ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. О том, как прибыл от Хоршид-шаха к Армен-шаху посол, чтобы решить дело миром, как Самак проник к послу, как расправился он с Тер-меше и вывел Махпари из крепости Фалаки

Когда Хоршид-шах стал лагерем на лугу Заферан, Хаман-везир поклонился и сказал:

– О царевич, когда я еще при Марзбан-шахе был, он мне наказывал, что, мол, коли найдешь моего сына в спокойствии и благополучии, смотри, чтобы не начинал он зря войны, чтобы нес божьим людям мир. Не следует ему проливать кровь людскую, это грех. А мне, рабу своему, шах повелел воевать. Теперь наши дела так повернулись, что пришлось много народу перебить. Хоть мы того и не желали, но, раз уж прибыли в эту страну за Махпари, должны были сражаться. Однако ныне я считаю, что лучше всего последовать наставлениям и советам шаха. Поэтому мы сначала пошлем Армен-шаху письмо и потребуем Махпари назад. Пришлют ее – тем лучше, не пришлют – сами виноваты, на себя пусть пеняют. А нам будет оправдание, что мы старались выполнить приказ шаха.

Царевич сказал:

– Воля твоя, поступай так, как нужно.

Хаман-везир тотчас потребовал калам и чернильницу. Явились тут хранители письменных приборов, поставили перед Хаман-везиром эту изобильную сокровищницу красноречия, положили ту летунью-птицу и принесли вестника, белого, как камфара [31]. И Хаман-везир направил к тому улью, наполненному черным мускусом, сладкоречивую пташку, что говорит без языка, придает форму смутным мыслям. Но прежде, взыскуя совершенства, вооружился перочинным ножичком, словно острым мечом, и отделил той певунье голову от тела. И тогда та птица, лишенная головы и ног, обрела дар речи. Он взялся за калам посредине, окунул его в смесь мускуса с шафраном, и тот мускус заполнил перо. Потом он пустил его резвиться по камфарному полю, пока не излилось все, что было на душе.

Сначала он помянул бога, а дальше написал: «От Хоршид-шаха, сына Марзбан-шаха, царя Ирана и Турана, а также от Хаман-везира, главного советника царя, к Армен-шаху, царю Мачина. Знай и ведай, что явились мы в эту страну по божьей воле. Короче говоря, приехал сюда Хоршид-шах сватать Махпари, а мы последовали за ним. Когда мы прибыли, шах Фагфур, как было назначено судьбой, пожаловал ему свою дочь, и по этой причине пятьдесят тысяч воинов жизни лишились. Когда нам стало известно, что Махпари попала к вам в руки, так как вы вывезли ее из крепости Шахак, мы направились сюда. Не подобает женщине иметь двух мужей, это против здравого смысла, а еще меньше подобает красть царских дочерей… Но зачем говорить о том, что миновало. Сейчас мы пришли с миром, мы собираемся вернуться к себе домой, а коли заберем у вас хоть один ман ячменя или соломы, так за все заплатим золотом, чтобы была меж нами дружба: ведь весь мир того не стоит, чтобы ссориться друг с другом да проливать кровь людскую.

Царь Мачина знает, что мы никогда на его страну не зарились, это из-за Махпари только расстались с жизнью несколько тысяч людей и мы оказались здесь, за три тысячи фарсангов от своего дома – ведь сюда приехал Хоршид-шах, поневоле нам пришлось пойти за ним, чтобы по желанию родителя вернуть его. Вот уже три года, как Марзбан-шах по сыну тоскует.

Если же ты вознамерился поступить по-иному, готовься к войне! А нас пришло сто шестьдесят тысяч воинов, но это еще не все: завтра подойдет из Чина шах Фагфур с восьмьюдесятью тысячами всадников, а если и этого будет мало, то через несколько дней подоспеет сам Марзбан-шах с трехсоттысячным войском. И тогда польется кровь, и мы никого не пощадим, а вина за эту кровь и смерть падет на тебя, и тебе придется отвечать за все это перед богом.

Мы сказали все, что сочли нужным, а остальное ты сам знаешь. Привет».

Хаман-везир закончил письмо и положил бумагу перед Хоршид-шахом и богатырями. Те прочли и одобрили. Потом Хоршид-шах приложил к письму печать и сказал Хаману:

– Нам нужен человек, который знает город Мачин и его обычаи, чтобы отвез это письмо Армен-шаху и вручил его как положено.

Шируйе, сын Шир-афкана, встал и сказал:

– Владыка везиров, тому из нас, кто в Мачин поедет, головы не сносить, хотя бы он и послом отправился: ведь здешний народ от нас столько претерпел, что и описать невозможно, тем более что там Мехран-везир, этот зловредный и подлый негодяй, из-за которого вся смута и началась.

Тогда Хаман-везир к своему войску обратился:

– Кто возьмется письмо в Мачин отвезти и ответ доставить?

Выступил вперед Хордаспшиду, поклонился и сказал:

– Я передам письмо и привезу ответ.

А этот Хордаспшиду был могучий воин и человек красноречивый и знающий, находчивый и острый на язык. Он взял письмо к шаху и в сопровождении двухсот рабов направился к городу. Ворота были заперты, на крепостных стенах люди манджаники устанавливали. Хордаспшиду велел крикнуть, что прибыл посланец от Хоршид-шаха. Слуги возгласили, что он сказал, от ворот отрядили человека в шахский дворец, тот объявил:

– О великий государь, передали, что посол прибыл. Что ты прикажешь? Пускать его в город или нет?

Шахран-везир и Мехран-везир сказали:

– О шах, пусть приведут его в город, посмотрим, к чему они клонят: речи его послушаем и разберемся, что они замышляют, чего хотят.

