Самые странные существа

Круглая дата

Они стояли перед Полковником неровной шеренгой и с надеждой и мольбой смотрели на него снизу вверх.

– А стрелять-то вы умеете? – спросил их Полковник. – Солдат должен уметь стрелять.

– Ага… Умеем!.. Сержант научил нас! – вразнобой загалдели новобранцы.

– Сержант, дай им автоматы, – не оборачиваясь, приказал Полковник. – Да не такие, а без приклада…

Новобранцы перекинули автоматные ремни через плечо, чтобы было легче держать оружие.

– Сержант, поставь что-нибудь вон на тот бугор, – снова приказал Полковник.

Сержант установил на пригорке, метрах в двадцати пяти от строя, несколько пустых банок.

– Вот, например, ты, Коротышка, – сказал Полковник, ткнув пальцем в грудь крайнему слева. – Попадешь?

Коротышка, побледнев, с усилием вскинул автомат и тщательно прицелился. Пули ткнулись в землю под самыми банками.

– Теперь ты, Зяблик, – Полковник показал подбородком на босоногого новобранца, постоянно шмыгавшего носом.

Очередь царапнула пригорок, и крайняя банка исчезла с него, как по мановению волшебной палочки.

Сбоку к строю подскочил Сержант:

– Эх, мазилы!.. Позориться только с вами!

– Успокойся, – процедил сквозь зубы Полковник.

Он посмотрел, прищурившись, в сторону близкой линии фронта и вдруг взорвался:

– Стрелять они еще научатся в бою! Мне нужны солдаты! А солдат – это… – ему не хватило слов, и тогда он вспомнил фразу из Книги: – "Солдат прежде всего должен ненавидеть врага!"… Понятно?

Стоявший в центре шеренги Немой что-то промычал и широко раскрыл рот. Вместо языка у него был обрубок: в прошлом году он, тогда еще не немой, был захвачен диверсантами грегоров, и отбить его бойцам Полковника удалось спустя лишь три часа…

Полковник отвел взгляд в сторону.

– Ладно, я беру их, – медленно сказал он.

Перед штурмом Полковник приказал произвести разведку подступов к обороне грегоров. Вообще-то в этом не было нужды, потому что война длилась не первый год, и обеим сторонам было известно, где и что расположено у неприятеля. Но, согласно Книге, любому мало-мальски приличному сражению должна была предшествовать разведка. Книгу Полковник уважал, потому что она рассказывала о великих полководцах прошлого…

На этот раз разведчикам удалось взять "языка", причем с ним обошлись достаточно вежливо, судя по тому, что пленный предстал перед Полковником только с разбитой верхней губой. Как и все грегоры, он был огненно-рыжим и голубоглазым.

– Ну что, будешь говорить? – деловито осведомился у пленного Полковник, заложив руки за спину. – Например, где ваш штаб?

Вместо ответа пленный ловко плюнул, но Полковник успел увернуться. Конвоиры тут же подперли ребра рыжего автоматными стволами.

– Отставить, – сказал Полковник. – Лучше привяжите-ка его к дереву…

Через полчаса пленный бессильно обвис на веревках. Он не пикнул, когда ему вгоняли ржавую иголку под ногти; он только морщился и скрипел зубами, когда ему полосовали штык-ножом кожу на узкой худой спине. Но когда к его паху подсоединили полевой телефонный аппарат (Сержант специально таскал его в своем вещмешке для подобных случаев) и несколько раз крутнули ручку вызова, пленный что-то хрипло и гортанно закричал, выкатив налившиеся кровью глаза.

– Чего это он? – осведомился Полковник у подчиненных, хотя и сам понимал грегорский язык.

– Ругается, – объяснил Сержант. – Так и растак, говорит, надо нас и наших матерей…

– Расстрелять, – немедленно приказал Полковник и хлопнул по плечу Коротышку. – Стрелять в него будешь ты!

Коротышка часто-часто заморгал, но направил ствол автомата на грегора и со второй попытки передернул затвор. Прошло несколько секунд, а выстрела все не было…

– Отставить, – сказал вдруг Сержант, явно подражая Полковнику. – Он уже сам подох…

Коротышка сел на землю, кривя дрожащие губы. Полковник поднял его рывком за шиворот и дал ему затрещину.

– Пожалел, да? – спросил он. – Пожалел рыжего гада?

– Стра-а-ашно! – заикаясь, признался Коротышка.

