли.

– Меня Геннадием зовут, – протягивает он мне руку, – сразу скажу, что стоить отдельная квартира будет солидно. Гражданка права, с квартирами в Питере плохо. Поступим так, вы мне дадите трояк, за информационные услуги, а я вас высажу около вокзала и расскажу к кому можно с этой проблемой подойти. Ещё маленький совет – пусть девочка договаривается. Ей точно не откажут. Как вам такой вариант?

– Отлично, Геннадий! Это нас устроит. – Благодарю я водителя, – а сколько сейчас за ночь просят?

– Просят и полтинник, но никто не даёт. А реально платить за однушку рядом с метро не меньше 20 рублей.

– Ого-го! За такие деньги у нас ребята месяц живут. В частном доме с печкой и уличным сортиром, но целый месяц! – Я немного офигеваю от такого поворота.

– Гена, а вы не знаете, как с билетами на концерты? – Леночка тоже включается в наш разговор.

– С билетами ещё сложнее. Цена зависит от многого. От исполнителей, от театра, от даты. – Речь водителя звучит уверенно и спокойно. Чувствуется, что мужик в теме.

Внезапно его перебивает наша попутчица.

– Ребята, а как вы относитесь к пантомиме? У меня как раз есть с собой два билета на спектакль какого-то Полунина в «Театр Эстрады». Друзья подарили, а мне идти некогда и пантомиму я не очень люблю.

– Здорово! Слава Полунин это будущая мировая звезда. Татьяна Николаевна, сколько вы хотите за билеты?

– Я вам два билета отдам по кассовой цене за пятёрку. – Татьяне хочется поправить впечатление о городе.

– Борь, ну зачем нам какой-то «марсель марсо» советского разлива? Пойдем лучше на какой-нибудь фортепьянный концерт, наверняка на серьёзную музыку желающих меньше.

– Леночка! Полунин это супер-звезда, но пока этого никто не знает. Уникальный шанс посмотреть становление звезды, а потом, когда он к нам на гастроли приедет, можно будет сравнить.

– Кстати, серьёзную музыку у нас тоже народ любит. – Татьяна вмешивается в наш диалог. – И на известных исполнителей билеты не достать. Это же Ленинград, который когда-то был Петербург, всё-таки.

Огромное вам спасибо! – я вынимаю синюху[111] и меняю на два билетика. Отлично! С вечерней программой вопрос решён. Сейчас разберёмся с жильём, и идём шататься по петербуржским лабиринтам.

Еще пять минут и мы на площади Восстания, куда выходит главный фасад Московского вокзала.

Геннадий делает лихой полицейский поворот и тормозит у северного конца колоннады.

– Приехали! Вам, девочки-мальчики, в те двери, там повернете направо и увидите несколько человек. Подойдёте и спросите Пашу. Паше скажете, что от Гены. Смотрите, не забудьте! Добро пожаловать в город на Неве. – Последние слова доносятся уже из отъезжающей машины.

Ленусе удаётся сторговаться за четвертной, да ещё и договориться, чтобы Паша нас туда отвёз. Леночка так его зацепила, что он губу раскатал, подумал, что легко её очарует своим мужским обаянием.

Когда вскрылся факт, что Леночка не одна, а под моей защитой, Паша скис, но всё-таки отвёз, поселил, ввёл в курс и быстро слинял.

Внезапно на душе стало как-то паскудно. То ли ленинградская противная погода, то ли утомительный пятичасовой перелёт, но голова у меня стала какой-то ватной, в глазах появилось ощущение песка, а руки стали противно сухими. Я подошёл к окну и тупо уставился в пыльное с лета не мытое стекло. За окном обыкновенный двор под низким серым небом, затянутым низкими серыми тучами.

Внезапно я почувствовал, как Лена подошла ко мне сзади и провела нежной лапкой по волосам.

– Не расстраивайся, Борь. Я водочки взяла чекушку. Сейчас тяпнем по маленькой и будет всё нормально. – Ленка не перестаёт меня удивлять.

– Закусить ты тоже взяла?

– А то ж! Кусочек сыра, кусочек докторской. Я запасливая!

– У ты какая! – удивляюсь в ответ, – а я так даже и не заметил, куда ты чекушку спрятала.

Холодная с улицы водовка оказала животворное действие. В животе разлилась приятная теплота, мозги стали работать чётче, а краски окружающего мира наоборот приобрели некоторую акварельную смазанность.

– Я посмотрю, что тут в закромах хозяйских имеется, чайник поставлю. – У Леночки продолжается приступ хозяйственности. – Сбегай пока в булочную купи чего-нибудь к чаю.

– Ты самая красивая девушка во всей Вселенной! – Совершенно искренне заявляю я громко. – Не могу оторвать глаз от твоей неземной красоты!

Я беру её ладонь, легко касаюсь губами, медленно перебирая пальчики. Её рука в это время ерошит мои волосы. Постепенно мои губы поднимаются к запястью. Я немного сдвигаю рукав и продолжаю касаться губами нежной кожи. Левая рука вдруг сама по себе оказывается у неё на бедре… дальше всё идёт как-то само собой…

Спустя два часа

– Ты как хочешь, а я должна после такого марафона немного передохнуть – Лена ждёт, когда я закончу вытирать её спинку, найденным в ванной, чистым махровым полотенцем. – Может, всё-таки сгоняешь в магазин?

– Хорошо, киска, только оденусь.

– Да уж, голым не ходи. Хи-хи!

Оставив подружку приводить наш приют в пристойное состояние, я отправляюсь на разведку. Знаменитые ром-бабы, печенье «Ленинградское», и свежую саечку я купил в соседней булочной, а пачку масла и грамм двести сыру мне удалось раздобыть на рынке. Всё-таки снабжение в Ленинграде заметно лучше, чем у нас.

– Лен, я тоже хочу посмотреть, что тут еще есть, кроме того, что мы видели. – Я присоединяюсь к подружке, которая всё-таки решила поближе познакомиться с содержимым квартиры.

Со смехом мы начинаем открывать все шкафы и копаться на всех полках. В результате тщательного осмотра обнаружены: несколько тарелок, чайных чашек, ложек, вилок и кухонных ножей, два граненых стакана со слоем грязи на дне и стенках, сковорода со слоем горелого жира. Два комплекта постельного белья достаточно чистого на вид, два полотенца, и рулон туалетной бумаги в ванной. Справочник городских телефонов украшает собой старый неработающий телевизор «Спутник». Рядом стоит черный телефон с металлическими двурогими рычажками. Антиквариат!

В кухонном шкафу обнаружился сахар, распакованная пачка грузинского чая, пакет риса, пачка соли, пакет яичной лапши и несколько коробков спичек. Спички пригодятся – плита здесь газовая.

– Как ты планируешь дальше время проводить? – аккуратно намазывая сайку маслом, обращается ко мне Ленка. – Кстати бабы ничего, ароматные такие.

– Есть тут одна баба, аромат которой превзойдёт лучший парфюм Парижа – подхватываю я тему ароматов.

– Как дам больно! Про культпоход лучше давай.

– Думаю, что мы сейчас закончим с завтраком и на метро в центр. Погуляем. Потом в Эрмитаж. Там в буфете пообедаем. Вечером у нас билеты на концерт, после посидим в каком-нибудь историческом заведении типа «Англетер» или «Астория» и в койку. – Я подмигиваю.

– Ещё раз подмигнёшь и будешь спать на полу, а то что-то притомил уже пошлыми намёками.

– Леночка, любовь моя, честное слово, я так тобою восхищён, что просто не могу удержаться. У меня все мысли заканчиваются светлыми воспоминаниями о тех скачках, что мы тут с тобой устроили. – Я пытаюсь взять себя в руки, – как тебе культурная программа?

– Культурную программу ты продумал, – ухмыляется Ленуся, а предусмотрел ли ты время для магазинов? Всему Союзу известно, что в Питере самая дешёвая контрабанда. Дешевле разве что в Одессе.

– Лен, ну их, эти магазины, лучше просто так по улицам пошляться, на исторические места позырить.

– Боря, блин, ты дурачок! Позырить… Если удастся косметики купить хорошей, мы же сможем часть денег отбить. – Ленка, с возмущением всплескивает точёными ручками. – Я у себя в училище всё толкну!

А маме своей, сестрёнке ты не хочешь что-нибудь привезти? А себе для учёбы канцелярии какой-нибудь классной? Акварель, например, «Ленинград», даже я знаю, что она очень ценится у художников.

– Договорились, завтрашний день посвятим походам по магазинам, а я, хоть мне совсем не хочется всей этой фарцой[112] заниматься, буду тебя сопровождать, как верный паж. Так хорошо?

…

К полудню мы немного отдохнули и устремились к новым приключениям. Ветер с Балтики заваливает город мокрым снегом. Ходить становится опасно для здоровья и физического, и финансового. Обувь может не выдержать напора городской «химии». Верхняя одежда тоже от такого «дождя» портится. Ленкина турецкая «коза» через три минуты превратилась мокрую кошку. Хорошо, что до метро недалеко. Мы долго-долго-долго спускаемся в самую глубокую подземку в мире.

Перед посещением Эрмитажа забегаем в аптеку. Резино-техническое изделие № 2[113] в центре Ленинграда тоже не дефицит. Прямо как в другом мире!

Благодаря погоде очередь в Эрмитаж отсутствует. Вернее, вся она умещается в кассовом зале. Для нас, как для студентов вузов, имеющих отношение к искусству, билет бесплатный и даёт право прохода без очереди. Единственное место, где не надо «совать на лапу». Какие-то десять минут, и мы вступаем на территорию Великого Искусства и Великой Истории. Нас больше всего радует наличие тепла и буфета. Делаем над собой нечеловеческое усилие и отправляемся не в буфет, а к великим полотнам.

«Мадонна Литта» и «Мадонна Бенуа», «Даная» и «Блудный сын», сокровища Пазырыка и Древнего Египта, Рубенс и Караваджо, Эль Греко и Тициан, уже через час всё смешалось в наших натруженных мозгах.

В пять вечера Леночка взмолилась:

– Борюси-и-ик, миленький! Ну, пойдём быстрее отсюда, сил моих дамских больше нету! Лучше мы часок-другой погуляем по слякоти и сырости, чем ещё пять минут по этому кладбищу человеческого духа… Мы тут, как сумасшедшие слоны.

– Леночка! У тебя же папа художника! Как ты можешь? Как? Это же великие живописцы! написавшие великие полотна! – паясничаю я. – Хотя по большому счёту, я с тобой солидарен, что-то меня тоже уже подташнивает от этих помпезных золотых рам, лепнины и прочей ампирной помпы. Объявляю программу окультуривания законченной. Тогда может быть в буфет?

– Борь, нет, ты всё-таки болтун неисправимый! Ни минуты не хочу больше оставаться здесь. И коньяк здесь дорогой! Лучше осядем где-нибудь в ближайшей рюмочной. Там и накатим по «писят», как говорят в кругах близких к искусству.

По-зимнему ранняя ночь уже опустилась на город. Дворцовая подсвечена декоративными светильниками, что создаёт таинственную и торжественную атмосферу. Мы, оставив храм культуры, уже толкаемся на входе в знаменитую Ленинградскую кондитерскую «Север». Нам в очередной раз везет – в кафе на втором этаже оказываются свободные места у самого окна, выходящего на Невский. Берем по чашке кофе с двойной дозой коньяка и пару фирменных пирожных.

Настроение у нас после этого объяснимо поднялось. Мы сидим и просто вспоминаем разные ленинградские анекдоты: – и про "папа едет в Ленинград, – папа купит мне мопед", и про «отлил барон фон Клодт», и разные другие, которые я рассказываю Леночке на ушко, потому что в кафе шумно, но главное мне приятно касаться губами нежной кожи. Театр «Эстрады» расположен в двух шагах от «Севера». Нам сегодня туда.

Искусство пантомимы легло как надо. Слава Полунин – трогательная фигура клоуна в жёлтом балахоне, разговаривающего с самим с собой, по надувному телефону, бесконечно печален в этом раздвоении. Танцующие на швабрах уборщицы, смешные просто до колик. Ребята просто горят на сцене. В зал льётся такой поток энергии, что, публика рукоплещет без перерыва. Когда зазвучала бессмертная мелодия «Блю Канари», я вдруг почувствовал на своей руке теплую. Тут же накрыл её ладонь своей.

Через полчаса Лена наклонилась к моему уху и прошептала:

– Боря, меня не теряй, я выйду, встретимся в фойе…

– Что случилось? – не понял я, – подожди, через полчаса спектакль закончится, мы пойдём в ресторан, там ты всё …

– Не тарахти! Кажется, у меня проблема – уже с досадой от моей тупости шепчет подружка. – Если мы еще посидим, то будет очень неловкая ситуация. Потом объясню, тупенький.

– Ну, нифига себе, – думаю я про себя, а вслух шепчу: – Тогда я с тобой.

– Здесь подожди, – серьёзным голосом говорит Ленка и скрывается за дверью дамской комнаты. Я получаю в гардеробе наши шмотки и рассматриваю портреты артистов. Внезапно у меня за спиной кто-то покашливает. Я оборачиваюсь и теряю дар речи… Сам маэстро Полунин:

– Молодой человек, извините, не могли бы вы сказать бедному клоуну, почему вы вышли с представление? Я видел, как горели глаза вашей спутницы… а потом вдруг встали и вышли. Обидно!

– Вячеслав Иванович, – Полунина коробит от такого обращения, – мы в восторге от вашего выступления, но у моей девушки что-то случилось. Наверно съела чего-нибудь. И раз уж мы с вами сейчас разговариваем, я не могу не поделиться с вами некоторыми прогнозами.

– Да? Любопытно. Какими же? – Полунин становится ироничным.

– Просто невероятными! Я не знаю всего, но то, что вы станете почётным гражданином Лондона, построите особняк под Парижем и будете несколько лет выступать с труппой «Дю Солей», это совершенно точно. В Союзе и России тоже будете обласканы на всех уровнях. Любовь публики, любовь критики, и даже внимание властей будут сопровождать вас на протяжении всей…

– Он опять пророчит? – Ленка появилась внезапно, – Ой, здравствуйте, а вы – Асисяй? Вы ему верьте, он ясновидящий!

– Азизю! Тету, нута джавава утюни даар. – Полунин вполне понятно отвечает на тарабарском.

– Мне очень понравилось ваше выступление, – тараторит Ленка. – Очень жаль, что пришлось так резко выскочить… Так получилось… Извините нас, пожалуйста. А еще не могли бы вы дать нам автограф? Пожалуйста.

– Ладно, не берите в голову, всякое бывает, рад услышать лестные для артиста слова. Я в пророчества не верю, но всё равно приятно. Базяйте! На чём расписаться?

Полунин на секунду задумывается, и пишет фломастером – «Спасибо зя любофф» и подпись – Асисяй, «щелкнув» огромными красными тапками, изображает короткий поклон и убегает за кулисы.

– Какой он милый! – щебечет Леночка, натягивая дублёнку. – Но мы с тобой всё равно сейчас едем домой. Хорошо, что салфетки купили… К счастью, всё обошлось, но лучше подстраховаться.

– Лена, какой домой? Ты смерти моей хочешь? Я голоден после трудового дня как тысяча волков. Сейчас пойдём куда-нибудь поедим, а потом уже домой.

Да в жопу эти рестораны! Давай зайдём в Елисеевский. Купим хлеба-сыра-колбасы, глядишь, до завтра и доживём.

…

Прижимая к груди кулёк с провизией, я поднимаюсь по лестнице к нашему «приюту комедиантов». Лена идёт впереди. Очень жаль, что объёмная дублёнка скрывает великолепие её фигурки. Я вспоминаю сегодняшнее утро, и мой братец начинает шевелиться. Рано! Ещё ужин готовить. Ключ у меня в кармане джинсов, руки заняты продуктами, положить на грязный пол их нельзя.

– Ленуся, птичка моя, будь добра, засунь руку мне в карман, штанов, ключ там лежит, да смотри не перепутай!

– Анекдот вспомнила, оборжаться, – подружка, достав ключ, ковыряет им в скважине:

– Штирлиц шел по Унтер ден Линден…

…

Мы, наконец, вваливаемся в квартиру. Благодаря тому, что мы оставили открытыми форточки, запах табачного дыма выветрился, но комнатная температура упала до +18.

– Как пить хочется! – слышу я голос возлюбленной. – Борь, у нас же ещё где-то здесь должна быть бутылка честно заработанного шампусика. Доставай из кулька фужеры. Мы их сейчас испытаем. Жаль, музыки нет ни в каком виде, даже телевизора…

– Телевизор тебе сейчас точно не помог бы, – утешаю я её, – там ничего кроме «многие лета дорогому Леониду Ильичу» ничего не поют.

– А вот расскажи, ясновидец мой, чем будут пользоваться через сорок лет для того, чтобы музыку слушать?

– Давай я буду рассказывать, и подливать шампусик, а ты займёшься готовкой, – я рассказываю вкратце о развитии техники на ближайшие сорок лет.

– Вот чего я не люблю, так это готовить! Может, ты будешь рассказывать и параллельно готовить. Наверняка у тебя хорошо получается. После ужина обещаю отработать… – её рука многозначительно скользит по моему бедру.

Я протягиваю Лене шампанское, приподнимаю коротким жестом своё:

– За любофф! – Запах немного дрожжевой, как у всякого полусладкого, но в целом, жажду утоляет. Пивали мы гадость и похуже.

Ленка подражая мне, тоже проглатывает весь бокал одним глотком, при этом смешно надувает щёки, пытаясь сдержать пузырьки газа, вырывающиеся обратно.

– Ладно, налить воду и поставить её на огонь, – не великий труд. Ты тогда займисья сервировкой. Умеешь красиво резать сыр?

– Красиво-некрасиво, это всё вкусовщина. Накромсаю, как получится, всё равно же его ртом жевать. Где тут нож? Буду резать, буду бить, эх, скорей бы засадить. – Ленку потянуло на похабные мысли. Всегда подозревал, что у нее жгучий темперамент, но не думал, что настолько.

Ещё минут двадцать суеты, и мы садимся на пол за импровизированный дастархан. Макароны я высыпал на сковородку, залил взбитыми яйцами, засыпал сыром и нарезанными сосисками. Получилось вкусно и сытно. Поскольку тарелка в квартире одна, то не стал даже пересыпать макарошки из сковородки, просто водрузил сковороду на телефонный справочник.

Выпили ещё. Потом ещё. Внезапно Лена повернулась ко мне лицом и пристально уставилась мне в глаза. Мне показалось, что её взгляд прожёг мне мозг. Одновременно её рука скользнула мне за пояс джинсов. Я сделал вид, что не заметил её маневра и продолжал нести какую-то чепуху.

– Попался! Хватит отлынивать! Иди сюда, мой пупсик! – Ленка щекочет меня пальцами.

– Как же я пойду к тебе, если ты сидишь на мне?

– Вот это уже твои проблемы! Как хочешь, так и иди. Хватит болтать! Зачем бюстгальтер схватил? Его так не снимешь. Ты что никогда не снимал?

…

Время и пространство потеряли границы. Через сколько-то часов? Дней? Лет? я первым очнулся от эротического угара.

– Лена!!! Очни-ись, – я легонько хлопаю её по щекам.

– Что случилось? Где я? Боря? Почему ты голый? – Леночка открывает глаза и не может понять сначала, что с ней происходит. Вертит головой по сторонам и инстинктивно подтягивает под шею простыню. – Господи, я тоже голая? Что это было? – она непроизвольно пытается спрятаться под простынёй.

– Слава богу! Ты сейчас отключилась, на секунду всего… Ух, какая ты! М-м-м…

Мы лежим под простынёй, тесно прижавшись, лицом к лицу. В квартире тихо, только слышен стук капель из крана. На душе полная умиротворенность и покой.

– Борь, а давай поженимся? Мы тогда сможем шпилиться, когда захотим. У нас так классно получается…

– Ага! Устроим гостевой брак?

– Это как? – поднимается она на локте, – в гости вместе ходить?

Ленуся, поворачивается на бок и опирается на локоть. При этом её грудь красиво покачивается.

– Это просто жить по отдельности, но иногда ходить друг к другу в гости, чтобы этим делом заниматься. Лен, мне идея брака не очень. Рано ещё. Представь, живу я у вас. Александр Семенович знает, что я буквально за стенкой жарю его любимую дочку. Он же меня съест с потрохами. Моя матушка тоже не сахар, вы с ней точно не уживётесь. Комнату снимать в частном секторе? Первобытный комфорт тебе точно не понравится. Если мои планы осуществятся, то я через два или три года построю хороший дом где-нибудь в частном секторе за Оперным. Вот тогда и о браке можно будет говорить.

Вопрос о браке временно повис в воздухе. Шпили-вили это, конечно, прекрасно, но брак это не только крекс-пекс-секс, но и масса проблем. Дальше как-нибудь само образуется. Пока договорились, что дома встретимся, как только у Леночки возможность представится. Ей сейчас надо к сессии готовиться она своё училище заканчивает.

ГЛАВА 16. СЮРПРАЙЗ

31 декабря. Борис Рогов. Встречаем 1977.

– Боря, сходи в магазин, я майонез купить забыла, – кричит мне мама из кухонного шипения и шкворчания, – если кальмары будут, тоже возьми баночку.

– Хорошо, мам, а что, к нам гости придут?

– Нет, просто премию дали. Фабрика план перевыполнила, и нашему училищу тоже перепало. Так что – гуляем!

– Тебе тут твоя Ленка звонила, – кричит сестрёнка из коридора.

– Боря, хорошо, что ты позвонил, – скороговоркой начинает тараторить подружка. – Ты где праздник отмечаешь? Я тебя на Новый год пригласить хочу. У меня маленький сюрприз. И не один…

– Конечно, приглашай. Где бы ни был я, а к тебе прилечу из любого далека. Тем более, что пока дома, в кругу семьи. Потом, как всегда, собирался по друзьям пройтись. Вместо этого с радостью зайду, Александра Семёновича тоже надо поздравить…

– Буду ждать в половине первого! Смотри не напейся – трубка со стуком падает на рычаг.

– Мам, меня Лена пригласила, что бы мне к столу принести?

– Ты бы ещё за пять минут до полуночи вспомнил! Тоже мне, кавалер нашёлся. Ну, возьми в шкафу коробку конфет. Я как раз купила на случай непредвиденных подарков.

К одиннадцати часам все приготовления закончены. Большой стол разложен, накрыт скатертью и выдвинут на середину гостиной. Осталось расставить приборы и праздничные закуски. Через полчаса наша маленькая семья рассаживается за столом. В углу, рядом с балконом на тоненьких ножках стоит почти новый телек «Изумруд-207». Черно-белый, но изображение четкое, звук насыщенный. Как раз к празднику по первому каналу показывают отрывки из популярных оперетт. По всей квартире витает запах хвои, смешивающийся с запахами праздничного стола. Но мне не терпится, Ленуся заинтриговала.

– Внимание! – Папаня стучит вилкой по горлышку шампанского, которое держит уже несколько минут в ожидании сигнала из телевизора. – Внимание, сейчас Брежнев нас поздравлять будет. – С этими словами он сдирает с пробки фольгу и раскручивает проволочку. Раздаётся лёгкий хлопок и шипение. Золотистая струйка льётся в фужеры.

– …С Новым 1977 годом, товарищи! – завершает поздравление Леонид Ильич, – с новым счастьем! На экране циферблат со стрелкой, отсчитывающей последние секунды уходящего года. За эти пятнадцать мгновений мне вспомнился этот же новый год, но в другом ответвлении реальности. Вроде бы изменений нет, или их не заметно. Точно также поздравлял Брежнев, точно также за этим же столом сидело наше семейство. Всё один в один. Даже вкус фирменных отцовских пельменей точно такой же… На удивление, я его помню прекрасно.

Хотя это только внешнее сходство. Многое уже поменялось в этом мире. Через полчаса любимая девушка будет меня радовать обещанным сюрпризом. Мы наверняка будем целоваться в её комнате, а то и, чем чёрт не шутит, удастся пообщаться более возвышенно…

На факультете активно работает «цех» оформительских услуг, неформальный, конечно, но главное, работает. Меня печатают в газетах. Есть чем гордиться. С финансами в этот раз всё тоже очень неплохо.

Через полчаса я поднимаюсь по лестнице соседнего дома. В предвкушении близкого свидания, сердце трепещет, как петух на заборе. Хотя, умом я понимаю, что волноваться, особо не стоит. Ум то стариковский и циничный, а тельце то молодое, гормоны играют в крови, и палец предательски дрожит на кнопке звонка.

Дверь открывается практически сразу. Хозяин квартиры с супругой уже в прихожей. На Семёныче импозантный замшевый пиджак и светлая рубашка с богемным шейным платком, на Галине Павловне вечернее платье. На шее блестит жемчуг вперемешку с шариками желтого металла.

– С Новым годом, с новым счастьем! – я обращаюсь к Ленкиным родителям, с немного растерянным выражением лица, – а Лена дома?

– Дома-дома, куда она денется? Спасибо за поздравления, тебя тоже с Новым годом, новых тебе удач, новых идей в новом году. Я бы с вами, молодёжь, посидел с удовольствием, но нас торопят, говорят, что машина уже стоит. Ты не видел белую «Волгу» внизу?

– Нет, не заметил. Но я и не присматривался, если честно.

В этот момент из комнаты выпархивает моя красотка. На ней лёгкое платьице цвета старого серебра с умопомрачительным вырезом. Меня, обалдевшего от её красоты, она выталкивает на площадку.

– Пусть предки оденутся, а то в наших коридорах так просторно, что даже одному человеку не повернуться.

– Как тебе платьице идёт! Я в восторге! – Шепчу я ей на ухо. – Всегда восхищался твоим вкусом. Иди сюда быстрее, дай я тебя поцелую.

– Да, ну тебя, в любую секунду папка выскочит, по шее тебе настучит. Он же жуткий собственник.

Стоило ей произнести эту тираду, как и в самом деле, Александр Семёнович с супругой появились на пороге.

– Мы уезжаем, будем часов в пять или в шесть, может быть, а может… как пойдёт. Вы смотрите тут, без баловства! Лена, ничего крепче шампанского не пить. Всё! Еще раз с Новым годом! – с этими словами Александр Семёнович исчезает в лифте.

– Пошли скорее, чего стоишь, как истукан! Будешь тупить, никакого сюрприза не увидишь.

– Куда ты от меня убегаешь? Все ушли, мы можем спокойно поцеловаться. Ты так соблазнительна, что у меня просто нет слов.

– Хи-хи-хи, – раздаётся ехидный смех из глубины квартиры. Она уже проскользнула домой, и я слышу только какой-то шорох из гостиной. – Иди сюда, покажу, что мне предки подарили.

Я возвращаюсь к реальности, беру себя в руки и уже спокойно прохожу в зал. При этом я чуть не сталкиваюсь с Ленкой, которая, пятясь, тащит по полу какую-то коробку.

– Отойди! – пытаюсь я её отстранить, – Нельзя сразу сказать, что нужно коробку принести? Ох уж мне эти советские женщины, с юных лет норовят слона на скаку… Куда нести?

– Что ты ворчишь? Вот, на столик журнальный ставь. Хотя, нет, подожди. Сначала давай распакуем, достанем из коробки аппарат, а его уже поставим на столик.

Картонный ящик, внутри которого – «сюрприз», уже вскрыт. Проигрыватель «Арктур-002» высшего класса, производства Бердского завода «Вега». Очень неплохая игрушка даже по мировым стандартам.

– Классная штука! Правда, же? Папа что-то там у них в Бердске оформлял, так ему эту машинку настроили по высшему разряду – тараторит Ленуся. – Даже алмазную иглу поставили!

Я водружаю «вертушку» на журнальный столик. Колонки пока ставим у противоположной стены. Достаю прилагающуюся фурнитуру и, наконец, включаю красную кнопку на передней панели проигрывателя. В уголке деки вспыхивает огонёк сигнала подключения, аппарат готов к работе.

– Лена, у тебя Бах, который Иоганн Себастьян есть? Это же стерео высшего класса, поэтому через него надо крутить объёмные вещи. Самое оно аппарат на Бахе проверить.

– Забыл что-ли, с кем дружишь? Конечно, есть, сейчас принесу, – буквально через пару секунд Леночка возвращается с целой кипой дисков. Тут и Бах, и Вагнер, и Сибелиус.

– Токката и фуга ре-минор, надеюсь, пойдёт?

– Которая самая известная? Давай попробуем. – Я вспоминаю, что эта мощная вещь всё внутри сотрясает, когда в органном зале звучит. – Как раз и сравним мощность звучания «консервированной» музыки с воспоминаниями о «свежей».

– Мне тоже Бах по кайфу. Кстати, мы же с тобой ещё за Новый год не выпили. Наливай быстрее! Конфетками твоими закусим.

Тогда же. Лена Тришина.

Пока Борис разливает пузырящуюся жидкость по бокалам, я гашу люстру. Остаётся только ёлочная гирлянда и голубоватый экран телевизора. Блики играют в бокалах разноцветными звёздочками. От предвкушения близости с любимым у меня как-то неровно бьётся сердце, а в мозгу вертятся воспоминания о сладких приключениях в Питере. В животе, как будто мотыльки машут лёгкими крылышками.

– Лена, я поднимаю этот бокал, – что-то его заносит в патетику, – за то, чтобы нашим планам ничего не мешало. Как бы ни играла нами извилистая река жизни, пусть мы навсегда останемся добрыми друзьями. Я тебя люблю и хотел бы, чтобы это чувство осталось со мной навсегда, независимо ни от чего. – К счастью, окончание Борькиного спича тонет в грохоте баховской токкаты.

– Я тебя тоже, – шепчу я, нежно касаясь губами его уха.

Бах, включенный на полную мощность, сотрясает стены квартиры. Беспредельная мощь музыки усиливается отличными динамиками акустической системы.

Холодные иголочки шампанского покалывают язык. Вино обжигает горло. Закусывать мне не хочется. Я легко касаюсь пальцами Бориной руки.

– Потанцуем? – у меня перехватывает голос, и от этого шёпот получается таким, что возбуждает даже меня.

– Под Баха?

– Чем тебе Иоганн Себастьян не угодил? Раз он играет, значит, под него можно танцевать, почему нет? – Я кладу руки ему на шею.

Мы медленно покачиваемся, тесно прижавшись, друг к другу. Губы наши сомкнулись, а руки становятся всё смелее. Мерцает по стенам свет ёлочной гирлянды. Кажется, что всполохи сливаются с космической музыкой. Шампанское ударяет в голову. Борька времени тоже не теряет. Его руки уже проникли мне под платье. Ну, наконец-то, нахал…

…

Как мне это нравится! Особенно когда теряется ощущение времени. То ли минута, прошла то ли час не имеет никакого значения.

Я полностью поглощена процессом, голова откинута, руки упираются в его колени, всё тело просто горит. Удар тока проходит от ног до корней волос.

– М-м-м-м-мама, ма-а-а – ма-а-а-чка. А-а-а, – вырываются из меня самопроизвольно.

И тут в коридоре вспыхивает свет.

– Я здесь, доченька, – раздаётся мамин голос.

Картина Репина – не ждали…

Там же. Галина Павловна Тришина.

На вечеринке в Доме художников Саша внезапно поругался с Омбыш-Кузнецовым. Больше он не захотел находиться в этом, как он выразился – «гадюшнике», и нам пришлось ловить попутку и возвращаться домой. Не знаю, может он что-то почувствовал, но когда мы вошли в тёмный коридор из полумрака гостиной вдруг раздался крик нашей любимой девочки.

Тёмная комната, по стенам и потолку – отблески цветных огоньков ёлочной гирлянды. Мягкая мелодия Поля Мориа наполняет пространство квартиры… А на диване абсолютно голая дочь с растрепанными волосами стоит на коленях, упираясь в мужские ноги, и громко кричит не то от боли, не то от наслаждения… Такая картина любых родителей введёт в ступор.

– Что здесь происходит!? – загремел возмущенный бас отца нашей красавицы. – Быстро привели себя в нормальный вид и… – он не знает, что следует делать дальше, – и марш на кухню, там поговорим.

– Папа, выйди немедленно, позволь одеться, – Ленка, быстро приходит в себя и удивительно спокойна. Её мужчине в этот момент не позавидуешь. Он же не видит ничего из-за её спины. Только возмущённый рык хозяина квартиры. Интересно, с кем она? Не с Борей же, он же ребёнок совсем.

Мы с Тришиным усаживаемся на кухне. Он достаёт початую бутылку коньяка. Молча, наливает мне и себе. Залпом кидает в горло, замирает на пару секунд и наконец, резко выдыхает.

– Ну, как тебе Галя такой сюрприз? – он постепенно успокаивается, может всё и утрясётся. – Новогодний подарочек, нечего сказать…

Я молчу, совершенно не понятно, как в такой ситуации вести себя родителям. Как-то всё не так, не правильно всё как-то. Впрочем, если смотреть с практической стороны, то лучше дома на диване, чем в подъезде, или в какой-нибудь пьяной компании.

Ещё через пять минут появляются молодые. Всё-таки это Борис. Радует, что не сосед сверху, видела я как-то его с Ленкой. Отвратительный тип… Дочь спокойна просто на удивление. Я поражаюсь её умению держать фасон. Молодец девочка!

Разговор на кухне длился не долго. Ленка сказала, что они любят друг друга, что поженятся. Но не прямо вот сейчас… Только после того, как Борис институт закончит, чтобы детей рожать уже в семейном статусе.

Семёныч с этим категорически не согласился. Заявил, что раз любовью занимаются, то должны и брак регистрировать. Не по-людски, мол. Люди только в браке плотскими утехами… То да сё… Похоже, что деревенское детство у него так в голове и сидит. Тяжёлое детство с чугунными игрушками…

– А вдруг ты, Лена, забеременеешь, вот и будет у ребёнка нормальный отец.

Решили, что родители Борины приду к нам в гости на следующий день, вернее уже сегодня, вечером. Надо же с будущими родственниками знакомиться. Вот тогда и обсудим всё в деталях.

– А теперь, дорогие мамочка и папочка, отпустите нас погулять, а то что-то мы утомились в квартире… хм-м, сидеть. С прошлого года на улицу не выходили, – Ленка заканчивает разговор.

– Только недолго гуляйте, а то сегодня пьяных на улице много, – заботливо ворчит Семёныч.

– Они сегодня не страшные, праздник же…

Из коридора слышен шёпот молодых:

– Тебе придётся на мне жениться. Отец с тебя живого не слезет.

– Почему бы и нет, я не против. Но признайся, это был главный сюрприз?

– Как ты мог такое подумать, я что, похожа на самоубийцу? – возмущается Леночка и шуршит «чебурашкой». Еще секунда и раздается хлопок двери.

Мы с Сашей сидим на кухне и тихо разговариваем. Не сказать, чтобы меня сильно удивило поведение дочери. В глубине души, зная страстную её натуру, я давно готова к чему-то такому, но отдавать замуж в восемнадцать лет, в наши с ней планы не входило.

– Саша, может ты, всё-таки одумаешся? Да, это конечно глупо, но понять их можно. Ленке уже пару лет назад надо было мужика и детей рожать. Организм такой и ничего тут не поделать. А Борька же пацан еще, ему намекнули, он и не отказался. А ты бы отказался?

Тришин почувствовал в последнем вопросе супруги опасный для себя намёк, поэтому сделал вид, что вопрос был риторический.

– Галя, но так тоже нельзя! До брака не должны молодые люди вступать… Это настоящий разврат! У нас в деревне ворота таким девкам дёгтем мазали.

– Так это в деревне, при царе-горохе. Сейчас, если ты сам никому не расскажешь, то никто и не узнает. Вот и надо сделать из этого маленькую семейную тайну. Борис нашей дочери совсем не пара, и молод совсем, и перспектив никаких. Я думаю, со свадьбой-женитьбой ты погорячился. Ты знаешь такого художника – Александра Беляева?

– Конечно, знаю, талантливый молодой мастер. Одно время со мной работал. Он тут причём?

– Вот этот молодой талантливый и стал у нашей девочки первым мужчиной. В прошлый Новый год он её затащил к себе в мастерскую и там соблазнил. Как мне Ленка рассказывала, сыграл на её любопытстве.

В волнении Тришин снова достаёт коньяк. Наливает себе стопку и залпом проглатывает. На мгновение замирает и продолжает снова:

– Вот ведь паскуда какая, этот Беляев! Теперь понятно, почему он всё время так странно улыбается, когда мы с ним в Союзе пересекаемся. Я с ним поговорю…

– Остынь! О чём ты будешь с ним говорить? О том, что твоя дочь – шлюха? Мне тоже коньяка налей, что один то пьёшь? И мандаринку…

– Галя, как ты можешь так о родной дочери! Перестань, пожалуйста, мне очень неприятно это слышать. Даже если это правда. А Беляеву я морду начищу, чтобы девок не портил. Ей же тогда только 17 было…

Супруги сидят устало за кухонным столом. Свист закипевшего чайника возвращает их к действительности. Я достаю чайные чашки и пирожные.

– Давай сейчас еще чаю с коньячком, и спать пойдём. Утро вечера веселее.

– Нет, давай всё-таки дождёмся нашей доченьки и сообщим ей об изменившихся планах. Ты, наверное, права – рано Ленке замуж.

ГЛАВА 17. ТЕРРОРИЗМ ПО-МОСКОВСКИ

2 января, Москва, Николай Морозов

Второй день 1977 года в Москве выдался солнечным. Николай Иванович вместе с супругой встречал новый год у дочери в Медведково. Праздник прошёл по-семейному спокойно. Из Белорусии Костя приехал. Демонстрировал семейству новую девушку. На это глава клана не мог не пошутить: – Новый год – новая любовь! Девушка сначала хотела обидеться, но поняла, что пока не по статусу и смеялась вместе со всеми. Внучёк тоже радовался, пытался уже что-то говорить, правда, пока не внятно, но для полутора лет нормально.

«Старикам» выдали внука, и это были самые приятные моменты нынешнего праздника. Славик вёл себя прекрасно, всем улыбался, много щебетал что-то по-своему, распространяя вокруг сплошное умиление.

– Хорошие у нас ребятишки растут, – садясь за кухонный стол, поделился старый полковник с супругой.

– Да, просто душа радуется, на них глядя, – отвечает та в тон ему, – ты есть хочешь? Может разогреть что-нибудь. Мне тут Наташка целую кастрюлю всякой снеди нагруз… Кажется, телефон звенит. Возьми трубку, наверное, кто-то поздравить нас хочет. Я пока ужином займусь.

Пришлось полковнику отложить на время стопочку беленькой и топать к аппарату.

Звонок из Сибири от Бориса. Поздравив с Новым Годом, пожелал как положено счастья и здоровься, напомнил ветерану о трагических событиях ближайших дней, про которые писал в памятной записке. Николай Иванович уже успел позабыть о ней, тем более, что не придал никакого значения.

… У вас будет время, чтобы подумать и, может быть, как-то изменить ход событий. Вы моё послание, случайно, не потеряли?

– Обижаешь, Борис, я ещё не настолько стар, чтобы терять важные документы. Вот только, что я смогу сделать?

Борис на всякий случай всё-таки рассказывает о страшных событиях зимы наступившего года. Начинает со взрыва в поезде метро.

– Первое, 8 января в 17.33 в вагоне метро между станциями «Измайловская» и «Первомайская» произойдёт взрыв бомбы. Семеро человек погибнет, одиннадцать будет покалечено. Второе, в этот же день, в 18.05 в продуктовом магазине № 15 на ул. Дзержинского в торговом зале тоже произойдёт взрыв, к счастью без погибших, но раненные будут. Третье, у продмага № 5 в урне будет еще один взрыв, тоже будут только раненые.

– Да, я помню, помню! Но ты точно не шутишь? Смотри, пацан, так шутить нельзя!

– Николай Иванович, не кладите трубку, пожалуйста! Поверьте, это правда. Только, если надумаете, действуйте осторожно.

– Что тут осторожничать? В КГБ позвоню и пусть те, кому положено этим занимаются. Кстати, ты и сам мог бы им позвонить.

– Тут всё не так просто. Если я сам позвоню, в лучшем случае, мне не поверят, а в худшем обеспечат душевные беседы в кабинете с решётками на окнах. Кроме того, есть подозрения, что взрывы – игры наших доблестных спецслужб.

– Ты как скажешь что-нибудь, так хоть стой, хоть падай… КГБ то это зачем?

– У КГБ мотивы были, есть и будут. После Хельсинского совещания в СССР резко активизировались диссиденты всякие и прочие наймиты мирового капитала. Действуют в рамках хельсинских договорённостей. Вот если их на терроризме поймать, то получится совсем другое дело. Можно будет всех недовольных по психушкам рассовать…

– Надо будет подумать, посоветоваться с друзьями, может можно что-то придумать простое и эффективное.

– Николай Иванович, только очень тщательно всё продумайте. У меня тут для вас ещё «шутка» имеется. 25 февраля в половине десятого вечера, в гостинице «Россия», в нескольких помещениях одновременно произойдёт возгорание. Пожар будет страшный. Только погибших около сотни, множество обожжённых и раненых. При этом причину не найдут. Официально напишут – «пожар произошёл от внешних причин». Впрочем, я вам про неё тоже писал.

– Боря, ты сейчас о чём? Что-то я забыл. Каюсь, не серьёзно отнёсся к твоим пророчествам. Впрочем, я и сейчас не очень верю.

– Хотите, как говорится, верьте, хотите – нет. Больше я вас никак убедить не могу.

Полковник тяжело вздыхает.

– Да, уж, Борис Григорьевич, задал ты мне задачу. Не могу я тебе поверить, но с какой целью ты меня разыгрываешь, я тоже не понимаю. Не в моих силах что-то со всем этим сделать. Хотя тебе из Сибири с ней точно не совладать, а делать что-то нужно… Будем думать. Обещаю, что с надёжными людьми из ветеранского движения я поговорю. Номер вагона, в котором будет заложено взрывное устройство, ты не помнишь?

– Помню. Третий вагон по направлению в сторону «Первомайской».

На этом первый в новом году разговор с Морозовым я заканчиваю и сажусь за стол, чтобы записать итоги сегодняшнего, такого насыщенного событиями дня.

Хорошо, что Ленкины предки решили повременить со свадьбой. Жить лучше так, как сейчас. Сегодня Лена, конечно, круто отожгла… При воспоминаниях о скачках вчерашней ночи, у меня даже перехватывает дыхание.

Хорошо, что московских террористов вспомнил, через этот след можно выйти на верхние ярусы политики, но тут надо быть крайне осторожным. С КГБ играть рискованно. Можно голову сломать. Пока ничего не могу придумать…

3 января. Москва. Сквер на Грузинской. Морозов и Алейников.

– Значит, Николай, говоришь, что возможно контора замешана? Это плохо! Значит, если просто написать в милицию, то реакции не будет никакой. Похерят, и никто потом ни шиша не найдёт. Сергей Петрович Алейников, крепкий старик с седой шевелюрой, зачесанной к затылку, и густыми чёрными бровями, замолчал, пристально глядя на Морозова.

Ветераны встретились в скверике на Тишинке. Алейников жил в высотке на Баррикадной, а Морозов в Грузинском переулке. Оба входили в совет ветеранов-лётчиков АДД. Правда, Алейников старше и по возрасту, и по званию. Да и Золотая Звезда Героя, выделяла председателя из остальной ветеранской братии. Шестидесятисемилетний генерал-майор всегда готов выслушать и помочь товарищам по оружию.

В мистику ветераны не верили, но решили, что подстраховаться на всякий случай не помешает.

– Петрович! я и сам не верю, но вдруг! Может быть, нам всё-таки хотя бы понаблюдать?

– Наверное, ты прав, ведь если, паче чаяния, и в самом деле что-то случится, совесть потом замучает.

– А что если поступить самым простым способом? Утром 8 января позвонить в милицию при метрополитене и сказать что так и так, в третьем вагоне заложена бомба, взорвётся тогда-то и там-то. Если у них не будет времени на согласование, может быть что-то и получится.

– Может что-то и получиться. Может и нет, могут же не поверить, но так хотя бы шанс появляется.

Генерал глубоко задумался, рисуя прутиком на снегу квадраты и круги. Короткий январский день подходил к концу. Солнце уже почти достигло крыш, и последние его лучи отбрасывали розовые блики по поверхности сугробов. Ветераны помолчали еще немного.

– Давай, Коля, договоримся так. Ты пару человек позорче подбери. Они пойдут на Лубянку. А я попробую поговорить с людьми из бывших разведчиков. Есть у меня один хороший знакомый. Вот, ещё такой вопрос. Нет ли у тебя знакомых сапёров? Ведь даже если мы ВУ обнаружим, с ним надо будет что-то делать.

– Петрович, знаешь, у меня как-то всё летуны вокруг, в лучшем случае – техники и инженеры. Надо будет всех опросить, может у кого-нибудь есть друзья из сапы[114]. Хотя тут можно и не усложнять. Достаточно в ближайшее отделение милиции подойти и сказать, что под прилавком взрывное устройство. Только надо, чтоб человек, который будет обращаться, был уважаем. Чтобы нагло на хутор не послали.

– Да ради хорошего дела, я и сам могу прийти. Хрен, они генералу откажут! Пусть «дежурные» зафиксируют закладку, позвонят мне, я подъеду, и с урной всё будет пучком. Мне еще и медаль дадут, за бдительность. – Алейников поднялся со скамейки и протянул руку для прощания. – Ладно, Николай, давай по домам, мы сделаем все, что в наших силах, а там как фишка ляжет.

8 января. Москва. Метро. Николай Иванович Морозов.

В Москве в субботу 8 января резко потеплело. Ветер с Атлантики принес снегопад и поднял столбик термометра до –5 градусов. Заканчиваются школьные каникулы, но утренники, ёлки и прочие детские мероприятия ещё продолжаются. Народу в метро много. Это, с одной стороны, затрудняло Николаю Ивановичу наблюдение за вагоном, но с другой, исключало привлечение к нему лишнего внимания.

Ветераны решили, что наблюдать надо с конечной станции. Морозов рассчитал, что до Измайловской поезд будет идти 45 минут, значит надо дождаться точно 16.45 и сесть в третий вагон. Поезд, подошедший к перрону станции «Молодёжная» чист, пуст и светел.

На «Киевской» внимание Морозова привлёк невысокий крепкий мужчина со спортивной сумкой, на боку которой красовались олимпийские кольца. Вязаная лыжная шапка, черная спортивная куртка, такие же черные брюки с белыми полосками по шву. Парень похож на спортсмена, едущего на вечернюю тренировку. Он протиснулся к торцевой двери вагона и плюхнул сумку на пол.

На Курской мужик внезапно выскочил из вагона. Сумка осталась в вагоне. До взрыва – 22 минуты. Полковнику стало по-настоящему страшно. Через две минуты поезд остановится на «Бауманской». Надо нести сумку прямо в милицию метрополитена. Есть риск, что сумка взорвётся во время переноса. Хотя от движения она не взрывается. А что если сообщить сейчас вагоновожатому по прямой связи? Тогда на следующей станции всех выгонят из вагона. Поезд отправят в депо. Пока он будет ехать, он, наверное, и взорвётся. Но пострадает только пустой вагон и конструкции перегона. Ну и бог с ними. Значит так и поступим.

Морозов встал и, с усилием протискиваясь в толпе пассажиров, пробрался к тревожной кнопке.

– Машинист поезда? Товарищ машинист, дослушайте, пожалуйста, до конца, это очень важно! В третьем вагоне на полу лежит черная сумка. Хозяин её вышел на Курской. Есть веские основания считать, что в сумке бомба. Я, как ветеран-сапёр в этом разбираюсь. Надо срочно эвакуировать людей! Нет! Это не розыгрыш, – Николай Иванович отпустил кнопку связи.

«Бауманскую» проехали без каких-либо дополнительных объявлений. Либо машинист просто не поверил, и подумал, что это такая шутка, либо согласовывает действия с начальством.

Полковник собрался уже повторить сеанс связи, как вдруг из динамиков вместо привычного женского голоса, объявляющего остановки, раздался слегка запинающийся мужской баритон.

– Уважаемые пассажиры, на следующей станции убедительно просим вас покинуть вагоны. По техническим причинам поезд следует в депо.

Последние его слова заглушены резким усилением шума при въезде на «Электрозаводскую». Морозов вместе с остальными попутчиками вышел из вагона и, не дожидаясь другого поезда, поднялся на поверхность. На сердце у него отлегло.

Вечером, в половине шестого, прохожие на Измайловском проспекте внезапно услышали резкий хлопок, донёсшийся со стороны линии метро. Некоторые рассказывали, что видели даже всполох пламени на облаках.

На станцию «Первомайская» поезд прибыл в полном составе, но с изуродованным взрывом третьим вагоном. Через разбитые окна видны сломанные сиденья и ободранная обшивка. На станции поезд уже ждали работники транспортной милиции. По всем признакам имел место террористический акт.

8 января. Москва. Улица Дзержинского. Генерал-майор Алейников.

Гастрономом на Дзержинского Алейников решил заняться лично. Не хотелось ему выглядеть идиотом в глазах друзей. В половине шестого он зашёл в магазин, подошёл к прилавку, внимательно осмотрел лежащие сыры, перевёл взгляд на колбасы. Также внимательно их изучил, но вдруг взгляд его замер. Генерал поднял голову и сказал продавщице следившей за ним с пристальным вниманием:

– Товарищ продавец, что это у вас за сумка лежит в углу?

– С утра ничего не было. А сейчас не знаю, мне из-за витрины не видно. – Женщина, не спеша, обошла прилавок, проплыла мимо немногочисленных покупателей, и собралась открыть непонятную черную торбу, как движением руки генерал её остановил.

– Тихо! – Шёпотом скомандовал он, – слышите? тикает…

Лицо тётки тут же побелело. Руками она закрыла себе рот и начала пятиться к дверям.

– Где здесь ближайшее отделение милиции?

– Какая милиция? Нет, не знаю… Нет тут милиции… В нашем доме КГБ. – Забормотала перепуганная женщина.

– Хорошо! Тогда быстро закройте магазин, ни в коем случае сумку не трогайте, сами выйдите на улицу и никого не подпускайте. Я схожу, договорюсь о сапёрах.

Пока они переговаривались, пока Алейников дошёл до КПП комитета госбезопасности, пока там уговаривал дежурного, полчаса до взрыва истекло. До КПП долетел звук похожий на хлопок.

– Слышал, лейтенант? Доупирался? – голос генерала стал презрительным, – не быть тебе капитаном. Похоже, рвануло. Дай бог, чтобы никого не прибило.

Серия взрывов потрясла столицу. Свидетелей много. Власти, как обычно в СССР, никакой информации не давали, что служило поводом для самых замысловатых слухов. Одни говорили, что это американцы таким способом хотят сорвать Олимпиаду, кто-то обвинял сионистов, кто-то китайцев. Ходили слухи, что это «блатные» ставят под контроль «барыг», что бандиты Монгола громят волков Япончика[115]. Слухи обросли множеством кровавых жертв и масштабными разрушениями.

«Голос Америки», «Свобода», «Би-Би-Си» и другие вражеские голоса уже на следующий день смаковали в эфире все эти сплетни, добавляя версию о причастности к взрывам КГБ, как провокацию, направленную против «борцов с советской тиранией».

Тут власти, наконец, спохватились, поняли, что дальше замалчивать нельзя, и 10 января ТАСС дал весьма умеренную и сдержанную информацию о событиях. Информагентство сообщило, что 8 января в вагоне столичного метрополитена и в магазине № 15 произошли взрывы небольшой мощности, пострадавших нет. Про третий взрыв вообще промолчали.

КГБ срочно занялся поисками виновников, но следов практически не осталось. Только через год будет найдено ещё одно взрывное устройство, с помощью которого выйдут на след армянских националистов, больше похожих на сумасшедших. Их назначат виновными, проведут через закрытый суд и быстро расстреляют. Народу так и объявят. а он с готовностью поддержал быструю расправу. Диссиденты притихли и сидели, как тараканы под веником.

9 январь. Новосибирск. Борис Рогов.

На следующий день в воскресенье Морозов позвонил мне и, довольный успехом проведённой операции, благодарил за такое полезное дело, как спасение человеческих жизней.

Я тоже рад тому, что удалось избежать человеческих жертв. Нет даже раненых. Хорошо бы ещё, чтобы КГБ ничего не нашла на ветеранов. Если их найдут, то выйдут и на меня.

– Боря, ты ещё что-то говорил об авиакатастрофах. Может быть, попробуем? – ветеран вошёл во вкус «спецопераций». В твоей записке упомянуто происшествие под Алма-Атой. Но никаких подробностей нет.

– Давайте попробуем. Как же там… 13 января будет крупная катастрофа под Алма-Атой. Ту-104 Хабаровского авиаотряда.

Я более чем уверен, что у боевых ветеранов, вкусивших радость победы, в конце концов, всё получится.

ГЛАВА 18. ЭТА СЛУЖБА И ОПАСНА И ТРУДНА

10 января. Москва. Комитет Государственной Безопасности. Майор Игорь Шамраев.

В буфете пятого управления Комитета госбезопасности 10 января царило оживление, которое бывает здесь только по случаю завоза дефицитных продуктов со спецбазы Совмина. В этот раз завезли настоящий швейцарский сыр и австрийскую полукопченую колбасу. Давали по килограмму в одни руки, но и это радовало служивый люд. Настроение хорошее у всех, кроме Наташки-буфетчицы. Мало того, что ей приходилось работать в поте лица, так эти «дармоеды» вечно норовили подсунуть ей секретные документы вместо обёрточной бумаги.

– Не сувайте мне доку́менты! – кричала она так, что всему буфету слышно. – Андропов запретил в доку́менты товар отпускать!

– Да, это старые, ненужные бумаги! – уговаривали её.

– Мне читать некогда, мне людёв обслуживать надо! Симонян в прошлый раз горбушу в какие-то секреты завернул, так мне выговор объявили! Так что, у кого нет чистой бумаги, в очередь не вставайте, отпускать не буду!

Честно говоря, майору госбезопасности Игорю Шамраеву давно уже надо быть у начальника и докладывать о состоянии дел по расследованию терактов потрясших Москву в прошлую субботу.

– Шамраев, вы, почему еще в буфете? Вас Филипп Денисович заждался, – услышал майор у себя за спиной голос секретарши Бобкова.

– А колбасу за меня Бобков будет получать или, может, вы, Надежда Дмитриевна?

– Нет, посмотрите люди добрые! – возмущению пожилой женщины нет предела, – его генерал-майор ждёт, а он тут колбасу боится упустить! До чего страна докатилась! А ещё майор госбезопасности!

– Ладно, не кипятитесь, иду я уже.

На самом деле Шамраеву не так уж нужна колбаса, как хотелось оттянуть встречу с начальником. Прошло уже почти двое суток с момента первого взрыва, а ни версий, ни следов, ни улик. Правда, в рассказе продавщицы из магазина фигурировал какой-то генерал, который прямо перед взрывом обнаружил сумку с бомбой, но это не след, а только намёк на него. Других зацепок пока нет ни одной… Тут уж от головомойки не уйти, сколько за колбасой не стой… Начальник есть начальник, а у него есть свой начальник…

С тяжёлыми мыслями, под конвоем суровой дамы, Игорь Шамраев поднялся в кабинет Бобкова и коротко доложил о полном отсутствии версий для оперативно-розыскных мероприятий. Найденная на станции стрелка часов – вот и все улики на сегодняшний день.

Ты, майор, не переживай, – спокойным тоном неожиданно начал генерал, – пятёрка наша не на высоте, есть такое, зато парни из второго отработали на пять баллов! Ты всех свидетелей уже собрал?

– Филипп Денисович, как их всех собрать. Двадцать человек по взрыву в метро уже нашли, десяток по магазину, еще десяток по мусорке… Все это или не все, трудно сказать. Наверняка не все. Кого-то допросили, кого-то нет, тут еще непочатый край работы. Выходные же были. Как людей искать?

– Допустим, – допросить не реально, но собрать можно всех. Поквартирный обход делали? Наверняка какие-нибудь старушки-процентщицы сидели и в окна глазели.

– Камельков лично обошёл часть квартир, на остальные участковых подключил.

– Хоть участковых догадались подключить… А дворников подключили?

– Дворники же не сотрудники, как при царе, как их подключать?

– Подумай и подключи! Иди, работай, майор, всему вас учить надо. И пригласи Камелькова.

Свидетелями занимался Камельков Александр Петрович, капитан госбезопасности. От пристрастия к алкоголю нос у капитана имел характерный синюшный оттенок, за что его за глаза в комитете называли Баклажаном. В понедельник он уже заканчивал оформление допроса продавщицы и дежурного лейтенанта, которым помог составить словесный портрет генерала, заметившего сумку с бомбой Баклажан, по картотеке министерства обороны, даже нашёл фотографию странного участника событий. Герой Советского Союза, штурман дальней авиации генерал-майор в отставке Алейников. Капитану показалось подозрительным, что штурман почему-то назвал себя сапёром. Кстати, по словам машиниста поезда, в котором сработало взрывное устройство, про бомбу в вагоне говорил тоже какой-то, якобы, сапёр. Капитан поделился с начальством идеей, допросить вежливо и аккуратно генерала.

Как ни странно, но в этот раз мнение Бобкова совпало с мыслью подчинённого. Добро на привлечение Алейникова в качестве свидетеля капитан получил.

– Да, я был 8 числа в магазине № 15. Что я там делал? Капитан, как по твоему, что люди делают в магазине? – седовласый генерал смотрел на гэбэшника спокойно и немного свысока, как на недоумка. – Вот и я зашёл по пути сыру купить. Почему не рядом с домом? Потому что так получилось: увидел магазин, вспомнил, что жена просила сыру купить, вот и зашёл. Как заметил чёрную сумку? Так штурман должен быть внимательным, профессия обязывает. А меня в чём-то подозревают?

Баклажану стало немного неловко. Дурацкая всё-таки работа… Получалось так, что он вместо того, чтобы поблагодарить человека спасшего, по сути, посетителей этого злосчастного магазина, вроде как, подозревает его неизвестно в чём.

– Ни в коем случае, уважаемый Сергей Петрович! Ни в коем случае! Нам надо просто найти следы тех паразитов, что хотели совершить это преступление. Следов то никаких после взрыва не осталось. Поэтому всех кто там был опрашиваем.

– Я тут мало чем могу вам помочь. Зашёл в магазин. Прошёл к витрине, посмотрел на товар. У витрины увидел сумку. Хотел сначала поднять и спросить чья, думал, может, забыл кто, наклонился и услышал характерное тиканье. Сразу понял, что может быть и ВУ. Скомандовал эвакуацию, а сам пошёл вызывать подмогу. Сапёром назвался, чтобы лишних вопросов не задавали.

– А про взрыв в метро что-нибудь слышали?

– Метро взорвали? Ого! Кто-то какие-то требования выдвинул?

– Как ни странно, никаких требований, никаких звонков, просто три взрыва в Москве.

– Был ещё и третий? Ну и дела!

– Да, такие дела. Прямо в урне на 25 лет Октября. К счастью ущерб, как и в вашем случае, только материальный. В метро тоже нашелся кто-то внимательный. Назвался сапёром, также как вы. Заметил и машинисту сообщил. На «Электрозаводской» пассажиров эвакуировали, а на «Измайловской» рвануло.

– За выходные нашли что-нибудь? – заинтересованно спросил ветеран. Ведь уже двое суток прошло.

– Не могу ничего вам по этому поводу сказать, секретная информация, сами понимаете. А вы ничего подозрительного около магазина не заметили? – вернулся к главной теме капитан.

– Мельком разве что, в дверях столкнулся с каким-то мужиком в чёрном… Точно! И сам кучерявый такой брюнет, и одет во всё чёрное, из кавказцев, наверное. Он ещё лицо отвернул, когда со мной в дверях столкнулся, поэтому я только его волосы и запомнил.

– Вот видите, товарищ генерал-майор, всё-таки от нашей беседы какая-то польза есть. Сейчас я вызову продавщицу и мы её про этого брюнета спросим. Она его могла видеть в лицо. А с вами я вынужден попрощаться, рад знакомству! – Камельков встал и протянул руку для прощания.

Алейников ответил на рукопожатие, не торопясь натянул на голову папаху – ладно, капитан, звони, если вопросы появятся.

Продавщица действительно вспомнила какого-то чёрного невзрачного мужчину, который тёрся у витрины среди покупателей.

– Нос у него, товарищ капитан госбезопасности, очень большой. Он этим носом туда-сюда водил, как будто собирался через стекло товар обнюхать. И глазки маленькие, черные и посажены глубоко. Он как в мою сторону взглянул, знаете, мне аж поплохело! – тётка прижала руку к груди и жалостно вздохнула.

– Усы, борода, бакенбарды? – начал задавать наводящие вопросы капитан. Рост, телосложение, родинки, шрамы не заметили?

– Нет, не заметила, наверное, не было на нём ни усов, ни бакенбардов. Морда смуглая, заросшая, дня три, наверное, не брился. Рост… невысокий, наверное, не помню что-то. Переволновалась я тогда сильно.

Результаты дознания не радовали найти в Москве невысокого брюнета легко, вот только будет таких брюнетов многие тысячи, как и кавказцев с большими носами …

ГЛАВА 19. ЧЁРНЫЙ ВОЛК

21 февраля. Новосибирское музыкальное училище. Лена Тришина.

Солнце яркой летней птицей билось в высокие окна музыкального училища. Барабанила капель по наружным сливам, а через открытую форточку ветер вносил какофонию автомобильных моторов с Каменской. Жаль, что окна выходят на проезжую часть, всё-таки здорово любоваться заснеженными деревьями Центрального парка. Хотя, конечно, лучше шум в столовой, чем в музыкальных классах.

Сегодня Миловзориха назначила репетицию аж на четыре часа, вот же вредная бабка! С этим днём Советской Армии, будь он не ладен, никакой личной жизни у девушки. Покушать нормально и то времени не остаётся.

Рапсодия великого композитора Мурова[116]! Подхалимка старая. Знает, что директор падок на лесть, а что бедной девочке ещё к завтрашнему утреннику готовиться надо, так это её не колышет.

– Добрый день, мне супчик… и бефстроганов с картошкой. Только без подливы, пожалуйста.

– Лена! Привет! – раздался из-за плеча голос Маринки Петровой. – Ты чего тут? Дополнительные назначили?

Я оглянулась на голос подружки и чуть не потеряла дар речи. Рядом с ней стоял просто сногсшибательный мальчик. Высокий(!), блондин(!!), с васильковыми глазками (!!!), которые скользнули по мне оценивающим взглядом. Судя по лёгкому кивку, оценка высокая. А то! Крепкий боксерский подбородок, чувственные губы, прямой нос и густые пшеничные брови довершали картину образца мужской красоты.

– Что? Марин, я не поняла, ты про что сейчас? Ну, да… Миловзорова назначила репу[117], приходится тут подкреплять утраченные дамские силы. А ты не участвуешь в юбилейном концерте?

– У меня же неуд по специальности. Вот привела заступника. Знакомься. Это Володя Полуяхтов бас нашей оперной труппы. Восходящая звезда, он еще консу не кончил, а его уже на первые партии в Оперный приглашают! Вот! Между прочим, меня замуж зовёт!

– Влад! – представляется вежливо и протягивает руку. Узкая ладонь, длинные пальцы, аккуратные ногти. – Очень приятно!

Проникающий до самых костей низкий голос Маринкиного жениха бросает меня в краску. Что ж так предательски тело себя ведёт то! Лицо просто горит… Еще, поди, румянец на щеках выступил… Стыд то какой!

– Вова, мужчина не протягивает первым руку девушке! – поучает кавалера Маринка. – Лена у нас натура тонкая, у неё одни пятёрки по спецухе, да еще папа известный художник. Веди себя прилично, а то она подумает, что ты из деревни?

– Марина, не вгоняй меня в краску! – я аккуратно вставляю свою ладошку в горсть Владика и чуть сжимаю его ладонь. Мне невольно хочется присесть в глубоком реверансе, – Рада познакомиться. Давайте сядем за столик, а то на раздаче беседовать не очень удобно.

Ребята тоже взяли чего-то. Я, поглощенная новыми чувствами, даже не обращаю внимания на такие мелочи. Ещё меньше меня интересует Маринкина болтовня. Стоит мне поднять глаза на Полуяхтова, как поднимаются волоски у меня на руках. К реальности возвращал только бархатистый, мягкий, и в тоже время, крепкий голос Владика. Эта сладкая пытка кончилась, к моему сожалению, очень быстро. Пора бежать на репетицию, Валентина не терпит опозданий.

Вечером позвонил Борька. Позвал, как обычно, на прогулку. Сказала, что сегодня мне некогда. На самом деле, мне нужно немного подумать, разобраться в своих чувствах. Уж очень Влад на меня сегодня подействовал. Боря хороший, я его люблю…, хм-м… наверное, но… что-то уже не уверена этом… Во-первых, он не красавец, для мужика это не важно, но ростом не вышел, во-вторых, не понимает ничего в музыке, а самое главное – совсем ещё зеленый, хоть и уверяет, что на самом деле ему ого-го сколько. Я вспомнила наши постельные битвы… Да, в деле плотских утех он мастер! Но у Владика такой голос! И это он просто говорит, а если петь начнёт? У меня же крышу сорвёт. Как же, хорош…

Хотя Борюсика жаль. Он столько денег влупил, чтобы нам с ним в Питере переспать. М-м-м! Да, незабываемые впечатления… Нет, пожалуй, это будет непорядочно, так просто взять и к другому перескочить. Хотя моей вины в этом нет, я ему ничего не обещала и никуда не звала. Или звала? Не важно… Хотя как-то это по…

Я набрала Борькин номер.

– Борь, я тут вспомнила одну важную вещь, короче, надо поговорить, ты ещё ничем не успел заняться?

– Ты же занята была.

– Отложила. Подходи, я быстро спущусь. Очень важный разговор! – Чёрт! Завтра же ещё утренник в детском саду. Ладно, как-нибудь отбарабаню…

Надо всё-таки купить Боре новую оправу, что он ходит в этой дурацкой чёрной. Спрошу у Маринки, она вроде бы говорила, что у неё кто-то в оптике работает. Подарю на прощанье, может, утешится. Нет! Господи, ну что у меня за натура. Чуть мужик посимпатичнее, и моя душа уже крылышками бяк-бяк-бяк. А вдруг этот Владик ничего в сексе не понимает? Он всего-то на четыре года нас старше. Вроде не женат. Может, ещё и женщины не познал. С другой стороны, это ж просто прекрасно. Я буду его первой женщиной, научу его всем тонкостям. Только нужно, чтобы он втрескался до потери пульса. Ну, это я умею.

Нет-нет-нет! Надо с этим бороться. Надо взять себя в руки. Вот сейчас Борька подойдет, и я его расцелую. Со вчерашнего дня же не виделись. Мне становится смешно, и уже в приподнятом настроении я чмокаю Борьку в щёку, повисаю у него на руке.

– Я весь в нетерпении, рассказывай быстрее, что случилось? – волнуется мой почти жених.

– Борь, помнишь ты же приставал с идеей ансамбля?

– Что бля? – смеётся дурашка, не знает, что его ждёт…

– Ансам-бля! Дурачок! – я сердито дёргаю его за рукав. Я нашла солиста-вокалиста. Ты не представляешь, какой голос. Все девчонки будут писать кипятком! Я сама, когда услышала, то чуть не упала. Он даже когда просто разговаривает, все поджилки трястись начинают. Парень этот сейчас на пятом курсе нашей консы, но ему уже первые партии в оперном дают. После этого, переманить его можно только в Большой или в Ла Скала. Но если сыграть на тайных струнах, – при этих словах я делаю многозначительную паузу, то никуда он не денется.

– Что это ещё за тайные струны? – Борька сразу делает стойку. – Соблазнить его хочешь? Ты это брось, это не наш метод.

На следующий день после четвертой пары ко мне подвалил этот самый Вова Полуяхтов. Я готова к воздействию его вокальных данных и смогла сдержаться, чтобы не затрепетать. Пригласил в кино. Я девушка честная и почти замужем, поэтому сказала, что с незнакомыми мужчинами в кино меня муж не пускает. А он и говорит:

– А нас же вчера Марина познакомила, я уже день, как знакомый мужчина. Как меня зовут, ты в курсе. А еще я лауреат, солист, призёр и вообще чемпион вокального спорта. – Полуяхтов встал в первую позицию и направил крепкий подбородок влево вверх.

– Вова не смеши меня, а то я могу чаем захлебнуться, и помру молодая и красивая.

– На похороны пригласишь?

– Типун тебе на язык! После этого я вас, лауреат и чемпион, даже видеть не хочу.

– Хорошо, пойдём длинным путём. Видеть меня Леночка не хочет, а слышать? Телефончик продиктуй, и я тебе как-нибудь вечерком колыбельную спою. Ты какую больше любишь? «Спи, моя гадость, усни» или «Спят усталые свинюшки»?

– Слушай, Вова, шёл бы ты отсюда, а то я за себя не отвечаю. Вот скажу мужу, он не посмотрит, что ты солист и лауреат, и настучит тебе по тыкве. Отвали, короче.

– Ну, Лена, ну, извини болтуна, ну, люблю я пошутить… Я же не виноват, что у тебя нет чувства юмора. Кстати, а кто у нас муж?

– Волшебник! Хоть это вас, молодой человек, совершенно не касается! Скажу ему и превратит тебя в лягушку. – Я подняла на него строгий взгляд. Вова сразу сдал назад.

– Предупреждать надо. Конечно, у тебя есть чувство юмора, и даже очень развитое. Ты же смеёшься над моими искромётными шутками. Ну, прости, прости, прости… Простила?

Конечно, я его простила, хотя, такого наглеца так легко прощать нельзя. Слабая я девушка, любой меня уболтает…

Надо будет с Борькой этот вопрос утрясти и после кино их познакомить. Пускай Рогов уговаривает попробовать силы на рок-н-рольном поприще. Хи-хи-хи, а можно еще попробовать ему подыграть, типа, я на его голос повелась и готова на всё… Голос у него, не отнять, просто жуть какой возбуждающий. Интересно, он знает об этом? Хотя, что это я – конечно, знает, вон как уверенно подкатил.

…

Дома, раздевшись до плавок, встаю перед зеркалом и наслаждаюсь собственным великолепием. Так, опора на правую ножку, левую немного вперёд и на носок. Левое колено – вправо. Хорошо! Правое плечо вниз, левое вверх. Руку на бёдро. Картинка! Скольжу взглядом от макушки вниз. Точёная шейка. Мягкая линия плеч. Грудь – упругая крепкая троечка с острыми сосками, которые, как будто, смотрят вперёд. Мечта мужчин. Ах, какое блаженство знать, что я совершенство! Жаль нельзя сзади посмотреть. Борька уверяет, что попа у меня тоже классная. Ноги немного коротковаты, но тут легко подправить, достаточно повыше каблук. Есть, на что приманивать любого баса, баритона, хоть миллионера с Бродвея. Спасибо предкам, и с генами не подкачали, и с балетным классом. Как вспомню, так вздрогну. Бр-р-р-р! А ну-ка, батман-тандю[118]. Блин, чуть не упала… Старушка… Нет уже былой лёгкости. Впрочем, трудиться над собой надо всю жизнь, чтобы не стать похожей на маманю. Расплылась уже в сорок лет. Не удивительно, что отец постоянно в мастерской пропадает. Знаю я, кто ему там позирует…

Хватит нарциссировать, пора одеваться и ехать к «Победе». Борька один ни за что не справится. Ничего! На тачке успею.

Старая французская лента о романтических приключениях благородного разбойника Картуша (Бельмондо) и его подружки Венеры (Клаудия Кардинале) чем-то напомнила мне о моих мечтах разбогатеть и удрать за кордон. Кстати, сделать это гастролирующему оперному певцу гораздо проще, чем простому музыканту провинциального оперного театра. Вот и ещё один плюс.

После кино Борька рассказал Вове о планах по музыкальному завоеванию мира. Полуяхтов идею не поддержал. – Пустое прожектёрство! – сказал, как отрезал.

Ни тот ни другой от знакомства не в восторге. «Надутый индюк с голосом слона» – отозвался позже новоявленный продюсер. «Наивный дурачок» – на следующий день сказал Вова, когда мы с ним пересеклись на перемене. Как всё-таки прикольно чувствовать себя верховным судьёй в схватке двух самцов. Вот хренушки им! С Борькой конечно здорово, но чего-то в нем все-таки не хватает, не достаёт чего-то. Как там, в одном старом фильме: «хороший ты мужик, но не орёл!». Вроде бы и с деньгами у него хорошо, и в постели классно, и поговорить он может интересно, и меня вроде бы любит, но не орёл! Лихости что-ли какой-то не хватает. Может, просто ещё молод, подрастёт и харизма мужская появится… У Полуяхтова мужественности завались, харизма течёт из ушей. Правда, наглец, выпендрёжник и бабник… наверное… Интересно всё-таки, как он в любовных сценах? Надо бы у Маринки спросить.

Однако через неделю я заметила за нашим басом интересную особенность. Он погрузился в размышления! Как-то встретила его в коридоре консы с Беличенко[119], потом с барабанщиком из оперного. Похоже, парень решил сам развивать идею, а Борьку слить за ненадобностью.

Боре об этом рассказала, а он только обрадовался, чем меня страшно удивил. Говорит, что так в сто раз лучше. Особенно, если у Вовы получится. Я сомневаюсь, что у этого свинтуса что-то выйдет, слишком он самовлюблён. А Борька говорит, что только бы название сохранили. «Волкодав» всё-таки и брутально, и по-хорошему, агрессивно, несёт смысл позитивной силы, защитника, короче, самое то.

Марина потом мне рассказала, что назвали мужики группу «Черный Волк». Мне кажется, хуже, чем «Волкодав». Клавишницей взяли её, Вот, почему не меня! Я же лучше Маринки. Нет, Вова все-таки мудак! Голос божественный, а всё равно му-дак.

Но через месяц Вова всё-таки пригласил меня на генеральный прогон. Ему удалось как-то договориться с Муровым об использовании концертного зала училища в качестве репетиционной площадки, удалось найти неплохую ударную установку, литавры, даже органолу. Прорезался у Полуяхтова организаторский талант. Конечно, я не могла пропустить представление и, из чисто девичьего любопытства, после третьей пары поднялась на задний ряд. Там уже сидела компания студентов, собравшихся, познакомиться с будущими «сотрясателями вселенной».

…

Зал у нас в училище, оборудован неплохо. Окна можно автоматически закрыть. Акустика от этого улучшается. Свет управляется с пульта и может гаснуть постепенно. В зале темно. Где-то далеко едва слышны барабанные раскаты. Внезапно резко вспыхивает театральный прожектор, выхватывая, фигуру в черном балахоне. Балахон перепоясан толстой льняной веревкой. На голове капюшон. Это не то монах, не то воин, не то колдун. Секунд десять фигура стоит неподвижно и беззвучно. В это время фоном начинают бить барабаны. Вова, наконец, откидывает капюшон и негромко начинает речитатив:

Последнее слово он практически рычит, растягивая р-р-р-р. По спине у меня бегут мурашки… Голос у него всё-таки сказочный. К этому моменту барабаны набирают уже заметную силу, вступает контрабас и бас-гитара…

А с припева понеслась уже полная вакханалия! Ритмы совершенно не Высоцкого, но гораздо мощнее, пробивающие доспехи цинизма. Всё это в сполохах белого и красного света. Темп исполнения нарастает неумолимо. Внезапно свет гаснет и из кромешного мрака Вова выводит заключительные слова:

– Сколь веревочка не вейся, а совьёшься ты в петлю.

И пауза…

– А совьёшься ты в петлю…

Буквально через пару секунд вспыхивает заливающий прожектор, освещая всю сцену.

– Здравы будьте, люди добрые! Сейчас прозвучала «Разбойничья песня» на стихи советского поэта Владимира Семёновича Высоцкого. – Голосом конферансье начал выступать Полуяхтов, как лидер группы. – Команда «Чёрные волки» рада представить на ваш суд программу под названием «Волком родясь, лисицей не бывать». Мы используем стихи и музыку русских и советских поэтов в нашей музыкальной интерпретации. Прошу сильно нас за это не ругать. А сейчас следующая композиция – «Песенка про дикого вепря», Стихи тоже Высоцкого. Как говорят у нас на Руси: «Волк – не пастух, свинья – не огородник».

Эта комическая песенка воздействовала, конечно, не так мощно как предыдущая, но так, скорее всего, было задумано, чтобы дать слушателю перевести дух и сбавить эмоциональный накал.

Зато следующая – вообще убойная. Даже меня, девушку совершенно далёкую от идеалов комсомола захватило и захотелось встать и петь: «И снег, и ветер, и звёзд ночной полёт…». Какую всё-таки силу имеет музыка! Причём только барабаны и мужской вокал.

После шли и лирические, и фольклорные, и даже дворовые. Всего получилось около полутора десятков песен. Видно, что мужики так увлеклись, что отработали на славу. Если это всё пройдет через комиссию, это будет действительно бомба. Ничего подобного по воздействию в стране сейчас нет.

– Последняя песня посвящается мужественным защитникам Ленинграда. Мы оставили только четыре куплета, но зато самые мощные. Просим у знатоков прощения за такое «варварское» отношение к тексту. Вова начинает без музыки речитативом:

А теперь поём вместе!

На повторе к вокалу подключается барабан, и второй куплет идёт уже в ударном оформлении. Голос Полуяхтова на фоне барабанов звучит, не теряясь. Наоборот, приобретает какие-то эпические оттенки. Повтор второго куплета подпевают уже все присутствующие в зале:

Мне немного неловко, но не петь вместе со всеми просто не возможно. Я удивляюсь сама себе! Всегда мне было глубоко плевать на эту давно минувшую войну! Но музыка захватила. Поистине, великая сила искусства! Если цензура эту песню пропустит, это будет просто супер хит! Могут ведь и не пропустить, тут же про Сталина.

На последнем повторе народ даже сидя петь не смог. Все встали и пели стоя:

Хорошо, что ребята после этой песни не стали ничего говорить, просто погас свет, опустился занавес, и они скрылись во тьме.

Интересно, что Маринку я почему-то не заметила. Хотя органола чётко слышалась. Зачем Вова её спрятал от зрителей, я не поняла. Вот взял бы меня, я бы настояла, чтобы клавишницу в центр поставил, а уж я бы показала настоящее шоу.

После репетиции я бегу за кулисы. Просто не могу удержаться от того, чтобы не выразить охвативший восторг.

Вова сидел в гримёрке с выступившими на лбу и висках капельками пота. Глаза ввалились, лицо осунулось, плечи опущены. Он никого не замечает. Видно, что мужик выложился на все сто… Почему-то во мне возникла острая жалость к нему, я подошла и мягко провела ладонью по его щеке. Шершавые колючки щетины щекочут ладонь. Лицо горячее и слегка влажное.

Внезапно Вовка поймал мою руку и поднес её к губам. Этого было достаточно, чтобы я потеряла голову. Мы, как безумные, начали целоваться, совершенно не стесняясь присутствующих.

Не говоря ни слова, он вдруг поднял меня на руки и куда-то понес. Мне как-то стало совершенно всё равно куда. Хотелось просто целовать эти сочные упругие губы, ерошить золотистые волосы, хотелось ощущать его дыхание, ловить движения рук… и вобрать в себя острое, запретное, тайное. Только я подумала об этом как что-то сладко сжалось внутри.

…

– Извини меня, сам не знаю, как так получилось, – начинает нелепо и смешно оправдываться этот милый мальчик. Мы приходим в себя в каком-то тёмном классе, кажется это кабинет музлитературы.

– За что? Мне самой, наверное, этого хотелось, поэтому я к тебе и подошла. – Я сижу на столе. Мне зябко. – Вова, не торопись, пожалуйста. Мне надо немного отдышаться. Давай чуть-чуть посидим здесь, все равно уже вечер и никто сюда ломиться не будет. Ты не видел, где мои трусы? Посмотри в кармане, а то Маринка вдруг найдёт…

Мы вдруг начинаем хохотать как сумасшедшие!

Ещё сидим, наверное, с полчаса и разговариваем о всяких пустяках. В конце концов, Полуяхтов делает мне официальное предложение руки и сердца. Неожиданно!

– Володя, милый! Знаешь, это всё так внезапно, что я пока не готова тебе ответить ни «да», ни «нет». Сегодняшний порыв – это хорошо, но это далеко не всё. Я же уже тебе говорила, что я почти замужем… Помнишь? Тот парень с которым я тебя знакомила в кино… Мы с ним знакомы чёрте сколько лет. С родителями моими договорились, что мы с ним официально оформим отношения только после окончания обучения. К тому же, Борька с папой моим по работе подвязался. Они неплохие деньги заколачивают. Да и человек он хороший, не хочется его обижать. Так что, давай подождём…

– Лена, как ты можешь так прагматично рассуждать. Только что рычала и стонала словно бешеная, и, буквально через полчаса, уже судишь-рядишь, как прожженная тётка.

– Да, я такая, – я уже снова в форме и кокетничаю напропалую. – Со мной не соскучишься. Зато жизнь будет насыщенная и искромётная.

В таком режиме наш разговор продолжается ещё какое-то время, после чего я, почувствовав прилив сил, одеваюсь и, подхватив нового кавалера под руку, отправляюсь домой. Вова до подъезда на такси довёз и слинял. Наверное, поехал думать, как ему теперь со всем этим быть. Пускай подумает! Я же думаю, что замуж сходить за будущую звезду советского рока, или, на худой конец, оперной сцены тоже не плохо. Наша труппа каждый год летом едет в загранку, а это и деньги, и шмотки, и прочий ширпотреб. Как бы так всё обстроить, чтобы и с Борькой не рвать, это же золотая жила, и с Вовиком крутить. Здесь без тщательных раздумий не решить. Так что давай, Леночка, напрягай извилины.

7 мая Новосибирск. Гостиница «Обь».

– Горько! Горько! Горько! – разносится по залу ресторана гостиницы «Обь» традиционный свадебный девиз. Владимир и Леночка публично демонстрировали искусство затяжного поцелуя. Жених явно из перспективных, место в труппе Оперного ему уже гарантировано. Тришины очень рады такому повороту дела. Как сказал дочери сам глава семейства: – Знания, конечно, сила, но талант всё превозмогает.

ГЛАВА 20. ВЕТЕРАНЫ СНОВА В БОЮ

20 февраля. Москва. Гостиница «Россия».

В 1967 году, за десять лет до текущих событий, в Зарядье, сразу за храмом Василия Блаженного, государственная комиссия приняла в эксплуатацию самый большой в мире гостиничный комплекс. Гостиницу на 5 000 постояльцев назвали «Россия». Чрезмерная близость массивного здания к древнему центру Москвы мешала панораме Кремля и Красной площади. Изначально москвичи не любили этот модернистский сундук, позже хоть и не полюбили, но привыкли.

В воскресенье 20 февраля Николай Иванович Морозов после лыжной прогулки в Сокольниках благодушно расположился за чашкой чая перед телевизором в ожидании очередного хоккейного матча чемпионата Союза. Звонок телефона разорвал покой воскресного вечера. Антонина Спиридоновна взяла трубку.

– Квартира Морозовых, здравствуйте.

…

– Боря, это ты? Рада слышать.

…

– Николай Иванович? Здесь конечно, сейчас подойдёт. – Коля, подойди, тут Борис Рогов, опять что-то важное хочет сообщить.

– Да, здравствуй, Борис, опять хочешь старику работы подбросить? Всё то тебе неймётся!

Слышал, что катастрофы в небе над Алма-Атой удалось избежать, благодаря бдительности наземных служб аэропорта «Толмачёво»? Это наша с тобой заслуга. Намекнули кому надо. Людей спасли, матчасть тоже не пострадала. Говори, по какому случаю звонишь, да пойду хоккей смотреть. Сегодня «Спартак» с Челябинским «Трактором» играют. Прошлый раз в ничью сыграли, так что сегодня нашим надо кровь из носу выиграть.

…

Пожар? В Гостинице? 25 февраля? Да, вспомнил, что-то ты говорил. Вот только…

…

Прости старика, забыл за всеми этими авиакатастрофами… А сколько жертв, говоришь?

…

Людей, конечно, жалко… Есть, ничего не предпринимать. Да, всё понятно. А если просто позвонить из автомата? Часа за два с уличного откуда-нибудь с Медведково? Может кого-то спасти удастся.

…

Конечно под мою личную ответственность. Ты меня предупредил, спасибо тебе за это. А уж мы тут с Петровичем покумекаем, что можно сделать.

Вот же Борька непоседа. Хоть и говорит, что не надо в это дело соваться, но людей жалко, все-таки около сотни сгоревших живьём… Надо будет опять Алейникова тряхнуть, он хоть и старый, но жуть какой умный. Эх, как мы тогда ловко всех вокруг пальца обвели! Вроде бы и теракты были, а жертвы ни одной. Красиво!

Придётся завтра ехать к Алейникову и устраивать мозговой штурм. Он наверняка придумает какой-нибудь оригинальный ход. Кроме того, надо будет Борису позвонить и все подробности происшествия из него вытрясти. Вот, прямо с утра пораньше и позвоню, хотя, нет утром он наверняка будет на лекциях, лучше после обеда, а вечером к генералу поеду, уже во всеоружии. Главное, чтобы сердце не подвело, а то будет «пожар во флигеле или подвиг во льдах». Забыл, вот откуда эта фраза.

Беспокойный сон сменился внезапной бессонницей. Пришлось встать и пойти на кухню. Взяв карандаш с бумагой, Николай Иванович начал рисовать схему возможного развития событий при разных вариантах действий. За умственным трудом время пролетел не заметно.

Внезапно заиграл гимн. – Московское время шесть часов ноль-ноль минут, сегодня понедельник 21 февраля. – Бодрым голосом сообщил диктор. Наступала новая трудовая неделя.

Морозов поставил чайник на голубой огонёк газовой плиты и снова углубился в мысли. Похоже, что у него всё-таки что-то начинало получаться.

…

Рукопожатие крепкое, взгляд цепкий и немного ироничный. Алейников встречает старого знакомого на пороге квартиры.

– Здравия желаю, тащ полковник, заходи, рассказывай, что за подвиги нас с тобою ждут? – обращается к Николаю Ивановичу.

– И тебе, генерал, не хворать! – отвечает тот по-приятельски. – Опять терроризм, будь он неладен!

– И что на этот раз будем предотвращать? На что нацелилась мохнатая лапа спецслужб? – несмотря на шутливый тон, в голосе слышатся стальные нотки. Морозову на память почему-то приходит герой Ланового в фильме «Офицеры». Есть что-то в том собирательном образе от Алейникова.

Он коротко пересказывает то, что продиктовал Борис. Упор делает на количестве жертв, на неподготовленность Московской пожарной охраны, на чиновничий произвол.

– С этими чинушами ядрёной бомбы не надо, сами всё развалят. Чернильное племя…

– Как ты, Петрович, думаешь, можем мы как-то в этом деле поучаствовать, чтобы хотя бы кого-то спасти?

– Понимаешь, Коля, трудно сказать. Во-первых, у нас очень мало времени. Во-вторых, мы с тобой в этом деле дилетанты, мы же лётчики, мы если что и придумаем, то спецы нас в два счёта вычислят. А это будет очень плохо. Мало того, что никому не поможем, так ещё и самих отправят, куда Макар телят не гонял.

– Не вешай носа, товарищ ветеран! Попробовать всё равно стоит. Надо просто покопаться в памяти, а вдруг вспомним какого-то разведчика, смершевца или кого-нибудь ещё из этой мутной компании «плаща и кинжала».

Ветераны обкладываются бумагами и начинают просчитывать варианты действий. Можно, по ленински, взять два крайних варианта. Программу-минимум и программу-максимум. Максимум – сделать вообще пожар в отеле невозможным, минимум – уменьшить количество жертв.

Если замахнуться на максимум, – вслух рассуждает генерал, – то надо знать, как и кто конкретно участвует в подготовке теракта. Дальше можно будет уже искать выходы на этих людей и что-то с ними делать. Тут сложностей слишком много, за оставшиеся дни не успеть. А вот предупредить конкретных людей, упомянутых тобой, будет уже проще. Ты что-то говорил о болгарском замминистра? Как там его? Ивàнов? Я думаю, проще всего будет предупредить именно его. Анонимно само собой. Напишем ему открытку и через торгпредство передадим. Может он и не поверит и ничего делать не будет, но хоть от удушья спасётся.

Следующей стала мысль воспользоваться информацией о пострадавших в результате пожара. Особенно тех «стрелочников», кого назначат ответственными за поджог.

– Кого, ты говоришь, арестуют и посадят? Главного инженера и начальника пожарной безопасности? – Вопросительно посмотрел Алейников на Николая Ивановича.

Тот нацепил очки и, немного покопавшись в бумагах, утвердительно кивнул. – Точно, Тимошкин и Видорчук. К сожалению, больше о них ничего не известно.

– Это не беда, узнаем в один звонок. Эти ребята должны быть кровно заинтересованы в том, чтобы пожар не случился. Кому охота лагерную баланду хлебать.

– Хорошо, выйдем мы на них. Что мы им скажем? Вот так и скажем, что МВД собирается поджечь гэбэшников?

– Да, ты не торопись, полковник! Скажем просто, что будет пожар, что начнётся в половине десятого, что лестниц до верхних этажей не будет, что погибнет куча народу, а вину спишут на них. Пускай у них голова и болит. В конце концов, это же их прямая служебная обязанность, заботиться о безопасности.

На этой фразе Морозова тоже охватило возбуждение.

– Иван, а если попробовать через низовых пожарников? Какая пожарная часть за центр отвечает?

– Узнаем! Достаточно придумать какой-нибудь повод, чтобы привлечь на какое-то ветеранское мероприятие. Надо подумать, не работает ли в пожарке кто-то из бывших летунов. Хотя тут будут проблемы, не могу даже представить, как можно из лётчиков попасть в огнеборцы…

– Может тогда проще сыграть роль, как будто ищешь их для выяснения каких-то сведений про их предков. У нас в каждой семье кто-то воевал, а значит, легко могут быть однофамильцы, в конце-то концов. Пожалуй, с этого можно будет и начать.

Идея хорошая. Но слишком мало времени осталось до катастрофы. Не успеть уже никого собрать. Договорились, что после дня Советской Армии сходим в Болгарское посольство, а дальше – как карта ляжет.

24 февраля из павильона метро «Минская» вышли трое представительных военных. Февральский пронизывающий ветер бил им по лицу снежной крупой. Ветераны шли, не уклоняясь от порывов. Тем более что идти не далеко. Ушакова, как главу ветеранов АДД, предложил привлечь Петрович: – Два генерала всегда лучше одного полковника. – Весомо заявил он.

На Мосфильмовской, в здании посольства Болгарской Народной Республики царила обычная рабочая суета. Никто не обратил внимания на появление в вестибюле трёх мужчин в чинах. Дежуривший на входе милицейский лейтенант тоже не стал препятствовать. Даже документы не проверил, просто приложил ладонь к козырьку, отдав честь старшим офицерам.

Общий поход всех троих был излишним. Достаточно было бы одного Алейникова. Но что сделано, то сделано. В кабинет главы торгпредства мы прошли беспрепятственно.

Глава торгового представительства БНР Любан Йорданов с любопытством принял неожиданных посетителей. Первая его мысль – ветераны хотят получить путёвки на Болгарскую Ривьеру для товарищей по службе. Он уже начал прикидывать варианты, можно ли как-то это организовать. Однако заявление главного в этой троице вынудило его быстро забыть о благородном порыве.

– Я председатель совета ветеранов АДД генерал-полковник Ушаков, естественно, в отставке. – Генерал крепко пожал протянутую руку. – Это мой зам и однополчанин генерал Алейников, это полковник Морозов. – представился Сергей Фёдорович. Товарищ торгпред, у нас есть информация о том, что завтра в половине десятого вечера в гостинице «Россия» будет страшный пожар. По данным из того же источника, завтра заместитель министра торговли Тодор Иванов будет в гостинице. Передайте товарищу, что для него очень высок риск погибнуть в огне, и лучше бы перенести встречу.

Йорданов глянул поверх очков, потом поднялся из-за стола. Цепкий взгляд, говорил об опыте работы в разведке. На лице его не отражалось никаких эмоций.

– Это, наверное, такой розыгрыш? – с надеждой спросил он.

– К несчастью, это совсем не розыгрыш. Только не надо спрашивать откуда мы получили эти сведения. Просто поверьте. Если сможете как-то воздействовать на наши спецслужбы, будет ещё лучше. Они в это не верят. Ни госбезопасность, ни милиция, а закладок для организованного поджога около сотни по всему зданию. Гореть будет так, что любо-дорого.

– Мне трудно в такое поверить, но, наверное, действительно лучше перестраховаться. То, что вы знаете о встрече Иванова, тоже свидетельствует в вашу пользу. У него действительно завтра назначена встреча с русскими коллегами и как раз на вечер. Встречу я порекомендую перенести, это не трудно, но вот как воздействовать на КГБ из торгпредства не вызывая подозрений, этого я придумать не могу. Попробую поговорить с товарищем Живковым. Он всё-таки дружен с Леонидом Ильичём. Может, сможет чем-то помочь…

Товарищи, может всё-таки по глотку бренди? – Йорданову очень хотелось узнать подробнее об источнике таких странных сведений. – Мне как раз из Софии прислали бутылочку «Плиски».

– Спасибо, но у нас есть ещё ряд важных встреч, – Ушаков ещё раз пожал руку главе торгпредства, и ветераны покинули кабинет.

ГЛАВА 21. ДОСТАЛАСЬ ИМ ОПАСНАЯ РАБОТА

25 февраля. Диспетчерская пожарной охраны города Москвы.

21.24 минуты московского времени. Нет еще и получаса, как Нина Переверзева заступила на суточное дежурство по городу. Раньше ей хватало суток между сменами, чтобы восстановить силы. Но последнее время организм стал подводить. Вот и сегодня смена только началась, а она уже чувствует себя разбитой. Что-то давило в голове. Давило не сильно, но так, как бывает, когда поднимается температура.

– Наверное, грипп начинается, – подумала женщина – надо бы…

Вдруг поток мыслей оборвал резкий звонок, будто подхваченные ветром, мысли отлетели прочь, в голове прояснилось, сердце погнало кровь по жилам.

Гостиница «Россия»! Это же автоматически тритий номер[120], чтобы там не произошло!

Телефоны звонят безостановочно.

– Пожарная охрана! Администратор гостиницы «Россия». Пятый этаж. Дым в коридоре!

– Пожарная охрана! Служба лифтов гостиницы «Россия». Задымление на лестничной клетке северного корпуса.

– Пожарные? Вижу пламя в окне десятого этажа гостиницы «Россия». Где я нахожусь? На Разина, со стороны станции «Китай-город». Да. Видно хорошо. Соседнее окно тоже задымило! Вы скорее выезжайте…

Ещё проходили первые заявки, а личный состав, самой близкой 47 ВПЧ[121] уже поднят по тревоге.

– Первая, высылайте цистерну, насос, лестницу и газовку[122], гостиница «Россия». К вам следуют по номеру три, 21 час 30 минут.

– Четвёртая ВПЧ…

– Седьмая ВПЧ…

В радиостанцию на пульте ворвались переговоры из эфира:

– Невель, я Крым, – на «Россию» силы следуют автоматически по номеру три, – много заявок!

– Крым, я Невель, вас понял, следую к объекту!

– Первый, я Крым…

– Крым, я Первый, вас понял, машина в заторе, непрерывно информируйте!

По всей диспетчерской трезвонят телефоны прямой связи.

…

21.27 минут московского времени.

Младший лейтенант пожарной охраны Алексей Буканов ещё не знал подробностей, но жопой чувствовал, что на сей раз дело трудное – и ему придётся быть первым РТП[123]. Пусть несколько минут, пока не приедет начальство, но все равно – первым.

Алексей вспомнил гостиницу, построенную с огромным количеством пожарных нарушений. Вспомнил и то, что акт сдачи в эксплуатацию так и не был подписан пожарными. Не подписать то, не подписали, а людей спасать надо, деваться некуда. Только бы горели не нижние этажи! Ветер, как назло, северный, прямо в фасад гостиницы. Пламя с нижних этажей пойдёт наверх, да ещё подвалы там – не подвалы, а катакомбы. Гаражи, правительственные бункеры, масса помещений самого разного назначения…

– К центральному входу! – Буканов выпрыгнул из кабины на заснеженный асфальт, отбросил от себя какого-то гражданина, который с криком: «Людей спасайте!» пытался вцепиться в него, и начал оценивать обстановку.

Из окон пятого и этажа вырывалось пламя, и валил дым. Сначала Буканову показалось, что всё здание объято пламенем, но он сразу сообразил, что высотная часть, пока ещё не горит – не дошёл туда огонь. Полыхают с пятого по двенадцатый этажи, выше – только дым…

Несколько мгновений он стоял и впитывал в себя впечатление: эмоции – побоку, профессионалу эмоции – помеха. Передал в радиоцентр: «Прибыл к месту вызова, из окон пятого и вышележащих этажей до верхних пламя и дым, большое количество людей просит о помощи, приступаю к спасению, пожару номер пять! Пожару номер пять!»

21.40. К ночи в столице подморозило. Последние, наверное, холода этой зимы, через три дня календарная весна. На улицах людно. Вечер пятницы – традиционное время отдыха после трудовой недели. На Васильевском спуске масса народу. Воздух раздирают оглушительные сирены пожарных автомобилей. Красные машины уже заполнили все прилегающие улицы.

По высокому стилобату снуют люди в пожарных робах и касках. На козырек над главным входом уже подняли трехколенную десятиметровую лестницу и штурмовки[124]. Лестниц хватает только до седьмого этажа. Других средств, чтобы спасать с верхних этажей нет, но вот-вот должны подойти. По пятому номеру должно прийти всё, что есть в городе и области. Вот только таких лестниц на всю Москву только три. Две по пятьдесят и одна длиной шестьдесят два метра. Придётся пробиваться по задымленным коридорам, это жопа!

Буканов, не дожидаясь старших чинов, раздаёт указания:

– Автонасос на гидрант и проложить магистральную – уже прокладывают? без команды? Здорово! И от автоцистерны тянут? – живём! Вот что значит опытные тушилы! Пятерых газодымщиков со стволами – на трёхколенку, остальных – на разведку через центральный вход…

Внутри огромного здания пожарным приходилось туго. Длинные коридоры затянуло клубами едкого дыма, – удушающая пелена шла поверху, поэтому бойцы перемещались в основном на четвереньках или ползком. Местами «поджаривало» так сильно, что работать можно только тандемом: передовой боец-ствольщик сбивает из брандспойта пламя, а его самого сзади поливают водой, чтобы не загорелся. Огонь ведёт себя непредсказуемо. То наносит удар в спину, то выскакивает из вентиляционных отверстий, то вдруг слышался какой-то странный хлопок, и в потушенном уже помещении, вновь разгорается пламя.

Дело тушения пожара постепенно входит в привычное русло. Да, трудно, да, мешает начальство и не хватает техсредств, но это привычные трудности.

Весть о происшествии у самого Кремля моментально дошла до «верхов». К месту трагедии один за другим подъезжают черные лимузины. На пожар прибыли 1-й секретарь Московского Горкома Гришин, министр обороны Устинов, глава МВД Щелоков, председатель КГБ Андропов, секретарь ЦК Черненко и, даже Предсовмина Косыгин. Пожарным для обеспечения работы приходится соорудить ложный штаб, иначе «кремлёвские» работать не дадут.

Андропов всё-таки пытается пройти в вестибюль горящего здания. К нему наперерез бросается Иван Антонов, начальник УПО Москвы. Ему совсем не улыбается гибель главы КГБ в его присутствие.

– Генерал, что-нибудь о причинах пожара уже известно? – увидев Антонова, Андропов переключает внимание на него.

– Ни как нет, товарищ министр, – ничего пока сказать нельзя. Судя по поведению огня и множестве точек загорания, больше всего похоже на спланированный поджог.

– Поджог говоришь? Может и поджог, но смотри, чтобы никто об этом не распространялся. – Андропов резко развернулся и направился к стоящей в стороне группе машин. У Антонова отлегло на душе.

Щёлоков, Черненко, Устинов стояли молча. Как завороженные, не могли оторвать взгляд от вырывавшихся из окон языков пламени. Морозный зимний воздух всё сильнее пропитывал резкий запах горящей синтетики. Снег вокруг покрывался черной маслянистой сажей.

Андропов тронул за локоть Черненко.

– Константин Устинович, вчера вечером Леониду Ильичу звонил Живков и что-то говорил о пожаре. Не об этом ли? Вам Брежнев ничего не говорил? Вы же друзья вроде?

– Лёня только посмеялся, сказал, что эти болгары совсем на жуликах-ясновидцах помешались. Знать бы, как оно обернётся, можно и сделать что-нибудь… У тебя, Юра, много сотрудников пострадало?

– Вы даже не знаете, насколько много, лучшие, можно сказать, кадры теряем. Эх… – Андропов тяжело вздохнул.

Мыслями он уже занят другим. Откуда Живков получил информацию? Кому выгоден этот поджог? Что там такого нарыли наши слухачи, что потребовалось устраивать такой ужасный спектакль? Пока пожар не потушим, ответа не будет. Прямо завтра с утра надо бросить все силы на раскрытие. Если это из «наших» кто-то, надо будет такой процесс устроить, чтобы всем по заслугам досталось. Даже если Брежневская семейка замешана. А было бы хорошо! Может действительно, провести расследование таким образом, чтобы все следы привели к дочке «Лёни», этой престарелой нимфоманке Галеньке. Что ж, легче будет сворачивать корабль с порочного курса.

Продолжая прокручивать в голове новую идею, Андропов забрался в персональный членовоз и уехал первым. Остальные вельможи поспешили последовать его примеру. Пожарные вздохнули с облегчением. Можно трудиться в полную силу и в нормальном режиме.

26 февраля. Москва Красная площадь. Полковник Морозов

Николай Иванович Морозов с утра пораньше отправился на Красную площадь. Ему очень интересно, действительно ли произошёл пожар, или всё-таки в этот раз Борька ошибся. Можно бы и никуда не ездить, подождать до вечера. Вечером встретиться в клубе ветеранов. К тому времени «сарафанное радио» уже разнесёт по столице горячую новость. Но любопытство возобладало.

Однако подойти к гостинице не возможно. Свежие, ещё пахнущие смолой, доски только что построенного забора отделяли Красную Площадь от Васильевского спуска. Также точно перекрыта набережные и улица Степана Разина. Николай Иванович не удивился, когда у станции «Китай-город» он встретил Алейникова.

– Здравия желаю, тащ генерал. Что тоже не смог справиться с любопытством? – с лёгкой иронией он обратился к другу.

– Где уж нам уж… Сейчас, как у нас принято, всё засекретят, но что гостиница сгорела, никаким забором не закроешь. Не стали бы такой большой район перекрывать, если бы какая-то бытовая мелочь произошла. Кстати, ты заметил, какой чёрный снег перед забором?

– Ага! Действительно, будто всё сажей покрыто. Да, что там снег! Ты на здание посмотри! Весь фасад закопчённый. Пожар был не маленький, это точно. Значит либо болгарин не звонил вообще, либо звонил, но ему не поверили. Придётся утешиться, что хотя бы трёх человек мы с тобой спасли.

А по Москве ползли слухи один ужаснее другого. В отсутствии официальных сообщений ниша заполнялась народной молвой. Одни говорили, что это опять террористы, другие обвиняли «мафию», третьи уверяли, что это гэбэшники так решили расправиться со шпионами, которых в самой большой гостинице каждый второй, и с барыгами, которые все остальные.

Конечно, срочно создана правительственная комиссия. Особая следственная бригада работала над выяснением причин целый год, но так ничего и не выяснила. В итоговых документах дела записали: «Установить категорически и однозначно техническую причину пожара экспертными методами не представляется возможным».

Тот же день. Кабинет председателя КГБ. Юрий Андропов.

Юрию Андропову не давал покоя странный звонок Живкова. Как отъявленный материалист, он не мог допустить такого явления как ясновидение, но как прагматик, понимал, что факт вещь упрямая. Если некто предупредил о каком-то событии, которое произошло, значит, речи о случайном возгорании быть не может. Если возгорание не случайно, значит, кто-то преднамеренно совершил особо опасное преступление. Результаты этого пожара ужасны. Жертвы, конечно, рекордные, но не это главное. Наш народ привык к жертвам. Тем более при монополии на информацию о действительном количестве погибших никто не узнает. Выгорело здание, это ущерб на многие миллионы рублей. Хотя это тоже никто не заметит, при плановой экономике, – Андропов криво усмехнулся. Что там ещё? В этом году у нас 60 лет Революции… К годовщине о пожаре будут помнить только те, у кого погибли родственники. Народ забудет, западные обыватели тоже. Через три года Олимпиада. Самое плохое, что может с этой стороны последовать, это призыв от Запада к бойкоту по причине неспособности обеспечить безопасность. Это уже гораздо хуже. Это действительно удар по престижу СССР. Хотя… Тоже не так уж страшно. Одним ушатом грязи больше одним меньше, разницы нет. Вряд ли Олимпийский комитет из-за пожара пойдёт на перенос Игр в другой город всего за три года. А бойкотировать, пускай бойкотируют хоть до усрачки. Наши спортсмены больше медалей получат. Что там ещё? В огне и дыме погибло несколько сотрудников КГБ. Подготовленные кадры на улице не валяются, это действительно удар по Комитету. С нашими сотрудниками погибли результаты наблюдений! Вот! Вот где корень! Кому-то надо, чтобы информация не попала куда следует. Значит надо думать, кому выгодно. Кому-кому, ясно же, что выгодно это, прежде всего Щёлокову, этому главменту. Его ребята покрывают всех этих узбекских лесоводов, сибирских виноградарей и китобоев с Урала. Там наверняка что-то нащупали такое, что уже ни в какие ворота не влезало. Вот и решили с перепугу «красного петуха» подпустить… Старый приём сокрытия улик путём поджёга никогда не подводил.

Надо будет всё-таки болгарский след попробовать покопать. Они сюда совершенно не вписываются. Вроде бы. Или всё-таки их тоже как-то сумели к делу привлечь? Юрий Владимирович поднял трубку:

– Филипп Денисович, зайди ко мне. Есть одна мысль, надо бы её вместе обмозговать.

Через пять минут тихо без скрипа отворилась дверь кабинета, и внутрь проскользнул генерал Бобков. Несмотря на возраст, движения его оставались уверенными и плавными.

– По вашему приказанию… – начал вошедший генерал-майор, но был остановлен нетерпеливым взмахом ладони.

– Давай, генерал, без чинов, нечего ещё и здесь всякой мишурой развлекаться. Скажи лучше, что ты думаешь о пожаре в «России»?

– Что тут думать, Юрий Владимирович? Всё белыми нитками шито. Это проделки людей Щёлокова. Перестарались, конечно, но сработали ловко, комар носу не подточит. Доказать ничего не получится.

– А что скажешь по поводу болгар?

– Тут ничего определённого сказать не могу. Откуда они узнали мне не понятно. Ни у их торгашей, ни у посольских с конторой Щёлокова никаких связей не фиксировали. Впору поверить в предсказания их ясновидящей бабки Ванги. Других версий пока нет.

– Надо чтобы были. Свяжись с болгарскими товарищами. С этим, как его… С Шоповым, кажется. Пусть узнает, откуда у товарища Живкова такая странная информация. Кто ему звонил, или писал, или ещё как-то передал. Даже если это пресловутая Ванга, пусть найдёт конкретного свидетеля. Когда она сказала, кому именно, как это пророчество звучало? Она же конкретно ничего не говорит. Давай, подключай мужиков, завтра чтобы версии представили!

Колёса обработки информации начали вращаться с постепенным ускорением. Каждый шаг порождал новые имена, новые направления, новые факты. К вечеру стало известно, что информацию Тодор Живков получил из Москвы. Это хорошо, так как сразу вводило весь процесс расследования в нормальное русло, лишённое мистики и прочих чудес. Если из Москвы, значит, скорее всего, из Болгарского посольства, вряд ли частное лицо запросто могло выйти на главу государства.

В первый же день удалось выяснить интересный факт. Глава торгового представительства Тодор Иванов назначил встречу двум русским аспирантам как раз на половину десятого вечера в злосчастной гостинице. Буквально накануне он отменил встречу, не назначив даже другое место и время. Из этого следует, что он внезапно получил информацию о пожаре и отреагировал. Зачем подвергать опасности себя и других людей? В Москве он не стал никому об этом сообщать, что правильно, ему бы никто не поверил, а подозрения бы вызвал. Поэтому и ограничился звонком Живкову, с которым поддерживает личные отношения. Вот здесь он поступил опрометчиво, всё равно звонок Брежневу ничего не изменил, а вот след остался.

Оставалось выйти на тех людей, которые донесли до болгарина информацию. Это сделать не так и сложно. Хотя охрана там из милиции, но, чтобы не навлекать на себя подозрения в организации пожара, Щёлоков разрешит допросить парней из полка охраны посольств.

Буквально на следующий день лейтенант милиции Александр Тишкин рассказал о том, как 24 февраля в посольстве Болгарии, где он стоял на посту, появились странная троица. Два генерала ВВС, как положено в папахах и с золотыми погонами. Оба под семьдесят. Третий, что помоложе, одет был в пилотскую куртку без знаков различия, но тоже в папахе с голубым верхом. Лейтенант вспомнил, что один из генералов спросил у него, как найти кабинет торгпреда. Он ещё удивился такому странному посетителю. Зачем ветерану-лётчику торгпред?

С помощью постового составили словесный портрет всех троих. По портрету узнали генерал-лейтенанта Ушакова, главу совета ветеранов АДД «Дальники» и Героя Советского Союза, Сергея Алейникова. Третьего опознали позже, как полковника ВВС Морозова, тоже кавалера многих боевых наград. Тут же вспомнили, что Алейников засветился совсем недавно при попытке теракта в гастрономе на Дзержинского. Руководству КГБ и самому Андропову всё это показалось очень странным, поэтому решили, что надо бы последить за стариками. Организовали «топтунов».[125] Через неделю наблюдения наружка доложила, что ветераны ведут совершенно обычную жизнь пенсионеров, поэтому наблюдение сняли. Только оставили на прослушивании их домашние телефоны. Очевидно, лётчики к пожару не причастны, но каким-то образом узнали о нём и решили предупредить. Левой пяткой через правое плечо, но хоть что-то у них получилось.

ГЛАВА 22. АКУЛЫ ПЕРА

28 февраля. Дзержинский райком ВЛКСМ. Борис Рогов

В подвале Дзержинского райкома комсомола остро пахло свежей краской. Нитроэмаль сохнет быстро, но имеет резкий ядовитый запах, от которого болит голова и слезятся глаза. Вонь эта держится после высыхания не меньше двух дней, а в подвале с плохой вентиляцией и того дольше. По коридору, ставшему нам за эти две недели почти родным, снуют мужики. Они таскают столы, стулья, шкафы, какие-то тумбы. Всё-таки ушлый парень Володя Каплин. Будет в Дзержинском районе орган пропаганды и агитации нового типа!

За январь и февраль я, Сарманович, Мельников, Тамара и ещё несколько парней с нашего курса сумели привести в приличный вид целых три комнаты, где будет редакция. По паре сотен заработали. Наладили контакт с райкомовскими девушками, вахтёрами и уборщицами. В перерывах гоняли с ними чаи и травили анекдоты. Результат превзошёл ожидания.

Стены выкрасили белой глянцевой нитроэмалью на всю высоту, бетонные мозаичные полы покрыли приятным серо-голубым колером. Окна визуально увеличили за счет широкой голубой рамы вокруг проёмов. В кабинете редактора на стене за столом Мельников изобразил мозаичное панно: – заголовки исторических пролетарских газет, увеличенные обрывки воззваний, телеграфных лент и черно-белых зернистых фотографий. К нам уже через день потянулись начальники районных контор. Все хотели себе что-то такое же эффектное.

– Молодцы! Настоящие передовики производства! Объявляю всем благодарность. В личные дела, если принесете, впишу обязательно. – Вова, как обычно, щедр на обещания.

– Что впишешь это прекрасно, – в тон ему начинаю я петь свою партию. – Но может вместо благодарности, премию процентов десять подкинешь? Благодарность, сам понимаешь, в стакан не нальёшь…

– Ты, Рогов, жадный! А еще алчный, расчётливый и меркантильный. Нельзя советскому комсомольцу, строителю коммунизма быть таким рвачом и скупердяем. Премии никакой, конечно, я вам не выпишу, премия в смету не заложена. Зато полный расчёт получите уже завтра. Все бумажки подписаны. Акт приёмки я ещё вчера подписал. Сейчас его в бухгалтерию отнесу. Завтра можете деньги получать. Борис, ты обязательно завтра приезжай. Мне, край, с тобой надо поговорить.

Такой поворот событий нас немного расстроил. Всё-таки мы надеялись получить деньги сегодня и обмыть успешное окончание. В принципе, завтра тоже не плохо, но настрой уже не тот.

Сарманович, вообще, откровенно недоволен. Ворчит и матерится почти вслух:

– Что это за отношение к человеку труда? Мало того, что премию зажилили, так ещё и с оплатой затягивают. Знают, что мы всё сделали и теперь будут нам жилы тянуть и кровь нашу молодую сосать. Суки!

– Борис, тебе придётся завтра за меня деньги получать. Смотри, не пропей, а то башку откручу – поддерживает его Тамара. Она отлично вписалась в нашу компанию. Мельников похоже на неё глаз положил. Вон, как восхищённо бросает горячие взгляды. А что? Девка – огонь.

– Вы чего раскипятились? – успокаивает их Нисидоров. – Боря с Пашей завтра съездят, получат наши денежки и нам их в клювиках привезут.

Еще немного поплакавшись на тяжёлую студенческую долю, мы разбегаемся по домам. Умеет Вова настроение испортить.

На следующий день деньги нам выдали. Я поднялся в кабинет Каплина. В отличие от его прежнего обиталища, здесь царил порядок. Стол чист как невеста перед свадьбой, стулья – по линейке. Морозный отблеск закатного солнца отражается в стеклянных дверках книжного шкафа. Чувствуется, что Каплин решил всерьёз взяться за построение карьеры. Тема сегодняшней встречи проста, но и сложна одновременно. Надо составить план первого номера газеты.

– Передовицу будешь писать ты, – берет быка за рога Каплин.

– Я? – удивленно выпучиваю на него глаза. – Вова, мы как договаривались? Почему я тебе об этом каждый раз должен напоминать? Измором меня решил принудить? Сам пиши. А на мне стратегическое планирование и генерация идей.

– Вот какой же ты всё-таки меркантильный!

– Да, и алчный! А ещё я жадный и корыстный… Плавали, знаем.

– Заткнись и послушай мудрое руководство. Я тебе работу нашёл, денег дал, почему бы тебе не придумать передовую статью в первый номер газеты? Нет, вместо того, чтобы сказать большое человеческое спасибо, ты начинаешь пошло торговаться…

– Да, Вова, и так будет всегда потому, что всё должно быть скреплено договором, хотя бы на словах. У нас с тобой договор, если хочешь, чтобы я участвовал в твоей газетной авантюре, то будь любезен, соблюдай его. – Постепенно я начинаю закипать. Каплин это замечает.

– Да, ладно, не тарахти ты так, трактор-кировец нашёлся! Пошутить нельзя? Давай, помогай! Быстро наметим тематику, объём и компоновку полос и побежим по делам. Думаешь, ты один деловой?

– Редактора ты уже нашёл?

– Нет пока, поэтому я тебе сразу и предложил передовую накатать. Хрен же знает, что в ней писать.

– Чего проще то? Возьми прошлогоднюю «Комсомолку». Найди какую-нибудь подходящую передовицу. Причеши под сегодняшний день и вперёд. Ты какой выхлоп получить хочешь?

– Чего-чего? Какой ещё выхлоп? – Вова удивлённо выпучивает на меня маленькие серые глазки.

– Ну, выхлоп – результат воздействия печатного материала на читателей. Видишь ли, если цель известна, то понятно каким содержанием надо будет заполнять полосы. Согласись, одно дело, если цель – получение денег от продажи, и совсем другое – побуждение читателей к какой-то деятельности.

– Нахватался, я смотрю, всяких журналистских штучек, умник… – Вован делает неопределённый жест пальцами. – Грамотный стал… Скажу тебе правду. Мне лично плевать на читателей. Мне важно, чтобы газета регулярно выходила, чтобы её активно покупали, и районное начальство связывало это всё с моим именем. Это мне сулит некоторые карьерные перспективы.

– Вопрос содержания передовицы для меня очевиден. Ты просто кровно заинтересован в том, чтобы там фигурировала твоя фамилия. Никто кроме тебя про тебя писать не будет, по крайней мере, пока ты не совершишь какого-то заметного преступления, – я заржал в уме над таким сюжетом. – Не нравится преступление? Тогда подвиг! Героическое что-то. Но преступление всё-таки лучше, оно легче запоминается, особенно какое-то ужасное, чтобы «море крови, гора костей».

– Всё бы тебе смехуёчки. А тут мучайся, сочиняй… Но, пожалуй, ты прав, передовицу придётся самому сочинять. Давай, над остальным содержанием подумаем. Самое простое – последняя полоса. Там у нас будет всякое полезное: программа передач, турнирные таблицы, кроссворды, фельетоны. Третья полоса – культурная жизнь. Музон новый, обзор новинок кино, опрос мнений. Как ты думаешь, театр надо как-то освещать? Я в театральщине ни в зуб ногой ни разу, ничего не понимаю и в театр не хожу.

– Ну, вот! – Хвалю я Вову. – Можешь же, если хочешь. Театр обязательно быть должен. Не все же такие заскорузлые.

Мы перебираем наполнение первого номера газеты и понимаем, что нам без опытного газетчика не справиться. Здесь нужен профессионал, уже знакомый с печатным делом. Чтобы знал, сколько колонок в полосе, сколько кеглей должен быть шрифт, все эти интерлиньяжи, курсивы и выворотки.

Через полчаса препирательств и уговоров я вспоминаю, что у меня сегодня ещё встреча в худфонде с очередным потенциальным заказчиком, и делаю Вове ручкой.

3 марта. Владимир Каплин.

Этот журналист недоделанный, эта «гиена пера» недобитая, так и не сподобился найти мне редактора. Сам тоже наотрез отказался. Неделя прошла, а он как будто умер. Ни слуху, ни духу. Я тут, с подачи Кеплера из райкома КПСС, вышел на почти историческую личность. Марк Самойлович Нотман. В Сибирь был сослан по подозрению в каком-то там не то левом, не то правом уклоне в 1935 году. После реабилитации здесь и остался. Работал редактором во многих местных многотиражках. Матёрый, в общем, человечище. Я решил его с Борькой познакомить, но тот как сквозь землю пропал. Телефонный разговор был коротким:

– Рогов! Почему не работаешь? У нас тут аврал на носу, а тебя не видно и не слышно.

– Каплин! – он подстраивается мне в тон, – чего ты орёшь? Что за паника на борьу? С какого я должен что-то делать? И что именно? Ты редактора нашёл?

– Нашёл! Подходи завтра вечером к семи, познакомлю. Просто волчара! Взгляды, конечно, троцкистские, но я постараюсь держать процесс под партийным контролем. Главное! Волошин сказал, что к 8 марта первый номер газеты должен быть напечатан. Я тебе напомню, что сегодня уже третье.

– Вы там в райкоме совсем заболели? – даже по телефону я улавливаю его возмущение. – Первый скажет, Каплин – птичка, ты и полетишь?

– Хамить не надо старшему по званию! Времени мало, согласен, но ведь для комсомольца нет ничего невозможного! – Борька, ты точно переучился. Как ребёнок, честное слово!

– У вас портфель материалов уже собран? Дизайн шрифтовой и графический решён? Всё уже согласовано с твоим Волошиным? Я уверен, когда ты ему на подпись понесешь первый оттиск, он тебя ссаными тряпками будет по райкому гонять. До выпуска первого номера дай бог, чтобы в месяц уложиться.

– Ну, как же так? Мы же на прошлой неделе с тобой всё решили. Завтра придёт Нотман, мы посидим над тексами, и всё будет в ажуре.

– Хорошо, завтра приду знакомиться с твоим главвредом. Но можешь прямо с утра начальству твёрдо сказать, что первый номер мы сможем выдать только ко Дню дурака.

4 марта. Борис Рогов

День выдался на редкость солнечным и тёплым. Казалось, что весна наконец посмотрела в календарь и решила вернуться к нормальному графику. Воробьи как заполошные радовались, что зима прошла, и впереди красное-прекрасное лето.

Стоило солнышку закатиться за горизонт, как зима опомнилась и быстро навела порядок. Лужи подёрнулись льдом, подул пронизывающий холодный ветер, с неба посыпалась белая крупа. Я подошёл к райкому точно к семи. Сначала не удержался и спустился в будущую редакцию. Приятно же полюбоваться на дело своих рук. Потом, кивнув Степанычу, поднялся в кабинет Каплина.

К моему удивлению, дверь кабинета оказалась заперта. По пустому коридору гуляло только эхо моих шагов. Неужели я перепутал время, и вместо шести, явился к семи. Ладно, думаю, постою минут пятнадцать и свалю.

Внезапно раздаётся тяжёлый стук закрывающейся двери, и до меня доносится бодрый Вовин голос:

– Марк Самойлович, представляете, какую мы с вами газету будем выпускать, что там какая-то, прости господи, «Нью-Йорк Таймс». Знаете, сколько у нас разных интересных и захватывающих идей? А с поддержкой руководства и вашим опытом мы вообще всех переплюнем. У нас тираж будет через полгода тысяч десять! Парни и девчата будут друг у друга брать нашу газетку, чтобы гостям из других городов подарить, как оригинальный сувенир…

– Мальчик, вы хорошо хотите! Но! Знаете, я пожилой еврей и повидал таки немало газет, журналов, и, не побоюсь этого слова, начальников. Вы хочете спросить? Так у меня есть вам за это сказать. – Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь. Вы помните, кто это написал?

– Конечно, это же Пушкин, я точно помню… это слова бедной Лизы из поэмы «Русалка», там ещё мельник был и князь… Это классика, кто же этого не знает.

Я не выдерживаю и начинаю ржать от таких Вовиных познаний в литературе. Слава богу, они уже спустились вниз и переключили внимание на мою скромную персону.

– Марк Самойлович, знакомьтесь, Вова указывает на меня – это Борис Рогов, не смотря на его юный возраст, он просто генератор всевозможных идей. Даже идея районной газеты – частично его замысел.

Я протягиваю руку для приветствия. Рукопожатие Нотмана неожиданно оказывается крепким, а взгляд жёстким. Это совсем не вяжется с его колоритной манерой одесской речи. Он с усмешкой смотрит на меня и вдруг спрашивает: – Ви, молодой человек, тоже считаете, что эта строчка принадлежит таки Пушкину?

– Поэтому и не смог удержаться от смеха, – мне хочется поприкалываться. – А вы, наверное, считаете по-другому? Товарищ Каплин у нас главное связующее звено между верхами, – я тычу пальцем в потолок, – и нами. В вашем возрасте простительно забыть что-то из школьной программы? – при этом я ехидно улыбаюсь.

– Нет, ви видели! Ви таки хочете моей смерти? – лицо Марка Самойловича начинает наливаться гневом, лысина багровеет, а остатки седых волос на затылке и висках встают дыбом как у ежа. – Как можно спутать Пушкина с Грибоедовым? Это же восьмой класс! Нет! Я таки зарежу себя ножиком…

– Марк Самойлович, не надо так переживать, это у нас юмор такой, ничего святого у нас нет, так что берегите нервы. Там же дело началось с домогательства:

– Ну, разыграли старика, – ворчит, постепенно успокаиваясь Нотман, – я уже почти подумал, что имею дело с глупыми адиётами, незнающими даже школьной программы. Ладно, хватит веселиться, к делу, товарищи клоуны.

Оказалось, что до семи часов Каплин и Волошин уговаривали старого газетного волка поработать главным редактором. Тот не соглашался, но его победили, пообещав полную свободу редакторского творчества. Посулили просто диктаторские полномочия, правда с обязательным условием выслушивать аргументы как «про», так и «контра». Еще час мы с Володей расписывали Нотману наши задумки. Наконец, Марк Самойлович устал выслушивать наш бред и поднял руки вверх.

– Ша, хлопчики! Я долго вас слушал, я слушал вас внимательно и даже терпеливо. Теперь, хлопчики, слухайте сюда. Итак, что я имею сказать за вашу идэю? У вас тут сплошное шапкозакидательство и будёновский наскок! При этом даже штат ещё не утрясли. Корректора – нет, свежего глаза – нет, журналистов профессиональных тоже нет. Нет! Я не вижу ни одной возможности тут что-то сделать. Таки совсем! Это чистое помешательство редактировать то, чего нет!

– Марк Самойлович, – я вспоминаю старую одесскую шутку, – вы главное начинайте работать, а рыба таки будет.

– Ага- ага, ты, Марик, жарь, а рыба будет? Впрочем, мне понравился ваш энтузиазм, в наше прагматичное время это большая редкость. Давайте попробуем, посмотрим, как пойдёт, и если будет хотя бы на троечку, то я, пожалуй, тряхну стариной.

31 марта вечером мне позвонил Каплин и довольным, как у сытого кота, голосом сообщил, что завтра первый номер нашего детища будет распространяться на заводах, в школах и техникумах района. Даже в «Союзпечать» 500 штук отдали.

– Какой общий тираж? – спросил я с любопытством. Мне интересно, смог ли Вова удержаться от соблазна сразу запустить дело на полную катушку.

– Нотман уговорил меня с тысячи начать. Будет скоро библиографической редкостью. Знаешь, сколько крови этот жид у нас выпил? По ведру с каждого, ни как не меньше.

– Ты Самойлыча береги, ценный кадр. Очень полезен, особенно если ты его хвалить будешь. Да и какой же он жид? Обычный наш сибирский еврей. Даже не одесский, хоть и старается таким выглядеть. Проработал бы с тобой хотя бы год. Ты у него понахватаешься и сам редактором станешь. А потом, – следи за ходом мысли, – потом ты легко сможешь двигать карьеру по редакторской линии. Хоть до «Совсибири». Оцени перспективы!

1 апреля. Борис Рогов.

Первого апреля я заглянул в киоск «Союзпечати». На самом видном месте большими красными буквами бросалась в глаза наша газета. Середину первой полосы занимала фотография Первого секретаря Дзержинского райкома ВЛКСМ Николая Волошина с составленным из пальцев «носом». Всё-таки хорошо, что первый номер нашей газеты вышел именно первого апреля. Все огрехи можно списать на День дураков.

– Девушка, сколько новый «Комсомолец» стоит? – обращаюсь я к киоскёрше.

– Десять копеек, – бойко отвечает румяная тётка в больших очках, – очень смешная газетка получилась. Берите не пожалеете, молодой человек. Сплошь анекдоты и смешные фотографии. Представляете, даже передовую написали в юмористическом ключе.

Мне бы не знать, коли я её сам писал, и сам уговаривал Волошина подписать. Он сначала был категорически против. Всё боялся реакции райкома Партии. Но всё-таки сломался и сам начал хохотать вместе с нами с Каплиным.

Протягиваю монетку и забираю наше детище. Первая полоса действительно вся состоит из политических анекдотов. Естественно, не затрагивающих политику Партии, а цитирующих разрешенные перлы «Крокодила». Вторая полоса – несколько интервью на тему кого и как разыгрывали на 1 апреля из комсомольского актива в разные годы. Действительно получилось задорно. Особенно рассказ Люды Гущиной, как её отправили на стройку агитировать плотников-бетонщиков. И как её эти самые плотники научили многим новым филологическим выражениям, которые ей очень помогают на работе и в быту.

Третья полоса – юмор на тему культуры, а также краткий обзор комедийного репертуара кино и театров города. Моя новинка – дать наряду с официальным анонсом, отзывы рядовых зрителей. Кроме текста полосу украсила фотография Чарли Чаплина поедающего башмак, потому что в марте на советские экраны вышел через 50 лет после создания фильм «Золотая лихорадка».

Финалом стала четвертая полоса со спортивным юмором. Шутливыми «советами», и анонсом содержания следующего номера.

Не удивительно, что на следующий день ни одной газеты в продаже уже не было. По такому случаю позвонил Вовчику, поздравил его с успешным дебютом на ниве партийной печати.

– Ты там не расслабляйся, – сразу начал командовать Вовик. – Через неделю должен уже следующий номер выйти…

ГЛАВА 23. ХОБОТ КРЕПОСТИ АДАМАНТОВОЙ

11 мая, Дворец культуры «Строитель», Оля Коваленко.

Вчера сестрёнка подсунула мне статью про студенческий театр из НЭТИ. Ничего особенного, но выбор пьесы интересен. Какой-то Суховерхов поставил «Смерть Тарелкина» Сухово-Кобылина и сегодня даёт её в ДК «Строитель». Ирка знает, что я люблю театр. Этот Суховерхов оказывается, силами студенческого театра миниатюр ставит и Островского, и Мериме, и Ибсена… Даже моего любимого Чехова. Нельзя пропустить такое событие, тем более что «Строитель» почти рядом с домом.

Мы с Иркой опоздали. Занавес уже распахнут, мизансцена высвечена. Луч софита падает на господина Тарелкина. Декораций практически нет. Видно, что с бутафорией сильно не утруждались. Обтянутые мешковиной не то ящики, не то коробки. Из такой же мешковины состряпаны костюмы актёров. Скроены в виде фраков, сюртуков и шинелей. Вернее это всего лишь намёки. Это мне нравится. Декоративной мишура обычных театральных костюмов сделала бы абстрактно-абсурдную пьесу пошлой сатирой. А тут Сухово-Кобылину удалось подняться до Эсхиловского трагизма. Как наша русачка говорила: «В пьесе нет положительных персонажей, «нет людей – все демоны».

Я быстро окидываю взглядом зал и в третьем ряду замечаю чем-то знакомого паренька в очках. Со спины и в полумраке не понять кто это. Я, из чистого любопытства, боковым проходом пробираюсь к нему. Оказалось, это Борька Рогов из тринадцатой группы. Не ожидала я встретить кого-то из однокурсников. Это мне повезло. Рогов прослыл на курсе умением найти халтуру. Если я сейчас к нему подкачу, он не сможет отказать. И мне за красивые глаза что-нибудь перепадёт. Заработаю деньжищ и поеду в Крым на каникулах. Ялта, Коктебель, Симеиз… Чехов, Волошин, Цветаева… Там много славных мест и имён.

– Боря, привет, – шепчу я ему почти в ухо, – рядом с тобой свободно? Мы сядем?

От неожиданности Борька вздрагивает, но тут же, узнав меня, кивает головой, типа, садитесь не мешайте людям играть.

Тем временем со сцены раздался голос Кандида Касторыча Тарелкина:

– «Решено!.. не хочу жить, нужда меня заела, кредиторы истерзали, начальство вогнало в гроб!.. Умру. Но не так умру, как всякая лошадь умирает, – взял, да так, как дурак, по закону природы и умер. Нет, – а умру наперекор и закону, и природе; умру себе всласть и удовольствие; умру так, как никто не умирал!..»

Сухово-Кобылин прекрасен. Его текст может озвучивать любой желающий, и на восприятие никак не отразится мастерство актёра. Гротеск, ирония, сарказм как раз то, что я люблю. Хорошо нас приучила Элеонора в нашем киноклубе видеть эти нюансы. Интересно, а Рогова каким ветром сюда занесло?

Однако спросить я не успела. Как только закончился первый акт, он потащил нас к невысокому мужчине лет сорока, со смешным чубчиком, падающим на глаза.

– Евгений Венедиктович, очень рад встретить вас вживую! – вдруг обращается Боря к этому мужику. Интересно, откуда он его знает?

– Можете оставить нам автограф? – с этими словами он достаёт из кармана блокнот и ручку.

– Молодой человек, мне, конечно, лестно слышать от вас такие слова, но откуда вы меня знаете? Я ещё прославиться не успел.

– Я не могу вам этого сказать, к сожалению, но пьесу вы с Виктором Ивановичем поставили прекрасную. Как вы выбрали этого мало известного драматурга?

– Спасибо молодой человек за добрый отзыв о моих драматургических опытах. Сухово-Кобылина открыл именно я и совершенно случайно… О нём вообще мало кто знает. А мне он кажется более глубоким чем Островский.

– Евгений Венедиктович, автограф черкните пожалуйста, лет через десять, когда выйдет из печати ваша книга, я буду всем показывать, что лично с вами знаком.

Автограф, дам, мне не трудно. Как вас зовут? – Вишневский размашисто пишет в протянутом блокноте.

Борька получив требуемое хватает довольно грубо меня под руку и тащит на наши места.

– Оля, это в будущем довольно известный писатель, – шепчет он мне на ухо. Несколько книжек у него выйдет это точно. А ещё он будет вести цикл радиопередач юмористического плана. По настоящему смешных.

– Ты то откуда знаешь, – спрашиваю я его в ответ ехидно.

– Т-с-с-с, пьеса начинается, – он решил мне не отвечать. Хорошо, после спектакля я его не отпущу просто так.

Он не успевает закончить, как занавес распахивается, гаснет свет, и начинается второй акт. Спектакль становится нестандартным не столько тем, что происходит на сцене, сколько интригой, которую закрутил этот пройдоха.

Еле дотерпела до конца второго акта и сразу после слов «Врешь, купец Попугайчиков, не прошло еще наше время!..», тяну Борьку за рукав снова.

– Борь, а как ты оказался на спектакле? Ты театром интересуешься? – начинаю я издалека.

– С некоторых пор. Попалась мне книжка про английского режиссёра Питера Брука «Пустое пространство». Она меня зацепила, а прочитав во вчерашней «Вечёрке» анонс спектакля я не мог его пропустить. Суховерхов ведь исповедует ту же идею минимализма. Ты, к слову, статейку читала?

Тут в нашу беседу вклинивается младшая сестрёнка. Вот ведь, настоящее наказание моё!

– Она читала! Потому что это я ей эту газету вчера подсунула. – Встревает в разговор Ирка. – А не подсунула бы, Олька бы не узнала, она со своими куколками возится.

– Ира, тебе конечно, огромное и персональное спасибо, но помолчи, пока старшие разговаривают.

– Ой, да ладно! Старше-то всего на пять лет, подумаешь важная какая… – Ирка надувает губы и отворачивается, делая обиженный вид.

– Борь, а ты автора книжки про Брука не помнишь?

– Это не про Брука, это сам Питер Брук написал про собственный взгляд на театр. Перевод конечно, но переводчика я не запомнил. Помню, там много написано про философскую сущность сценического искусства, про то, как он пришёл к мысли отказаться от декораций, костюмов и прочего. Представляешь, у него в одном из спектаклей артисты вообще голые на сцену выходили.

Так мы проболтали второй перерыв, потом, после третьего акта, когда после слов «…мцырь, упырь, вуйдалак? Не знаю, но хобот крепости адамантовой» спектакль закончился, я решила взяться за Борьку всерьёз, и выведать всё по дороге домой. Он же не сможет не проводить нас.

Он оказался хитрее. Предложил нам зайти в буфет и попробовать местного мороженого. Пообещал, что мороженое будет неплохое. Оно и на самом деле оказалось приличным, почти как в Москве. Проводить нас тоже предложил. Так что мой план сработал без моего участия. Однако мне не удалось ничего узнать, потому что всю дорогу этот болтун рассказывал про то как он зимой ездил в Ленинград, как познакомился там с Полуниным, как год назад пытался поступить в МГУ на журфак и лично беседовал с Закурским. Я ничего не знала про человека с такой фамилией, журналистика как-то не входит в круг моих увлечений, но хоть Борька рассказывал интересно, меня под конец стало раздражать, что мне не дают вставить ни слова. Только уже перед нашим подъездом он спросил у меня:

– Оля, а нельзя ли нам как-нибудь встретиться ещё раз, например, послезавтра в институте?

– А почему не завтра? У нас же общая лекция по истории Партии в поточке, или после занятий.

– На лекцию я не пойду, я сейчас на работу поеду и освобожусь только утром в 8.00, пока до института доберусь, лекция закончится. После третьей пары мне бежать надо будет, дело у меня важное назначено и уже не отменить. Так что давай лучше послезавтра, как раз синоптики обещают тёплую и сухую погоду. Погуляем-поболтаем, может быть, сходим куда-нибудь. Я слышал, что в город приезжает японский традиционный театр кукол, бунраку, кажется.

Я не могла не согласиться. Куколки – моя слабость.

ГЛАВА 24. НЕ В СВОИ СОНИ НЕ САДИСЬ

11 июня. Вера Вишневская. ДР Ольги Коваленко.

Что за прелесть – лето! Полседьмого утра, а солнышко уже высоко. Вера Вишневская, подружка Коваленко, этой весной решила заняться фигурой. В журнале «Физкультура и спорт» была статья о пользе бега трусцой не только для мышц, но и для мозга. С фигурой то у Веры всё прекрасно, слава богу, стройна как козочка. А вот с сообразительностью ей хотелось бы получше. Михеев по вышке пятак не поставил. Единственной из трёх подруг. Обидно! Осталось сдать геодезию, и через неделю – в поля, на полигон теодолитные ходы рассчитывать. Там бегать придётся с нивелиром и рейкой. Комары, мухи, мошка… То ли дело в ЦПКиО с утра. Тихо, цветочки, зелень, никаких посетителей. На бегу и думается очень хорошо. Сегодня Вере есть о чём подумать, – день предстоит интересненький.

– Вчера Борька Рогов из тринадцатой ввалился в шестнадцатую группу на консультацию с огромным букетом роз. Девчонки пытали Коваленко, откуда он узнал, что у неё день рождения. Оля сама была удивлена и ничего сказать не могла. Уверяла всех, что ни слова Рогову не говорила. Наверное, этот проныра подкатил к ректорской секретарше, больше не откуда… Оля говорит, что этот паренёк надоел ей хуже горькой редьки, преследует, как маньяк и, что её суженый Андрюша уже ревнует. Тут она конечно же привирает, видно невооружённым глазом, что Оленьке это льстит. Её Андрюша ревнивец, каких поискать.

Верочка погружённая в мысли о подружках наматывала круг за кругом.

– После такого поздравления Борьку уже нельзя было не пригласить. Интересно, а что он ей подарит? Будет ведь очень не очень, если только букетом ограничится, хотя бы и роскошным. Сама она решила ограничиться набором трусиков. Польские. «Неделька» называется. Недорого и практично.

Оля назначила «чаепитие» на шесть вечера. Как говорил Винни Пух время, когда от обеда уже далеко, а до ужина еще не близко. Чтобы всю подноготную из Коваленки вытрясти, Вишневская решила прибежать пораньше. За полчаса… Не угадала Верочка. Первой оказалась Анютка Степаненко. Дивчины уже шушукались на кухне. Родителей дома не было. Это наводит на определённые мысли.

– Девочки, вы сегодня прямо какие-то на удивленье внимательные, – ехидничает Коваленко, – неужели этот Рогов так заинтриговал?

– Тю-ю, подруга мабуть ты так взамуж выйдэшь, а мы усё пропустымо – Степаненко из нас троих самая большая любительница ридной мовы. – Ты, Оль, можешь размовлять всё, что хочешь, но розочки то поставила на видное место. Чи мы нэ бачим? Интересно, шо ты Андрию розповидашь?

– Так бачитэ вы усё, – с пониманием отвечает Олька, – в этом главное препятствие. Борька – настоящий сибирский москаль. А Андрий то справжны козак.

– Оля, ну что это за селюковский подход? Если человек хороший, то какая разница москаль, хохол, негр, да хоть жид с Бердичева. – Вера люблю поспорить на такие темы, тем более, что мама её была из Москвы, а папа аж с Львывщины, то есть самая Галичина, что не мешает им прекрасно ладить вот уже двадцать лет.

– Оль, а Андрей твой придёт? – вдруг вспоминает Степаненко и в тот же момент раздаётся звонок. – О! Вот кто-то из кавалеров. Я мово Максика позвала, ты же не против?

– Это ты молодец, если всё-таки Дюша подтянется, то будет каждой девочке по мальчику. Вер, ты Рогова в этом случае на себя возьми, договорились? Ну, всё, бегу открывать.

Вере роль прикрытия не очень нравится, но с другой стороны, парня у неё сейчас нет, почему бы подружке не помочь. На курсе ходят слухи о финансовых успехах этого паренька, так почему бы и не закрутить романчик? Вот только, он то на Коваленко нацелился…

В дверях стояли сразу два молодых человека – Борька и Анькин Максим. Макс Забылин уже третий год ухлёстывает за Стёпой. С ней и с Борькой они, как оказалось, когда-то в одном классе учились.

Забылин не забыл про подарок, принёс букетик тюльпанов и пузырёк польских духов. Ясно, что Анька его и надоумила, что следует подарить, чтобы понравилось Оленьке.

Боря тоже какой-то сверток принёс. Ещё ему плюсик. Не ограничился букетом. Свёрток небольшой, ленточкой розовой перевязанный.

Оля резким движением вскрывает сразу и ленту и бумагу. В свёртке небольшая книжка в твёрдом темно-зелёном переплёте. У Ольки глаза делаются большими и круглыми, а челюсть готова отвалиться. Она переводит взгляд с книжки на Борьку, и звонко чмокает парня в щёчку. После чего издаёт боевой клич.

– Девчонки! Смотрите, что мне Боря подарил. Это же редкость и почти инкунабула[126]. Арсений Тарковский, «Стихотворения». Рогов, я тебя уже обожаю. Это же мой любимый поэт. Где ты это нашёл? Библиотеку ограбил?

– Какие вы, девушки, легкомысленные существа. Чуть что, сразу ограбил, украл, взял кассу. Можно же просто купить. Не в магазине, а с рук на книжном развале в ДК Железнодорожников. Кстати, Арсений Александрович и мой любимый поэт.

Олька подхватывает:

– Я такого подарка вообще не ожидала… – Она в восторге. – Борь, ты меня просто убил! В хорошем смысле слова. Теперь, добрый молодец, за такой подарок проси что хочешь.

У Веры в голове пролетела мысль, – это Оля не подумала. Знаем мы, какие у добрых молодцев желания. Все они одного хотят от красных девиц.

Точно! Борька наклоняется прямо к её уху и что-то шепчет. Явно что-то неприличное, потому что Олька вдруг заливается краской и слегка шлёпает его по щеке. Надо заметить не сильно. Сама же ойкает и начинает хихикать.

– Мальчики и девочки, прошу всех к столу. Сегодня к чаю у нас тортик, который мы с Аней стряпали своими руками. – Оля громким голосом исполняет арию шпрехшталмейстера[127].

Внезапно раздаётся очередной звонок. Олечка срывается в коридор. Через мгновение возвращается в сопровождении высокого худощавого парня с лицом почти как у Гоголевского Андрия Бульбы, придуманного художником Кибриком. Как и положено по сюжету, выражение у этого лица чем-то недовольное. Заметив на подоконнике вазу с розами, его брови сдвигаются ещё суровее.

– Андрей, ну, пожалуйста, не будь букой, представься, познакомься с нашими мальчиками. Это Максим, – Оля кивает в сторону Анькиного приятеля, – он с Аней, а Боря с Верой. Аню и Веру ты знаешь.

У Борьки чуть глаз не выпал. Он скорчил Ольке такую удивлённую рожу, что все девочки обратили на это внимание. Вишневская легонько пихнула его кулачком в бок, чтобы исполнял роль согласно просьбе именинницы. Ясно же, что Оле надо Дюшу успокоить, чтобы сгоряча не учинил чего. Вот она и выкручивается, как может. Сейчас из-за Дюшиного плеча руки в стороны разводит. Типа, извиняется.

– Андрей Полищук, – парень пожимает руки сначала Максиму, потом Боре, – физфак НГУ.

Чтобы снять некоторое повисшее в воздухе напряжение, Ольга приносит из родительских запасов бутылку «Токайского». Андрей быстро откупорил бутылку, разлил золотистую жидкость по фужерам и произнёс галантно:

– Мне нравится доставлять девушкам удовольствие, мне очень нравится Оленька, она всегда такая красивая, поэтому поднимаю бокал за неё!

В это время Борька шепчет Вере на ухо громким шёпотом, так чтобы слышали все собравшиеся:

– А мне нравится, когда девушки стремятся доставить удовольствие мне. Девушкам это тоже нравится, их это заводит, когда они чувствуют, что моё настроение растёт.

Так обычно не говорят девушкам. Вера даже поперхнулась. Тут кровь приливает к её щекам, а лицо вспыхивает румянцем.

Андрей тоже услышал. Он покраснел, резко поднялся со стула, и метнулся в коридор. С криком – Не делай из меня идиота! – Андрей выскочил из квартиры так быстро, что Оле осталось только с дверью поцеловаться.

– Оля, не бери в голову, – продолжил Борис, – как говорил Андрей Мягков Барбаре Брыльской: «Ревнивые быстро отходят». А ты сейчас должна сказать что? – он выделил вопрос интонацией.

– «Я тебя ненавижу… Ты сломал мне жизнь» – кажется, так. – Включается в игру Оля. – Не дождётся! Давайте не будем обращать внимание на чересчур ревнивых товарищей. Будем пить вино, лопать торт, танцевать и веселиться! Хочу сыграть что-нибудь подходящее. Например Штрауса! Весенние голоса.

Она усаживается за черный инструмент, откидывает крышку и начинает бодро молотить по клавишам. Плавность ритма очерчивается басовой линией уже с первой ноты. Пальчики девушки ловко порхают над инструментом.

После пары музыкальных номеров от именинницы, пришла очередь танцев под пластинки. Плохо, что кавалеров только двое, но они старались. Борька как бы невзначай лапал нашу Олю за попу, она делала вид, что не замечает этого, потому что продолжала что-то оживлённо ему говорить. Верку он тоже лапал. Та убирала его руку на талию и шёпотом выговаривала:

– Ты зачем так делаешь? Это не хорошо. Сначала Олечку по хм… гладил, теперь меня мацаешь…

– Странные вы девушки существа, то собственники страшные, то за справедливость, – Борька смеется тихонько мне в ухо. Это просто проверка у кого попа более упругая.

ГЛАВА 25. ФОТОГРАФ ЗА ЖЕЛЕЗНЫМ ЗАНАВЕСОМ

15 июня. Выставка «Фотография США». Фотограф Натан Фарб

Июнь в Новосибирске выдалось очень жарким. Уже в восемь утра в городе нечем дышать. Солнце печёт так, что не хочется выходить на воздух. Если бы мне кто-то сказал, что в Сибири может быть так жарко, я бы никогда не поверил. Середина июня, а солнце палит, как у нас в Долине Монументов[128]. Но идея писфул коэкзистанс, детант[129] и всего такого прочего стоит того, чтобы потерпеть.

В фуллерсдоум, дышать просто нечем. Через полчаса, когда запустят туземцев здесь будет баня. Сибиряки, в ожидании открытия, потеют, томятся в собственном соку, но терпеливо стоят в очереди. У нас бы поставили кондиционеры, а здесь о них, похоже, мало кто слышал. Но жара всё-таки не мороз, который мучил нас в Москве… Эх, хорошо было в Тбилиси, – вино, чача, роскошные застолья каждый день, мягкий горный климат.

Несмотря на жару и влажность работать мне здесь нравится. Меня всегда интересовали простые люди, но в тоже время я их немного побаиваюсь, поэтому снимаю как бы исподтишка, не выстраивая из них никаких фигурных композиций. Вообще стараюсь в общение не вступать. Сам удивляюсь, что некоторым нравится такой подход. Почему альбом “Summer of Love” получил хорошую прессу, а “ The Adirondacks ” взяли для национальной выставки для меня загадка до сих пор.

В Новосибирске мы уже две недели и пробудем до конца августа. Народ здесь простой, почти как у нас на Среднем Западе лет 30 назад. Ощущение, что попал на машине времени в детство. Есть, конечно, и те, кто следует веяниям мировой моды, есть просто интеллигентные люди, они заметно отличаются от остального народа. Общим я бы назвал доброжелательность к Америке и американцам. Английского почти никто не знает, но все легко вступают в разговор, несмотря на мой кривой русский… – поток мыслей прерывает чей-то выкрик в мой адрес.

– Хай, Натан! – слышу я вдруг из толпы. – Хау ар’ю?

– Ай’м файн, – машинально кричу я в ответ. «Кто бы это мог быть?» проносится мысль, – акцент русский, но на наших кураторов из КГБ не похож… – Энд ю? Вы есть кто?

Паренёк невысокого роста в модных очках – открыто улыбается мне в ответ и произносит такую странную фразу:

– Мистер Фарб, рад встрече с талантливым фотографом и настоящим творческим человеком. Очень хотел бы познакомиться с вами поближе. Небольшое интервью для молодёжной газеты на тему фотографии, жизни в Америке или любую тему, которая покажется вам интересной.

– Йес, йес, конечно, – я изображаю заинтересованность, – мне очень интересно поделиться впечатлениями с русскими читателями, но сами понимаете, это не в моей власти. Сорри.

– Я понимаю, но есть способ… – паренёк не унимается. Кажется, ему действительно важно иметь со мной приватный разговор, – вам, Нэт, тоже было бы интересно, я знаю про Диану Арбус и Ист-Вилидж[130] и много чего ещё. – Парень уставился мне прямо в глаза. Очень не люблю такой прямой взгляд, мне от него даже плохо становится.

Я растерялся. Впрочем, это моя обычная реакция на нестандартную ситуацию. Лишь минуту спустя мне в голову пришла мысль, что это провокация либо кротов из Лэнгли, либо русского КГБ.

– Что делать? Как ответить? – в голове, словно пчёлы, жужжат мысли. Они сталкиваются, обрываются и возникают снова, – если согласиться, то спецы решат, что меня можно использовать, а я не хочу быть ни разведчиком, ни шпионом. Я же уже отказывался от прямого предложения о сотрудничестве, согласился отсылать отснятые материалы в посольство и всё… Точно, это КГБ, но откуда они могут знать про тёмную историю Ист-Вилиджа? Впрочем, искусство шпионажа – дело тёмное, и уму простого фотографа не подвластное.

Я туплю какое-то время. Однако природное любопытство побеждает врождённую трусость. Я натягиваю самую любезную улыбку, распахиваю руки во всю ширь и включаюсь в игру:

– Хай, бро! Конечно, мне очьен интерьесно будьет говорить про Ист-Вилидж, хотя десять лет прошло. Славное было время: «фри лав, драг, секс энд рок’н’ролл». Только ваши парни из КейДжиБи плохо на такие вещи смотрят. И вас могут посадить в тьюрма, и меня выслат из Союза, а мне бы хотеть работать здесь. Мне отчен нравится ваша страна.

– Мы им не скажем, только ты друзей попроси, чтобы прикрыли.

– Что такое есть «прикрыли»? – я плохо знаю русские идиомы, и не всегда понимаю, что они имеют в виду.

– Скажите, что перегрелись, съели чего-нибудь, плохо себя чувствуете, решили отлежаться. Сами езжайте в отель, помаячьте в окне, чтобы я вас увидел. Дальше дело техники. Не бойтесь, вы просто кое-что узнаете. Эта новая информация даст вам такой «the ass-kicking[131]», что вы, может быть, завтра соберётесь и рванёте домой.

Я быстро договариваюсь с Дэнисом, ссылаюсь на дикую головную боль и, спрятав оборудование, иду к выходу. Путь мне преграждает подтянутый молодой человек с вопросительным взглядом карих глаз.

– Голова, – хватаюсь руками за виски, изображая гримасу боли. – Очьен болеть, не могу работай, умирай. Надо ехать в хотэл, лежать. – Я иллюстрирую мысль ладонью под ухом и имитацией храпа.

– Да, жарко тут у вас, – соглашается «ангел-хранитель». Хорошо, гуд, подожди минуту, я сейчас кого-нибудь из наших с тобой отправлю. И присмотрит, и поможет, и аспирину купит.

Хмурый молодой человек в черных брюках и белой рубашке садится на переднее сиденье, показывает таксисту красные корочки и говорит, поворачиваясь ко мне:

– Мистер, вы точно знаете какое вам лекарство надо?

– Спасибо, но я, наверное, просто перегреться вчера, а почувствовать только сегодня. Это, наверное, тепловой удар. Мы сейчас приехать, я иметь душ, пить вода и лежать час или два. А вы можете купить мне какого-нибудь… как же это будет? Йес, кислый компот. Можно лимон или оранж, или, по-вашему, апфель-син. Китайское яблоко если на русский перевести, правда, смешно?

Пока так разговаривали, такси уже тормозило у гостиницы. В номере я натянул шорты и, взяв полотенце, отправился в душевую. Смешно! Центральный отель огромного города, а душ, как в дешёвом хостеле, расположен в коридоре. Да и чистотой не блещет.

В душевой на подоконнике сидел тот самый паренёк.

– Энд эгейн, гуд дэй, мистер Фарб. Вот теперь мы можем спокойно поговорить. Вы, наверное, удивлены моим появлением? Нет? Странно… Дело в том, что мне стали сниться вещие сны. Что самое смешное очень подробные и конкретные.

– Джаст момент, подождите, плиз, – жестом руки я прервал его на полуслове. – Как есть ваше имя, и что такое есть ве-штчи-е-сны?

– Вещие сны – профетик дримс. Я, как у вас говорят – медиум. Правда, с духами не общаюсь. Зато вижу во сне газеты, в которых читаю о событиях. Газеты во сне изданы в будущем, а события происходят в точности с этими сообщениями. Вот вам пример ближайшего подобного события, о котором я никак узнать не могу, так как они ещё не произошли. 2 июля умрет знаменитый русско-американский писатель Владимир Набоков. Слышали про такого?

– Ноу, а почьему он русско-американский?

– Просто его семья эмигрировала в США, он у вас сложился как писатель и даже писал книжки на английском языке. Нобелевский лауреат, между прочим. Правда, с 1960 года живёт в Швейцарии, у него вилла в горах.

– Странные вы русские, всех себе хотите приписать. – Усмехаюсь я, – этот Набокоф он не русских, не американский, не швейцарский. Он сам посебе… Как это у вас говорят, – гражданин мира.

– Бог с ним с этим Набоковым, – Парень словно отмахивается от меня. – Я, Нат, вам про более важное событие расскажу. У вас есть друзья или родственники в Нью-Йорке?

– Да, младшая сестра. Всё-таки, как есть ваше имя?

– Можно просто Боб, это не важно. Так вот, 13 июля в Нью-Йорке целые сутки не будет электричества. Начнется блэк-аут в половине десятого вечера. Молния ударит в линию электропередач снабжающую энергией Нью-Йорк. Чёрные быстро собьются в банды и начнут грабить всех, до кого успеют дотянуться. Полиция будет в жопе. Жертв будет много. Так что, я бы на вашем месте дал телеграмму близким, чтобы они уехали куда-нибудь на это время. Ближайшее спокойное место Куинс.

Тут я снова встреваю. Мне не очень понятен русский разговорный язык:

– Извините, Боб, что есть такое «в джопе»?

– Идиома… идьэм, означающая, эпик фэйл.

– Йес, мне как раз так и показалось, но я не быть уверен. А что ещё вы знаете?

– 23 июля в Африке начнётся война. Сомалийский диктатор Сиад Барре вторгнется в Эфиопию…

Боб еще долго перебирал какие-то катастрофы, военные действия в странах третьего мира, перевороты, спортивные рекорды, что-то ещё, но мне уже было всё равно.

– Я, Нэт, понимаю, что человеческий мозг не в состоянии на бегу воспринять эту информацию, поэтому написал всё, что смог вспомнить. Прочтите, будьте добры, и спросите, если что-то будет не понятно. – Боб протянул мне несколько листочков писчей разлинованной бумаги, исписанных мелким почерком.

Мои же мысли заняты судьбой Сары, которая со всем семейством как раз живёт в Бронксе[132]. Как дать телеграмму из центра России в США? Разве что через знакомых чьих-нибудь знакомых в Москве. Да, пожалуй, это мысль!

– Боб, неужели вы всё это видели во сне? Риэли? Если это так, вы что-нибудь знаете о моей судьбе? Писали в ваших газетах что-нибудь обо мне? Вы же понимаете, как для меня это важно.

– Согласен с вами, Нэт. О вас писали и довольно много. Особенно Европейские газеты. Могу сказать, что после этой выставки, вы станете известны и в США, и в Европе. Ваши работы увидят во Франции, Голландии и ФРГ. Даже издадут роскошный глянцевый альбом. У вас появится солидный портфель заказов. С вами будут сотрудничать NG и Discavery[133]. В 2018 году вы ещё раз приедете в Новосибирск, чтобы встретиться с людьми, которых вы сейчас фотографируете. С вами будет ваша взрослая дочь – Рут Серджл.

Боб на минуту остановился. Кинул взгляд в окно. Немного подумал и продолжил:

– Знаете, Нэт, я очень рад с вами познакомиться, с удовольствием бы поболтал ещё, но мне пора. Всего доброго. Пускай у вас всё сложится ещё лучше. Напоследок одна просьба. Если вас спросят, откуда вы это всё узнали, вы уж постарайтесь как-то залегендировать ту информацию, что я вам здесь рассказал. Хорошо? Лучше вообще обо мне не говорить. Но если уж припрут, то так и скажите, – медиум, сны видит…

Моего ответа Боб ждать не стал, перемахнул через подоконник и скрылся в кустах сирени. Мне же не оставалось ничего другого, как поскорее влезть под холодный душ и пойти в номер, притворяться больным. В целом прогноз для меня благоприятный, особенно среднесрочный. Дочь? Как интересно! А кто же бутен мамой этой Рут?

ГЛАВА 26. ЗЕЛЁНЫЙ ПОЕЗД ВИЛЯЕТ ЗАДОМ

25 июня. Электричка. Борис Рогов и Оля Коваленко.

Как я всё-таки люблю эти длинные летние дни! Как здорово, что к полуночи солнечный свет еще пробивается у горизонта. Июнь в этом году сухой и жаркий. Со сдачей курсовика по геодезии пришлось, конечно, попотеть, причём в прямом и в переносном смысле. Сегодня наша бригада успешно защитила курсовик, народ остался на пьянку по случаю окончания практики, а у меня в городе дел накопилось выше крыши, пришлось сбежать. Да и не привлекает меня попойка.

Мне сегодня везёт! Метрах в пяти я вижу знакомую Ольгину мордашку. Она меня не видит, внимательно и как-то даже напряжённо вглядывается в сторону Издревой, сдвинув домиком черные брови. Лёгкое свободное платье раздувается белым парусом. У меня в голове сразу созревает дерзкий план.

– Оля, привет! – машу ей рукой, чтобы привлечь внимание. – Давай сюда, здесь как раз двери вагона остановятся. Мы первыми заберемся, если тебе твое роскошное платье не помешает. Как оно тебе идёт! – я не могу удержаться от восхищённого восклицания. – Как шхуна на всех парусах! Я просто в восторге!

– Привет! Платьице мне тоже нравится, спасибо. Сама шила, между прочим. Ты не знаешь, электричка не опаздывает?

– Это не предсказуемо. Если будет состав с Кузбасса пропускать, то точно опоздает, а ты сильно торопишься?

– Ага, обещала Андрею подъехать к нему в пять. Он же, помнишь, какой дурной. Опоздаю, устроит сцену. Ужасно не любит опозданий. А у меня почему-то всегда так складывается, что я обязательно опоздаю. Выйду ли я раньше, такси ли возьму – не важно…

– У меня всё наоборот. Мне главное, время назвать конкретно, и обстоятельства сложатся таким образом, что я обязательно будут в нужном месте в нужное время… – мои речи оборвал свисток показавшейся из-за поворота электрички.

Ещё полминуты и нас захватывает движение горячего воздуха от пролетающего вагона, шипение, скрежет металла по металлу, клацанье раздвижных дверей. Я взбираюсь первым на высокие ступени, протягиваю руку Оле, и она легко вскакивает следом. Мест свободных в вагоне нет. Однако нам удаётся пристроиться у поручней. Здесь можно опустить рюкзак и удобно на него опереться.

– Ну! Давай сюда твою идею, интриган, – Оля любопытна, как, наверное, все девушки мира. – Что ты опять придумал?

– Помнишь у нашего любимого поэта есть строчки: – «…топтал чабрец родного края и ночевал, не помню где, я жил, невольно подражая Григорию Сковороде…»?

– Помню, хорошее стихотворение.

– У него там ещё про Чумацкий тракт, а это Крым. А Крым это Пушкин, Мицкевич, Чехов, Бунин, Волошин, Булгаков, Цветаева, практически вся русская литература. Короче! Ты бы хотела съездить в Крым?

– Если честно, то очень. Ведь я тогда тебя на день рождения пригласила не только из-за твоего букетика…

– Интересно, а из-за чего ещё? Я думал, что это я тебя очаровал своим неземным обаянием и харизмой. – Я опять придуриваюсь.

– Мне нужно с тобой поговорить. Чтобы в Крым съездить деньги нужны, правильно? А про тебя все говорят, что можешь помочь халтуру найти. Ну, вот я и собиралась, но Андрюшка на дне рождения всё испортил. У меня после его эскапады всё из головы вылетело.

– Оль, тут деньги ещё не всё. Вот, как сейчас можно попасть в Крым? В разгар сезона, между прочим.

– Думаю, что никак. Все билеты хоть на самолёт, хоть на поезд проданы давно. Сезон отпусков, все стараются уехать на юг.

– Сразу видно опытного матрасника, – я ехидно улыбаюсь. Проданы, ага, это ты правильно говоришь, но ведь ещё можно попасть и другими путями. Например, пешком, ещё какие способы можешь назвать?

– Если отвлечься от конкретных людей и фактора времени, то можно… – Оля поднимает глаза вверх, – ехать на велосипеде, на машине, если уговорить кого-то из знакомых. Можно еще наняться временно проводником, но тут загвоздка, меньше чем на месяц не получится… Не знаю, больше ничего в голову не приходит.

– Есть ещё один очень интересный способ. Называется – автостоп. Я в прошлом августе возвращался домой автостопом из Москвы. За два дня добрался. Так вот, идея такая, – Давай мы с тобой махнём в Крым автостопом. Палатку я достану. У тебя есть походное снаряжение?

– Даже и не знаю… задумывается Оля. – Я человек не походный, но папа – охотник-рыболов, значит что-то у него можно взять. А что нужно? Ты можешь список написать?

Тут вдруг Олины огромные черные глаза стали ещё огромнее. Только большим усилием воли она удерживает челюсть от падения на пол. До неё внезапно дошло, что я её таким нехитрым способом развёл на совместное путешествие. Пауза длилась довольно долго. Меня начинает слегка колотить от волнения, но виду не подаю, стою, нагло уставившись прямо в её правый глаз.

Наконец она встряхнула копной волос и озорно стрельнула глазками:

– Идея то интересная. Только страшно мне ехать с таким бойким мужчиной, ещё и ночевать с ним в одной палатке. Знаю я ваши мальчиковые причуды. Чуть девушка зазевалась, и она уже не девушка.

– Оля! Как ты можешь? Я вроде повода не давал. Впрочем, могу поклясться, что без твоей воли ни одного движения, даже слова, – я произношу эту лживую фразу с максимальной достоверностью.

– Так я тебе и поверила! Слышал поговорку: «В любви и на войне все средства хороши»? Это как раз такой случай. Но… я всё-таки подумаю, на самом деле мне очень хочется в Крым, и другого способа туда попасть нет. Придумала! Я Андрея уговорю и с ним поеду.

– Оля, это прекрасная мысль! – говорю я, а у самого от такого варианта резко падает настроение. – Давай устроим гонки! Кто быстрее доедет до Гурзуфа? Только надо разные маршруты разработать, а то не интересно будет…

– А мне кажется, наоборот, лучше двигаться одним путём, чтобы в случае если что-то пойдёт не так, можно было бы помочь друг другу. Андрюше опять что-нибудь привидится, он взбрыкнёт, сбежит, и буду я одна посреди страны. Бр-р-р. – Она передёргивает плечиками.

– Ты это лучше с Андреем обсуди, а то он подумает что-нибудь не то. Все ревнивцы обычно очень мнительны.

– Ай, да ну его! Надоел со своими заскоками. Сбежит, ему же хуже, вдвоём поедем.

Моё сердце чуть не выскакивает из груди от такого поворота. Сразу куда-то отступает духота вагона, стихает стук колёс, все толпящиеся вокруг пассажиры становятся милыми и симпатичными. Оленька превращается в настоящего ангела.

ГЛАВА 27. ТЬМА В НЬЮ-ЙОРКЕ

13 июля. Нью-Йорк, Бронкс. Майк Гольдберг, племянник Натана Фарба.

Майк проснулся рано. Сразу в его голове всплыл подслушанный случайно разговор родителей о том, что сегодня в городе должно случиться что-то совершенно фантастическое. Мама шептала так громко, что слышно было невооружённым ухом. Вроде бы, звонил дядя Натан, предупреждал, что случится какая-то авария, не то света не будет, не то ещё чего. Про бандитов и гангстеров что-то. Ух! Как классно! Нигде не будет света! Можно грабить все магазины. Майк сам грабить никого не собирался, он был тихим еврейским мальчиком, но романтика бандитских приключений любому жителю Бронкса присуща с рождения.

Дядя Натан сейчас работает фотографом в какой-то Сайберии. Что за Сайбериа Майк не знал, мама говорит, что это в холодной России. Впрочем, о России Майк тоже почти ничего не знал. Говорят, что там по улицам ходят гризли с balalaikas, и пьют виски, но Майк в такие сказки не верил, он уже большой – ему целых восемь лет. Ладно, гризли на улице, ну, окей, с balalaika, но медведи не пьют виски, это враньё, или булл шит, как говорит дядя Адам.

Пока Майк лежал, в голове у него созрел план. Отправиться вечером на Манхеттен, чтобы посмотреть, что там будет происходить. Приятелю Тони, родители на прошлое Рождество подарили отличный фонарик, настоящий «Игл Тек». Дядя Адам говорит, что с такими фонариками наши парни гоняли по джунглям вьетконговцев. Правда, дядя Нэт говорил, что это вьетконговцы гоняли наших, но это не важно. Тони хороший парень и не откажет мне. Можно дажеего с собой взять, вдвоём веселее грабить. В качестве баттпэка[134] сойдёт школьный ранец. Может, повезёт стырить что-нибудь ценное в темноте. Главное, придумать легенду для мамы, чтобы они не бросились искать среди ночи. Можно сказать, что заночую у Тони, а тот скажет, что будет у нас. Нет, лучше притвориться спящим, а потом положить под одеяло кучу шмоток, никто и не поймёт ничего. Только надо успеть вернуться до рассвета.

Полежав и помечтав ещё минут двадцать, Майк встал и спустился с мансарды.

– Монинг, ма! – закричал он, предвкушая новый свободный летний денёк, наполненный интересными делами.

– Монинг, Михаэль, быстро умываться и за стол. И, малыш, не забудь о молитве!

– Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, создавший для меня все необходимое, – речитативом забормотал Майк, стараясь побыстрее закончить. – Ма, что сегодня на завтрак? Хочу блинчики с джемом!

– Увы, блинчиков сегодня не будет. Овсянка. Молоко, булка с маслом и всё на сегодня.

Не успел Майк проглотить невкусную кашу, как в двери их дома постучали.

– Миссис Гольдберг, доброе утро! – раздался звонкий голос Тони. – А Майку можно со мной гулять? – Тони выпалил всё на одном дыхании.

– Какая ты ранняя пташка, Тони. Заходи, садись, выпей кофе. Расскажи, как прошел вчерашний день. Как мама, как папа?

– Миссис Гольдберг, спасибо большое, всё хорошо. Я уже завтракал. Так как на счёт Майка?

– Сейчас он закончит и пойдёт. – Сара поворачивается мощным корпусом к Тони, – только далеко от дома не уходите. Наш Южный Бронкс не очень то годится для походов.

Пока Сара произносит материнское напутствие, мальчики уже исчезли. Им достаточно услышать волшебное слово «пойдёт», чтобы с чистой совестью умчаться в поисках приключений.

Мальчишки целый день провели на протоке Брон Килл, где который уже раз пытались отыскать клад пиратского капитана Бронкса. Только чувство голода заставило их бежать по домам.

Дома Майк сразу вспомнил про утреннюю идею. Закинув в себя бобовый суп, он побежал в мансарду, где занялся сборами. Усталость после напряженного жаркого дня, сытный обед и резкое падение атмосферного давления сыграли с ним шутку. Мальчик не заметил, как вырубился прямо на пыльной мансарде, среди старого хлама.

Адам Гольдберг надеялся, что его семейство уже готово к переезду на Риго-Парк, Куинс, где у Сары какая-то дальняя родня. По словам Натана, Куинс будет единственным районом Большого Яблока, не затронутым блэкаутом.

Сейчас надо быстро запихать всех в старенькую «Барракуду»[135] и сматываться пока дороги ещё свободны.

– Сара, всё готово? – крикнул Адам, едва войдя в дом.

– Да, милый, не беспокойся, малышка Джуди уже наготове. Сейчас Майка крикну и можно ехать.

– Ма-айк! Майк, негодный мальчишка! Спускайся быстрее нам надо срочно выезжать! Хватит играть в прятки! – Кричал мистер Гольдберг, но ответа не было.

– А Майка нет до-о-о-ома, – тоненьким голоском сообщает Джуди. Она болтает ногами, сидя на краю кресла и с любопытством наблюдает за родителями.

– Как нет дома? – в один голос восклицают Сара и Адам. – Где он.

– Я не зна-а-а-аю, – продолжая болтать ногами, отвечает Джуди.

– Почему ты так решила, милая?

– А я видела, как он подслушивал, когда вы говорили про дядю Натана, вот! А сегодня слышала, как он говорил Тони, что вечером надо идти грабить магазины потому, что нигде не будет света.

Сара в секунду долетела до двери соседей О’Брайенов, которые спокойно резались в карты. Тони что-то увлеченно строил на полу.

– Тони, ты не видел Майка, – поприветствовав соседей, спросила Сара младшего из большого ирландского семейства.

– Нет, но он утром собирался идти в Манхэттен-Сити, что-то говорил про отключение всего города, но я ему не поверил, я же не маленький, верить во всякую чепуху.

– Спасибо, Тони, – Сара попрощалась с семейством О’Брайенов, которые удивились такому странному поведению соседей.

Услышав про предположение Тони, Гольдберги решили, что Сара с Джуди отправятся в Куинс, а Адам займётся поисками любителя приключений, и если найдёт его, когда светопреставление уже начнётся, будет сидеть с ним дома пока ситуация не разрешится.

К вечеру жара в Нью-Йорке стала совершенно не выносима. Липкий и влажный воздух висел горячим маревом над раскалённым асфальтом. Чувствовалось, что вот-вот разразится гроза. Все ждали ливня, но небо оставалось чистым до самого вечера. Мистер Гольдберг быстро шёл по 149 Стрит в направлении Гарлем-Ривер.

На счастье на углу 149 и Уллис Авеню ему попался полицейский патруль, к которому, как к спасительной соломинке, бросился Гольдберг.

– Офицер, я ищу мальчика восьми лет, вот такого роста, – Адам показал ладонью на уровне пояса, – волосы курчавые, глаза черные…

– Да, сэр, я понял. Как давно он исчез? – Феликс Солис, молодой офицер 138 отделения Южного Бронкса смахнул крошки с брюк и поднял глаза на потенциального потерпевшего.

– Мать видела его последний раз утром. Соседские мальчишки говорят, что он собирался идти вечером в новый торговый центр, вы не могли бы помочь, а то я пешком до темноты не успеваю. Дело в том, что через полчаса город останется без электричества. На целые сутки.

– Извините, сэр, не знаю вашего имени…

– Адам Гольдберг.

– Офицер Солис. Мистер Гольдберг с чего вы решили, что будет авария? Сынок ваш, скорее всего, бегает в поисках приключении, побегает и вернётся. Не стоит паниковать.

– Офицер, я могу ошибаться, но если всё-таки авария случится, мальчику будет не просто вернуться домой, уж слишком народ в нашем боро[136] не спокойный. Вы же добрый человек и не откажетесь подбросить меня к Гейтвэй Центру.

– Окей, мистер Гольдберг, умеете вы уговаривать. Залезайте в мою колымагу. Я сейчас напарника крикну и прокатимся.

Когда солнечный диск уже приближался к горизонту, воздух заколебался под лёгким, едва уловимым порывом горячего ветра. С севера подул слабый бриз. Он поднял и закружил в рваном вальсе уличный мусор. Следующий порыв заставил мусор резко взлететь над крышами кирпичных домов Бронкса. И вальсировать уже в небе. Еще мгновение, и небо нахмурилось, затянулось темными, свинцовыми облаками и как будто опустилось на притихший город. Со стороны Олбани ветер принёс первый пока ещё тихий раскат грома. Всполохи молний подсвечивали край северных облаков зловещим багровым светом. Никто не знал, что первая же молния вывела из строя две 345-киловольтные линии, снабжающие электроэнергией Большое Яблоко[137].

Едва полицейский «Форд» остановился у главного входа, Адам Гольдберг быстро выскочил из машины. Не успел он сделать и пары шагов, как свет резко погас.

Мигнули неуверенно и погасли уличные фонари. Перестали переливаться всполохи рекламы, потухли светофоры над перекрёстками. Окна жилых домов потемнели в одно мгновение. Улицы погрузились в сумрак, грозивший смениться непроглядной тьмой.

– Вот это да! Мистер Гольдберг, как вы узнали об аварии? – полисмен придержал Адама за локоть.

– Офицер, давайте мы сейчас не будем тратить время, нам бы найти моего мальчишку. Я думаю, что у нас не больше четверти часа. Скоро ниггеры и мексы вылезут из нор, и тогда всем нам придётся туго. – Гольдберг волновался. Он дажее не представлял себе, как искать ребенка в огромном универмаге в полной темноте.

– Фонарик у вас есть, сэр? – спросил Солис, покидая освещенную машину. – Без мощного фонаря и мегафона здесь никого не найти. Я пойду с вами, пока не получу указаний от начальства. А офицер Собески останется в машине. Не хватало ещё, чтобы полицейскую тачку угнали. Начнем с простого. Что бы ваш сын хотел бы больше всего из товаров этого магазина? Может быть, он мечтает о рыбалке? О спортивной карьере? Любит музыку?

– Думаю, что, скорее всего, мы найдём его в отделе электронных игрушек. Сейчас детей мечтают о всяких радиоуправляемых моделях.

Полчаса мужчинам хватило, чтобы найти отдел игрушек и убедиться, что Майка там нет.

Через четверть часа рация офицера тревожно заверещала.

– Солис, сэр! Помогаю в поисках ребенка, сэр! Есть, прибыть срочно к заправке на Гранд Конкорс. Можно вопрос? Её, в самом деле, собираются поджигать? Там взлетит на воздух полквартала! Вот же грёбаное дерьмо! Будем с Собески на месте через пять минут. – Солис виновато посмотрел на Гольдберга.

– Извините, сэр, начальство приказало всё бросить, и мчатся на помощь парням на заправке. Там, похоже, латиносы собираются устроить поджог. Мой вам совет – я понимаю, что без дела вам сейчас сидеть невмоготу, поэтому попробуйте просто спрашивать всех подряд в этом универмаге о вашем сыне. Да поможет вам Бог! – с этими словами полисмен скрылся в темноте.

Со стороны Меллроуза и Порт Морриса виднелись всполохи пламени. Ветер доносил вой пожарных машин. Адам не понимал, кому потребовалось ещё и поджоги устраивать. Только позже ему рассказали, что поджоги отвлекали полицию от охраны магазинов.

Перед витриной магазина спорттоваров «Marshalls», что на углу 149-ой и Брук-авеню, перекрывая звуки ливня, шумела толпа. Персонал закрыл высокие стеклянные двери и забаррикадировал их изнутри мебелью и спортивными снарядами. Адам подкрался к забранной металлической решёткой витрине. Толпа чёрных бурно сомневалась в нерушимости института частной собственности. Полиции поблизости уже не было. Скорее всего, их всех отправили защищать Бродвей, Уоллстрит и 5-авеню в Нижнем Манхеттене.

Над прибывающей толпой висел пугающий гул, все чаще прорезаемый противным женским взвизгиванием. Прислушавшись, в шуме можно уловить некий нечеловеческий ритм; ему подчинялось все, начиная с перетаптывания и кончая тональностью отдельных выкриков. Адаму нужно просто попасть внутрь. Он с возрастающим интересом наблюдал образование из галдящих и толкающихся особей, некоего сверхорганизма, жестко управляющего каждым своим элементом… Этот сверхорганизм явно себя не проявлял – однако каким-то загадочным образом всякий, стоящий перед магазином, четко знал: мы пришли за добычей. И мы ее возьмем и унесем в свои норы.

На стоящих на самом крыльце уже помаленьку начинали напирать, те отпихивались, все громче и злее матерясь, добавляли толпе градуса. Ещё через минуту какой-то детина вывернул из асфальта стойку декоративного ограждения и саданул по стеклу. На фоне синего ночного неба прекрасно видно, как металлический стержень откинулся назад, затем, ускоряясь, описала дугу – и глухим бум-м-м споткнулся об витрину.

– Дай сюда, дурень безрукий! Дай, тебе говорю! – завопила, стоящая рядом, черная баба с огромной задницей. Она протиснулась в первый ряд, вырвала инструмент у мужика, и со всей дури шарахнула по витрине. Звон стекла сменился коротким жутким хрустом распарываемых тканей и криками раненых; толпа охнула – и замерла. Адам в ужасе отпрянул. Острые плоскости рубанули по телам, прижатым к самому окну. На решетку тут же набросили цепи, дёрнули каким-то пикапом, и прямо по телам покалеченных толпа ринулась в тёмное чрево магазина.

Магазин на удивление быстро заполнялся “покупателями”. Всех, прежде всего, интересовал оружейный отдел и прилавки с ножами, луками и арбалетами. Грабители сразу же начали грызться между собой… Хорошо, что стрелковый отдел в уровне земли, до второго пока никому дела нет. Главное, чтобы Майк догадался там спрятаться.

Холодная злоба мощным разрядом пронизала Адама. Вот же паскудный мальчишка! Знал, что будет грабёж и рванул в самое пекло.

– Майк! Ма-а-айк! – что было сил, закричал Адам в темноту второго этажа. Ответа он не дождался… Немного остыв от всплеска злости, Гольдберг прошёл по всему торговому залу, время от времени выкрикивая имя пасынка. Через некоторое время на этаже начали появляться взбешенные отсутствием добычи запоздавшие «добрые соседи». Адам решил, что можно переключаться на первый этаж. Он уже изрядно устал, очень хотел пить и, ко всему, у него ужасно разболелась голова. Майка на первом этаже тоже не было.

– Тут пять минут до дома. Дойду, посмотрю как там, приму аспирин, и подумаю, где ещё искать засранца, – решил Гольдберг.

Подходя к дому, Адам внезапно заметил в окне полоску света. – Чёрт! Неужели наш дом кого-то заинтересовал? Там же ничего ценного. – Мысль промелькнула в голове и сменилась другой – как незаметно попасть домой?

Гольдберг подкрался к парадному крыльцу. Подёргал дверь. Заперто. Приложил ухо к замочной скважине и вдруг услышал тихое, как будто щенячье, поскуливание. Вздох облегчения вырвался из его груди.

– Майк, мальчик мой, открой поскорее, на улице такой ливень, а я, кажется, забыл ключ.

– Дядя Адам! – раздался из-за двери знакомый голос. Майк от волнения никак не мог справиться с замком. – Подождите, я сейчас… вот, уже получилось. Дядя Адам, я проснулся, а никого нет, ни тебя, ни мамы… и темно… и гром гремит… и дождь… Мне страшно.

– Ничего, ничего, всё хорошо… Мама и Джуди в Куинсе. Я тут искал тебя, – Адам прижал мальчика к себе, – как хорошо, что ты дома. Сейчас запрём двери, придвинем к ним комод и пойдём спать.

За окнами сквозь пелену дождя пробивались всполохи пожаров. Больше тысячи возгораний зафиксировали пожарные Нью-Йорка в ночь на 14 июля 1977 года.

15 июля. Бронкс. 40-е отделение полиции. Сержант Баррет.

На исходе вторые сутки как мы на ногах. От напряжения и усталости просто с ног валимся. Кофе уже льется из ушей, но совсем не помогает. Держимся только на морально-волевых. Говорят, мэрия обещает прислать нацгвардию… Скорее бы. Иначе сегодня вечером мы уже не сможем сдержать толпу мародёров. Вон Артур уронил голову на руки и кемарит за стойкой дежурного прямо стоя. Офицеры Солис и Собески спят в патрульной машине. У Феликса внушительная ссадина прямо на лбу. По его словам, его шарахнуло рекламным щитом, когда он ночью оборонял заправку от поджигателей. Как же достали эти долбанные ублюдки!

А ребята молодцы! Показали пример слаженной и эффективной работы. Самые печальные события это порезы витринным стеклом в универмаге «Marshalls». Говорят, там какую-то бабу пополам разрубило, врут, наверное.

Ну, хватит прохлаждаться, пора назначать наряды на утреннее патрулирование.

– Подъём, девочки! Подъём! Нацгвардии ещё нет, а солнце уже высоко. Мэрия обещает, что к обеду помощь придёт, нам осталось только шесть часов продержаться. Так! Не спать! Почему я не слышу радостных воплей?

– Шеф, а нельзя уже никуда не ездить? Поспим здесь, пока гвардейцы не приедут… Электричество дали же. В жопу это патрулирование. Глаза сами закрываются, хоть спички вставляй. – Чёрный гигант Боб Мерфи и в обычное время не любит напрягаться, а тут, после двух бессонных ночей, он засыпает в любой удобный момент.

– Нет, нельзя. Грёбаные ублюдки только и ждут, когда мы расслабимся, потом придётся ещё хуже. Поэтому приказ:

– Детектив Мартин Уингров, офицер МакКларен, – катаетесь от Большого перекрёстка до Монт-Хэйвена.

– Офицер Собески, разбуди-ка напарника.

– Сержант, он не спит, он просто прикрыл глаза, чтобы искры не слепили. Его вчера так по лбу шваркнуло, что до сих пор глаза искрят. – Лили попыталась пошутить, но получилось не смешно.

– Отставить смехуёчки! Буди его, и езжайте на Александера до Брук-авеню.

…

– Разрешите обратиться, сэр! – неожиданно передо мной появился Феликс Солис.

– Да, сынок, что ты хочешь?

– Позвольте доложить, сэр, кое-что вспомнил, сэр.

– Не волоки ноги, Фел! Что там у тебя?

– Есть, сэр! Вчера перед самым отключением, я помогал одному парню искать ребёнка. Так вот, этот парень знал, что будет авария. Мало того, он знал точное время. Я ещё над ним посмеялся, но именно так и случилось, сэр.

– Стоп! Авария произошла из-за ударов молний. Скажи мне, Фел, может человек угадать, когда и куда вдарит молния?

– Никак нет, сэр! Однако этот Гольдберг попал совершенно точно, сэр. Я только сейчас допёр, сэр, что это что-то ненормальное, сэр.

– Как говоришь, звали парня? – я всё-таки решил записать сообщение на всякий случай, – и прекрати называть меня «сэр».

– Он представился как Адам Гольдберг. Владеет бакалейной лавкой на 149-ой. Больше ничего нового нет. Могу я приступить к патрулированию, сэр?

– Езжай уже, что-то ты меня подзадолбал. – Я проводил взглядом Феликса, проследил как он сел за баранку «Форда» и двинулся в направлении участка патрулирования.

Усталый мозг уже плохо контролировал происходящее, когда утреннюю тишину разорвал резкий звук телефонного звонка. С трудом проглотив горькую от кофе слюну, я дотянулся до трубки:

– Сороковой участок, Южный Бронкс, полиция Нью-Йорка, сержант Баррет слушает.

– Хай, Баррет, это Стив Симпсон из инфослужбы. Как у вас дела? Ночью ничего нового не сожгли? Меня тут журналюги атакуют, вот собираю новости с участков. Так что, вспомни что-нибудь забавное.

– Отвали, Симпсон! Не до тебя сейчас. Мы тут две ночи носились как бобики, а тебе всё бы прессу ублажать. Одну тётку осколком витрины разрубило пополам, пойдёт тебе такой «юмор»? Одного из моих парней чуть не убило рекламой, когда он поджигателей отгонял.

– Вот видишь! Самое то! Народ Америки любит кровавые подробности. Может, что-нибудь мистическое было?

– Когда ты отстанешь, чёртов буллшит! Ну, у нас один бакалейщик знал, когда случится роковой удар молнии!

– О! Вот это сенсация! Готовь адрес этого бакалейщика, я выезжаю. Сам буду интервью с ним делать.

Похоже, что усталость сыграла со мной злую шутку. Нельзя было рассказывать этому пройдохе про Гольдберга.

К счастью, материал, который Симпсон подготовил к публикации, увидело наше полицейское начальство. Материал задержали, а Гольдберга увезли для разбирательств. Как мне позже рассказывал старый мой приятель по академии Бобби Роулингс, Адам Гольдберг не стал ничего утаивать. Он действительно знал об этой аварии. Информацию получил от брата жены, который неделю назад позвонил из России, чтобы остеречь сестру и её семью от возможных опасностей. Гольдберг говорит, что не поверил ни единому слову, но просто на всякий случай отправил жену и дочь к сестре в Куинс.

ГЛАВА 28. ЭТА ПРЯНАЯ ПЕРИНА

22 июля. Тамань. Оля Коваленко.

Сегодня вечером после головокружительного скачка в тысячу километров, мы наконец прибыли на «юга». Как это ни странно, Боря всю дорогу ведёт себя очень скромно. Я даже не ожидала, если честно. Мы, конечно, целуемся напропалую, но не более того. Даже немного обидно. Мог бы попытаться, я бы отказала, но совсем не делать попытки? Впрочем, что это я, в самом деле. Я всё-таки приличная девушка.

С транспортом нам везёт. Мы ни разу долго не стояли на трассе. Стоит выскочить из одной кабины, как тут же тормозит следующий доброхот. Последним таким помогатором оказался некий Михалыч, двигавшийся на шишиге в сторону погранзаставы с грузом матрасов, подушек и одеял. Ехать так – просто наслаждение. Борька сел в кабину, а я угнездилась среди мягких тюков с томиком Чехова и через полчаса уснула как убитая.

Михалыч простился с нами на окраине Тамани. Дядька предлагал нам переночевать у пограничников на заставе, но мы подумали, что лучше раскинуть «шатёр» на берегу. Всё-таки мы так долго ждали моря. А на заставе особо не погуляешь, это же режимный объект.

Двигаться автостопом медленнее, чем ехать на поезда, но гораздо интереснее. К концу дня, возникает азарт и жгучее желание проехать еще, хотя бы полста километров. По крайней мере, у меня. Боря в этом деле твёрд как скала. Больше четырнадцати часов в день проезжать нельзя и точка.

Сейчас тоже можно рвануть до Керчи. Нет, – говорит, – что мы будем делать в Керчи в полночь? Возиться в темноте в незнакомом месте с палаткой – плохая идея. А сейчас в Тамани ещё светло. У нас есть время, чтобы не только разбить лагерь, но и сбегать искупаться к морю.

Мы высаживаемся и осматриваемся по сторонам в поисках подходящего места для палатки. Нам продолжает везти. Крепкая бабка лет семидесяти стоит прямо напротив нас и лузгает семечки, аккуратно сплёвывая в ладонь.

– Якие гарные робяты до Тамани! До кого приихалы?

– Вытаэмо, бабусю – вспоминаю я мову моей полтавской бабушки, – пока що нэзнаэмо… Може до вас?

Турысты! – Тут же смекнула бабка. – Дэ ночуваты будэтэ?

Ганна Пална, как она себя нам отрекомендовала, обрадовалась нашему появлению и разрешила расположиться на веранде. За трёшку бабушка пообещала даже ужин и баню. Пенсия у неё всего 45 рублей, а «дыкарей» в Тамани не много. От баньки после четырёх дней дороги отказываться глупо. Как Борька сказал – «отель пять звёзд».

– Ганна Пална, а как у вас с пляжем? Есть ли где купаться?

– Е, е, у Тамани усё е, – почти как в Чеховской «Свадьбе», отвечает Пална. – Говор у неё всё-таки смешной, немного не такой как у моей полтавской бабушки[138].

– Робятки, – вы з околыцы у морэ не лызте, – советует нам на дорогу Пална, – до музея Лермонтова дойдите, там Центральна плажа. Там дуже гарно, и чистють, и за купающимы следять.

– Ганна Пална, а вином у вас торгуют? – Борька вспомнил дурацкую идею энографической экспедиции, – хотелось бы «Черного лекаря»[139] попробовать.

– Так у нас вина богато. В кажной хате винокурня е. За «Черного лекаря» слышала, но его только в магазине купишь, да и то, по блату. У менэ е з прошлого врожаю залиши, угощу вас с моря вернётеся и то. А колы спонравится, так продам за недорого.

– Ну, вы Анна Пална, мастер художественного слова, – я тоже вступаю в разговор, – так расписали, шо навить мэни захотилося вашого винця спробуваты, хучь я и не пье.

– Шо не пиешь, то добре. Пыты выно для дывчины не ладно. Да у нас тутай никто не пье. Выно наше чисто лекарство. Ладно, йидте вже, а то стемнеет, а я банькой займуся – с этими словами женщина отправилась в сторону невысокого строения в глубине.

Какое это счастье, погрузиться в тёплый рассол Азовского моря. Особенно когда последние лучи заходящего солнца превращают мерно покачивающуюся поверхность в расплавленное золото. Даже запах гниющих водорослей не портит впечатления. Он всегда ассоциировался для меня с морской романтикой.

…

– Ну, як вам наше морэ? Вода тёпла чи нэ? – Встречает нас Пална, – банька вже готова. Спробувайтэ нашего винца, гарно воно у нас. Зараз нацежу для дэ-гус-та-цыйи, как на эскурцийях гуторють. Потом париться пойдёте. Полна как-то хитро глянула на меня.

В воздухе висит звон цикад. Они стрекочут так громко, что я не слышу даже шороха травы под нашими шагами. Внезапно приходит мысль, что это не цикады, – это у меня в ушах звенит.

– Оля, – говорю я себе, – возьми себя в руки и перестань трястись как зайка. В голове лёгкий приятный туман… Отказаться всегда смогу, поэтому волноваться нечего. Я в купальнике. Плохо, что он раздельный… Борьку выставлю. Вон он впереди маячит, тащит меня за руку. Он уверен, он шутит, он смеётся собственным шуточкам, а я даже не слышу, что он там говорит, просто издаю какие-то странные звуки, изображающие веселье.

– Оль, давай, ты первая, я после тебя. Так у нас быстрее получится. – Говорит мой спутник, когда мы закрываем за собой двери. Тусклая лампочка едва освещает предбанник. Мне сразу становится легче, напряжение отступает, а нос и уши снова начинают ощущать всё, что происходит вокруг. В предбаннике стоит густой аромат степных трав: донник, полынь, чабрец, что-то ещё. Всё приправлено духом разогретого дерева. Я прохожу в парилку и плюхаюсь на полок. Минут пять, погревшись, быстро промываю волосы и, намылив мочалку, застываю в раздумье. Спинку как мыть? Борю позвать, или самой корячиться? А позову! Вот такая я смелая девочка…

– Борь, – кричу я, приоткрыв дверь, – спинку мне потрёшь?

– С удовольствием, – Боря входит. – поворачивайся спиной ко мне.

Не смотря на то, что он совершенно гол, ведёт себя так естественно, что мне не остаётся ничего другого, как принять правила игры.

На каменку летит ковшик воды. Облако обжигающего пара, громко шипя, поднимается к потолку и огненной волной растекается вниз. Капроновые детали купальника неприятно жгут кожу. Нет! Я всё равно не стану раздеваться, не дождётся.

Однако стоило Борьке начать намыливать мне спину, как мне моё упорство показалось каким-то совершенно неуместным. Сначала улетел бюстик, а немного погодя и трусики. Как ни странно, небо не упало на землю…

– А может, останемся здесь у Палны? – через полчаса я вдруг озвучиваю мысль, не успев, сама её как следует обдумать.

– Если только на пару дней, а то отсюда до Коктебеля еще можно за день обернуться, а до Ялты и Гурзуфа уже ни за что не получится, – рассуждает мой спутник. Я вожу по его спине намыленной мочалкой и млею от нахлынувшей волны нежности. Всё прошло как будто мы с ним занимались этим делом уже давно. Ни боли, ни крови. Наверное так получилось из-за сочетания вина и бани. Впрочем не важно.

Ещё минут пятнадцать, и мы заканчиваем. Распаренные выходим на воздух. Мне хочется прильнуть к Боре щекой и снова ощутить его сильные руки на теле. Волна нежности накрывает меня в очередной раз.

Прошлогоднее вино у Палны оказалось очень даже ничего. Сладким, терпким и совсем без привкуса спирта. Под персики, груши и последнюю вишню пошло очень хорошо. Почему-то мне становится смешно от манеры говорить этой милой старушки, как же её зовут? А, да, Анна Павловна, её зовут, хи-хи, почти как знаменитую балерину. Нет… балерина была Павлова, а старушка – Пална. Хи-хи… Что-то потолок в её домике как-то странно качнулся. Неужели землетрясение? Хи-хи… Стоит закрыть глаза, как моя голова начинает кружиться как карусель. Хи-хи… Наверное это вино… Я пьяна? Борька что-то мне говорит. Он щекочет мне ухо. Зачем? Что ему надо? Наверное, я алкоголик, ик. Это очень, ик, печально, но тут уж ничего не поделаешь, ик. Куприн, ик, тоже алкоголик, и Андреев, и Есенин.

– Боренька, миленький, будь другом, проводи меня… ну ты понял… и всё…, и хватит пить… Оле пора спать. – Мне становится ужасно смешно от того, что я говорю о себе в третьем лице. Дальнейшие события этого вечера запомнились фрагментарно. Помню свет на веранде, туча мошкары вокруг тусклой лампы, оглушительный звон цикад. Никак не снимался сарафанчик, и я едва его не порвала. Пыльный спальник, влезать в который не хочется…

Вдруг из темноты на меня вышел чёрный силуэт мужчины, его лицо осветил качающийся фонарь за окном и в мерцающем бледном свете этого фонаря я узнаю в ночном незнакомце Антона Павловича Чехова. Чехов ехидно улыбается и, погрозив пальцем, растворяется в темноте. Это сон догадываюсь я и, глубоко вздохнув, проваливаюсь в его бездну.

ГЛАВА 29. ВОКРУГ ЗАЛИВА КОКТЕБЛЯ

Неделю спустя. Лисья бухта – Коктебель-Планерское. Борис.

Раннее утро. В пяти метрах от нашей палатки мягко играет галькой Чёрное море. Вблизи оно прозрачное, зеленоватого цвета, а в отдалении лежит тёмно-синей полосой, чуть-чуть подёрнутой дымкой. Огненный шар солнца уже приподнялся над горизонта. Утренний воздух тих и неподвижен, по всему видно, что день опять будет знойным. Несмотря на благость и красоту утреннего моря, берег пуст. Только белокрылые чайки скользят над Лисьей бухтой в поисках пищи.

Я вылез из остывшей за ночь морской воды и занялся приготовлением завтрака. Оленька ещё спит после вчерашнего «банкета». Мы вчера устроили «прощальный ужин» и по этому поводу прикончили целых две бутылки крымского портвейна, проведя сравнение органолептических свойств вина от заводов Массандры и Судака. Портвейн мы пили, перемежая дегустацию с поцелуями. По мере приближения дна в бутылках поцелуи тоже становились всё более и более откровенными, переходя с губ к шее, с шеи к плечам, далее со всеми остановками. Потом перерыв на морские ванны, и снова – вино, поцелуи и жаркие ласки. Что касается сравнения, то по единодушному мнению красный приятнее на вкус, нежели белый, хотя белый тоже пить очень даже можно.

К нашей палатке приближается местный корифей и во всех отношениях весьма колоритная личность. Это Андрюша Дементьев, который каждое утро гуляет по пляжу с трёхлетним Сашкой. Андрюша считает, что утром самые правильные эманации. Из одежды на парне – только капитанская фуражка и очки для подводного плаванья, сдвинутые на лоб. Облик патриарха украшают выгоревшие на солнце волосы до плеч, роскошные усы и борода. Андрей со Светой, которая по совместительству Сашкина мама, живут здесь с мая до октября и считаются хозяевами бухты, которую все здесь называют Лиской.

– Добрейшего утра славным жителям Сибири! – приветствует он меня. – Сегодня отчаливаете?

– Да, пора уже и домой, любое дело надо заканчивать до того, как оно осточертеет. – Философски замечаю я. Нам ещё через всю Россию стопить, а это минимум пять дней.

– Ну, недельку то ещё могли бы пожить, покуролесить… Тем более что на днях Макар приедет, может, новые песенки привезёт. Тебе как «Машина»?

– Тексты нравятся, музыка была бы ничего, если бы не грешила плагиатом. Хотя на фоне остальной советской эстрады это явный прорыв. Хорошо бы, конечно, лично с ними законтачить, но финансы поют романсы, аскать не хочется, работать тоже. Поэтому – домой.

– Ну, как знаете, хотя вы ребята классные, мне понравились. Светке и Сашке тоже. Будем ждать вас в следующем году. В любое время пляж в вашем распоряжении. Ветер вам в хайр!

Пожав на прощание руку, Андрей продолжает променад вдоль моря до следующей палатки.

Вокруг бухты невысокие скалистые горы, которые мне приходилось наблюдать только в Средиземноморье…

Я приподнимаю полог нашего брезентового шатра и тихонько заглядываю внутрь. Открывшаяся картина, заставляет меня непроизвольно задержать дыхание в умилении. Оля мирно спит, но узкая полоска загорелой кожи виднеется из-под сползшего в сторону спальника.

– Олечка, рыбка, пошли купаться, солнце уже высоко, – шепчу я прямо ей в ухо, слегка сдвинув в сторону просоленные волосы.

– Нет, нет и нет, ты вчера бедную девушку напоил, отодрал, а теперь ещё и спать не даёшь? – вяло отбивается подруга.

– А я уже и чаю заварил, и яичницу зажарил, помидорчики-огурчики порезал, виноград помыл, – я провожу ладонью вдоль тела от плеча до ступни.

– Отстань! Не хочу никуда выходить, и вообще! – Олька рефлекторно дёргает ногой, спальник сползает, и моему взору открывается прекраснейшая из картин.

– Не хочешь? Ну, тогда «Я ж тэбэ, милая, аж до хотыноньки море в руках принесу[140]» произношу нараспев. Море недалеко, и я зачерпываю полную пригоршню солёной воды. Еще секунда и прохладная водичка оказывается у Оли на спине.

– Ах, ты ж клята падлюка, – громкие вопли разлетаются над всей Лиской. – Не жить тебе! Зараз найду дрын покрепче, все рёбра тебе пересчитаю.

Эх, жаль, я участвую в этом представлении, а не наблюдаю со стороны, как красивая обнаженная девица с развевающейся копной волос цвета воронова крыла несётся за парнем с палкой в руке. Бежать по галечному пляжу удовольствие ниже среднего. Оленьки хватает шагов на десять, и она сворачивает в воду. Я забегаю по пояс в море и спокойно жду, чтобы прижать к себе мою прекрасную спутницу. Потрепыхавшись ещё чуть-чуть в объятиях, она страстно впивается в мои губы.

… Полчаса спустя мы сидим у палатки и, сжимая синими от холода пальцами горячие кружки, прихлёбываем чаёк.

Солнце, обжигая склоны Кара-Дага, постепенно выгоняет хиппи из душных палаток. Начинают дымить костерки, готовятся завтраки. Пища, приготовленная на костре у берега моря, обладает изумительным вкусом. Словно сама природа добавила в котелок изысканную приправу из солнца и морского бриза.

– Борь, а помнишь, как мы с тобой в Ялте домик Чехова искали? Вот же смехота! Вместо домика на море – дом-музей в центре Ялты!

– Рыбка моя, как же такое забудешь? Мы же в Гурзуф после дегустации в Массандре поехали, Там тебе стало жарко, и ты полезла купаться прямо рядом с дачей Чехова… Гы-гы-гы. А так как купальник ты по привычке забыла, то и купалась в костюме Евы. Незабываемое зрелище! Оля Коваленко возле домика Чехова голышом при стечении почтеннейшей публики…

– Ну, и что? Там нас никто не знал, это раз! И я тогда была после дегустации, это два! К тому же там глубина начиналась сразу у берега. Я нырнула и всё, никто ничего не заметил. И вообще, я совсем не про эти неловкие моменты! А ты, как всегда, всё опошлишь, – Олька пинает песок в мою сторону.

Я с улыбкой вспоминаю, как ровно неделю назад мы пришли сюда к Лиске и увидели массу совершенно голых тел. Я как опытный нудист, сразу скинул всё и побежал купаться. Олечка же села рядом с нашими рюкзаками и не менее получаса пребывала в раздумьях. Первый раз публично обнажиться действительно трудно, но среди голых тел сидеть в одежде тоже как-то неловко. Наконец, она решилась и быстро разделась. После этого ещё какое-то время боролась с собой, чтобы свободно встать и пройти к морю. Я не жалел эпитетов, чтобы уверить её в совершенстве её фигуры.

Да, нам есть, что вспомнить! Ведь за неделю мы облазили не только Коктебель и Карадаг, но и Феодосию с музеем Айвазовского, и Судак с генуэзской крепостью и даже Гурзуф с Ялтой. Сначала мы даже пытались что-то писать акварелью, но после не очень удачных попыток, плюнули на это и предались беспечным прогулкам по окрестностям. Везде купались, везде пили местное вино, везде предавались радостям любви. Жаль, что неделя пролетела так быстро и вот уже пора собираться в обратный путь.

– Боря, а обратно мы через Тамань, или через Украину?

– Как пожелает моя госпожа, так и поедем, – отвечаю я, немного придуриваясь, как обычно, – через Украину на день дольше получится. С другой стороны, Тамань мы уже видели, а Украину нет.

– Прекрасно! Я так и думала, что ты так скажешь, поэтому заказала на сегодня разговор с моей полтавской тёткой. Надо на почтамт зайти к 10 утра. Я с тётей поговорю, а потом поедем. У неё знакомые на железной дороге, так что она нам с билетами поможет. Я уже как-то устала от кочевой жизни. Хочется, как Геше из «Бриллиантовой руки»: – …принять ванну, выпить чашечку кофе…

– Решено! Едем через Украину. Тогда сегодня мы должны заночевать где-то на берегу Днепра. «Чуден Днепр при нашем приезде…», а завтра утром будем в Полтаве. Бабушка твоя в самой Полтаве живёт?

– Ага, прямо в ней, хоть и на самом краю. Там других городов и нету. Знаешь сколько в знаменитой Диканьке населения?

– Дык, бис ёго знаэ.

– Всего полторы тысячи человек! Но там есть Триумфальная арка!

– Ну и фиг с ним! Пошли лучше ещё раз искупаемся перед отъездом.

– Давай лучше в «Голубой Залив» пойдём, соль смоем, а то нам еще минимум сутки до Полтавы, а на мне соли скопилось – хоть на зиму закладывай. – Оленькин смех разносится над гладью моря.

Мы по горной тропе идем полкилометра до Курортного, на местном дребезжащем и пыльном автобусе доезжаем до Планерского, потом около дома Волошина сворачиваем к пансионату «Голубой залив».

Только с помощью трёх рублей мне удаётся договориться с упрямой, но алчной тёткой на вахте, чтобы она нас пропустила в санаторские душевые. Но на почту к десяти мы всё-таки успели.

– Представляешь! Тётя обещает нам купе сделать до Москвы! Здорово! – Оля выскакивает из кабинки междугородних переговоров с улыбкой до ушей.

– Классно! А от Москвы до дома? – я немного охлаждаю её пыл. – Там еще 48 часов на поезде как бы.

– Тоже всё отлично. Билеты она нам сделает. Во всяком случае, плацкартные места будут.

С попутками нам продолжала улыбаться удача. Мы прибыли в Кременчуг уже к семи часам пополудни. Нам опять везёт, в расписании значилась электричка до Полтавы на 19.15. К тому же, она как раз стояла у перрона, и нам оставалось только нырнуть в её раскаленное на августовском солнце чрево.

Дальше жизнь снова закружилась в бешеном пёстром хороводе. Десять минут на такси и мы у дома. Нас чуть ли не на руках относят за богатый стол.

Горилка льётся рекой. Мне удаётся заменять огненную воду минералкой, но зато песни я пою вместе со всеми с огромным удовольствием даже на мове. Оленька с удивлением косится на меня, типа, откуда? Я только подмигиваю в ответ.

Как приятно растянуться на чистой простынке, да ещё с любимой девушкой под боком! Тётя догадалась постелить нам вместе. Сметливая…

– Ну, Олю, целуй за нас маму, тату, Иришу, огромный им привет от всех нас… Смотри, в Москве не заблудись, и дяде Мите привет не забудь передать, – Олина тётка даёт последние наставления.

Облегчённо выдыхаем мы только в купе, когда последние провожающие скрываются из виду за окном поезда.

– Оль! – кричу я минут через десять. – Глянь в окно! Вот точно ваши корни из этих мест. Смотри, как станция называется…

Наш поезд проезжает мимо маленького полустанка с забавным названием «Коваленцы».

Железнодорожный чай, коваленковские припасы в виде жареной свинины, помидоров, огурцов и прочих даров щедрой украинской земли. Мелькающие за окном белые хатки, навевают сон.

Ранним утром следующего дня мы уже в Москве, на Киевском вокзале. Нас подхватывает метро и несёт до станции Комсомольская. Сейчас я сяду сторожить рюкзаки, а Олька побежит к дяде Мите, компостировать билеты. Можно сдать багаж в камеру хранения, но мне не хочется куда-то бежать. Оле тоже не хочется, но дядя то её.

– Ты даже не представляешь, как нам повезло! – Дядя только что получил возвратные места на скорый «Москва-Пекин»! Это лучший поезд на Транссибе. Да еще и купе у нас. Ты на верхней любишь или на нижней?

– Ты вниз. А я буду сверху на тебя любоватсья. Во сколько отправление?

– Практически в полночь, без пяти двенадцать. Целый день в Москве, это же так здорово! Давай подумаем, чем будем заниматься целый день.

Двое суток в поезде пролетели совершенно незаметно. Нам было что обсудить и о чём поговорить. Я сделал Оле предложение руки и сердца. Она сутки меня мариновала, но после Омска ответила утвердительно. Решили, что жить будем на съёмной квартире, где-нибудь в частном секторе рядом с институтом. Заявление подадим в сентябре, свадьбу сыграем после ноябрьских.

– Скорый поезд № 19 «Восток», следующий по маршруту «Москва – Пекин» прибывает на первый путь, повторяю… Голос диктора звонким эхом разносится над сплетением железнодорожных веток станции «Новосибирск-Главный». В нашем вагоне играет «Попутная песня» Глинки. Наше путешествие закончилось благополучно, мы дома. Прибыли уже в новом качестве. У меня до сих пор ноги подгибаются, стоит только вспомнить, что Ольга Коваленко – моя невеста. О-бал-деть!