Самый длинный день в году

Эпилог

Они вышли из здания шарашки «Велесово-2». Во дворе шарашки их ждали два легковых автомобиля. И два старших лейтенанта госбезопасности. По одному на каждого.

— Ну что, Лева, ты готов?

— Да, Лех, я готов. А ты? Ты готов выпустить это на свободу?

— Лева, мы уже обговорили все это, обговорили не раз и не два. Грудь в крестах или голова в кустах — это не наш случай. Иногда я жалею, что меня не расстреляли тогда, когда осудили. Честно: я не знаю, что страшнее.

— А я знаю, что страшнее всего не увидеть ее снова. Мне этого достаточно.

— Тебе, да… но только тебе. Я не говорю о том, что мы выпускаем джинна из бутылки. Мы все сделали. Всё, что от нас требовали. Теперь остается одно — идти до конца.

— А я и не возражаю. Обычные рефлексии гнилой интеллигенции.

Лев Зильбер, опальный микробиолог достал портсигар и закурил. Второй муж Ермольевой, микробиолог Алексей Захаров предпочел трубку. Пока оба мужа великой Зинаиды Виссарионовны, уже создавшей свой крустозин[1], курили у дверей шарашки, в которой провели девять месяцев своей жизни сотрудники госбезопасности тоже закурили, с этими учеными старались держать дистанцию, а то прилипнет вдруг чего. А их подопечные вспомнили, как начинали, какой сложной оказалась командировка на границу с Китаем, а потом и с Афганистаном. Сейчас их работа подошла к логическому завершению.

— Лева, я должен тебе сказать…

— Да, Лех, слушаю…

— Лева, когда мы вернемся, я знаю, ОНА вернется к тебе, стоит только тебе, Лева, подмигнуть. Бросит все и вернется к тебе. Так вот — я ее не отдам. Не надейся. Ты ей опять изменишь. Ты кобель, каких мало… Ты слышишь: Я ЕЕ ТЕБЕ НЕ ОТДАМ!

— Лех, не кричи! Я все понимаю. Хорош кобель. Три года на привязи! Ты прав, Лех. Ты прав. Я не буду делать ей больно. Мы разберемся с этим потом. Договорились?

— Сволочь ты, Лева! Гений, не спорю, но сволочь!

— Лех, я в курсе. Мы уже все это обсуждали. Едем?

— Ты прав, пора!

Они обнялись. Два человека, которые ненавидели и любили друг друга по-своему. Их объединила одна задача и любовь одной женщины. Очень странный комок отношений. И отношения они выясняли постоянно, как только судьба свела их снова.

Пройдя проверку на двух пропускных пунктах (проверка на выходе из здания шарашки была пройдена еще до того, как они переговорили «на дорожку»), оба ученых разъехались по своим маршрутам. Лев Зильбер взял курс на Белорусский вокзал, а Алексей Захаров на Киевский. А вечером, ровно в 21–00 по московскому времени, с отдельного пути НКВД, который имелся на каждом из вокзалов, одновременно отошли два сверхсекретных поезда. Не такие уж большие: три вагона с людьми, вагон-лаборатория, вагон с обслуживающим персоналом, вагон охраны и еще три вагона, значение которых оставалось совершенно неизвестным. Впереди и позади каждого из поездов двигались мотоброневагоны Д-2, а самим поездам было обеспечен приоритет движения, за чем неукоснительно следили спецпредставители НКВД в ведомстве товарища Кагановича. Поезд — 1 с Львом Зильбером двигался по маршруту Москва-Минск-Белосток. Поезд-2 с Алексеем Захаровым по маршруту Москва-Киев-Львов. На месте назначения каждый из поездов загонялся в оцепленную зону, где разгружались и дальше следовали на базы НКВД, которые охраняли как зеницу ока. Меры, что под Белостоком, что подо Львовом, были самыми жесткими. Никто даже попытки заглянуть под тенты грузовых автомобилей сделать не мог. Чтобы попасть на базы НКВД, колонна грузовиков и легковых автомобилей прошла три кордона, три тщательных проверки, и только после этого разгружалась в совершенно закрытой от посторонних глаз зоне.

Ящик Пандоры был пока еще закрыт. Но до его открытия оставались считанные часы.

[1] Советское название пенициллина, советский препарат был намного эффективнее английского и американского аналога.