Шах приказал тронный зал для приема посла приготовить, а Мехран-везир говорит:

– Ты, государь, ступай с богом в свои покои, жди, пока явится посол. Его сюда приведут, тогда и ты выйдешь.

– Так я и сделаю, – сказал шах.

Он позвал посольских приказных и велел им:

– Пойдите и приведите в город этого посла, сюда его доставьте.

И те отправились исполнять приказ, а Армен-шах ушел из тронного зала на женскую половину. Сорхвард все это видел. Он тотчас вернулся к Самаку и все ему рассказал. Самак-айяр спросил:

– А кто этот посол, ты не знаешь?

– Нет, – ответил Сорхвард, – но посольские уже пошли за ним.

Самак обрадовался и сказал:

– О богатырь, я выйду погляжу, кто приехал – из Чина он или из Халеба.

– Остерегись, не суй голову в петлю, – возразил Сорхвард. – Ведь весь город на ноги подняли, все за тобой гоняются. Канун и его слуги тебя повсюду ищут, Термеше под землей и под водой рыщет, а главный враг – Мехран-везир – в шахском дворце сидит. Не дай бог, грех такой случится, узнает тебя кто-нибудь, что тогда делать?! Ты уж не огорчай нас, не пугай.

– О богатырь Сорхвард, – говорит Самак, – на этот счет не бойся. Кому бог помогает, тому сто тысяч врагов не страшны!

С этими словами он встал, накинул кафтан, надел новую шапку, сверху чалму обернул, на ноги сапоги натянул, меч прицепил и, приняв вид сарханга, смело вышел из дома и направился к шахскому дворцу. Видит, тысячи людей вышли на улицы, поднялись на стены и крыши, подступили к воротам шахского дворца. Самак смешался с сархангами, стал среди них, опустив голову и ни на кого не глядя. Люди при виде его могли бы сказать: «Ну, это, видать, служилый человек», но в этой суматохе и толчее никто не обращал друг на друга внимания.

Через некоторое время показался Хордаспшиду – перед ним посольские выступают, позади охрана скачет. Подъехал он к воротам шахского дворца, и открылась ему вся эта сутолока и суета. Огляделся он, а тут хаджибы подоспели, с коня его свели. А Самак тоже разглядывал Хордаспшиду, лицезрел воина сурового и грозного. Самак сказал себе: «Это великий богатырь, который и в стане неприятеля, средь многочисленных врагов останется непреклонным!»

Самак протиснулся вперед, выскочил из толпы и начал кричать: «А ну, расступись, дайте дорогу!» Посмотрел Хордаспшиду, видит, перед ним бравый сарханг идет, народ разгоняет, и подумал: «То ли он из войска Чина, то ли здешний, в телохранители ко мне назначен?» Так и шли они, пока не достигли входа во дворец. Глядит Хордаспшиду, а двери у дворца высокие, колонны до небес высятся, на дверях цепи висят с кольцами золотыми, по земле египетские циновки разостланы, а входная арка по обычаям систанским и тюркским, грузинским, армянским и греческим изукрашена гирляндами, перевитыми жемчугом, и вздымается она высоко вверх, утверждает спесь свою над миром.

Когда Хордаспшиду подошел к дверям, стражи потянули за цепи, привратники подняли дверную завесу. Самак прежде хад-жибов подал Хордаспшиду руку, и они прошли мимо второго, третьего, четвертого, пятого и шестого занавеса и поравнялись с седьмым. Привратники дернули за шелковые шнуры, подняли сетчатый занавес вверх, закрепили справа на золотых крючках, и открылся пред ними главный дворцовый покой. Он был четыреста шагов в длину, четыреста в ширину, выложен четырьмя сортами кирпича, с деревянными дверями, украшенными оловом. Выходили в него сорок комнат, каждую от зала отделял сетчатый занавес. Под потолком висели клетки из слоновой кости, черного дерева, сандала и мирта, а в них распевали разные птицы: фазаны и горлицы, соловьи, вяхири и дрозды. Весь зал был разубран златотканой парчой и атласом, повсюду стояли разнаряженные слуги и хаджибы, военачальники сидели на золотых и серебряных табуретах, а напротив длинной суфы был установлен тахт, застланный золотой парчой, с четырьмя подушками, а на подушках – никого. Удивился Хордаспшиду. По правую руку стояли два золотых табурета, на одном из них проклятый Мехран-везир восседал. А Самак все впереди идет, дорогу расчищает, пока хаджибы не подоспели. Около шахского трона золотой табурет установлен был, на нем две подушки положены. Усадили на него Хордаспшиду, а Самак за спиной его стал, на меч свой оперся. Хордаспшиду считал, что он из числа шахских слуг, а шахским слугам казалось, что он слуга посла. А Самак знай стоит, вокруг поглядывает. Озадачился Хордаспшиду: где же шах? Почему его нет? Пока он ломал над этим голову, занавес против него поднялся, показалось человек сто красивых невольников, все разодеты в шелка, с золотыми поясами, в вышитых шапочках, а в окружении их Армен-шах выступает. Подошел он ближе, остановился, воссел на свой трон, вельможи государства у подножия трона встали, поклоны бить стали как положено.

А Сорхвард и Сабер тоже пробрались туда и наблюдали все это, говоря один другому: «Удивительный человек этот Самак! До чего же он смелый: стоит себе спокойно прямо перед носом у Мехран-везира, а тому и невдомек! Где еще найдешь такого храбреца?!»

Пока они так рассуждали, Армен-шах велел шербет подавать. Подбежали кравчие с золотыми и серебряными подносами, на подносах – чаши драгоценные а также сласти разные. Крышки открыли, пробу сняли и Армен-шаху подали. Отведал шах. Тем временем кравчий поднес питье Хордаспшиду. А Самак из-за плеча его говорит:

– Что ты за невежа? Почему пробы не снял? Разве не знаешь, что полагается сначала пробовать напитки?