– А ты знаешь, что рыжие сделали с твоим братом? – вскипел Полковник. – А как они издевались над моей матерью – видел?! И вообще, вспомни, кто на кого первым полез!.. Веками мы жили с грегорами на одной земле и считали их такими же, как мы! Но двадцать лет назад они вдруг захотели жить отдельно, присвоить себе нашу землю, и с тех пор нет ни мира, ни покоя, и пока мы живы, мы должны им мстить за все!..

Тут Полковник осекся, потому что понял, что пересказывает сейчас содержание старой листовки, найденной им на чердаке своего дома.

– Так что не жалей рыжих, Коротышка, – закончил он. – Помни одно: ты – туанец и должен отомстить проклятым грегорам!..

Налет на штаб грегоров не удался с самого начала.

Когда отряд Полковника преодолевал грегорские заграждения, сработала самодельная сигнализация из пустых консервных банок, и в перестрелку с туанцами вступил вражеский дозор. Правда, с дозором расправились быстро и пошли на штурм, но было поздно, потому что в район боя уже подтягивались основные силы противника…

Все кончилось, когда со старой, полуразрушенной водонапорной башни по туанцам ударили короткие очереди станкового пулемета. Наверное, патронов у пулеметчика было немного, но все-таки достаточно, чтобы перебить людей Полковника, как цыплят…

Потом отряд стали окружать, и тут уж ничего не оставалось делать, кроме как идти на прорыв. Все окончательно смешалось, потому что завязался рукопашный бой. В ход пошли приклады, штыки, кинжалы и всякие подручные средства. И Полковнику сразу стало не до команд, потому что невозможно было перекричать выстрелы в упор, глухое хрясканье ударов, вопли раненых и гортанные крики дерушихся, а надо было увернуться вот от этого штыка и вон от того приклада и, в свою очередь, заколоть подставившего спину, и в то же время – отступать, уходить, вырываться живым из этого пекла…

И они вырвались из окружения, опомнившись только в лесу. Полковник с трудом перевел дух и оглядел себя. Одна штанина была порвана, и по ноге текла красная струйка, но боли он не чувствовал – значит, его царапнуло слегка, а на руках и почему-то даже на губах ощущалась липкая кровь – то ли своя, то ли чужая…

За Полковником брели остатки отряда – их оказалось меньше, чем он думал. Кто-то натужно кашлял, отплевывая кровь из легких, кое-кого тащили под руки. От удара прикладом у Лейтенанта текла кровь из ушей, носа и рта. Глядя себе под ноги с очумелым видом, он что-то непрерывно шептал.

– Ты чего, Лейтенант? – спросил Полковник.

– Убили, – наконец, выговорил Лейтенант. – Их всех убили…

– Кого? – не понял Полковник.

– Коротышку… И Зяблика… Всех этих… новеньких…

Полковнику почему-то захотелось ударить Лейтенанта, но он только сглотнул комок слюны, смешанной с песком, и скомандовал:

– А ну, построились как положено!..

Перед входом в село Полковник назначил дозорных, распорядился доставить по домам раненых и распустил отряд. Все вроде было сделано, но ему почему-то казалось, будто он что-то забыл…

Ночь прошла спокойно, только в развалинах лаяли бродячие псы да где-то в поле пару раз пальнули из самострела: скорее всего, это развлекались дозорные, чтобы не заснуть.

Когда Полковник проснулся, через подслеповатое, заклеенное целлофаном и заколоченное фанерой окно в комнату лился призрачный летний рассвет. За домом – там, где находились могилы родных, – насмешливо каркали вороны, которых еще не успели пустить на суп.

На кухне ожесточенно гремела посуда – Старуха уже была на ногах. Лежа на топчане, Полковник рассматривал два родных до боли лица на пожелтевшей фотографии, висевшей в рамочке на стене. Это у него стало своего рода утренней традицией, только почему-то память предательски подсовывала ему эти лица мертвыми, со страшными резаными и колотыми ранами и ожогами от сигарет… Такими он видел эти лица во время Большой Резни. Всего три года назад – но казалось, будто с той поры прошла целая вечность…

Интересно, подумал вдруг Полковник, а что, если грегоры тоже вот так, как я, глядят на портреты своих родичей?… Ему почему-то стало не по себе от этой мысли и, чтобы прогнать ее, он вскочил и стал заниматься утренней разминкой, хотя все тело после вчерашней кампании ныло, а рана на бедре начинала воспаляться.

Старуха вошла и долго наблюдала, как он рассекает кулаками воздух. Прядь седых волос свисала ей на глаза, но старуха, не поправляя ее, все стояла и молча глядела на Полковника.

– Как успехи? – наконец спросила она. – Сколько?…

Полковник понял, что она имеет в виду.

– Троих, – буркнул он, стараясь не глядеть ей в глаза. -- Двоих – из пистолета, а одного -- ножом…

Старуха прикрыла глаза, подсчитывая мысленно, скольких грегоров он еще должен убить, чтобы отомстить за всю родню. Потом вздохнула и сказала:

– Иди завтракать, внучек, уже все готово.

Полковник так рассердился, что сбился с ритма приседаний:

– Ба, ну сколько раз я просил тебя, чтобы ты называла меня как положено?!..

Старуха свысока поглядела на него.

– Полковником, что ли?- осведомилась она. – Полковником был твой дед, пусть ему будет земля пухом… А ты для меня – еще мальчишка, сопляк!… Вот расквитаешься за всех наших – тогда я буду считать тебя мужчиной… Только… убьют ведь тебя, дурачок!

Она вдруг всхлипнула. Полковник разозлился, хотел заорать на Старуху, но неожиданно для себя подошел и неумело погладил ее по седым волосам…

Стол был накрыт не в кухне, как обычно, а в большой комнате. Полковник замер от удивления, увидев белоснежную скатерть и красивую фарфоровую посуду – наверно, из недр старухиного сундука. А какие вкусные вещи были на столе! Банка с молоком (и где она его только достала, подумал Полковник: последний раз он видел корову и коз, когда был еще маленьким), разные закуски из листьев щавеля, лопуха и крапивы, а самое главное – ну и чудеса! – румяные лепешки из мякинной муки! Да ведь Старуха потратила свои самые неприкосновенные запасы! Что это она так разошлась?

И тогда он, наконец, понял, какая мысль ему вчера не давала покоя: сегодня у него был день рождения!

Старуха обняла его сзади за острые плечи.

– Поздравляю, внучек, – сказала она, едва приметно улыбаясь,-А ты думал, если сам забыл, то и я забуду?

– Подожди, подожди, – пробормотал Полковник, высвобождаясь из объятий Старухи. – Надо же пригласить кого-нибудь… ну, чтобы отметить как положено… Так ведь?

– Придут к тебе гости, никуда не денутся, – усмехнулась Старуха. – Я еще вчера всем бабкам про твой день рождения говорила, так что гости твои с раннего утра уже возле дома околачивались, пока я не прогнала их одеться как следует…

Первым к ним заявился Лейтенант. Голова у него была перевязана, одежда была старательно вычищена. В подарок Полковнику он принес коробку автоматных патронов из своего НЗ. Пули были с хитростью: попав даже в руку или ногу, они делали человека калекой.

Потом пришел Сержант с рукой на перевязи и подарил Полковнику острый, как бритва, кинжал, захваченный им в качестве трофея в недавнем рукопашном бою с грегорами.

Но больше всего Полковнику понравился подарок Старухи. Это была настоящая граната-"лимонка" – увесистая, тускло-матовая, со множеством граней и с серебристым кольцом чеки. Молодец, Старуха, знала, что ему дарить: гранат давно уже нигде не было. И где она ее только прятала, в сундуке своем, что ли?..

Когда набралось человек десять гостей, Полковник приказал садиться за стол.

– Кто будет произносить тост? -строго осведомилась Старуха, уже успевшая облачиться в бархатное платье, пахнущее нафталином.

Все молчали, потому что никто не знал, что такое "тост".

– Тогда скажу я, – заявила Старуха и поднялась, держа в руке чашку с молоком. – Сегодня моему внуку исполняется десять лет… Круглая дата!

Она вдруг замолчала и зачем-то вытерла уголком платка глаза.

– Давайте же выпьем за именинника и за нашу победу! -после паузы провозгласила она уже окрепшим голосом.

Все зашевелились и стали шумно чокаться чашками. В памяти еще сохранилось смутное представление, что у взрослых было так заведено.

– А мне стукнет десять лет в следующем году! – громко объявил Лейтенант. – А тебе когда, Сержант? Тебе сейчас сколько лет?

Сержант так смутился, что уронил с колен свой автомат.

– Я… я не знаю, – выдавил он. – Я бы знал, честное слово, но из родни у меня никого не осталось, и я…

– Восемь тебе, восемь, – авторитетно заявила Старуха. – Я же помню, что грегоры твоего отца в Гнилой Лощине подстрелили, когда твоя мать-покойница на седьмом месяце ходила… Из-за эгого она и разродилась тобой раньше срока, бедняжка!..

– Бабушка, а расскажите про наших родителей, – попросил в наступившей тишине кто-то из младших чинов.- Вы, наверное, всех в селе помните…

– Еще чего! – сказала Старуха. – Это же день рождения, а не поминки!

Но день рождения Полковника все равно получался грустным, да он и не мог быть иным. Время настало такое – не очень веселое… По всей стране, бывшей некогда единой, а теперь расколотой на разрозненные, приходящие в упадок и запустение города и села, каждое утро – а может быть, каждый вечер, это уж кто как привык – тысячи (тысячи? да нет, теперь уже лишь сотни) таких детей, как эти, глядели на портреты своих погибших отцов и матерей и клялись, скрипя зубами и глотая недетские слезы, отомстить за их смерть врагам. Тут уж не до веселья было.

И все-таки, когда Старуха, хлопая в ладоши, запела полузабытые веселые песни, а ребята пустились плясать, Полковник забыл обо всем на свете: и о вчерашнем неудачном бое, и о привкусе чужой крови на своих губах после рукопашной, и о том, что предстоит еще один день нескончаемой войны…

Вдруг взгляд Полковника упал на раскрытое окно, и волосы на его нестриженой голове поднялись дыбом: из окна глядело на него мертвое лицо маленькой рыжей девочки… Полтора года назад Полковник своими руками пристрелил такую же грегорскую девчонку как вражескую шпионку. Ребята из передового дозора поймали ее у самых туанских заграждений, но девочка, плача, все твердила, что искала грибы и заблудилась в лесу… Неужели теперь это был ее призрак?!

Быстрая реакция не раз спасала Полковника в бою. Вот и сейчас, крикнув: "Ложись!", он выдернул чеку из гранаты и швырнул подарок Старухи за окно…

Когда дым после взрыва рассеялся и прошел звон в ушах, ребята выбежали из дома, на всякий случай пригибаясь и держа наготове оружие. Но в саду никого не оказалось. Только под окном лежала куча чего-то страшного и кровавого, покрытого обгорелыми лохмотьями ткани в горошек…

Платье в горошек в селе носила одна только Белка. Полковник хорошо знал эту девочку. Она была на целых два года младше его и часто приходила к Старухе учиться грамоте.

Ничего не сознавая, Полковник нагнулся и поднял с земли большую рыжую куклу, посеченную гранатными осколками. На ее голой пластмассовой спине было что-то написано чернильным карандашом.

– "Пал-ков-ни-ку в па-да-рок атБел-ки", – прочла вслух Старуха через плечо внука и беззвучно заплакала.

Совершенно некстати Полковник вдруг вспомнил, что точно так же она плакала из-за Очкарика… Вообще-то Очкарик никогда не носил очков. Его звали так потому, что он, единственный из всех мальчишек, ходил вместе с девчонками к Старухе на уроки грамоты. До поры до времени Полковник терпел отсутствие Очкарика в отряде, но когда их чуть не перестреляли по одному вражеские снайперы у Лысой Горы, он вышел из себя и устроил образцово-показательный "расстрел труса и дезертира" перед строем своих бойцов… Губы у Очкарика, помнится, перед смертью стали белые-белые, а Старуха, когда узнала о случившемся, попыталась было нещадно выпороть Полковника ремнем, но он пригрозил ей пистолетом, и тогда она заплакала и плакала почти без перерыва несколько дней, пока в очередном бою Полковника не ранили в плечо…

Тогда Очкарик, теперь Белка… Полковник слепо поглядел на своих дружков-подчиненных. "Кого из них я укокошу случайно или нарочно завтра?", вдруг спросил он сам себя, и от этой мысли ему стало совсем скверно. Рука его сама собой потянулась к кобуре… "Да будь все проклято! – стучало у него в голове – а может быть, он кричал это вслух, не слыша своего голоса. – Будь проклята эта война! Будь проклята эта ваша кровная месть! Будьте вы прокляты, грегоры! И будь я тоже проклят, потому что я не могу так больше!"…

Застрелиться, однако, он не успел. За селом, где были расположены передовые дозоры, вдруг началась беспорядочная пальба из разных видов оружия, и Полковник понял, что это атакуют грегорские мальчишки и что надо отбивать эту атаку, иначе остаткам туанского народа – старикам и детям – придет конец…

Поэтому он вытер мокрые от слез щеки и глаза, сжал покрепче рукоятку пистолета и скомандовал своим ребятам, в ожидании глядевшим на него:

– За мной, отряд! Вперед!..