Сборник "Роберт Шекли в иллюстрациях"

Роберт Шекли Язык любви

Однажды вечером после лекций Джефферсон Томс зашел в автокафе выпить чашечку кофе и позаниматься. Усевшись за столик и аккуратно разложив перед собой учебники по философии, он заметил девушку, подающую команды роботам-официантам. У незнакомки были дымчато-серые глаза, волосы цвета ракетной струи и изящная, с приятными округлостями фигура. У Томса перехватило дыхание; ему вспомнились осень, вечер, дождь и горящие свечи.

Так к Джефферсону Томсу пришла любовь. Предлогом для знакомства послужила жалоба на нерасторопность официанта. Но стоило богине приблизиться к его столику, как Томс словно онемел. С трудом придя в себя, он назначил ей свидание.

Дорис (так звали девушку) пришелся по душе коренастый, темноволосый студент, и она без колебаний согласилась с ним встретиться. Вот с этой минуты и начались все беды Джефферсона Томса.

Любовь, невзирая на усвоенное на занятиях философское отношение к жизни, несла с собой не только радости, но и хлопоты. В век, когда космические корабли летали во все концы Вселенной, болезни были излечены раз и навсегда, а войны считались неким анахронизмом — единственной нерешенной проблемой по-прежнему оставалась любовь.

Старушка Земля пребывала в отличной форме. Города сияли пластиком и металлом. Сохранившиеся с былых времен леса превратились в ухоженные зоны отдыха, где можно было приятно провести время, не опасаясь нападения диких животных и ядовитых насекомых. Представителей фауны благополучно переселили в особые зоопарки, в которых были воссозданы естественные условия их обитания.

Научились управлять и климатом Земли. Фермеры получали требуемое количество осадков ежедневно между тремя и половиной четвертого утра; публика собиралась на стадионах, чтобы полюбоваться закатом солнца; а раз в году на специальной арене можно было увидеть ураган, входивший в программу празднования Всемирного Дня Мира.

Только в любви все еще царила полная неразбериха, и это страшно огорчало Томса.

Начать хотя бы с того, что он не знал, как говорить с возлюбленной. Фразы типа: «Я тебя люблю», «Я тебя обожаю», «Я от тебя без ума» были слишком банальными и малоубедительными. Они не только не передавали всей глубины и трепетности его чувств, а скорее принижали их. Ведь каждый шлягер, каждая дешевая мелодрама были полны таких же точно выражений. К тому же люди без конца употребляли эти слова в обычных житейских ситуациях, говоря, что они любят свиные отбивные, обожают закаты и без ума от тенниса.

Возмущению Томса не было границ. Он поклялся, что никогда не будет говорить о своей любви так, как люди говорят об отбивных. Но, к своему огорчению, не мог придумать ничего нового.

Тогда Томс решил обратиться за советом к профессору философии.

— Мистер Томс, — начал профессор, усталым жестом сняв с носа очки, — к сожалению, любовь, как ее принято называть, все еще неуправляемая сфера нашей жизни. На эту тему не было написано ни одного сколько-нибудь солидного научного труда, кроме малоизвестного Языка Любви Тианской цивилизации.

Ждать помощи было неоткуда. Томс продолжал размышлять о любви и мечтать о Дорис. Долгие, мучительные вечера на веранде ее дома, когда тени от виноградных лоз падали на ее лицо, делая его неузнаваемым, Томс пытался объясниться со своей возлюбленной. А так как он не мог позволить себе выражать свои чувства избитыми фразами, то речь его получалась довольно цветистой.

— Я чувствую к тебе то же, — говорил он, — что звезда к своей планете.

— О, как величественно, — отвечала она, польщенная сравнением столь космического масштаба.

— Нет, не так, — поправился Томс. — То, что я испытываю к тебе, гораздо выше, больше. Вот, послушай, когда ты идешь, ты похожа на…

— На кого, милый?

— На выходящую на просеку олениху, — хмурясь, отвечал Томс.

— Как симпатично!

