Сборник научных и публицистических статей

О комплексе национальной неполноценности

Очевидно, что борьба с терроризмом может быть эффективной только в случае долгосрочной программы профилактики межэтнических конфликтов. Одной из главных проблем в этой программе, является проблема комплекса национальной неполноценности. Личности с диагнозом “комплекс национальной неполноценности” нередки. Правда, иногда достаточно просто накормить человека, чтобы он избавился от комплекса. Люди склонны причину неврозов искать либо в себе, либо во “врагах”. И как раз вторая категория зачастую преподносит источник своих бед под национальным “соусом”.

Наши исследования показали, что участников национальных митингов, демонстраций (причем это касается любого региона) можно разделить на три группы: на любопытствующих, жаждущих острых ощущений и невротиков, которые подобным образом “выпускают пары” накопившегося внутри напряжения.

Немецкий психолог Альфред Адлер основными движущими силами развития личности считал универсальное стремление к превосходству, успеху, совершенству и чувству общности, выражающемуся в готовности к сотрудничеству с другими людьми для достижения общих целей. В принципе стоит ли лечить комплекс национальной неполноценности, если он способствует активности личности (частенько человек компенсирует его достижениями в чем-либо)? Нет, если, конечно, он не становится патологическим. Но гипертрофированный комплекс приводит к “крови” и болезням. Человек не может нормально работать и жить, а лишь “упивается” своим угнетенным состоянием.

Наиболее часто встречающимся проявлением комплекса национальной неполноценности является изменение (маскировка) своей фамилии. К примеру, этому подвержен практически каждый второй московский татарин: Садыков вдруг становится Садиковым. То есть фамилии либо русифицируются, либо европеизируются. И казанские татары не отстают: 22 процента “деформируют” свои фамилии и имена (Сагит — Саша, Муса — Миша и так далее).

Русские, особенно по приезде в другую страну, не преминут видоизменить свою фамилию, превратившись из Петрова в Петрофф, а из Иванова в Ивановского (чего греха таить, русские за кордоном не очень-то привлекательны для местного населения).

Артисты с легкостью отказываются от своих настоящих фамилий и берут более звучные — в надежде, что они компенсируют этим недостаток таланта. Если человек — личность, то мало кто обращает внимание, каким именем он себя называет (хотя, возможно, мы и не знали бы известного ученого и правозащитника Сахарова, останься он в свое время Цукерманом).

Имя — это особый психологический феномен. Часто имена влияют даже на судьбу человека, поэтому покушаться на них чревато. Достаточно вспомнить известных спортсменов: бегуна Борзова, фехтовальщика Кровопускова, прыгуна Бубку (напоминает упругую губку).

Если судить по “фольклору”, то достается многим национальностям: “глупым” чукчам, “жадным” евреям, “пьяницам”-русским, “предпринимателям”-грузинам. Но особенно обидчивыми являются татары. В связи с этим шокируют результаты наших социологических исследований.

Комплексом национальной неполноценности (или заниженной самооценкой) страдают 89 % русскоязычных татар и 19 % говорящих на родном языке (в общем, горожане лидируют по сравнению с сельчанами). 74 % татар (кстати, это относится и к евреям), прошедших службу в армии, испытали на себе унизительные оскорбления, а 20 % из них скрывали свою национальность. Несмотря на то, что в республике (как и в Казани) приняты национальные программы, 29 % татарских детей стесняются говорить на родном языке. 74 % казанцев любой национальности против пятой графы в паспорте. Женщины в 3 раза реже страдают комплексом национальной неполноценности (для них это неактуально, поскольку женщины более ответственны и живут другими заботами). 91 % татар, желающих переименоваться в булгар, имеют этот комплекс. 41 % школьников стесняются темы о монголо-татарском нашествии (преподавателям истории во время освещения этой темы следует быть особенно деликатными).

К счастью, с годами человек становится мудрее, осознает глубинные причины комплекса, учится иронизировать над ним, объективно его оценивать (как детскую болезнь, то есть чисто психоаналитический, фрейдовский подход). Если трудно сделать это самому, то в кабинете психолога гораздо легче. Специалист поможет отыскать корень зла. Постепенно национально-эгоистическое чувство (как и страх перед комплексом) пройдет, уступая место другим приоритетам.

Перевоспитанию и психотерапии комплекса национальной неполноценности способствует национальное искусство, в частности кинематограф. Несмотря на то, что в советском и российском кинематографе образ татарина или татарки практически не представлен, тем не менее он всегда являлся показателем отношения государственной власти к татарам. Персонажу татарской национальности в советском кино всегда отводилась незавидная роль. На память приходят лишь некоторые короткие киноэпизоды, которые уже многие не помнят. Так например, это образ татарина-дворника в фильме о молодом Ульянове-Ленине. В фильме молодой Ульянов иронизирует над татарином, относясь к нему несерьёзно. Ульянов встречает дворника, которого призвали в армию и спрашивает его: “А что если тебе дадут приказ стрелять в меня… ты будешь стрелять?” Тот утвердительно отвечает: “Буду…”, но после некоей паузы заявляет: “Стрелять буду… да только мимо”. На экране хитрые глаза татарина-дворника и смех.

Ещё пример. В фильме Эйзенштейна “Иван Грозный ”. На экране хитрый татарин с репликой: “Маскау манинький… Казан бальшой… ”

Архетип хитрого, но наивного татарина, говорящего с акцентом, хорошо прижился в советском кино.

Ещё пример. Образ Абдуллы-торгаша в художественном фильме “Евдоким и Евдокия ”. Эту роль сыграл известный татарский актёр-чтец Айрат Арсланов. Мой отец, будучи одногруппником по театральному училищу с Айратом Арслановым, всегда восхищался талантом и порядочностью этого великого артиста. Но здесь ему была отведена негативная и невзрачная роль красивого и опять-таки хитрого татарина, совращающего русскую замужнюю женщину.

У Андрея Тарковского в фильме “Андрей Рублёв” татары представлены в маленьком, но сильном эпизоде. Теперь уже татары не хитрые лакеи, не глупые или наивные существа. Теперь это агрессивная сила, способная выкалывать у русских глаза. После просмотра этих эпизодов у многих татар начинался приступ комплекса национальной неполноценности. Это очень серьёзно. Будучи ещё очень молодым при виде этих кадров у меня внутри что-то сжималось и я задумывался: “Неужели это образ моего татарского народа?”

Кто-то может возразить, что дескать есть фильм-сказка “Булат-батыр ” (фильм тридцатых годов) или “Клад” (фильм семидесятых годов). Но это ленты, где нет образа татар, там стояли иные задачи.

В то же время необходимо признать, что образ татарина в России до настоящего времени держался на образе мудрого и взвешенного президента Татарстана Минтимира Шаймиева. Хочется верить, что это не только телевизионный образ мудрости и стабильности.

Почему татарам на советском культурном пространстве так и не достался достойный образ-земляка, который бы любили все. Грузинам в этом плане повезло. Им достался образ Мимино (Вахтанг Кикабидзе). Мимино любят все… Но это пожалуй исключение из правил. Все остальные нации могли формировать объективный художественный образ себя, имея свои национальные киностудии. У нас таковой не было никогда.

И вот, наконец, свершилось. Совсем недавно в Татарстане произошло знаменательное событие. После различных попыток (“Куктау”, “Тёплый ветер булгар” и др.) на экран вышел полнометражный художественный фильм “Зулейха”, снятый Р.Ч. Тухватуллиным, по одноимённому произведению Гаяза Исхаки. На презентации фильма, проходившем в Татарском академическом театре им. Г. Камала, собралась практически вся общественность республики и ведущие СМИ. Эта лента, пожалуй, впервые претендует на более правдивый художественный образ татар в российском, да и, пожалуй, в мировом кинематографе. Это не образ татарина, но образ татарки — Зулейхи. Она и есть нерв всего фильма — нерв всего татарского многострадального народа. Её образ аналогичен образу из плаката “Родина мать зовёт!” Но теперь это звучит: “Зулейха чакыра! ” (“Зулейха зовёт!”). Она призывает не в явной форме, не прямо, но косвенно, то есть своим поведением. В ней собран архетип страдающей татарской женщины. Несмотря на то, что она мусульманка её насильственно крестят (Зулейха становится Марфой), насильственно заключают в монастырь, насильственно выдают замуж за русского мужика. Короткая сцена сексуального насилия Зулейхи русским мужиком вызывает сверхомерзение зрителя, несмотря на то, что зритель уже адаптировался к насилию на российском телевизионном экране. Но это особое насилие. Это насилие одной религии и национальности другой. Межрелигиозный антогонизм между мусульманами и христианами становится главным напряжением всего фильма. Это напряжение является основой эстетического переживания всего фильма. Это деструктивная, но надо признать, правдивая эстетика. Эпизод в котором мусульмане окружают и защищают свою мечеть от вторжения христиан, символичен. Силы оказываются не равными и с мечети сносится шпиль-символ ислама (луна) и на место него водружается крест. Это также глубоко воздействует на зрителя. Данная сцена бьёт по национальным чувствам татар.

Из фильма мы узнаём, что современный русский жаргон в отношении татар (“чаплашка”, “не бельмеса” и т. п.) процветал и тогда, то есть пять столетий назад.

В целом, весь фильм переполнен символами, архетипами, вещами, мелодиями и звуками, которые, с одной стороны воздействуют на национальные чувства и подсознание, а с другой, в замаскированной форме показывают наши современные этнические и религиозные проблемы.

Хочется верить, что данный фильм задуман лишь как хорошая психотерапия, снимающая комплекс татарской национальной неполноценности, о котором шла речь выше…. и не более.