Кравчий снял пробу. Самак взял у него из рук чашу и поставил перед Хордаспшиду. Тот глянул на Самака краем глаза, а Самак нагнулся, будто для того, чтобы питья взять, и говорит:

– Я слуга Хоршид-шаха, как только время улучу, все тебе расскажу.

Покончили они с шербетом, вышли стольники, столы накрыли. Потом другие слуги кувшины и тазы принесли для мытья рук. Дворецкие стали пир с вином налаживать, а Самак Хордаспшиду знаком показывает: дескать, не пей вина, письмо подавай.

Поднес виночерпий вина Хордаспшиду, а тот встал, поклонился и сказал:

– О шах, у нас, когда с посольством прибываешь, не положено вина пить, пока свою грамоту шаху не вручишь и ответа не получишь.

Армен-шах говорит:

– Ну, так давай сюда свою грамоту, а если тебе поручено на словах чего передать – говори.

Хордаспшиду поклонился, сунул руку за пазуху и достал кусок белого шелка, развернул его, извлек письмо, поцеловал, приложил ко лбу и к глазам и на край тахта поместил, а сам почтительно встал у подножия.

Армен-шах говорит:

– Садись!

– Нет, не подобает мне сидеть, когда письмо нашего шаха читают, – отвечает Хордаспшиду.

Тогда Армен-шах взял письмо и передал его Шахран-везиру. Везир развернул шелк, достал грамоту, распечатал, прочел и доложил Армен-шаху, о чем там говорится, о чем речь идет. Шах все внимательно выслушал и от многочисленных угроз расстроился, опечалился, стал думать и гадать, как быть. Вертит в руках письмо и приговаривает: «Если Махпари отдать – сынок разобидится, боюсь, как бы не помер от огорчения, а если не отдавать – сражаться с ними придется, да силы нет…»

Так он размышлял, а Газаль-малек из-за его плеча руку протянул, схватил письмо, на клочки разорвал да бросил! Говорит:

– Отец, чего ты огорчаешься? Да разве они такие смелые, а мы трусы такие, чтобы им подчиниться, отдать им Махпари?

Тут он к Хордаспшиду повернулся.

– О богатырь, – говорит ему, – да разве не осталось доблестных мужей в Чине и в Мачине, в княжестве Демавенд, что кто-то будет приезжать из Халеба и увозить наших девушек? Возвращайся и скажи своему шаху, что мы завладели дочерью шаха Фагфура благодаря мужеству и благородству, пусть попробует отобрать ее силой!

– О царевич, ты ведь еще дитя, – ответил Хордаспшиду, – не понимаешь, что говоришь. Оставь важные дела царям, пусть шах сам решает, что отвечать. Шах в этом разбирается, а ты – нет. А что касается мужества и благородства, то мы ради того и прибыли сюда из Халеба. Это еще только начало, дым от нашего огня еще не долетел до вас… Столько людей головы сложили, столько в бегство обратились, а вам все еще невдомек! Что ж, коли ты отвагою добыл дочь Фагфура – слава тебе. Коли сможем – отберем ее назад, а коли нет – твоя будет, а мы вернемся домой, ты же на весь мир прославишься.

Разозлился Газаль-малек, когда услышал эти слова, схватил золотой табурет и швырнул им в Хордаспшиду. Но Самак был настороже, он отбил табурет своим мечом, так что тот не причинил Хордаспшиду никакого вреда. Тот поблагодарил Самака, а Самак обратился к Газаль-малеку:

– О царевич, это ведь посол! Он говорит то, что должен сказать, и ожидает ответа, будь то согласие или отказ, чтобы точно передать все то, что ему будет сказано. Оковы, палки и темницы – не для него, бросить в него табуретом – грех, тем более в присутствии шаха.

Хордаспшиду опустил голову, ни слова не проронил. Так некоторое время прошло, потом он голову поднял и сказал:

– О шах, изволь дать ответ. Из уважения к тебе я не стану взыскивать с царевича за его неучтивость и дерзость, которые он в твоем присутствии допустил. Но мы расскажем другим государям, какие порядки при дворе Армен-шаха!

– О богатырь, у нас такое правило, – ответил Армен-шах, – не отпускать посла неделю, чтобы как следует обсудить и обдумать его поручение и дать ему такой ответ, чтобы все довольны были.

– Как прикажешь, – ответил Хордаспшиду, – на все воля шаха.

Он встал, а шах приказал посольским, чтобы отвели ему покои, составили перечень, чего ему надобно, и доставили все, что он пожелает.

Хордаспшиду вышел вслед за посольскими, и Самак с ними, так и пришел он в тот дом, который Хордаспшиду под жилье определили. Посольские вернулись, чтобы приготовить все, что тот велел, а Самак сел перед Хордаспшиду и рассказал ему все свои приключения от начала до конца: как он встретился с Хоршид-шахом и что произошло – до того часа, когда они здесь оказались. Подивился Хордаспшиду тому рассказу, одобрение свое выказал, а потом сказал:

– О богатырь, Джомхур докладывал о тебе шаху, Хоршид-шах тоже писал о тебе, когда просил войско выслать. Марзбан-шах похвалил тебя и восславил и приказал, когда Хоршид-шах благополучно вернется, пожаловать тебе сто тысяч динаров, принадлежавших Аяьяну и Альяру. Ты, верно, слыхал о них: они выехали вместе с Хоршид-шахом, измену замыслили, да господь не дал им совершить зло.

– Слыхал я, – ответил Самак. – Видно, Марзбан-шах это по своему великодушию повелел: кто я такой, чтобы меня так отличать? Я ведь простой айяр, коли добуду себе пропитание, то и сыт, а коли нет – брожу, людям служу. Ежели я и делаю что, то не ради платы, а ради славы доброй. Все мои дела ради чести, за что же мне пожалования и покровительство?

– О богатырь, – возразил Хордаспшиду, – при твоих достоинствах ты заслуживаешь во сто раз большего. Хвала тебе и твоим родителям!

Самак поклонился, поблагодарил, и стали они обо всем беседовать, а потом пришли Сорхвард и Атешак и пробыли с ними, пока не померк ясный день и не стемнело.

Самак сказал:

– О богатырь, давай приведем сюда Сиях-Гиля и Сама, а еще Бехзада с Размьяром – пусть здесь побудут, а когда ты в добрый час поедешь назад, заберешь их с собой.

– Ладно, – согласился Хордаспшиду.

Самак с Сорхвардом тотчас пошли и привели Сиях-Гиля и Сама, а потом доставили из дома Хаммара Бехзада и Размьяра, а также Дельарам со всем добром. Бехзада и Размьяра заперли в башне и никого к ним не допускали, кроме Сорхварда и Атешака.

На следующий день Хордаспшиду несколько раз отправлял гонцов к Хоршид-шаху и сообщил ему, что произошло: дескать, меня задержали здесь, неделю ответа ждать придется, пусть шах о том знает. А потом они занялись своими делами. Сорхвард с Атешаком в город на разведку пошли, а Самак остался с Хордаспшиду, стали они обсуждать воинские дела и то, как увезли Мах-пари и что из этого вышло. Поговорили они о Махпари, и Самак сказал:

– О богатырь, ведь все эти беды и раздоры из-за царевны. Ты не слыхал, куда ее увезли-то? Она здесь, в этом городе?

– Не знаю, – ответил Хордаспшиду.

– О богатырь, – говорит Самак, – я ведь здесь из-за дельца одного задержался, а не то обязательно забрал бы у них Махпари, пока не поздно. Я хочу захватить Термеше-тюремщика, потому что он допустил недозволенное.

И он рассказал про Термеше, про то, как тот поступал, как хотел погубить двух братьев-мясников, а в заключение сказал:

– И вот теперь он рыщет по городу, не чает, как бы меня изловить. Я хочу нынче ночью поискать его, может, попадется мне в руки, чтобы мне с этим покончить.

А Термеше скитался по городу в обличье нищего, заходил в каждый дом, все высматривал и выспрашивал, все слухи собирал. Сорхвард рассказал об этом Самаку, и тот, когда наступила ночь, вышел от Хордаспшиду и отправился бродить по городу в поисках Термеше, заглядывая на каждую улицу, в каждый переулок. Но о тюремщике не было ни слуху ни духу. Случайно забрел Самак на какую-то улочку, смотрит, идут толпою женщины, музыканты играют. Что-то словно бы подтолкнуло Самака, и он двинулся следом за той толпой. А они вели невесту к жениху, и Термеше средь них замешался, вошел вместе с ними в дом, где свадьбу играли. Вошел и дверь крепко закрыл. Самак себе говорит: «Что же это я его не схватил? Хожу, ищу его, а когда увидел – из рук выпустил. Ума, знать, лишился!» Тут он подошел к двери, стал щеколду разглядывать, видит, Термеше потихоньку покрывала и сапожки тех женщин в охапку собирает. Все собрал и наружу выскочил, а Самак на улице спрятался, дал ему пройти немного, чтобы он вышел из того квартала, где свадьба была. Проследил за ним Самак, потом настиг его, схватил и говорит:

– Ах ты мерзавец злокозненный, куда ты тащишь женские сапожки и чадры?

Дал он ему несколько зуботычин, а Термеше отвечает:

– О благородный человек, я не вор, просто я несу покрывала и обувку этих женщин к ним домой.

– Негодяй, да ты, видно, не узнаешь меня! – сказал Самак. – Да разве я из тех людей, кому лгать можно? Уловки тысячи таких, как ты, меня с толку не собьют!

С этими словами он связал Термеше по рукам и по ногам, отволок домой и объявил:

– Термеше я привел!

Тот огляделся, увидел Атешака, Сорхварда, Хордаспшиду и спросил:

– Это что за дом? Что за люди? Кто меня сюда притащил?

– Не узнаешь меня! – засмеялся Самак. – А зачем же ты меня разыскивал? – и добавил: – Валите этого подлеца наземь!

Не успел он договорить, а Термеше уже был повержен: это богатырь Сам выскочил из башни и распластал его на земле с криком:

– Этот подлец меня палками бил, до смерти забить хотел! Я после того битья до сих пор в себя не приду!

С этими словами он принес палки и положил их перед Сама-ком. Повертел головой Термеше, видит, стоят над ним Сиях-Гиль и Сам, ругают его и бранят всячески, поносят всеми словами. Самак собрал те покрывала и сапожки, передал Сорхварду и попросил его:

– Сходи на такую-то улицу, брось все это в дверь и возвращайся, а мы пока обсудим, что делать с этим мерзавщем.

Сорхвард собрал все добро, отправился в указанный дом и швырнул всю охапку в толпу женщин, а сам вернулся.

Поднялся Самак, взял в руку палку, приблизился к Термеше и ударил его разок так, что этот удар от затылка до пяток достал, кожу просек, кровь выпустил. Термеше – кричать, а Самак еще четыре удара ему отвесил.

– Пощади, Самак, – взмолился Термеше, – коли ты благородный человек, сжалься! Ведь еще один удар – и я помру! Подыми меня лучше, я тебе одно словечко скажу, которое тебе по вкусу придется. Знаю я, что это для тебя тайна нераскрытая и ты захочешь ее разгадать.

Поднял его Самак, Термеше воды попросил. Воду принесли, попил он и сказал:

– Коли ты благородный муж, ответь: это ты во дворце Армен-шаха всыпал мне палок? Нынешние удары на те смахивают.

– Да, я, – признал Самак. – Мой удар себя знать дает! А теперь говори, что хотел сказать.

– О Самак, известно ли тебе, что Махпари больше нет в крепости Шахак?

– Да, известно, я ее ищу, но не знаю, куда ее отвезли, – ответил Самак.

– О богатырь, ее отправили в крепость Фалаки, а крепость эта – в суровом краю, средь дремучих лесов. Выстроена она на скале, кругом горы, и стоит она так высоко, что до нее даже птицы долететь не могут. Я знаю, что ты той твердыни не видывал и дорога к той вершине, где она стоит, тебе неведома. Но если ты сохранишь мне жизнь, я открою тебе тайну, назову хитрость,при помощи которой можно пробраться в эту недоступную крепость и спустить вниз Махпари. Я сам с тобой отправлюсь. А если ты пойти не сможешь, пошли Атешака и Сорхварда, и я выведу Махпари из крепости и доставлю к Хоршид-шаху. Но ты должен дать клятву, что пощадишь меня, не будешь палками бить и другим не велишь. А я точно так же поклянусь тебе, что буду исполнять твои приказания.

Речи Термеше Самаку на руку были, он согласился и молвил:

– Так я и сделаю.

Затем Термеше дал такую клятву, как ему велел Самак, но, пока язык этого негодяя слова клятвы говорил, сам он твердил про себя: «Я не я буду, если не сотворю такое, что об этом до конца света рассказывать будут!» Когда он кончил клятву, Самак тоже поклялся, что, коли не будет Термеше плутовать, и не нарушит договор, и не совершит предательства, он его не тронет.

Договорились они на том, поклялись друг другу, и Самак развязал Термеше, посадил возле себя, рядом с Атешаком, Сорхвардом, Сиях-Гилем и Самом.

– Термеше, как же мы выйдем отсюда, ведь городские ворота заперты? – спросил Самак.

– Днем их открывают, – ответил Термеше, – люди входят и выходят из города. Коли хочешь, прямо сейчас и двинемся.

Самак встал, и они вышли из дома. Термеше говорит:

– Богатырь Самак, зайдем ко мне домой, я переоденусь в дорожное платье да снаряжение соберу, которое нам понадобится, чтобы в крепость проникнуть.

– Ладно, – согласился Самак, а про себя подумал: «Как бы он не нарушил клятвы, не замыслил предательства!»

Они пришли в дом Термеше, тот усадил Самака, стал в дорогу собираться, платье надевать, постолы подвязывать, а сам знаком подозвал свою служанку и сказал ей:

– Мы сейчас уйдем, а ты поутру беги в шахский дворец и скажи, что Термеше повел Самака в крепость Фалаки, чтобы его в тюрьму заточить. А пленников пусть ищут в том доме, где Хордаспшйду остановился, там Сиях-Гиль и Сам и Атешак. А еще скажи, что я хотел сам прийти доложить, да от Самака не мог отлучиться.

После того Самак и Термеше отправились к воротам, как раз в тот час, когда открывали их, и вышли прочь из города, пустились в путь.

А с наступлением дня служанка Термеше явилась во дворец Армен-шаха и сказала слугам, что у нее есть важное известие для шаха. Армен-шах в это время вместе с Шахран-везиром и Мехран-везиром, Газаль-малеком и военачальниками составлял письма на окраины Мачина. Обсуждали они дела, выхода искали и уже разослали двенадцать грамот по долинам: двум братьям, Ботраку и Апаку, владетельным князьям, Аркалык-пахлавану в пустыню Джузджан; Заргуну, сыну Тайяр-шаха; в страну Ялмун богатырю Аханкаба Долговязому и в другие места, как вдруг вошел в дверь хаджиб, поклонился и сказал:

– О шах, там служанка Термеше дожидается, говорит, надо тебе что-то сообщить.

Шах приказал привести служанку. Та отдала поклон перед троном и проговорила:

– О великий государь, Термеше на рассвете зашел домой, с ним какой-то человек был, а кто – не знаю. Но только Термеше потихоньку от него велел мне: «Скажи шаху, что я повел Самака в крепость Фалаки, чтобы там бросить в темницу. А ты пошли людей и поищи пленников у посла!»

Армен-шах, как услышал, тотчас приказал, чтобы двести вооруженных всадников отправились и окружили указанный Термеше дом, где жил Хордаспшиду. Взяли они Сиях-Гиля и Сама, полезли на башню, развязали Бехзада и Размьяра и их тоже забрали с собой. Когда они вышли из дома, шум и гам в городе поднялся: мол, объявились сыновья Кануна. Слух о том до Кануна докатился. Выбежал Канун им навстречу, обнял их на радостях. Случайно Сорхварда и Атешака в это время в доме не было, так что их не схватили. Понял Сорхвард, что случилось, и тут же тронулся в путь, припустил во всю мочь вслед за Сама-ком. Он так спешил, что почти на час опередил их, раньше к крепости добрался. У дороги был источник, там он и остановился, сообразил, что они еще не прибыли. Тут как раз вдалеке показался Термеше. Сорхвард вышел им навстречу.

Самак смотрит – Сорхвард. Удивился он, встревожился и подумал: «Что-то не так!» Подошли они поближе. Самак спросил:

– Добрые ли вести тебя так торопиться заставили? Не случилось ли чего?

– О богатырь, – ответил Сорхвард, – вести такие, что хуже некуда: не всяк человек клятву держит, особенно коли он ни мужик, ни баба. Злокозненный Термеше все дело испортил – ведь из подлеца никогда честного человека не получится. Он дал ложную клятву и предал нас. Шах прислал своих людей, и они забрали Хордаспшйду, Сиях-Гиля и Сама, заковали их в цепи и увезли, а Бехзада и Размьяра освободили.

Огорчился Самак, спросил:

– А что сталось с Атешаком?

– А его не взяли, богатырь, он в городе был. Наверное, сейчас подоспеет.

Тут Самак скорее сгреб Термеше, скрутил его и зарычал:

– Ах ты ублюдок поганый, так-то ты держишь клятвы и обещания?! Я еще в доме твоем догадался, что ты пакость замышляешь… Ну, я тебе воздам по заслугам, примерно тебя накажу, на месте убью, чтобы хуже не было.

Только он связал Термеше, как подошел Атешак, невеселый такой, Самак стал расспрашивать, что сделали с пленниками.

Атешак ответил:

– О богатырь, Хордаспшиду, Сама и Сиях-Гиля доставили к Армен-шаху, а тот приказал их казнить. Но Шахран-везир сказал: «О шах, пока Самак жив, их убивать не стоит, надо их в тюрьму заключить. Ведь если мы их прикончим, Самак не побоится в отместку уничтожить тысячи таких, как мы, коли он таков, как мне известно, да и ты о том знаешь, сам это видел. Разумнее будет заточить этих богатырей и подождать, что станется с Самаком, что с ним сделает Термеше – ведь они сейчас вместе. Но сдается мне, что и сто подобных Термеше с Самаком не справятся». Вот, богатырь, что было. Я там стоял, пока их в темницу не отвели.

При этих словах Самак обрадовался и сказал:

– Ну, подлый и мерзкий Термеше, знаешь, что я теперь с тобой сделаю?

Он заткнул ему рот, связал за спиной руки и повесил его на дереве. А сам вместе с Сорхвардом и Атешаком направился к крепости.

Стоит кругом лес густой, дремучий, ветвями цепкими путь им загораживает, тропка вьется тесная, тернистая… Кое-как добрались они все же к подножию крепости, видят, возвышается перед ними огромная, как мир, твердыня, а к ней фарсанга на четыре протянулась дорога, узкая и трудная. Внизу, вокруг крепостных стен, место голое, а наверху крепостные камнеметные орудия во множестве торчат, а разноцветные стяги и знамена, словно сад весенний, по ветру развеваются.

Оглядел все это Самак, стал раздумывать, что делать. Дорога-то наверх только одна, больше ниоткуда не подступишься.

Говорит он спутникам:

– По этой дороге пробиваться в крепость неразумно, надо нам вокруг побродить, может, господь какой-нибудь путь укажет.

С этими словами пустился он в обход крепости. Видит, с другой стороны проход меж скал, за ним – лощина.

– Что это там за шум в лощине? Надо поглядеть: может, что-нибудь подходящее обнаружится, – сказал Самак.

Подошел он поближе и увидел трех человек, которые рубили дрова, – старика и двух парней. Самак поздоровался, они ответили, тогда Самак спросил:

– Добрый человек, ты, видно, из этой крепости, а эти юноши – твои сыновья?

– Ступай своей дорогой, парень, и нас не замай, – ответил старик.

– Да разве я тебя обидел чем, старик? Спрос не беда!

– Да, я из крепости, – сказал старик, – а ребята – мои сыновья. Меня зовут Размак-дровосек, я благонадежный житель крепости. Нынче сказали, что подступило к Мачину несметное войско чинское, не приведи господь, захватят нашу крепость или в осаду возьмут! Вот кутваль крепости Адхан и приказал нам пополнить крепостные запасы, чтобы, если, оборони бог, окружат нас, мы в дровах не нуждались, прочего-то всего у нас в достатке. Ну, мы, значит, и поспешили сюда – дрова рубить, в крепость носить. Вот и весь сказ. А коли у тебя что на уме есть – выкладывай.

– О почтеннейший старец, – спросил Самак, – что же ты получаешь в крепости за свой труд, тяжелее которого и не придумаешь?

– Мне положено жалованья десять динаров в год, – ответил старик, – а еще три мана хлеба в день и одну овцу ежемесячно, а раз в полгода – смену платья.

Пока они так беседовали, подошли Сорхвард с Атешаком. Самак говорит Сорхварду:

– Никогда еще я в таком одиночестве не бывал, как теперь. Нет у меня ни друга, ни утешителя, ни приятеля, ни сотоварища, ни собутыльника, горько мне это и больно.

– Богатырь, о чем ты говоришь? – опешил Сорхвард. – Что это за друг-приятель, по которому ты сокрушаешься да тоскуешь?

– Друг тот, кто наши беды развеет, дела наши устроит, – отвечает Самак, – этот друг золото называется. Есть у тебя хоть малая толика?

– Нет, ничего нету…

Атешак говорит:

– А у меня есть! С того дня, как ты объявил, что тот не молодец, у кого денег нет, я никогда с пустым кошельком не хожу.

Он сунул руку за пояс, вытащил кошелек с золотом – там двести динаров было – и подал его Самак-айяру. Самак взял золото, поцеловал и выложил перед стариком. Размак, как взглянул на эту кучу золота, чуть с ума не спятил – в жизни ему не доводилось столько золотых монет видать!

– О юноша, зачем ты дал мне такое богатство?! – воскликнул он.

– В подарок дал, – ответил Самак. – Возьми и потрать на себя и сыновей своих. А мне службу сослужи.

– Коли сумею, то сослужу, – говорит старик. – Какая тебе польза быть может от меня и от моих сыновей?

– О старец, коли поклянешься, что сохранишь тайну и Меня не предашь, будешь другом моим друзьям и врагом врагам моим, тогда скажу.

Размак поклялся не открывать никому тайны, всячески помогать им и против их воли не идти. Когда принес он клятву, Самак сказал:

– Старина, надо нам в крепость подняться.

А затем рассказал ему о своих делах. Размак в ответ ему говорит:

– Самак, да как же мне это сделать? Ведь в крепости-то двенадцать башен, а в каждой башне по двое стражников, зорких да сметливых, а кутваль крепости Адхан каждую ночь самолично дозоры проверяет и даже дрова, которые я доставляю, осматривает.

– А тебя спрашивают «кто идет», «откуда прибыл», «кто с тобой»? – спросил Самак.

– Нет, меня без опроса пропускают, я в крепости человек известный.

– А сколько всего людей в крепости?

– У нас четыре сотни воинов, – ответил Размак, – да женщин сотня наберется. А над нами кутваль Адхан и староста Хан йбн Хан.

– Ну, Размак, я придумал, как поступить, – говорит Самак. – Мы все взвалим на спину по вязанке дров и войдем с тобой в крепость под видом твоих сыновей.

– На твое счастье, нынче как раз это можно проделать, – согласился Размак, – Адхан отправился в башню на другом конце крепости, так что мы сможем пройти безбоязненно.

– Все дела господь вершит, – отозвался Самак.

Взвалили они на спину по вязанке дров, Размак встал впереди, Самак – за ним, а остальные – позади, так и дошли до крепостных ворот. Размак постучал.

– Кто? – 'спросили из-за ворот.

– Это я, Размак-дровосек, – ответил он.

Ворота открыли, и все они втащили дрова, стали их складывать. А потом Размак повел всех к себе домой.

У Размака были жена и две молодые дочери. Увидали они пришедших и спрашивают:

– А это кто такие? Откуда они взялись?

Размак говорит:

– Нанял я их, чтобы поскорее дров про запас нарубить.

Потом легли они отдохнуть, пока день не настал. Самак сказал Размаку:

– Ты не знаешь, где тут Махпари держат?

– Ее в шахских покоях поместили, – ответил тот.

– А не знаешь ли ты, кто к ней вхож, кто при ней служит?

– Да туда и ветер-то не залетает, в покои эти, – говорит Размак. – Только две невольницы бывают у нее, прислуживают, когда надо.

– Ладно, – сказал Самак и к Сорхварду оборотился: – Собирайся, надевай'чадру, сапожки на каблуках! Ты ведь больше на женщину смахиваешь, чем я с бородой своей… Ступай к Махпари, передай ей низкий поклон да погляди, сколько там слуг и невольниц, все вокруг осмотри и поскорей возвращайся. Я тогда решу, что дальше делать.

– Надо чадру и сапожки сыскать, – сказал Сорхвард.

Самак к Размаку повернулся:

– ' Возьми с жены своей клятву, чтобы тайну хранила!

Потом он попросил у жены Размака чадру и сапожки, она принесла то и другое. Сорхвард закутался в чадру и отправился к шахским покоям, а когда пришел, пробрался внутрь. Видит, сидит Махпари с двумя невольницами и Рухафзай-музыкант-шей. Поклонился Сорхвард, поздоровался, Махпари его усадила, обласкала, велела напитки подать. Поглядела она на Сорхварда, а он ей подмигивает: отошли, дескать невольниц. Махпари послала обеих девушек за чем-то, а Рухафзай посмотрела на Сорхварда и спрашивает:

– Кто ты есть и откуда?

– Я от Самак-айяра, – говорит Сорхвард, – он шлет привет царевне мира Махпари.

Услышала Махпари имя Самака, обрадовалась и говорит:

– А где же он?

– Царевна, да он тут, в крепости, и мы с Атешаком, слуги его, с ним вместе пришли.

– Так ступай приведи его ко мне! – воскликнула Махпари. – Поглядим, что он сможет сделать.

Сорхвард вернулся к Самаку и рассказал ему, что, мол, Махпари он видал и вести ей передал, а она Самака зовет. Самак говорит:

– Ну, снимай одежду.

По воле божьей, как стал Сорхвард разоблачаться, Самак в его сторону покосился, а у того рубаха распахнулась, глядь, а там – два граната впереди и подперсник на груди! Самак пальцем показал и говорит:

– Это что же такое?

Застыдился Сорхвард, поклонился и говорит:

– О богатырь Самак, теперь тайна моя наружу вышла, придется мне с тобой оставаться… Я тебе все расскажу. Знай и ведай, что я не мужчина, хоть об этом никто на свете не знает, кроме отца с матерью да братьев моих. Вот теперь и ты тоже узнал.

Выслушал Самак эти слова и говорит:

– Клянусь всемогущим господом, я это понял в тот же час, когда вошел гостем в твой дом, а ты пришла и попросила есть и разговаривала с матерью, пока она подавала тебе еду. Ты стала есть, а я поглядел, как ты управляешься, и понял, что ты не мужчина, и подумал: «У этого юноши не мужские повадки, хоть он и в мужском обличье. Не пойму, что же он такое?» Но твои ловкие воровские дела привели меня в сомнение, сбили с толку, вот я и обознался. Я себе сказал: «Да разве способна женщина на такую ловкость?» Ну а теперь, Сорхвард, коли тайное стало явным и я узнал, что ты женщина, хоть я понимаю, что ты так поступаешь, чтобы бабой не слыть, замужем не быть, все-таки скажи: может, ты станешь моей женой?

– Ох, богатырь, да я раба твоя покорная! – говорит ему Сорхвард.

Взял Самак ее за руку, призвал бога в свидетели, а еще свидетелями взял Размака, и Атешака, и двух сыновей Размака и провозгласил Сорхвард своей женой. Сорхвард же препоручила себя ему и согласилась на брак с ним. После того протянул Самак руки, заключил Сорхвард в объятия, облобызал ее. Тут Атешак подскочил и закричал:

– Такого уговора не было, богатырь! Ты мне что говорил? Потерпи, мол, чем ты лучше Хоршид-шаха и Махпари! Я, значит, терплю, тогда и ты терпи, пока Хоршид-шах с Махпари не соединятся. Тогда и мы с тобой свою жизнь устроим.

Самак-айяр сказал:

– Правда твоя. Как ты говоришь, так и сделаем.

Тут он вмиг закутался в чадру, натянул на ноги сапожки, подвязал покрывало под самые глаза и отправился к шахским покоям. Пришел он туда, вошел внутрь, к Махпари поднялся. Поклонился он ей, а Махпари встала, обняла его по-братски, приветила и напротив себя усадила. Начала она про Хоршид-шаха расспрашивать, Самак сказал:

– О царевна, с тех пор как я завладел крепостью Шахак, освободил вас, я в Мачин уехал и все время там был.

И он рассказал ей все от начала до конца: как он выкрал Дельарам, все свои приключения с Атешаком, как взяли в плен Сиях-Гиля и Сама, а он их из тюрьмы вызволил, как он захватил сыновей Кануна – Бехзада и Размьяра, как прибыл в Мачин Мехран-везир, что произошло с Термеше и братьями-мясниками, как их спасли, как приехал послом Хордаспшиду.

Пересказал он ей все, тут Махпари открыла сахарные уста и про себя поведала: как Канун хитростью выманил их из крепости, как коварно с нею поступил.

– Богатырь, а о Лала-Салехе ты ничего не слыхал? – спросила она. – Он ведь с нами ехал – до того места, где нас дурманом опоили. А после я его не видала.

Самак-айяр сказал:

– О царевна, Лала-Салех приказал долго жить.

Заплакала Махпари:

– Ах, горе, бедный Лала-Салех! Такой верный был слуга! Это его небо покарало. Я ведь ему в крепости Шахак говорила: пока не вернется Самак или Хоршид-шах, не отворяй дверь. А он, как те пришли, сказал, что, мол, это от отца твоего человек. Злая судьба настигла его, а нас из крепости прочь погнала, в беду такую ввергла.

Поговорили они еще обо всех делах, а под конец Махпари сказала:

– Богатырь, как же ты собираешься вывести меня из этой крепости?

– Царевна, это придется Размаку-дровосеку исполнить. Тебя я повидал, теперь вернусь к нему, подготовлю все.

С этим словами он поднялся, пошел к Размаку-дровосеку и сказал:

– Добрый человек, коли ты нас в крепость привел, найди способ, как Махпари отсюда вывести.

– Богатырь, да разве я в этом разбираюсь? Это твое дело, – говорит Размак.

Задумался Самак, а потом сказал:

– Размак, а не знаешь ли ты такого местечка, где бы нам ее спрятать, после того как выведем отсюда? Ведь ее надо в первую очередь отослать, всем вместе-то нам не выбраться.

– Богатырь, там, где мы дрова рубили, есть пещера одна, – сказал Размак. – Мы царевну приведем и в той щели в горе спрячем. О воде и пище для нее я позабочусь, доставлю, что потребуется. А другого подходящего места я не знаю. Плохо ли, хорошо ли, но туда я берусь царевну отвести и укрыть там, но сторожить ее в той пещере я не возьмусь, этого я не могу, нет!

– Ладно, – согласился Самак-айяр, – сейчас я пойду приведу сюда Махпари и Рухафзай, чтобы они вместе с тобой выбрались за ворота, ты их там устроишь.

Отправился Самак к Махпари, вошел, поклонился и сказал:

– Ну, девушка, все готово. Но и тебе придется усилия приложить, чтобы затея наша не сорвалась. Коли хочешь своего достичь, выкинь из головы достоинство свое царское, расстанься с негой и покоем.

– Богатырь, ты только растолкуй мне, что надо, я все сделаю, ничего не побоюсь! – ответила Махпари.

– О царевна, сними с себя царские одежды, нарядись простолюдинкою и ступай прочь из крепости до того места, которое тебе укажут. Там и жди. А я тоже выберусь отсюда и отвезу тебя к Хоршид-шаху.

– Как прикажешь, – ответила Махпари.

И вот Махпари и Рухафзай собрались, как им сказал Самак, и пошли в дом Размака. А дело было перед вечером. Махпари и Рухафзай быстро разделись, натянули на себя одежду попроще – платья жены Размака, на ноги надели постолы Размаковых сыновей, закинули за плечо толстые веревки – будто бы дрова вязать – и вышли вместе с Размаком. А жители крепости думали, что это Размак со своими детьми идет.

Выбрались они из крепости, прошли около фарсанга – притомилась Махпари, ноженьки белые натрудила, не может дальше идти. Размак подошел, говорит ей:

– Давай, девушка, я тебя на спине понесу!

Посадил он ее на закорки и до самой пещеры донес. А сам спрашивает:

– Шахская дочка, чем ты меня за службу наградишь?

– Когда доберусь до Хоршид-шаха, скажу ему, чтобы он тебе эту крепость пожаловал, – ответила Махпари.

Размак-дровосек отвел Махпари и Рухафзай в ту горную пещеру, оставил им хлеб и воду, которые с собой принес, вернулся к Самаку и рассказал, как было дело. Самак-айяр похвалил его и продолжал скрываться вместе с другими в доме Размака до ночи, дожидаясь, пока можно будет действовать.

Загрузка...