— При чем здесь симпатично. Мне хотелось выразить присущую юности некоторую нескладность, угловатость движений…

— Но, дорогой, — возразила она. — Я вовсе не нескладна. Мой учитель танцев…

— Нет, ты меня не поняла. Я имел в виду не просто нескладность, а такую, которую…

— Я все поняла, — заверила она.

Но Томс знал, что это было неправдой.

С гиперболами пришлось покончить. Вскоре он пришел к тому, что ему нечего было сказать Дорис, потому что все известные слова даже отдаленно не напоминали то, что он чувствовал.

В их разговорах стали возникать неловкие, напряженные паузы.

— Джефф, — настаивала она, — скажи что-нибудь.

Томс пожал плечами.

— Даже, если это не совсем то, что ты думаешь.

Томс вздохнул.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — ну хоть что-нибудь, только не молчи. Я так больше не могу.

— Вот, черт…

— Да, — встрепенулась она, и лицо ее оживилось.

— Нет, я не то хотел сказать, — выговорил Томс, погружаясь в мрачное молчание.

Наконец он сделал ей предложение. Джефферсон был почти готов признать, что «любит» ее, но не захотел заострять на этом внимание. Объяснил он это тем, что супружество должно быть построено на правде, иначе оно обречено. Если он с самого начала извратит и обесценит свои чувства, то что же будет потом?

Дорис с сочувствием отнеслась к его откровениям, но отказалась выйти за него замуж.

— Девушке нужно говорить, что ты ее любишь, — заявила она. — Ей нужно повторять эти слова сто раз в день, Джефферсон, и даже тогда будет недостаточно.

— Но я в самом деле люблю тебя, — возразил Томс. — Вернее, я хотел сказать, что чувствую что-то похожее на…

— Прекрати, надоело.

Не зная, что предпринять, Томс вспомнил о Языке Любви и отправился к профессору расспросить о нем поподробнее.

— Говорят, — начал профессор, — что жители Тианы-2 придумали особый язык для выражения любовных эмоций. Фраза «Я тебя люблю» — совершенно немыслима для тианцев. Они могут дать точную характеристику испытываемого ими в данную минуту чувства, причем слова эти никогда не повторятся ни в одной другой ситуации.

Томс кивнул, и профессор продолжал.

— Конечно же, тианцы не остановились на теории. Они разработали методику ухаживания и технику любовной игры, достигнув в этом совершенства. Считают, что в сравнении с ними все, созданное в этой области другими народами, выглядит просто жалким любительством.

Профессор смущенно кашлянул.

— Это как раз то, что мне нужно, — возликовал Томс.

— Все это забавно, но не более, — заметил профессор. — Какими бы уникальными не были их приемы, они, я уверен, не имеют никакого практического смысла. Что же касается самого языка, то строй его таков, что на нем можно общаться только с одним человеком. По мне это выглядит пустой тратой времени и сил.

— Труд во имя любви, — заявил Томс, — самый достойный труд на свете, ибо в награду ты пожнешь богатый урожай чувств.

— Должен заметить, что сравнение ваше не слишком удачно, мистер Томс. Кстати, а к чему столько разговоров на эту тему?

— Потому, что любовь — единственное, ради чего стоит жить, — убежденно проговорил Томс. — И если для этого требуется всего-навсего изучить специальный язык, то это не так уж много. Скажите, а далеко ли до Тианы-2?

— Порядочно, — ответил профессор, еле заметно улыбнувшись. — К тому же путешествие может оказаться напрасным. Ведь тианцы все до одного вымерли.

— Вымерли? Но отчего? Эпидемия или вторжение инопланетян?

— Это все еще одна из загадок Вселенной, — нехотя ответил профессор.

— И что же, язык безвозвратно утерян?

— Не совсем так. Двадцать лет назад один землянин по имени Джордж Вэррис отправился на Тиану и научился Языку Любви у последних, оставшихся в живых тианцев. Вэррис написал отчет о своей поездке. Правда, мне и в голову никогда не приходило его почитать.

Томс отыскал имя Вэрриса в справочнике Знаменитых Межпланетных Исследователей. Он считался первооткрывателем Тианы. В его послужном списке числились и другие планеты, но он сохранил верность Тиане, вернувшись на нее после смерти ее обитателей и решив посвятить себя всестороннему изучению их культуры.

Получив информацию, Томс начал долго и напряженно думать. Путешествие на Тиану было не из легких — оно отнимало массу времени и средств. К тому же была вероятность, что он не застанет Вэрриса в живых или тот не захочет передать ему свой опыт. Все это напоминало игру в лотерею.

— Стоит ли любовь таких жертв? — спросил себя Томс и ответил утвердительно.

Итак, продав суперсистему, устройство памяти, учебники по философии и несколько акций, оставшихся в наследство от деда, он купил билет до Крантиса-4 — ближайшей к Тиане планеты, до которой летали рейсовые межпланетные корабли. Собравшись в дорогу, он отправился попрощаться с Дорис.

— Когда я вернусь, — сказал он, — я смогу сказать тебе, как я, я имею в виду точную степень, в общем, Дорис, когда я выучу язык и приемы тианцев, я буду любить тебя так, как не любили еще ни одну женщину в мире.

— Ты в самом деле хотел это сказать? — спросила она, и глаза ее засияли.

— Не совсем. Ведь слово «люблю» не может выразить то, что я чувствую. Но чувствую я что-то очень близкое к любви.

— Я буду ждать тебя, Джефф, — пообещала она. — Только, пожалуйста, возвращайся скорее.

Джефферсон Томс кивнул, смахнул слезу, обнял Дорис и, не сказав более ни слова, поспешил на космодром.

Через час он уже летел на корабле.

Четыре месяца спустя, преодолев множество препятствий, Томс ступил на Тиану. Космодром находился на окраине города. Юноша медленно брел по широкой, пустынной автостраде. По обеим сторонам ее высились небоскребы, верхние этажи которых терялись в заоблачных высях. Зайдя в одно из зданий, Томс увидел массу каких-то сложных приборов и сверкающие пульты управления. С помощью тиано-английского словаря он разобрал надпись над фронтоном: Консультативная Служба по Проблемам Любви Четвертой Категории Сложности.

Все дома внутри походили один на другой; они были заставлены оборудованием, вокруг которого валялись обрывки перфолент. Томс миновал Институт Изучения Запоздалых Нежностей, удивленно разглядывал двухсотэтажное здание Обители для Эмоционально Глухих и им подобные заведения. Постепенно до него начал доходить смысл происходящего.

Это был целый город, отданный изучению проблем любви.

Размышления Томса были внезапно прерваны. Он остановился перед входом в гигантское здание, чья вывеска гласила: Служба Помощи по Общим Вопросам Любви. Навстречу ему из мраморного вестибюля вышел старик.

— Кто ты? — неприветливо спросил он.

— Я Джефферсон Томс, землянин. Я прилетел сюда, чтобы изучить Язык Любви, мистер Вэррис.

Лохматые белые брови старика удивленно приподнялись. Это был тщедушный, сгорбленный, морщинистый человечек с согнутыми подагрой трясущимися коленями. Только глаза его были на удивление молоды и блестящи и буравили юношу насквозь.

— Полагаете, что, изучив язык, вы снискаете большую популярность у женщин? — спросил Вэррис. — Пустые надежды. Знание, конечно, дает определенные преимущества. Но, к сожалению, обладает рядом существенных недостатков. Тианцы испытали это на собственной шкуре.

— Какие недостатки вы имеете в виду?

Вэррис усмехнулся, обнажив единственный торчавший во рту желтый зуб.

— Мне будет трудно вам это объяснить, пока вы не проникнете в существо дела. Как известно, только знание помогает нам понять всю ограниченность наших возможностей.

— Но я все равно хочу изучить язык, — сказал Томс.

Вэррис задумчиво на него посмотрел.

— Это вовсе не так просто, как ты думаешь, Томс. Язык Любви и вытекающая из него определенная манера поведения сложны не меньше, чем операция на мозге или юридическая основа деятельности акционерных обществ. Это требует работы, каторжной работы, не говоря уже о таланте.

— Я не боюсь работы. А способности, мне кажется, у меня есть.

— Так думает большинство, — сказал Вэррис, — и при этом глубоко заблуждается. