Сальто мортале

С осени 1977 года изменения в пространственно-временном континууме накапливаются, приближаясь к критической отметке. Изменения происходят уже не только в моей жизни, но и в судьбах людей лишь косвенно причастных к моему появлению в этом времени. Постепенно события приобретают лавинообразный характер. С 1979 года история мира всё-таки выскакивает из прежней колеи.

ГЛАВА 1. ДЖА ДАСТ НАМ ВСЁ

Новосибирск. Борис Рогов. 1 октября 1977.

Год огненной змеи.

В августе в Новосибирске началось строительство нового зоопарка. Самого большого по площади в стране.

1 октября открылся музыкальный фестиваль «Новосибирская осень», посвященный 60-летию СССР.

7 октября – принята Конституция СССР.

26 октября. Вышел фильм «Служебный роман» Эльдара Рязанова.

5 ноября – Катастрофа Ту-124 под Джорхатом, погибли 5 из 10 человек на борту. Среди выживших – премьер-министр Индии Морарджи Десаи.

22 ноября. Начались полеты "Конкорда" из Парижа и Лондона в Нью-Йорк.

25 декабря – скончался Чарльз Чаплин

Ночь прошла ужасно. Снилось, что я пойман бородатыми исламскими боевиками, связан по рукам и ногам и зверски избит. Потом мне стянули голову веревками. Голова от дурацких упражнений начала трещать. Сквозь треск костей собственного черепа я вдруг слышу, как их командир баритоном запевает старую, бодрую песню:

– Это – ма – е – та… – Заканчиваю я, окончательно приходя в сознание. Ужасно болит голова. Во рту, будто эскадрон ночевал… С-с-суки, наверняка водку несвежую продали. Ещё Юлька зловредная! ТОП – ТОП – ТОП! ТОП – ТОП – ТОП! Никакой жалости! Сестра называется. Не пойду никуда сегодня, буду болеть!

Вчера была пятница. Последний день нашей строительной практики. Помня прошлогодний скандал с оплатой сельскохозяйственных работ, ректорат в этом году оплатил наш труд без напоминаний. Конечно, по самой низкой ставке, но, тем не менее, по восемьдесят рубликов на человека получилось. На фоне наших оформительских заработков – сущие слёзы, но после летних каникул и это хлеб. По случаю окончания практики случилась грандиозная пьянка. Накануне вечером я встретился с моей, как мне тогда казалось, невестой. Оленька долго что-то мямлила, что на неё совсем не похоже. В конце концов, заявила, что выходить замуж она не будет. Типа, вечное «давайостанемсядрузьями». Её родители запретили ей даже думать о какой-либо свадьбе до окончания института. Тем более, что с Андрюшей своим она каким-то образом помирилась. Вот эта новость меня удивила больше всего.

Оно бы и бог бы с ними, но обидно. Даже зло взяло! Напиваться я не собирался, но как-то оно само вышло. После первой стопки за успех нашего безнадёжного дела, мне стало горько от осознания, что в течение одного года уже вторая девушка бросает меня, и я, не заметил, как надрался до положения риз. Не помню даже, как дома оказался.

Как мы вчера рычали! «Идёт охота на волков, идёт охота!» Нет, не могу сейчас рычать и даже петь, сразу мозг начинает разрываться от тупой боли. Надо встать, облиться холодной водой и выпить аспирину…

Сознание пронзает мысль о том, что необходимо, предупредить парижскую полицию о «наркодилере» по фамилии Высоцкий. Груздев говорил, что у него этой осенью конференция в Пастеровском институте. Попрошу его письмо в Париже в ящик опустить. Ему это будет не трудно. А Высоцкому возможно жизнь спасём. В тюряге ему точно будет не до герыча.

Я быстро набрасываю текст на русском и даю примитивный перевод на французский. Запечатываю в простой почтовый конверт и подписываю его тоже крайне просто:

«Paris Police Prefecture»

Пока занимался составление доноса, похмелье отступило. Головная боль затихла и затаилась в углу черепа, лишь лёгкой пульсацией напоминая о себе. Можно теперь и чаю покрепче заварить. Сухари где-то лежали. По случаю отравления – ничего, кроме сухарей. Такая диета мне всегда помогала. Вечером смотаюсь в Городок, отвезу Дмитричу письмо. Надеюсь, что он его читать не будет.

Погода стоит по-настоящему осенняя. Небо закрыто серыми тучами, готовыми пролиться вниз холодными потоками. Пока посижу дома, полистаю накопившуюся за последние два месяца прессу. Надо напрячься и вспомнить, что происходило в той прошлой реальности в стране и мире в 1978 году. До сих пор сам удивляюсь, как мне удаётся вспомнить столько разных событий, авиакатастрофы, землетрясения, вооружённые конфликты. Наверное, так действует на мозг сам факт перемещения, обеспечивая доступ к мировому информационному полю. Да, бог с ними с этими новыми способностями. Помогло же? Вот и прекрасно!

Посмотрим, чем нас тут радует молодёжная печать. Так, «Смена» продолжает публиковать свежий перевод Клифорда Саймака. Правда, сам рассказ «Сила воображения» написан ровно 20 лет назад. Кажется, что-то про стимуляцию мозговой активности. Надо будет когда-нибудь всё-таки почитать.

Что тут ещё? Ага! Вот интересная мысль проскользнула. В журнале в качестве передовицы использованы письма читателей, где они предлагают дополнения в новую Конституцию, можно и тут засветиться. Когда там принята эта Конституция? Эх, чёрт! Поздно! Через неделю она уже вступит в действие. Надо раньше чесаться.

Ещё у нас в следующем году 60 лет Октября. Значит, работы оформительской будет выше крыши. Вон, не далее как вчера, Мельников рассказывал, что ему предложили оформить Кировский райком Партии. Он думает, что за оставшийся месяц ему одному не справиться. В прошлом году мы три месяца вшестером трудились над воплощением. И всего-то три комнаты и коридор. А тут три этажа солидного здания. Полную отделку конечно не потянем, но проект вполне можно будет за пару месяцев накидать. Тем более, что в этот раз план БТИ имеется, то есть обмеры делать не придётся.

Успеем, или не успеем не важно, главное – аванс получить и хотя бы к празднику набросать какие-нибудь картинки. Это у Борьки прекрасно получится. Сделает так, что у всех чиновников слюнки потекут. Томку подключим, она быстро объёмы посчитает, смету прикинет, и можно будет материал уже представлять.

Что-то я отвлёкся. Вот ещё идея. Фотоконкурс «Мир молодости страны Советов» как раз для Сармановича тема. Он у нас фотограф? Фотограф! Поэт? – Самый, что ни на есть! Вот и пускай продвигается. Ему даже и снимать ничего не придётся. Он же каждый день на стройке с фотокамерой бегал. Подберёт штук 10 самых интересных кадров, распечатает в требуемом формате и отправит. Вот только работать ему придётся в авральном режиме. Приём снимков заканчивается уже 15 октября. Так что на раскачку времени нет.

Так я листаю страницы, просто выписывая в тетрадку возникающие в мозгу идеи. Воплотятся ли они во что-либо стоящее? Бог весть. Фоном в голове продолжает зудеть мысль о фотоконкурсе. Что-то подсказывает мне, что Паша с этим может не справиться, он же не собирался участвовать ни в каком конкурсе, когда на стройке фотиком щёлкал. К конкурсу надо по-другому подходить. Постановочную съёмку надо. Без постановок чего-то интересного добиться невозможно.

Основная мысль фотографий понятна. Молодёжь планирует будущее. Мальчики и девочки за кульманами, за чертёжными досками, над генпланами… Драматургию кадров надо выстраивать.

Так незаметно проходит день. К вечеру молодой и здоровый организм окончательно справляется с последствиями вчерашнего возлияния и можно отправляться на вечерний променад.

– Не сделать ли мне по случаю свободного вечера сегодня ещё одно дельце? А вот, пожалуй, и сделать! – приходит мне в голову очередная сумасшедшая идея. Я опять хватаюсь за великое изобретение Грэхема Белла.

– Александр Семёнович, здравствуйте, рад вас слышать.

…

Да, работали на стройке весь сентябрь. У вас, наверное, работы накопилось оформительской выше крыши?

…

С огромным удовольствием ударно поработаем. Конечно… Конечно… Договоримся, я думаю. Чего уж там, свои же, можно сказать, люди. Лену можно к телефону?

…

Лена, привет! Муж твой дома? Мне бы с ним поговорить.

…

С тобой тоже с удовольствием, и не только поговорить, гы-гы-гы…, но сегодня хотелось бы с ним. Он на гастролях? Жаль. Тогда придётся с тобой. Выходи, расскажу, а ты уж ему передашь. Только в цветах и красках, мне ли тебя учить?

…

После программы «Время» я спускаюсь к подъезду соседнего дома. Минуты через три выпархивает Леночка в новом модном пальто синего цвета с длиннющим вязаным шарфом поверх него. Под капюшоном виднеется тёмно-синий беретик.

– Шикарно выглядите, мадам Полуяхтова! – Приветствую я старую подружку. – Так и живёте с родителями?

– Так и живём, да, а тебе завидно? У тебя был шанс, но ты дурак. Давай рассказывай, что там опять придумал.

Надеюсь это не сочинение оперы на два часа? Если так, то можешь не стараться, даже слушать не хочу, тем более Вовчику рассказывать не буду. Его в мае вызывали в партком. Всё после той репетиции, будь она не ладна! Представляешь? Какая-то сука донесла. Угрожали, что первых партий ему по гроб жизни не видать. Напугали Вову, и решил он больше этим направлением не заниматься. Хорошо, что хотя бы одну нормальную запись сделали. Шоу действительно мощное получилось, жалко, если бы пропало совсем. Ладно! Говори уже, что хочешь.

– Никаких новых идей. Всё куда проще. Помнишь, у Высоцкого есть песня «Охота на волков»?

– Конечно, это у «Волков[141]» программная вещь была.

– Дело в том, что я вспомнил песню продолжение, которую Высоцкий сочинит в будущем году. Песня не менее, а может быть даже и более энергичная. С нотками трагизма но у нас народ любит трагические истории.

– Это ты точно заметил. Все народные песни, особенно самые популярные, имеют печальный финал. И «Чёрный ворон», и «Варяг», и «По диким степям Забайкалья», да все.

– Ага! Ты тоже это уловила? Я знал, что ты умна, несмотря на половую принадлежность. – Я не успеваю докончить мысль, как мне под рёбра знакомо всаживается кулачёк.

– Чтобы я этого не слышала больше!

– Чего не слышала? Что ты умна?

– Ещё что-нибудь подобное скажешь, то получишь в глаз!

– Ладно, птичка моя, не буду больше, пожалей, не губи.

Так мило, как в старые добрые времена, подкалывая друг дружку, мы болтаемся по окрестностям до полуночи. Текст песни я Ленке передаю и вытягиваю у неё обещание обязательно передать мужу. Даже пробую напеть ей мелодию, чем привожу её просто в дикий восторг. Отсмеявшись, она заявляет:

– Борюсик, давай без вокализов, мы разберёмся, всё-таки два профессиональных музыканта. Всё, давай поцелуемся на прощанье и по домам. Не надейся, только в носик.

Не тут-то было! Стоило ей приблизить губы к моему лицу, я притянул её к себе. Что интересно, вырваться Леночка не пыталась. Какое-то время мы с чувством, толком, расстановкой барахтаемся в волнах нахлынувших эротических воспоминаний… Похоже, у меня есть шанс на нечто большее, чем поцелуй, – пришла мне в голову неожиданная мысль.

ГЛАВА 2. КТО-ТО ВЫСМОТРЕЛ ПЛОД

Москва, октябрь – Париж, декабрь 1977. Владимир Высоцкий

– … Так, в масле хорошо звук будет плавать, – Юрий Любимов лично устанавливает микрофон на столе среди бутылок и закусок. – Ирочка, вот, давай сюда…

– А вы его в какой-нибудь… в стакан. В стакан какой-нибудь. Вот так, да-да-да – мягкий баритон Высоцкого, сразу перекрывает голоса остальных участников дружеского застолья. Постепенно подготовка заканчивается. «Домашник» в честь шефа «Таганки» знаменитый артист начинает с песенки-притчи, сочиненной ещё в прошлом году:

Баллада сменяется другой балладой. Народ за столом веселится, все песни принимаются на «ура». Особенно живо публика реагирует на текст следующей. Это довольно злая сатира на советские власти, «Дорогая передача». Высоцкому дружно хлопают и, как обычно, уговаривают исполнить ещё что-нибудь. Он как обычно, непреклонен. Аккуратно зачехляет гитару и уже накидывает на плечи куртку, когда его останавливает Татьяна Делюсина, дочь хозяев квартиры.

– Владимир Семёнович, мне тут попала очень интересная кассета. Запись, правда, любительская, но исполняют очень профессионально. Совершенно новый подход. Обработка старых и новых песен в необычной музыкальной трактовке. Они пару ваших песен исполняют. Хотите послушать?

– Вот ведь наглецы какие! Нет, у меня разрешения спросить! Так порядочные люди не поступают. Я бы разрешил, я никому не запрещаю, но спросить-то было можно. – Ворча и не вникая в суть, Высоцкий суёт кассету в карман и, громко попрощавшись с компанией, спускается к своему роскошному голубому мерседесу.

К машине за год вождения он уже привык, поэтому на автомате небрежно хлопает дверцей и, также машинально вставляет в магнитолу попавшую под руку кассету.

…На грани слышимости звучат барабанные раскаты. Тревожный рокот звучит всё громче. Солист с очень низким жёстким басом медленно и негромко начинает речитатив. Голос балансирует на грани слышимых частот и инфразвука.

Последнее слово он практически рычит, растягивая р-р-р-р. Голос сказочный. Жаль, что запись не первая, а вообще чёрт знает какая, но даже сквозь запилы и треск, тембр голоса угадывается хорошо. К этому моменту барабаны набирают уже заметную силу, вступает контрабас и бас-гитара…

Высоцкий так и не сдвинул ручник, так его захватила музыка. – Вот ведь как мощно можно сделать, проносится у него в голове самодовольная мысль. – Основа то моя! Но до чего ж хорошо поймали, черти!

Высоцкий уже забыл о том, что ему надо ехать. Он просто сидел и слушал собственную песню. Много раз он её исполнял, отдавался этому действу со всем пылом своего темперамента, но даже не предполагал, как глубоко может она звучать в такой скупой обработке. Только басы, только барабаны. Тревожная дробь барабанов, совпадающая с ритмом пульса. Это уже нечто из физики – совпадение резонансных волн, разрушающих каменные мосты. Напрягшись, он целиком уходит в этот голос, чем-то отдалённо напоминающий его собственный. Он слушал, скрестив руки на руле и упёршись в них лбом. Мир вокруг перестал для него существовать. Внезапно кулак начал отбивать ритм песни. Ритм не его, но неприятия не вызывает, он мощнее, энергичнее, в лёт пробивает стену первого неприятия. Темп исполнения нарастает неумолимо. Внезапно звуки музыки замолкают и солист устало роняет заключительные слова:

И пауза…

Ещё пауза… и мощное соло на ударных завершает песню.

– Здравы будьте, люди добрые! Для вас прозвучала «Разбойничья песня» на стихи советского поэта Владимира Семёновича Высоцкого. – Начал конферансье. – Команда «Чёрные волки» рада представить на ваш суд программу под названием «Волком родясь, лисицей не бывать». Мы используем стихи и музыку русских и советских поэтов в нашей интерпретации. Прошу сильно нас за это не ругать. А сейчас следующая композиция – «Песенка про дикого вепря», Стихи тоже Высоцкого. Как говорят у нас на Руси: «Волк – не пастух, свинья – не огородник».

Высоцкий выключил магнитолу и замер в задумчивости. Отжал сцепление, привычно вдарил по газам, но мотор, заглохнув, вывел его из транса. Высоцкий чертыхнулся и повторил старт. Мерседес рванул к выезду со двора.

Сразу по приезду он набрал телефон Делюсиных.

– Лев Петрович, Танечку к телефону позови, пожалуйста, – голос Высоцкого мягок и ласков.

…

– Нет, всё в порядке, ничего не случилось, просто она мне одну кассету дала послушать… Хочу узнать, откуда, как, чего.

…

Таня, привет еще раз, это Володя. Спасибо тебе огромное за кассету. Очень интересная трактовка. Очень! Теперь колись, кто эти «Волки», откуда они, кто их музрук?

…

– Не знаешь? Вот так номер! А к тебе эта кассета как попала? Приятель дал послушать… Как приятеля зовут, помнишь? Он в Москве?

…

– Ты не могла бы мне его телефон дать? Хорошо, уже пишу, – Высоцкий торопливо записывает на каком-то клочке семь цифр и имя. Алексей Панкратов. – Тань, а как ты думаешь, не поздно ему прямо сейчас позвонить? Не поздно… Ну, спасибо тебе огромное! Папе с мамой ещё передавай благодарности за сегодняшний вечер. Спокойной ночи.

Хоть какой-то след… Всё-таки очень интересно. Алексей Панкратов, хорошо. В нетерпении диск телефона вращается томительно медленно. Длинные гудки. Ага, кто-то взял трубку.

– Здравствуйте, это квартира Панкратовых? Извините за поздний звонок, Алексея можно к телефону?

…

– Нет дома? Передайте пожалуйста, что ему звонил Владимир Высоцкий и очень просил его перезвонить. Я буду ждать.

…

Ничего, у меня всё равно бессонница… Пусть звонит, как появится. Мне очень нужно с ним поговорить. Извините, как ваше имя-отчество?

…

– Ирина Игоревна, может быть, вы сможете мне помочь. Дело в том, что от него через третьи руки мне попала одна музыкальная кассета. Очень интересная. Мне просто надо найти авторов тех песен, что на ней записаны.

…

Жаль, очень жаль. Ну, тогда буду ждать… Но, уж вы Ирина Игоревна, не забудьте, очень вас прошу. Всего вам доброго.

Высоцкий снова вставляет кассету. Поворачивает рукоятку мощности на максимум, и квартиру заполняют тревожный гром барабанов. Слушать сидя невозможно, он начинает нервно метаться по комнате. «Вепря» сменяет, казалось бы совершенно официозная «Песня о тревожной юности», но в басово-барабанном прочтении, она превращается во что-то жуткое и мистическое, как будто медленно и зловеще отворяются ворота преисподней.

Затем идёт «Песня защитников Ленинграда» с шокирующим финалом – Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальём! – Высоцкий сначала скептически хмыкнул, но потом поднялся и направился было к холодильнику – «Выпьем и снова нальём» – гимн сталинистов-алкоголиков, пронеслось в его мозгу. От «выпьем» пока лучше воздержаться, надо звонка от этого Панкратова дождаться, наверняка он тоже у кого-то эту кассету переписал, не так просто в наше время концы найти. – Он вернулся к прослушиванию. На фоне мощного звука телефонный звонок почти потерялся и Высоцкий не сразу сообразил, что это за зудящее насекомое назойливо сверлит мозг.

– Владимир Семёнович! Добрый вечер, это Алексей Панкратов, мама сказала, что вы очень хотели меня видеть.

– Алексей, я вот по какому вопросу… Даже не знаю, сможете ли вы помочь. Дело в том, что мне в руки попала одна интересная кассета. Качество записи просто отвратительное, но музыканты супер. Говорят, что эта кассета была ваша. Не знаете ли вы, что это за ансамбль «Чёрные волки»? Откуда, кто автор музыка или аранжировки?

Оказалось, что Алексей тоже не может ничем помочь, он всего лишь переписал кассету с другой кассеты у одного своего приятеля, с которым может связаться.

За ночь всё-таки удалось найти выход на исполнителей, даже у одного из меломанов нашёлся телефон солиста группы. На удивление, это были не москвичи, не ленинградцы, даже не одесситы. Выпускники и студенты Новосибирского музучилища, молодые артисты оперного театра, которым захотелось немного порезвиться. Но дерзость и нахальство молодёжи была быстро прижата к всемогущему ногтю пятого управления[143].

– Меня после генеральной репетиции вызвали на местную Лубянку. Разговаривали доброжелательно, но дали понять, что если мы не бросим это «баловство», нам путь на большую сцену закроют. – Владимир Полуяхтов с сожалением вздохнул вспоминая историю полугодовой давности, – так что вам, Владимир Семёнович, можно не беспокоиться, на авторство ваше мы не покушались, а теперь и вообще…

– Ты, тёзка, зачем меня обижаешь, я тебе не сквалыга какой. Плохо, конечно, что не спросили, ну да не будем ворошить, спишем на провинциальную недалёкость. Это всё на самом деле фигня. Ты подожди унывать, я вижу тут мощный заряд. Через неделю буду в Париже, если сможешь мне передать запись получше, то я покажу вас там.

– Спасибо, конечно, Владимир Семёнович, но как-то уже желание пропало. Я вот только из гастролей вернулся. С театром мотались по России. Кассету с чистым саундом я подумаю, как передать. Кроме этого я вам отдам тексты, которые у нас подготовлены для второго диска. Там уже чисто наше всё.

– Договорились, буду ждать, телефон мой запиши. Если меня не будет, диктуй тому, кто трубку возьмёт. И не журись раньше времени. Мы ещё повоюем. Силу я в тебе чувствую, ты сможешь не только нафталиновые арии в древних операх петь, но и поднимать адреналин у молодёжи. Кроме того, подумай, может «La Skala» чуток получше вашего оперного?

…

После разговора Высоцкий почувствовал раздражение, задрожали руки, и лицо исказилось агрессивным оскалом. Он схватил стоявшую рядом с телефоном хрустальную пепельницу и с размаху саданул её об стену. На пол посыпались мелкие острые осколки. – Нет, в Кащенко я не хочу! – пронеслась в голове мысль. Надо просто взять себя в руки и всё. Вот только сейчас вмажу последний раз и всё, последний раз… Трясущимися руками он заправил машину[144], выгнал воздух из иглы и аккуратно, стараясь не торопиться, ввел в вену на предплечье. Еще минута и покой мягко охватил мозг, а приятная тяжесть придавила тело к креслу. – Надо лечь вздремнуть, а утром в театр, с учётом разницы во времени кассету в театр, наверное, уже привезут. – Это была последняя мысль перед тем, как мозг получивший дозу зелья отключился.

…

Наутро к служебному входу театра на Таганке подошла невысокая девушка в сером демисезонном пальто и черном берете. Бдительному вахтёру она вручила упакованную в целофан небольшую коробку с надписью на «В.С. Высоцкому в собственные руки». Бабка, заканчивавшая ночную смену, повертела бумажный свёрток и надписью вверх положила на стол рядом с телефоном.

Не успела она смениться, как перед служебным подъездом в Таганском тупике остановился голубой Мерседес Высоцкого. Резко хлопнула передняя дверь, и артист вихрем ворвался в вестибюль.

– Михална, доброе утро! – Лицо его сияло улыбкой, – Мне тут должны были оставить посылку? А, вот уже вижу, какая ты у нас молодец! Всё аккуратно разложила. – Он скрылся почти бегом за дверью, ведущей к артистическим уборным.

Качество присланной записи действительно было сносным. Ясно, что писалось хоть и в зале, но с хорошей акустикой. Не стыдно будет профессионалам показать. Кроме плёнки с записью концерта в пакете была ещё тетрадка, исписанная мелким убористым почерком.

– Хм, а ну-ка, что там нам из «глубины сибирских руд» – Первым под руку попал текст с заголовком «Охота на волков 2». – Нет! Ну каков наглец!

– Словно бритва, рассвет полоснул по глазам…

– Не плохо!

– А что, очень даже! Я и сам бы так написал… Уже хочу это петь. – Высоцкий не замечает, как начинает напевать всё громче и громче.

В дверь заглядывает Иван Бортник.

– Володя, а ты почему не в аэропорту? Ты же сегодня в Париж должен лететь.

– Ванечка, милый мой Ваня, я тут такой самородок откопал, просто бомба… Вот чего только не родит земля российская… Но ты прав, надо торопиться до вылета час остался? Ничего, успеем. У нас не Европа, пробок нет, полчаса по Ленинградке и мы на месте. Экипаж я знаю, они меня тоже. Может Вань, проводишь меня? По дороге почитаешь, что там мне прислали, там штук десять песен. Если все, такие как эта…

Высоцкий не заканчивает фразы, хватает листы, кассету, всё запихивает в сумку, кидает сумку через плечо и вслед за Бортником покидает гримёрку.

ГЛАВА 3. ЛУКОМОРЬЯ БОЛЬШЕ НЕТ

Ноябрь 1977. Париж. Владимир Высоцкий

Треугольник образованный Avenue des Champs Elysees – Avenue Montaigne – Avenue George V не зря у модниц всего мира слывёт «золотым треугольником Парижа». Здесь расположены, словно золотые самородки среди пустой породы, самые престижные Дома Моды. Здесь находятся бутики pret-a-porter: Dolce&Gabbana, Jil Sander, Krizia, Prada, Valentino и самый большой из магазинов – Louis Voitton. Здесь же на углу улиц Верне и Боссано расположилось знаменитое среди эмигрантов из СССР кабаре «Распутин».

Его хозяйка, дама польско-русского происхождения, известная всей богемной тусовке под именем Элен Мартинѝ старалась чтобы её заведение отвечало самым распространённым представлениям французов о России. Цыганщина, обилие золота на красном бархате, барочная мебель, балалайки, косоворотки и прочая «развесистая клюква» должны были убедить даже самых искушённых гостей в подлинности русского духа в самом центре Парижа.

Gge tvoi semnatsat’ let?

Пьяный хриплый баритон Владимира Выского перекрывал шум зала, поднимаясь к кессонированному красному потолку и там запутывался в лучах прожекторов. Дружный хор отвечал на этот риторический вопрос:

Похоже, что принявшему на грудь поэту было не совсем понятно, и он повторял вопрос, немного его изменив:

Толпа была настроена решительно и бескомпромиссно:

Тогда в ход пошёл не убиваемый вопрос:

И тут произошёл отскок от канонического текста. Когда пьяный хор уже набрал воздуха, чтобы снова выдать про Большой Каретный, как Высоцкий вытащил из кармана ПМ и, с криком – Да вот же он! начал шмалять в потолок.

Звук выстрелов поздним вечером 17 декабря разорвал тишину Елисейских полей в клочья. Мадам Мартини вынуждена была вызвать полицию. Команда ажанов из ближайшего управления муниципальной полиции на чёрном «Рено Эстафет» приехали буквально через пять минут. Дебоширу с пистолетом быстро заломили руки и кинули с размаху в микроавтобус. Хуже пришлось его приятелю. Этот очкастый оказывал сопротивление слугам закона, и даже попытался ударить капрала в морду, за что был избит довольно серьёзно и брошен туда же.

Никто не ожидал, чем для Высоцкого обернётся это вроде бы безобидное приключение. Казалось, что его привезут в участок, бросят в КПЗ до удостоверения личности, потом впаяют штраф за нарушение общественного порядка и на этом всё закончится. Однако сыграло роль письмо полученное Парижской префектурой месяцем ранее. В письме сообщалось, что некий monsieur Vysotsky, выдает себя за шансонье, на деле же является наркоторговцем.

При обыске в кармане была обнаружена коробка с пятью ампулами морфина по 0,1 миллиграмма. Этого оказалось более чем достаточно, что бы привлечь месье Высоцкого к суду. В соответствии со статьёй 222-37 УК Французкой Республики наказанию подлежит не только сбыт, хранение и перевозка наркотиков, но и их употребление. Поэтому дело приобрело неожиданный оборот.

Ночью в отделение Парижской муниципальной полиции на набережной Орфевр, 36 доставили беспокойного клиента. На корявом французском он требовал консула, требовал адвоката, свободы слова и собраний, перемежая эти нелепые требования пением «Марсельезы»:

– разносились по пустым ночным коридорам слова знаменитого марша.

Когда буйный певец получил серию отрезвляющих ударов дубинками по почкам, он перестал орать и забился в угол в глубине камеры, с опаской, словно дикий зверь готовый то ли убежать, то ли напасть.

Жан-Поль Пруст, которому не повезло в этот вечер быть дежурным по округу, мог с точностью до минуты расписать дальнейшее поведение этого странного субъекта. Сейчас у него начнётся дикий насморк, потечёт и из носа и из глаз, его будет жутко лихорадить, может быть, даже поднимется температура. Так он промучается до утра, пока его не уведут на допрос. Но до этого ещё дожить надо. Капралу было скучно сидеть просто так, смотреть телевизор надоело, и он решил немного развлечься разговором с этим junkie[146].

– Эй, парень! Ты откуда вообще? – крикнул он, громко протарахтев дубинкой по прутьям решётки.

– Pochol nachuy, koziol! – закричал внезапно задержанный на неизвестном капралу Прусту языке.

– Ты же знаешь французский, чего придуриваешься? Спать у тебя сегодня всё равно не получится, уже ломка начинается, а значит бессонница. – Начал читать мораль капрал. За недолгую карьеру в отделе по борьбе с наркотиками он уже успел насмотреться на всех этих ловцов белого кайфа.

– Позвонить дать жена, тогда буду болтать с тобой, – коряво проворчал лохматый мужик. – Знать, что нельзя, но… bliad’ kak etot frantsuzki dostal, – он опять перешёл на своё тарабарское рычание.

– Ладно, дам позвонить, но только при включенной громкой связи и в моём присутствии, – капрал перенёс черный аппарат со стола к решётке и протянул трубку Высоцкому. – Диктуй номер.

…

– Marina, marinochka, ia v politsyi. Vsio otchen’ plocho. U menia nachli morfin. Sdelay chto-nibud’…

…

– Ia ne znaiu chto… nujen budet advokat… ia nie chotchu v turmu…

…

– Da chtob ty sdochla, suka, – вдруг крикнул задержанный и с размаху бросил трубку капралу. – Я её обидеть. Я её бросить. Дура! Это она меня выгнать! Капрал, ты представлять? Эта дура меня выгнать, а говорить, что я бросить!

Высоцкий опять резко вскочил и начал метаться по камере.

– Бабы, они такие, – поддакнул скучающий капрал. – С ними не соскучишься. Ну, ты бы мне сейчас взял бы и всё бы рассказал. Что там у вас произошло, чем дело кончилось, чем сердце успокоилось.

Утром 5 января нового 1978 года в одном из залов Дворца правосудия начался громкий процесс по делу знаменитого русского поэта, певца и актёра Valdemar Vysotsky (известным на родине как Владимир Семёнович Высоцкий). Ему предъявлено обвинение в хранении, транспортировке и употреблении наркотических средств. Прокурор требует для обвиняемого в виду социальной опасности максимального срока заключения с отбытием его в каторжной тюрьме. Адвокаты, коих собралось в виду скандальности процесса целая бригада просят высокий суд ограничиться условным сроком в целях демонстрации гуманности французской судебной системы, покровительства театру, литературе и музыке. К вечеру после нескольких перерывов, связанных с плохим самочувствием обвиняемого, судебное заседание всё-таки подходит к концу. Плохое самочувствие объясняется тяжелейшим абстинентным синдромом. Организм подсудимого получил последнюю дозу морфина более двух недель назад. К заседанию суда наиболее мучительные этапы ломки, когда организм словно выворачивало наизнанку от боли, ломало суставы и корёжило кости, уже прошёл, но до нормального состояния было ещё далеко.

Трое судей и шестеро присяжных заседателей возвращаются в зал для вынесения окончательного приговора. Все встают, кроме обвиняемого. Тот, похоже, впал в прострацию, но получив тычёк дубинкой по рёбрам, тоже вынужден оказать уважение суду.

– В соответствии со статьёй 222 пункт 34 уголовного кодекса Французской Республики высокий суд постановил признать виновным в употреблении, хранении и транспортировке наркотического вещества и приговорить обвиняемого Вальдемара Висотски к одному году заключения в тюрьме Сантэ и штрафу в размере 10 000 франков. – Председатель суда быстро отбарабанил приговор. – На этом заседание суда объявляю закрытым.

Под конвоем Высоцкого доставили в привычное уже узилище. Только теперь он будет сидеть в том же блоке «А» Сантэ, но не в камере подследственных, а уже рангом выше в камере осужденных.

Период ведения следствия совпал с «радостями» ломки. Марина решила проявить твёрдость и хотя бы таким жестоким путём спасти мужа от губительного пристрастия. Кроме того, она откровенно боялась попасться на передаче морфина подследственному. Поэтому Высоцкому пришлось пережить все симптомы абстинентции, опираясь исключительно на силы собственного организма. Помощи ему не оказывал никто, ни надзиратели, которым было глубоко наплевать на страдания какого-то плохо говорящего иностранца, ни сокамерники, которым он мешал своими стенаниями. Из-за это его несколько раз крепко избили. Звезде советского шансона досталось, так что «мама не горюй». Только в больничке, куда его однажды всё-таки положили на пару дней, ему удалось немного отдохнуть. День суда казался уже моментом избавления от страданий. Он знал, что после суда его переведут в другую камеру, и надеялся, что там его хотя бы не будут бить.

Стены коридора блока «А» в тюрьме Сантэ выкрашены в уютный немаркий серый цвет, называемый на флоте «шаровый». Интерьер оживляет длинный ряд одинаковых тёмно-синих дверей, за которыми прячутся клетушки камер. Каждая такая камера рассчитывалась на четверых, но сидят в них и по пять, и по шесть. Ничего не поделаешь, тюрем в республике не хватает. Дополнительным «украшением» стен коридора служат сливные бачки от унитазов. Сами унитазы стоят внутри камер.

Скрученный в трубку матрас, холщовый черный мешок с личными вещами, вот и всё что нужно осужденному для переезда. Высоцкий в сопровождении пожилого надзирателя спустился на первый этаж, где содержатся сидельцы со сроком до пяти лет. Двери закрыты на тяжёлые железные засовы, замкнутые к тому же огромными накладными замками. На двери кроме засова – глазок и табличка с номером камеры и написанным мелом числом ЗК.

Надзиратель аккуратно и не спеша стирает тряпочкой цифру четыре и выводит жирную пятёрку. Немного отстранившись, как художник перед мольбертом, он любуется на свою работу. Вздохнув, достаёт ключ и со скрежетом открывает дверь камеры. Номер сто двадцать пять, – машинально отметил Высоцкий.

– Заходи, не стой столбом, – поторопил его надзиратель и сам проследовал за ним внутрь.

С верёвок натянутых под потолком свисали мешки и шмотки, так сидельцы спасают свои пожитки от полчищ крыс. Там же под потолком плавают облака табачного дыма. В углу – унитаз из нержавейки, рядом столик на тонких ножках из металлических трубок и пара стульев такого же дизайна. Вдоль наружной стены лежат четыре матраса, на которых режутся в карты малосимпатичные субъекты.

– Шеф! Ты передай там патрону, чтобы не беспредельничал, – сердито начал лысый, сидящий в дальнем углу камеры, – нас тут и так уже четверо!

– Перебьёшься, Гаспар, этому парню сидеть с вами меньше года, потеснитесь, не графья. Чем больше придурков, тем веселее сидеть[147], - надзиратель с усмешкой захлопывает за собой дверь.

– Ну, что стоишь, как не родной, – лысый с угрозой в голосе обратился к новичку, – кидай свой скарб вон туда рядом с тем толстым, его Монсеньором можешь называть, меня Фонарём, а эти двое – малолетки Президент и Промедол. Теперь тебя хотелось бы услышать. Доложи обществу имя или погоняло, статья, срок…

– Погонялом пока не обзавёлся. Статья – 222-34. Срок – один год, и штраф – 10 000 мячиков[148], за употребление и хранение.

– Да, тебе повезло! Легко отделался, судьям наверное заслал малость? А погремушку тебе прямо сейчас и выпишем. Нам тут, один хрен, делать нехрен. – Гаспар весело заржал в голос. – Как звать тебя, по гражданке?

– Имя Владимир, фамилия Высоцкий, клички пока не дали. Просто били всё время… Ломало меня сильно, сокамерники злые попались, как черти. – Высоцкий хмуро смотрит в стену, ожидая наезда.

– Что ломало, так это заметно. Что били тебя, тоже видно. Зато, похоже, ломка у тебя уже проходит. Главное, чтобы не тут Днище не выбило. Дристал сильно?

– Неделю назад имел такое счастье, за это и били. А что я мог с этим поделать. Дерьмо само лилось, а в душ здесь водят только два раза в неделю и перед заседанием суда. Сегодня как раз перед заседанием помылся. Так что третий день уже пошёл как с измены соскочил.

– Судя по неправильному французскому ты откуда-то с востока. Поляк? Чех?

– Русский, из Москвы. Жена француженка, но русского происхождения, поэтому мне французский был не особо нужен. Теперь придётся языку у вас учиться. Поможете?

– Легко, особенно если передачами будешь делиться, а то тут кормят говном. Что из Союза, так это очень интересно. Слышь, Монсеньор, что Вальдемар толкает? Говорит, что аж из СССР.

В разговор вступает упитанный мужчина в лет под пятьдесят.

– О! Tovarishch! Carasho! Na zdarovie! Poshol nahui! – Выдаёт он весь свой запас русских слов. Медленно поднимается и хлопнув Володю по плечу направляется к толчку.

– Кличку, или, как тут у нас говорят, кликер будешь сегодня у тюрьмы просить. Нельзя в тюрьме без погремушки…

…

Вечером, встав перед зарешеченным окошком камеры Володя решил отнестись к ритуалу серьёзно. Он всё решил делать серьёзно с этого мгновения.

– Тюрьма-старушка, дай погремушку, – крикнул он громко. Подождал с полминуты и повторил. Снова только тишина за стенами. Только после третьего совершенно жуткого с раскатистым рычанием вопля, раздался чей-то голос:

– Что за соловей раскудахтался. Кончайте придуриваться, господа жулики.

– Соловей по-французски россиньоль, если тебе норм, то так и будем тебя звать. Если не нравится, кричи «не катит» и жди опять. – подбодрил Монсеньор.

– Мне нормально, тем более, что я по жизни певец, актёр и поэт.

– Здорово! Вот и будешь с этой минуты Россиньоль. Заметь тут и намёк на твою родину присутствует. Вот только сдаётся мне, что не стоит тебе теперь ни на родину возвращаться, ни актёрством заниматься. Ты ж только что такую ломку пережил. А вернёшься на сцену, и всё по новой покатится. Тебе, по хорошему, надо друзей, образ жизни – всё менять, если не хочешь снова в рабство к химии попасть. Тюрьма для тебя лучший госпиталь. Время есть подумать, как дальше… – на полуслове его прерывает скрип ключа в замке камеры. Это привезли вечернюю баланду.

– Свежие трюфеля с гусиной печёнкой, господа заключенные! А вот кому свежие трюфеля! – шутит дежурный по блоку, большой разводягой[149] разливая по шлёнкам[150] малосъедобное варево.

– Франсуа, а мой любимый сеннектер[151] ты сегодня принёс? – привычно шутит в ответ Монсеньор.

– Всё для вас Монсеньор, всё для вас… Вы только лучше ложкой баланду перемешивайте и сеннектер, и камамбер и рошфор с пармезаном найдёте.

Вся камера отвечает громким хохотом на удачную шутку. Прекрасно известно, что кроме тертой с кожурой картошки и лука в баланде ничего нет.

– Ну-ка, Фонарь распакуй наши запасы, не годиться Соловья баснями кормить. Там у нас салями ещё оставалась с моей последней передачи. – Гаспар вежливо обращается к соседу по камере, – а Соловей как получит передачку, так сразу отдаст… Соловей, чего молчишь? Отдашь или заныкаешь?

– Нет проблем парни! Раз мне тут с вами кантоваться целый год, то всё, что с воли, в общий котёл пойдёт. – Высоцкий обводит взглядом соседей – В следственной камере также делали, и в наших тюрьмах, говорят, тоже так делают. По zekovskim poniatiam куда строже, чем у вас. Там за игнорирование общества наказывают и иногда жестоко.

– Ты сидел что-ли? – подал голос самый молодой сокамерник по кличке Жискар. – У вас что, даже артистов в тюрягу кидают?

– А у вас не кидают? Ален Делона, мне рассказывали, в нашей тюрьме год кичу грел. А я, нет, не сидел. Но у нас история этого дела богатая, если сам не сидел, то наверняка среди знакомых у каждого сидельцы найдутся. Сейчас ещё ничего, а вот лет тридцать назад миллионы сидели.

– Вот и хорошо, ты говорил у тебя жена в Париже, а средства у неё есть? – на тюремный хавчик прожить невозможно, ты, наверное, это и сам понял.

– Вы её знаете. Смотрели «Семь смертей по рецепту»?

– Это где Марина Влади играет?

– Ага, так вот, Марина Владимировна Полякова-Байдарова – моя жена. Самая что ни наесть настоящая со штампом в паспорте. Был бы он у меня на руках, я бы его вам показал. Благодаря ей я всего год и получил, а то мне пришлось бы тут пятёру тянуть, как вашему Люке. Есть у меня подозрения, что она так решила меня от зависимости лечить, но если это окажется так, то… – Высоцкий выразительно помахал в воздухе кулаком.

…через полгода.

За девять месяцев Высоцкий в камере обжился, научился бегло говорить по-французски, даже оклемался от физической зависимости и от морфина, и от алкоголя. С помощью Монсиньора он перевел одну из его песен на французский:

Вальдемар выучил и потом рычал этот цыганский мотив так, что вся тюрьма подпевала, включая надзирателей. Ему это очень нравилось. Вот переводить он не любил, ему всё время казалось, что при переводе из песни улетучивается какой-то неуловимый дух, поэтому больше этим не занимался.

– Володья, я что хочу тебе сказать, – как-то раз поздно вечером Монсиньор начал давно подготовленный разговор. – Володья, тебе осталось сидеть уже не так долго…

– Да, три месяца и на волю. В Россию поеду. Надо деньги зарабатывать. Меня там все уже заждались. Долги надо будет отдать, залог на Маринке так и висит… – Высоцкий мечтательно улыбнувшись, потянулся всем телом.

– Подожди, Володья, я тебе одну вещь скажу, только ты дослушай, потом опять ничего не говори, а просто думай.

– Монсеньор, ты опять за своё? Если об отказе от сцены, от друзей, от публики, то я тут всё уже для себя решил. Я уже от зависимости избавился полностью. Сейчас у меня ни желания, ни потребности в наркотиках нет. Только табак, но тут у нас в камере, курить бросить невозможно. Да это и не страшно. Но выйду и курить тоже брошу.

– Всё-таки, Володья, ты хороший человек, поэтому мне хочется дать тебе один совет, ты сейчас меня послушай, а делай как позже сам решишь… Помнишь, мы с тобой как-то говорили о благотворительности, о милосердии, о душе? Так вот, ты меня тогда плохо слушал и не понял главного. Тебе надо обратить своё творчество к Богу! Да! И не надо так на меня смотреть, я совершенно серьёзно. Иначе ты умрёшь через пару лет, потому что служишь своим гением нечистому. Я знаю, о чём говорю… Не зря мой дедушка был епископ Лиона!

– Нет! Нет! И нет! И давай закончим этот не нужный разговор.

– Володья, а может быть тебе в монастыре пожить? Ты же не крещёный? Вот! Крестись по католическому обряду, возьми новое монашеское имя. Тогда у тебя появится небесный заступник перед Престолом Господним. Тебе будет гораздо легче и жить, и крест свой по жизни нести. Вот послушай, я тебе прочту маленький кусочек из Евангелия от Матфея:

«И вот, принесли к Нему расслабленного, положенного на постели. И, видя Иисус веру их, сказал расслабленному: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои.

Монсеньор, аккуратно закрыл книгу и, не говоря больше ни слова, отвернулся к стене.

Высоцкому была поначалу неприятна сама мысль о монастыре, о крещении, о небесных заступниках. Тяжёлое наследие научного коммунизма ни как не хотело впустить в душу свет Веры Христовой. Ему так и не удалось до самого выхода из стен узилища почувствовать ни малейшего огонька Веры. Всё казалось, что будет это чересчур лицемерным, а лицемерие он не выносил. Может быть, накладывал свой отпечаток опыт игры в театре. Всё-таки актёрство своеобразный вид искуссства. Не зря актёров называли лицедеями и на общих погостах не хоронили.

Рождество 1978 года Париж встречал, накрывшись вуалью из пушистых снежных хлопьев. Холодный ветер с Северной Атлантики создал чудесные декорации на радость и детям, и взрослым.

С прогулки в камеру ЗК возвращались продрогшими, но бодрыми. У Высоцкого-Русильона близилась дата окончания срока. Так как в полицию его доставили 18 декабря, то и выпустить должны были этой же датой. Последние три месяца так сложилось, что с Монсеньором он часто говорил и о душе, и о церкви, и о спасении. Атеизм его был больше наносной, чем понятийный. Постепенно до него стала доходить мысль, что Анри, по большому счёту, прав. Если он не свернёт немедленно с привычного жизненного пути, то пропасти ему не миновать.

Наконец наступил и последний день срока. Русиньоль раздал скопившиеся за отсидку шмотки товарищам, обнялся со всеми и подошёл к Монсиньору.

Мориньяк пожал ему руку и напутствовал:

– Володья, ты сейчас не торопись! Понаблюдай, как будут вести с тобой твои друзья, как твоё тело будет реагировать на попытки тебя угостить. Смотри как-будто это не твоё тело, как бы со стороны. Не впадай в грех, не гневи Господа, если надумаешь всё-таки принять Веру Господа нашего Иисуса, – вот тебе телефон. Звони туда в любое время, тебе обязательно помогут.

– Хорошо, Монсиньёр, сделаю, как говоришь. Спасибо тебе. Надеюсь до этого не дойдёт. Гаспар, Люка, Валери, вам тоже гранмерси за компанию. Легкой вам отсидки и быстрейшего освобождения, вы хорошие парни. – С этими словами он повернулся, и уже не оборачиваясь, широким шагом направился к белому Рено, стоявшему напротив дверей тюрьмы.

Больше мир не слышал о актёре и певце Владимире Высоцком.

ГЛАВА 4. ПРЕМИЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ

Новосибирск. Сибстрин. Павел Сарманович. 10 октября.

Под резкими порывами холодного октябрьского ветра я едва удерживюсь на ногах. Вчера кое-как договорился с родной тринадцатой группой, что за пирожные для девочек и пиво для мальчиков, они будут дружно изображать творческую молодёжь Страны Советов, полную великих замыслов и мечт. Всё для призового снимка в журнале «Смена». Рогов меня всё-таки уговорил поучавствовать в конкурсе.

В оттягивающей плечо, большой спортивной сумке аккуратно упакованы все необходимые для фотосессии инструменты. Во-первых, классный зеркальный аппарат «Зенит-Е», купленный вместе с объективом «Гелиос». Во-вторых, ширик[152] «Мир 24М» ни разу ещё не опробованный. В-третьих, по мелочи, экспонометр, пыха[153], штатив и двойной софит. Каждый прибамбас весит немного, но вместе получилось килограммов семь. Тащить против ветра всё это добро утомительно, но есть у меня несколько интересных идей, которые стоят некоторых мучений.

В половине четвертого сразу после окончания четвёртой пары, сокурсники попытались разбежаться. Большинству моя идея не показалась сколько-нибудь стоящей. Но несколько человек всё-таки собрались в кабинете рисунка, среди мольбертов и софитов.

– Сарманович, – первой начала возмущаться Инка Рубашкина, – ты нас уболтал, мы пошли тебе навстречу, пришли, сидим тут голодные, а ты не готов. Где штативы? Где аппараты? В конце концов, где обещанные плюшки и чай?

– Павлик, – поддерживает её Нелька Линерт, дочка профессора Карла Людвиговича Линерта, – Рубашка права, у тебя осталось всего 45 минут. Время пошло. – Ох уж эти девушки!

– Девочки, милые, имейте совесть! Дайте две секунды. – Я пулей бегу на кафедру, где сложил оборудование. Пока носился, парни уже накромсали макетными ножами свежий сметанник.

– Борька, не в службу, а в дружбу, сгоняй за чайником и водой. – Я прошу приятеля помочь по хозяйству.

Рогов, не вступая в пререкания, скачет в буфет, пока тот не закрылся. По пути он вспоминает про посуду, чай да сахар. Хорошо, что на кафедре рисунка поднос всегда на готове.

Водрузив десяток гранёных стаканов, чайник с горячей водой, полкоробки рафинада и пачку грузинского чая, он возвращается в кабинет. Хорошо, что я додумался купить манник на прошлом перерыве, а то бы сейчас глотали пустой чай.

В триста шестнадцатой уже царит веселье и смех. Я расставляю девочек в ряд, подсвечивает их мощными софитами с одной стороны, и принесёнными из дома фотолампами с другой. Парней пока ещё расставил не до конца, но Ваньку со Стреляйкиным уже расположил по флангам. В момент, когда появился чайник, я как раз пытаюсь впихнуть Петра в центр композиции, но что-то мне не нравится, никак не пойму что.

– А вот кому горячий чай, подходи-налетай. Торопись-незевай, в чашки чай наливай! – орёт Рогов, привлекая внимание.

– Стоять! – Ору я. – Борька, идиот! Ты мне сейчас всю малину испортишь своим чаем. Ничего ни с кем не случится, если чаепитие будет через пять или даже десять минут.

– Ладно, ладно, не кипишуй[154], скажи лучше, куда мне встать? Я же тоже хочу оказаться в шедевре…

Наконец все расставлены, освещённость померяю, немножно светом поиграю и буду снимать. Бархатно скрипит взводимый затвор – щщщ-щёлк, тут же щелчок переставленной диафрагмы – щщщ-щёлк, щщщ-щёлк, щщщ-щёлк…

Полплёнки я отснял. Можно и перерваться.

– Представляете, как бы было здорово, если бы можно было ещё до проявки увидеть, что снято. – Говорит Рубашкина, разливая остывшую воду по стаканам. – А то столько трудов, и полная неизвестность, что там получилось. Всё только на интуиции.

Пока народ дискутирует о будущем фотографии, пока Рогов рассказывает, как можно снимать без плёнки, я, пользуясь тем, что друзья, отвлеклись, ищу интересные ракурсы, снимая всё подряд.

Рогов обращается к присутствующим, – народ, давайте уже закругляться, у всех дел полно, а мы тут сидим, время теряем. Пока Павлик с техникой возится, давайте я вас расставлять буду. Изобразим великих проектантов в порыве творческих мук.

– Ты кто такой вообще? Ещё от горшка два вершка, а уже командовать берёшься. Комсорг нашёлся, – народ недовольно заворчал. После чая надо покурить, без перекура никакая работа не пойдёт. Ты же не куришь, поэтому ни фига не понимаешь.

– Курить – здоровью вредить! Давайте быстренько закончим, а потом курите хоть до посинения. Это же вам сейчас в курилку переться, потом обратно.

– Нам не трудно. Паша может с нами пойти, сделать несколько кадров, может это будут как раз самые лучшие кадры?

– Мальчики, мне кажется, Боря прав, – вступает Линерт. Быстро отсняли последнюю постановку, быстро разбежались.

– Неля, ты плохой товарищ, ты не поддерживаешь коллектив, – отчитывает девушку Сарманович. – Я вот сейчас настучу этому комсоргу по кумполу, он и отвянет.

У Линерт тоже появляеся гениальная идея.

– Сейчас я сбегаю на кафедру, у отца там должны быть какие-нибудь старые чертежи. Мы бросим несколько листов на пол, сами соберемся вокруг, а Пашка влезет на стол и сделает несколько фоток сверху. Если еще свет на лица направит, получится очень эффектно.

Рогов по привычке начинает командовать – Так Марина, Инна встаньте вот туда, Вань ты за Марину зайди, Серёга, ты самый высокий, сделай ручкой указующий жест, как будто, ты тут самый главный.

– Борька, а ты тут кто такой? – Рубашкина начинает возмущаться. При этом она театрально закатывает глаза и всплёскивает руками. Жаль, если Паша не успеет среагировать на этот спектакль. Она девушка резкая, настроение у неё меняется каждую секунду.

– Инка не выступай, нам сейчас поскорее надо с этим делом закончить, раз уж мы взялись Паше помочь. Давай сделаем, как Борька говорит, а Линерт подойдёт и Паше останется только фоткать.

Пока мы располагались для очередной композиции, прибежала Нелька с целой охапкой чертежей.

Смотрите, народ, какие клеевые чертёжики! – Радостным возгласом она обращает на себя внимание. – Вы пока постановку завершайте, а я, чтобы времени не терять, начну композицию из них тут раскладывать.

Через час все разбежались, только я аккуратно укладываю оборудование. Да ещё Рогов и Мельников сидят на подоконнике и ждут.

– Как считаете, будут хорошие кадры?

– Не меньше трёх. Вот смотри, – Нелькин с верхним ракурсом, это раз. С шеренгой, помнишь, ты так забавно снизу подсветил, это два. Ну и ещё какой-нибудь кадр выцепишь.

– Мне кажется, тот с Рубашкиной, когда она руками махала, тоже ничего должен получиться.

Новосибирск. Аэропорт «Толмачёво». Сарманович. 15 октября

Последний день приёма фотографий на конкурс – суббота, уже во второй половине дня в аэропорту «Толмачёво» Я мечусь в зале вылета. В руках у меня аккуратная папка двенадцатого формата, в оберточной бумагу. Необходимо успеть на самолёт, потому что в шесть часов пополудни в стенах редакции журнала «Смена» заканчивался приём работ.

– О! Симпатичная дамочка! – моё внимание привлекла миловидная брюнетку в синей курточке. – Похоже, она в Москву летит.

– Извините, пожалуйста, – Я сама любезность, – вы в Москву?

– В Москву, а что? – приветливо улыбнулась девушка в ответ.

– Мне очень нужно именно сегодня передать вот этот материал, – Павел показал пакет с фотографиями. – Тут фотографии на конкурс, а сегодня в шесть последний срок.

– Ну, я даже не знаю. В принципе, у меня сегодня в Москве срочных дел нет. Муж обещал встретить. Он у меня очень строгий. Поэтому, если только редакция по пути окажется. Какой адрес?

– Бумажный проезд, 14. Это рядом с Савёловским вокзалом. Из Шереметьево по Ленинградке прямо и у Таганки налево.

– Вроде бы по пути. Сейчас у нас три, через полчаса вылет, ещё через четыре часа мы в должны быть на месте. Багажа у меня нет, значит, выйду быстро. Ехать до центра минут сорок пять. Слушайте, молодой человек, а ведь успеем. Давайте ваши шедевры. Попробую вам помочь. Телефон мой возьмите и позвоните сегодня вечером.

– Отлично! Я и сам вас хотел об этом попросить. Меня, кстати, Павел зовут, а вас? – Паша быстро проговаривает весь этот текст, одновременно протягивая девушке коробку конфет «Птичье молоко».

– Очень приятно, меня Марина. Девушка, выхватив у меня из рук пакет и конфеты, скрылась в направлении зоны вылета.

Москва. Редакция журнала «Смена». Марина. 15 октября

Самолёт прилетел с небольшим опозданием. Марину в «Шарике» никто не ждал. Со своим парнем она поругалась ещё месяц назад, поэтому пришлось идти на 851 автобус и трястись на нём до Речного вокзала, а потом восемь станций на метро. Когда она выходила из метро, до окончания приёма оставалось всего полчаса.

– Милая женщина, здравствуйте, а кому можно отдать фотографии на конкурс? – обратилась она к тетке, сидевшей в стеклянной будке на вахте.

Та, не спеша, повернулась к ней всем корпусом и исподлобья посмотрела в её сторону.

– И тебе не хворать, девочка, – после затянувшейся паузы произнесла тумбообразная женщина. – Что ж ты, милая, так долго собиралась? Закончился приём работ. Михаил Григорич лично забрал последние.

– А может, вы меня пропустите? Обидно ведь! Я через полстраны летела на самолёте, потом, язык на плече, из Шереметьево сюда, чтобы на самом финише узнать, что поезд ушёл. Будьте так добры, товарищ вахтёр, пропустите меня к вашему директору, может он смилостивится? Ведь в журнале черным по белому, – «окончание приёма работ 18.00».

– Я тебя, девонька, пропущу, а мне потом премию срежут? Нет, даже и не проси. – Тётка снова отвернулась в сторону решаемого кроссворда. – Скажи лучше, что такое «короткое музыкальное приветствие» из трёх букв?

– А может коробочка новосибирских шоколадных конфет, поможет? – Марина не отступает. – А приветствие из трёх букв это туш.

– Шоколадные говоришь? А какие?

– «Птичье молоко» из взбитых сливок с агар-агаром в шоколадной глазури. У нас в Новосибирске они считаются лучшим Новосибирским сувениром.

– Лучше что ли чем «Ротфронт»? Не может такого быть! Дай-ка я попробую. – Вахтёрша протягивает пальцы-сосиски к коробке и тянет её к себе. – Ладно, пользуйся моей добротой, беги на второй этаж, по коридору на высоких дверях табличка «Главный редактор Кизилов Г.М», чем чёрт не шутит, может и возьмёт.

– Спасибо вам огромное, – прокричала Марина, быстрым шагом устремляясь по направлению к лестнице. Слава богу! Редактора она как-нибудь сумеет уговорить…

В кабинет главреда Марина уже просто ворвалась как фурия, забыв второпях даже постучать.

Кизилов Г.М. стоял у подоконника и что-то рассматривал на просвет. От неожиданного хлопка двери за спиной он даже вздрогнул. Недовольно обернулся, но увидев привлекательную молодую женщину, изобразил на лице некое подобие улыбки.

– Добрый вечер, красавица! Что привело вас в сей скромный уголок на закате рабочего дня? – По витиеватой манере говорить, сразу чувствовалось, что человек принадлежит к литературным кругам. – Только не говорите, что принесли гениальный роман для скорейшей его публикации.

– Извините, что я без стука, устала просто. С самолёта и сразу к вам. Не надейтесь, никакого гениального романа у меня для вас нет. Меня один юный фотограф попросил до шести вечера принести вам фотографии на конкурс. А на вахте женщина меня пускать не хотела. Уверяла, что приём работ уже закончен. Но как же он может быть закончен, если даже сейчас ещё 17.40?

– Как вам сказать… – Кизилов немного замялся, – понимаете ли, милая девушка, к большому нашему сожалению, действительно из-за огромного количества работ решили сократить на час время приёма. Правда по закону подлости, поток тут же и иссяк.

– То есть, вы хотите сказать, что отсекли от участия в конкурсе только наши работы? Но ведь это не честно! Давайте хотя бы вскроем конверт и посмотрим, что я привезла. Через полстраны летела, между прочим.

– Давайте лучше сходим в ресторан! У меня в грузинском ресторане знакомый метрдотель, поэтому проблем не будет. Ах! Эта грузинская кухня! Лобио с ароматом кинзы, острейший харчо с нежными хорошо проваренными бараньими рёбрышками, шашлык из кабана в гранатовом соке, источающий умопомрачительный дух грузинского застолья… Извините, я не успел поинтересоваться вашим именем, надеюсь, это вас не обидело? Похоже, что от вашей красоты я теряю голову.

– Меня Мариной зовут. Спасибо, за комплимент, за приглашение тоже. Я сегодня не успела пообедать, а по нашему времени уже и ужинать поздно, поэтому если вы возьмёте работы на конкурс, то я с удовольствием составлю вам компанию. Мне даже интересно, ни одного знакомого редактора у меня пока нет.

– Договорились. Тогда распаковывайте ваш «улов», а я вызову водителя. Пока он подойдёт, посмотрим, что вы нам принесли.

Судя по тому, что на просмотр пяти кадров у редактора ушло несколько больше времени, чем нужно для простого ознакомления, фотографии его заинтересовали. Он лично присвоил им номера и внёс их в регистрационную книгу.

– Завтра будет первое заседание конкурсной комиссии, я надеюсь, во второй тур ваши работы обязательно пройдут. Призовые места уже поделены между мэтрами отечественной фотожурналистики, сами понимаете это политика. Нам в журнале надо поддерживать высокий уровень. А если мастеров не подкармливать время от времени, они дорогу к нам забудут. Такова жизнь, милая Марина. Но лауреатское звание… Чу! За окном слышен звук автомобильного клаксона, нам пора.

Вечер Марина провела просто превосходно. Ресторан, в самом деле, был не плох. Кизилов в меру нагл, и в меру галантен. Терпкое саперави тоже легло в масть. Наверное, поэтому ей пришла в голову мысль закрутить с редактором небольшой романчик. Он то, дурачок, подумал, что так велика сила его мужского обаяния.

Фотоработы Сармановича после отборочного тура прошли в главный отбор и удостоились быть напечатанными в альбоме фотографий посвященному шестидесятилетию Октябрьской Революции. Редакция выслала Павлу журнал с напечатанными фотографиями и именную грамоту, как лауреату с сопроводительным письмом. «…Надеемся на дальнейшее сотрудничество… желаем творческих успехов…». Понятно, что это просто протокольная вежливость, но всё равно Павлу приятно повесить дома на стенку первый «боевой» трофей.

Я написал большими буквами поздравление от однокурсников со страницами из «Смены» и текстом поощрительного редакционного письма и повесил всё это рядом с деканатом. Это позже отразилось в его судьбе, но на то и был расчёт.

ГЛАВА 3. ИМИТАТОРЫ

28 сентября. Новосибирск. Дом Художников. Тришин А.С.

В банкетном зале Союза Художников оживлённо. Над щедро сервированными столами перекатываются волны торжественного застолья. Официальная часть с поздравлениями от городской администрации, от горкома и обкома уже прозвучали. Гости расслабили галстуки и принялись просто выпивать и закусывать, не забывая при этом поздравлять юбиляра.

Наряду с персональной выставкой к полувековому юбилею Александр Тришин получил от городских властей глянцевый каталог Персональной Выставки и звание «Заслуженный работник культуры РСФСР» с причитающимся по такому случаю денежным вознаграждением.

Сам юбиляр вышел на крылечко подымить немного.

– Александр Семёнович, – обратился к Тришину Юрий Ясюлюнас, зампред Горисполкома по культуре, – позвольте от себя лично поздравить вас с юбилеем, пожелать вам не терять бодрости тела, а главное духа! Кроме того, у меня для вас предложение. Горисполком решил поручить вам выполнение масштабного полотна. Мы с Иваном Павловичем[155] понимаем, что срок в полтора месяца для такой масштабной работы – очень мало, поэтому мы уже всё придумали. Освободили вас от творческих мук. Вам, дорогой, Александр Семёнович, осталось только чисто механическая работа – воплотить наши задумки на холсте.

– Юрий Иванович, а можно поподробнее? Размеры стены, размеры помещения, в котором полотно будет висеть, жанр… уже известны?

– Это всё мелочи, не стоящие обсуждения! Размер полотна будет четыре на восемь метров. Тема – установление Советской власти в Новониколаевске.

– Юрий Иванович, побойтесь бога! Во-первых, здесь работы не меньше чем на полгода, во-вторых, это совершенно не мой профиль. С батальным жанром это вам лучше к Саше Чернобровцеву[156] обратиться, он мастер исторических произведений.

– Александр Семёнович, – продолжает гнуть своё зампред Горисполкома, – вы меня не поняли. Этот заказ не просто подарок, этим Партия оказывает вам высокую честь. Мы же уже прикинули, сколько может стоить такого уровня работа.

– И сколько, по-вашему?

– С учётом вашего нового звания не меньше тридцати тысяч, получается. Вы в Худфонде ещё всё точно подсчитаете, и мы даже готовы будем ещё какой-то процент набросить. – Ясюлюнас ободряюще похлопал Тришина по плечу и вернулся к столу.

Голова новоиспечённого Заслуженного Художника от такой новости закружилась.

– Тридцать тысяч это очень приличный гонорар. Скорее даже неприлично приличный, – он усмехнулся нечаянному каламбуру. – Со всеми вычетами получалось на исполнение не менее двадцати тысяч рублей. Ясно, что одному такой объём не потянуть. Борькиных студентов привлекать можно только по вечерам и выходным. Кого тогда в помощники нанимать?

За приятными подсчётами Тришин даже не заметил, что трубка погасла. Мыслями он унёсся далеко в свои мечты. Домик с садиком в Крыму были бы весьма приятным завершением творческой карьеры.

Новосибирск. Квартира Тришина 29 сентября

– Ты, Борь, понимаешь, что этот заказ сорвать нельзя ни под каким предлогом, – жаловался Тришин, – мне тогда только вывески рисовать разрешат. Откровенная халтура не прокатит, поэтому, кого попало привлекать нельзя. Я даже пытался отказаться, но мне порекомендовали найти способ, как справиться с таким почётным заданием.

– Есть способ под названием «ну, не шмогла». – Борис делится старым испытанным приёмом, – Анекдот такой есть.

– Не до анекдотов мне сейчас.

– Тогда делайте, как получается, максимально качественно, говорите, что всё будет в порядке, всё успеете, хотя ясно, что за оставшиеся полтора месяца максимум, что можно сделать, это эскиз согласовать. Работы тут не меньше чем на полгода. Как срок придёт, так и скажете, что «не шмогли», что «нереальные планы», что «как его? волюнтаризм». Работу у вас не заберут потому, что начинать заново будет поздно. Я думаю, что даже в деньгах не прижмут, они же с вами о своих процентах договаривались?

– Откуда ты знаешь про проценты? – удивлённо смотрит на меня Тришин.

– Что вы, Александр Семёнович, какая здесь может быть тайна? Банальный откат. – Я удивлён его наивностью, – всегда распределители бюджетов стремились завысить сумму, чтобы долю малую отщипнуть себе. Все об этом знают, кто с распределением заказов сталкивается. Мы же с вами тоже по такому принципу сотрудничаем.

– Ладно, сейчас о коррупции не ко времени. Надо человек семь, а лучше восемь, способных махать кистью. Исполнительных, пунктуальных, неглупых. Главное! Никакого творчества, ничего от себя, всё чтобы по согласованному эскизу. Хозяева уже сами всё решили.

– Знаю я, как они решили. Выдадут вам завтра листок бумаги, где кружочки нарисуют и подпишут «здеся красные, они наступают, а здеся колчаковец с пулемётом, а вот туды скачет непобедимая красная конница во главе с маршалом Синехуевым[157]».

– Кем-кем ты сказал? Это кто у нас Синехуев? Ты следи за языком то, не дай бог, услышит кто-нибудь, ни тебе, ни мне мало не покажется.

– Да это просто анекдот такой про Блюхера.

– Всё бы тебе анекдоты. Правильно Ленка сделала, что за тебя замуж не пошла. Балабол! Лучше скажи, сатирик-юморист, сможешь бригаду живописцев-маляров организовать?

– Сколько денег заплатите, столько и народу подгоню. Сумма уже известна на зарплату? Тут же надо ещё иметь в виду, что студенты народ подневольный, целый день работать не могут, им же учиться надо, курсовики, рефераты, то да сё. Поэтому народу надо вдвое больше.

– Эх! Надо, так надо. Мне сейчас деваться некуда.

– Тогда выясняйте все детали. Как выясните, буду народ подтягивать. Пока только удочку закину. Вы, как опытный мастер, может, приблизительно прикинете прямо сейчас, за сколько вы бы в одиночку это дело провернули?

– За год, наверное, сделал бы, – немного подумав, тянет в трубку великий сибирский импрессионист.

– Приблизительно понятно, что шесть студентов, если будут работать по вечерам и по ночам, то сделают месяца за четыре. Если им положить зарплату рублей сто пятьдесят, то фонд оплаты труда получится приблизительно четыре двести с учётом подоходного. От этого можно отталкиваться. Прибавьте сюда мои продюссерские двадцать процентов, получится что-то около пяти тысяч. Вам остаётся творческая проработка общей композиции, персонажей и колористического решения, а кроме того пятнадцать тысяч рублей. Пять отдадите худфонду, вам останется всё остальное, а кроме того слава – слава, почести и уважение городской общественности.

Так и порешили.

Новосибирск. Персональная мастерская Тришина. 03 ноября

Третье ноября, а снега ещё нет. Днём даже плюсовая температура, солнышко и травка зелёная кое-где выглядывает из-под опавшей листы.

Александр Семёнович, как обычно дымил трубкой и, скрестив на груди руки, задумчиво глядел на только что загрунтованный подрамник. Как всегда первый удар кисти по холсту сильно напрягал его. Ведь от первого мазка зависело, как пойдёт работа. Будет ли это искромётный экспромт, или наоборот, вдумчивое медитативная медленное наслаждение, рассыплется ли по полотну разноцветье искристых капель, или всё будет в суровой гамме северного сумрака.

Внезапный телефонный звонок вернул его к реальности хмурого ноября.

– Тришин слушает…

…

– Что? Антисоветская музыка? Этого не может быть! Давайте поступим так – я сейчас приеду и во всём разберусь.

…

Оказалось, что студенты сегодня отмечают день рождение какого-то Лёхи Маримонова. Ладно бы отмечали его у себя в общежитии, так нет! Решили работу не срывать и привезли спиртное, закуску и магнитофон прямо в Горисполком. А так как шесть работавших над картиной юных художника не могли оставить своих девушек и друзей, то компания собралась довольно многочисленная. Работа над полотном приняла вид банальной пьянки.

Вахтеры, дежурившие в этот промозглый осенний вечер, сначала пытались образумить разгулявшуюся молодёжь добрым словом, потом шантажом, угрожая докладной в ректорат. Обращаться в милицию им казалось слишком жестоко, ведь ребят за такое могут вышибить из института, поэтому решили для начала позвонить ответственному за всё это безобразие.

Со второго этажа доносились бодрые звуки хита «Shocking Blue». Бессмертная композиция 1969 года «Винес» сотрясала стены учреждения:

Цыганский вокал Маришки Вереш под гитарные рифы Робби ван Лёвена слышно даже на улице.

Молодёжь за собственными пьяными криками – Шизгара!!! – не заметила появления усиленных «войск противника».

– Вспышка справа! – неожиданно для себя выдал боевую команду Александр Семёнович и нажал на клавишу выключателя. У некоторых студентов, наверное, по армейской привычке сработал рефлекс, и они бухнулись на пол. Оба сторожа тоже…

– Отбой воздушной тревоги, вставайте и докладывайте, что здесь происходит? Кто старший, и где Рогов?

Участники изображают стадо баранов. Стоят, молча переминаясь с ноги на ногу и не знают, как вести себя в такой ситуации. Магнитофон тем временем продолжал надрываться:

– Вот, вы, молодой человек! – Тришин решил, что прямые команды дойдут быстрее, чем обращения ко всем сразу, – да, вы, выключите музыку, а вы, – он перевёл взгляд на самого высокого парня с лохматой шевелюрой, – доложите быстро и чётко, что здесь происходит.

– А чего тут докладывать? – высокий начал тянуть, собираясь с мыслями, которые после уже принятого спиртного, собираться не хотели. – У Лёхи днюха. Борька сказал, что надо халтуру заканчивать, ну, типа, торопиться… Ну-у-у, мы и решили объединить… Ну и вот… – он неопределённо, но красноречиво развёл руками.

– Всё понятно! Теперь делаете так: – ты, ты и ты, собираете краски и кисти, складываете их в воду. Мыть будете завтра. Девушки отмывают пол от краски, юноши бегут за водой и меняют её по необходимости. Через пятнадцать минут здесь должно быть чисто. Вас тут после этого тоже быть не должно! Вопросы есть? Вопросов нет!

Пока идёт уборка, Тришин спускается к посту и набирает Рогова.

– Борис!!! В чём!!! дело? – он старается максимально передать возмущение происходящим.

– Александр Семёнович, а что случилось?

– Как? Ты даже не знаешь, что у тебя в твоём хозяйстве происходит? Командир производства… – Тришин начинает закипать.

– И что там происходит? Сегодня точно не должно ничего происходить, бригада решила взять выходной, чтобы отметить день рождения нашего товарища. Фигура популярная в общаге, праздник должен быть масштабный. Потом наверстают, не переживайте вы так, Александр Семёнович.

– Точно! Масштабный праздник получился, – Тришин с возмущением, рассказывает, что произошло на самом деле.

– Так ведь хотели как лучше! – Рогов не теряет присутствия духа. – К тому же никаких неприятностей не произошло.

– Сторожам скажи спасибо, попались добрые и меня вызвали, а если бы просто в милицию позвонили? Тут бы и мне прилетело, и тебе, а этих придурков из института бы выперли.

– К счастью всё обошлось ведь? Вот только надо бы подумать, как нам ускориться, чтобы действительно не проколоться с какой-нибудь случайностью. В каком состоянии сегодня наш шедевр?

– С грунтованием закончили, с переносом фигур с эскиза на холст почти закончили, осталось только центральную фигуру красногвардейца со знаменем и всё, можно будет приниматься за подмалёвок.

– Так чего ждать? Четырёх человек уже можно за подмалёвок высаживать. Вы, Александр Семёнович, этого вашего красногвардейца пропишете во всех цветах и красках. Вам же можно днём работать. Чтобы время ещё сэкономить, давайте сделаем роспись в стиле революционного авангарда.

– Это ты что имеешь в виду? Если абстракционизм какой пролеткультовский, то сразу – нет!. Я таким не занимаюсь.

– Так я и говорю, что центральная фигура должна быть прописана реалистично! Помните картину Кустодиева, кажется, «Большевик» называется. Там большой такой мужик с флагом и вокруг мелочь всякая. Вот нам также. Только мелочь не прописывать, а дать супрематических квадратиков и будет мировой шедевр. Символ победы революции, над хаосом буржуазной анархии, а фон пусть будет чёрным. Тут можно вспомнить «Гернику» Пикассо.

Новосибирск. Квартира Тришина. 04 ноября

Следующий день начался для Александра Семёновича с раннего телефонного звонка. Звонил ему возмущённый Ясюлюнас.

– Александр Семёнович, как же так! – в его голосе слышались металлические нотки. – Вы помните, какие сроки на выполнение нашей с вами работы прописаны в договоре?

– Конечно, я всё прекрасно помню – Тришин не любил, когда на него пёрли нахрапом.

– А вы знаете, какое сегодня число? А месяц? Или для вас всё ещё октябрь? – металла в голосе зама по культуре становилось всё заметнее.

– Прекратите истерику, Юрий Иванович, да, я прекрасно вас понимаю, но вам так хотелось получить живописное полотно и получить его быстро, что я не устоял перед вашим напором и солгал. Реально такое полотно пишется минимум полгода. Про это я вам тоже говорил. Мы планировали так организовать работу, чтобы закончить к Новому Году. Сегодня мой помощник сообщил мне, как можно сделать к началу декабря. У нас там, кажется, День Конституции? Вот к этой…

Но Ясюлюнас не даёт договорить. Он просто взрывается в гневе. Тришину мерещится, что прямо из телефонной трубки брызжет начальственная слюна, и он брезгливо отодвинул её.

– Да, как…! Да, кто вам…! Какая конституция? Вы спали что-ли последние полгода? В этом году приняли новую конституцию и день конституции теперь в октябре. А за то, что вы мне солгали, за то, что не выполняете взятые на себя обязательства… Я вам… Я вас… Что хотите, делайте, но чтобы через четыре дня картину закончили!

– Но, Юрий Иванович, это просто не возможно! Как минимум краска должна высохнуть! Масло оно долго может сохнуть и это от нас не зависит ни как!

– Возможно – не возможно! Я сказал всё! Не сделаете, пеняйте на себя. Договор будет расторгнут, вам придётся аванс вернуть и больше никогда, вы слышите? Никогда Горисполком не будет вам ничего заказывать, – стук брошенной трубки сообщил, что разговор окончен.

…

С Борькой Тришин смог встретиться только вечером. До назначенного срока оставалось только два дня. Ситуация сложилась аховая.

– Хорошо в вашем стиле за два дня не сделать. – Констатировал состояние дел Рогов. – Надо значит сделать так, чтобы хотя бы формально выполнить договор. О! У меня идея! Слушайте, Александр Семёнович!

Эскиз перенесён? Перенесён! Колористика в эскизе решена?

– Решена, но в самых общих чертах.

– Значит, нам надо будет срочно закупить краску и прямо валиками за два дня всю композицию поднять. Получится полотно в революционном конструктивистском стиле «окон РОСТА», помните, как Маяковский выдавал? Ну, и для завершённости обвести все фигуры чёрными линиями.

– Но это же будет совсем не в моей манере письма! – Возмущается Тришин, – я никогда не позволял себе такой халтуры! Нет, на это я пойти не могу! Это противоречит моим принципам! И вообще…

– Ну и будете возвращать аванс! – напоминает Рогов.

– Ладно, наверное, ты прав… Придётся наступить на горло собственной песне.

…

Бригада Маримонова, Борис и сам великий сибирский художник двое суток практически не вылезали из зала приёмов. Они насквозь провоняли льняным разбавителем и уайт-спиритом, спали с лица и обзавелись черными кругами под глазами от усталости.

Шестого ноября вечером наконец-то начали разбирать леса. Точно в срок плод совместного творчества представал перед глазами офигевшей публики. Александр Семёнович сразу понял – это провал! Живописью то, что предстало перед глазами, нельзя было назвать ни как! Что-то среднее между Малевичем, Лентуловым и Филоновым, но Александр Тришин импрессионист, жизнелюб и сибарит, точно не мог такое сотворить.

Ясюлюнас бегал по залу в бешенстве, но не нашёл в договоре ни одной зацепки, чтобы отказать в приёмке работы. Тематика соблюдена, размеры совпадают, идейность, – какая надо. Ограничились тем, что закрыли картину специально сшитыми шторами.

В результате эпического провала Тришин решил, что сотрудничество со студентами надо заканчивать. Уж очень народ оказался непредсказуемый. Рогову он так и сказал при расчёте:

– Борис, как это ни печально, но лавочку я прикрываю. Худфонд не может больше работать в таком режиме постоянного стресса. Жить и гадать – сделают – не сделают, приедут – не приедут, хорошо сделают, или завалят. Всех денег всё равно не заработаешь. Напоследок мой тебе совет: – Если хочешь стать архитектором, то иди работать к архитекторам. Если хочешь деньги зарабатывать, иди работать в сельские архитекторы. Там сейчас такое строительство начнётся, что любой чертежник будет в шампанском купаться.

Однако наработанных за минувший год связей уже хватало для регулярного получения студенческой оформительской артелью заказов самого разного содержания.

ГЛАВА 4. ХУДОЖНИКА ЛЕГКО ОБИДЕТЬ

Нью-Йорк. АНБ. Натан Фарб и Джеральд Макмилан. 22 декабря

Рождество в Нью-Йорке в этом году обещало быть тёплым. Не зря синоптиков не допускают до чемпионата лжецов (не годится профессионалам соревноваться с любителями). Рейс Гамбург – Нью-Йорк совершает множество авиакомпаний, но Натан Фарб взял за 125 баксов самый дешевый билет в экономклассе компании «Delta». В Германии он как-то неожиданно поиздержался. Денег хватало только на билет и на такси до дома Сары. От раздумий его отвлёк скрипучий голос.

– Мистер Фарб? Добро пожаловать на родину. Наша машина ждёт вас. Прошу вас, сэр – Незнакомец показал на стоящий немного в стороне, «Форд Эскорт».

– Спасибо! Но хотелось бы знать, с кем я говорю.

– Агент национальной безопасности Джон Смит, к вашим услугам, сэр. – Мужчина зловеще ухмыльнулся.

– Окей, тогда поехали быстрее. Как вы считаете, сэр, я успею сегодня пробежаться по магазинам. Не успел в Европе, знаете ли…

– Вот уж ничего не могу сказать. Не знаю, что у вас там, в России произошло, но я бы на вашем месте, на сегодня не рассчитывал.

– Ну, как говорят русские: – «Tady oi»…

Через полчаса форд прошелестел шинами по Бруклинскому мосту и мимо собора Святого Эндрю выехал на Томас-Стрит к брутальному небоскрёбу компании АТТ[158].

Странное здание без окон производило гнетущее впечатление. Натану оно напомнило порталы египетских храмов в Луксоре. Тем более цвет такой же – бежево-песчанный.

Быстрым шагом миновали пост на входе. Поднялись на самый верхний двадцать девятый этаж и по длинному коридору, залитому ярким флуоресцентным светом, проследовали к кабинету без таблички.

– Прямо, как в шпионском боевике, – промелькнуло в голове у Фарба, но эту мысль он озвучивать не стал.

…

– Чай, кофе, может быть, виски? У меня как раз есть бутылочка отличного Гленнфиддика[159] –как к старому приятелю, обратился к нему седовласый хозяин кабинета, – присаживайтесь, чувствуйте себя как дома.

– «Gladko stelet», – почему-то по-русски подумал про себя наш герой. А вслух произнёс, – пожалуй, не откажусь от двойного скоча, если вас не затруднит. Погода сегодня премерзкая.

– Как прошёл полёт? Надеюсь, наша «Дельта эйрлайнз», превосходит все европейские вместе взятые? – приговаривал хозяин, разливая янтарную жидкость по стаканам.

– Хорошо летели, всё было в лучшем виде. Но мистер…?

– Макмилан, Джеральд Макмилан, к вашим услугам.

– Мистер Макмилан, как бы хорошо не протекал полёт, лететь девять часов занятие не из приятных, поэтому может быть, мы перейдём к делу?

– Приятно иметь дело с деловым человеком! Я тоже хотел бы побыстрее выяснить все детали и оказаться дома. Послезавтра Рождество! Итак, помните, летом, кажется в июле, вы звонили в Москву, с просьбой передать Саре странную информацию? Сара ваша сестра, кажется?

– Конечно, я звонил ей, чтобы предупредить о грозящей городу беде. Вы же помните, что случилось.

– Вот в этом-то всё и дело! Как, чёрт возьми, могли вы узнать, находясь в Сибири, что произойдёт в Нью-Йорке 13 июля? Вам кто-то об этом сказал? Вы что-то случайно услышали?

– Мистер Макмилан, вы, наверное, не поверите, но всё банально. Приблизительно за месяц до этого я, как обычно, занимался фотографированием русских. 15 июня утром, как сейчас помню, стояла жуткая жара. Мне стало плохо, я решил отлежаться. Уехал в гостиницу. В полудрёме мне привиделось сообщение в газете об аварии на подстанциях снабжающих Нью-Йорк и всем, что за этим последовало. Я, не воспринял сон в серьёз, но на всякий случай Саре позвонил, вдруг и в самом деле, а оно оказалось и в самом деле…

– Понимаете ли, мистер Фарб, – Макмиллан поднял свой бокал и начал разглядывать его на просвет. – Для нашей с вами страны, – он подчеркнул голосом «с вами», – для Америки, очень важно знать, как вы смогли получить информацию о будущем.

Внезапно в голосе хозяина кабинета зазвучал металл. – Не соблаговолите ли пройти проверку на полиграфе? Это не долго, если всё будет хорошо, то мы вас тут же отвезём к сестре. Ну, а если нет, то придётся задержаться…

– Да, конечно. – Внутри Натана внезапно образовалась пустота. – Для меня самого необъяснимая загадка, как могла эта информация появиться в мозгу. Скажите, а ничего, что я только что перелетел Атлантику? Всё-таки девять часов полёта это стресс для организма.

– Я считаю, что оператор сможет учесть и это. Наш Клив[160] – парень опытный. Немного двинутый, но думаю, что вы поладите.

После утомительных расспросов, возни с проводами, датчиками и какими-то притираниями Натан сидел в прострации в кабинете и слушал рассказ Клива Бакстера о свойствах растений реагировать на человеческие эмоции. Параллельно Бакстер что-то быстро записывал мелким неразборчивым почерком. Закончив, недоумённо хмыкнул и вышел.

В голове у Фарба крутилась только одна мысль: – Мою ложь раскрыли! Как теперь объяснить то, что я врал? Перспективы не радостные. Придётся признаваться. Хотя тоже невероятная история, но детектор лжи покажет её правдивость. Надеюсь, Боб меня поймёт.

– Мистер Фарб, зайдите, шеф вас ждёт, – наконец Клив вернулся и поторопил подопытного. – Да, не всё у вас гладко, сэр.

…

– Как же так, мистер Фарб? Признаться, не ожидал… Мне сразу не понравилась история с вещим сном, но так мелко лгать… Вы завербованы КГБ? – Макмиллан хмуро уставился прямо в лицо, так и не осмеливающегося сесть, Натана.

– Мистер Макмиллан, поверьте! КГБ здесь ни при чём. Я солгал, да, но я был вынужден… Это не моя тайна, и я обещал не раскрывать её, и это не КГБ, поверьте мне, очень вас прошу…

– Так! – Громкий хлопок ладони Макмилана по столу прервал словесный поток. – Теперь медленно, по порядку, и только правду.

Присев на край кресла, положив руки на колени и сцепив пальцы в замок, Фарб рассказал всю историю того памятного дня. Помнил он его во всех подробностях.

– Чушь какая-то! Фарб, вы опять врёте! Меня уже бесит ваше враньё! Вы сказали, что этот медиум передал какие-то бумаги? Где они?

– В моём чемодане. Последний раз я его держал в руках на трапе самолёта. Чемодан у меня забрал ваш агент Джон Смит, где он сейчас я не знаю.

– Смотрите, Фарб! Сейчас принесут ваш чемодан. И не дай вам бог попасться на лжи в этот раз. Получите по заслугам, я вам обещаю.

– Чёрт! тут всё на русском. Фарб, вы читаете по-русски? – Макмилан потерял последние остатки терпения и выдержки. – Не понимаю я эти славянских закорючки… Да, читайте же!

– …20 июня, будет торжественно запущен Аляскинский трубопровод, … 2 июля умрет писатель Владимир Набоков…

– Что за писатель? Русский?

– Русский, да, но жил у нас. Нобелевский лауреат. Действительно умер 2 июля, в советских газетах писали.

– Странно! Продолжайте.

– …13 июля в Нью-Йорке на сутки будет отключено электроснабжение… – подробности зачитывать?

– Не надо, мы их на своей шкуре ощутили. Дальше!

– …23 июля сомалийский диктатор Сиад Барре вторгнется в Эфиопию, начнётся война, которая продлится до марта следующего года и завершится победой Эфиопии.

– Вот это уже интересно. Если вы, Фарб, или ваши кураторы из КГБ не списали это из поздних газет, то информация совпадает. Продолжайте.

– … 16 августа умрёт Элвис Пресли. Король рок-н-ролла действительно умер в этот день… так… ну это внутренние события СССР… вот, ещё интересно, 5 ноября катастрофа самолёта премьер-министра Индии. – Видите! Опять всё точно.

– Да, интересно, пока всё совпадает, я помню все эти события, хоть и не по датам, но они действительно были. Так вы утверждаете, что эти записи вами получены…

– 15 июня. Правда, медиум не назвал настоящего имени, на мой прямой вопрос ответил, что можно называть его просто Боб. Скорее всего, от русского имени Борис, но это не точно. Выглядит лет 17–18. Мальчишка совсем. Даже усы не растут.

– Хорошо, что вы упомянули про усы! Мы, с вашей помощью, сейчас сделаем его фоторобот. Слушайте, а может у вас его фотография сохранилась?

– Нет, я его не снимал. Фоторобот составить можно, у меня хорошая зрительная память. Можно даже прямо сейчас.

– Натан, в ваших списках почему-то нет ничего о котировках валют на мировых биржах, о спортивных событиях тоже ничего нет. Хотя нет, вот результат Формулы -1, гляди-ка, совпало. Точно победитель американского этапа на Уоткинс-Гленн – Джеймс Хант. Ага, вот ещё штангисты, ну, тут без сюрпризов. Русские собрали больше всех медалей. Что тут ещё? В следующем году чемпионат мира по футболу. Первое место – Аргентина, второе – Голландия. Хм-м. На этом можно и денег заработать.

А этот Боб не рассказывал, почему его прогноз ограничен только 1978 годом? Почему он ничего не написал о следующих годах?

– Он что-то говорил, но я прослушал. – Фарб сокрушённо вздохнул. – Мистер Макмиллан, давайте займёмся фотороботом.

– Хорошо, сейчас я вызову художника, а эти записи я, с вашего позволения, оставлю себе. Вам же всё равно они больше не нужны. – Макмиллан, задумавшись на минуту, покачался на носках.

– Я думаю, что сегодня вы всё-таки переночуете в нашей гостинице. Уверяю, что наш пятизвёздочный отель вас не разочарует. А вот уже завтра к полудню мы решим, что со всем этим делать.

На следующий день, Фарбу сделали предложение, от которого он не мог отказаться. Местные аналитики решили, что надо отправить в Новосибирск лично его, Натана Фарба, потому что по-другому искать медиума-ясновидящего не представляется возможным.

Фарб даже не предполагал, как он сможет найти в миллионном городе какого-то паренька, не имея о нём никакой информации. Но его уже никто не слушал.

– Ваше дело будет только найти этого парня и дать знать нашим специалистам, остальное сделают без вас. Неделя вам на отдых, потом инструктаж, подготовка и, наверное, к маю снова в Россию.

Натан понял, что спорить с этими господами – себе дороже. Больше всего ему сейчас хотелось напиться и пожаловаться на судьбу кому-нибудь мудрому, в крайнем случае, какой-нибудь шлюхе.

Сара встретила брата переполненная эмоциями. Два дня назад в аэропорту к ней подошли какие-то люди в чёрном. Они сразу ей не понравились. Вечно её брата заносит в какие-то приключения… Хорошо, хоть до беды дело ни разу не дошло.

– Натан, ты как? Летишь к себе в Калифорнию, или у нас собираешься погостить? – отхлебнув из низкого пузатого стакана добрую порцию бурбона, спросил Адам.

– Наверное, всё-таки слетаю. Я давненько дома не был. Мы же с выставкой уехали в Россию в ноябре прошлого года. Надо счета оплатить, пыль смахнуть, с подружками оттянуться.

– А кстати, как в России девушки?

Разговор плавно перетёк в обычный пьяный трёп двух уважающих друг друга мужчин.

Следующую неделю Натан Фарб беспробудно пил в его холостяцкой берлоге во Фриско. В результате, берлога не стала чище, скорее наоборот. Зато у него появилась подружка по имени Молли, которая согласилась ехать с ним в Нью-Йорк, и ждать его из России.

ГЛАВА 5. ПОЛЁТ НОРМАЛЬНЫЙ

9 января 1978 возобновились переговоры СССР и США об ограничении стратегических вооружений (ОСВ)

В январе в Иране начинаются антиправительственные волнения.

20 февраля – Брежнев награждён орденом «Победа»

27 апреля – «Апрельская революция» в Афганистане.

5 сентября – переговоры в Кемп-Девиде между Израилем и Египтом

16 октября – папой римским избран Кароль Войтыла, (Иоанн Павел II)

18 ноября – в Гайане убиты 900 членов общины «Народный Храм»

Новосибирск. 26 декабря. Борис

Трескучие морозы, обычные в наших краях для конца декабря, перед самым Новым годом сменились мягкой почти европейской рождественской погодой. Снег тяжёлыми мокрыми хлопьями опускался на город. Снежинки переливались в лучах уличных фонарей всеми цветами радуги. Гулять в такую погоду – одно удовольствие. Тем более что курсовик сдан. Подача, конечно, весьма посредственная, зато планировочное решение и схема каркаса тянули на верные пять баллов.

Для выхода на сессию осталось сдать наброски за две недели и зачёт по термеху[161]. Термех конечно гадость, но его никак не обойти. Как назло, ничего не помню из этого курса. Погуляю часок и сяду штудировать Бутенина[162]. Там даже задачи будут. Ещё один совершенно не нужный архитектору предмет, а сил и времени отнимает уйму.

Планируя в уме ход дальнейших действий, прогуливаюсь, подставив лицо под порывы влажного ветра. На углу Красина и Гоголя кто-то мягко касается моего локтя. Я даже вздрагиваю от неожиданности.

– Ой! Борь, извини, что испугала… Ты, наверное, думал о чём-то. – Девичий голос кого-то мне напоминает. Кто же это может быть? Сразу что-то вспомнить не могу.

– Привет! – говорю я и резко поворачиваюсь к девушке. – Ленка! Как я рад тебя видеть! Как там школьная газета? Как Кузьминична поживает? Дискотеки в школе проходят?

– Знаешь, Борь, после вашего выпуска с полгода мы ещё трепыхались, а как Марья в Москву на переаттестацию уехала, да на два месяца, так и застопорилось всё. С танцами дело тоже не пошло. Ты же помнишь, чем в позатом году последний дискач кончился? Ну вот, с тех пор нам танцы разрешили только по большим праздникам.

– Лен, ты же в этом году школу кончаешь? Как там учителя говорят – Чтобы успешно поступить, вам надо…

– «…вам надо стараться и не запускать…». Все уши нам прожужжали прямо с первого сентября, – мы весело хохочем.

– Куда после школы?

– По твоим стопам, в журналистику хочу податься. Ангелина говорит, что у меня хороший слог и пишу без ошибок. У тебя как дела?

– Просто прекрасно. За год чуть не женился и даже дважды. Смешно, правда?

– Хи-хи, но ведь не женился же! А учишься в Москве?

– В Сибстрине на архитектурном, параллельно работаю. Оформляем, что ни попадя. Статейки в газеты продолжаю строчить.

– Вот так новость! А как же МГУ?

– Не по нраву я пришёлся в МГУ. Трояк за эссе и адью. Да и фиг с ней, с Москвой. Так даже проще всё пойдёт. Писать буду параллельно основной работе.

– Слушай, Борь, а «Дзержинский Комсомолец» твоё детище?

– Не то чтобы моё, но отношение я к нему имею. Помнишь такого усатого высокого парня, что собраниях школьного комитета сидел?

– Важный такой?

– Ага, Вовик Каплин его зовут. Это его идея и воплощение. Мои там только оформление и общее наполнение.

– Я, когда первый номер в продаже увидела, так сразу о тебе подумала, а когда портрет главы Райкома увидела, так почти никаких сомнений уже и не осталось. Правда, я умная? – девушка кокетливо стрельнула глазом.

– Лен, а чего мы стоим? Если не торопишься, пошли немного погуляем. Я тебя до дома провожу. Погода сегодня просто чудо как хороша!

– А чего до дому то? Время ещё детское, меня ещё часа два не потеряют, можем погулять, если сам не торопишься.

Через час я прощаюсь с Леночкой у её подъезда. Мы договариваемся послезавтра встретиться на школьном новогоднем вечере. Что-то мне даже стало интересно заглянуть в наше бывшее узилище. Можно будет Олегу и Вадику позвонить, мужикам тоже может быть прикольно.

Внезапно луч света скользнул по снежинкам в её волосах. Они волшебно заиграли радужными искрами, пробудив во мне желание приласкать девочку. Мягко за плечи я привлёк её к себе и прильнул к губам.

Леночка от неожиданности, наверное, даже не пискнула.

28 декабря мы втроём, то есть я, Олег и Вадим, действительно решили устроить вечер воспоминаний и сходить на школьный вечер в честь Нового Года. Собирались у Вадика. Тяпнули по стаканчику традиционной смородиновой и вперёд.

– Боря, Олег, Вадим! – Кузьминична встречает нас в вестибюле. – Здравствуйте, мальчики. Молодцы, что не забываете родную школу. Как у вас в институте дела? На сессию все вышли?

– Да, Мария Кузьминична, спасибо. – Я не вдаюсь в подробности. Парни тоже не горят желанием беседовать с заучем. – Как у вас с музыкой? Помните, как в позапрошлом году мы тут зажигали?

– Ну, ваш выпуск, наверное, самый беспокойный из всех в моей практике. Сейчас всё спокойно. Цветомузыку настоящую сделали и теперь танцы вполне добропорядочно проходят. Сегодня у нас даже буфет работает.

– Шампанское? Коньяк? Устрицы?

– Болтун, ты Рогов, как всегда, – машет на меня руками Марья, – какие ещё устрицы? Пирожные, конфеты, чай, «Буратино». Раздевайтесь, проходите, там сами всё увидите.

Школота весело скачет под песенку Пугачевой. Вот только мне вспоминается, что пластинка с этой песенкой появилась только в конце следующего года.[163]

– Борька, – обращается ко мне Олег, – а когда это Пугачёва такую прикольную песенку выдала?

– Сам не знаю, – пожимаю я плечами, – сейчас кого-нибудь из старых знакомых увидим и спросим.

Среди колышущегося моря человеческих тел я замечаю Леночку Адонину. Она в такт музыке размахивает передником, который должен изображать костюм Красной Шапочки. Жёлтые, зелёные, красные всполохи цветомузыки добавляют ощущения карнавальности. Какая собственно разница, почему эту песенку мы не слышали раньше? Может просто пропустили из-за увлечения западной эстрадой, да, мало ли…

– Ладно, мужики, я думаю, этот вопрос мы решим в процессе, а сейчас я Адонину пойду соблазнять. Смотрите, какая классная девочка выросла. – Я оставляю друзей, сам устремляюсь к девочке.

Пока мы болтали, песенка про короля закончилась. Юнцы разбредались по периметру и переводили дух после энергичных движений. Подсветка тоже остановилась, причём на красном свете. Пока я пробираюсь сквозь толпу, зазвучала следующая композиция. Это Джо Дассен «À toi», цвет тут же меняется на нежно-голубые и жёлто-зеленые оттенки. Молодцы, хорошо подготовились и по подборке, и по оформлению. Интересно, кто этим занялся?

– Потанцуем? – я легко касаюсь руки Леночки. Не говоря ни слова, она кладёт мне ладони на плечи, при этом скромно опустив локти между нами. Мне остаётся только положить ладони на талию.

Продолжает наяривать Джо Дассен.

– Кто у вас так хорошо подготовился? Музыка новая, подсветка отлично под настроение подстраивается. Я в восторге!

– Музыку я подбирала. – Ленка довольна произведённым эффектом, и тут же переносит руки мне на шею (так-то оно гораздо приятнее), – а светооператором брата пригласила, он в этом году НЭТИ заканчивает, всякими электронными световыми штуками увлекается. Хочешь, я вас познакомлю?

– Здорово! – говорю я ей на ухо, а сам тем временем, прижимаю её к себе и, как бы нечаянно, опускаю руку на бедро. – Нам на следующий год надо как-то оригинально медиану отмечать. Пригодиться знакомство со светооператором. Тебя я бы тоже хотел терять…

Удивительно, но Леночка не делает попыток избавиться от моей руки, которая по привычке уже переместилась с бедра на попу. Разговаривает спокойно, будто так и должно быть. Костюм Красной Шапочки предполагает очень короткую юбочку, и ничто не мешает мне попытаться проникнуть ниже. Сердце при этом стучит как молоток, к щекам приливает жар и, если бы не темнота, то все смогли бы полюбоваться на мои пунцовые щёки.

К глубокому моему сожалению, песенка очень короткая, всего две минуты, и вот уже Джо Дассен печально роняет последние слова:

Пользуясь заминкой, Ленка выскальзывает из моих объятий.

– Сейчас будет бомба! – Кричит она, перекрикивая бас Бобби Фарелла, который начинает рассказ про Мамашу Бейкер самую бешеную киску старого Чикаго.

Леночку от себя я больше не отпускал. Впрочем, она против ничего не имела, и мы тискались к обоюдному удовольствию. В девять скачки закончились, и мы разгорячённые и взбудораженные вывалились на улицу. Больше всего на свете мне хотелось прямо сейчас затащить её в койку.

– Лен, у тебя родители дома?

– Ну, папа с нами не живёт, мама сегодня на дежурстве, а Толик сейчас аппаратуру соберёт и за нами пойдёт. Слушай, давай его подождём, а то мало ли кто нам по дороге может попасться. У нас район не спокойный, Аул[164] рядом.

– Да, ладно, догонит, ничего ему никто не сделает, он же уже мальчик большой.

Тот же вечер. Двор дома Лены Адониной. Борис и Лена

Падает мягкий новогодний снежок. Вечер на удивление тих и безлюден. Только скрип снега под ногами. Мы мирно обсуждаем житейские дела, иногда целуемся. Наши тени то удлиняются в свете фонарей, то наоборот укорачиваются. Внезапно я замечаю, как тень почему-то раздваивается. Сначала я не придаю этому значения, но замечаю, как наша тень и новая сближаются. Вот они уже рядом. Я пытаюсь посторониться, но один из парней толкает меня плечом.

– Ты, что, очкарик, совсем обалдел? Людям пройти не даёшь! Думаешь, с красивой девочкой идёшь, так тебе всё можно? – Внезапно парень начинает наезд.

– Вечер перестаёт быть томным. – Проносится у меня в голове. – До Ленкиного подъезда еще полдома, а путь нам преграждает кодла из четырёх незнакомых ухорезов. Главное сейчас, чтобы они на меня внимание переключили. Сам при этом толкаю Лену в бок и быстро шепчу на ухо, – быстрее беги в подъезд, а я этих уродов попридержу. Как прибежишь, я тоже рвану. Всё, пошла!

– Это кто тут такой борзый? Стоять, я сказал! Блажник, догони-ка девку и покарауль, мы этого фраера уделаем, а потом ею займёмся. Ты, красавица, не бойся, мы хорошие, мы девочек не обижаем… Наоборот, с нами ты узнаешь, что такое неземное наслаждение.

Ленка чудом удерживается на ногах, и что есть силы, несётся к подъезду. Дорога, укатанная и скользкая, ей на каблучках бежать трудно, но всё-таки держится, не падает.

Сашка Блажнов, старый мой знакомый, с которым я пару лет назад хорошо сцепился в школьной раздевалке, делает попытку догнать Ленку. К счастью, он пьян, поэтому ковыляет кое-как. Девчонка легко от него отрывается. Я с облегчением перевожу дух. Теперь мне пофигу, можно и помахаться, не страшно и по морде получить.

Коренастый секунду наблюдает за погоней. Он с досадой поворачивает голову, заметив, что Блажник Ленку не догнал. Я почти без замаха, но со всей дури всаживаю ему в нос основание ладони. Жёстко, да, но их трое, поэтому приходится быть резким. Тут же под носом у моего противника чёрная кровь, взгляд его расфокусировался, и парень заваливается прямо там, где стоял. Я по инерции поскальзываюсь и, перевалившись через противника, тоже оказываюсь на земле. Урла не сразу осознаёт, что произошло потому, что занята наблюдением за погоней. Они отпускают ехидные шутки и грязные подколки в адрес Блажника, не замечая пока, что лишились вожака.

– Ах, же ты падла! Ты мне нос сломал! – резкий обиженный вопль коренастого, разносится по окрестностям, – урою, сволочь! Пацаны, мочи его к хренам!

Я пытаюсь подняться на ноги как можно быстрее, но сделать это не просто. Внезапная боль растекается по лицу. Чей-то сапог попадает мне по переносице, и я снова валюсь на землю. Опять пытаюсь подняться, но получаю сапогом поддых. Хорошо, что пилотская куртка гасит удары, но равновесия я не удерживаю и заваливаюсь снова, только стараясь защитить глаза и лицо. Перекатом откатываюсь в сторону. Металлический привкус крови во рту, туман перед глазами. Я понимаю, что против троих мне долго не продержаться. Поэтому главное оттянуть на себя их усилия, а потом свалить в направлении дома. Надо проверить, как там Ленка, и если добежала, то и мне можно драпать. Не обращая внимания на пинки по корпусу, я пытаюсь повернуть голову и рассмотреть, что же происходит у подъезда.

– Ну, твою же мать! – я в сердцах разражаюсь я матерной тирадой. Моя дурочка прыгает на крыльце, что-то кричит и размахивает руками. Блажник при этом почему-то бежит не к ней, а от неё. Наверное, гнида, решил, что девчонку ему не догнать, лучше присоединиться к корешам и помочь им меня мудохать. Ну и хорошо, до смерти не убьют, а синяки и шишки пройдут, лишь бы глаза целыми оставили. Очки, похоже, уже раздолбали, сволочи, по крайней мере, я их не чувствую.

Внезапно сквозь шум в ушах прорывается звук милицейского свистка.

– Атас! Менты! – орёт Штырь, – Эту падлу потом добьём, сваливать надо. – Звуки ударов сменяются затухающим скрипом снега под сапогами.

Парни подхватывают вожака, которому я действительно здорово расквасил рыло, и поспешно скрываются за гаражами.

– Борь, ты как? – Ленка подбегает и начинает нервно хихикать. – Как ты Шныря приложил!

– Лен, ты всё-таки зря домой не убежала, – если ещё раз так случится, беги не оглядываясь, я уж как-нибудь сам без твоей помощи справлюсь. Если бы не милиция…

– Да, нет никакой милиции, дурачок! – Ленка весело смеётся, – это Толик с собой милицейский свисток носит. Отлично помогает от всякой шпаны, особенно если в темноте и издалека.

И в самом деле, метрах в десяти от нас виднеется долговязая фигура Ленкиного брата. Он тащит на плече объёмистую сумку с аппаратурой. На моё счастье Толик не стал сегодня собирать весь комплект. Это нас и выручило.

Мы поднялись в квартиру. Ленка сразу рванула на кухню. Толик подошёл ко мне, и медленно, но весомо предупредил:

– Чтобы я от Ленки о тебе ни одного плохого слова не слышал. Обидишь, – пожалеешь! Имей в виду. Видел я, как ты её на скачках мацал. Смотри, ты мужик уже взрослый, а она ещё пигалица, хоть и строит чёрт знает что, поэтому на тебе ответственность. И если что… – он многообещающе покачал у меня перед носом увесистым кулаком с синими буквами «ВДВ» на куполе парашюта, – в общем, ты понял.

– Толик, а не много ли ты на себя берёшь? – я стараюсь не уронить достоинства, – за то, что с гопотой помог, огромное тебе спасибо, а в остальном давай мы без тебя как-нибудь разберёмся. Хорошо? Обещаю, что ничего с твоей сестрёнкой плохого не случится, так что можешь развлекаться хоть до опупенья. – Ссадины на лице начинают ныть, и мне хочется сорвать на ком-то досаду, но я сдержан и стараюсь соблюдать спокойствие.

– Лен, – кричу я на кухню, – ты мне морду йодом раскрасишь?

– Там придётся не только йодом, там и промыть надо, уж ты поверь, у нас же мама медсестра. Хорошо бы шить не пришлось… Я сейчас, только чайник поставлю, и тобой займусь. Толик, ты чай с нами будешь?

– Нет, меня уже нет, я убежал, буду завтра, ты тут смотри, веди себя прилично, не хулигань, а то я твоему кавалеру мурло начищу. – Голос Толика доносится к нам уже с лестницы.

– Иди сюда, горе ты моё, – ласково ворчит Лена и тянет меня в ванную. – Раздевайся, сейчас проведём первичные медпроцедуры.

– Совсем? – ехидно спрашиваю я.

– Что, совсем? – девочка сразу не въезжает в шутку юмора.

– Совсем раздеваться?

– Дурак. Куртку снимай, чтобы не залить, сейчас обработаю твои раны. У тебя как голова? Не кружится?

– Сейчас вроде бы нет, а когда козёл этот мне сапогом по переносице врезал, было что-то такое, – при воспоминании, меня начинает немного мутить.

– Тогда пойду льда из холодильника наковыряю и перекись найду.

Ленка и в самом деле оказывается умелой сестрой милосердия, крови не боится, всё делает уверенно. Промыла ссадины, приложила к носу пакет со льдом, даже таблетку какую-то заставила проглотить.

– И дофго мне дак сидеть? – прижимая лёд к переносице, спрашиваю я гнусаво из-за ватных пробок в ноздрях.

– Пока кровь из носа не остановится. Посидишь, не облезешь. Лучше при этом молчать, чтобы кровь лучше сворачивалась.

– А целоваться?

– Тебе нельзя, вот если только тебя. – Девушка наклонила набок милую головку, как бы примериваясь. – Зачем же дело стало? Давай целуй быстрее – я делаю распухшие губы трубочкой и вытягиваю вперёд.

Ленка-язва со смехом проводит по ним тоненьким пальчиком, от чего губы издают смешной шлёпающий звук.

Да, что это такое? Чуть девчонка поближе со мной сойдётся, так сразу начинает подкалывать. Эта пигалица совсем, а туда же…

Через час, когда кровь остановлена, чай выпит, а живот болит от анекдотов, я отправляюсь домой, решив про себя, что «всё у нас получится».

ГЛАВА 6. РЕИНКАРНАЦИЯ

23 января. Новосибирск. Борис и Лена Адонина

Зимняя сессия у меня в этом году прошла под знаком Венеры. После экзаменов мы с Леночкой бегали на лыжах, ходили в кино, даже на танцы в «Отдых» однажды выбрались. По окрестностям бродили каждый вечер. К счастью, местная гопота нам больше не встретились.

Я, рассказывая про свои похождения, расширял диапазон приемлемости девочки. После некоторых таких рассказов её поцелуи становились уж очень жаркими.

Однажды вечером захотелось нам сгонять в кино, и мы рванули в «Победу» на последний сеанс непритязательного румынского фильма «Вечная молодость». В отличие от других кинотеатров, в «Победе» имелся не только буфет, но и танцзал с джазовой эстрадой. Правда, гардероба не было, поэтому зимой там просто играла живая музыка.

Благодаря тому, что я захватил с собой фляжку с коньяком, фильм пошёл у нас на «ура». Хохотали мы, как безумные, тем более, что тема оказалась очень близка к моим темпоральным приключениям. Ржач мы перемежали с поцелуями, продолжили это увлекательное занятие в такси, потом в подъезде, в коридоре Ленкиной квартиры и далее везде. Неожиданно я обнаружил себя уже лежащим на диване в гостиной с Леночкой расположившейся прямо на моей груди. Её лицо совсем близко, со лба свисает рыжий локон, который щекочет мне нос. Убрать я его не могу, потому что мои руки подружка прижимает своими. Она смешно пытается сдуть этот локон в сторону, но без помощи рук сделать это трудно. Это нас снова дико смешит. От смеха хватка её слабеет, а я, воспользовавшись моментом, резко переворачиваю её на спину. Наши глаза внезапно встречаются, смех как-то резко обрывается, а её пальчики начинают медленно расстёгивать пуговицы моей рубашки. Она делает это очень сосредоточенно, даже губку закусила.

– Лен, шепчу я, – не надо так зубы стискивать, сломаются же! Знаешь, как сложно протезы ставить?

– Не волнуйся, не сломаются, а тебя я за нос укушу, если будешь над бедной девочкой насмехаться.

– Кусай меня, твои кусанья мне слаще мирра и вина! – отвечаю я.

– Лобзай меня своей лобзой, дерзай меня своей дерзой… – выдаёт вдруг она в ответ.

– Лен, а ты это откуда знаешь?

– Ниоткуда, дурачок! Только что придумала, экспромт такой…

– Вообще-то это нетленка из какого-то юмористического рассказа – я, как ни в чём не бывало, продолжаю разговор, одновременно стараясь просунуть пальцы под одежду девочки. – Губи меня своей губой, дерзай меня своей дерзой, избей меня своей избой, и буду я всегда с тобой…

– Стой, а ты куда это?… убери немедленно! Руки убер-р-ри. – Ленка пытается убрать мои руки, проскользнувшие под резинку трусиков.

– Раз ты у меня ещё девочка, то придётся сделать так, чтобы ничего не нарушить и не испортить. Я способ знаю. – С этими словами я нежно касаюсь языком её ресниц…

Сладкая битва длится всю ночь.

К жизни нас возвращает телефонный звонок, который у меня во сне превратился в звон трамвая, который я никак не могу догнать. А Леночка молодец. Сообразила, что это телефон, накинула халатик и побежала в коридор.

– Алё?

…

Хорошо, мамуль, значит, тебя только к обеду ждать?

…

– Всё куплю, борщ сварю, Толика покормлю, если придёт. Он к Танюшке своей как вечером ускакал, так до сих пор ни слуху, ни духу.

…

– Мама звонила, сказала, что задержится до обеда, у них в больничке сегодня какой-то аврал случился. Нам повезло! Ты посмотри, что мы тут наворотили за ночь. – Она прикрывает рот пальчиками и медленно окидывает взглядом комнату.

Детали одежды раскиданы по полу. Диван почему-то стоит под углом к стене. С него на пол стекает водопадом простыня. Лёгкий запах моря тоже намекает на совсем недетские игры. Думаю, что мама Лены, как медик, появись она сейчас, легко бы догадалась, чем мы тут развлекались.

– Ой, Боренька, миленький, как здорово ты умеешь… – Леночка окончательно проснулась и вспомнила наши ночные упражнения. – Так и хочется маме рассказать. Нет, не бойся, я понимаю, что нельзя… но хочется же. Мы очень близки, я привыкла ей всё-всё рассказывать.

Она легко порхает по квартире, наводя последний лоск.

– Слушай, а как так у нас получилось, что не было крови и совсем не больно? Все говорят, что первый раз кровь льёт рекой…

– Не верь, всё врут. Это просто у кого как. Если девушка сильно любит, а мужчина нежен, и работает не только членом, то разрывов не будет, а значит и крови.

Как умелая хозяйка Лена совмещает разговор с уборкой, и минут через пятнадцать мы уже чинно сидим за столом и пьём чай со смородиновым вареньем. Бельё загружено в стиралку и замочено, а аромат смородинового листа вытеснил прочие подозрительные запахи.

– Борь, а можно тебя спросить? – Лена почему-то отводит взгляд. – Где ты научился так… – она подыскивает слово, но не может подобрать приличное – ну, любовью… заниматься?

– Девочка моя, боюсь, если я тебе расскажу правду, то ты не поверишь. Это очень странная история.

– Ты зря меня за дурочку держишь. Какая тут может быть тайна? Ты два года назад учился в нашей школе, обычный очкарик. Вдруг в десятом классе резко активизировался. Тут тебя многие девки заметили и начали глазками стрелять, но ты с Тришиной тогда гулял, и на школьных девиц внимания не обращал. Неужели она тебя таким фокусам научила? Ну да, папа художник, богема, все дела. Точно! Это она!

– Нет, моя птичка, это только видимость, знаешь такого поэта, Омар Хайям? Тришина тут тоже не при делах. Хотя сознаюсь тебе, мы с ней фестивалили год назад, ух! Чуть я на ней не женился. Нас в прошлый Новый Год её родители за этим делом застукали. Это сейчас смешно, а тогда совсем даже наоборот.

Знаешь, жил когда-то такой персидский поэт Омар Хайям. Он писал стихи персидские из четырёх строк, называется рубай, есть у него один такой:

– Видишь ли, милая, – я провожу тыльной стороной кисти по её щеке, – Это не только моя тайна. Давай пока на этом остановимся.

Вдруг Ленка хватает зубами мою руку и, не разжимая зубов.

– Неф, не офтанофимфя! Я еффё хочу!

Через мгновение мы уже снова голые и на диване…

Новосибирск. Борис, Олег и Вадим 25 января.

После таких чудных зимних каникул, в последний день перед началом семестра я решил немного отдохнуть. Ведь, как давно всем известно, что лучший отдых – перемена деятельности. Только круг старых друзей. Звонок Вадику, звонок Олегу и вот мы уже втроём сидим у Сеновалова и делимся впечатлениями от прошедших каникул. Я жалуюсь на то, что обломался такой классный источник доходов, как сотрудничество с Худфондом, Олег рассказывает как они с Татьяной Бычковой организовали в НЭТИ кружок ТРИЗа. Говорит, что при должном старании можно будет патентовать изобретения и потом как-то этим сокровищем пользоваться. Вадим рассказывает смешные случаи из жизни контроллёров в системе ГорЭлектроТранспорта. Дело в том, что он вместе с парой новых друзей, устроился работать контроллёром. Для студентов работа очень удобная, поскольку не привязана ни к месту, ни ко времени. Оклад небольшой, но если план выполнил, то остальные собранные штрафы идут в карман.

Внезапно внимание моё привлёк заголовок в «Науке и жизни». «Серийные убийцы – кто они?» – пахнуло чем-то уже почти забытым и далёким из параллельной жизни. Эпоха накопления первоначального капитала, «святые-лихие девяностые», жёлтая пресса, дурацкие заголовки для привлечения покупателей. Большей частью высосанные из пальца ужасные истории про всяких потрошителей и каннибалов.

Статья в «Науке и жизни» оказалась посвящена этому феномену с точки зрения марксистской психиатрии и строилась на материалах западной прессы. Дэвид Берковиц, Эдмунд Кемпер и Дональд Генри Гаскинс[165] послужили авторам статьи для иллюстрации идеи о том, что именно капиталистическое общество способствует появлению таких чудовищ, а в нашей стране такое не возможно в принципе.

На этом месте у меня в мозгу произошёл маленький ядерный взрыв. Как же я мог забыть! Преступники и маньяки! Два года уже живу в этой реальности, и даже мысли не появилось про нелюдей, как раз в это время измывающихся над жертвам.

– Мужики! Слушайте, а ведь я помню несколько совершенно гнусных маньячил. Которые сейчас творят, или чуть позже будут людей потрошить. Как думаете, мы можем помочь нашей доблестной милиции что-то с ними сделать?

– Даже и не пробуй, Проф! – Вадим сказал, как отрезал. – Пока преступление не совершено, нет основания для действий против преступника. «Нет тела – нет дела».

– Подожди. Вадик! Пусть он расскажет, что он конкретно помнит, – Олег сегодня предпочитает быть рациональным.

– Тела то как раз есть! Другое дело, что наша доблестная милиция не имеет инструментов для раскрытия таких преступлений. Официально считается, что у нас никаких маньяков быть не может. И точка!

Например, некий Михасевич уже два года убивает женщин в Белоруссии. Его поймают только в конце следующего года. В газетах журналисты будут называть, кажется, «витебским душителем». Его можно брать хоть сейчас, он уже задушил четырёх девушек. Если удастся его быстро перехватить, то спасут ещё минимум двух.

Действует на Урале убийца проводниц – какой-то Нагиев. Ещё два года будет убивать и насиловать женщин в поездах, пока его не поймают после того, как он за одну ночь надругается над четырьмя проводницами, убивая их сонными по очереди.

Самый страшный, конечно, Андрей Чикатило. Вот он действительно еще ничего не совершил кроме развратных действий по отношению к воспитанникам, но пока без физического вреда жертвам. Он пока в самом начале пути «людоведа и душелюба». Кажется, первую жертву он замучает в начале восьмидесятых. Потом у него кучно пойдёт, и за несколько лет этот урод жестоко расправится с 58 жертвами, и это только те, чьи останки удалось обнаружить. Сам он говорил, что убил гораздо больше. Хорошо бы сделать так, чтобы его «подлечили» заранее, пока он не перешёл от мечты к реализации.

– Я думаю, что Вадим прав, – выносит вердикт Ракитин, – никто тебе не поверит. Людей, жалко, конечно, но…

– Олег, подожди, нах, не торопись, – Вадим, кажется, что-то придумал. – Я думаю, что сделать всё-таки что-нибудь можно. Я с отцом поговорю, нах, он же во внутренних органах работает, хоть и гаишник, но система одна. Может, что-нибудь подскажет.

Василий Владимирович к рассказу младшего сына отнёсся скептически.

– Этого, нах, не может быть, нах! Потому что быть такого не может никогда! – сказал он, как отрезал. После чего углубился в перипетии чемпионата мира по футболу.

ГЛАВА 7. ЛЫЖНИКИ ЛЕТЯТ ПО СКЛОНУ

23 декабря.

Окрестности Софии. Курорт Боровец. Тодор Иванов.

Замглавы торгового представительства Болгарии Тодор Ива́нов чудом избежал гибели в гостинице «Россия»[166]. На следующий день после пожара, когда до него дошло, как ему повезло, он внезапно почувствовал резкую боль за грудиной. В Медцентр при ГлавУпДК[167], куда его тут же доставила скорая, он сразу потерял сознание. Диагноз – трансмуральный инфаркт миокарда.

После выписки из стационара на период реабилитации его отправили на родину. В Рилах, у него был старый, доставшийся от служилых предков, небольшой особнячок. Там семья Ивановых проводила выходные и отпуска. Близость курорта Боровец обеспечивала доступ ко всем лечебным мероприятиям. Некроз небольшой, вторая степень тяжести, как сказали в Медцентре. Поэтому реабилитационный период назначили всего на восемь месяцев. В декабре Ива́нов мог уже приступить к работе, но решил подстраховаться и провести в любимых Рилах Новогодние и Рождественские праздники, а уж после приступить к службе.

В Сочельник, рассекая наст кантом новых «пампаров»[168], Тодор скользил привычным маршрутом до базы отдыха «Къпина». В отличие от России, здесь морозов не бывает, но снегу может выпасть под два метра. В этом году в декабре уже метр навалило.

Сегодня Быдни Вечер[169], Тодору ещё надо полено подготовить[170], а то приедет дочка, и как без полена? Она хоть и взрослая, в университете учится, а всё равно ждёт представления… Радка, наверное, уже испекла хлеб с монеткой…

Вечером, когда они вдвоём заканчивают с уборкой, Радка вдруг останавливается и внимательно смотрит на Тодора.

– Дорогой, я вдруг вспомнила одну важную вещь. Плохо откладывать на следующий год важные дела.

– Милая, ты о чём? – Не понял Тодор.

– Тебе жизнь спасли, а ты и забыл об этом, не поблагодарил людей, даже не поздравил. Это как?

– Радка, ты у меня просто не жена, а великий и мудрый визирь! Я действительно упустил это из виду с инфарктом этим дурацким. Да, нехорошо получилось.

А давай тех мужиков к нам в гости пригласим? Мне очень интересно, как они узнали про пожар. Может быть, поживут у нас, погуляют по горам, выпьют ракии и расскажут?

Решено! На май их и пригласим. Шеф говорил, что это всё мужики пенсионного возраста, в генеральских погонах, поэтому им май лучше всего подойдёт. Ещё не жарко, всё цветёт, тепло и сухо.

– Тошко, ты молодец! Только действовать надо быстро. Ты же знаешь, как в Союзе долго делают выездную визу. Минимум три месяца. Вот уж действительно, для русских за границу проще на танке ехать.

– Ещё надо как-то вопрос с деньгами для них решить. Я же знаю эту странную советскую политику, менять какие-то совершенно смешные деньги. Подумаем.

30 января. Москва. Алейников, Ушаков, Морозов.

В конце января в совет ветеранов АДД пришло письмо из Болгарии на имя председателя. В нём в ярких красках расписывалась прошлогодняя история спасения болгарских граждан от гибели на пожаре в гостинице «Россия». После горячих слов благодарности автор письма предлагал выслать паспортные данные участников тех событий для оформления приглашений. Так как сам председатель Сергей Алейников был в этом замешан, то не стал привлекать ничьё внимание, а просто позвонил участникам прошлогоднего приключения.

Ушаков, по словам дочери, попал в больницу. Цикл постинфарктной терапии. Ни о каких поездках в ближайший год не могло быть и речи. Сам Алейников, тоже особого желания ехать в Болгарию не испытывал. Был он там уже. Даже трижды. Тем более в мае, когда требовалось высаживать в грунт рассаду его селекционных помидор. Да и не считал он себя причастным к истории спасения. Ну, сходили, ну, поговорили, что тут такого? Морозов, – вот кто заслужил!

Николай Морозов после звонка Алейникова задумался.

– Нас было трое, рассчитывать надо на три приглашения. Алейников и Ушаков не могут, два приглашения свободны, кому бы их предложить? Боре Рогову, одно это понятно, себе любимому, тоже, а кто третий в этой компании? Антонину брать с собой не хочется, она же не даст ни водки попить, ни на девочек полюбоваться. Пусть лучше Борис отца с собой возьмёт. Мы бы с Гришкой дали б жару!

Борис в последний день января оказался дома совершенно случайно. На пять минут заскочил домой и нарвался на звонок Морозова.

– Борис, мы с тобой едем в Болгарию, – забыв даже поинтересоваться здоровьем родителей, взял быка за рога полковник.

– Когда? – Борис тоже не склонен рассусоливать.

– Нам предложили на май. Мои генералы отказались. Вместо них я твою кандидатуру предложил. Может, уважишь старика, отца возьмёшь? Нам бы с ним было о чём потолковать.

– В мае я не могу, – Борис сокрушённо вздохнул, – с удовольствием бы, но зачёты, экзамены… учёбу бросать ради этого?

– А когда бы смог?

– Сессия кончается в июне, потом практики всякие пока неизвестно, где и как долго. В августе точно. – Про себя же хитрец подумал, что в августе Леночка освободится, и у него будет отличная компания.

– Тогда придётся болгар переориентировать на август. Это, конечно, сложнее. Самый сезон всё-таки. Ничего! Пусть потрудятся, но жизнь мы ему спасли, это факт. Но ты про отца не забудешь?

– У отца огород, он страстный садовод, а в августе работы там море. Николай Иванович, можно я мою девушку возьму? Она славная, вам понравится.

– Хорошо. Вернее плохо, но с нами с садоводами, прямо беда. А тебя я понимаю, дело молодое.

Вскоре в Новосибирск пришли по почте два официальных приглашения на имя Бориса Рогова и Елены Адониной, дающие право посетить Народную Республику Болгарию в августе 1978 года. Принимающая сторона – семья Тодора Ива́нова. Больше всех была рада Цветка, единственная дочка Тодора Ива́нова.

ГЛАВА 9. ВАГОНЧИК ТРОНЕТСЯ

31 марта. Новосибирск. Борис. Визит Брежнева.

В середине марта я вспомнил, что 31 числа Новосибирск посетит лично Генеральный Секретарь ЦК КПСС, Дважды Ильич Советского Союза – Леонид Брежнев. У меня появляется шанс, хоть и мизерный, дать ему знак. А вдруг этот знак наведёт его или кого-то из его окружения на нечто новое. Как это сделать, не выдавая себя? На первый взгляд это совершенно не возможно, но вот через день мучительных раздумий мне всё-таки приходит в голову идея…

До приезда Генсека у нас две недели. В программе переговоры с местными сатрапами и посещение в/ч РВСН. Можно, например, накануне ночью вывесить большой транспарант. Нет. Транспарант – не вариант. Наверняка, всю трассу проверят. К тому же, от вокзала военная часть всего в километрах двадцати, долетит по «зелёной улице» за четверть часа и из лимузина не заметит. Отпадает.

Может остаться ночью на вокзале, проникнуть в депутатский зал и там прямо на столе оставить лист бумаги с предупреждением. Наверняка, можно будет где-то спрятаться, а после прибытия поезда слинять по-тихому. Тоже нет. Риск попасться слишком велик. Детский сад какой-то, честное слово.

А если сделать так? Спрятаться в переходе к перронам. Заранее аккуратно вырезать стекло, а когда все отвлекутся запустить бумажный самолётик с посланием. Пока все будут следить за полётом, незаметно слинять.

Шансов не много, но больше чем ничего. Будет ли толк, даже если послание достигнет цели? Сложно что-то сказать, но действие лучше, любой аналитики. Надо пробовать…

Первым делом, я проверил окна в переходе. Они оказались, к моей великой радости, распашными. Но не открывались из-за многолетних слоёв краски. Пришлось обработать швы дихлорметаном. Помнится, в прошлом году, в бытность мою сторожем на заводе пластмасс, видел я там этот растворитель. Там и купил у сторожа про запас.

После долгого перебора вариантов, я выбираю самую лаконичную надпись «Афганистан – ловушка!» крупными печатными буквами вывожу её на листке одиннадцатого формата и складываю прямоугольный параплан, самый далеко летящий бумажный планер.

Теперь надо придумать, как отвлечь охрану хотя бы на мгновение. Лучше всего действует резкий и громкий звук. Взрыв лопнувшего баллона вполне подойдёт. Правда, без помощника в таком случае не обойтись. Попрошу Вадима помочь. Сделаем петарду из спичек и он шарахнет по ней молотком. Тогда точно никто ничего не поймёт.

…

Низко гудит трансформатор электровоза, тянущий за собой зелёные спецвагоны. Наконец, по-птичьи защебетал металл по металлу. Это пневмотормоза зафиксировали колёса, но инерция движения ещё секунду тянет их по рельсам. Короткий гудок и литерный поезд останавливается как раз перед самыми дверями вокзала. 31 марта ровно в десять утра на первый путь станции «Новосибирск-Главный» прибыл личный поезд Леонида Ильича Брежнева. Первыми из открывшихся дверей выскочили сотрудники «девятки»[171] в черных пальто. Парни с цепкими взглядами рассредоточились по перрону, заняв предписанные места.

В проёме четвёртого вагона появляется массивная фигура Брежнева. Он осторожно глядит под ноги и спускается на одну ступеньку. Наконец поднимает глаза и машет ладошкой, приветствуя встречающих. Ещё шаг и на Генсека набрасывается в чиновничьем восторге Фёдор Степанович Горячев[172]. Он так яростно трясёт руку Брежнева, что кажется, вот-вот её оторвёт, после чего припадает к старику в троекратном поцелуе. Как раз в этот момент со стороны вокзальной площади раздаётся резкий и громкий хлопок, похожий на выстрел. Все рефлекторно поворачиваются на звук.

К моменту взрыва самолётик у меня уже в руке. Как только телохранители дружно поворачивают головы в сторону звука, я коротким и резким движением запускаю своего «голубя мира». Я стою с самого края, поэтому остаюсь вне поля зрения соседей. Аккуратно перемещаюсь в сторону и слежу за судьбой послания.

Самолётик бесшумно скользит сначала вниз к электровозу, затем в восходящем потоке горячего воздуха от вагонной вентиляции поднимается, поворачивает и плавно опускается на крышу вагона. Чёрт, чёрт, чёрт! Надо было делать более тяжёлую модель! Сейчас поезд тронется и погибнет идея!

Однако, к моей великой радости, порыв ветра сносит самолётик к платформе, и кто-то из брежневского сопровождения подбирает его.

Вадик меня ждёт в ближайшем дворе с моей курткой в руках:

– Быстро ты обернулся. Всё нормально прошло? Письмо попало адресату?

– Какой-то хмырь из охраны подобрал, а передаст, или нет, не знаю. Кому-то наверняка передаст.

– Как тебе наш «амператор»? – У Вадима масса вопросов. – Бодр и весел, или хмур и грозен?

– Стар и болен. Плохо двигается, плохо говорит. Он же в позапрошлом году клиническую смерть пережил, – я вспоминаю статью из «Википедии», – старик с того света вернулся. Мне даже за него страшно стало, когда ему на шею бросился наш Горячев. Как давай целовать… Едва не задушил.

Вадик загибается от хохота. На нас даже начинают оборачиваться редкие прохожие. Мы, подобрав манатки, покидаем двор. Интерес Вадика к личности Леонида Ильича понятен – пальцев одной руки хватит пересчитать такие визиты в наш город. Поэтому и Горячев так подпрыгивал. Может быть, если не подпрыгивал бы, то и не построили бы у нас метро. Вот такая у нас плановая экономика.

Майор девятого управления КГБ, прикреплённый офицер Владимир Медведев, совершенно случайно заметил, как с крыши вагона ветром сдуло ярко-оранжевый самолётик. Опасности от него не чувствовалось, но долг повелевал отреагировать на «нештатную» ситуацию. Он подобрал самолёт и сунул во внутренний карман пальто.

По дороге в ракетную часть Владимир вспомнил про странный планер, достал и из любопытства развернул. Крупными черными буквами по оранжевому полю шла короткая строка: «Афганистан – ловушка». Медведев ничего не понял, и обратился к старшему их группы:

– Тащ полковник, разрешите обратиться (при исполнении все члены группы обращались друг к другу строго по уставу).

– Слушаю, майор. – Полковник Рябенко доволен сегодняшним днём. Работа группы проходила в штатном режиме, подопечный вёл себя хорошо, беспокойства охране не доставлял.

– Тащ полковник, тут с крыши вагона слетело… – Медведев протянул пойманную записку.

Тот прочитал надпись, заглянул с обратной стороны, посмотрел листок на свет. Ничего не обнаружил и вернул Медведеву.

– Товарищ майор, не вижу ничего опасного в этом листочке, выбросьте его в ближайшую мусорку. Мало ли в нашей стране сумасшедших. Как этот листок попал на крышу – гораздо интереснее. Вы не видели?

– Никак нет, товарищ полковник!

Сигнал до адресата не дошёл.

ГЛАВА 10. ДОМ С МЕЗОНИНОМ

Июнь. Томск. Борис, 213 группа.

Наша группа с 19 июня в Томске на обмерной практике, Для любого проектировщика не только архитектора, важно уметь правильно выполнить замеры, отрисовать кроки объекта, провести первичные исследования. За две недели три бригады, сформированные из нашей группы, должны выполнить обмерные чертежи старинных томских домиков. И представить их для проверки специалистам «Томскреставрация». Практика будет засчитана, лишь после их положительной оценки.

Поездка в Томск важна для меня совсем по другой причине. Томский обком партии возглавляет сравнительно молодой номенклатурщик Егор Лигачёв, которому нет еще 58 лет. Как на него выйти, я понятия не имею. Ведь от чиновника такого высокого ранга до простого студента – непреодолимая пропасть. Но шанс есть, ведь мы окажемся в одном месте и в одно время. Надо признать, что этот шанс весьма невелик.

В понедельник после пяти часов дороги, мы вываливаемся из общего вагона поезда «Бийск – Томск». Мы – это я, Паша, Борис Мельников и девчонки из нашей группы, которые живут в городе. Отпуская похабные шуточки, мы кое-как втискиваемся в переполненный троллейбус, идущий как раз до Томского политеха. Там должна собраться вся группа.

Павлов опаздывает. Я, как комсорг группы, решаю действовать самостоятельно. В ректорате узнаю, куда нас поселят, получаю записку от проректора по хозчасти и, довольно быстро, распределяю нас по комнатам.

Хорошо, что общага оказывается в двух шагах от института.

– Готовить в комнатах нельзя, только на кухне. – Грозным тоном вещает комендантша. – Курить в комнатах нельзя. Спиртное – ни-ни! Парням находиться в женских комнатах после одиннадцати нельзя, ни под каким видом! Имейте в виду, что студком иногда устраивает внезапные ночные рейды по комнатам. Если застукают кого, не пожалеют.

– А девушкам в мужских можно? – самым невинным голосом любопытствует Вера Гусь. – Вы же знаете, Клавдия Ивановна, как девушкам иногда хочется крепкого м-м-м… чаю, особенно по ночам.

– Знаю я ваши чаи-кофеи, – ворчит комендантша, – вам бы только шашни крутить. Девушкам – тоже нельзя!

– Надо бы Павлова раскрутить на пиво, – подаёт голос Сарманович, – чтобы не опаздывал.

– Раскрутим, куда он денется, – поддерживаю я приятеля, – сейчас нам надо ехать в «Томскреставрацию». Там нам поставят задачу на все две недели. В обмерах мы с вами уже мастера, знаем это дело от и до.

– Борька! Кончай строить из себя большого начальника – без тебя знаем. – Пашка сердито ворчит на мои поучения.

В самом центре Томска, прямо на площади Ленина, в здании бывшей товарной биржи расположилась контора реставраторов, созданная всего два года назад. Там нас встретил, всё тот же Валера Блинков.

– Разместились? Всё в порядке? – спрашивает он меня. – Я тут уже со всеми всё обсудил, объекты получил. Вы – первые прибыли, вам и выбирать из четырёх домиков. Я бы порекомендовал домик рядом с общагой. Во-первых, ездить не надо, во-вторых, это классика, хоть и в дереве, а значит чертить меньше.

– Валера, а нам экскурсию можно будет устроить? – Инна Рубашкина не хочет полагаться на мнение этого недотёпы, хоть он аспирант и без пяти минут кандидат. – Хочется своими глазами посмотреть, что эти домики из себя представляют. Я никогда в Томске не была.

– Сегодня после обеда поедем на обзорную. Пойдёмте, я вам вашу камеральную комнату покажу. Там вы будете готовить показуху[173] для зачёта. Только просьба есть у реставраторов. Бардак не устраивать! Через дорогу Обком. В любой момент кто-нибудь оттуда может заглянуть. Увидят беспорядок – урежут финансирование.

– А обед здесь когда? – Наташка Батонова всегда интересуется вопросом на тему чего-нибудь перекусить, – до столовки далеко? Или нам лучше самим готовить, а сюда с собой носить?

– Я обедаю в обкомовской столовой, туда после двух часов пускают с улицы. Готовят хорошо и недорого. Самим готовить – дороже выйдет.

– Валера, а ты нами все две недели будешь командовать?

– Нет, не надейтесь, сегодня уеду. Приеду к завершению, буду зачёт от кафедры принимать. Но тут слово за «Томскреставрацией», они надеются получить пригодный продукт, чтобы использовать ваши чертежи для их проектов.

Тут меня опять осеняет! Если реставраторы хотят получить продукт, то они должны будут заплатить. По существующим расценкам. В реставрации расценки очень даже не плохие. – Я опять намекаю Валере на этот факт.

– Боря, вот что ты за человек! – в сердцах ворчит Блинков. – Почему тебя всегда так волнует вопрос денег? Я же знаю, сколько ты на самом деле зарабатываешь.

– Валер, ты не прав! – Вступает в разговор Мельников. – Какая разница, сколько я зарабатываю в другом месте? Если я здесь делаю что-то, что полагается оплачивать, то справедливо будет мне положенное выдать. Если положено, но не выдано, значит, украдено. А зачем поощрять воровство?

– Вы оба меркантильные и жадные, но правы, как не странно. Досадно, но я совсем выпустил это из виду. Вам самим придётся с директором «Томскреставрации» об этом договариваться. Вы расценки лучше меня знаете, и торговаться научились… А я простой аспирант и не хочу всякой бухгалтерией заниматься. И вообще, деньги это пошло!

Тем временем к нам приближается седой дедушка с тросточкой и в больших роговых очках. Несмотря на почтенный возраст, идёт бодро.

– Дрейзин Элиазар Израилевич, – представляется он скрипучим тенорком, – главный архитектор проектов «ТомскГИПРОТранса». Пройдёмте, мои юные друзья, вон в тот дивный экипаж. Сегодня я буду вводить вас в транс рассказом о славном городе Томске и его архитекторах. Правда, смешно – «ГИПРОТранс» вводит в транс?

Наша компания к этому времени пополнилась прибывшими сокурсниками до полного состава. Мы проходим к старенькому ЛИАЗу. Внутри пахнет пылью, бензином и раскалённым кожзамом пассажирских сидений.

– Когда мы издали книжку про деревяшки Томска, нам её заказывали даже из Москвы и Ленинграда! – Важно подняв указательный палец вверх, Дрейзин начинает рассказ, – Но даже самый распрекрасный альбом проигрывает осмотру живых домиков.

Вам очень повезло, мои юные друзья! Деревянная архитектура обладает одним неприятным свойством. Она недолговечна. К тому же наши деревяшки расположены в центре города, что рано или поздно приведёт к их сносу. Возможно, какие-то из них будут отреставрированы, какие-то перенесены на новое место, но 90 % будет снесено. Что тут поделать, город – живой организм, он должен развиваться, отбрасывать устаревшее, лечить заболевшее, наращивать новое.

Под бодрую болтовню старого архитектора, мы объехали весь город. Останавливались в наиболее интересных районах. Посмотрели и Елань, и Татарскую слободу, и Уржатку и много чего ещё. Все в восторге. Лекция Элиазара Израилевича тоже всем понравилась. Смущала только, его позиция в отношении старой застройки. Прямо как в партийном гимне: «Весь мир разрушим, до основанья…». Страшные люди эти советские архитекторы. Мало того, что строят бетонные безликие коробки, так ещё и всё старое норовят под корень извести…

– Мальчики, а чего это вы не чешетесь по поводу сегодняшнего вечера? – вдруг заявила Батонова, – хотите замылить такой важный этап, как праздник начала? Так дело не пойдёт. Скидываемся сейчас по трояку. Ты, Павлов, берёшь деньги и мухой в магазин. Я думаю, трёх бутылок водки и столько же «Агдама» нам хватит. Ты, ты и ты, – она тычет пальцами в оставшихся, – берёте остальные деньги и бегом на рынок. Купите там овощей и мяска какого-нибудь, лучше свинины нежирной, она готовится быстро. – Она замерла на мгновение, что-то рассчитывая, потом подняла глаза на нас и с удивлением в голосе продолжила, – а почему вы ещё здесь? Я же скомандовала – бе-гом в ма-га-зин. Что не понятно?

Мои усилия объяснить, кто здесь начальник, подавлены в зародыше. – Ты, Рогов, будешь командовать на объекте. Рабочий день закончился. Поэтому заткнулся и бегом вместе с Сармановичем и Мельниковым за продуктами.

Первый вечер обмерной практики прошёл в упражнениях по измерению глубины и диаметров стаканов выпитого портвейна, которые позже приобрели элементы эротики. Я старался не пить много, усиленно делая вид, что пью со всеми наравне. Благодаря этому удалось через час улизнуть из-за стола. Ни одна из наших барышень не вызывала у меня нежных чувств. Даже водка не помогла. Прогулка по вечернему Томску казалась предпочтительнее.

На следующее утро нам выдали рулетки и нивелир с рейкой, для точного определения вертикальных отметок. Мы разбились попарно, и каждая пара взяла себе отдельный фронт работ. Подвал, уровень земли, чердак плюс мезонин. Я, как бригадир взял на себя общее руководство процессом и помощь Павлову с Батоновой, которым достался самый большой участок.

– Наташ, крепче рулетку держи! – Кричит Серёга, прижимая пластиковый корпус к полу. – Диктуй, я записываю.

– Три сорок пять.

– Ты не в метрах считай! В миллиметрах сразу говори, а то потом замучаемся цепочки сводить.

– Как скажете, сэр. – Наташка недовольно ворчит. Похоже после вчерашнего у неё похмелье. – Три тысячи четыреста пятьдесят три.

– Вот! Теперь правильно.

Такая перекличка слышится со всех углов обмеряемого домика.

Бедные хозяева домика не знали, куды бечь от бригады обмерщиков, которые как стая ворон налетела на их жилище, и бегает с рулетками, отвесами и карандашами по всем углам. В «Томскреставрации» им напели, что как только будет сделан проект, и его утвердят власти, так им сразу квартиру дадут, такую же по метражу. Ради этого люди готовы потерпеть не только студентов с нивелирами, но, наверное, даже каких-нибудь марсиан с боевыми треножниками.

Иногда я подменяю Сармановича, который время от времени берётся за аппарат, чтобы зафиксировать не только сам объект, но и нашу бригаду в трудовом порыве. Это он правильно придумал, потом из этих фотографий можно будет сделать и фотоиллюстрации для отчёта, и репортаж для газет.

– Паш, ты до конца практики сможешь что-нибудь напечатать?

– Я, нет! Ты, думаешь, я Геракла какая? Нет, я простой бедный студент и не хочу надрываться. Поэтому вся обработка – только дома, когда вернёмся.

– Это ты зря! – С лёгкой досадой выговариваю я приятелю, – Можно было бы здесь покрасоваться, ещё бы маленький штришок в копилку славы и тебе, ну, и мне тоже.

К пятнице с обмерами покончено. Результат – огромная куча почеркушек, разобраться в которой, казалось, нет никакой возможности. Тем не менее, в субботу мы приступили к вычерчиванию. Посовещавшись, решили сдать зачёт пораньше, чтобы быстрее сорваться на каникулы.

В кабинетах «Томскреставрации», кроме канцелярских столов, чертёжных инструментов не наблюдалось. Чертить в таком положении неудобно. Сколачивать подрамники ради недели работы тоже желания нет. Поэтому ограничились методом «на глазок». Получалось откровенно херовато. Если не сходились размерные цепочки несчастного домика, приходилось бежать на место и заново перемеривать Мы же верили, что наши чертежи могут пойти для реставрационных работ. Я, хоть и знал, что никуда эти обмеры не пойдут, не хотел портить друзьям радость от хорошо сделанной работы. Деньги, выделенные на реставрацию Томска, будут пущены на Олимпийские игры, после которых начнётся падение цен на нефть и политика жёсткой экономии на культуре в том числе.

– Почему бригада опаздывает? уже десять часов утра, а вас ещё нет. – Встретил нас в среду какой-то бородатый мужик в толстых очках.

– Мы вчера ушли отсюда в десятом часу. Нам так удобнее работать. А вы кто такой? – перешёл в наступление Серёга Павлов.

Мужик словно не слышит и продолжает начальственным тоном.

– Сегодня сюда собирается зайти сам Егор Кузьмич Лигачёв, Знаете, кто это?

– Ну, насколько я помню, – я пытаюсь не уронить честь – Лигачёв первый секретарь Томского обкома. Что ему тут надо? Тут же кроме студентов-практикантов нет никого.

– Когда Егор Кузьмич придёт, я не знаю, но будьте на месте весь день. Его кабинет из вашего окна виден. Вы хотя бы порядок наведите, а то, как в свинарнике… – последние слова мы слышим уже на лестнице. Бородач с топотом спускается по ступенькам.

– Интересно, – Инка Рубашкина, вступает в разговор, – эта областная шишка пешком придёт, или на лимузине с кортёжем прикатит?

– Как-то не солидно пешком. Наверное, на лимузине. – Рассуждает Павлов. – И с эскортом мотоциклистов.

Вся наша бригада дружно хохочет от такой игры воображения.

– Тихо! – Наташка останавливает внезапно нашу болтовню, – смотрите! Вон, какая-то делегация по крыльцу спускается. Человек десять не меньше. Вдруг, правда, к нам. А ну-ка мальчики и девочки, давайте хотя бы видимость порядка создадим.

Как мы не старались, но вынести мусор из комнаты не успели. Павлов с охапкой бумаги, приготовившийся уже бежать по коридору, замер перед дверью, услышав топот ног на лестнице.

– Давай, всю эту байду на шкаф запихаем. Никто ничего не заметит, – Борька Мельников подходит к делу творчески.

– А если всё это сверзится, прямо на башку Лигачёву? – задаёт вопрос Серёга, уминая расползающийся ворох бумаг.

– Значит такова судьба. Мы сделали всё, что смогли.

Только Павлов успевает спуститься со стула, как дверь распахивается и на пороге опять появляется мужик в бороде.

– Вот тут у нас работает бригада практикантов, которая занимается домом с мезонином. Это памятник деревянного зодчества в стиле классицизма. Адрес – Герцена, 31. – Бородатый жестом приглашает разношёрстную публику войти.

Первым порог переступает крепкий седой дядька в сером летнем костюме. Это и есть будущий автор антиалкогольной компании и второе лицо партии – Егор Лигачёв. За ним протискиваются остальные. У нас на столах, кроме раскиданных со вчерашнего вечера листков с кроками[174], ничего нет.

Лигачёв первым делом проходит к окну и, усмехнувшись, словно снайпер выбирающий позицию, оглядывает открывающуюся из окна перспективу площади. Потом как будто возвращается к действительности.

– Значит, говорите, готовите к реставрации дом по Герцена… Хорошо. Давайте посмотрим. В какой стадии работа? – обращается он к бородатому.

– Пока только в самой первой. Студенты выполняют обмерные чертежи. Фиксируют, так сказать, существующее положение, – У мужика по лицу струится пот, а руки ни как не находят места.

– А что, в таком виде и будут выдаваться чертежи? Каляки-маляки какие-то, – один из сопровождающих чиновников брезгливо перебирает наши листочки, которые действительно после чердаков и подвалов выглядят не очень презентабельно.

– Нет, это только первоначальная информация, полученная нами непосредственно после измерений здания, – возмущается Павлов. – Мы к выходным закончим, вот тогда приходите. Всё вам покажем и расскажем.

Вся компания подходит к окну, подражая главе обкома, бросает взгляд на площадь и покидает комнату. Последним выходит глава Томской области.

Тут меня озаряет!

– Егор Кузьмич, можно вас на минутку?

– Только если действительно на минутку. – Шеф добродушен.

– Борис Рогов. Я параллельно с учёбой в институте работаю в газете «Дзержинский комсомолец». Знаю, что в сороковых вы работали в Дзержинском райкоме. Вас до сих пор там помнят. Может быть, вы найдёте минут пятнадцать для короткого интервью нашей газете? – Я выпаливаю этот экспромт и замираю в ожидании. Если откажется, то как мне его ещё достать?

– А почему бы и нет! – загорелся идеей глава области. – Помню я рабочую Дзержнку, боевые ребята. Особенно чкаловцы, – представляете, каждый день по два самолёта Родине выдавали! – Лигачёв замирает на мгновение.

– Думаю, что небольшое интервью можно дать. Завтра в двенадцать подходи к боковому крылечку сбоку здания. Назовёшь на вахте фамилию, получишь пропуск. Только ты заранее вопросы подготовь. Хорошо бы их предварительно прочитать, но… А! Ладно, для молодёжной газеты пусть будет экспромт.

Я подготовил целый ворох вопросов. Среди безобидных вроде «какой город вам больше нравится Новосибирск или Томск?» я замаскировал вопрос, на которые не ожидаю ответа вообще, но который должен направить мысли партийного чиновника в нужном направлении. Ведь это в том числе и из-за ошибок Лигачёва перестройка приобрела столь катастрофический характер. Его мотивы близки и понятны, но ставку он сделал не на ту команду.

– Проходи, Егор Кузьмич тебя ждёт. – Секретарша указывает мне рукой на дверь, дежурно улыбнувшись.

– Борис Григорьевич, если я не ошибаюсь? – с некоторым наигранным пафосом обращается ко мне Лигачёв, – проходи, присаживайся. Пообедать успел? Нет? Тогда может быть чаю?

– Минералки, если можно. Жарко сегодня.

– Можно и минералки, это ещё проще, вот она у меня под рукой. Наш томский источник! Называется… – Егор Кузьмич повертел бутылку в руках, – «Чажемто», похоже на Новосибирскую «Карачинскую». Но хватит о постороннем, времени у меня действительно мало, в полчаса надо уложиться, кровь из носу.

Я протягиваю тетрадный двойной листок, на котором специально выписал десяток вопросов, среди которых спрятаны и те, что должны вызвать интерес некоторой странностью. – Егор Кузьмич, я специально выписал вопросы, чтобы вы могли выбрать сами, сколько посчитаете нужным. С запасом, можно так сказать.

– Это ты молодец, так действительно быстрее. Так что там у нас? Ага! «Что я помню из периода работы в Дзержинском райкоме?».

На память я не жалуюсь, всё помню. Время было военное, фронту нужны самолёты, наша задача – мобилизация молодёжи на трудовые подвиги. Все же комсомольцы хотели на фронт, драться с фашистами. Но кто-то должен и оружие делать. Мне было всего двадцать четыре годика. Я горячо верил в коммунизм, в Сталина, в то, что «наше дело правое, победа будет за нами». Поэтому трудно бывало только физически. Моральный фактор наоборот помогал всё преодолевать.

Следующий вопрос…

За полчаса мы успели пробежать только пять вопросов. Про Китай, где Лигачёву довелось разговаривать с самим Мао Цзэдуном, про Томские деревянные домики, про сравнение Томска и Новосибирска тоже не забыли…

Ровно в половине первого, раздался телефонный звонок. Я вопросительно поднял глаза на собеседника. К сожалению, он не успел дойти до вопроса, ради которого я всю эту комбинацию и затеял. Егор Кузьмич с сожалением развёл руками.

– Извини, брат, вопросы ты придумал интересные, но служба… Ждут меня в Колпашево. Нельзя опаздывать, не солидно.

Обещаю, что найду время и отвечу тебе письменно. Если не успею до пятницы, то напишу в институт. – Он протягивает руку на прощание.

– До пятницы мыть не буду, родителям похвастаюсь, что руку жал лично Егор Кузьмич Лигачёв, – шучу я на прощанье и возвращаюсь к непосредственным обязанностям.

Вечером, сидя на ступеньках обкомовского дачного домика, Егор Кузьмич читал записку. Все вопросы понятные, кроме одного. В самом конце списка совсем короткий. Но очень странный…

«Действительно ли Отто Куусинен награжден орденом Великобритании?» – Очень странный вопрос.

Куусинен был фигурой таинственной и очень не простой. Реально про самого Отто Вильгельмовича Егор Кузьмич знал только то, что это масон высокого градуса, и что в международном коммунистическом движении он играл какую-то неявную, но весомую роль. Что Андропов его креатура на посту председателя КГБ. Но вот про орден Британии он ничего не слышал.

Лигачёв в десятый раз перечитывал этот странный вопрос и не знал, что можно с этим сделать. Можно взять этого парня «за жабры», отдать его в руки мастеров заплечных дел из КГБ и вытрясти из него всё, что он знает. Но как-то не солидно, трусостью отдаёт. А Егор Кузьмич не хотел быть трусом даже наедине с собой.

Можно вызвать Рогова к себе в кабинет и задать ему наводящие вопросы. Откуда? Кто? С какой целью?

А можно просто спустить эту бумажку в унитаз и забыть навсегда. Парень пусть себе печатает что угодно у себя в Новосибирске. Это будет головной болью тамошних властей. Так Егор Кузьмич и поступил, перекрыв себе все пути к изменению судьбы и своей, и страны.

ГЛАВА 11. ЯСНОВИДЦЫ И ОЧЕВИДЦЫ

7 августа. София. Аэропорт. Борис Рогов.

Реактивный лайнер Ту-154 совершил посадку в аэропорту столицы Болгарии точно по расписанию. Грозовой фронт, полчаса назад поливавший город, сместился к западу. София, как будто умылась, готовясь к нашей встрече. В воздухе стоял густой терпкий запах липового цвета, мокрого бетона с едва уловимыми нотками аромата роз. В мареве горячего воздуха, поднимавшегося над взлётной полосой, колебались огни аэропорта. Больше всего этот прилёт мне напомнил Бангкок с его горячим и влажным воздухом.

Мы получили багаж и вышли в зал прилёта. Морозов замечает лист со своей фамилией. Его держит невысокий подтянутый брюнет лет сорока в полосатой футболке.

– Товарищ Ива́нов? Добрый вечер! – Полковник жмёт протянутую руку.

– Добр вечер! Добро дошли? Как полёт? – Мешая болгарскую и русскую речь, Иванов искренне рад встрече. – Пойдёмте в машину.

Пять часов разницы с Сибирью, ранний утренний подъём и поздний прилёт нас с Леной изрядно утомили. Вступать в разговоры не хочется, поэтому мы ограничиваемся приветствием, и забираемся на задние сидения тёмно-синей «Лады».

Тодор, бросив взгляд по сторонам, поворачивает ключ зажигания и резко газует. Нас даже кидает друг к другу.

– Минут двадцать и мы на месте, – говорит наш хозяин, не поворачивая головы.

– Тодор, а мы где будем жить? – Полковник переживает за организационную сторону вопроса. Он же за нас отвечает, как старший.

– Наша семья живёт в Боровце. Есть у нас такой курорт. Может быть слышали?

– Не-е-ет! – Тянем мы хором с заднего сиденья.

– Значит, узнаете много интересного. Что касается дома, то у нас два жилых этажа, просторная мансарда, винарска изба, то есть склад домашнего вина, большой сад. Для вас мы приготовили две комнаты. Как вы в них будете размещаться, сами решите.

– Наверное, будет лучше, если мы с Борисом в большей комнате, а Леночка в меньшей, – предлагает Морозов.

– Нет, так не пойдёт, я не хочу одна – капризно тянет Ленка, – я хочу с Борей. Тодор, а какие мероприятия вы для нас приготовили? – переводит она тему разговора в безопасное русло.

– Программа для вас – просто шик! – Тодор и поднимает вверх большой палец. – Завтра, спите до обеда. Потом я везу вас в Софию, показываю всякие интересные места. Это же один из самых древних городов Европы! А ближе к вечеру пойдём в купальню с целебной водой. У нас прямо под городом – естественный резервуар термальных вод. Купальня не так популярна, как Карловы Вары, или Баден-Баден, но тоже добра баня.

Послезавтра, – Рильский монастырь и прогулка по окрестным горам. Поднимемся к горным озёрам, там красиво. Если хватит времени и сил, взойдём на Марсалу, она, хоть и не высокая, зато главная вершина Болгарии. Сможете потом хвастаться, что были на самой высокой горе Балкан.

В четверг я договорился свозить вас к ясновидящей Ванге. Вам же близка тема пророчеств и предсказаний?

– Здорово! – Борис, тоже подключился к беседе, – а можно прямо завтра к ней попасть?

– Нет! Что ты! Нам кое-как удалось втиснуть вас в её расписание, и то только потому, что моя жена в одном классе училась с Людой Живковой. Знаете, кто это?

– Жена, дочь, или сестра товарища Живкова?

– Дочь! Она опекает Вангу от имени болгарского Правительства. Кроме того, она министр культуры Болгарии. Благодаря её усилиям Ванге, как научному сотруднику, платят зарплату. Она и для вас постаралась. Целый день только для нашей группы. Так просто к ней не пробиться. Очередь расписана на год вперёд.

После этого до понедельника будете сами себя развлекать. Гулять по окрестностям или по столице, как захотите. А в понедельник на море. Недели же вам должно хватить? У нас есть отличная четырёхместная палатка, а на побережье много кемпингов. Концерты мировых звёзд, дискотеки, ночная жизнь, то, что любят юноши и девушки во всём мире. Моя Цветка ждёт не дождётся, когда же сможет составить вам компанию. Она у нас страстная поклонница шумного отдыха, лучше бы учёбой больше занималась.

– А сколько ей лет? – заинтересовалась Леночка.

– Двадцать в июне исполнилось, большая уже девочка. Учится в МГУ. Радует отцовское сердце.

– А какой факультет? – продолжает пытать моя подружка.

– На журналистике…

– Здорово! Я тоже в этом году на журфак поступила.

Тут в разговор вклинился Морозов. – А можно будет мне уклониться от шумной ночной жизни? Я бы поездил по местам славы русского оружия. Шипка, Плевна, Никополь и так далее.

– Конечно! Николай Иванович, я бы с удовольствием вам компанию составил, но не смогу. Сами понимаете, дела не позволяют долго расслабляться. Через неделю я уже должен быть в Москве. Путешествовать по Болгарии легко. Русский язык все знают, к русским «братушкам» относятся хорошо. Я бы вам советовал Велико Тырново посетить, очень красивый городок. Может мне удастся вам кого-то в гиды найти. Из наших стариков наверняка найдётся желающий.

Так незаметно, за разговором пролетела дорога до Боровца. Салон наполнился терпким запахом еловой хвои. Стало прохладнее, но закрывать окошки не хотелось. Ночная свежесть прогнала сон, и к дому Ивановых мы подъезжали уже готовые к новым подвигам. Навстречу нам неслись звуки волынки и барабана.

– Друзья! Что же вы гостей не встречаете? – Громко восклицает Тодор, – даже как-то неловко перед ними. Они приехали, а вы тут ракию кушаете и ничего не видите?

– Что ты такое говоришь, Тошко[175]! Ну, да, мы ждали вас, решили время скоротать и сплясать «хоро», а какая пляска без ракии? – начинает оправдываться усатый мужик в широких шароварах.

– Дядько Христо, всё нормально! – Хлопает его по плечу Тодор, – это шутка, но в каждой шутке только доля шутки. Гости издалека. В дороге утомились, проголодались. Надо их накормить по-нашему, по-болгарски. – Он подмигивает родственнику.

– Тогда к столу, плясать потом будем, до утра ещё далеко! – шумная разгорячённая толпа направляется к большому столу, стоящему прямо во дворе. Стол просто ломится от балканской снеди. Среди овощного многообразия виднелась белая брынза, румяная баранина и огромные пучки пряной зелени.

Мы втискиваемся и тут же получаем по стопке виноградного самогона, который и есть ракия. Глоток, и по пищеводу проваливается обжигающая вспышка. Если крепость как у водки, то мы с Ленкой тут и вырубимся, прямо носами в салаты.

– Тодор, мы уже сутки на ногах, может, ты нам покажешь, куда лечь, а то мы на ходу засыпаем. – Шепчу я тихонько хозяину.

– Сначала – красивый тост. – шепчет мне в ответ хозяин, – иначе люди не поймут. Надо их уважить.

Я, собравшись с силами, встаю, поднимаю стопку с водой и с важным видом начинаю:

– Благодаря на нашите прекрасни собственици, за то, что они смогли организовать это путешествие. За то, что Тодор встретил нас в аэропорту и привёз сюда, хозяйку – за роскошный стол, а вас всех, за то, что пришли. Поднимаю бокал за дружбу между русским и болгарским народами. – Да си живы и здравы! – Опрокидываю в себя стопку с минералкой и морщусь, изображая, что пью ракию.

Мы потихоньку вылезаем из-за стола и в сопровождении Тодора отправляемся наверх. Морозов остаётся с гостями. У него разница во времени всего час, вот и пускай отдувается за всех. Тем более что старый солдат любит накатить. Да и толкнуть торжественную речь тоже не против.

Как же приятно залезть под прохладные струи воды после перелёта и дня в Москве, а потом проваливаясь в сон на свежих простынях рядом с любимой девушкой.

Боровец – Петрич. Посещение Ванги. 10 августа.

В четверг Тодор будит нас рано утром.

– До Петрича нам ехать больше трёх часов, встреча назначена на десять утра. Поэтому, ребятки, пьём кофе, завтракаем и стартуем.

Через полчаса мы уже выруливаем по направлению на Самоков. За рулём Тодор, или, как мы уже привыкли, дядя Тошко, рядом с ним наш полковник, а на заднем сиденье, тесно прижавшись друг к другу, расположилась молодёжь – я, Ленка, за ней Цветка.

Цветка – высокая, сантиметров на пятнадцать выше меня, длинноногая брюнетка с тёмно-карими глазами, чуть припухлыми губами и симпатичной ямочкой на подбородке. Большой рот, сделал бы её лицо отталкивающим, если бы не постоянная улыбка, демонстрирующая ровные белые зубки. Девчонка знает множество песен, причём не только болгарских, но и русских, украинских, итальянских. Хобби у неё – языки. В школе здесь учат русский и английский, а Цветка кроме того учила немецкий, потом французский, а весь прошлый год штудировала итальянский. Надеется стать журналистом-международником в какой-нибудь софийской газете. С таким папой у неё это получится запросто. А если Леночка с ней подружится, то и для неё зарубежные командировки станут гораздо доступнее. Внешне девочка симпатичная, общительная, весёлая, в общем, нам она понравилась.

– Цветка, а есть в Болгарии какие-то местные болгарские анекдоты? – спрашивает Ленка.

– У нас есть Габрово! – Отвечает наша новая подружка. А в Габрово есть габровцы. Это как ирландцы в Англии или одесситы в России. Про кошек без хвостов и часы на верёвочке вы, уж точно, знаете. Я вам сейчас нову шегу расскажу:

– Уроженец Софии, тырновец и габровец сидят, пьют пиво. К каждому в кружку падает муха. Софиец выливает пиво вместе с мухой и требует принести новую порцию. Тырновец пальцами вытаскивает муху из кружки и продолжает пить пиво. Габровец вытаскивает муху, заставляет ее выплюнуть пиво, которое она успела проглотить и ею же и закусывает…

– А знаете, почему акулы не едят журналистов?

– ?

– Коллеги всё-таки…

За окном вдоль дороги тянется ровная, как стол долина реки Струмы. Только далеко на горизонте виднеется зубчатая линия Беласицких гор, отделяющих Болгарию от Греции.

За анекдотами мы без остановок доезжаем до маленького македонского села Рупите. До Греции отсюда всего километров шесть, до Югославии – двадцать пять. Здесь живёт и принимает сотни посетителей Вангелия Пандева Сурчева, известная на весь мир под именем «Ванга». Она в основном занимается диагностикой, довольно точно определяя заболевания. Сама не лечит, лишь отправляет страждущих к специалистам нужного профиля. Иногда выдаёт предсказания самого разного плана, от судеб отдельных людей, до судеб государств и даже Человечества.

Мы проезжаем насквозь маленькое село, безлюдное в это время.

– Разве Ванга не в Рупите живёт? – удивляется наш бравый полковник. – Мы вроде всю деревню насквозь проскочили…

– В Рупите, но не совсем. Живёт баба Ванга в Петриче, а в Рупите ей построили дом для приёма посетителей. Раньше рядом с Рупите было её любимое место прогулок. Может от того, что здесь кальдера древнего вулкана… – Он прерывает рассказ, чтобы припарковаться перед воротами в живой изгороди из кустов роз.

Привлечение туристов в этот край, позволяет строить гостиницы, кафе, магазины, занимая в ней местных жителей. Ванге, ради этого, даже приставили помощников по хозяйству. Вместе со сводной сестрой Любкой они содержат дом и сад в приличном состоянии. Слепой и старой ей трудно справляться в одиночку.

Обычно тут многолюдно, но сегодня Ванга принимает только нас. Самим процессом заправляет её сестра. Нам на встречу выходит пожилая женщина в чёрном сарафане и сорочке украшенной вышивкой по вороту и манжетам. Это и есть Любка Гайгурова, сестра Ванги.

– Здравейте, скъпи гости[176]! Ванга готова вас принять. Идите за мной – Любка приветлива, но как-то очень пристально смотрит на нашу компанию. – Кто первым пойдёт пусть не останавливается, остальные – ждите на лавочке.

– Сахар принесли? – Вдруг вспоминает она.

Конечно у нас у каждого по упаковке аэрофлотовского рафинада.

– Кладите его на стол. В руки бабе Ванге отдавать не надо. Кто первый пойдёт?

Николай Иванович неловко пожимает плечами и проходит в дом.

– Интересно, а рассказывать о том, что нагадает баба Ванга можно? – Ленка шёпотом обращается к Тодору. – Вы знаете, я такая болтушка.

– Наверное, зависит от содержания пророчества, – пожимает плечами наш проводник, – ведь могут быть такие предсказания, что и не захочешь никому рассказывать.

– Может тогда и ну его, это гадание? – я совершенно серьёзно обращаюсь к Ленке. – Может, лучше и не знать, что там будет в будущем?

– Н-е-е-е-т! Можно же как-то подготовиться, где надо соломки подстелить, или ещё как.

– Тодор, ваша очередь, – полковник появляется совершенно внезапно. Он удручён. Заметно, что общение с Вангой его не порадовало.

Зато добрый Тошко вернулся, сияющим, как медный грош. Он командует:

– Девчонки, я думаю, что вы можете и вдвоём зайти, нечего у бабы Ванги время отнимать, ей же сегодня от руководства страны выходной выписан. Она говорит, что хочет на источники сходить. Тут рядом, оказывается, горячие источники существуют. Мы тоже туда поедем!

– Ну, дядя Тошко! Давайте всё-таки по одной. – Ленка корчит такую уморительную мордашку, что устоять не смог бы даже Доктор Зло.

– Папочка, я тоже не хочу вдвоём, – поддерживает её Цветка. – Да и много времени ты на этом не выиграешь? мМаксимум полчаса.

В результате сначала заходит Лена, гостья всё-таки, а буквально минут через десять идёт Цветка. Обе девочки появляются с пылающими щёчками и ушками, но довольные. Похоже, что вопросы семьи и брака они решили.

Теперь мой черёд. Я открываю скрипучую дверь и следую за Любкой. По короткому коридору подходим к комнате Ванги. Бояться мне, нечего, но на душе неспокойно. Всё-таки Ванга не простая шарлатанка, какая-то экстрасенсорика у неё присутствует. Хотя, может быть это всё эффект самосбывающегося пророчества…

– Входи, – раздаётся голос Любки, – Ванга готова тебя принять. Сахар клади на стол, садись на лавку, руку не подавай. Говори только если спросит, отвечай кратко.

Светлая с большими окнами маленькая комнатка. Вдоль одной из стен стоит топчан под светло-серым покрывалом перед ним низкий столик с лавкой для посетителей. На топчане сидит грузная старуха в чёрном платке и таком же сарафане. Запавшие глазницы, подтверждают версию о том, что глаза ей выкололи. Как только я сел, Ванга закричала зычным голосом.

– Защо си дошъл? Не ти е мястото сред които живеят сега![177]

Ванга говорит только на болгарском, поэтому с иностранцами всегда присутствует сводная сестра, как переводчик. Любка с удивлением смотрит на сестру, повторяет её фразу и переспрашивает:

– Вангелия, правилно те разбирам?

– Да! Точно така!

Любка поворачивается ко мне и говорит по-русски:

– Она считает, что тебе нет места среди живых. Спрашивает, зачем ты пришёл.

– Я не виноват, что оказался здесь. Так случилось. Баба Ванга, разреши мне остаться, и я открою тебе кое-что из будущего. Я не прорицатель, и с духами не разговариваю, но что-то я знаю точно. У меня для тебя даже подарок есть. Я протягиваю Любке плюшевого медведя, купленного мной ещё в Москве. Любка передаёт его Ванге. Та несколько секунд мнёт его в руках, потом откладывает в сторону.

– Ладно, хороший подарок, добрый и тёплый, оставайся молодой старик. Послушаю, что скажешь. – Она неожиданно усмехается. Любка при этом делает удивлённое лицо. Видно, что такого поведения сестры она не ожидала.

– Скажу самое важное. С Милой Живковой, в восемьдесят первом году случится беда – внезапный инсульт. Предупреди её. Она тебя послушает. В девяностом году арестуют её отца за «злоупотребление должностными обязанностями». За это же арестуют немца Хонеккера, а румына Чаушеску вообще расстреляют.

– Всё! Хватит! Уходи! – голос у бабки становится совершенно не человеческим. Хриплый высокий баритон вырывается у неё из груди. Внезапно она хватается скрюченными пальцами за грудь и валится куда-то вбок.

– Уходи! – Кричит мне Любка, – немедленно уходи и крикни врача. Там должен быть дежурный врач! Видишь, ей плохо! – Любка старается привести Вангу в чувство.

Я бегу наружу. По коридору спешит, натягивая белый халат, маленькая женщина с чемоданчиком в руке. Я тайком возвращаюсь за нею следом. Ванга приходит в себя: исчезала мертвенная бледность, появился румянец, вяло поднимается рука над столом. В руке кусочек рафинада. Слава богу, всё закончилось хорошо. Я сделал, что мог.

Наша компания забивается в машину, и отправляется в обратный путь. По дороге я предлагаю Тодору заехать на Мелнинские пирамиды, вряд ли когда-нибудь нас занесёт вы это таинственное место. У Тошко отличное настроение, он крутит баранку, в голос напевая весёлую песенку про чёрную курицу:

У Цветки тоже отличное настроение. Она подхватывает:

Мы с Ленкой тоже пытаемся подпевать. На втором куплете к нам присоединяется и полковник:

Так с песнями мы заехали и к Мелниковским пирамидам и к Роженскому монастырю. Монастырь заброшенный, от этого ещё больше поражает старинными фресками. Рядом с ним источник. Тодор, внезапно вспоминает, что собирался у Ванги запастись лечебной водой, и даже взял с собой канистру, но на радостях забыл.

– Рядом с таким монастырём вода тоже должна быть святая, – вполне здраво замечает он и наполняет ёмкость. Канистра двадцать литров, так что нам приходится ждать изрядно.

– Сказать, что мне Ванга нагадала? – не утерпела до вечера моя подружка.

– Если хочешь. – Я не проявляю явного любопытства.

Лена тихо шепчет мне на ухо. – Я спросила, когда замуж выйду, и хорошо ли буду жить с мужем. – Знаешь, что она мне ответила? Вот ни за что не угадаешь.

Где уж нам уж выйти замуж, – мне остаётся только пожать плечами, соглашаясь. – Рассказывай, я весь в нетерпении.

– Ты, – сказала эта бабка, – три свадьбы будешь играть, и со всеми мужьями, говорит, будешь счастлива. И по ребёночку от каждого родишь. А первая будет уже в этом году. А я не хочу три, я хочу только одну и с тобой. Хотя разнообразие тоже интересно.

– Как на тебя подействовало общение с вещей бабкой, – смеюсь я. – Про разнообразие песенка есть у Вероники Долиной: – Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей от всех, кого любила, всех видов и мастей… – я напеваю тихонько.

– Вот-вот, когда б без затей… – вздохнула Леночка. – Детей я пока не хочу. Сначала учиться, потом поработать, а там уж и о детках можно подумать.

А тебе, что Ванга нагадала? Ты её о чём спрашивал?

– Так, вообще, о будущем, – я в тему не углубляюсь. – Вроде бы всё хорошо у меня будет. Правда, что то ей плохо стало… А Цветка тебе не говорила, что им Ванга нагадала? – я перевожу разговор в безопасное русло.

– Нет, ещё не говорила, но явно что-то приятное, вон рот до ушей, хоть завязочки пришей. – Ленка пожимает плечиками. Узенькие бретельки её цветастого ситцевого сарафанчика сводят меня с ума. – Борь, а как тебе Цветка? Нравится?

Похоже, что я где-то прокололся… Ох, уж эти женщины, соперниц вычисляют по единственному взгляду. Я вроде бы, к ней ещё не успел даже присмотреться. Наверное Ленуся авансом события предвосхищает.

– Конечно нравится. Симпатичная девчонка. – Шепчу я ей на ухо самым серьёзным тоном, – но ты гораздо лучше с любой стороны.

К вечеру мы вернулись в нашу резиденцию. По случаю доброго гадания Тодор устроил торжественный ужин с домашним вином и жареным кабанчиком. Первым же тостом, он сообщил, что Ванга ему нагадала долгую жизнь без невзгод и болезней. Последний инфаркт был чем-то вроде искупительной жертвы. Ванга посоветовала ему неделю мазать какую-то особую мазь, и всё пройдёт.

Вечером и наш полковник раскрыл тайну своего пророчества.

– Я, когда вошёл, сначала немного растерялся, не ожидал увидеть такую древнюю старуху. Ей же всего шестьдесят семь лет, а выглядит на все сто двадцать. Да еще эти запавшие глазницы… Я стою, а она, как вдруг закричит! Да, голос такой низкий мужской, – Говори по-бързо, не дърпай гума! Я даже на болгарском этот крик запомнил. Хорошо ей командовать, – не тяни резину!

Про себя мне было не очень интересно, я пожил хорошо. Заранее я планировал проверить то, что ты мне рассказывал, а как до дела дошло, так всё из головы вылетело. Я про детей спросил. Наверное, это действительно для меня важнее всего.

– Про дочку сказала, чтобы та сердце берегла. Что всё у неё будет хорошо. А вот с сыном… я и без перевода понял, что грозит моему Костику в 1984 году что-то страшное. Он говорил, что Ту-22 склонен к авариям, но уходить из полка не хочет. Как думаешь, Борис, может быть всё-таки что-то можно сделать?

– Николай Иванович, я думаю, что Ванга не о простой аварии говорила. Может его собьют афганские партизаны, а может самолёт попадёт в аварию.

– Сбить Ту-22 партизаны не смогут, слишком высоко ТУшки летают, а вот дефекты конструкции это у них беда. Недаром их в войсках «людоедами» зовут. Надо будет ему сказать, чтобы писал рапорт о переводе… Впрочем, это бесполезно, не будет он ничего писать.

– Лучше что-нибудь придумать, чтобы наши в Афган не совались. Я вот уже сегодня камешек в этот огород забросил. Живков, один из тех, кто сильно заинтересован в сохранении СССР. И с Вангой он дружит. Тем более перед глазами опыт спасения на пожаре. Он, Хонеккер, Фидель, а главное Чаушеску вот те люди, кто может нам помочь.

– Ладно, уговорил, будем надеяться. Спокойной ночи, Касандр. – Полковник невесело усмехнулся.

ГЛАВА 12. ПАЛАТОЧНЫЙ ГОРОД ГРЕХА

Болгарская Ривьера. Борис, Лена, Цветка и Димитр.

Ночной поезд прибыл в Бургас ранним утром. Накануне в Софии мы обзавелись лёгкими расклешёнными полотняными брюками фирмы «Рила». По жаре в них бегать гораздо удобнее, чем в джинсах. По случаю зноя, вещей у нас немного и все они уместились в рюкзак[178] типа абалаковского, который Тодор нашёл в чулане. Большую часть объёма рюкзака занимает чешская четырёхместная палатка «Skaut». Несмотря на то, что она из нейлона и довольно лёгкая, всё равно места в рюкзаке занимает изрядно. Дополнительным плюсом палатки является наличие в ней двух отдельных «комнат». В этом большая польза для нас потому, что наша компания увеличилась на одного человека. Это приятель Цветки – Димитр, или просто Димко. Он мастер спорта по гимнастике. Как всякий гимнаст, широк в плечах и мускулист. Кроме того за лето Димко успел красиво загореть, что в сочетании с голубыми глазами делает его неотразимым для девушек. Единственный недостаток – свёрнутый на сторону нос, последствие спортивной травмы. Правда, образ мачо от этого только выигрывает. Юноша сразу обретает брутальность. У моей Леночки отпала челюсть, когда она увидела этого кучерявого полубога.

До автобуса в сторону Варны ещё три часа, поэтому мы оставляем вещи на вокзале, а сами отправляемся знакомиться с окрестностями вокзала. Благо он стоит в пяти минутах ходьбы от пляжа, и в паре кварталов а центр. Времени нам хватает как раз, чтобы искупаться, немного побродить по городу и хлебнуть по чашечке крепчайшего кофе.

Сегодня задача наша, как в песне поётся, простая… Найти кемпинг почище, да чтобы к морю поближе. Городок какой-нибудь, чтобы концерты-дискотеки, танцы-шманцы, пляжи-вернисажи имелись. Цветка и Димка ратуют за Слынчев Бряг, а я, вспоминая опять своё путешествие по Болгарии, агитирую за Обзор, там много интересных исторических мест и отличный песчаный пляж. К тому же совсем рядом всего в паре километров к югу есть местечко под названием Иракли, которое облюбовали нудисты. Минус только в том, что кемпинг расположен с северной стороны городка, то есть до Иракли топать целый час, или ловить попутку.

– Обзор, это жуткая деревня! – морщится Цветка. – Там нет ни дансингов, ни ресторанов нормальных. Скукота! Лучше на Златы Пяски. Там такая отвязная дискотека «Златна ябълка», всю ночь можно скакать. Тем более, что туда часто знаменитости приезжают.

Не без труда, но мне удаётся уговорить компанию сначала остановиться в Обзоре.

Когда мы часам к десяти на душном рейсовом автобусе добрались до Обзора, девочки тихо меня ненавидели. А, когда по жаре мы ещё полчаса пёрли до кемпинга, они ненавидели меня уже совсем не тихо.

– Борька, ты зачем нас тащишь в такую дыру? – возмущалась по русски Ленка.

– Той иска смъртта ни. – шипела Цветка. И только Димитр был стоек и с честью переносил тяготы пути.

На берегу мы даже не стали ставить палатку, только бросили рюкзаки и быстрее кинулись в море. Вот на счёт бирюзовости и прозрачности не очень. Мелкий ракушечный песок курортники уже взбаламутили, и море приобрело устойчивый мутноватый оттенок, который романтик назвал бы агатовым, а реалист просто бурым.

Место досталось около въезда. Ведь сейчас разгар сезона. Вся Восточная Европа съехалась на Болгарскую Ривьеру. Молодёжь из ГДР, Польши, Венгрии и Чехословакии заполняет все доступные уголки Черноморского побережья. Им, к нашей зависти, не нужно затрачивать усилия, чтобы путешествовать по соцлагерю. Купил билет и поехал. Но к чёрту пустые сожаления! Мы тоже сегодня можем отрываться на полную катушку.

К полудню наша палатка уже украшает ярким оранжево-жёлтым куполом скромный пейзаж молодёжного кемпинга. Девочки навели порядок. Сменили купальники. Можно снова на море.

Со стороны длинного песчаного пляжа доносятся звонкие удары по мячу и выкрики игроков. Димко даже начал подпрыгивать на ходу, так ему хочется присоединиться к игрокам. Очень заводной мальчик.

– Ребята, вы как на счёт волейбола? Играть пойдём? – обращается он к нашей компании.

– Не, я ростом не вышел, поэтому лучше на тебя со стороны полюбуюсь, – отвечаю я и бегу в море.

– Лен, беги ко мне! Догоняй, я до буйков. – Кричу я подружке, и та с весёлым визгом влетает следом за мной. Я подхватываю её на руки и пытаюсь покружиться прямо в воде. Потом кролем устремляюсь в сторону. Лена плавает не очень хорошо, поэтому, немного поплескавшись, выбирается на песок и устраивается на нашем одеяле.

Цветка и Димко присоединяются к игрокам. Оба классно играют, у обоих прекрасные спортивные данные, так что команда, куда они пристроились, оказалась в явном преимуществе.

Я выбираюсь из воды и плюхаюсь на живот рядом с подружкой. Прямо у меня перед глазами её гладкое бедро покрытое светлым пушком. Так приятно провести пальцем… Веду медленно по коже до самой кромки чёрных трусиков купальника. Ленка во все глаза смотрит за игрой и делает вид, что не замечает моих поползновений. В основном её внимание приковано к Димко. Ещё бы! Верные и отточеные движения, пружинистые прыжки, точные пасы. Леночка так увлеклась, что когда я наклонился к её ушку, она резко вздрогнула от неожиданности.

– Нравится мальчик? – шепнул я, медленно проводя, успевшей высохнуть, горячей ладонью вдоль позвоночника от шеи до поясницы.

– Скажешь тоже! – Делано возмущается моя подружка, пряча за резкостью смущение. – Ну, красавчик, это да, не поспоришь. Но судя по разговору, самовлюблённый тупица.

– Зачем вы девочки красивых любите, непостоянная у них морковь… – напеваю я ей популярную песенку. – Сама то, наверное, страсть как хочешь с ним переспать? Признайся, только честно. Ничего тебе за это не сделаю.

– Врать не буду, попробовать как он в постели, я б не отказалась. Может он лучше тебя окажется? Я же кроме тебя ни с кем ещё не пробовала, даже обидно. Слушай, Борь, а давай мы с тобой попробуем наших друзей раскрутить на более интересные комбинации, чем один плюс один. Тебе же тоже Цветка приглянулась. Я же вижу. – Леночка лукаво наклоняет головку к плечику.

– Ох, ты какая глазастая! – смеюсь я в ответ. – Вот это девочка даёт! Всего то 18 лет, а какая свобода взглядов на отношения полов. Ничего же в её норове такого не предвещало. Неужели это на неё так пророчество Ванги подействовало? Или просто природная склонность к распутству обнаружилась, бог весть… Я конечно же её поддержал. Курорт на то и существует, чтобы на нём курортные романы крутить.

Мы задумали хитрый план…

…

Накупавшись, насладившись волейболом и волейболистами, слегка угорев на солнце, в восьмом часу вечера мы отправились домой.

Решено отметить первый день морского отдыха небольшим праздником. Для праздника надо закупить вина и продуктов. Я, как главный знаток местного сервиса, собрался в город. С собой позвал Цветку как помощницу в общении с туземцами. В этом состояла первая часть нашего с плана.

Тени от разлапистых каштанов стали заметно длиннее, медуза солнца подобрало свои жгучие щупальца, когда мы вдвоём с Цветкой топаем вдоль кромки моря к нашему кемпингу.

– Боря, а вы с Леной давно знакомы? – Цветка решила, что мы уже достаточно сблизились, и можно задавать скользкие вопросы.

– Знакомы мы давно, но вместе по-настоящему только с этой зимы, – мне врать не зачем. – А вы с Димой? Какой он у тебя красавчик, даже завидно.

– Хи-хи-хи, – звонко смеётся девушка, – это ты кому сейчас завидуешь, ему или мне? Познакомилась я с ним совсем недавно, когда встретились в самолёте по дороге из Москвы. Он два года там учится в институте физкультуры. Ты прав, парень он фактурный. Сразу за мной ухаживать начал, даже ещё не знал, что мой папа – дипломат.

– Я бы тоже на его месте так поступил, – я пытаюсь польстить. – Мимо такой красавицы трудно пройти и не заметить.

– Спасибо за комплимент, – смеётся Цветка. – Леночка тоже очень хороша. Только по-моему, она как-то слишком пристально на Димку сегодня смотрела. Ты не заметил?

– Был бы я девчонкой, то тоже бы глаз не сводил. Тебе бы завидовал, а так приходится Димке. Мне б такие внешние данные, все девки мои бы были. – Я рукой обвожу в воздухе её фигурку. – У тебя, наверное, постоянно на эту тему голова болит?

Цветка, не вдаваясь в подробности, весело хохочет в ответ.

Кроме брынзы и овощей мы затарились домашним вином. Бабка, которая его продавала, позволила нам надегустироваться до хорошей кондиции. Наверное, поэтому мы и купили у неё целых три литра. Цветку, которая весь день прыгала с мячиком по песку, закачало уже после первого стаканчика. Я же чувствовал только прилив воодушевления и склонность к озорству.

Нам с ней стало ужасно весело. Мы идём и ржём как кони даже над бородатыми габровскими анекдотами. Заодно то и дело толкаясь и пихаясь. Незаметно толкания переходят в объятия и даже лёгкие поцелуи. Так сплетничая, обжимаясь и весело хохоча, мы добираемся до лагеря.

Солнце только-только приблизилось к горизонту. Народ в лагере кучкуется где-то в местных кафе и танцплощадках, а наша палатка просто сотрясается в характерном ритме.

– Борь, а ты по ходу прав, Лена и Димка времени зря не теряют. Гляди, как палатка шатается. До чего же смешно! – Цветка пьяно хихикает, – а в палатке кто-то стонет. Давай присоединимся, чего это они нас не дожидаясь праздновать начали?

– Хочешь увидеть как они празднуют? Тогда первая лезь в палатку. – Я легонько подталкиваю девушку в сторону входа.

Дальше события развиваются строго по нашему с Ленкой плану. Я скидываю одежду и забираюсь в палатку в след за Цветкой. В темноте ощущается только барахтанье тел. Постепенно они начинают двигаться в унисон. Главное для меня – в темноте не перепутать девочек с мальчиком. Зато остальным это так понравилось, что они готовы любить друг дружку до утра.

– Лен, принеси, пожалуйста, винца, там, в предбаннике мы оставили. Сейчас оно пойдёт в самый раз.

– Мог бы и сам, – ворчит подружка, но всё же сползает с меня. – Ничего себе, бутылочка! Да, тут литра два ещё осталось! – Она припадает губами прямо к горлышку. – Уффф! Похолоднее бы… Предлагаю, сейчас выпить по стаканчику и на танцы. Слышите, музыка играет, кажется «Хоп, хей, хоп»[179]. Я объявление видела, что танцуване днес с девяти. Сколько сейчас? Уже одиннадцать? Мы тут о времени совсем забыли. Как же хорошо! – она сладко потягивается.

– Точно! Я тоже хочу на танцы! – кричит Цветка. В ней вдруг обнаружилось море энергии. – Димко, Борька! Поднимайтесь, одевайтесь! Пойдёмте быстрее. Девочки хотят танцевать!

– Нет, девочки и мальчики, так дело не пойдёт. – Я стараюсь не терять бдительность, – Предлагаю сначала в море, а уже потом на танцы.

– Какой ты всё-таки скучный, – ворчит Леночка, натягивая трусики от купальника. – Хотя ты прав, но… ладно бежим быстрее, а потом на танцы.

Фредди Меркюри выдаёт бессмертный речитатив под прихлопывание и притопывание молодёжи. Большинство парней и девчонок заворожены жёстким ритмом и хором подпевают слова песни, хотя знают их с пятого на десятое. Песенка не очень новая, но любима во всём мире. И под неё так клёво прихлопывать и притопывать.

Квинов сменяют Иглсы со сладкой до приторности «Hotel California». Семиминутный медляк заставляет всех разбиться по парам и кружась на тесном поле дансинга.

Наши девочки совсем потеряли всякий стыд и откровенно кокетничают со всеми парнями подряд. Я отлавливаю за талию Леночку:

– Лен, ты чего это попкой так активно крутишь? Нам же сейчас отбиваться придётся от толпы возбуждённых юнцов.

– А вот не надо было нас так жа-а-арить, да ещё и вином спа-а-аивать, – чуть заплетающимся языком заявляет подружка. – Может ты меня так завёл, что ещё хочется. Ты ж уже всё, выдох… Внезапно речь её обрывается, и она засыпает прямо у меня на груди.

Проснулись мы от солнца, так нагревшего наше синтетическое жилище, что дышать невозможно. При всей нарядности, наша палатка, по вентиляции проигрывала перкалевой[180] «памирке». Я лежу со стороны внутреннего полога. Выпитое вчера вино оказало своё подлое действие. Голова трещит. Скорее выползти из палатки и бежать в море. Стоит мне откинуть полог, как я сталкиваюсь с Цветкой. Девушка ойкает от неожиданности и старается прикрыть рукой грудь. Похоже, она забыла о вечерних приключениях.

– Доброе утро! – Приветствую я её, – как тебе после вчерашнего?

– Добро, добро, – смущённо отвечает мне Цветка и скрывается на своей половине. – Голова болит! Я вчера вина многовато выпила.

Через секунду она уже в майке и шортиках, с любопытством интересуется, – а что вчера? Я только помню как мы с тобой в город ходили, там вина купили и напились как лорды. Хохотали как глупацы, то есть как дураки…

– Это пускай тебе Димко расскажет, если сочтёт нужным, – ехидно отвечаю я. – Одно могу сказать совершенно точно, мы отомстили им в полной мере.

– Кому? За что отомстили?

– А ты как думаешь? Хватит болтать, бежим купаться. Знаешь сколько уже времени?

– Мне как-то всё равно, я ещё поспать хотела. Да и зачем на отдыхе на часы смотреть? Впрочем, идея искупаться мне нравится, только я купальник надену.

Время действительно уже много. Утро постепенно переходит в жаркий приморский денёк. Я набрал топляка и развёл огонь в мангале. Зажарю сейчас деревенских колбасок, да со свежими болгарскими овощами, да с брынзой…

Внезапно включился громкоговоритель кемпинга:

– Цветана Иванова, Борис Рогов, Димитр Вежинов! Разходете се, моля, към палатката на администрацията, ви очакват[181] – хрипло разносится по всему побережью.

– Нас зачем-то вызывают, – обращается ко мне Цветка, – интересно, как они догадались, что мы именно здесь сегодня.

– Не удивлюсь, если окажется, что сейчас по всем кемпингам такое объявление зачитывают.

– Наверное, потому что как нас ещё найти? Но если это и в самом деле так, то что-то случилось. Борь, сходи, спроси, чего им от нас надо. Мы же только начали отдыхать.

– Давай лучше сначала позавтракаем, а то ещё повезут куда-нибудь, допросы учинят… Не просто же так они нас разыскивают.

Плотный завтрак, чай из собранного в окрестностях чабреца и таблетка аспирина сняли симптомы отравления. Через час, мы всё-таки дошли до будки администрации.

– Добре утро! – Я беру на себя роль старшего, – нас тут по радио приглашали.

– Вы Борис Рогов? Если да, то скажите, в каком месте вас искать и пока можете там сидеть. Я позвоню товарищу из органов, который вас разыскивал, а как он приедет, так сразу к вам его отправлю.

– Это они меня на самом деле разыскивают, вас они объявляли просто потому, что вы со мной и через вас можно меня найти.

– А ты не сильно много о себе понимаешь? – с сарказмом в голосе спрашивает Димитр, – с чего бы наша державна сигурност[182] вдруг тобой заинтересовалась?

– Есть с чего. Я когда с Вангой встречался, кое-что ей рассказал. А бабка ваша тесно работает с этой самой вашей ДС. И дружбу она водит и с самим Живковым, и с дочкой его. Рассказала, значит, Ванга о моих словах, и заинтересовали они кого следует. Так, что я один пойду. Скорее всего, они заставят меня поехать с ними. Вы уж тут Леночку не обижайте, любите её, опекайте…

– Ты чего это, Борис, как навсегда прощаешься? Ты же ничего плохого не сделал. – Цветка озадаченно смотрит в мою сторону, пытаясь понять, насколько серьёзно я говорю.

– Видишь ли, я могу показаться носителем важной информации, а КГБ, оно, что у нас, что у вас из одной шинели Феликса Эдмундовича выросло. Запрут в каземат и будут беседу беседовать.

– Тогда так договоримся. Мы, если будем отсюда уезжать, оставим тебе письмо на рецепции, где и напишем, как нас найти.

Часа через полтора к нам подошёл невысокий подтянутый мужчина в усах и белой бейсболке с ярко-красной надписью «Кока-Кола». Из выреза его футболки рвалась наружу густая поросль. Руки тоже покрыты шерстью до самых локтей.

– Поздрав[183]! – Вежливо приветствует мужик нашу маленькую компанию. – Рогов Борис? Я Стоян Боянов. Жаль, что приходится прервать ваш отдых, но моё начальство поручило мне вас доставить.

Мужик сразу выделил меня из нашей компании. Наверное, ему дали мой словесный портрет. Кабысдоха, типа меня, с атлетом Димитром точно не спутаешь.

– Видите? Всё как я и говорил. Не поминайте лихом! Леночка, передай родителям привет, если вернешься раньше меня. Может быть, меня наградят… посмертно… Это шутка!

ГЛАВА 13. НЕ ЛЕТИТ ПЕПЕЛА́Ц ПО КОЧКАМ

14 августа. Болгарская Ривьера. Вилла «Перла». Борис Рогов.

В горячей, как духовка, «Лянча-Гамме» мы мчимся по Черноморскому шоссе. Чем ближе к зениту подбирается солнце, тем сильнее салон машины напоминает печку. Почему итальянцы до сих пор не оборудуют свои авто кондиционерами? Американские фирмы уже лет десять этим занимаются, а Европа так и продолжает «наслаждаться» душными салонами. Позор! Вместе со мной заживо запекаются и два моих попутчика: капитан Стоян и водитель. Радует одно, – расстояния в Болгарии небольшие. Миновав Бургас, я понял, что мы направляемся в приморскую резиденцию Живкова. Называется – «Перла» и как раз в этом году построена. Миновав дубовый заповедный лес, мы оказываемся перед забором с колючей проволокой по верху. Рядом с воротами, украшенными болгарскими львами, большие фанерные щиты с красными надписями на русском, английском и болгарском языках: «Проход и проезд строго воспрещён». Коммунистические диктаторы везде боятся простого народа. Везде отгораживаются от него колючей проволокой и бетонными заборами.

По всему, похоже, что генсек принял близко к сердцу сообщение Ванги про нашу с ней беседу и решил, познакомиться со мной лично. Я решил, – буду придерживаться версии вещих снов. Но только о тех событиях, что будут упомянуты в прессе. С одной стороны, объяснение крайне примитивное, но чего-то более складного придумать не получается. Всё равно, это лучше рассказов о межвременных перемещениях. Если будут бить, то скажу, что от физического воздействия информация может перестать приходить совсем. Поставлю перед выбором, будут иметь сведения, что я им дам, или не будут иметь вообще.

Створки ворот гостеприимно распахиваются. Ещё пара минут пути по лесной дороге, и мы подъезжаем к трёхэтажному белому зданию, стоящему практически на пляже, но в тени кипарисов. Новая резиденция главы БКП, не поражает архитектурой. Для главы государства даже скромно. «Перлу» сдали в апреле, поэтому она выглядит как на картинке: белая, модернистская постройка в стиле минимализма.

Отдуваясь и утирая пот, мокрые как мыши, мы с облегчением вываливаемся из машины. Коктейль из йодистого запаха моря и можжевелового хвойника, после духоты салона, слегка пьянит. Мокрая от пота одежда моментально высыхает на тёплом морском ветерке.

– Извините, Борис, что заставил вас ждать, – раздаётся с высокого крыльца уверенный баритон. – Поднимайтесь, проходите в тень, сейчас сварится кофе, и мы поговорим. Вы голодны?

Пожилой мужчина среднего роста в светло-коричневых брюках и белой рубашке с коротким рукавом жестом приглашает меня к главному входу. Это Тодор Живков собственной персоной, я узнаю его по характерному длинному носу-клюву.

Миновав прихожую с хрустальными люстрами и помпезную гостиную, мы выходим с противоположной стороны здания. В густой тени азалий примостился столик с плетёными креслами вокруг.

– Милости прошу, – Живков жестом предлагаем мне сесть. – Значит, это вы спасли наших граждан? – обращается он ко мне.

– Да, было такое. Сам я их спасти не мог, я в Сибири живу. Но с моей подачи ветераны-лётчики сделали, что смогли. Жаль, что не получилось спасти всех сгоревших в «России».

– Да-да, очень жаль! Столько людей погибло… Я Леониду Ильичу звонил. Он мне знаете, как ответил? – «Не надо лезть со всякой ерундой». – Дал, что называется, «дружеский совет» товарища по партии.

– Товарищ Живков, его тоже можно понять. Информация слишком невероятна, а её источник не заслуживает ни грамма доверия. Если предпринять какие-то действия, а ничего не произойдёт? Появятся дополнительные расходы, жалобы клиентов, разговоры в мировой прессе.

Мою речь прерывает появление симпатичной девочки в черной униформе с белым передничком. В руках у неё всё, что необходимо для кофе. Она аккуратно наполняет чашечки. На столе появляются вазочки с пахлавой, лукумом, ещё какими-то неизвестными мне болгарскими сладостями. Пока вся эта благодать расставляется на столике, мы обсуждаем погоду на ближайшие дни. Живков уверяет, что сушь и жара продержатся еще пару недель.

– Вот мы и подошли к главному вопросу. – Голос товарища Живкова приобретает характерную начальственную твёрдость. – Борис, что ты можешь сказать о природе твоих способностей. Наша баба Ванга, старая полуграмотная крестьянка… Ты же человек эпохи НТР, окончил советскую школу, учишься в советском ВУЗе. У тебя есть какие-нибудь соображения о природе этого феномена?

– Товарищ Живков, я не могу ничего сказать по этому поводу, слишком бессистемно приходят ко мне эти «особенные» сны. Содержание их хаотично. Единственное что связывает эти сведения, это то, что в снах они приходят через СМИ, то есть все они как бы напечатаны. Такие сны отличаются от обычных чёткостью и конкретностью. Я в них читаю или книгу, или газету, или архивный документ. Как это происходит, я не знаю.

– Подожди, дорогой! Есть и у нас современная наука! В Болгарской Академии наук работает Георгий Лозанов. Мы в Софии для него создали НИИ суггестологии. Там этот самый Лозанов, как раз исследует такие феномены. Он и с бабой Вангой работает. Думаю, что и с тобой с удовольствием…

– Нет, ничего такого я не слышал. Может быть, у нас такие исследования проходят как ненаучные, а может наоборот, засекречены по причине их важности для военных целей. У нас же всё засекречено, и, наверное, это правильно, – я стараюсь говорить, нигде не нарушая принятых в СССР правил.

– Надо тебя с ним познакомить. Давай, тебя сегодня вечером отправим в Софию. Там Лозанов тебя препарирует, мозг твой достанет и под микроскопом исследует. Чем чёрт не шутит, может, сделает сенсационное открытие. Согласен пожертвовать мозгом для науки?

– Вы знаете, товарищ Живков, мне такое предложение не очень нравится. Ходить без мозга, – перспектива не из весёлых. К тому же у меня с первого октября занятия в институте начинаются. А без мозга учиться трудно. Мне бы не хотелось бросать институт, ради работы подопытным кроликом. Каникулы тоже прерывать не хочется. Я здесь с девушкой, которую люблю, и которая меня любит, у нас так классно проходит время в вашей чудесной гостеприимной стране. Вы же наверняка догадываетесь, что Болгария очень хорошая страна.

Живков рассмеялся, давая знать, что шутку оценил.

– Давай сделаем так. Ты поедешь вечером к Лозанову. Завтра он с тобой проведёт пару-тройку экспериментов. Пока результаты будут обрабатываться, ты можешь дальше любовь крутить.

Если Лозанову удастся что-то нащупать, то я лично буду добиваться твоего переезда в Болгарию. Вместе с твоей девушкой. Только надо официально брак заключить. Учиться тут будешь. Я думаю, что… – неожиданно Живков прервал спич и, привстав из-за стола, произнёс:

– Мила, иди сюда, сегодня у нас в гостях тот самый уникум, про которого нам баба Ванга рассказывала. – С этими словами он склонился ко мне, – Борис, познакомьтесь, это Мила, моя единственная и любимая дочь. Мила – это Борис Рогов, из Новосибирска. Это благодаря его «пророчеству», удалось избежать гибели нашему Иванову.

– Татусь, я помню эту историю, – слышу я у себя за спиной женский низкий голос. К нам подходит высокая стройная брюнетка в тёмных очках, в голубом парео и темно-синем бикини.

– Так значит, это вы молодой человек попросили бабу Вангу передать то страшное сообщение? – обращается она уже ко мне.

– Да, я знаю, что вы дружите с целительницей. Помогаете ей, прислушиваетесь к её пророчествам. Я не знаю статистики об удачных случаях излечения с её помощью, но что они имели место – это факт. Вот с политикой и разными мировыми событиями у неё не очень получается.

– Как вы можете такое говорить! – возмущается Людмила. – Её узкое, с тонкими чертами лицо можно было бы назвать привлекательным, если бы не длинный нос, практически один в один повторяющий папин. – А как же поражения Германии? Смерть Сталина?

– Здесь всё очень просто, технология известна ещё со времён Дельфийского оракула. Прорицатель говорит так расплывчато, что слова его можно при необходимости трактовать как заблагорассудится. Легко внушаемые люди охотно верят, остальным – без разницы.

В отличие от Ванги, я вижу сны с информацией о конкретных событиях. Даже конкретное время, с конкретными персонами. Например, следующий год вы, товарищ министр, объявите годом Леонардо да Винчи. А 15 августа на следующий год начнётся в Софии "Международная детская ассамблея "Знамя Мира". Я не знаю, что там будет, но дату открытия я видел совершенно точно.

– Вот тут вы, Борис, попались! – вдруг усмехается Людмила, – я, как организатор этих мероприятий могу перенести на неделю эти события, могу дать им другое название, или вообще отменить, и полетят ваши прогнозы в тартарары, так, кажется, в России говорят.

– Это, точно! – смеюсь я вместе с ней, – хозяин – барин, захотел и перенёс, или переименовал. Ладно. Я тут уже что-то рассказывал на тему этого года, поэтому сейчас вам пару событий назову, которые вы никак изменить не сможете.

Я делаю вид, что глубоко задумываюсь, как бы погружаюсь в воспоминания, даже прикрываю глаза. – Вот! Сегодня у нас какое число? 16 августа? Правильно. Завтра в Кабуле по приказу Тараки будет арестован министр обороны Абдул Кадыр. Был у меня зимой такой странный сон. Подождите всего один день, и убедитесь в точности моего прогноза…

– Борис, а почему новость именно из Афганистана? Это же какие-то задворки цивилизации.

– Милая Мила, я и сам этого не знаю, просто про эту страну мне идёт много информации. Раз в неделю это минимум, я вижу сны именно про Афганистан.

– Милко, – к разговору подключается Живков старший, – я предложил Борису какое-то время пожить в Болгарии, чтобы исследовать с помощью доктора Лозанова этот его феномен…

– Мне, идея понравилась, – подхватываю я его слова. – Но мне всё-таки хотелось бы завершить дела на родине.

– Наверное, ты прав! Это моя южная горячая кровь играет. Всё хочется быстрее… Нет в нас, в болгарах, нордической выдержки.

– Тату, неделя, или две, или даже пара месяцев ничего не решат. – Неожиданно меня поддерживает Людмила Живкова. – Доктору Лозанову надо будет подготовиться к исследованиям, собрать коллектив, продумать и написать программу экспериментов. Согласовать её с кем-то из руководства. Добиться выделения финансов.

Живков кивает, – на оргвопросы уйдёт никак не меньше месяца. Меняем программу! Давай, ты сегодня здесь в Перле переночуешь, а с утра капитан Боянов в Обзор тебя отвезёт. Догуляешь каникулы, вернёшься домой, все дела закончишь, а мы пока официальное приглашение подготовим. От БКП, через Леонида Ильича. Я думаю, он не откажет. Хотя тут могут заинтересоваться парни Андропова. Какую причину придумать, чтобы нам тебя захотеть?

– Лучше всего сделать так, чтобы это КГБ само меня отправило с какой-то миссией в Болгарию. – Я усмехаюсь, – но это фантастика даже не научная. Придумайте что-нибудь.

– Не знаю, не знаю… может и не такая уж и фантастика. – Бормочет Живков себе под нос. – Ты в институте какую-нибудь общественную работу ведёшь?

– Комсорг группы и в комитете комсомола факультета за сектор агитации отвечаю.

– Вот и прекрасно! Приедешь в порядке обмена. А сегодня ты составишь компанию одному старому и больному главе государства и его красавице принцессе.

Мы беседуем ещё целый час, придумывая, как нам побороть спецслужбы. Естественно, что я не упускаю случая поплавать в море. Всё-таки сидеть в ста метрах от кромки прибоя и не нырнуть – выше моих сил. Водичка в море прогрелась до +28 градусов. Людмила иногда составляет мне компанию. На удивление, она неплохо плавает.

Я едва успеваю за худенькой женщиной. Это напомнило мне о существовавшей в эзотерических кругах версии её гибели. Любители Рерихов, Блаватской и прочей мистики почему-то не нравилась официальная версия смерти от инсульта. Этой компании всегда мерещились происки инопланетян.

В общем, я решаю рассказать Людмиле о других событиях, о которых Ванге не рассказывал:

– Людмила, можно к вам так обращаться? Как-то слова «товарищ министр» на пляже не очень уместны.

– Конечно, можно! – игриво восклицает член политбюро БКП. – Можно даже просто Мила, особенно на пляже.

– Мила, вы мне искренне симпатичны, поэтому хочется вас предостеречь. Ванга уже рассказывала о моём предсказании относительно вашей внезапной гибели?

– Нет, ничего такого она не говорила. Только сказала, что Союз распадётся, что папу арестуют, кажется, Чаушеску расстреляют. Честно говоря, мне бы не очень хотелось знать дату смерти… Может не надо?

– Мила, с этим делом всё не просто. Мне кажется, что это в старости не надо, а в вашем возрасте, с вашими возможностями и вашими грандиозными планами, вероятное событие знать нужно, тем более, если оно произойдёт, то пострадает дело вашей жизни. Очень велика вероятность, что 21 июля 1981 года в бассейне вашей резиденции в Бояне вы внезапно скончаетесь от инсульта. Инсульт – версия официальная. Она не подтверждается другими данными. Поэтому вам, наверное, лучше бы поберечься в 1981 году. Найдите женщину похожую на вас, сочинить какой-нибудь маршрут по Тибету или Гималаям, а сами спрячьтесь в каком-нибудь монастыре инкогнито. Поживите годик. А потом продолжите великое дело – формирование «всесторонне развитого человека».

– Нет! Так делать нельзя! У меня много важных культурных программ, «Знамя мира», детские мероприятия. Как это всё будет без меня? Нет, нет и нет!

– Эти замечательные начинания держатся только на вас, на вашем энтузиазме. Подумайте сами, что лучше, перерыв на год и потом пусть трудное, но всё-таки продолжение, или полное забвение?

Людмила внезапно замолкает. Дальше до беседки мы идём молча. Горячий песок обжигает ступни, но мне неловко после таких высокопарных выступлений, вдруг прыгать по песку.

– Борис, а ты не скажешь, что с моими детьми будет? – вдруг меняет тему мадам Живкова.

– В том же сне про вашу гибель, было что-то и про ваших детей. Вроде бы, Евгения будет успешным модельером, одним из лучших дизайнеров одежды в Европе, а вот Тодор займётся какими-то делишками тёмными, даже будет осуждён за соучастие в изнасиловании. Я преднамеренно сгущаю краски, чтобы действовало сильнее.

– Ох, зачем я вас об этом спросила! – Людмила рефлекторным жестом прикрывает губы. – Лучше этого не знать. Но, может быть, тебя послал Всевышний? Может, это сигнал, чтобы я больше заботилась о детях…

– Как там у Николая Рериха: «Нам всем не хватает дисциплины духа и чувства меры». Я буду надеяться, что у вас всё сложится в этот раз хорошо. А вам мой совет – тормозите!

– Борис, ты очень необычный человек, давай я дам тебе мой персональный телефон, чтобы ты мог сразу сообщать содержание твоих снов. Если меня не будет, говори на автоответчик. Я тебя найду. Только говори, как-нибудь иносказательно, наши телефоны прослушиваются. – С этими словами она скрывается в глубине виллы, но вскоре возвращается с визиткой. – Смотри не потеряй! А мне пора возвращаться в Софию.

В общем, на этом моя «встреча в верхах» завершилась. После кофе с мелбой[184] Живков показал мне новую резиденцию. Я, чтобы поддержать расположение «царя Тодора», нахваливаю его вкус и щедрость.

Мирно беседуя об интерьерах, архитектуре, строительстве, мы обходим всё здание. Наконец на третьем этаже товарищ Живков открывает передо мной дверь комнаты, оборудованной по типу гостиничного номера. Двуспальная кровать, телевизор, мини-бар, что ещё нужно чтобы провести ночь?

– Борис, можете смотреть телевизор, гулять по окрестностям, купаться в море, читать книги в библиотеке, там есть свежая пресса. Из Москвы нам доставляют «Правду» и «Известия». Только за пределы виллы я тебя прошу не выходить.

Остаток дня прошел в праздности. Вечером Живков поехал проводить дочь в Софию, поэтому ужинал я в компании охранников и персонала резиденции. При чужом человеке парни и девушки вели себя крайне сдержанно. Рассказывая друг другу о том, как им повезло работать рядом с таким великим человеком.

Чем-то это мне напомнило пока не снятый фильм «Кин-дза-дза». В конце концов, мне наскучило это проявление верноподданнических чувств, и я ушёл к морю. Море было прекрасно. Наверное, оно помогло мне поймать очередную идею, что можно будет сообщить товарищу генеральному секретарю завтра. На этот раз никакой политики, только история с археологией. Я пока не представляю, как это может отразиться на будущем, но как-то отразится, поскольку история – прежде всего политика, и только потом всё остальное.

Утром, после морских процедур, которые улучшают и без того прекрасное настроение, я пью утренний кофе с товарищем Живковым.

– Товарищ Живков, я не знаю, что повлияло, может здесь у вас место какое-то особенное, или «солнце, воздух и вода», но сегодня мне снился раз такой сон, специфический.

В газете «Комсомольская правда» за 15 апреля 2003 года будет напечатана статься об открытии для туристов комплекса Беглик Таш и о его чудесных акустических свойствах. Духовые инструменты как-то там резонируют с древними мегалитами, в результате имеет место оздоравливающий эффект.

– Чакай[185]! Стой! Подожди. Всё-таки русский для меня не родной, – Живков делает рукой останавливающий жест. – Начни сначала и медленно.

– Где-то здесь недалеко от «Перлы» есть мегалитический комплекс, очень древний. – Я стараюсь говорить размеренно. – Его открыл какой-то чех по фамилии Иличек в прошлом веке, но исследований там не проводилось. Археологи получат туда доступ только, когда будет снят режим с заповедника и виллы.

– Борис, а давай сегодня сходим сами и посмотрим этот комплекс. Ты же не торопишься, я надеюсь.

– Как мы его найдём? В газете ни координат, ни карты не было. Найти можно только тем, кто знает, где он находится, или с вертолёта. Только отдельные камни выходят на поверхность и сверху его трудно отличить от естественных скальных выходов.

– Жалко! – Живков с досадой хлопает ладонью по колену. – Но ничего, мы направим наших учёных на правильный путь.

Вдруг лицо главы Болгарии становится серьёзным. – История это, конечно, важно и интересно, но я сейчас вспомнил, что Ванга рассказывала про нашу семью и, кажется, про Чаушеску? Это гораздо актуальнее. Рассказывай. Я готов. Ты на самом деле владеешь странным даром.

– К сожалению, не могу вас порадовать. В 1989 году по странам Восточного блока прокатится волна переворотов, или как их назовут в западой прессе «бархатных» революций. Бархатных, по причине мирного ухода от власти коммунистов. За всем этим «бархатом» будет стоять КГБ, лично Андропов и его последователи. Ваши местные либералы вас арестуют и обвинят в растрате государственных средств. Будут настаивать на расстреле. Ограничатся пятью годами тюрьмы. В тюрьме придётся посидеть и Хонеккеру. Чаушеску расстреляют мятежные офицеры, причем, вместе с женой. Поляки, чехи и венгры более или менее спокойно, без перетряхивания грязного белья уволят своих вождей. Югославия развалится на отдельные воюющие между собой мелкие страны. Социалистическими останутся Китай, КНДР, Вьетнам и Куба. Вот только коммунистическим там будет только риторика. Как-то так.

– Какие ужасы ты рассказываешь! – Пожилой мужчина медленно стягивает с носа тяжёлые роговые очки и начинает тщательно протирать их. Делает это минут пять. – С Югославами всё понятно. Три враждебных религии в одной стране – бочка с порохом. А в Албании как будут идти дела?

– После смерти товарища Ходжи там на несколько лет наступит период смуты. Потом всё более или менее утрясётся и будет ещё одно карликовое государство, зарабатывающее на туризме. Очень бедное, без собственной промышленности, без сырья, без каких-то ещё источников доходов. Больше ничего не попадалось, но если что-то будет, то я могу через Людмилу вам передавать.

– Это хорошо! Значит, она оставила вам телефон? Она очень умная девушка, знает, что мои номера на постоянном контроле. Кстати, какова судьба её и её детей.

– Я рассказал ей то, что видел во сне ещё дома. Боюсь, что Людмила не прислушается к прогнозам. Чувство долга возобладает над самосохранением, и она не убережётся. Я думаю, хорошо бы, если бы вы её прикрыли в 1981 году.

– А что случится, если этого не делать?

– Официально – смерть от инсульта 21 июля 1981 года. Неофициально – происки спецслужб, которые начали её травить малыми дозами, что привело к состоянию похожему на инсульт.

– Какой смысл её убивать? Девочка же вне политики. Самосовершенствование, раннее развитие детей, культура в массы, всё такое…

– Это с точки зрения отца. А с точки зрения старых идиотов из советского политбюро всё это заигрывание с чуждой идеологией, потакание сектантству и всяким идеалистическим течениям, что, по их мнению, может привести в лагерь империалистов.

– О, боже мой! Какая чушь! – вдруг вырывается возглас у главы БКП. – Хотя риторику трудно не узнать. Так ведь и формулировали в далёкие тридцатые годы. Что же ты ей присоветовал?

– Найти похожую женщину-двойника. Организовать экспедицию по стопам Рерихов в Гималаях. Раструбить, что Людмила Живкова едет искать, ну например, Шамбалу. Торжественно при массовом стечении публики проводить экспедицию. Сама же Людмила в это время может пожить инкогнито в каком-нибудь другом месте. В 1982 году в СССР начнутся перестановки, и никому не будет до неё никакого дела, как и до Болгарии вообще.

– Спасибо за заботу о дочке, но давай на этом остановимся. Сейчас я вызову машину и тебя капитан отвезёт туда откуда забрал.

ГЛАВА 14. ВЕСЕЛО И ШУМНО

16 августа. Курорт Обзор. Борис, Лена, Цветка и Димитр.

– О-о-о-о! Борька вернулся! – меня оглушил визг обрадованных девчонок, когда я появился во дворике маленького домика на улице Ивана Вазова. Именно так написано в записке, которую мне отдали в администрации кемпинга. На всё той же голубой «Лянче», раскалённой как мартеновская печь, я доехал до утопающего в густых зарослях винограда, невысокого белого домика под красной черепичной крышей.

Девочки, заметив моё появление, издали боевой визг и кинулись на встречу. Ленка прыгнула мне на шею, обдав ароматом горячего девичьего тела. Миг и её сладкие от арбуза губы сливаются с моими.

– Вы тут на арбузы налегаете? Мне, надеюсь, оставили? А то у этих глав государств только кофе вёдрами пьют.

– Там в саду такая шикарная беседка, тенистая, с цветочками, мы там сидим, жару пережидаем. Про тебя разговариваем. – Ленка чуть отстраняется и заглядывает мне в глаза со значением.

– Интересно, о чём это вы обо мне сплетничаете?

– Ты же понимаешь, что после позапрошлого вечера у нас уже нет секретов. Мы поэтому и в домик решили перебраться. В палатке всё-таки любовью заниматься и тесно, и жёстко. А тут мы сняли целую комнату метров пятнадцать. С большим диваном, паласом на полу, даже ставни на окнах имеются. Знаешь, как мы вчерашний вечер провели? Ни за что не угадаешь. Мы вдвоём с Цветкой против Димки объединились и оттарабанили его по самое не хочу. Сейчас обсуждали как с тобой таким же образом поступить.

– Ну, вы, блин, даёте! – я даже удивился такой скорости развития событий. – Эротические утехи, это прекрасно, но спать тоже надо. Я б сейчас в море бы окунулся, а потом придавил пару часиков. Но с двумя потаскушками сразу я ещё не пробовал.

– Не ворчи, как старый дед, дома выспишься, а здесь будем развлекаться. Пошли уже арбуз лопать! Димка – мастер выбирать. Он вчера такого сладкого полосатика притащил, у нас в Сибири таких не бывает.

– А ещё чего он мастер? – хитро улыбаюсь я, продвигаясь за ней в глубину сада. Леночкино платьице в синюю полоску резко выделяется на фоне садовой зелени. Воздух пропитан тяжёлой и влажной духотой. – Как он в смысле любови?

– Дима, конечно, парень фактуристый. Один его инструмент чего стоит. Тут тебе до него далеко, – подначивает меня подружка. – Вот, что касается мастерства, то тут он тебе не конкурент…

Мощеная брусчаткой тропинка заканчивается у большого стола под виноградной лозой. Крупные матово-чёрные гроздья свисают из зелени разлапистых листьев. На столе разрезанный пополам огромный килограмм на пятнадцать арбуз источает запах свежести. Над лужицами сока, над алым срезом, над корками жужжат пчёлы.

На широкой лавке сидит Димитр с большим ножом в руке. На нём никакой одежды, кроме джинсовых шорт не наблюдается, что позволяет ему демонстрировать атлетическое телосложение.

Мы с ним обмениваемся крепким рукопожатием. Я подхватываю сочный ломоть и усаживаюсь за стол.

– Вина выпьешь? – обращается ко мне Димко. – Мы вчера у наших хозяев бочонок самодельного купили. Выпили только половину. Отличное домашнее винцо Хозяева говорят, что это купаж из мискети, с памидом и маврудом. На жаре пьётся хорошо особенно под жарену шунку[186].

Рубиновая жидкость, легко побулькивая, льётся в большой стеклянный стакан. На поверхности собирается розовая пенка. Я поднимаю вино на уровень глаз и смотрю сквозь него на солнце. Свет преломляется в прозрачной влаге и розовым отблеском ложится мне на руку. Нос улавливает пряный аромат с оттенками вишни и смородины.

– Ну, за ваше здоровье! Как здесь говорят, вино само себя не выпьет! – Я отхлёбываю добрый глоток. Вино и, правда, очень хорошее.

Мои спутники делятся со мной деталями событий последних суток. В свою очередь, я рассказываю им об общении с главой Болгарии, с его дочерью и о впечатлениях от резиденции «Перла».

– У меня для вас, друзья, маленький сюрприз. Товарищ Живков уговорил меня поучаствовать в серии экспериментов в институте суггестологии. Нам с Леной сделают приглашение на год от академии наук. Так что мы сможем продолжить наше приятное общение. Поэтому следующий тост за дружбу, плавно переходящую в любовь!

– Жаль, но продолжить не получится, – вздыхает Цветка. – Мы же в сентябре в Москву уедем.

Мы потихоньку опустошаем кувшин с вином, сидя в тени виноградной лозы. Голова начинает приятно кружиться. Я поднимаюсь и зову с собой Леночку:

– Милая, пойдём на минутку, мне надо тебе кое-что рассказать – говорю я ей на ушко.

– Что за секреты от друзей?! – возмущенно заявляет Димко, но Цветка его тормозит, и мы смываемся. По дороге в комнату я не могу не пропустить момент, чтобы не провести ладошкой по влажному от пота бедру моей девочки. Мы снова целуемся какое-то время. Внезапно Леночка, останавливает меня.

– Ты правда с самим Тодором Живковым разговаривал? И он тебе предложил в Болгарию приехать? Не может такого быть!

Я усилием воли обуздываю плотские желания, беру себя в руки и рассказываю более подробно о предложении Живкова.

– Да, милая, сам Живков так и сказал. Обещал от БКП сделать запрос по наши с тобой души, в виде обмена студентами. Для более простого оформления здесь, мне нужна жена. Выйдешь за меня?

– Ой, здорово-то как! – Леночка даже запрыгала от радости. – Как я мечтаю побыть невестой на свадьбе… – Она снова бросается на меня с жаркими объятьями. При этом я чувствую, как её горячее тело словно вжимается в меня. Мне не остаётся ничего другого, как обхватить руками её упругие ягодицы и сжать их изо всех сил. Ленка даже пискнула.

– Подожди, милая, есть ещё и некоторые проблемы. Ты забыла уже, что сдала экзамены в НГУ? Даже я не знаю, подойдут ли мои знания для местных реалий, тем более, что у нас я, по сути, не учился, а больше занимался общественной деятельностью и организацией студенческих заработков. А тут придётся всё делать по первому разряду, кроме того ещё и работать в институте суггестологии.

Впрочем, есть ещё такой вариант. Взять академ[187] на год. И пожить тут в своё удовольствие. Живков наверняка сможет нам с работой помочь. Вот и будем с тобой и при деньгах, и с новым опытом.

– Как же я сразу не подумала! Мне же придётся на следующий год снова экзамены сдавать. Досадно! Впрочем, ерунда! Сдала же я в этом году. Сдам и в следующем. Зато, представляешь, сколько можно репортажей про здешнюю жизнь написать? Целая книга получится. О! Я даже название придумала. «Волшебник из страны роз». Здесь столько всего интересного. Мы же еще домой поедем?

– Конечно! Болгарские учёные во всём копируют советских коллег, тоже по плану работают. Поэтому пока они план экспериментов сочинят, пока его утвердят, согласуют, пока документы оформят. Потом нам с тобой снова вызов придёт. Я думаю, что не раньше середины октября. А пока у нас ещё целых четыре дня отдыха впереди. Потом подхватим нашего полковника и домой. Как считаешь, успеем мы все дела за месяц переделать?

– Если свадьбу затевать, то вряд ли. Ведь столько дел: тебе костюм, мне платье невестино надо пошить. Какое-то приличное кафе найти. Денег где-то занять. Свадьба удовольствие не дешёвое! Просто в ЗАГСе зарегистрироваться я не хочу, я хочу прынцессой хотя бы три дня побыть. У тебя деньги ещё остались или ты все на это путешествие угрохал?

К этому моменту моё терпение окончательно иссякло.

– Лен, давай мы с тобой об этом подумаем дома. А пока будем веселиться, – я плотно прижимаю ладонью её маленькую грудь, чувствуя, как под тонкой тканью сарафанчика сразу оживает упругая «вишенка».

– Потерпи чуть-чуть, а потом мы тебе такой сюрприз преподнесем… Гарантирую, что закачаешься. Пока пошли к ребятам. Сейчас Цветка Димку сплавит и тогда… короче, сам увидишь.

– О как! Было б здорово! – У меня в голове пронеслись в режиме нон-стоп картинки секса втроём, – я уже в нетерпении.

Всё у девочек получилось прекрасно. Около шести Димка с Цветкой ушли на пляж, как всегда играть в волейбол. Цветка через час вернулась одна. Подошла ко мне и без предисловий запечатлела крепкий и долгий поцелуй на моих губах.

– Мы вчера вечером такой спектакль для Димки сыграли! – Промурлыкала она мне в ухо, и провела по нему язычком. – Он рычал как раненый тигр!

– Даже сильнее, чем той ночью в палатке?

– Ты не поверишь! – Усмехнулось девчонка. – В сто раз сильнее. Поэтому мы с Леночкой подумали, что будет несправедливо, оставить тебя без сладкого. – С этими словами она мягко и плавно провела рукой по моей груди вниз.

– Эй! Вы чего там? – тут же раздался сверху голос Ленки. – Без меня не начинайте. Поднимайтесь быстрее наверх. Всё готово!

Наша сиеста закипела, растянувшись часа на два. Трещал несчастный диванчик, мелькали тени в лучах полуденного солнца, пробивавшихся сквозь жалюзи ставней. Девочки, похоже, натренировались на Димитре, и теперь показывали чудеса акробатики. Такой темп привёл меня в состояние близкое к истощению. Однако это касалось только меня. Девочки, полежав чуть-чуть со мной в обнимку, были готовы к новым подвигам.

– Нет! – Наотрез отказался я. – Сейчас идём на море. Иначе я просто потеряю последние силы, и человечество утратит редкий экземпляр для научных исследований. Где наш красавец-мужчина? Цветка, я имею в виду твоего жениха, между прочим.

– Говорил, что на том же пляже будет, где мы вчера мячик гоняли. – Грациозно прогнувшись, поднявшись на носочки и протянув тонкие длинные руки вверх – промурлыкала Цветана. При этом её груди восхитительно колыхнулись.

Так и летели оставшиеся деньки наших черноморских каникул. Мы купались с утра и до одиннадцати, потом бродили по окрестностям, на обед жарили мясо во дворике на углях, пили вино и занимались постижением таинств искусства любви.

Кроме любви, морских купаний, танцев и волейбола мы не забываем и культурную программу. Музеи, экскурсии, дегустации – впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь. Перед отъездом к нам присоединился наш полковник. Он решил, что будет правильно, если он проведёт пару дней на Чёрном море.

– Борь, а давай мы этого симпатичного старичка тоже соблазним, – хитро проворковала моя Леночка, вон он какой бодрый и крепкий.

– Не вздумайте! Он же потом всё моему папане доложит, это бы и ничего, но папа тут же всё матери выболтает. А вот там уже будет море крови и гора костей, причем, не только моих, но и твоих. С чем, с чем, а со свекровью тебе точно не повезло. – Я разражаюсь возмущённой тирадой. – Поэтому, чтобы всё было тихо, мирно, благопристойно.

ГЛАВА 15. КОВАРНЫЙ ВРАГ НЕ ДРЕМЛЕТ

Нью-Йорк– София. АНБ. Натан Фарб. 27 августа.

К концу лета Натан Фарб совсем забыл неприятный разговор накануне рождества. Он сначала тщательно готовил выставку в Нью-Йорке, потом с головой ушёл в организацию «гастролей» по Восточному побережью. Выставка везде встречала не то чтобы бурный восторг, но одобрение. Произошёл редкий феномен. Совпали мнения двух противоположных лагерей. Хорошо о фотографиях отзывались как рядовые посетители, так и маститые искусствоведы. Первые видели на снимках не каких-то чудищ из непонятной страны, а скорее свих деревенских родственников. С точки зрения официальных критиков, Фарбу удалось показать, как уродует человеческую личность тоталитаризм.

Натан почти счастлив, турне по южным штатам тоже прошло хорошо. Он уже готовился к возвращению в милый его сердцу Сан-Франциско, как вдруг однажды в его квартире раздался тревожный звонок.

– Мистер Фарб?

– Я вас слушаю… Кто это?

– Что дружище, не узнал старину Смита? – в трубке хриплый бас жизнерадостно засмеялся. – Помнишь, в прошлом году мы славно провели время в одном интересом заведении? Ну, конечно, помнишь, такое не забывается. Гы-ы-ы.

– Мне пора собираться? – обреченно произнёс Натан.

– Ты чертовски догадлив, мальчик. Тебе не просто пора собираться. Тебе пора собираться так быстро, как ты только можешь. Через два часа за тобой заедут.

– Но я же договорился с людьми на счёт выставки… Мы же, в конце концов, в свободной стране.

– Так никто же и не против! Просто у свободной страны, как ты правильно заметил, бывают моменты, когда её сын должен ей помочь. Дядя Сэм зовёт тебя! С выставкой устроим так. Ты позвонишь кому-нибудь из друзей… у тебя же есть друзья? Передашь все дела им….

Ещё через сутки рейс из Парижа с известным американским фотографом Натаном Фарбом прибыл в аэропорт «София». Утомлённый длительным перелётом через Атлантику, пересадкой в Париже на болгарский рейс и болтанкой над Альпами Натан с облегчением покинул воздушное судно.

В зале прилёта его встречала пышная брюнетка лет 35 с высоким каштановым шиньоном на голове и едва заметными усиками. На ней зелёный брючный костюмчик в крупный белый горох, а в руках табличка с надписью от руки – «Mr. Farb».

– Добрый вечер, мистер Фарб, – затараторила дама с ужасным балканским акцентом. – Как долетели? У нас здесь сообщали, что ваш самолёт попал в грозу.

– Всё, слава богу, нормально. – Устало ответил Натан, – Только устал. Перелёт через океан – штука утомительная.

– Да, конечно, я понимаю, – засуетилась дама, – пойдёмте в машину. Я вас отвезу на место. Меня, кстати, зовут Тереза. Тереза Николова. – Не умолкая ни на минуту, Тереза тащит Фарба к белой «Волге».

– Вот мы почти и на месте, – продолжает она, коверкая английские слова так, что Фарб с трудом сдерживался, чтобы не морщиться слишком явно. – Полтора часа и будем в нашей резиденции в Благоевграде. – На мгновение Тереза замолчала, аккуратно выруливая с парковки. Затем также ловко и быстро развернула авто к выезду и машина понеслась по тёмным улочкам Софии.

Едва они покинули парковку, как генератор речи, казалось, вмонтированный в голову Терезы, снова заработал.

– Тут такие дела творятся! Такие дела! Просто ужас! – Тараторила Тереза, – представляете, мистер Фарб? Наш человек, что приглядывает за посетителями Ванги… Вы знаете, кто такая наша Ванга?

– Нет, а кто это?

– Как?! Вы не знаете о бабушке Ванге? Обязательно расскажу! Самое интересное не это. Так вот, её приёмный сын, он работает на нас… Он рассказал нам, что две недели тому назад, их посетила странная компания – двое мужчин за пятьдесят в компании с двумя девицами и пареньком лет двадцати. Так вот, после того как этот паренёк встретился с Вангой, та сильно разволновалась, на следующий день даже Живковой позвонила.

– И что же такого поведал этот chlopets? – лениво поинтересовался Натан, который уже понял, что именно из-за этого его и выдернули из Штатов, и забросили в эту европейскую глушь, а не в Сибирь.

– Подробностей наш агент узнать не смог. Он даже с Любкой пытался заигрывать, и телохранителей подпаивать. Бесполезно! Их можно понять, ведь работа при бабе Ванге не тяжёлая, а платят хорошо.

– А теперь, милая Тереза, кто всё-таки такая эта Ванга? – Натан, наконец, дождался паузы, чтобы направить разговор в нужное русло.

– Это наша знаменитая на весь мир целительница и медиум! Вот! К ней едут за лечением. Даже не верится, что вы, мистер Фарб, её не знаете.

– Такие мы, американцы, невежественные люди. Интересуемся только собой и Америкой. Тереза, а можете описать паренька?

– Это, пожалуйста! Рост средний, 165–170 сантиметров… Извините, вы же сантиметры не понимаете. Что-то около 65–67 дюймов. Волосы русые. Коротко пострижен. Носит очки в тонкой металлической оправе, наверное, близорук… Что ещё? Глаза средние, близко посаженные, цвет серый, на подбородке небольшая родинка, рот и губы большие, а уши наоборот – маленькие…

– Похож! В самом деле, очень похож! – Натана охватило странное волнение, какое он иногда испытывал при решении творческих задач. Неужели он встретится снова с этим странным русским? Интересно, что он напророчил болгарской шарлатанке?

Внезапно Натан почувствовал сильный прилив голода. Под ложечкой как-то тягуче засосало, а желудок вдруг сжался, требуя пищи. Стаканчик бурбона тоже бы не помешал.

– Тереза, а мы не могли бы заехать куда-нибудь перекусить? – обратился он к провожатой. – Я умираю от голода!

– Мистер Фарб, ноу проблем, – опять затараторила тётка, – тут на выезде на Витоше есть ресторанчик.

Высокий худощавый мужчина в ковбойском стетсоне напевал песню, совершенно непонятную Натану, хотя он и улавливал отдельные знакомые, похожие на русские слова. Все эти славянские «влюбен», «света», «птиците», оставляли впечатление узнавания, но не позволяли понять смысл песни. Чем-то это напоминало ему блюзы Среднего Запада с их житейской мудростью. Несмотря на непонимание текста, Натан слушал этого молодого певца с удовольствием.

– Давайте, милая Тереза, выпьем за здоровье, – поднял бокал красного вина Натан. Вино на голодный желудок подействовало быстро. Настроение у него после местного блюда, кажется, спутница назвала его яхния, из баранины, баклажанов и томатов заметно улучшилось.

Он даже начал подпевать исполнителю, который начал другую песенку, в которой можно распознать французскую мелодию «Viens, viens» сочиненную пару лет назад Мари Лафоре:

– Дэжд, дэжд, нана-нана-на-на… – подпевал американец, дирижируя вилкой и ножом.

– Вам понравился Бисер Киров? – внезапно напомнила о себе Тереза, – мне – очень нравится, как многим в Болгарии. В Союзе его тоже очень любят.

– Неплохой исполнитель, интересно, музыку он пишет сам? – С лёгкой иронией поинтересовался Натан.

– Конечно же, сам! – С оттенком гордости в голосе заявила Тереза, – и стихи иногда тоже пишет. Говорят, «Дождь» он перевёл с немецкого[189].

– Ну-ну, конечно же, с немецкого, а вы, Тереза, про оркестр Поля Мориа, что-нибудь слышали?

Так незаметно за бокалом вина пролетел час. Тереза начала беспокоиться. Фарб же так доволен, что даже пригласил даму на медленный танец.

– Мистер Фарб, давайте сделаем так. Сейчас мы с вами потанцуем, а сразу после танца всё-таки поедем.

– Но почему? – делано возмутился Натан, – такой славный вечер, отличная кухня, хорошая музыка, красивая женщина. Почему я должен куда-то ехать?

– Мы на службе, мистер Фарб… И нам ещё ехать целый час. Нас ждут.

– Наша слюшба и опасна́я и трудна́я, ла-ла-ла, – напел Натан по-русски. – Ладно, поедем, куда скажете, милая Тереза. Вы так прекрасны, что я не могу противостоять вашим чарам.

Не прошло и часа, как белая «Волга» въехала в Благоевград. Всю дорогу Фабр заигрывал с Терезой, то поглаживая её коленку, то щекоча ушко, а то и пытаясь проникнуть под подол не слишком длинной юбки.

– Мы приехали. Пройдёмте в дом, мистер Фарб. Нас ждут. – Тереза остановила поползновения пьяного американца.

Хмель тут же вылетел из головы, как и романтические надежды. Фарб чертыхнулся про себя и побрёл к двухэтажному особнячку, спрятавшемуся за каменным забором. Скрипнули железные ворота, Натан с усилием толкнул их и оказался в тёмном, заросшем виноградом, мощёном дворике. Внезапно молнией вспыхнул свет на веранде, и в дверях появился полный усатый мужчина в белой рубашке и старых джинсах.

– Тереза! Мистер Натан! Добре дошли! – Радушно приветствовал он прибывших. – Я – Петер Христов. Местный сторож.

Пожав руку Натану, он сердечно обнял Терезу.

– Проходите в дом, нечего нам ночью на улице стоять. Сейчас я вас введу в курс, и можете отдыхать, – он усмехнулся чему-то про себя, покачал головой и жестом пригласил внутрь.

В доме пахло псиной, сеном и ещё чем-то совершенно незнакомым Натану. Позже Тереза сказала, что это запах местного кориандра.

Источник пёсьего аромата вышел на голоса незнакомых людей следом за хозяином. Здоровенный белый с тёмными пятнами каракачан[190] по кличке Тодор.

…

Задача, поставленная руководством перед болгарской резидентурой, с одной стороны проста, с другой же невыполнима. Дело в том, что пока информация о странном русском дошла до Нью-Йорка, пока её проанализировали, пока нашли Натана, пока он доехал, прошло около недели. Куда делся клиент после посещения Ванги, не известно. Вполне возможно, что он вообще покинул страну. Решение поселить Фарба в Благоевграде принято от безысходности. Кто-то решил, что проще будет по сигналу с места, вызвать его на опознание и, пользуясь личным знакомством разыграть случайную встречу. В качестве легенды ему придумали версию поиска сюжетов, связанных с болгарскими богомилами, орфиками и нестинарами. Ничего лучше придумать не успели, но сами темы неожиданно показались Натану занимательными, хотя и далекими от его творчества.

На следующий день Фарб проснулся поздно. Комната располагалась на втором этаже и окнами выходила на южную сторону. Сквозь зелёную полупрозрачную занавесь виноградной листвы пробивалось горячее балканское солнце. Комната уже успела нагреться. Было душно, но ни о каких кондиционерах речи не шло.

По деревянному крашеному полу босыми ступнями Натан подошёл к двери, ведущей на деревянную веранду. На веранде ещё жарче. Он облокотился на перила и с интересом стал наблюдать жизнь дворика.

Какая-то пожилая женщина, несмотря на жару, закутанная в черный платок, несла ведро с чем-то мутным. Белые куры и пёстрые цесарки свободно бродили по двору. Каракачан, услышав скрип досок на веранде, поднял голову и, поприветствовал гостя ленивыми взмахами хвоста. По веранде прошествовала полосатая кошка, окинув гостя взглядом полным презрения.

– Сложи си място, негодник, а това ще ви нестинарам[191], – тишину нарушил резкий женский крик. Натан почти понял его смысл, только слово «нестинарам» было для него загадкой. Ясно, что женщина, обращаясь к непослушному ребенку, грозила ему, что отдаст его кому-то. Слово манило и несло надежду на новые успехи. В обед Натан поинтересовался у хозяина, кто такие эти «нестинары».

– Как бы вам, мистер Фарб, сказать… Это не то колдуны, не то шаманы. У нас, у болгар они больше всего известны тем, что могут плясать босиком на раскалённых углях. Кроме того, они занимаются предсказаниями. Поэтому их не любят ни гражданские, ни церковные власти. Попы вообще считают, что в них бесы вселяются. Поэтому православным запрещено с ними общаться.

Новая идея молнией пронзила мозг фотографа. Это же интереснейшая тема! Раскопать пласт совершенно нового и в буквальном смысле горячего материала, что можно будет издать ещё один альбом. Особенно если подать фотографии так, чтобы ясно читалась негативная роль коммунистического режима, подавляющего всякое проявление этнической самобытности, народного творчества и тысячелетних традиций. Тогда точно спонсоры в очередь встанут и денег отвалят мешок. Всё это приправить пейзажными фотографиями природы, археологией и антинародной политикой диктатора Живкова. Получится бомба!

Внутри у Натана поднималась настоящая волна вдохновения. Ему уже не терпелось вооружиться фотоаппаратом и пройтись по окрестностям, чтобы хотя бы снять напряжение, готовое разорвать его мятущуюся душу. К тому же можно сделать из этого замечательное прикрытие для разведки и поисков этого странного молодого пророка-самоучки.

ГЛАВА 16. СКОВАНЫЕ ОДНОЙ ЦЕПЬЮ

27 августа. Вилла «Перла». Тодор Живков и Добри Джуров.

Тодор Живков в эту ночь не смог заснуть. Вечером в «Перлу» прикатил его старинный приятель и по совместительству министр обороны Добри Джуров. Из всех коллег это единственный человек, которому Тодор мог доверять. Если до разговора он ещё пребывал в благодушии, то чем дольше они беседовали, тем яснее становилось обоим, сколь глубока разверзшаяся перед ними пропасть. Однако, даже просидев всю ночь, придумать что-то стоящее они пока не сумели.

– Добри[192], а помнишь рейд в марте сорок четвёртого? Как мы ловко тогда заняли Копривщице[193]?

– Как не помнить! – Уставший Джуров клюёт носом, но не может дать слабину. – Славное было время! Мы тогда били, кого хотели. Сербов хотели – сербов били, греков хотели – греков били, даже немцев, и тем от нас доставалось.

– Тут, друже, ты загибаешь! – усмехается Тодор. Пока русские немчуру не побили, мы сидели тихо, как мыши под веником. И правильно, между прочим. Представляешь, что бы тут началось, если бы мы на полную катушку драться с немцами стали? Могло ведь вообще болгар не остаться. Сейчас не об этом. Я вспомнил про Копривщице не просто так. Помнишь, как ты спланировал операцию?

– Точно! Как же я сейчас это дело упустил, – с досадой хлопнул себя по лбу Джуров. – Это же чертячья военная хитрость. Я потом прочитал, что Наполеон так же обманул защитников Мантуи. Мы же тогда человек десять нарядили в царскую форму и устроили театр, будто бы их партизаны преследуют. Гарнизон по ним стрелять не стал, а потом поздно было – мы уже в город вошли.

– Можешь не трудиться, я же там был, – опять усмехается довольный Живков, – я теперь знаю, как нам надо поступить.

– Тошко! Не темни. – Усталый Джуров начинает злиться на боевого товарища, – рассказывай, что ты там придумал, да пойдём уже спать. Я уже веки пальцами держу.

– Идея проста как пять стотинок! Вспомни историю Болгарии. Как действовал царь Аспарух, когда пришёл сюда? – Тодор не ждёт ответа, а тут же отвечает сам. – Правильно! Он заключал союз то со славянами, то с аланами, то с ромеями, при этом участвуя в боях только кавалерией. Под тем простым предлогом, что у него пешего войска вообще нет. Ромеи были самыми сильными, но всех соседей достали, все народы мечтали получить помощь опытной конницы, против ромейских катафрактариев[194]. Никто из союзников не обратил внимания, что потери пешего войска всегда выше, а значит, мы теряли меньше сил, а наши и союзники, и противники теряли больше. Аспарух усилился так, что несмотря на малую численность своей орды, смог создать Болгарское царство. Вот и сегодня пришло время менять союзника. Это просто политика. Тем более, можно будет Леонида ещё раз предупредить…

– Не можно, а нужно предупредить! – вдруг встряхнулся, почти заснувший Джуров, – всё-таки СССР сейчас самое мощное в военном отношении государство, с самой сильной секретной службой. Если Андропов захочет устроить из Болгарии отбивную, то сделает это, не моргнув глазом. Помнишь, что они сделали с чехами десять лет назад?

– Согласен! Леонида предупредим. Он не поверит, он вообще не склонен доверять никому, но так хотя бы наша совесть будет чиста, и у него не будет повода обвинить нас в предательстве. Надо возвращаться к идее южно-славянской православной конфедерации в составе Болгарии, Сербии, Албании и Румынии. Словенцев и хорватов придётся отделять, они католики, а значит, будут всегда против остальных и на стороне запада. Албанцы, конечно, не православные и не славяне, но старина Энвер[195] с этим исламским мракобесием качественно разобрался. Я думаю, что во всей Албании сейчас ни одного мусульманина не найти. Чаушеску, хоть и православный, но будет возражать. Его мы дожмём, открыв ему печальные перспективы.

– Подожди, Тошко, а как же самая мощная фигура Балканской политики? Ты даже не упомянул «друга» Йошку[196]. Как так? Это же фигура, ого-го! Глава Движения Неприсоединения!

– На счёт фигуры ты прав! С Йошко трудно. Попробуем его купить! Предложим ему лидерство в новой конфедерации. Он же на этой идее самого Сталина переиграл.

– Постой! – Джуров вдруг просыпается. – Как же так? Мы должны простить сербам наши Пирот и Вранье? Тебя ни народ, ни общественность не поймёт.

– Как раз это и будет прекрасным поводом решить древнюю склоку. В одном государстве какие могут быть претензии. Пусть первым главой общего Балканского государства будет Тито, в каждой части всё равно будет править свой живков. Придёт срок и верховный «трон» перейдёт к другому участнику союза. Тут не какая-то мелочь вроде Сан-Стефанского договора[197]. Тут все Балканы можно будет нашими считать! Мы же всегда были самым хитрым народом на Балканах.

Живков задумался, глотнул остывший кофе, поморщился и продолжил.

– Только надо Йошку постепенно к этой мысли подвести, чтобы он, нашу идею, как свою начал продвигать. Начнём с того, что будем его к нам приглашать, к нему будем ездить, разговаривать будем. Ракию пить будем. Какие-то совместные проекты придумаем. Заодно и народ приучим к мысли, что сербы и болгары народы братские и не дело нам враждовать.

– А что с экономикой и внутренней политикой делать? – Джуров заинтересовался новыми перспективами.

– С экономикой, конечно, всё непросто. Думать надо. Может быть, потихоньку свернуть эту навязанную русскими индустриализацию? Может сделать основным источником доходов туризм? Тем более, если активнее продвигать наши курорты на советский рынок, 300 миллионов человек это тебе не кот чихнул. Впрочем, давай мы этот сложный вопрос отложим на потом. Мозги уже не варят. Я, пожалуй, прогуляюсь вдоль моря, а то опять день будет жаркий. Тем более и думать уже не могу, и сон что-то не идёт.

Живков накинул лёгкий пиджак и босиком спустился к самой воде. Волны ласково, с лёгким шелестом набегали на песок. Ветра нет. Краешек золотого диска солнца уже показался над горизонтом. Удивительная утренняя тишина царила над длинным, уходящим на восток, пляжем. Живков постоял в прохладной морской воде с минуту, потом, почувствовав, что ступни озябли, вышел на сухой песок и, утопая по щиколотку в прохладной перине, медленно побрёл вдоль моря. Мысли всё-таки не оставляли его, вращаясь вокруг той же темы.

– Получается, что двигаться прежним путём нельзя. СССР действительно – колосс на глиняных ногах, и как не жаль, но придётся принять это, как одну из данных в задаче. Какие исходные ещё? – Он попробовал подвести итоги ночной беседы. – Прекрасная маленькая страна с плодородной землёй, гостеприимным, добродушным, но чуть ленивым народом. Богатейшая история, прекрасная кухня и мягкий климат. Кроме того у нас есть термальные источники и Чёрное море, Родопы и Рилы. Ещё у нас есть нестинары, орфики и прочие богомилы. Огромный пласт мистики. Вот! В этом наша изюминка! Паренька из Сибири мы будем изучать, но кроме того, поможем Людмилке в её интересных начинаниях. Может быть, её в восемьдесят первом году вообще под арест посадить? Нельзя мне её терять, кто мне без неё помогать будет? Ладно, до этого времени ещё дожить надо. Может сейчас такие дела пойдут, что всё к восемьдесят первому совсем по другому будет.

А может, этот Борис Рогов не сны видит? Вполне может быть, что это банальная провокация какой-нибудь из разведок. КГБ? ЦРУ? МИ6[198]? А может «Opus Dei» Папы Римского резвится? Может это просто способ поссорить нас с СССР? Хотя откуда бы всем этим шпионским конторам знать о природных явлениях? Нет! Провокация отпадает.

Вот! Ещё идея! Надо собрать команду для выработки нового пути развития. – Действительно, утренняя морская прогулка обернулась каким-то фонтаном интересных идей. Никаких чиновников, никаких министров, генералов и прочих старпёров в команду не брать… Надо будет подумать, из кого её сколачивать. Писателей-фантастов – да, а ещё?

ГЛАВА 17. ПОРА В ДОРОГУ, СТАРИНА

25 августа. Новосибирск. Борис Рогов.

Родители, после того, как я сообщил им о приглашении в Болгарию, в шоке. Вернее, папа отреагировал нормально, а вот матушку чуть кондрашка не хватила.

– Да, как ты мог! Да, что с тобой будет? Да, мы тебя даже навестить не сможем! – причитала она добрых полчаса.

– Раскудахталась, нептица, – проворчал отец, – радоваться надо! Сына заметили. Я не знаю, каким образом ты там засветился, но это не важно. Теперь у тебя будет в послужном списке – обучение за рубежом. Знаешь, как это ценится у наших кадровиков? Считай, хорошее место обеспечено. Это и зарплата, и жильё, и другие льготы…

– Гриша, вот, как? Как ты можешь так спокойно рассуждать? – опять причитает мама. – Мы же его целый год не увидим! Целый год! Ты только представь.

– В армию на два года забирают, и никто ещё от этого не умер. – Вполне резонно замечает отец.

– Ты чёрствый, бездушный и бессердечный человек! – матушка распаляется всё сильнее.

Тут передо мной встала дилемма. Сообщить родителям вторую сногсшибательную новость, или подождать, чтобы они успокоились, и после этого огорошить ещё раз. Была – не была! Лучше сразу рубануть, чем отщипывать по кусочку.

– Дорогие мама и папа! Я ещё не все новости рассказал. Есть ещё один сюрприз! Я женюсь. Срочно. Свадьбу играть пока не будем, посидим по-семейному после регистрации и всё.

– Ну, ты даёшь! Молодец! Хвалю! – Отец даже обрадовался такому развитию событий. – Кто эта чудесная незнакомка?

– Боря! Разве так можно! – Мать хватается за сердце и убегает на кухню, откуда слышится шум воды: – Надо же сначала нас познакомить. Нет, ты сразу в лоб! Женюсь, мол, и точка. Ты же год назад на Лене Тришиной собирался жениться?

– Ма, мою невесту тоже Леной зовут, так что привыкать не придётся. С ней у нас обстоятельства…

– Какие ещё обязательства? Она ждёт от тебя ребёнка? О, боже, час от часу не легче! Когда успели то? Ты же только что из Болгарии вернулся.

– Ма, я с Леной ездил. Обстоятельства совсем не те, о чём ты подумала. В Болгарии я с самим Тодором Живковым встречался. Он мне лично предложил год поработать в его стране, но с условием, что я буду официально женат. Леночке я уже сделал предложение, как ни странно, она не против. Вот так всё и получилось. Знакомиться с её мамой можно хоть сегодня. Как раз она после смены дома. Она – медсестра во второй клинической, отец Ленкин с ними не живёт. Есть ещё старший брат Толик, он НЭТИ закончил. Работает сейчас мастером на «Электросигнале». Тоже в этом году жениться собирается.

Не откладывая дело в долгий ящик, звоню невесте. Выясняется, что она пока маме ничего не говорила. Боится.

– Чего ты боишься? Твоя мама такая продвинутая. – Удивляюсь я.

– Продвинутая то она продвинутая, вот только с тех пор, как папа от нас ушёл, она к мужчинам относится с опаской. Я думаю, что её надо как-то подготовить. Давай я тебя пока с ней просто познакомлю. Ты сегодня придёшь к нам в гости, принесёшь тортик, сувениры из Болгарии. Расскажешь про Живкова, про Вангу, про Димитра и Цветку, хи-хи-хи. Нет, про последнее лучше не надо.

– Лен, а какие цветы твоя мама любит? Гладиолусы будет норм?

– Пойдёт! Ты, главное, тортик не забудь, мама у нас сладкоежка.

Я предкам тут же доложил, что сватовство пока откладывается, что будущую тёщу сначала надо с зятем познакомить.

– Слава богу, умненькая девочка. Не то, что ты, обалдуй. Она хочет маму подготовить, чтобы с ней ничего не случилось, а ты как обухом по голове, весь в отца, тот тоже, что в голову придёт, то и выкладывает. Ладно. Сегодня ты представляешься, а завтра девочку приводи.

В результате череды знакомств, все стороны остались довольны друг другом. Правда, моя маманя не удержалась и вставила «шпильку» про алкоголиков деревенских. Все сделали вид, что не заметили.

Потом настала очередь друзей и подруг. С бутылочкой «Плиски» и пачкой брынзы зашли к Олегу. Вадим тоже подтянулся.

– Нет, ну никак я, старик, от тебя такой прыти не ожидал, нах! – хлопнул он меня со всей дури по плечу. – Пить, что будем? Или мне как всегда за смородиновкой, нах, бежать?

Бутылочка бренди сразу вызвала у друзей поэтический порыв:

Родопская брынза тут же смешана с алтайскими помидорами, огурцами и луком, в результате получился шопский салат.

– Этот салат – символ Болгарии, потому что здесь смешаны цвета болгарского флага – зелёные огурцы, красные помидоры и белая брынза. – Ленка рассказывает историю болгарских гидов. – Брынза у болгар – национальный продукт, поэтому у них есть даже такой анекдот:

«… Мне брынзу с брынзой пожалуйста!

– А брынзы вам положить?

– Да, и брынзы положить не забудьте!»

Друзья посетовали, что свадьбы не будет, но взяли с нас слово, что когда вернёмся, обязательно закатим «пир на весь мир».

По ходу дела Олег рассказал, что у него появилась идея в этом году создать в НЭТИ студию автомобильного дизайна.

– Ты же мне поможешь? Наверняка что-то помнишь об основных направлениях.

– Не вопрос! Только в самых общих чертах, уж извини.

– Так это как раз то, что нужно. Тогда ни один автор не сможет нас обвинить в преднамеренном плагиате. Обещай, что как вспомнишь что-нибудь на эту тему, так сразу письмишко с оказией засылай.

У Вадима за лето тоже произошли заметные положительные изменения в жизни. Он организовал строительную бригаду, и два последних месяца строил в области коровники. На чём очень хорошо успел поднять деньжат.

– На следующий год хочу минимум три таких банды сколотить. Работы в деревне – непочатый край. Денег спускают в виде дотаций много[199], а строить некому. Зиму и весну покручусь, договора заключу, а летом сразу после сессии, на трудовую вахту.

14 сентября мы с Леной взяли паспорта и отправились в ЗАГС, подавать заявление на бракосочетание. Регистрацию нам назначили через месяц.

– … Дорогие Елена и Борис, этот особенный день запомнится вам навсегда. Сегодня вы создали семью, основали новую ячейки советского общества… – ведущая церемонию женщина с голосом партийного работника, бодрым речитативом зачитывает нам положенный текст.

– От лица советского государства позвольте пожелать вам счастья, и благополучия. В соответствии с Кодексом о браке и семье объявляю вас мужем и женой. – Регистратор ЗАГСа вручила нам свидетельство о браке и наши паспорта с соответствующими штампами.

Вызов из болгарского посольства пришёл только в середине октября. Бюрократия она и есть бюрократия, чтобы любое действие затормозить, исказить и переиначить.

В институте мне легко дали академ.

– Смотри, – напутствовал меня Воловик. – Не позорь родной ВУЗ. Будь достоин… ну, звания советского студента… комсомольца и наконец просто кра… нет, это не от сюда… в общем иди уже.

Ленка сумела договориться в НГУ, чтобы ей перенесли начало занятий на один год по семейным обстоятельствам.

– Я клятвенно пообещала присылать на журфак репортажи из Софии, интервью и… в общем, горы золотые, – смеялась она, рассказывая мне об этом.

ГЛАВА 18. ПЛАЩ И КИНЖАЛ

Москва. Лубянка. Майор Шамраев. 28 октября.

– Майор Шамраев, – раздался в трубке голос секретарши шефа, – вас срочно вызывает Филипп Денисович.

– Слушаюсь и повинуюсь, Надежда Дмитриевна, – шутливо отрапортовал майор и направился к шефу.

– Никак начальство о деле «ветеранов» вспомнило, – напутствовал его напарник Володя Бакланов, тоже майор.

– Этого-то я и боюсь больше всего. У нас ведь всё совершенно запуталось с этими мальчиками, девочками, бабушками, дедушками…

– Потом расскажешь, что тебе начальство напоёт.

– Оно напоёт, потом не присядешь, – хлопнул дверью Шамраев.

В кабинете начальника пятого управления жарко. Зима ещё не началась, а топили уже по полной программе. Генерал Бобков, вытер пот со лба, отодвинул в сторону ежедневник в чёрной кожаной обложке, снял очки и внимательно посмотрел на Шамраева.

– Товарищ генерал-майор, по вашему приказанию… – строго по уставу начал доклад майор.

– Присаживайся, майор, время дорого. Догадываешься, с какой целью я тебя вызвал?

– Никак нет, – продолжает рубить Шамраев, принимая вид «лихой и придурковатый»[200].

– Всё, майор, не паясничай. Докладывай, что у нас с делом «ветеранов». Как давно мы обсуждали его последний раз?

– Весной. Тогда получили информацию о том, что заместитель главы торгпредства Болгарии Иванов, тот самый, что чудом избежал гибели на пожаре, прислал приглашение всем нашим «подопечным». Самое интересное то, что двое из этой троицы поехать не смогли, а Морозов, вместо того, чтобы взять с собой кого-то из своей семьи, попросил болгар переоформить его на паренька из Новосибирска и его подружку. Так в деле появились странные фигуранты. Как мы смогли узнать, паренёк этот сын однополчанина Морозова. Ну и вот…

– Сидишь тут, штаны протираешь! Тут же что-то интересное наклёвывается. Премии тебя лишить что ли, чтобы лучше работал?

– Воля ваша, товарищ генерал, но, с вашего позволения, я продолжу. Болгары пошли навстречу и приглашение переделали. В августе Рогов Борис, так этого парня зовут, вместе с Адониной Еленой и Морозовым Николаем Ивановичем в течение двух недель пребывали в НРБ в качестве личных гостей Иванова Тодора Иванова. Первую неделю они жили в его доме рядом с Боровцом, а потом поехали на море и на неделю потерялись из виду. Похоже, что бродили по побережью с рюкзаками.

– А в течение первой недели, ничего интересного у них там не происходило? С Живковым не встречались? Мне покоя не даёт личный звонок Тодора Живкова нашему Ильичу.

– Так близко подойти не получалось. Наблюдали из соседнего особняка и с передвижной точки. Телефон тоже не удалось на прослушку поставить. Болгары хорошо свои торговые секреты берегут. Даже от нас. Компания ездила по окрестностям, по термальным источникам, Софию смотрели. Единственная интересная для нас поездка была на юг. Наш сотрудник смог их сопровождать только до Ново-Дельчево. Дальше побоялся спугнуть и дал им оторваться.

Зато человек, приставленный к Ванге, доложил, что именно в этот день Людмила Живкова попросила Вангу принять компанию из четырёх человек, по описанию, очень похожих на наших подопечных.

– Любопытно, очень любопытно! – внезапно оживился генерал, – продолжай, что там дальше? Они что, со старой плутовкой вместе решили народ баламутить?

– В общем, через две недели парочка вернулась в Сибирь. А через полтора месяца они получили приглашение из Болгарии, при этом лично от товарища Живкова и через Леонида Ильича. Меня это насторожило. Я решил, что надо дать возможность им раскрыться… – Шамраев сделал в воздухе неопределенное движение пальцами.

– Как ты сказал его фамилия? Ротов? Раков?

– Рогов. Объект пока не подозревает о слежке и ведёт себя естественно. В конце сентября ребятишки поженились.

– Ну, это как раз понятно. Наверняка, у них была договорённость с Живковым. Тот потребовал, чтобы они отношения узаконили.

Генерал наклонился в сторону Шамраева.

– Тогда появляется вопрос. Зачем главе государства встречаться с каким-то, никому не известным студентом?

– Не могу знать! – Шамраев опять принял позу исправного служаки. – Этого нам так и не удалось выяснить.

В общем, Приглашение ребятишки получили. Бессрочное! Рогов пока не знает, что приглашение у него не на год, как он говорил на собеседовании, а вообще с открытой датой. Под моим прикрытием, он прошёл все инструктажи, оформил выездные документы и теперь может оказаться в лапах болгарских спецслужб.

– Ты, майор, не знаешь ещё одного фактика. Наш агент, доверенное лицо болгарского «диктатора», – Бобков не может удержаться от иронии, – доложил, что Живков имел очень странный разговор с министром обороны и как раз в августе, когда наши фигуранты там якобы на море отдыхали. Как удалось нашему агенту подслушать, разговор у них шёл о возможность перехода Болгарии к многовекторной политике, включая возможный выход из ОВД.

– Они там в Болгарии, совсем память потеряли? – удивлённо воскликнул Шамраев. – Забыли, чем такие разговоры кончаются?

– Это ещё не всё! Подожди чуток, будет ещё интереснее. – Бобков замер в театральной паузе достойной Станиславского. – После того, как твой горе-сыщик потерял компанию, другие сотрудники нос к носу столкнулись с мистером Фарбом. Помнишь, кто такой?

– Тот американский фотограф, что целый год ездил по стране с выставкой? Как не помнить. Этот-то кадр, что там делает?

– Не поверишь, майор, фотографирует. Официальная легенда – подготовка художественного фотоальбома «Тайны болгарских гор и планин».

– На самом деле?

– А ты как думаешь?

– Наблюдает за посетителями бабки Вангелии? Но там же уже есть американский агент! Кажется, даже приёмный сын этой бабки.

– Так думай дальше. Для чего может понадобиться именно Фарб? Не тупи, Игорёк, вспомни, где Фарб провёл лето прошлого года?

Тут в мозгу Игоря Шамраева словно сверкнула молния. Как он мог забыть про то, что выставка всё лето торчала в Новосибирске? Фарб был прикомандированным к персоналу выставки, как фотохудожник. Парень этот тоже из Новосибирска. Осталось сложить два и два, чтобы получить нужный ответ. Скорее всего, Фарб вышел на контакт с этим пацаном, а теперь он американцам зачем-то понадобился.

– Филипп Денисович, я понял ошибку! Нельзя было Рогова из страны выпускать, но я же не знал про цэрэушника.

– Не торопись майор, – недовольно проворчал Бобков. – Ты всё правильно сделал. И я всё правильно сделал. Сказал бы я тебе про Фарба, ты бы студента в каталажку упрятал. А за него не абы кто просил, а глава дружественного Болгарского государства. Живков бы ничего бы не сказал, но камешек за пазухой бы припрятал. Да и американцы отозвали Фарба домой, зачем им держать агента? Мы бы не узнали ничего. Поэтому слушай приказ. С Рогова глаз в Болгарии не спускать. Телефоны родителей в Новосибирске и полковника из Москвы – на постоянную прослушку. С внешней разведкой я тебя сведу, пусть тебе тоже докладывают о всех контактах этого парня. В общем, пока только следим. Никаких действий без консультации со мной не предпринимать.

– Так точно, тащ генерал, – Шамраев вытянулся по стойке смирно, ожидая приказа покинуть кабинет.

– Иди уже, работничек. Никакого серьёзного дела доверить нельзя, всё превратите в балаган. – Проворчал на прощанье Бобков.

Нью-Йорк. Томас Стрит. Джеральд Макмиллан. В тот же день.

Джеральд Макмиллан был недоволен ходом расследования. Пребывание в глухой балканской провинции этого горе-фотографа ни на дюйм не приближало к разрешению загадки Пророка. Вот уже третий месяц этот недоумок сидит в Благоевграде и никакого результата. Никакого! Ноль! Полный ноль. Этот Фарб в обнимку с камерой облазил все окрестности, переснимал там всё до чего смог дотянуться, отодрал агентессу, но так и не встретил того парня.

Макмиллану нужен результат. Лучше положительный, но подошёл бы и отрицательный, но не отсутствие вообще всякого. Начальство не любило, когда докладывать нечего.

– Смит, дружище, свяжите меня с мистером Кристофером, – обратился Макмиллан к помощнику, решив, что будет лучше самому выступить за завершение операции в Болгарии, чем подставиться с поисками причин провала. Инициатива всегда выглядит лучше.

– Да, сэр! Одну минуту, сэр. Вот, сэр, мистер Кристофер на проводе. – Смит протянул трубку шефу.

– Мистер Кристофер, рад вас слышать, надеюсь у вас всё в порядке?

…

Миссис Кристофер, детки, надеюсь, тоже в добром здравии?

…

– Собственно, я вот по какому вопросу осмеливаюсь вас беспокоить. У нас с августа ведётся работа по феномену не то ясновидения, не то пророчества, помните? Привлёк я некоего фотографа, который оказался ближе всего к этому «Пророку». Идёт уже третий месяц, а мне вам докладывать абсолютно нечего. Право, мне даже неловко об этом говорить, но от факта фиаско не уйти. Надо отзывать, хватит переводить деньги налогоплательщиков.

…

Говорите, рано? Что надо подождать хотя бы пару месяцев? Не знаю, не знаю… Ведь нет ни одного шанса, что что-либо изменится. Ведь тот странный мальчик, скорее всего, Болгарию уже покинул, в Союзе посещение других стран строго регламентируется. Приехал, провёл на курорте положенные две недели и домой. Всё строго.

…

Тогда понятно. Пусть этот Фарб там сидит и ждёт. Йес, сэр! Я понял, сэр! Это приказ.

Довольный собой Джеральд Макмиллан аккуратно положил трубку на рычаг телефона. – За такие успешные переговоры с начальством надо себя поощрить! – Он аккуратно извлёк из хьюмидора толстенную сигару, щёлкнул зажигалкой, разжёг её и с наслаждением втянул ароматный дым.

Благоевград. Тереза Николова. Агент Комитета Госбезопасности НРБ.

Болгарская политическая полиция славилась среди профессионалов плаща и кинжала. Советские чекисты поручили заботам болгарских коллег весь южный фланг Варшавского блока. Практически все агенты, вербуемые натовскими службами, были двойными или даже тройными. Агент Николова не была исключением. Служба ей нравилась, хотя и напоминала временами клоунаду.

Терезе приглянулся её подопечный. Спокойный, немного рассеянный, слегка трусоватый, но умный, с буйной фантазией, Натан привлекал Терезу полётом творческой мысли.

Взаимная симпатия постепенно перешла в дружбу, скрашиваемую бурными постельными сценами. В этом деле Натан тоже оказался на уровне. Вот шпион из него, как из Терезы испанский лётчик. Он в первую же ночь рассказал о русском «ясновидце», с которым познакомился в Сибири прошедшим летом и о пророчествах этого уникума. Тереза играла роль глуповатой болтушки, что очень помогало в её работе. То, что ей нравилось заниматься любовью, тоже помогало.

Сразу после получения сенсационной информации, Тереза сообщила все подробности по команде. Как она и ожидала, никаких действий не последовало. «Контрразведка замерла в ожидании», – отметила она про себя. Хотя ей было до смерти любопытно, что предпримут её начальники.

ГЛАВА 19. И НАЧАЛАСЯ КАТАВАСИЯ ТАКАЯ

11 ноября. Новосибирск – Москва. Борис и Лена.

Двое суток в поезде пролетели незаметно. Зато в Москве мы с новоиспечённой жёнушкой проторчали целую неделю. Наши загранпаспорта оказались не готовы, поэтому ездили каждый день в МУВД с кипой документов. Заявления, анкеты, автобиографии, характеристики и огромная куча других бумаг сложились в солидные папки.

Николай Иванович, как увидел толстую папку со всем этим «богатством», так и выдал свежий афоризм: – Оковы человечества сделаны из бумаги…

Мы старались не мешать Морозовым и большую часть дня проводили в прогулках по столице. Хотя ноябрь не лучшее время для прогулок, но в музеях, в кафе и магазинах тепло.

Заходили к Цветке. Та обрадовалась нашему появлению и устроила целый праздник в общаге на Ленинских горах, где жили иностранные студенты НГУ.

Праздник удался. Просто фестиваль молодёжи и студентов в миниатюре. Кубинцы и вьетнамцы, сирийцы и алжирцы, мексиканцы и индусы. Болгар, наверное, больше всех. Мы с Ленкой в тот вечер изрядно набрались и заночевали в комнате Цветки. Наша подружка хотела раскрутить нас на групповичок, но мы не поддались на подобные провокации. Мы же образцовая советская семья с высокими нравственными принципами. Так что ни-ни. Когда я слегка заплетающимся языком рассказывал нашей горячей подружке о моральном облике строителя коммунизма, то поглядывал краем глаза на жену. Ленке это так понравилось, что она чуть не изнасиловала меня прямо тут же.

– Я сначала думала, что мы сегодня устроим тут молодёжную оргию, – признавалась она мне на следующее утро. – Я уже мальчика присмотрела, чёрненького, с Кубы, наверное. А ты отказался. Я слушала, и мне так приятно… Борька, я тебя люблю. Давай, ребёночка родим?

– Зайка, я тебя тоже люблю, но с ребёночком лучше повременить. Вот закончится эта болгарская эпопея, вернёмся домой, закончим учиться… Вот тогда и о детишках можно думать. Время у нас ещё много. Всё успеем.

София. Вокзал. Боря и Лена. 18 ноября

Вот мы и снова в Софии. С двумя чемоданами и большим рюкзаком мы вываливаемся из вагона. Самолётом было бы гораздо быстрее, два часа и мы на месте, но с деньгами в этот раз у нас туго. Приходится экономить.

Оглядевшись по сторонам, я замечаю спешащую нам на встречу нескладную фигуру. Тёмно-серый плащ с поднятым воротником, большие черные очки и чёрный беретик. Судя по походке, – это сама Мила Живкова. Странное облачение – для конспирации. Вот и славно! Сейчас нам расскажут, куда идти, что делать, как жить дальше.

Ленка, заметив, что я улыбаюсь незнакомке, с интересом разглядывает фигуру, спешащую нам на встречу.

– Здравейте, мадам Живкова, – первым приветствую я и улыбаюсь во все тридцать два зуба – очень рад вас видеть! Мы забыли договориться, кто нас встретит, поэтому немного волновались. А вы лично нас встречаете, спасибо вам огромное! Знакомьтесь, это Леночка.

– Здравствуйте, мальчики и девочки, очень рада знакомству! В Софии сегодня проливной дождь, поэтому я решила вас встретить. – Людмила стягивает огромные очки и стряхивает с них капли дождя, – жаль, но лично отвезти до вашего пристанища не могу. Я тут инкогнито. Сейчас выходите из вокзала берите такси и поезжайте по этому адресу. – Она протягивает мне небольшой листок.

– Квартал «Хладилника», ул. Банат, 16. – читаю я внятно. – Мила, но ведь у нас пока левов нет, чем за такси платить.

– По дяволите! В самом деле, не подумала я, всё вроде предусмотрела, а про деньги совсем из головы вылетело. Извините. Вот вам десятка, хватит доехать, тут всего минут десять на машине. По приезду ждите меня, я буду сразу за вами, провожу вас до квартиры. Ну, всё, идите. – Она снова водружает на нос огромные тёмные очки.

Уже через десять минут мы мчались сквозь темноту ноябрьской ночи в венце из подсвеченных брызг. Ещё через десять минут таксист, получив десятку, услужливо помогал нам занести чемоданы под козырёк у подъезда. Яркий свет фонаря на три метра вокруг разгоняет унылую пелену дождливой ночи. Кто бы мог подумать три месяца назад, что в Болгарии возможна такая мерзкая погода?

Людмила приехала раньше нас и стояла в подъезде. Мокнуть на холодном ветру при её плохом здоровье опасно.

– Всё-таки я подумала, что будет правильно вас лично разместить. Гордитесь, министр культуры лично сопровождает! – Смеётся Людмила, быстрым шагом поднимаясь по лестнице.

Домик – чистая, современная пятиэтажка с большими балконами. По ограждениям вьются голые стебли виноградной лозы. Лестница широкая, поэтому идти удобно.

Я хватаю чемодан и рюкзак, Ленуся – второй, и мы мелкой рысью скачем за мадам Живковой. Недаром у неё такая фамилия. Несмотря на болезненность, она подвижна на удивление.

Квартира встречает нас запахом пыли и какой-то парфюмерной отдушки. Центральное отопление включили, а окна запечатаны, поэтому в квартире очень душно. Щелчок выключателя, и перед нами во всей первозданной красе предстаёт просторная прихожая. Из мебели в ней только скромная вешалка около входной двери.

– Вот тут вы и будете жить весь будущий год – выдыхает немного сбившаяся с дыхания Мила.

Как-то я ожидал большего от штаб-квартиры министерства. На версальскую роскошь не рассчитывал, конечно, но на комплект мебели, утвари и постельного белья всё-таки надеялся. На кухне стоял стол и чехословацкая электропечь «Azimut» без духовки и всего с двумя конфорками. Ни шкафов, ни полок для посуды, ни самой посуды в наличии не наблюдалось.

– Мила, а чайник здесь есть? – решилась спросить Леночка, как будущая хозяйка.

– Должен быть. Извините, мне так неловко за наших администраторов. Я тоже виновата, не проследила. Давайте посмотрим, что тут ещё есть. Вы за ночь составите список, утром передадите его мне, и виновные будут наказаны.

– Мила, а может не надо никого наказывать? Может, вы лучше нам денег займите, хотя бы левов триста. Потом по остаточной стоимости примете под опись на баланс. – Я решаю, что не стоит тратить собственные деньги на вещи, которые мы не сможем увезти домой. – Вот и получится у вас полностью оборудованная квартира, а у нас нормальные бытовые условия.

Чайник нашёлся почему-то в ванной, а у нас с поезда оставалась заварка, и сахар с печеньем, поэтому организовать чаепитие нам всё-таки удалось.

– Мила, а можно небольшую просьбу?

– Конечно, постараюсь исполнить.

– Вы председатель комитета по культуре. Правильно? Нет ли у вас в комитете какой-нибудь должности для Лены. Помощник секретаря, делопроизводитель или что-нибудь подобное. На работе она и язык быстро освоит, и друзьями обзаведётся.

– Хорошо, думаю, что смогу вам в этом деле помочь. Плохо, что она по-болгарски не говорит.

– Я к языкам способная, – тут же вклинивается в разговор Ленуся, – обещавам овладяване на езика, за нова година[201]. – Вдруг на болгарском выдаёт любимая.

Мы с Людмилой от неожиданности начинаем громко хохотать.

– Извините, я что-то не то сказала? – Леночка смущена.

– Нет, всё правильно, – подавив смех, отвечает Людмила, – просто я не ожидала, что русская девушка будет учить болгарский. Никто из моих русских знакомых никогда не считал нужным знать наш язык.

Поговорив ещё немного, Людмила наконец, оставила нас вдвоём.

19 ноября. Там же. Борис, Лена и профессор Лозанов.

Утром нас разбудил тревожный звонок. Я, натянув трусы, поплёлся открывать дверь. На пороге стоял невысокий плотный мужичёк с лицом пожилого Пьера Ришара. В руках он сжимал небольшой коричневый пакет.

– Добро утро! Георгий Лозанов, к вашим услугам – на чистом русском языке представился он. – Мне Милка сказала, что вы тут поселились, и что у вас бытовые проблемы, вот, деньги вам передала… Сказала, что на работу сможете выйти только в понедельник. А мне очень интересно с вами познакомиться, поэтому не утерпел, извините…

– Здравствуйте, товарищ Лозанов, рад вас видеть. – Я забираю пакет и передаю его жене, которая выглядывает из коридора, замотанная в простыню. – Проходите на кухню, сейчас сами увидите наши «бытовые проблемы».

Лозанов, поняв, что нам сейчас хочется не разговоры разговаривать, а быстрее обустроиться, рассказал о ближайшем хозяйственном магазине.

– Вы всё сможете купить, там любые товары для дома продаются. И посуда, и бельё, и прочая хозяйственная утварь.

– Вот здорово! Профессор, а у вас нет должности для девушки без специальности? – Леночка решила проявить инициативу. – Я тоже хочу у вас в институте работать. Ведь суггестопедия[202] это так интересно!

– Леночка! Вы знакомы с суггестопедией? – Лозанов искренне удивлён и обрадован.

– Да, я читала о вас в «Комсомольской Правде», меня очень заинтересовал и сам метод и перспективы его применения. Может быть, вам взять меня в качестве пресс-секретаря? Я могла бы писать статьи для советских газет и журналов. Есть у вас отдел для работы с прессой?

– Хм-м-м, такого отдела у нас в институте нет. Его нет даже в Университете, но действительно, это странно. Нельзя в самом деле исследовать механизмы внушения и не иметь инструмента этого самого внушения… Отдела нет, но он будет! Я всё-таки директор института. Должность пресс-секретаря я специально для вас пробью. А пока будете числиться моим референтом. Только болгарский, пожалуйста, выучите!

– Ура! – Закричала Леночка, – другарю Лозанов, може ли да ви целуна? Ни за что не подумала бы, что буду с вами работать.

Лозанов покидает наш приют, пообещав встретить в понедельник в институте, как новых сотрудников.

В пакете оказывается пачка в тысячу левов.

– Милка, похоже, действительно не знает цену деньгам, – я довольно потираю руки в предвкушении хлопот с покупкой всякого домашнего барахла.

За один день нам, конечно, не удалось справиться с обустройством, но к понедельнику квартирка выглядела, как в модном дизайнерском журнале. При этом мы ничего не выбрасывали, чтобы не создавать у хозяев ощущения излишней расточительности. Это же болгары. Они про габровцев анекдоты сочиняют, а сами все такие и есть.

ГЛАВА 20. ФОНАРЬ ПОД ГЛАЗОМ ДИОГЕНА

30 декабря. София. Резиденция Лозенец.

На эту субботу Тодор Живков пригласил в Болгарию всех, кому хотел сообщить о ходе операции «Пророк». Компания подобралась небольшая, но представительная. Кроме самого Живкова, от Болгарии присутствовали профессор Лозанов и генерал Добри Джуров. От Румынии – Елена Чаушеску, от Югославии – внук диктатора Тито – Йошка Броз, и от Албании – Агнес Бояджиу, известная в мире как Мать Тереза.

– Друзья, сегодня прекрасное, почти весеннее утро. Скоро закончится этот странный год. Около полутора месяцев идёт операция «Пророк». Мне хочется поделиться с вами некоторыми предварительными итогами.

– Уважаемый профессор, – Живков повернулся лицом к Лозанову, – давайте начнём с вас. Вы у нас ближе всех к исследуемому феномену. Доложите о ходе дела, мы вас с удовольствием выслушаем.

Лозанов поднялся, неторопливо высморкался в огромный платок, извинился, спрятал платок в карман пиджака и на мгновение задумался, подняв глаза к потолку.

– С двадцать седьмого ноября к нам в институт на должность старшего научного сотрудника зачислен товарищ, которого мы все называем – «Пророк». Проведён ряд экспериментов с его психикой. В первую очередь это гипнотическое и суггестивное воздействие. Мы провели опыты по ретроградному внушению, в результате чего подопытный рассказал о серии сновидений, интересующего нас плана. Конкретные описания этих сновидений я приложил в отдельной записке.

Кроме психологического воздействия, на прошлой неделе мы начали серию опытов с воздействием химических препаратов. Нами задействованы нейрометаболические…

– Профессор, прошу избавить присутствующих от научных подробностей, – Живков взмахом руки прерывает Лозанова. – Доложите только результаты, будьте любезны.

– Нет, товарищ Живков. Конкретных результатов химического воздействия пока нет. Сама методика – процесс весьма сложный. Мы же не хотим повредить мозг подопытного. Поиск дозировки, частота воздействия, корректировка состава препаратов… Это может продолжаться годами. Я был бы очень вам благодарен, если бы вы позволили нашей лаборатории привлечь к работе иностранных специалистов. В области онейрологии[203] работают в Стэнфордском Университете Стивен Лаберж, Линн Нейджл и Уильям Демент…

– Товарищ Лозанов! Я опять вынужден вас прервать. Ни о каком привлечении иностранных специалистов не может быть и речи! По крайней мере, на данном этапе!

– Тогда у меня всё! – Лозанов плюхнулся в кресло.

– Друзья! – Живков снова поднялся над столом. – Уважаемый профессор скромно умалчивает. За месяц «Пророк» выдал столько, что Ванге и не снились. Кроме того, он в «прогнозах» абсолютно конкретен, называет даты, фамилии, топографию. Иногда, по его словам, он даже не знает, с кем происходит наблюдаемое действие, кто это, что это за место, то есть можно сказать, что его мозг работает простым ретранслятором каких-то неизвестных сигналов, – я правильно излагаю, товарищ Лозанов?

– Так, – буркнул с места профессор. – Рабочая гипотеза пока такая. Есть неизвестный науке информационный поток. Есть среди людей феномены способные спонтанно каким-то образом подключаться во сне к этому потоку. Цель нашего исследования состоит в том, чтобы выявив механизм этого явления, сделать поток доступным для нас.

– Как использовать это явление для пользы наших стран, народов и нас самих, я предлагаю сегодня обсудить. Например, как можно использовать последние сведенья? Вот послушайте:

В ноябре, под воздействием гипноза, «Пророк» сообщил, что 17 декабря произойдёт совещание ОПЕК в Абу-Даби. Там долбанные шейхи приняли решение о подъёме цен на нефть на 14,5 %. Он нам про это сообщил на месяц раньше! Тогда же он увидел во сне сообщения газет о вторжении вьетнамских войск 25 декабря в Кампучию, что мы наблюдали буквально на днях. Таких прогнозов мир ещё не знал.

Живков взмахом руки остановил профессора, обращаясь к присутствующим.

– Прошу, товарищи, высказываться. У кого какие соображения? Особенно, исходя из того, что «Пророк» сообщал нам ранее. Я имею в виду крах системы социалистического содружества и нашей с вами незавидной участи.

– Это всё прекрасно дорогой товарищ Живков, – слегка снисходительно проговорил самый молодой из присутствующих, Йошка Броз. – Можно узнать, что конкретно вы предлагаете?

– Милый Йошка, молодость это просто замечательно, – протянула снисходительно супруга президента Румынии и его доверенное лицо Елена Чаушеску, – давай, ты, как младший среди нас, выдашь первым какую-нибудь идею.

– Мадам Чаушеску, я вам не милый мальчик! – рассердился Йошка, – мне ничего не стоит вам тысячу идей выдать, но ведь старшие товарищи меня с этими идеями засмеют.

– Ну, вот, мальчик обиделся, – Елена Чаушеску слегка улыбнулась уголками губ. – Товарищи, пообещаем этому юному дарованию, что не будем критиковать его идеи?

– Хорошо, тогда вот вам первая! Надо создать Балканскую Федерацию под главенством Югославии, как самого независимого и сильного государства.

– Ага, самого сильного, – саркастически проворчал Живков. – Развалитесь на шесть кусков и начнёте любить друг друга, всеми доступными способами.

– Товарищ Живков, мы же договорились, не критиковать мальчика, – укоризненно протянула Чаушеску.

– Самого молодого мы выслушали, давайте теперь на тех же условиях послушаем даму. – Как-то так получилось, что роль распорядителя захватила мадам Чаушеску. – Матушка Тереза[204], не будете ли вы так любезны, что-нибудь нам грешным мирянам посоветовать?

– Я рада благословить всех здесь собравшихся. Я бесконечно благодарна, что Господь даровал мне возможность представлять мою маленькую Албанию. Благодарю, лично вас, товарищ Живков, за уважение, оказанное мне лично и всей Албании в моём лице. – Пожилая женщина в чёрном клобуке католической монахини опустила голову в признательном поклоне. – Сегодня я чувствую себя стилусом в руке Господа. Бог пишет нами, даже если мы – несовершенное орудие. Поэтому, мне кажется, надо чаще обращаться к Отцу нашему небесному, молиться, молиться и молиться…

– Что-то мне это напоминает слова Ленина «Учиться, учиться и учиться» – громким шёпотом пробормотал Йошка Броз.

– Не богохульствуйте, молодой человек. – Делает ему замечание Елена Чаушеску.

Часа через два, когда все уже устали от бесплодных попыток выжать что-нибудь ценное из чиновничьих мозгов, давно забывших, что значит «работать головой», обсуждение внезапно переросло в перепалку. Всплыли старые обиды и претензии, особенно почему-то наседали на болгар. Чаушеску намекала, что пора разобраться, наконец, с Южной Добруджей, Йошка Броз по горячности требовал вообще вернуть в состав Союзной Республики Македонии западные области Болгарии, населённые частично македонцами, генерал Добри Джуров и Георгий Лозанов дружно, как подобает настоящим патриотам, отбивали нападки соседей, вспоминая бывшие земли Болгарского экзархата. Лишь Мать Тереза сидела и тихо улыбалась, наблюдая эту нелицеприятную картину вечной балканской свары.

– Товарищи! – наконец попытался призвать к порядку разошедшихся гостей Тодор Живков, – то-ва-ри-щи! Мы же с вами коммунисты-интернационалисты. Я предлагаю сделать перерыв, выпить вина, ракии, чая, кофе, кому что нравится, вот десерты тут какие-то, пойти пройтись по парку, подышать свежим воздухом. Сегодня, к нашему удовольствию, природа сделала нам подарок. Выгляните в окно! Как ярко светит солнце. Это символ! Символ и призыв к взаимопониманию. Через час, нет, через два, давайте соберёмся ещё раз и подумаем вместе, что же мы всё-таки можем сделать. Товарищ Чаушеску, когда вас будут расстреливать, вряд ли вы вспомните, кому принадлежит Южная Добруджа.

Чаушеску обиженно поджала губы, но промолчала, сознавая правоту болгарина.

Тем временем Живков подошёл к Джурову:

– Добри, я бы хотел тебя попросить об одном маленьком одолжении, не сообщать русским о нашем сегодняшнем собрании. Нет, не так! Лучше ты расскажи кураторам что-нибудь нейтральное.

– Например?

– Например, что мы искали почву для объединения всех стран народной демократии в едином Балканском союзе.

– Тошко, а ты не боишься, что тогда они точно испугаются и с перепугу устроят нам сибирские каникулы?

– Ну, не дурак же Андропов! Он же понимает, что балканские страны никогда ни до чего не договорятся. А такие собрания могут вернуть и Югославию, и Албанию в «семью соцстран».

– Хорошо, это может быть хорошей маскировкой.

Погода, несмотря на солнце, не способствовала прогулкам, декабрь с его пронизывающим ветром быстро загнал всех обратно под крышу виллы. Эфиопский кофе превосходен, болгарская «Плиска» из личных подвалов главы Болгарии тоже соответствовал уровню встречи.

– Друзья! – Снова взял слово хозяин. – Я, кажется, нашёл выход из того тупика, в который мы с вами зашли. Я предлагаю сделать следующим образом…

ГЛАВА 21. ФАНТАЗИИ САНТОРИНА

24 января. Греция. Остров Санторин. Константинос Цацос – президент Греции.

Через неделю после Нового года в университетах Софии, Белграда, Бухареста, Загреба, Ясс и Тираны появились объявления. В них студентам предлагалось принять участие в конкурсе эссе на тему развития некой абстрактной страны с параметрами, приблизительно напоминающими Болгарию или Румынию. Призовой фонд был просто по царски щедр, сроки коротки, а требования чрезвычайно просты. Все участники, высказавшие хоть какие-то собственные мысли, приглашались на собеседование. После собеседования, тех парней и девушек, чьи ответы казались комиссии наиболее интересными, приглашали в «группы исследователей», с покрытием всех расходов.

В результате были отобраны команды по десять человек от страны и назначена интеллектуальная игра на период каникул после сессии.

Кроме того, многим звёздам научной фантастики и футурологии организаторы выслали именные приглашения для участия в игре. Для того, чтобы звёздам было интересно, помимо гонораров, организаторы объявили о введении специального рейтинга для корифеев прогностики.

Саму игру решено было провести на острове Санторин, сняв для этого самый большой местный отель. Отельеры рады были заработку, поэтому согласились не афишировать происходящее.

Начало мероприятия назначено на 24 января. Организаторы почему-то решили, что в университетах сессия уже закончится. Следствием этого стало то, что приехать смогло только пара десятков студентов. Зато совершенно неожиданно маститые фантасты, футурологи и философы съехались в полном составе. Начиная от патриарха научпопа или сайнс фикшн Фредерика Пола и заканчивая молодыми начинающими дарованиями из области прогностики и футурологии. Дайана Халперн, Фрэнсис Фукуяма, Льюис Либби и ещё с десяток молодых, но уже успевших дать о себе знать будущих звёзд футуризма тоже не остались в стороне.

Вечер первого дня выдался пасмурным. Январское небо над кальдерой древнего вулкана висело так низко, что казалось, вот-вот зацепится сизыми клочьями облаков за верхушки кипарисов. Ветра не было, от этого серое море казалось стальным листом, уходящим к горизонту. Температура к вечеру упала до плюс десяти. Быстрые зимние сумерки заволокли сгущающейся пеленой окрестный берег. Лишь свет в домиках рыбацкой деревушки Акротири на другом берегу лагуны свидетельствовал о том, что жизнь на планете всё-таки существует. С танцпола на первом этаже доносилась бодрая «Friday night», напоминая о том, что всякая рабочая неделя должна заканчиваться шумной пятничной вечеринкой.

Константинос Цацос в тёплой лыжной куртке стоял на балконе старого отеля «Анессис». До сегодняшнего дня президенту Греции ни разу не доводилось бывать в этом необыкновенном месте. Цацос далеко не молод, поэтому отдавал себе отчёт, что этот симпозиум может не понравиться ни ЦРУ, ни КГБ. Только после долгих уговоров соседям удалось добиться его согласия на проведение симпозиума в Греции.

Уже к вечеру первого дня Цацос удостоверился, что напрасно поддался на уговоры Тодора Живкова. Особенно после выступления этого странного американца Джорджа Фримана. Фриман открыто заявил, что, видите ли, малые государства суверенны чисто декоративно, ибо должны играть роль сателлитов крупных и сильных политических игроков. Ни Албания, ни Югославия, ни Швеция со Швейцарией его не убедили.

Цацос поплотнее запахнул полы куртки и поёжился. С моря снова налетел порыв холодного ветра. Мысли президента независимой Эллады, пять лет назад сбросившей «чёрных полковников», продолжали крутиться вокруг сегодняшних выступлений. Основная цель, озвученная организаторами – «Условия успеха малых государств» ему близка. Греция как раз и является примером такого малого, даже весьма малого государства. Быть в одном геополитическом союз с вечным врагом, положение не из приятных. Вопросы симпозиум поднимал очень интересные и в какой-то момент президент Эллады даже пожалел, что на следующий день утром он будет вынужден вернуться к текучке государственных дел. Внезапно в носу зачесалось, и президент громко чихнул.

– На йесте кала[205]! – услышал он чей-то приятный баритон у себя за плечом.

– Эвхаристо! – машинально ответил он на приветствие, тут же обернувшись к внезапному собеседнику.

– Как вам сегодняшнее заседание? – рядом с ним стоял высокий мужчина с густыми бровями и очень глубоко сидящими глазами. Что-то в нём показалось знакомым Цацосу.

– С кем имею честь?

– Василис Василикос, греческий писатель, волею судеб.

– А! вот почему ваш облик мне знаком. Наверное, я видел вас в газетах, или по ТВ.

– Вполне возможно, хотя я не стремлюсь к публичности. Всё-таки, я повторю вопрос, господин президент, как вам главная тема?

Президент на минуту задумался, взвешивая слова:

– Тема актуальна и, как мне кажется, вполне своевременна. Когда мир расколот надвое, он всё время рискует свалиться в пучину глобальной войны, при этом, поводом может послужить нелепая случайность. Сбой в электронике и всё, жизнь на планете завершилась. Поиск путей к многополярному миру – это хорошо уже само по себе, а в компании таких талантливых, таких одарённых людей… – Цацос опять задумался.

– В компании талантливых визионеров это может привести к непредсказуемым последствиям, вы, наверное, это хотели сказать? – широко улыбнулся Василикос.

Санторин. Отель «Анессис». Второй день симпозиума.

Утро следующего дня началось с докладов рабочих групп, которых образовалось целый десяток. Чтобы заслушать всех пришлось ввести регламент. Право открытия второго дня симпозиума выпало ещё одному патриарху мировой НФ – Роберту Шекли.

– По статистике, – начал он, сразу перейдя к делу, – в развитом обществе содержится около 5 процентов людей, сочетающих креативный потенциал в какой-либо практической области с нонконформизмом, т. е. деятельным неприятием общих социальных норм и законов. Эти люди – проблема для общества, и правительства. Из них выходят ловкие мафиози и создатели тоталитарных культов. Но! Из них же выходят гениальные ученые, великие артисты и проводники технических инноваций. Они – социальный катализатор.

Так вот, предваряя сегодняшние выступления, я хочу обратить ваше внимание именно на эти пять процентов. Ведь если в руде содержится даже тысячная доля процента золота, то прииск считается рентабельным. И это всего лишь банальное золото. А пять процентов это уже вполне ощутимое количество. Поэтому объявляю сегодняшнее заседание открытым.

…

Исходными условиями назначены следующие параметры некой выдуманной страны с условным названием «Альборуславии»:

Население – 25 миллионов жителей, мужчин и женщин поровну, со средним составом семьи, массовым средним образованием. Средняя продолжительность жизни 70 лет.

Территория площадью 300 тысяч квадратных километров, расположена в субтропическом климате, имеет выход к морю. Значимые месторождения полезных ископаемых отсутствуют.

Страна имеет богатое историческое наследие, множество народных ремёсел, интересные аграрные традиции, хороший курортный потенциал.

Задача: – выбрать и организовать политику и экономику таким образом, чтобы население её было не только сыто, одето и образованно, но и гордилось страной, стремилось жить и растить в ней детей. В конференц-зале воцарилась непринуждённая атмосфера вдохновения и полёта фантазии. Выступления постоянно прерывают смех и возгласы «браво», одобрительный свист и аплодисменты.

По жребию выступать первыми выпало группе, в которую входили студент Гарвардского университета Фрэнсис Фукуяма[206], болгарский начинающий писатель Акоп Мелконян, студент-биолог Обри Ди Грей[207], психолог Джанет Джеппсон[208] и председатель сегодняшнего заседания – Роберт Шекли.

В знак уважения честь докладывать основную концепцию группы предоставили мистеру Шекли, как старшему. Пятидесятилетний мэтр американской и мировой фантастики, после вчерашних интеллектуальных упражнений чувствовал творческий подъём.

– Парни и девочки! Мы тут с ребятами вчера так классно оторвались, что я начну с того, что выражу своё негодование организаторам… – Шекли сделал театральную паузу, – почему таких симпозиумов не проводилось раньше? Это досадная ошибка и она должна быть исправлена. Такие собрания должны проходить регулярно, но в более подходящую погоду. Например, Океания или Карибы прекрасно подойдут.

Теперь к основному. Я, пожалуй, лишь кратко, в одно касание, опишу саму предлагаемую систему, а потом вон тот косоглазенький детально всё разжуёт.

– За косоглазенького можно и в глаз, – выкрикнул с места совсем не по-японски экспрессивный Ёсихиро Фукуяма. – Я вам, уважаемый мистер Шекли, могу показать, как отвечают у нас в Пенсильвании таким задавакам.

– Спокойно, бро, – это всего лишь шутка. Если она тебя, Фрэнки, как-то задела, я готов извиниться. Давай, начинай доклад.

– Договорились, ваши извинения я готов принять в перерыве. – Закончил перепалку Фукуяма. – И бутылкой пива вы не отделаетесь.

Шекли вышел к кафедре пригладил редкие волосы и широко улыбнулся в зал.

– Итак, мы имеем очень неплохие стартовые условия. Однако, как я уже как-то сказал, Историю делают мелочи. Играть самостоятельную роль такое государство не может, слишком мал внутренний рынок, отсутствуют природные ресурсы, а слабая промышленность не позволяет содержать армию для полноценной обороны.

Мы вчера обозначили три возможных стратегии развития такого государства. Первый путь примкнуть к Западному блоку, второй – к Восточному, и третий, самый интересный, который мы назвали «партизанский». С первыми двумя всё понятно, ими идут все, кому-то при этом удаётся обеспечить населению приемлемые условия жизни, кому-то нет. Тито и Чаушеску пытаются «сосать двух маток», но при этом зачем-то тратят массу ресурсов на индустрию. – На мгновение знаменитый писатель устремил взгляд в потолок, потом улыбнулся чему-то и продолжил. – Извините, я отвлёкся от темы.

Суть «партизанского пути» в том, чтобы максимально снизив расходы на госаппарат, на тяжёлую промышленность, на оборону, пустить средства в несколько самых перспективных направлений. Самое перспективное из которых, – «скупка мозгов» по всему миру. Второе «скупка рук» то есть приглашение в страну самых интересных дизайнеров, художников, ремесленников. Создавать для яйцеголовых[209] максимально комфортные условия для жизни, творчества и разработки действующих моделей. Максимально облегчить получение патентов на лучшие образцы и торговать на внешнем рынке этим продуктом жизнедеятельности инженеров, изобретателей и учёных. Такой супер-университет размером со страну. Это если кратко.

А теперь пусть Фрэнки раскроет подробности. – Завершив выступление, Шекли вернулся на место, а ему на смену поднялся Фрэнсис Фукуяма с большим листом бумаги в руках. На листе изображены какие-то палочки, стрелочки и квадратики.

Через час ему кое-как удалось подойти к логическому заключению. Слишком много он уделил внимания числовым характеристикам торговли новыми знаниями, хотя прибыльность этого при государственной поддержке очевидна. Большинство слушателей заскучали, поэтому организаторы решили сделать маленький перерыв на кофе, перед тем как послушать доклад следующей команды.

– Мистер Фукуяма, извините за любопытство, можно личный вопрос? – к Фрэнсису подошёл высокий крепкий брюнет с шеей борца и мощными бицепсами. – Светослав Дончев, писатель. Я здесь от Софийского университета.

– Да, можно, если меня что-то не устроит, я совру, – хитро усмехнулся Ёсихиро.

– Собственно, я в развитие вашей идеи. Чем вы сейчас занимаетесь? И есть ли у вас планы на ближайшее будущее?

– На данный момент я заканчиваю обучение в Гарварде. Планы у меня, конечно, есть. Но говорить я о них пока не хотел бы. Могу только сказать, что покидать Штаты не планирую.

– Хорошо. Тогда, может быть, вы поделитесь соображениями, что и сколько надо предлагать специалистам вашего уровня, чтобы они согласились выехать на временную работу, например, в Болгарию?

– Хороший вопрос. Вы же понимаете, что у каждого человека свои мотивы, свои запросы, и ожидания. Одно могу сказать совершенно точно, Болгарии надо менять законодательство, чтобы приглашённые специалисты чувствовали себя в безопасности и могли в любой момент выехать из страны. Безопасность и свобода информации – это, наверное, самое главное.

– Я вас понял, мистер Фукуяма, хотя и удивлён, если откровенно. Такой свободомыслящий человек и так подвержен западным стереотипам. В Болгарии очень низкий уровень преступности.

– Это я знаю! – в очередной раз улыбка скользнула по лицу Фукуямы, – просто, в социологии есть одна интересная закономерность, – чем выше уровень насилия на уровне государства, тем ниже уровень на улице. А преследование на уровне спецслужб гораздо опаснее, чем банальная уголовщина. Но вы, камрад Дончев, не расстраивайтесь, на западе многие учёные видят в коммунизме настоящего могильщика буржуазии. Они ошибаются, я считаю, но они есть, и их довольно много. Пойдёмте в зал, сами увидите.

В зале действительно начал доклад Уильям Гибсон, создатель нового жанра в фантастике позже названного «киберпанк».

Предложение его группы не столь революционно. Ребята предложила создать на базе этого фантастического государства – государство концерн, направленный на «индустрию красоты». Косметика, дизайн тела, трансплантация, пластическая хирургия, трансморфинг, физкультура, здоровый образ жизни. Вот набор направлений развития. Ради этого, страна должна войти в Восточный блок, наработать конкурентоспособную линейку товарных предложений, а потом быстро-быстро перебежать на Запад, возможно через смену элиты.

Неожиданно, многим из присутствующих такое решение понравилось. Как-то оно выглядел очень реальным. К тому же, большинство присутствовавших воспитаны в рамках стереотипов, относивших Соцлагерь к империи зла.

«Красный» концепт смогла выдвинуть и обыграть только одна команда. Негласные её лидеры – футурологи Курцвейл и Нейсбит, а в состав входила бабушка феминистского движения Урсула Ле Гуин и югославский писатель-абсурдист Милорад Павич. Наверно поэтому они назвали концепцию «мобилизация в рай» и описывала скорее общество более справедливое, чем счастливое.

– Путь к счастью, прост, – в преамбуле к выступлению задвинула мадам Ле Гуин, – это поголовная наркотизация. Опиаты в водопровод – и все поголовно счастливы. Дёшево и сердито! Не счастье конкретного индивида является целью существования цивилизации, а нечто большее, скрытое от нас ограниченностью нашего разума. Мы пока не знаем, что это, но должны быть готовы к совместным действиям и начать можно с одной небольшой страны. Страны-армии. Гражданин-солдат с пелёнок и до могилы. Счастье каждого в готовности отразить любое неблагоприятное явление, хоть природное, хоть цивилизационное, от нападения соседей, до столкновения с кометой.

Мадам Ле Гуин выступала всё время отпущенное группе по регламенту, но говорила так завораживающе, так искренне, что под самый конец выступления тоже сорвала аплодисменты.

Остальные группы в этот день тоже выступали с подъёмом. Как давно замечено, творческий порыв подобен инфекции, он легко передаётся от человека к человеку, даря состояние эйфории.

Тодор Живков доволен. Идей набралось на целую книгу. Пора возвращаться на родину. Будет, что поручить аналитикам. Вот только кто сможет проанализировать и сформулировать цель развития страны? Ясно, что только лучшие умы, но кого назначить этими лучшими умами? Не чиновников же из минобраза.

За неделю, проведённую на зимнем вулканическом острове посреди бурного Эгейского моря, все участники мозгового марафона сблизились настолько, что девушки взахлёб рыдали при прощании в Афинском аэропорту. Уильям Гибсон пообещал написать супер бестселлер по мотивам этого симпозиума, у него даже уже готово название «Симпозиум между Сциллой и Харибдой». Детектив в духе Агаты Кристи. Зато Урсула Ле Гуин решила, что лучше уделять больше времени феминистскому движению, а не пустому писательству. В общем, можно сказать, что мировая культура получила мощный толчок.

ГЛАВА 22. ДА, ДО ЭТИХ ШТУЧЕК МАСТЕР

10 февраля 1979. София. Натан Фарб

Прошло уже почти полгода, как Натан Фарб приехал в Болгарию. Господи! Как же ему надоела эта страна с её туповатым народом, с ужасным сервисом, с дикими условиями, это же надо до такого додуматься – держать скотину в том же доме, где живёт всё семейство. Хоть вход в жилые помещения отдельный, и на том спасибо. Запах навоза, всё равно чувствуется, и, кажется, что он уже настолько въелся в одежду, волосы и даже кожу, что не смоется никогда. Сегодня утром Натан решил встретиться с главой американской разведки, чтобы ему наконец разрешили вернуться на родину. За полгода он так и не увидел никого, похожего на Боба из Сибири.

Натан шёл по бульвару Баучера по направлению к Южному парку, где расположено посольство США. Бульвар весной, летом или даже осенью выглядел симпатично, но зимой с голыми скелетами каштанов и снежной кашей под ногами он навевал только безотчётную тоску.

Внезапно кто-то легко тронул Натана за рукав его куртки.

– Добрый день, мистер Фарб! – Натан обернулся на голос и обомлел от удивления. Его догнал тот самый «зверь, что на ловца», или как там, в русской пословице. Разыскиваемый стоял перед ним, довольно улыбаясь во весь рот.

– Не ожидали меня встретить, мистер Фарб? – Довольный произведённым впечатлением, Борис продолжил разговор. – Какими судьбами вас занесло в Софию?

– О! Йес, я есть очьен удивлённый и очьен рад тебья видьет, Боб! – Натан обрёл дар речи. От неожиданности его американский акцент стал ещё смешнее. – Я здес зимовайт… зиму, снимайт интерестны плэйс в Болгарска Македониа, тепьер собират домой. Скучать по Америка. А ты, Боб как попасть в София из Сибирь?

– Это секрет, – улыбнулся Боб в ответ. – Может, пойдём к нам? Мы с женой здесь живём недалеко. Вон за тем парком маленький район «Холодильник» называется, там и обитаем. Жена будет очень рада познакомиться, она мечтает стать журналистом и наверняка попросит вас что-нибудь рассказать, а потом напишет статью. Правда, её пока дома нет. Это у меня график непредсказуемый, а ей ещё два часа в канцелярии сидеть… Ну, так как?

– Ноу, нэт, сорри, – покачал головой Натан с искренним сожалением. – Сейчас я должен встретиться с шеф, ин тен минетс. Потом я с огромным удовольствием сидеть с тобой и поговорить, но потом. Business befor pleasure[210], как говорят у нас в Штатах. Твой совет очень помочь моя сестра Сара.

– Хорошо, а когда освободишься?

– Ос-во-бо-диш-са? Уот даз ит мин, Боб?

– Уэлл, вилл би ю фри?

– Ай донт ноу, мэй би ин файф, я не думать, что это занять много время. Я доложить готовность и определить дата вылета в Америку.

– Гуд! Я буду ждать тебя прямо здесь, как раз успею купить что-нибудь к столу, а то не помню, есть у нас какая-нибудь еда, или нет.

Ровно в четыре Натан Фарб переступил порог кабинета старшего советника секции культурного сотрудничества Генри Макдугала. Высокий и немного обрюзгший от сидячей работы Макдугал от удивления даже привстал с кресла.

– Мистер Макдугал! Эта история приобретает всё более волшебные свойства! – Сходу начал Фарб.

– Дорогой мой Фарб! Не стоит так переживать, садитесь к столу, выпейте воды и расскажите по порядку, что там у вас. Как я помню, вы просили освободить вас от этой странной, и, на мой взгляд, бессмысленной миссии. Центр дал согласие. Все необходимые документы и билет на самолёт в канцелярии. Можете забрать и лететь в Штаты. Что-то не так?

– Да, мистер Макдугал, всё так и было. Но только что, всё резко изменилось! Я встретил Боба. Да, да, да! Того самого, которого я полгода ждал в Благоевграде! Я чуть не лишился дара речи. Он меня первым узнал, и мы до посольства дошли вместе. Договорились встретиться в пять у дома напротив, потом пойдём к нему.

– Мой бог! Этого… не может… быть! – медленно с длинными паузами проговорил советник. – Этого просто не может быть!

– Я бы с вами согласился, если бы сам не участвовал в этом, мистер Макдугал. Я думаю, можно его напоить и разузнать поподробнее, каким образом он узнаёт будущее, и что он делает здесь. Может у вас есть какая-нибудь сыворотка правды? Я мог бы ему подсыпать, если она не вредит здоровью, не хотелось бы, чтобы он пострадал.

– Хорошая мысль, дорогой Фарб, конечно, мы дадим вам порошок, после которого у парня наступит такой прилив откровенности в сочетании с повышенной общительностью, что вам останется только запоминать.

Макдугал встал с кресла и подошёл к портрету президента, висящему у него за спиной. За портретом скрывался сейф, откуда он извлёк капсулу. Взболтал содержимое, посмотрел на свет и протянул Фарбу.

– Мистер Фарб, это амобарбитал или, как его называют «болтунчик». Его надо просто растворить в напитке, и лучше, если это будет алкоголь. Через час «пациент» сам всё расскажет. Только будьте, пожалуйста, осторожны, не теряйте ни грамма порошка. Не дай бог, если он попадёт в руки ДС[211]. Греха не оберёшься. И, имейте в виду, Америка здесь ни при чём, всё – ваша личная инициатива.

Через полчаса Натан покинул здание посольства. На противоположной стороне улицы его ждал Боб с большим пакетом в руке. Уже от КПП посольства Фарб широко улыбнулся и сделал пальцами знак «V», что означало – всё идёт прекрасно.

Через пятнадцать минут они сидели на кухне. Борис разлил по бокалам рубиновую «Медвежью кровь», достал из пакета свежие помидоры, огурцы, зелень, собрался резать луканку, но решил спросить гостя:

– Мистер Фарб, вы какую из болгарских колбас предпочитаете – луканку или кебачету?

– У нас, евреев, свинина – под запретом. Всё остальное пойдёт. Я тут за полгода освоился, и скажу, что закуски, лучше бараньего суджука, особенно с тмином и чесноком, мне не попадалось.

– А нам как-то суджук не зашёл, показался слишком сухим. Поэтому я сейчас Лене позвоню, попрошу, чтобы по дороге купила.

Пока Боб звонил жене, Натан влил в один из стаканов «болтунчик», а чтобы не ошибиться, другой бокал он подвинул поближе к себе. Даже накрыл его зачем-то салфеткой.

Эти приготовления не прошли мимо внимания Боба. Он достал купленный в Софии альбом исторической фотографии и предложил Фарбу, скрасить досуг пока он занимается столом. Гость разглядывал картинки, и в самом деле, весьма интересные для профессионала, Борис переложил салфетку с одного бокала на другой.

– Предлагаю поднять бокалы за такую неожиданную встречу! – решил не тянуть хозяин дома, – жёнушка придёт не ранее чем через час, поэтому ждать её нет смысла. Ваше здоровье, мистер Фарб!

– Йес, йес, оф кос, давайте пить за такой удивительный встреча – поддержал идею Фарб. – Конечно, надо выпить, а потом вы мне рассказать, почему вы в Болгарии, гуд? Ещё что-то из будущего сможешь мне рассказать?

– Да, не вопрос, Натан! Сейчас по паре бокалов жахнем, и пока супружницы моей нет, я тебе, что успею, расскажу. Жена моя не в курсе моих провидческих снов. Ну и год этот выдался богатым на события.

Через час болтунчик начал своё коварное действие, и американца внезапно охватила волна эйфории. Ведь Боб рассказал ему такие важные факты, что Фарба должны будут наградить «Золотой медалью Конгресса» не меньше. Он сможет теперь сделать столько важного и полезного для американского народа.

Борис сказал, что 14 февраля, то есть всего через четыре дня в Афганистане будет похищен, а потом убит американский посол. Это, конечно, очень важная новость, но были и более важные. Первая, 10 мая войска СССР войдут в Афганистан[212]. Суперсенсация конечно, но вторая показалась Фарьу ещё важнее – 28 марта произойдёт авария на АЭС Три-Майл Айленд. Это риск заражения Филадельфии, Балтимора, Нью-Йорка и даже, может быть Вашингтона. Надо срочно звонить в посольство и сообщить, чтобы эти умники из Комиссии по ядерному регулированию что-то предприняли, пока есть время.

Боб уже казался Натану лучшим другом и старинным знакомым. Фарба разбирал беспричинный смех, но это не казалось ему странным, наоборот, такое состояние даже нравилось.

– Боб, представляешь, приходить я сегодня к мой шеф, дверь ногой – бах! а он, такой, сидеть, ничьего не понимайт. Гы-ы-ы-ы! Я ему, – я встретить, «Пророк», они тебя в разведке так назвали, смешно! – он со смехом, лупит ладонями по столу. Он будет отшен довольный! Теперь я не зря полгода в Болгарии жить! А то бы сегодня уехать, смешно!

Как раз к этому времени подошла Леночка. Она так приглянулась Фарбу, что тот тут же полез целоваться, не стесняясь присутствия законного супруга. Впрочем, никаких целей, кроме выражения искреннего восхищения, он не преследовал и вскоре угомонился.

ГЛАВА 23. ВИХРИ ВРАЖДЕБНЫЕ

Старший советник секции культурного сотрудничества при посольстве США в НРБ, а по совместительству резидент Центрального Разведывательного управления, мистер Генри Макдугал пребывал в прекрасном расположении духа. Ещё бы! Ведь полгода ожидаемый объект «Пророк» вышел на Фарба сам. Мало того, он тут же пошёл на контакт. Жаль, что не с предложением непосредственного сотрудничества. Но это мелочь, поскольку раскрутить любого жителя Восточного блока на совместную работу по защите мира, прогресса и демократии дело техники. Правда, объект не играет в казино, не пьёт, и на зависть многим, счастливо женат. Но это сущие пустяки, можно как раз через любимую жену его к сотрудничеству и склонить.

Макдугал довольно потёр потные ладошки, откинулся в кресле и погрузился в размышления. Ведь «Пророк» не только появился, но и сообщил Фарбу важнейшие данные. На взгляд Макдугала, самое важное из всего этого – сообщение о вторжении русских в Афганистан. Двухлетняя работа по заманиванию красного медведя в афганский капкан принесла желаемые плоды. Медведь теперь обречён двигаться прямиком в сети. Теперь вопрос его падения – дело времени. Лишь бы он не вышел к нефти Персидского залива.

Так… Как мне подать эту новость старине Гейтсу, чтобы получить максимальную пользу? Гейтс любит красочные доклады, графики и диаграммы. Надо это грамотно преподнести, тогда можно будет ждать повышения.

Про угрозу похищения старины Дабса он тоже решил доложить. Звонок, однако, никаких последствий не имел. Его поблагодарили, сообщили, что примут все возможные меры, но по тону посла, Макдугал понял, что дальше эта информация не пойдёт.

Прогноз о взрыве на АЭС Макдугала сильно не впечатлил. Его родственники жили в Калифорнии, и судьба Восточного побережья его не интересовала, а пользы для карьеры он не видел.

27 февраля американское агентство «Рейтер» в вечернем сообщении процитировало заявление президента Джимми Картера:

– …Любая попытка внешних сил установить контроль над Центральной Азией, изменить ситуацию в Пакистане, Афганистане или суверенных странах Залива, будет рассматриваться как посягательство на жизненные интересы США. Америка будет вынуждена отразить его всеми необходимыми средствами, включая вооружённую силу…

Президент говорил ещё что-то, но после этих слов Макдугал понял, что его сообщение достигло адресата.

Стамбул. Квартал Гюргерен. Мехмет Али Агджа. 1 февраля.

1 февраля 1979 года, Стамбул, большой бульвар в квартале Гюнгёрен практически пуст. К стене одного из домов прислонился человек, равнодушный к холодному ветру. Стройный, обросший жесткой черной бородой, он прячет руки в карманах пиджака. Человек терпеливо ждет. Вот в его сторону свернул красный «Форд». За рулем мужчина лет пятидесяти. Он притормаживает, перед поворотом в переулок. Абди Ипекчи, это главный редактор турецкой газеты “Миллиет” возвращается домой.

Молодой человек делает несколько шагов, отделяющих его от машины. Двумя руками он сжимает пистолет и, слегка расставив ноги, стреляет. Автомобиль, перескочив через бордюр, утыкается в стену здания и останавливается. Ипекчи сползает с сиденья, смертельно раненый несколькими пулями. Убийца прячет оружие в карман и быстрым шагом направляется к серому «Фиату». Через несколько секунд машина исчезает, увозя Мехмета Али Агджу и его сообщника, активиста турецкой националистической Партии «Бозкурт», более известной как «Серые волки».

В тот же день Агджа уезжает из Стамбула в Анкару, а оттуда – в Малатью. Он ждет, пока в печати стихнет эхо преступления.

Демократические журналисты проявляют солидарность с убитым редактором «Миллиет» и объявляют крупное вознаграждение за информацию об убийце.

18 марта 1979 г. Председатель ревсовета Афганистана Нур Мухаммед Тараки в продолжительном телефонном разговоре с Косыгиным жалуется на отсталый народ Афганистана, на засилье мулл, отсутствие сознательного пролетариата да и пролетариата, как такового. Особенно напирает на возможное падение города Герат. По его мнению, только ввод войск СССР – может спасти демократические завоевания и обеспечить дальнейшее строительство социализма.

– Наши общие враги только и ждут того момента, чтобы на территории Афганистана появились советские войска. Это им даст предлог для ввода на афганскую территорию враждебных вам вооруженных формирований, – чётко и недвусмысленно заявил глава советского правительства афганскому коллеге. – Слышали, дорогой Тараки, что Картер сказал? Не хватало нам ещё с американцами сцепиться.

Незадолго до Тараки в Москву звонил премьер-министр Хафизулла Амин и умолял о том же самом министра обороны Устинова.

– Социализм на Афганской земле держится из последних сил, мы на пределе, армия ненадёжна, офицеры из аристократов всё чаще переходят на сторону мятежников, пролетариат у нас отсутствует[213]. Только ваша помощь может спасти положение. Если победят моджахеды, то в стране появятся американские базы. Вы этого хотите?

Ни Косыгин, ни Устинов не соглашались на ввод войск, понимая, какие последствия это вызовет. Обещали помощь. Оружием, боеприпасами, советниками. Впрочем, всё это шло в Афганистан мощным потоком уже с начала 1978 года.

В марте, как и предупреждал Тараки, вспыхнул мятеж в Герате. Войска переходят на сторону народа, части, оставшиеся верными правительству, оставляют город. Горожане громят район советских специалистов. Это даёт повод Тараки и Амину усилить давление на советское руководство, шантажируя русских положением нескольких тысяч советников, строителей, врачей, отправленных в Афганистан из СССР. Ситуация становится настолько драматичной, что их просьбы, несмотря на позицию Политбюро, уже поддерживают и все советские представители в Афганистане – посол, представители по линии КГБ и армии. Тем более что правительство потеряло контроль уже над 70 % территории страны.

Гражданская война вызвала мощный поток беженцев из страны. Бежали в основном пуштуны, их соплеменники жили по ту сторону границы на территории Пакистана. С осени на территории Зоны племён[214] развёрнуты лагеря для приёма единоверцев насчитывавших к этому времени уже около полумиллиона человек. Именно из этих лагерей призывали шахидов и мюридов полевые командиры повстанцев. Благо, что молодых горячих парней здесь много, делать им нечего, а игра в «джихад» штука почётная.

16 марта. Исламабад. Резиденция президента Пакистана. Генерал Зия-уль-Хак.

Зия-уль-Хак после выступления американского президента Картера испытал небывалый подъём. Аллах, да будет благословенно имя его, услышал молитвы правоверных. Гяуры начнут убивать гяуров. Это не может не радовать сердце истинного мусульманина. Месяц назад эмиссары из Вашингтона предлагали ему четыреста миллионов долларов на благое дело войны под зелёным знаменем пророка, да благословит его Аллах и приветствует. На фоне разворачивающихся событий четыреста миллионов – жалкая подачка. С восточной хитростью генерал отказался от неё. Пусть русские достроят «Пакстил»[215]. Потом они почувствуют гнев воинов ислама на собственной шкуре. А если и не достроят, то с помощью Аллаха, да святится имя его, пакистанцы его и сами достроят. Они докажут неверным, что под знаменем ислама тоже можно строить и побеждать.

Разведка докладывает, что положение афганских предателей Мухаммеда катастрофическое. Вчера правоверные братья освободили Герат. Трусливые красные собаки бежали впереди их самолётов. Если их теперь чуть-чуть подтолкнуть, то эти безмозглые идиоты, отрекшиеся от веры отцов, падут как перезрелый гранат. А дальше нас ждут наши угнетённые братья за Пянджем. Скоро, очень скоро зелёное знамя пророка воссияет над древней землёй Маверанахра[216]. Пора настала вооружать пуштунов и отправлять их в бой. Львы Хайбера и Пешавара смогут показать, как должны сражаться и умирать настоящие воины Аллаха. Вот только надо сделать это, осторожно, чтобы Пакистан остался в стороне, Пока не достроят «Пакстил», впрочем, это я уже на второй круг пошёл. – Мысли возносили генерала до невиданных высот. Он уже видел себя лидером всего исламского мира.

Зия-уль-Хак в возбуждении прошёлся по кабинету, подошёл к большому панорамному окну, выходившему на прямой как взлётная полоса проспект Кайабан-е-Каид-е-Азам. Проспект уходил к самому горизонту, теряясь в утренней дымке. Казалось, что это олицетворение славного и прямого, как копьё, пути Страны Чистых[217]. Да! Надо твёрже проводить в жизнь заветы Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует. Пакистан, создан во имя ислама, и будет твёрд в истинной вере, а его народ будет держаться священного Корана. Поэтому введение исламской системы необходимое условие процветания страны.

– Хм-м-м, а ведь неплохо получилось! Надо записать, выучить и вставить в следующее телеобращение к народу. – Сам себя похвалил генерал. – Только Аллах, слава ему, даст нам силы для построения великого Пакистана от Магриба до Уйгуристана.

Нам нужны новые победы! С Бхарати[218] пока нам справиться не под силу, индийцы плохие солдаты, но многочисленны, хорошо вооружены и имеют неплохую промышленность. А вот с Афганистаном всё может получиться. Эти красные безбожники надеются с помощью русских одолеть мужественных борцов за веру, но они совсем забыли слова пророка, он сказал – если с нами Аллах, то кто против нас? Мы им поможем. Поможем, чем только сможем. Пусть это даже поссорит нас с русскими. Зато нас в этом деле священной войны поддержат и Иран, и Сауды, и американцы, да и китайцы в стороне не останутся. Мы ещё посмотрим кто кого.

От таких мыслей генерал ощутил небывалый прилив сил. Он решил не откладывать дело в долгий ящик, и вызвал к себе в кабинет гендиректора ISI[219] Абдурахман Хана. Верного сторонника и единомышленника.

Исламабад. Штаб-квартира ISI. Ахмад Шах Масуд. 30 марта

В конце марта в Исламабад прибыл по спецвызову пакистанского генштаба, молодой, подающий надежды полевой командир. Этот таджикский воин прославился ещё четыре года назад, когда проявил себя талантливым организатором во время Панджшерского восстания против диктатуры Дауда, этого предателя ислама, гореть ему в аду. В просторном афганском платье из широких партуг и чёрного садрыя. Из-под какуля на собеседника смотрели умные внимательные глаза, в которых можно прочитать и сарказм, и лёгкую снисходительную усмешку. С раздвоенной бородой, Ахмад Шах больше походил на бродячего дервиша, нежели на полководца.

– Рад приветствовать тебя, брат! Салам алейкум, дорогой Масуд. – Зия-Уль-Хак – сама любезность. – Здоров ли Лев Пандшера?

– Ва аллейкум ас-салам, – почтительно, как положено младшему по отношению к старшему, ответил Ахмад Шах, – всё хорошо, хвала Аллаху, мир ему и благословение. Я смиренно готов выслушать вас, господин президент.

На совещании Ахмад Шаху выдан карт-бланш и доступ к финансам, для скорейшей организации партизанских отрядов на территории афганского приграничья. Пакистанцы обсудили перспективы сотрудничества и последствия возможной эскалации гражданской войны.

– Кабульский сатанинский режим падёт не далее чем через полугода даже без нашей помощи. Слишком глупы красные собаки, чтобы суметь противостоять народному гневу. – Ахмад Шах на удивление спокоен и говорит ровным и тихим голосом, хотя по взглядам, что он бросал иногда, можно заметить, насколько сильно кипит его кровь, да руки иногда непроизвольно сжимались в кулаки.

К приятному удивлению пакистанских генералов, оказалось, что в лагерях беженцев уже около года идёт подготовка воинов аллаха. Ахмад Шах заявил, что после получения стрелкового оружия можно будет выступить силами до пяти дивизий иррегулярного формирования.

Через полмесяца узкими горными тропами потянулись через границу, резко возросшие численно караванщики и пастухи, торговцы и контрабандисты. На старых грузовиках «Bedford» и «Atkinson», оставшихся ещё от англичан, на индийских трофейных татах и советских шишигах, даже на верблюдах в Афганистан доставлялось оружие, боеприпасы и медикаменты. Если до этого основным оружием моджахеда была английская винтовка “Lee Enfield”, годная скорее для музея, чем для войны, то теперь чаще можно увидеть в руках партизан новенькие китайские автоматы и ручные пулемёты.

К концу апреля пуштунские повстанцы выбили правительственные войска из Кандагара, Герата, Газни и Джелалабада. Кабул с трёх сторон окружили партизанские отряды. Солдаты и офицеры афганской армии всё чаще отказывалась стрелять в декхан и пастухов. Казалось, что дни правительства ДРА сочтены.

20 апреля агентство «Рейтер» сообщило об эвакуации советских специалистов со стройки металлургического завода в Карачи. Комментаторы агентства, опираясь на сообщения пакистанских очевидцев, делали глубокомысленные выводы о провокациях, устраиваемых афганскими «беженцами» и спецслужбами Пакистана. К концу апреля работа на стройке остановилась окончательно.

30 апреля ТАСС опубликовало официальное обращение к правительству Исламской Республики Пакистан.

«В последние дни апреля с территории Пакистана участились случаи проникновения незаконных вооружённых формирований на территорию Демократической Республики Афганистан. Резко возросло количество провокаций и подстрекательств к недружественным действиям по отношению к гражданам ДРА и СССР. Пакистанское руководство, не скрываясь, снабжает бандитские шайки оружием и боеприпасами, что ведёт к эскалации братоубийственной гражданской войны на территории ДРА. Советское Правительство, Коммунистическая Партия, а также весь советский народ с гневом и возмущением требует прекратить враждебную деятельность против молодой республики, закрыть границу со своей стороны, разоружить мятежные банды и немедленно начать переговоры по урегулированию спорных вопросов.

Советское Правительство ответственно заявляет: – если до двенадцати часов ноля минут 10 мая руководство Пакистана не выполнит названных выше условий, то вся ответственность за последующие события ляжет на него. Советский Союз, верный союзническому долгу, будет вынужден поставить правительству ДРА все виды ударного оружия, чтобы молодая республика могла успешно строить социализм на афганской земле. Мы не допустим уничтожение подлинно народной демократии силам международной реакции и средневекового мракобесия.

ГЛАВА 24. ПЛАНЫ НЕ ПРОСТЯТ ОБМАН

1 мая. Исламабад. Зия-уль-Хак

– Это блеф! – Кричал на подчинённых раздражённый генерал Зия, – русские никогда не смогут решиться на удар ядерными ракетами, это же приведёт мир на грань уничтожения! Нет! Это наглый шантаж! Несмываемым позором мы покроем себя, если выполним хоть один пункт ультиматума. Наши дети никогда нам не простят такого унижения.

Я приказываю – немедленно, я подчёркиваю, немедленно привести войска в повышенную боевую готовность, начать скрытую мобилизацию добровольцев для обучения военному делу настоящим образом. Обратиться за помощью к мировой общественности. Никто не смеет в таком тоне разговаривать с нашей любимой отчизной.

10 мая. Небо над Пакистаном. Майор Касаткин, командир экипажа Ту95МС.

В 12.00 по Московскому времени над долиной Инда неслась стая металлических птиц. Это не пассажирские лайнеры, и не грузовые трудяги. Грозные «Медведи» Ту-95МС несли смертоносный груз. Крылья гигантов украшали не привычные красные звёзды ВВС СССР, а синие круги национального воздушного корпуса Афганистана.

Шестиметровые лопасти винтов уверенно рубят воздух на высоте двенадцати километров над уровнем моря. Надсадно ревут мощные моторы. Скоро намеченная цель – центр Исламабада.

– Три, тридцать пять, одиннадцать, доброго утра экипажу, до точки включения 16 минут, доложить о готовности. – Голос с базы слышен почти без помех. Магнитный фон в норме.

– Тридцать пять, одиннадцать, вас понял. Движение по расчёту.

– По прибытии на эшелон – лима[220] доложить. Как понял?

– Вас понял. По прибытию лима, доложить.

Уверенно прошла последняя связь с центром управления. Впереди у экипажа заход на бомбометание. На инструктаже при определении целей начальство как-то странно заявило, что акция больше психологическая. Демонстрация уверенности и силы. А попадём куда надо, или нет, не так важно. Даже достовернее будет, если не попадём. Мы же сегодня афганские лётчики, ха три раза. Хорошо бы мирняк не зацепить.

На борту загружено несколько тонн ФАБов разных калибров, а также ФЗАБов и даже тяжёлые БЕТАБы. Такие подарки приготовлены для самой столицы, куда идёт 3-35-11, другие машины идут на Лахор, Кветту, Пешавар и, конечно, главный порт Пакистана – Карачи. «Медведи» летят без прикрытия, древняя ПВО Пакистана им не страшна. Час назад машины 79 ТБАД взлетели с аэродрома Чаган, и вот уже скоро к земле полетят чудовищные гостинцы, сея разрушения. Экипаж майора Касаткина сосредоточен. Не слышно привычных для летунов шуточек и подначек. Оно понятно, это первая настоящая бомбёжка со времен Корейской войны.

Вышли на точку, доложились, получили «Добро» и… – «Сброс!» Гостинцы пошли к цели, оглушительно разрывая воздух стабилизаторами ФАБов, а «Медведи» уже легли на обратный курс в сторону Семипалатинска. Сегодня предстоит сделать ещё два подобных захода.

…

Уже вечером 10 мая все новостные агентства пестрели аршинными заголовками. «Советы бомбят Пакистан!», «Русские воздушные пираты крушат мирные города!», и даже «Это начало третьей мировой?!». По сообщениям из Пакистана бомбардировка не принесла фатального вреда столице. Удар пришёлся на квартал между Джинна авеню и Ага-Хан роад. Эксперты утверждают, что русским пилотам не хватило практического опыта бомбометания. Возможно, из-за этого ни одна из бомб не поразила здания правительственного комплекса, зато оказалось стёрто с лица земли новое здание центральной мечети Джума Масджид, а также сильно пострадал строящийся комплекс отеля «Мариотт», разрушена центральная городская магистраль и Комплекс Национальной телекоммуникационной корпорации. Отмечены жертвы среди мирного населения.

Гораздо серьёзнее пострадал древний Лахор. Из-за чрезвычайно плотной глинобитной застройки ударная волна и пожары от бомбёжки разрушили пятую часть городской застройки. Нарушена работа химкомбината и складских комплексов. Сильно повреждён аэропорт и символ Пакистана Минар-э-Пакистан[221]. Тяжелым ударом для страны стало разрушение терминалов крупнейшего порта в Карачи. Кветта и Пешавар пострадали незначительно из-за отсутствия значимых целей в этих скоплениях глинобитных мазанок.

Реальные последствия для экономики Пакистана не были ужасными. Главное – мир понял, что СССР имеет волю и решимость отстаивать свои интересы без оглядки на угрозы, или мнение «мировой общественности».

Одновременно в Пакистане активизировались сторонники убитого Зия-уль-Хаком бывшего президента Зульфикара Али Бхутто. Его сын Муртаза, почему-то очень во время оказался в Исламабаде вместе с соратниками по ПНП[222]. Они арестовали Зия-уль-Хака. Пользуясь всеобщей суматохой, расстреляли в подвале дворца и объявили о переходе власти в стране, к временному правительству, составленному из членов ПНП. В Москву тут же была направлена телеграмма с требованием, немедленно прекратить варварские бомбёжки, странно сочетавшимся с просьбой о начале переговоров. На этом первый этап конфликта завершился.

Москва в переговоры вступать отказалась, заявляя, что бомбили Пакистан афганцы. После уговоров Андрей Громыко пообещал посредничество СССР в переговорах двух соседних стран.

В результате переговоров проходивших в Ташкенте 17 мая, стороны договорились о прекращении бомбовых ударов и закрытии границы Пакистана и Афганистана. СССР в качестве жеста доброй воли согласился в качестве компенсации за нанесённый Пакистану ущерб, выделить льготный связанный кредит в размере 500 миллионов долларов, на покупку товаров советского производства.

Однако коренного перелома в Афганской войне так и не произошло. Несмотря на отсутствие поставок вооружения и боеприпасов, партизаны продолжали удерживать захваченные провинции. Афганский правительственным силам удалось освободить Джалалабад, Газни и Хост. Провинции с пуштунским населением продолжали отчаянно сражаться.

Мировые новостные агентства захлёбывались от ярости, проклиная хитрых русских, сумевших ловким ходом вывести из игры Пакистан. Всячески преувеличивалось количество жертв, нанесённых бомбовым ударом, СССР клеймился как «империя зла», «воинство сатаны» и «убийца женщин и детей». Все мусульманские страны отозвали послов из Москвы. Муллы со всех мечетей призывали правоверных к священной войне за веру. Только сирийцы, ливийцы и иракцы объявили о солидарности с НДПА в его борьбе с, забывшими истинный смысл Корана, пакистанскими лидерами.

Европейские страны не так эмоционально, но тоже осудили действия Москвы и ввели санкции на поставку в СССР товаров двойного назначения. К ним присоединились страны Движения Неприсоединения за исключением Индии и Бангладеш. Неприятной неожиданностью для Москвы стало присоединение к волне всеобщего негодования Болгарии и Румынии. Живков и Чаушеску объявили, что более не намерены рисковать жизнями своих граждан, находясь в одном военно-политическом блоке с агрессорами.

Однако ни Иран, ни Китай больше не осмеливались откровенно вставать на сторону Афганского исламского сопротивления. Только король Саудовской Аравии клятвенно заверяли Ахмад Шаха Масуда в приверженности великому делу джихада.

Соединенные Штаты начали компанию по организации бойкота Олимпийских игр, которые должны были проводиться в Москве в 1980 году. МОК не поддержал этой инициативы, но количество стран-участниц резко уменьшилось.

11 мая. Лэнгли. Штаб-квартира ЦРУ. Директор Стэнсфилд Тёрнер.

На следующий день Директор ЦРУ адмирал Стэнсфилд Тёрнер нервно мерил шагами ковёр кабинета. Он не мог спокойно усидеть за столом после телевизионных ужасов.

– Гейтс! Кажется, это вы убеждали меня месяц назад, что Советы никогда не решатся на серьёзный удар? – Адмирал откровенно орал на главного эксперта по России. – Что можете сказать в своё оправдание после такого эпического провала? Молчите? Я думаю, что вы прямо сегодня вылетите из ЦРУ как пробка из бутылки, да так, что вас потом и мыть посуду в «Макдоналдсе» не возьмут.

Между тем, у вас на руках был не убиваемый козырь – конкретная дата вступления в эту долбанную войну СССР! Как можно так впечатляюще сесть в лужу, я просто не представляю.

Наконец начальственный гнев иссяк, и адмирал остановился напротив офицера разведки и уставился прямо ему в глаза.

– Могу я изложить свои соображения, сэр? – следуя букве устава, Роберт Гейтс попытался как-то оправдаться.

– Валяй, излагай, хотя я очень сомневаюсь, что ты способен на что-то умное.

– Всё не так плохо, сэр. Если внимательно присмотреться, то эта акция устрашения русских сыграла нам на руку, сэр. – Роберт старался говорить громким «уставным» голосом.

– Прекрати паясничать, парень. Садись и давай по порядку с самого начала. Если сможешь грамотно обосновать, так и быть, останешься в разведке, но с понижением в звании и окладе.

– Так! Точно! Сэр! – рявкнул Гейтс и опустился в кресло. – Смотрите, сэр, русские продемонстрировали готовность применять силу без оглядки на мировое общественное мнение. Теперь они в глазах всего мира выглядят агрессорами, поджигателями войны и демонами Ада. Теперь мало кто согласится иметь с ними дело. Вы уже слышали о выходе из ОВД Болгарии и Румынии? Так вот, это первые ласточки нашей будущей победы.

К тому же с повстанцами им справиться всё равно не удастся. Помните, как было во Вьетнаме? Да, в той войне против нас на стороне Вьетконга воевали и Китай, и СССР, а теперь моджахеды вынуждены будут какое-то время воевать против сил правительства и военных советников из Москвы. Воевать с некомбатантами крайне сложно, в самом худшем случае им потребуется год, а то и два. За это время мы найдём способ как помочь борцам за свободу.

Адмирал недовольно поморщился. Ему не нравился такой стиль. Гейтс уловил изменение настроения шефа и выдал ещё одну наработку.

– Пользуясь возникшим прецедентом, США вводят в территориальные воды Пакистана корабли Шестого флота. С авианосцев на территорию занятую повстанцами десантируются наши советники, силы быстрого реагирования высаживаются в Кандагаре. Выстраивается воздушный мост по образцу нацистского под Демянском. Наши «Джеронимо»[223] легко одолеют самодеятельную армию, или что там у афганцев осталось, и всё, Афганистан наш, русские остановлены, счастливые афганцы цветами и лепёшками встречают освободителей…

– Стоп, офицер! – Я понял. Второй вариант мне нравится гораздо больше, хоть эта авантюра и требует довольно длительной подготовки, согласования с ВМФ, ВВС и разведки, тем не менее, он даёт нам реальный результат, а не вялотекущую шизофрению.

– Возможно, вы правы, сэр! – снова вытянулся по стойке смирно Гейтс, а про себя подумал, – старый идиот. Вот из-за таких «лихих рубак» мы и попадаем вечно в передряги.

Мехмет Али Агджа был схвачен турецкой полицией в середине марта. Агджа тут же признался в совершенном преступлении, выдал сообщников и рассказал всё, что знал о деятельности «Серых волков». Слушанье его дела назначено на ноябрь, но в апреле Орал Челик, действуя под псевдонимом «Аттила», организовывает побег. В багажнике автофургона Челик и Агджа пересекают границу Турции и Болгарии, двигаясь по давно отработанному контрабандистами маршруту из Стамбула в Мюнхен. Они заплатили обычную, в таком случает, мзду и турецким мухафизларам и болгарским позачитам[224], но на болгарской стороне их приняли сотрудники болгарской ДС. Оба были брошены в отдельные камеры, и на этом их путь завершился.

11 мая Агдже в камеру передали турецкую газету, на первой полосе которой аршинными буквами шла надпись «Rus bomba Müslüman!». Мехмет начал читать и по мере прочтения жажда возмездия всё больше распаляла его сердце. К тому же он видел, как можно объединить священную месть за поруганные исламские святыни и его личную страсть к славе. Дело за малым. Как бежать из этой долбаной тюрьмы? Верный Челик тоже в тюрьме, в Болгарии знакомых нет. Тем более что к туркам эти вероотступники относятся, мягко говоря, неприязненно. Как выбраться из заточения не ясно.

Вечером того же дня его привели в допросную. Важный седой мужчина с пышными усами и густыми бровями, представился как генерал Шопов. Несколько долгих минут он вглядывался в лицо Агджи, прежде чем начать беседу. Пауза затягивалась. Агджи в странном порыве вдруг показал язык грозному собеседнику. Тот в ответ только усмехнулся. Лёд между ними слегка подтаял.

– Так значит, ты и есть тот самый серый волк, что турецкого редактора замочил? – всё-таки первым начал беседу Шопов. На удивление, он вполне сносно говорил по-турецки.

– Раз ты всё знаешь, то зачем спрашиваешь? – огрызнулся Агджи. – Времени много? Болтать любишь?

– Ну, раз ты у нас такой деловой, то давай будем разговаривать по делу, – добродушно согласился генерал. – Ты газету сегодня прочитал?

– Ну, прочитал, дальше что? – недоумённо протянул молодой человек. – Этот поступок русских хуже, чем просто преступление, это… это… не знаю даже как назвать… но вам я зачем? Болгария всегда Россию поддерживает, особенно против мусульман. Что вы хотите?

Он внезапно начал кричать, истерично дёргая головой:

– Клянусь Аллахом, Кораном, и зелёным знаменем Пророка. Идеалистическая молодёжь Турции будет до последней капли крови сражаться против коммунизма, капитализма, фашизма и всех видов империализма. А вам, болгарские собаки, мы устроим казнь, такую, что живые позавидуют мёртвым…

– Прославиться хочешь? Отомстить хочешь? – глядя прямо в глаза террористу, зловещим шёпотом вдруг проговорил Шопов.

– Допустим, хочу! – в голосе убийцы прозвучал вызов.

– Мы готовы тебе помочь. Ты получаешь славу и отмщение, мы – достигаем наших целей.

– Каких?

– Джок шей билечексын, якында яшланачаксын[225]. – ответил генерал старинной турецкой поговоркой – Ты хорошо стреляешь?

– Только в упор.

– Машину водишь?

– Это запросто! Дело не хитрое. Жми педаль, крути баранку!

– Какой ты шустрый, это мне нравится. Ладно, я открою тебе часть карт. Надо ликвидировать одного важного русского начальника. Живёт он в самом центре Москвы. Ты не струсишь?

– Храбрее меня у Аллаха нет воинов! – гордо вскинулся Агджи.

– Другого ответа я и не ожидал. Адрес получишь перед заброской. Фотография – вот, знакомься, Юрий Владимирович Андропов. Каждое утро едет на Лубянку. Возможно, это единственное время, когда его можно… того, – Шопов провёл ребром ладони по горлу.

– Нет, начальник, хоть ты и генерал, но глупый. Меня же схватят и расстреляют тут же. Я не для этого из турецкой тюрьмы сбежал.

– Всё – таки ты трус! Во-первых, слава и месть бесплатными не бывают. Во-вторых, от тебя во многом зависит, сможешь ли ты сбежать. Заметь, что деньги у тебя будут практически неограниченные.

– Начальник, ты точно дурак. Хочешь, чтобы я тебе поверил? Ты же сам меня после дела и пришьёшь, чтобы следов не осталось. Я бы так сделал. Исполнителя чик, концы в воду.

– Тогда сам придумывай, какие гарантии тебя устроят, если тебе моего слова мало. Кстати, если откажешься, мы тебя повесим, – Шопов делает вид, что сердится. – Выбор у тебя не велик. Либо помрёшь на верёвке из свиной шкуры, либо… Тебе есть о чём подумать.

На самом деле Шопов доволен торгом. Понимает, что рано или поздно клиент сломается.

Вечером Григор Шопов встречался с товарищем Живковым.

– Еще пару дней и Агджа будет готов для обучения. Он уже сегодня почти готов, но турецкая спесь не позволяет сразу согласиться, будет нас мурыжить день-другой.

– Это ничего, главное, чтобы у него получилось, – медленно проговорил Живков, потом достал сигарету, размял её в пальцах, чиркнул зажигалкой и медленно затянулся.

– Скажи мне, дорогой Григор, сам-то как считаешь, правильно мы поступаем, что строим тут планы убийства уважаемого человека? Ты давай закуривай со мной, а то будто здоровее меня быть хочешь. – Живков как-то невесело рассмеялся.

– Товарищ Живков, я считаю, что если у нас получится убрать Андропова, то не только у болгар или румын появится шанс избежать вымирания. Большой шанс появится у всего мира, а для этого можно ликвидировать больного старика. Да, это смертный грех, но кто-то должен взять его на себя. Вот мы с вами его на себя и берем. Гореть нам в Геенне Огненной… Впрочем, нам одним грехом больше, одним меньше, роли уже не играет.

Через неделю Мехмет Агджи начал подготовку к секретному заданию. Его учили русскому языку, владению снайперской винтовкой, экстремальному вождению, сапёрному делу и прочим премудростям диверсантов.

ГЛАВА 25. НЕ ВЫШЕЛ РОСТОМ И ЛИЦОМ

5 сентября. Москва. Мехмет Агджи.

Пятого сентября в Москву из рейсом Баку прибыл «азербайджанец» с паспортом на имя Курбанова Сулеймана Ибрагимовича. За не очень большую мзду ему удалось устроиться на работу водителем мусоровоза в Дорогомиловском районе столицы. Начальник ЖЭКа напутствовал его в первый день работы:

– Смотри, Сулейман, бля, относись к работе хорошо, нах, води аккуратно, аварийных, бля, ситуаций не допускай. Наш Дорогомиловский особый, нах, район, тут все начальники страны, нах, живут и каждый день с работы и на работу ездят. Будешь хорошо, бля, работать станешь, нах, руководить нашим автохозяйством. Вы же муслимы, не пьёте? Вот! А у наших мужиков в этом главная беда. Как деньги получил, так в запой, и звиздец! В общем, завтра чтоб к шести нуль-нуль, как штык. Бля!

6 сентября. Москва. Двор дома № 26. Владимир Рыжиков.

Рано утром Владимир Рыжиков, которому выпало возить Председателя ГКБ в этот день, курил у двери оперативной чёрной «Волги» в ожидании шеф. Юрий Владимирович почему-то задерживался сегодня. Вот уже и Леонид Ильич поздоровался и тайком покурил в машине Андропова, вот машина Брежнева покинула двор, а Юрий Владимирович всё не показывался.

Андреич, как уважительно звали старшего водителя Председателя КГБ в спецавтохозяйстве, окинул цепким взглядом двор. По-летнему густая листва клёнов скрывала большую часть двора, но всё, что нужно, видно прекрасно. Тем более что Андреич знал этот двор, как свои пять пальцев. Вот только почему-то около мусорных контейнеров уже целый час стоит мусоровозка. Надо бы подойти и проверить, а то как-то подозрительно.

Не успел Андреич додумать мысль до конца, как от мусоровоза отделилась мужская фигура и направилась в его сторону. Мужчина, скорее даже молодой парень лет двадцати, кучерявый брюнет среднего роста в грязном ватнике и испачканных белилами сапогах. Выглядел типичным кавказцем из какого-нибудь горного аула. Вот только цепкий взгляд глубоко сидящих глаз Андреичу показался слишком цепким. Машину с мусором и документы водилы он проверил ещё час назад. Как и положено, он был от Дорогомиловского ЖЭУ. Ни в контейнере, ни в кабине ничего подозрительного он не заметил.

– Слюшай, отэц! Мой машин, билад, не хочет ехат, шайтан такой! Навэрына зажыганий барыхылыт? Памаги, брат! Ты шофор, я – шофор. Можыт я тыбэ кагыда памагу.

Ужасный кавказский акцент делал речь парня почти непонятной, от этого у Андреича в душе поднималась волна агрессии.

– Не могу. Я при службе. Большого человека жду. Сам чинись, или звони в свой ЖЭК, пусть рембригаду присылают. Давай, уходи быстрее, а то и тебе, и мне за разговоры влетит по первое число. И колымагу свою, что хочешь делай, но убирай от греха.

Едва мусорщик дошёл обратно, хлопнула дверь подъезда, и на крыльце показался Андропов. Погружённый в раздумья, он подошёл к «Волге», машинально пожал руку Андреичу, открыл дверцу и аккуратно разместился на заднем сиденье. Андреич привычно окинул взглядом двор, отжал педаль газа и двинулся к выезду на Кутузовский. Внезапно его боковое зрение отметило какое-то движение со стороны мусорных контейнеров. Он повернул голову к зеркалу заднего вида и увидел, как мусоровоз со скоростью гоночного болида настигает его «Волгу». За рулём мусоровоза никого не было!

– О чём думает этот пидор! Ох, ё…! – проскочила последняя мысль в его мозгу, совпав по времени с грохотом сминаемого железа. Через секунду раздался взрыв, и над двором выросло облако дыма. На этом закончился жизненный путь не только Андропова, но и хорошего мужика Владимира Андреевича Рыжикова.

Особая следственная бригада обнаружила на покорёженной торпеде мусоровоза накарябанные арабской вязью слова اللأكبر[226], что все поняли, как ответку за бомбёжку Пакистана. Взрыв обеспечило самодельное взрывное устройство – несколько килограммов смеси алюминиевого порошка, селитры и гексогена, которой забит бампер. Личность водителя установили быстро по документам ЖЭКа, вот только по адресу в паспорте никто никакого Курбанова Сулеймана Ибрагимовича не знал. Дактилоскопия тоже ни к чему не привела. Поквартирный обход кончился безрезультатно, все слышали только грохот взрыва. В картотеке МУРа таких отпечатков не было. Парик, ватник и сапоги найдены на берегу Москвы-реки, в сотне метров от подъезда. Сам исполнитель исчез без следа.

На закрытом заседании новый Председатель «конторы глубокого бурения» Виталий Васильевич Федорчук, выступая с траурной речью, помимо обычных клятв в стиле «не забудем, не простим» заявил:

– … Надо отметить, что вся страна вообще и наш комитет в частности, оказались не готовы дать ответ на вызов, брошенный нам террористическим режимом исламских мракобесов. Товарищи чекисты, вы представьте, если у нас можно безнаказанно ликвидировать шефа госбезопасности, то какой ад можно устроить для простых граждан? Ведь к каждому детскому садику или школе, театру или вокзалу охрану не приставишь. Да и что этот пост сможет сделать, если в голову организаторам придёт взять в заложники детей? Брать заложниками наших граждан мусульманского вероисповедания? Тоже не выход. Завтра же заполыхает Кавказ и Казань, забьются в истерике вражеские голоса о попрании прав человека, начнутся провокации по всему миру. Сейчас не время и не место решать что-то, но есть повод подумать о способах борьбы с терроризмом.

…Карающий меч правосудия найдёт презренного наймита и накажет его, где бы тот не находился. В ущелье Гиндукуша, или в мечети Эр-Рияда, в трущобах Дакки, или в бункере Иранского КСИР. Я понимаю, что это очень трудно, но иначе – грош нам цена, придётся нас всех разогнать и нанять новых.

В тот же день проходило внеочередное заседание Политбюро ЦК КПСС. На всех членов ЦК отрезвляюще подействовало циничное и безнаказанное убийство соратника. Всем понятно, что ни усиление охраны, ни режим военного положения не снимут проблему, потому что проблема в наличии смелых и безжалостных врагов. Близко к сердцу принял это известие и Леонид Ильич. Он то и дело повторял как бы про себя:

– Ну, как же так! Я же вышел всего на пятнадцать минут раньше Юры. Мог бы чуть задержаться и вместе бы на воздух взлетели бы… Ох, беда, беда… А может быть, это вообще на меня покушение? Просто перепутал убийца?

– Успокойтесь, Леонид Ильич, – громко шепчет Брежневу Владимир Щербицкий, – если даже планировали вас, то вам опять повезло.

В итоге вечером приняли решение о сворачивании активной поддержки революции в Афганистане. Решено по образцу Кореи и Вьетнама разделить страну на красный Север – Маверранахр, и зелёный Юг – Пуштунистан. Решили, что пока КГБ не решит проблему терроризма внутри страны, новые внешнеполитические акции не затевать. Как сказал маршал Устинов:

– Хороша страна Болгария, а с Румынией мы тоже разберемся, но не сейчас. Порядок наведём в Союзе, а потом и социалистический лагерь будем в чувство приводить, чтобы ни один Живков не спрятался.

– Постойте, товарищи! – подал скрипучий старческий голос Михаил Суслов. – А как же великое дело Маркса-Энгельса-Ленина? Вы что? Забыли о том, что пролетариат Советского Союза должен нести свет великого учения народам всего мира?

– Миша, не суетись, сядь, водички выпей. – В этот раз Брежнев настроен решительно. – Ты послушай, будь добр, что остальные товарищи скажут. Речь идёт о выживании, а не об идеологии. Идеологию, какую надо, такую и придумаем. Даром что ли у нас целый институт Марксизма-Ленинизма работает?

К началу октября проведен второй раунд переговоров между Кабульским правительством и исламской партией Афганистана во главе с Гульбеддином Хекматиаром и Ахмад Шахом. Исламисты согласились на переговоры, перестав получать поддержку от Пакистана. Им тоже требовалась передышка, чтобы собраться с силами и найти новые пути для борьбы. В стране началась процедура разделения.

ГЛАВА 26. ОХОТА ЗА СНОВИДЕНИЯМИ

София. Институт суггестологии. Борис Рогов.

В начале мая по приглашению профессора Лозанова в Софию прибыл Стивен Лаберж, знаменитый исследователь феномена снови́денья. В его лаборатории в Стэнфордском Университете, Сан-Франциско, Калифорния, вот уже второй год пристально изучалась техника осознанного сновидения[227]. Вместе с ним приехал и его постоянный ассистент и помощник Линн Нейджл. Георгию Лозанову пришлось приложить много усилий для того, чтобы болгарское министерство культуры выделило финансирование программы работ с американскими звездами сомнологии. В 1978 году Лаберж ещё не успел стать мировой знаменитостью, и 10 000 американских долларов в качестве гонорара за организацию работы по контролю над сновидениями стали для него и его напарника достаточным аргументом, чтобы рвануть в далёкую Балканскую страну.

Болгары решили обратиться к иностранному учёному потому, что за полгода работы так и не получили никаких конкретных результатов. Вернее, разрозненные факты ясновидения наблюдались, но их механизм оставался под покровом тайны. Исследовали объект со всех сторон, от рефлексов стоп до попыток воздействовать на мифические чакры. Сняли сотни энцефалограмм, постоянно исследовали состав крови, фиксировали влажность и электропроводность кожи. Всё напрасно.

А вещие сны, тем не менее, имели место. 17 мая за неделю до трагедии в Чикаго Борис рассказал, что видел сон про авиакатастрофу, приведшую к гибели 273 человек. В тот же день он рассказал о похожем событии, на этот раз в Украинском городе Днепродзержинске. Интересно, что если первый сон был слишком беден на подробности, то второй, наоборот позволил скрупулёзно зафиксировать детали.

11 августа диспетчер Харьковского центра управления воздушным движением Жуковский перепутает вводимые данные, в результате чего произойдёт столкновение двух Ту-134 с гибелью экипажей и пассажиров обоих лайнеров. Помимо 150 обычных пассажиров в одном из самолётов будет лететь Ташкентская футбольная команда «Пахтакор».

И Брежневу, и Картеру болгары направили через дипломатов письменные предупреждения, но ни тот, ни другой не удосужились как-то отреагировать. Кремль после болгарского демарша по поводу бомбёжки Пакистана, игнорировал попытки Живкова что-либо объяснить.

Зато после катастрофы Живков получил запрос от Генсека ЦК КПСС с предложением встретиться. Ясно, что тема переговоров продиктована фантастической информированностью болгарского руководства.

На что Живков ответил одинаково: – «В Болгарии много таинственного и непознанного, ясновидящие тоже имеются, например, баба Ванга». То есть он с одной стороны намекал, что информация получена от Ванги, а с другой, не утверждал это. От встречи отказываться тоже не стал.

Подопытный «Пророк» прилежно выполнял все поручаемые ему действия, ежедневно заполнял дневник сновидений, отмечая каждый раз события предшествующие запомнившемуся сну. Он послушно пять дней в неделю приходил в лабораторию и отдавался в руки исследователей, которые цепляли датчики к разным участкам тела и снимали показатели. Потом заставляли описывать ощущения при тех или иных воздействиях.

Стивен Лаберж оказался замечательным парнем. Компанейским и начисто лишённым снобизма, так свойственного многим ученым Болгарии и России. Сразу по прибытии Стив устроил грандиозную вечеринку, на которой угощал всех калифорнийским вином и даже, тайком от руководства, самодельным ганджем. Он вспоминал массу забавных историй из своих приключений на Трассе[228] и в Индии, придумал массу розыгрышей, которые для поддатой компании показались самым весёлым праздником в их жизни.

Под конец этого сумасшедшего банкета Стив высказал основную мысль работы:

– Друзья! Я теперь могу вас так называть?

– Да-а-а-а! Та-а-ак! Й-е-е-е-е, – дружный вопль был ему ответом.

– Завтра подумайте, что происходило сегодня. Это осознанное проведение времени, или нет? Сон это или реальность? Страх совершить что-то не одобряемое обществом, заставляет нас контролировать поведение. Но во время осознанных сновидений мы безбоязненно можем испытывать новые формы поведения и новые формы проживания. Поэтому мне кажется именно в этом главная цель моего исследования. Надеюсь, что эта цель станет и вашей тоже.

Работа по исследованию мозга с помощью осознанных сновидений, тоже пока не давала результатов. Мистер Лаберж не терял надежды с помощью своего метода найти разгадку.

– Боб, ты говорил, что видишь во сне газеты, в которых упоминаются события, что должны случиться? – который раз он спрашивал отважного онейронавта[229].

– Да, Стив, именно так это и происходит. Только иногда это может быть новостная программа ТВ или радио, а иногда газета или журнал.

– Слушай! У меня сегодня появилась идея, как мне кажется, вполне способная вывести нас из тупика. Тебе придётся освоить мою методику осознания себя во сне. Смотри. Ты во сне, осознав, что спишь, идёшь в библиотеку, берёшь там газету за сегодняшнее число и читаешь её осознанно. Кстати, у меня никогда не получалось ни читать, ни писать. Стоило только сосредоточиться над текстом, как он размывался, и пропадал. Как тебе такая идея?

– Мне бы лишь бы с электродами на башке не сидеть, а остальное я, как юный пионер, всегда готов, – Борис быстро согласился на очередной эксперимент. – Тем более, я уже почти научился осознавать себя во сне. Правда, почему-то даже зная, что мне это снится, не могу там делать ничего такого, что не мог бы делать в реальности.

– Вот! Вот! Вот! – Вдруг закричал Лаберж. – В этом и секрет твоего таланта. Твоё подсознание раздвоилось. При этом одна его часть жёстко пресекает несанкционированный доступ к мировому информационному полю, а вторая, наоборот, всё время ищет путь туда, и идёт даже на сверхусилия, подсовывая реальную информацию о событиях ближайшего будущего. Это второе подсознание, очень хочет, чтобы ты преодолел себя и почувствовал свободу хотя бы во сне.

Так, что, Боб, тебе огромное спасибо, за то, что натолкнул меня на интересную гипотезу. Ясно тебе, куда теперь надо думать?

– Да, пожалуй, надо попробовать – Борька хитро посмотрел на руководителя, – всегда рад помочь мировой науке. Стив, а травки у тебя не осталось? Хорошо бы пыхнуть по такому случаю.

– Ох, подставишь ты меня… Если только по косячку и не больше, и в садике, там запах будет не так заметен. Пыхнем на пару.

Через час Борис погрузился в сон. На работе ему специально давали снотворное, для искусственного регулирования сновидческих процессов. Начинающий онейронавт в очередной раз погрузился в пучины бессознательного. На самом деле, он просто либо пересказывал свои реальные сновидения, либо выдавал что-то из того, что вспоминал из прошлой жизни. Слава богу, проверить его было невозможно.

ГЛАВА 27. НА НЕВЕДОМЫХ ДОРОЖКАХ

25 августа. София. Бульвар Скобелева. Лена Адонина и Линн Нейджл.

К вечеру зной, охвативший болгарскую столицу в конце августа, сменился приятной прохладой. Со стороны Витоши повеяло тёплым ветерком, сдувающим раскалённый жар асфальтового ада и автомобильных миазмов.

Лена решила пройтись, чтобы немного отдышаться после дня в душной приёмной директора института. Ей уже до чёртиков надоела и эта жара, и Болгария, и работа, которая казалась ей ужасно скучной. Хотелось быстрее вернуться домой. Так много надо рассказать и подружкам, и особенно, маме. Они, конечно, перезваниваются раз в неделю, но телефон не может заменить живого общения.

Особенно ей было грустно в те дни, когда Борька уходил в «ночное», как сегодня. Очень одиноко в их маленькой квартире и очень хотелось домой. В городе на людях всё-таки легче. Лена медленно шла по бульвару Витоши, время от времени покупая себе порцию мороженого, благо, что его здесь навалом. Только местное мороженое так себе, напоминало самоё дешёвое, которое дома называлось «Фруктовое». Единственное его достоинство – освежающий кисло-сладкий холодок.

Девушка зашла в небольшой скверик на бульваре Скобелева и присела в тени старой липы. Здесь журчал фонтанчик, и лёгкая водяная пыль приятно освежала воздух.

– Лена, позвольте присесть рядом? – Леночка даже вздрогнула от неожиданности. Она подняла голову и увидела перед собой лысоватого мужчину в расклешённых белых брюках и больших чёрных очках. – Меня зовут Линн Нейджл, я ассистент мистера Лабержа. Мы работаем с ним и вашим мужем. Так вот, Борис просил вам кое-что передать.

– Да, садитесь, пожалуйста, – утомлённая жарой, и не ожидавшая никакой опасности, девушка подобрала подол цветастого платьица. – Что там хочет передать мой благоверный?

– У него сегодня ответственное погружение, – лысый несколько минут рассказывает о важности онейронавтики для мировой науки. Потом, как будто опомнившись, возвращается к текущему моменту. – О вас он тоже подумал и решил сделать маленький сюрприз! Для этого вам надо сесть к нам в машину и проехать в одно местечко. Какое именно, я сказать не могу, в этом и есть сюрприз, но Борис сказал, что вам оно понравится. Поэтому прошу вас в лимузин! – Мужчина галантно подал девушке руку. Когда они поднялись со скамейки, он неожиданно крепко ухватив под локоть, повёл к чёрному автомобилю.

Леночке подобное обращение не понравилось, и она попыталась высвободить руку, но не тут-то было! Линн держал её мёртвой хваткой.

– Не вздумай кричать, красавица, – мужчина вдруг резко сменил тон. – Лезь в машину и не дёргайся, а то будет хуже и тебе, и твоему медиуму.

От неожиданности девушка послушно забралась на заднее сиденье. Нейджл уселся рядом.

– Руки вперёд! – грубо скомандовал он, после чего защёлкнул на тонких девичьих запястьях наручники.

– Чего вы от меня хотите? Денег у меня нет, никаких секретов я не знаю, отпустите меня, пожалуйста, – перепуганная девочка вдруг заплакала от унижения и боли.

– Нам не нужны деньги, дура! – Голос Нейджила вдруг сорвался на крик, и он с размаху ударил девушку по лицу, – и прекрати скулить, сучка! Не выношу женских слёз. Сиди тихо, ничего не говори, ни о чём не спрашивай. Я всё тебе расскажу, когда приедем на место. Будет тебе сюрприз, никуда не денется, – он противно осклабился.

Следующий день. София. Борис.

Утром, уставший после «трудовой» ночи, я вернулся домой. Крайне удивило, что дома Леночки не оказалось. Первая мысль, что Лозанов попросил её прийти пораньше, но додумать мысль я не успел. Вдруг резко зазвонил телефон.

– Это есть Бо́рис Рого́фф? – голос с американским акцентом был не знаком, но из-за агрессивного тона сразу вызывал неприязнь.

– Я вас слушаю.

– Твоя жена у нас! Если хочешь увидеть её живая, делай, как я скажу, тогда она будет целая.

– Что вам от меня надо? Подлые ублюдки!

– Не надо волновайтса! – голос на другом конце провода громко захохотал. – Ты должен подумать, и принять правильный решение. Ты не есть глупый, поэтому понимать, что нам нужно от тебья. Не вздумай жаловаться в полицию. Там много наших. Если я узнавать про это, то твою жену буду убивать.

– Козёл вонючий! Ты можешь сказать, ублюдок, что тебе надо?

– Не «тебье», а нам. Нам надо вывезти тебья в США, чтобы ты смог поделиться информацией с самым демократичным правительством в мире. Кроме того, мой шеф хочет получить протоколы всех экспериментов. За это тебе будет грин кард, деньги, дом. Скажи мне, где ты предпочёл бы жить, во Флориде, на Оаху или в Пасадене?

– Какие гарантии, что если я сейчас соглашусь с вами, то с Леной ничего не случится? – я тяну время, параллельно продумывая варианты дальнейших действий.

– Офф кос, никаких! Ты есть не в том положении, чтобы требовайт гарантии. Только слово джентльмена. Поверь, это уже не мало.

– Ладно, что я должен делать?

– Всё очень просто! Ты должен взять папки с протоколами твоих сессий и завтра после работы ждать телефонного звонка. Я тебе скажу, куда идти. – Собеседник на том конце провода отключился.

В гневе я кидаю трубку на рычаг аппарата и ищу номер Людмилы Живковой. Хорошо, что её визитка лежит в моём паспорте.

– Людмила, – от волнения я даже забыл поздороваться, – Людмила, у нас беда. Леночку похитили американцы!

– Боря, не торопись! – Людмила сначала не поняла о чём вообще идёт речь. – Подожди, я освобожусь через час и тебе позвоню. Ты мне всё и про Лену расскажешь. Добре?

– То не есть добре! Мила, послушайте, случилось несчастье! Лену сегодня ночью, или вчера вечером похитили. По-хи-ти-ли!

– Как похитили?! Кто?! Этого не может быть! У нас в стране никогда никого не похищали. Нет! Это исключено.

– Увы, это правда. Я сейчас разговаривал по телефону с похитителем. Он не скрывает, что работает на ЦРУ. Им нужен я, но меня им мало, они хотят получить ещё и протоколы опытов, для этого они хотят, чтобы я выкрал протоколы. Тогда они вывезут меня из Болгарии.

– Я сейчас свяжусь с Христовым, это вопрос ДС. Он не поверит, но я буду максимально убедительна. Сколько у нас времени?

– Времени у нас немного. Похитители будут ждать меня завтра после работы.

– Хорошо, я постараюсь. – Людмила положила трубку.

Она, наверное, действительно была настойчива, потому что не прошло и пяти минут, как со мной связался майор Госбезопасности Петр Младенов.

Мне пришлось ещё раз повторить рассказ, постоянно напоминая собеседнику об утекающем времени.

– Я вас понял, мы уже работаем над вашей проблемой, тем более что за вас хлопочет сам товарищ Живков.

Весь день я не находил себе места. То бродил из угла в угол, как тигр в клетке, то бросив всё, бегал вокруг дома. Дважды пробежал по маршруту от работы до дому в надежде, что это сможет натолкнуть меня на выход из положения.

На следующий день с утра я сидел рядом с телефоном в ожидании звонка Младенова. Около девяти телефон ожил с каким-то странным дребезжащим звуком.

– Утро доброе! Вы слышали сейчас щелчок, когда брали трубку? – без долгих расшаркиваний начал Младенов.

– Да. И звук у звонка стал какой-то необычный.

– Щелчок, это значит, что ваш номер будет прослушиваться, а вот со звуком ничего не должно случиться. Вы куда-нибудь из дома выходили после нашего вчерашнего разговора?

– Да, искал место и улики… ничего не нашёл конечно…

– Понятно. Похоже, слушают нас теперь и злодеи. Моя вина, не предупредил вас о том, что вам нельзя из дому выходить. Тогда так. К вам сейчас приедет машина. Жёлтый «Трабант». В ней будет наш сотрудник, он отвезёт вас на работу и по дороге расскажет, что надо делать. Проверьте его документы на всякий случай. Ни с кем другим не разговаривайте. Вы всё поняли?

– Да, товарищ майор. Так всё и сделаю. Машина во сколько должна подъехать?

– Выгляни в окно, может быть уже.

У подъезда стояла маленькая жёлтенькая машинка. Рядом курил невысокий крепыш в черных очках на пол лица. Я понял, что пора выходить, и уже через минуту сидел в драндулете.

– Вам уже рассказали, что делать?

– Нет, телефон слушали не только в ДС.

– Тогда слушайте меня. Уж тут-то нас не прослушают, капитан удовлетворённо хмыкнул. – Возьмёте пачку старых ненужных отчетов. Лозанов обещал подготовить. Сверху положите копии настоящих протоколов для маскировки. Всё это упаковываете, и я вас везу домой. Когда с похитителями встретитесь, отдадите только половину пачки, остальное после того, как приведут жену. Дальше действовать будем мы. Из страны их не выпустят.

Лозанов и Лаберж уже в курсе событий и всячески выражали мне сочувствие. Нейджила почему-то не было на месте, хотя на сегодня назначены эксперименты с его участием. Лаберж сокрушался по поводу его отсутствия и с досады негромко матерился. Всё происшествие рушило его планы на сегодняшний день.

К полудню всё готово. Я опять сидел и ждал звонка. Время как будто застыло в оцепенении.

Резкий звонок моментально вернул к реальности:

– Что же вы, Борис, не выполнили нашего условия? Как вам не стыдно, рисковать жизнью любимой женщины. Ладно, вам повезло, что она нам пока нужна…

– Что значит «пока»? – Я начинаю орать в трубку. – Если хоть один волос… то ни о каком сотрудничестве не может быть и речи.

– Спокойствие, только спокойствие, молодой человек, дело то житейское. Протоколы вам забрать удалось? Вам же это посоветовали в милиции? Я угадал? Вот видите, везде наши люди.

– Протоколы готов передать хоть сейчас, но при одном условии. Я вам для начала отдам только половину. Когда вы отпустите мою жену целой и невредимой я отдам вторую половину.

– Хорошо, только второе отделение надо будет сыграть чуть по-другому. Ты отдаёшь вторую половину протоколов, и сам садишься в машину. Сам! Добровольно!

Слушай дальше. Ты сейчас едешь к Южному парку. Там есть пруд. Машину оставляешь на дороге, и один, я подчёркиваю, один идёшь к пруду. Если что-либо пойдёт не так, то ни меня, ни девчонки ты не дождёшься.

Похититель бросил трубку.

Четверть часа спустя капитан Иванов подвёз меня на место. Пока он давал последние инструкции, я старался представить, как будут действовать похитители.

– Придётся, чтобы избежать риска, согласиться на условия похитителей. – Втолковывал мне капитан. – Хорошо бы они, в самом деле, девочку отпустили. Хотя я на их месте так бы делать не стал. Это же прекрасный инструмент давления. Неплохо будет, если они ее, хотя бы привезут, могут же и просто тебя схватить, сунуть в рот кляп, мешок на голову и в багажник…

К счастью чёрных «Фордов» в Софии мало. В крайнем случае, будем привлекать вертолёт. Так что соглашайся на любые условия. Сейчас главное, чтобы эти нещастники[230] ничего с девочкой не сделали. Постарайся их не раздражать, можешь даже попробовать подружиться. Поболтайте за това, за това[231]. И не бойтесь, мы их обязательно пойма…

Речь разговорчивого безопасника оборвалась на полуслове.

– Смотри, а вот, кажется, и наши «друзья», – он повёл глазами в сторону большого чёрного автомобиля сворачивающего с улицы Ибсена в аллею парка. – Давай, бери пакет и шагай к ним, а то они сейчас на нервах. Неизвестно, что им в голову придёт.

Я подхватил папку с протоколами и направился по асфальтовой полуразрушенной тропинке вглубь парка. Нужная поляна с прудом оказалась недалеко. На её противоположной стороне стоял большой чёрный «Форд-Бронко-Рэйнджер». Меня ждали. Стоило мне оказаться в поле зрения водителя, как тут же открылась дверца, и показался человек, которого я ни как не ожидал увидеть.

Линн Нейджл, ассистент и старый приятель Стивена Лабержа собственной персоной! Распахнув руки, словно для дружеских объятий, Нейджл двигался мне на встречу. Вот так номер! – Интересно, а сам Лаберж тоже цэрэушник? Или он всё-таки честный исследователь?

– Боб! Ты не представляешь как я рад, что ты согласился с нами сотрудничать. Тебя ждёт по-настоящему счастливое будущее. Славу я тебе обещать не могу, но деньги, комфорт, свободу – сколько угодно!

Я, молча, протягиваю пакет с протоколами экспериментов и с укоризной в глазах слежу за Нейджилом.

– Ну и зря ты не хочешь со мной сотрудничать, – по-своему истолковал мой взгляд мистер Линн.

– Лену отпусти – я напоминаю о нашем договоре. – Или ты солгал, и это ловушка?

– Какой ты ещё наивный! – засмеялся противно Линн. – С нею ты увидишься. Скоро. Но не сейчас. Давай быстрее в машину. Помогу воссоединиться вашей семье. Не бойся, тебе понравится, особенно коровы и свиньи в качестве близких родственников. – Нейджл хихикает над собственной шуткой.

Я лезу на заднее сиденье. Из-за тонированных стёкол в салоне темно и я не могу разглядеть лица человека, уже сидящего там. Он защёлкивает на моих руках наручники.

– Это всего лишь маленькая предосторожность, – поясняет Линн. – Мы тебя освободим, как только прибудем на место.

Одновременно с последними словами он выжимает педаль газа и машина, ломая кусты, выруливает куда-то совершенно не туда, где её ждёт Филипп. Мне ничего не видно, только толчки под задницей говорят, что едем мы не по асфальту.

В какой-то момент нас перестаёт подбрасывать на ухабах. Движение становится ровным и быстрым. Сопровождающие меня господа сосредоточенно молчат. Такой порядок движения продолжается долго. Проходит около часа, и мы тормозим у какого-то высокого кирпичного забора с железными воротами.

– До́брэ до́шли? – слышу я хриплый голос снаружи.

– Добрэ, добрэ, как там русская? – спрашивает Нейджл у собеседника, – а то мы её мужа привезли, чтоб ей не скучно было.

– Ну вот, корми теперь двоих, – недовольно ворчит некто снаружи. – Где я вам столько харчу возьму?

– Да, ладно тебе, Питер, – усмехается наш похититель, – можно подумать, что дядя Сэм тебе мало платит. Кошке хвост отрубил уже? Да и ненадолго мы тут. Девчонку придётся ликвидировать, а паренька мы заберём, у нас он будет петь, как весенний соловей, с руладами и переливами.

– Эй, вы, там! – Закричал я изо всех сил. Не надейтесь, что я вам теперь буду рассказывать правду! Хрен вам! Волки́ позорные!

Ответом мне стал увесистый пинок, после которого я пролетел, больно ударяясь о колья каких-то загородок, пока не врезался в глинобитную стену. Боль от ударов, только сильнее распалила кипевшую во мне злость, но руки так и оставались связанными. Входная дверь со скрипом захлопнулась. Свет проникал только через щели в закрытых ставнях, поэтому я ничего не видел, кроме узких полос на фоне подвальной черноты.

Внезапно до моего слуха донёсся тихий стон. Тембр показался похожим на Ленкин, но какой-то не привычный. Сдавленный и, как мне показалось, хриплый.

– Лена, ты здесь? – прошептал я, облизнув кровь с разбитых губ.

– М-м-м-м, фтесь…

Кое-как разобрал я стон. У меня от злобы свело челюсти.

– С-с-суки! Они пожалеют об этом. Я приложу все силы, чтобы убедить Живкова расстрелять нахрен этих мерзавцев! Хорошо, что в Болгарии действует высшая мера социальной защиты.

Пойдя на звук, в углу грязного подвала я наткнулся на мою девочку. Эти сволочи в кровь разбили ей лицо, и, похоже, выбили пару передних зубов. Говорить ей больно. Мне оставалось только сесть с ней рядом, положить её голову себе на колени. С трудом выговаривая слова, Лена рассказала мне про свои злоключения, про Нейджла, про то, как она доверчиво села в машину, как её привезли в этот дом.

Из разговоров похитителей она поняла, что сейчас мы в Благоевграде. Здесь располагается резиденция ЦРУ, приставленная следить за бабкой Вангой и её именитыми посетителями.

Кормить её не кормят, вода для питья в ведре. Пить приходится через край, как собаке. Хорошо, что ноги у нас не связаны. Благодаря какой-то торчащей из стены железной полосе, мне удаётся освободить руки. Я мокрой ладонью умыл жену, обнял и уговорил попробовать уснуть в ожидании дальнейших событий. Нам бы только из этого подвала выбраться, тогда этим гадам долго не жить. Державна Сегурност их быстро накроет, наверняка, и в этом городе есть её отделение.

Я поднимаюсь и внимательно обследую пространство. Оно разбито на отдельные отсеки длинными жердями, как принято в традиции болгарских крестьян. Закуты позволяют загнать в подвал разную живность, не перемешивая её между собой. А что если попробовать использовать один из этих дрынов в качестве рокусякубо[232]? Я конечно, совершенно не знаком с японским искусством «бо-дзюцу», но какие-то движения видел. Да и на нашей стороне фактор внезапности.

Я аккуратно начал выкручивать жердь из распоров. К моей великой досаде, каркасы сбиты здоровыми гвоздями. Чтобы освободить первый мне потребовалось не менее часа. Только я успел его вытащить и присел отдохнуть, как раскрылась дверь, и в проёме показалось белое пятно лица этого говнюка Линна.

С дневного света ему ничего не видно внизу. Он опасается спускаться и злобно кричит сверху:

– Борис! С протоколами ты меня обманул. Это есть очень и очень плохо! За это я буду наказывать твоя жена. Я её буду бить палкой. Выбирай, по спине её бить, по голове, или по пяткам?

Я, пользуясь тем, что этот гадёныш кричит громко, в полумраке на цыпочках подкрадываюсь к лестнице. Прикидываю, где у него должны быть колени и изо всех сил наношу удар по голени.

– О! Ш-ш-ш-ит! – Издаёт змеиное шипение Нейджл и валится по ступеням вниз. Мне остаётся только всадить с размаху тонкий конец жерди прямо ему в переносицу. Раздаётся противный хруст, и подлец затихает толи от болевого шока, толи от безвременной кончины.

Ловко у меня получилось! Сейчас его хватятся и начнут искать. Надо встать рядом с дверью и разделаться также со следующим. Нечего похищать чужих женщин!

Действительно, Питер не заставил себя долго ждать.

– Мистер Нейджл! Вы где? Ар ю окей? – послышались встревоженные крики наверху. Вскоре дверь открылась, и в проёме показался низкий силуэт Петра. Удар прямо в нос, потом в подбородок, потом в пах, и второй похититель валится вниз, считая ступеньки.

– Лена, давай, подымайся! – Шёпотом командую я жене. Мы осторожно поднимаемся по лестнице, выглядываем в дверь, и никого не заметив, быстрым шагом направляемся к лестнице. Со двора слышны женские голоса и кудахтанье кур. Мы крадёмся в тени галереи, в сторону ворот.

Внезапно оттуда до нас долетает звук мощных ударов.

– Открывайте! Народная милиция! – из-за ворот слышен командный голос. Три секунды и мы выломаем ворота! Время пошло!

Чтобы не попасть под случайную пулю мы падаем на пол. В тоже мгновение БТР сбивает ворота с петель и влетает на середину двора. Из боевого отделения выпрыгивают парни с автоматами. Раздаётся очередь в воздух. Визг перепуганных женщин, испуганный плачь младенца. Шум перекрывает голос, усиленный мегафоном.

– Всем сложить оружие и выйти во двор с поднятыми руками! Заложников освободить немедленно!

– Тут нет никого, кроме баб, – ворчит откуда-то выползший старый дед, – но они боятся. Вы же их своим танком напугали. А я вот он, только оружия у меня нема.

– Проходи, дедушка, проходи, не мешай работать. – Говорит офицер деду, и снова командует через мегафон.

– Господа шпионы! Быстро выходим с поднятыми руками!

Внезапно резкий Ленкин визг разрывает воздух. Через секунду он резко обрывается, сменяясь придушенным рычанием.

– Автоматы на землю! Машину убрали! Вертолёт сюда! Быстро! Иначе я прострелю сучке башку. – Недобитый Нейджл заслонился телом девушки. По его лицу течет кровь из сломанного носа. Руки тоже в крови. В правой – ПМ, который он уткнул Лене в висок, левой он сжимает ей горло.

Меня пронзает острое чувство жалости. Как же бедненькой досталось! Ну, Нейджл, сука, доберусь я до тебя!

Спецназ, опасаясь за наши жизни, останавливает атаку. Выпустив чёрный дизельный выхлоп, БТР выкатывается через развороченные ворота на улицу, солдаты кладут автоматы на землю и отступают к калитке. Их командир тоже медленно и аккуратно кладёт пистолет, демонстрирует пустые ладони и делает шаг назад.

В проёме калитки появляется фигура Лабержа. Он спокойно направляется в нашу сторону. Капитан спецназа пытается его остановить, но тот уверенно отмахивается.

– Стой Стив! – Нейджл пытается выиграть время и стреляет прямо перед ногами Лабержа, – мне не хочется тебя убивать, но поверь, я это сделаю. Ты талантливый, может быть, гениальный учёный и мне будет очень жаль лишать человечество твоих открытий, но ты не оставляешь мне выхода. Мне очень нужно завершить это дело и вернуться в Штаты со щитом.

– Ты слишком много болтаешь, дорогой Линн. Если бы ты был настроен на результат, то давно бы уже диктовал условия. Давай, ты лучше прямо сейчас отпустишь девочку, сдашь оружие и расскажешь этим джентльменам всё, что знаешь. Тогда я помогу тебе сохранить жизнь.

– Спасибо, что напомнил мне об освобождении этой сучки, у которой такие острые зубки. Я много просить не буду. Только вертолёт с полным баком. Мне лично хватило бы, но моим хозяевам интересен вот этот парень. Поэтому девочку меняю на мальчика и вертолёт.

Я слушаю этот затянувшийся диалог и одновременно медленно поворачиваю голову в сторону террориста. Теперь мне его отлично видно. Жаль только, что я нахожусь в нижней позиции, атаковать из которой очень трудно.

– Ты не понял, – опять начинает уговоры Лаберж и делает короткий шаг вперёд. – Речь идёт об обмене твоей жизни, на эту милую девочку. Ты совершил преступление, похитил человека, угрожаешь его убить. Лучшее, на что ты можешь рассчитывать, получить десять лет тюрьмы. Подумай об этом, пока у тебя есть время. – Лаберж пробует сделать ещё один шаг, но пуля, выпущенная из ПМ, выбивает столб пыли из земли прямо перед ним, и он резко отдёргивает ногу.

Когда Нейджл на долю секунды задерживает руку с пистолетом, я рывком бросаюсь ему под ноги. Ленка, заметив мой рывок, пытается освободиться из захвата. Мы все втроём валимся на землю. В воздухе гремят выстрелы, но пули никому не причиняют вреда. Со стороны ворот к нам несутся оперативники, вот-вот всё должно закончиться.

Внезапно Нейджл выворачивает кисть непостижимым образом и стреляет прямо мне грудь.

Резкая вспышка боли пронзает тело. И вот я уже с высоты наблюдаю, как этого мерзавца сбивают с ног и методично дубасят сапогами и прикладами. Над моим телом, стоя на коленях, склонилась Леночка. Она пытается зажать рану, из которой потоком хлещет кровь, но это уже не может мне помочь. Над собственным телом я замечаю прозрачно-голубое дрожащее марево. Это, наверное, моя душа, которая была временно отстранена от управления, зато прожила куда более насыщенную жизнь, чем прежде. Марево не рассеивается… Может быть, у неё ещё есть шанс.

Мне же легко и спокойно.

ГЛАВА 28. ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДИССЕЯ

10 мая 2018 года. Польша. Вольфшанце. Борис Рогов.

– З-з-з-з-з, – над ухом противно звенит комар. Отогнать его я не могу, я почему-то не чувствую руки, они мне не подвластны. Тем временем к первому кровопийце присоединяется второй, потом третий, и вот уже целый недружный хор тянет тоскливое – з-з-з-з-з.

Что-то твёрдое упирается мне прямо под рёбра и причиняет неудобство. Я пытаюсь подвинуться, но чувствую, что не в силах пошевелить не только руками, но и ногами, и остальными частями тела. Только голова с трудом поворачивается на затёкшей шее. Пробую открыть глаза. Слава богу, это удаётся без труда. Серое световое пятно над моей головой свидетельствовало о том, что я жив, что нахожусь в сознании, и не ослеп, в конце концов.

Пробую сжать кулак. После волевого усилия это у меня получается. Расплатой за это становится болезненное покалывание в ладонях. Кровоснабжение в руках медленно восстанавливается. Я начинаю сосредоточенно сжимать и разжимал кулаки, стараясь не задумываться о месте и времени. Постепенно восстанавливается циркуляция крови. Вместе с ней возвращаются из тумана небытия, какие-то обрывки воспоминаний. Первым всплывает сцена с освобождением заложников, где меня продырявил мерзавец Линн.

– Неужели меня похоронили – первая мысль именно такая, – я лежу в холодильнике или скорее в могиле и ожидаю, когда меня кремируют?

Эту мысль я отогнал почти сразу, в морге царит очень специфический душок, а здесь кроме запаха сырой земли, травы и ржавчины никаких других запахов не ощущалось. А в могилу не могли уложить без гроба или на худой конец мешка для трупа.

– Может, мои останки всё-таки обменяли на Ленку? – пришла мне в голову следующая странная мысль. – Теперь Линн просто хранит мои бренные останки в каком-то сарае? Сейчас он обнаружит, что я пришёл в себя, и повезёт меня за океан.

Нет. Это тоже не то. Нельзя хранить тело вне холодильника. Оно протухнет, и будет неспособно к восстановлению.

Я переворачиваюсь на бок, упираюсь руками в землю, подтягиваю ещё плохо слушающиеся ноги и с кряхтением пытаюсь вскочить. Не тут-то было! От резкого движения острая боль пронзает мне поясницу. Чёрт! Надо быть осторожнее, наверное, от долгого лежания мои суставы, связки и сухожилия усохли, или как там называется это явление в медицине? Похоже, мне понадобится время на восстановление.

С грехом пополам мне удаётся подняться на ноги и осмотреться. Как ни странно, я оказался на днене очень глубокой яма, со стенок которой свисали корни деревьев. Упираясь ногами в откос и подтягиваясь на руках, я без труда выбираюсь к дыре вверху. Это именно пролом в старой бетонной плите, вернее даже не в плите, а в бетонном основании какого-то сооружения.

Вероятно, поверхностные стоки подмыли старую конструкцию, и я свалился в промоину.

«Старую конструкцию» – в моей голове словно сверкнула молния!

– Неужели? Господи! Не может быть! – пытаюсь я отогнать внезапную догадку. – А перемещение в 1975 год из 2018 может? Почему туда может, а обратно нет? Или это не 2018, а 2318? Бог весть…

Надо подниматься быстрее, выходить на свет и разбираться со всей этой темпоральной чертовщиной. Кто я? Где я? Какой сейчас год?

Часы на руке, оказавшиеся всё теми же старенькими «Casio», показывают только одиннадцать часов. Получается, что я провёл в странном сне какие-то считанные минуты. На боку болтается кофр. «Canon», к счастью, цел. Я, пользуясь глубокой тенью, пролистываю в аппарате последние кадры. Самый последний – смазан. Понятно, я же падал в промоину.

Ладно, хватит сидеть среди руин, пора выбираться к людям. Я весь покрыт пылью, глиной и мелким мусором. Даже в волосах какие-то соломинки. Надо срочно искать, где можно почиститься, а то стыдно в таком виде по загранице рассекать. И эти проклятые комары, жуть сколько их тут…

Сердобольные тётушки на выходе выдали одёжную щётку и помогли почиститься, с любопытством и жалостью выслушав рассказ о падении в яму.

– Не, не можно у нас падач! Ниц не падав ни разу. – На смешной смеси русского с польским уверяла меня старшая. Я не придал этому никакого значения. Возраст женщин позволял предположить, что они могли учить русский ещё в коммунистической Польше.

Зато из предостерегающих надписей исчез английский и появился русский. Это заставило меня более пристально приглядеться к окружающему пространству. Жаль, что тётушки оказались совершенно аполитичны и газет не читали.

– Милые девушки, – решил я рубануть напрямую, – что-то с памятью моей стало. Тут помню, тут не помню. Не скажете ли, существует ли Советский Союз? Как там по-польски? Звёнздэк роджецки?

– Матка боска, пан, наверно, в самом деле, сильно приложился, – женщины рассмеялись. – Юж тшыдесёнт рокув, как нема ниякого звёнздэка. Вы, русские, тогда наконец-то взялись за ум и отпушчилы вшистки, ктожи не хцел жич з вами.

– Что-то тут не то, – подумал я. – Надо срочно возвращаться в Кентшин, включить телек, купить газет, посерфить Инет, а то может оказаться, что я со своими «новыми злотыми» из того XXI века окажусь недееспособным. Если Родина окажется совершенно другой страной, становится не понятно, что делать и как возвращаться.

На стоянке перед главным входом в музей «Вольфшанце» стоит только одна таксувка. Какой марки и какого времени сказать сложно. В XXI веке модификаций так много и они так разнообразны, что судить по внешнему виду я и прежде не пытался.

– Поздравям пана! – приветствую я водилу, – Чи може пан взяч таки пенендзы?

– Яки, таки? – удивляется тот и берет у меня из рук купюру в двадцать злотых с усатым королём Болеславом.

Он долго с любопытством разглядывает её со всех сторон, смотрит на свет, даже обнюхивает. По всему видно, что такой банкноты он никогда не видел. Наконец, он поворачивается ко мне:

– Не, никды не видзев таку банкноту. Двадзешёнт злотых вот таки, – он вытаскивает из кармана смятую двадцатку с каким-то очкастым мужиком, совсем не похожим на короля, хотя и с усами. – Но, пан, это очень маленькие пенендзы, на них только стакан хербаты можно купич.

– Может в качестве сувенира? – предлагаю я таксисту.

– Не можно, мам чворо дзеци, вшистких тшеба кармич, – с явным сожалением в голосе ответил усатый пан и вернул мне двадцатку.

Мне не привыкать. Автостоп – наше всё. Стоит мне выйти на трассу, как останавливается «Opel Kadett». Я уже ожидал увидеть что-то совершенно чудно́е, флайер какой-нибудь, но никак не подержанный немецкий опель. Зато за рулём весёлый рыжий парень Фриц, который рад подвезти меня до Кентшина. Фриц даже сносно мог говорить по-русски, отчего моё краткое путешествие оказалось ещё и полезным.

Я старался из всех сил контролировать речь, чтобы не дай бог не выдать незнание реалий. Любопытство, конечно, распирало, но я держался.

Родной город Фрица – Бремен, а его предков когда-то выселили из Восточной Пруссии. В этом году ему исполнилось восемнадцать, и отец подарил ему автомобиль. Правда, дедушкин. Дед купил себе «Volkswagen Esaul», самый модный в этом году.

– А почему «Есаул»? Это же вроде бы чин у русских казаков. – тормознул я Фрица, – я не слежу за новинками. Мне что есаул, что вахмистр, что урядник – всё едино.

– Понятно, у каждого свои интересы, – Фриц с пониманием кивнул головой. Фольксваген давно уже поглощён Горьковским автозаводом. Теперь действительно целая линейка русско-немецких машин по миру гоняет. При этом, чем старше чин, тем мощнее машинка. «Фольксваген-Гетман» – любимая машина нашей Ангелы Меркель.

– А ты, Фриц, как к её персоне относишься? Если не секрет.

– Да, какой секрет! Так-то политик она не плохой, но последнее время пошла на поводу «зелёных» с их антиатомной истерией. После Фукусимы у нас такое творилось… Ей до вашего Крупнова, как до Луны. Хотя мне его действия тоже не всегда понятны.

– Ну-ка, ну-ка, – я чувствую, что разговор принимает правильное направление, и сейчас этот мальчишка мне расскажет всё, или почти всё. – И какое действие тебе особенно не понятно?

– Ну, например, зачем ему понадобилось проводить плебисцит в Абхазии и Осетии? Ведь в 1985 году население этого географического недоразумения уже проголосовало за вхождение в состав Грузии.

– Прошло четверть века, ситуация поменялась, наверное в 1985 там жило больше грузин, а в 2008 абхазов. Это два разных народа всегда соперничавших за благодатный край. У осетин такая же история.

– А разве абхазцы – не грузинцы?

– Нет, конечно. Грузины это картвелы, сваны, мингрелы, другие племена, согласившиеся на общее имя, а абхазы не согласились. Им показалось, что жить автономно в составе Российской Федерации лучше.

К сожалению, ехать до Кентшина совсем не долго, дальше путь Фрица лежит в сторону Поморья-Померании, а мне надо торопиться в Калининград. Интересно, как меня теперь через границу пропустят. У меня же паспорт хоть и РФ, но, наверняка, совсем не такой, что действует сейчас.

Никаких перемен в Кентшине не видно. Только народу стало больше. Это понятно, я приехал утром, а сейчас разгар выходного дня. Поэтому и такси не видать. Наверное, разъехались все.

Останавливаться в городе, смысла нет, так как деньги есть только такие, что не принимают нигде. Хотя, если зайти к нумизматам и попробовать впарить им в качестве сувенира? Только где в этом Кентшине нумизматов найти? Это же глухая провинция. Может сувенирная лавка найдётся? Может там мне поменяют мои злотые, на нынешние. Больше всего мне любопытно взглянуть на политическую карту мира. Ведь судя по словам Фрица, изменения произошли нешуточные. И произошли они после 1979 года. Моё появление тогда сыграло определяющую роль.

– Чи пани може мувич, гды ест шклеп ксёндшковы? – обращаюсь я на ломаном польском к симпатичной молодой особе.

– Пан может говорить по-русски, – мило улыбается мне в ответ кентшовянка. – Русский все знают. А книжны шклеп – вон в том доме.

При открывании двери крошечного магазинчика раздаётся мелодичный звон маленького колокольчика. Тут же в зале появляется мужчина в очках и клетчатой жилетке.

– Джэнь добры, цо пан хцел бы? – с лёгким поклоном обращается он ко мне.

– Хцэв бы мапу Европы, ешли можливо.

– Очивишче, конечно. Пан муве по-польску? То есть бардзо добже. Пан хце дужу карту или удобну?

– Лепше дужу.

Я с опаской разворачиваю перед собой буклет. Да, мир изменился очень сильно. Прежде всего, не стало СССР. Большую часть его территории занимает РСФСР, в состав которой входят и бывшие украинские Причерноморские области – Одесская, Николаевская, Херсонская, Харьковская, Донецкая и Луганская. Крым, ясно дело, тоже. Галичина и Волынь – отдельные государства. Белоруссия, как автономия в составе РСФСР. Бывшая Литва с Латвией и Эстонией объединились в отдельную маленькую страну – Балтию со столицей в Риге. Отдельными имаматами стали бывшие автономии Северного Кавказа. Сильные изменения претерпел Казахстан, утратив все северные области с преобладающим русским населением. Вышла из состава Союза Тува. Молдавская ССР за исключением узкой полоски Приднестровья, присоединилась к Румынии.

Сама Румыния входит в Балканскую конфедерацию, объединяющую кроме неё Болгарию, Албанию и частично Югославию. Частично, потому что прибрежная часть Хорватии и Черногория стали отдельным государством Иллирией, а материковая Хорватия и Словения тоже слились. Ещё одну конфедерацию создали Польша и Чехословакия. На территории последней появились автономные Богемия, Моравия и Словакия.

ГДР и ФРГ, вполне ожидаемо, объединились в единое государство, которое входит в состав Соединённых Штатов Европы. В СШЕ вошли большинство Западно-Европейских стран. Полностью отдельными государствами остались только Швейцария, Швеция и Великобритания, утратившая Шотландию.

Афганистан разделён на Север, называвшийся Бактрианская Народная Республика и Юг, обозначенный, как Пуштунистан. На Ближнем Востоке распались Ирак и Сирия, образовав несколько новых государств. Курды смогли, наконец, осуществить вековую мечту о собственной независимости. Курдистан включил земли иракских и сирийских курдов. Ливан вытянулся далеко на север за счёт сирийских вилайетов Тартус и Латакия. Суннистан включил оставшие вилайеты Сирии и населённые суннитами провинции Ирака. Юг Ирака обозначен как Шиястан. Саудиты тоже не устояли. Аравия распалась на Недж и Хиджаз.

В Западном полушарии видимых изменений не произошло. За небольшим исключением. На крайнем севере, на землях канадского архипелага появилось обширное государство Нунавик, наверное, эскимосское. Оно включило Лабрадор и Гренландию. Похоже, что Штатам и Европе надоело содержать эти территории на дотациях и бюджете, и они предоставили их самим себе. Теперь гордые китобои живут, свободно.

– Чудны дела твои господи, – непроизвольно вырвалось у меня. – Интересно, как всё это произошло? Как живут мои родные? Что происходит в Советской Социалистической России? То, что выгнали из общего дома бездельников, это замечательно. То, что создали русское национальное государство, тоже по мне. Пусть и под «знаменем социализма». Но удалось ли за счёт отказа от помощи «братьям по разуму» сгладить последствия кризиса середины восьмидесятых? Выясним всё это со временем. Сейчас меня большое беспокоит отсутствие современных документов. Совершенно не понятно, как быть с паспортом? Может попробовать выйти в Инет со смарта? Свяжусь с Лёлькой, если удастся, то попрошу её прислать мне скан моего свидетельства о рождении. А паспорт, скажу, что потерял. Если конечно, Лёля и в этой версии моя жена. А то ведь, может быть сейчас всё не так, как было ещё пару часов назад.

По Ватсапу с домом связаться удалось. Что меня чрезвычайно обрадовало. К счастью, жена сидела дома и втыкала в игрушку.

– Привет, любимая! Как у тебя дела? Всё ли в порядке?

– Да, кошки бегают, дела в порядке, а ты сам как? Ничего не случилось? Да, ещё новость. Сын твой заходил, сказал, что уезжает на работу в Манчестерский Универ.

Здорово! У меня к тебе действительно есть просьба. Отсканируй, моё свидетельство о рождении и скинь на Ватсап. Я загран потерял.

– Зачем тебе паспорт? Ты там головой, что ли ударился? Склеротик старый! Никакого паспорта не нужно же.

– Ты угадала, как всегда. Я и в самом деле ударился, и на самом деле головой. И помню что-то не то. Например, про паспорт, поясни, пожалуйста. Разве пограничникам я, показывать ничего не должен? – мой разум отказывается принимать такой поворот событий.

– Я тебе скан свидетельства вышлю, мне не трудно, но ты попробуй просто приехать на границу. Может всё-таки не понадобится тебе паспорт. Как и всем остальным. – Продолжает язвить супруга.

Минут через десять смарт просигналил, что пришло сообщение. Лёлик всё-таки скинула свидетельство. Я подумал, что до границы действительно не далеко, километров 50, а до Варшавы раз в пять дальше. Почему бы и не попробовать?

Чтобы не попасть впросак, и не привлечь к себе излишнего внимания, стараюсь больше в политические разговоры не вступать и через час на попутках уже оказываюсь в последнем польском городке Безледы. Ещё десять минут и я на тяжёлой фуре с литовским водителем за рулём, выезжаю к пограничному КПП.

– Пану хорошо, – завистливо вздыхает дальнобой, – одиночным путешественникам что граница, что не граница, разницы никакой, а нам на коммерческих линиях приходится таможню проходить…

Пожелав доброго пути, он едет на досмотр.

Я осматриваюсь по сторонам. Никаких надписей, поясняющих куда идти, где пасконтроль, где зелёный коридор, я не вижу. Хорошо, пойду в сторону Калининграда, остановят, так остановят, а не остановят, значит со Славянской Конфедерацией у РСФСР безвиз.

И точно! Никто даже ухом не повёл, когда я оставил позади все пограничные сооружения. Здорово! Ого! Тут даже не просто безвиз, граница условна, как между странами Шенгена в моей истории. Зато у меня другая проблема нарисовалась. Когда я планировал путешествие, я предполагал вернуться в Новосиб самолётом из Калининграда. Но билеты, точно, действительны, быть не могут! Мне теперь до самого дома автостопом без денег ехать? Хотя бы паспорт надо восстановить, чтобы перевод денег… Ах, варёный я ишак, три уха набекрень! На карту Сбера пусть мне жена денег скинет и всё! Проблема решена! Осталось только узнать, сколько здесь стоят билеты на самолёт. Хотя, не известно, действует ли «ВИЗА» и существует ли Сбер. Паспорт всё равно нужен. Билет на самолёт купить. В гостиницу заселиться. Для начала, может быть частную квартиру найти и узнать у хозяев все нюансы.

Так тихо беседуя сам с собою, я иду вдоль необычно аккуратной дороги. Прикидываю так и этак.

Громкий звук автомобильного клаксона возвращает меня к действительности.

– Товарищ, куда путь держите? – окликает меня водила с верхотуры своего трона. – Могу прямо до Кёнига добросить.

Так через полчаса после пересечения границы я оказался в древней столице Восточной Пруссии.

Не успел спрыгнуть на асфальт, как какая-то тень закрыла от меня солнце. Я поднимаю голову и вижу… О, боже! Дирижабль! Воздушный корабль с гордой надписью «Аэрофлот» раздвигает серо-белой тушей редкие облака. – Вау! – невольно вырывается у меня из груди, вопль восторга. Завораживающее зрелище!

– Что, товарищ, не привыкли ещё к нашим воздушным «трамваям»? – Вдруг слышу я скрипучий голос у себя за спиной.

Сухонький старичок лет восьмидесяти, лукаво улыбаясь, обращается ко мне. – Интересуюсь спросить, в каком холодильнике вы лежали, что модель десятилетней давности вызывает у вас такие эмоции?

– Меня Борис зовут, а удивился я от неожиданности. Ни разу не видел это чудо в полёте. Только читать доводилось, а читать это же не то, что собственными глазами увидеть.

– Сансаныч, так можете ко мне обращаться, уважаемый. На счёт дирижабля, что интересно, в 1998 году под Калининградом нашли немецкий завод когда-то производивший эти махины. Завод ещё при немцах забросили, а наш областной предводитель, как узнал, так сразу загорелся сделать такую местную достопримечательность.

– Сансаныч, а как вы смотрите на то, чтобы нам взять по кружечке пивка? – Я с дальним прицелом задаю этот вопрос, чтобы иметь возможность расспросить товарища обо всех изменениях последних сорока лет. – Вот только денег у меня нет, кроме вот таких – я показываю старику старо-новые купюры.

– А поближе можно ваши дензнаки посмотреть? – внезапно проявляет любопытство Сансаныч. – Никогда про такие не читал. Хм-м-м, ишь ты, тысяча рублей одной бумажкой. Занятно, занятно. Год 1997. Это что же получается? В честь тысячелетия Ярославля выпустили памятную купюру, а я, старый нумизмат и бонист, ничего про такое важное событие даже не знал? Вы, наверное, тоже монетки разные, купюры, банкноты собираете?

– Есть такой грешок, – решил соврать я. – Так как на счёт пива? Я, может быть, продам этот раритет.

– Заманчиво, заманчиво, – у старика заблестели глаза от предвкушения. – Пойдёмте, конечно. Тут в центре есть замечательный подвальчик. «Категорический императив[233]», у нас его называют сокращённо «Имперчик». Пиво варят отменное. Вот что немчура делать умела, так это пиво варить. Сколько в России не пытаемся, но так до немецкого дотянуть не можем. Вот в «Имперчике» только, как-то сподобились.

– Совершенно с вами согласен, – поддерживаю я увлечённого собеседника и следую за ним в сторону Фридландских ворот. Именно там и расположена искомая пивнушка.

Когда мы взяли по доброй кружке светлого пилснера с раками, Сансаныч вернулся к теме нумизматики. – Сколько бы вы хотели за вашу банкноту? Даже с моей военной пенсией, мне и по номиналу не осилить, но я могу собрать в долг среди нашего круга любителей редкостей. Так сколько?

– Рад, что могу вам чем-то быть полезным, да к тому же мне сейчас деньги нужны. Поэтому готов продать вам её рублей за триста.

– В три раза ниже номинала? С чего бы такая щедрость?

– Когда денег нет совсем, то будешь рад и любой сумме, а мне ещё билет на самолёт надо покупать. До Новосибирска долететь, сколько стоит, не знаете?

– Нет, давно уже никуда не летал. Не люблю я летать, если куда надо, то предпочитаю поезд. А триста рублей я вам прямо сейчас принесу. Живу я рядом. Давайте я вам ещё пивка закажу, а сам домой слетаю. – Старичок, уставился на меня слезящимися глазами.

Жил он и в самом деле не далеко. Уже через двадцать минут он снова сидел напротив себя.

– Вот держите! Ровно триста рублей, – он протягивает мне три бумажки с Водовзводной башней Кремля.

– До Новосибирска, как я по пути узнал билет стоит половину этой суммы, так что вам даже останется на гостиницу и питание. – Старичок, тяжело дыша, уселся напротив меня. – Всё-таки 80 лет – не тот возраст, при котором можно так носиться. Посижу немного, отдышусь, ффу-у-у.

– Тогда может быть, от кружечки пива не откажетесь? Нашу сделку отметим. Мне кажется, что мы оба оказались в выигрыше.

– Хорошая мысль! Ещё одна кружечка пивка мне повредить не должна, а вы, может быть, всё-таки поведаете историю появления странной купюры?

Пока сосиски и пиво в пути, пытаюсь срочно придумать что-то похожее на то, во что можно поверить. Не рассказывать же правду про путешествия во времени.

– Ладно, так и быть, поскольку, вы мне помогли, то я намекну, но только при условии, что никому больше рассказывать не будете. Идёт?

– Борис, вы дурака то не валяйте, что тут может быть таинственного? К нам вы прибыли с Польши. Если нет денег, значит, либо вас там обчистили, либо в Гданьской игорной зоне все денежки спустили. Не скажу я никому, не боись, – Сансаныч рассмеялся прямо в кружку, отчего белые пенные брызги полетели во все стороны.

– Вы на удивление проницательны! Я действительно захотел пощекотать нервы, ухватить Фортуну, поймать удачу, но на автостанции, меня прямо в сортире шарахнули по голове. Вырубили конкретно, так что я очнулся только через час и без денег, и без документов. Хуже того, у меня ещё и частичная амнезия образовалась. Помните старую комедию «Джентльмены удачи»? Так и у меня, как у Доцента, «тут помню, тут не помню». – Я закончил изложение новой версии, даже с некоторым удовлетворением. Версия звучала, может и не убедительно, но складно.

– Допустим. Примем как данность, что всё так и было. А как ты объяснишь то, что купюра выпущена банком России?

– Не поверишь! Не знаю. Когда я в сортире очнулся, то из денег нашёл только эту и ещё несколько польских злотых мелочью, ну и в трусах у меня остались триста долларов.

– Доллары то тебе зачем? Да ещё всего триста? Это же теперь меньше стоимости бумаги, на которой они напечатаны!

– Вот с этого места давай подробней. А то я вообще ничего не помню из области экономики и политики. Ты говоришь, что триста долларов – не деньги? Я помню, что в СССР на черном рынке за доллар давали полноценный червонец. Что произошло?

– Так ведь великий кризис доллара в 1988 году обрушил рынок ценных бумаг так сильно, что Штаты едва не развалились. Их спасло только то, что они быстро организовали войну с Ираном, взяли под контроль наркотрафик кокаина и поставили в Венесуэле карманного президента. Янки пытались и в бывших наших республиках послушных марионеток посадить, но тут у них облом случился. Там в основном исламисты к власти пришли, поэтому они и в Пуштунистане, и в Курдистане, и в Чечне на такое сопротивление наткнулись, что Вьетнамская война теперь для них – летняя прогулка в парке.

– А Гренландия независимой тоже по их наводке стала?

– Это уже немцы так Данию переформатировали. На кой ляд им сдалась эта ледяная пустыня? Полностью дотируемая территория. Теперь эскимосы сами себе хозяева и страшно рады, что у них две американских воздушных базы есть. Всё-таки источник валюты.

Старичок снова отхлебнул из крушки.

– Говорят, правда, что надвигается всемирное потепление. Ледники Гренландского щита растают и будут там абрикосы колоситься.

– Что-то мы опять свернули на внешнюю политику. – Перебиваю я собеседника. – Сансаныч, расскажи лучше, что в стране происходит. Вот я смотрю границы полностью прозрачные. Это как так?

Сансаныч аж захлебнулся. Долго откашливался и отплёвывался. Потом удивлённо тряс головой и наконец выдал.

– Ну тебя и шандарахнули! А с границами спасибо Пономарёву, который после смерти Брежнева в 1982 стал генсеком КПСС. Никто не ожидал от него такого рывка к реформам, а он, несмотря на старость, а может и благодаря ей, начал так гайки раскручивать, что старая гвардия завопила о предательстве дела Ленина. Он границы и открыл. Сначала между странами соцлагеря, а потом, когда стало понятно, что контакты граждан только способствуют нашей пропаганде, протащил решение об открытии всех границ для частных поездок обычных граждан. Европа пошла на встречу, Китай и Япония тоже. Теперь границы только для коммерсов.

Второй его удар – реформирование Союза. Здесь, мне кажется, он подсмотрел эффективную модель у Балканской конфедерации. После смерти Брежнева, такие конфедерации возникли, сначала на Балканах, потом у чехов с поляками. Потом немчура взмолилась об объединении. Борис Николаевич и тут в грязь лицом не ударил. Согласился на объединение и на вывод ГСВГ, но с такими условиями, что немцы до сих пор до конца не расплатились. Потом как прорвало – Скандинавская конфедерация, Вьетнамо-Сиамская, Западно-Европейская… Наши верхи тоже решили что-то такое устроить, но в обратном порядке. Ведь у нас получалось так, что РСФСР все остальные республики, все соцстраны и половину стран, якобы, развивающихся тащила на нашем горбу. Ты про референдум 1985 года помнишь, или тоже забыл?

– Референдум? Это что-то типа опроса? Нет, ничего не помню.

– Ага! Опрос! Решили наши руководители сделать мононациональную страну, и давай нас всех опрашивать. Хотим мы жить в составе одной страны, другой страны, или вообще независимо. Вот!

Так и получилось, что Северный Кавказ, украинская Украина, Прибалтика и кто-то там ещё получил полную независимость, а Северные области Казахстана и Юг Украины с Крымом стали Российскими. Процесс обеспечивался силами единой союзной армии. Армия у нас почти чисто русская, хоть и называется до сих пор «Советская».

– А система сейчас призывная или по найму?

– По призыву, конечно! Кто же за деньги будет умирать? Но тут тоже реформа прошла катком. Сейчас служат все поголовно. В ВУЗы без военного билета не берут. На госслужбу тоже. Поэтому ни уклонистов, ни дедовщины сейчас нет.

– А дедовщина то куда делась?

– Если ты служишь с теми же пацанами и девчонками, с которыми в школе учился, то откуда она возьмётся?

– Девчонками? Девок в армию призывают?

– Почему нет? Это очень сгладило многие трения.

– Эк же я долбанулся! Такого не помню! Но давай к политике вернёмся. А как поступили с общесоюзными предприятиями на оставленных территориях?

– РСФСР стала правопреемником Союза. Пришлось теперь всем этим «свободным» республикам жить по средствам. Сколько заработал, столько и получил. Самые «вкусные» предприятия перешли в российскую собственность. Мало того, все эти республики оказались должны России за построенные порты, дороги и всё остальное, что строилось и финансировалось из союзного бюджета. Пока расплатиться смогли только Таджикистан, Азербайджан и Туркмения. Остальные так и платят отступные платежи. Поэтому много наших бывших братьев ездит на заработки к нам.

– Постой, – я жестом торможу рассказчика, – в России после наплыва рабсилы безработица, наверное, бешенная?

– Какая там безработица! Все эти гастарбайтеры, как их стали называть на немецкий манер, работают только в частном секторе.

– Как? – невольно вырвалось у меня, – у нас и частный сектор появился? Откуда? После Хрущёвских реформ всякое предпринимательство у нас преследовалось как уголовное преступление.

– Конечно, до 1985 года так дело и обстояло. А потом приняли указ, разрешивший мелкое предпринимательства. Буквально через год не осталось государственного общепита, розничной торговли, лёгкой и пищевой промышленности. Половина строительной и дорожной отрасли тоже отошли в частные руки. В частном секторе работать, конечно, тяжело и рискованно, зато можно заработать больше.

– А как же с идеологией? С построением коммунистического общества, самого справедливого и самого гуманного в истории человечества? Ведь предпринимателя без эксплуатации человека быть не может. Так нас учат классики.

– Слава богу, наверху кто-то догадался, что теория это теория, а практика показывает совсем другое. Что важнее, верность древним теориям, или чтобы большая часть населения жила счастливо, а не горбатилась за нищенские подачки. Особенно хорошо у нас получается вести дела с Балканской конфедерацией. Те собрали себе со всего мира самые сливки НИОКРа[234], качают идеи, доводят их до эскизов, а мы эти разработки пускаем в производство.

– Ладно, – Сансаныч опрокинул в себя последний глоток пива и аккуратно отодвинул кружку. – Утомился я что-то. Такую лекцию тебе прочитал, ого-го. Пойду домой и прилягу минут на шестьсот, а ты пока беги в авиакассы или в любое турбюро и бронируй билеты на завтра.

Сансаныч жмёт мне руку на прощанье и скрывается за тяжёлой дверью. Мне действительно пора идти за билетами, но я пока никак не могу отойти от новостей. Интересно, почему он ничего не рассказал про гонку вооружений, про Афганистан, про нефтяной кризис 1982 года? Неужели забыл?

Я посидел ещё немного, усваивая тот вал новой информации, что внезапно обрушился на меня. «Всё к лучшему в этом лучшем из миров» пришла мне в голову спасительная мысль. Деньги у меня есть, билеты я сейчас куплю, гостиниц в городе достаточно. Наверняка, завтра я буду уже дома. Вот интересно, как там мои друзья? Как жена, дети, внуки?

Впрочем, это тема для отдельного разговора…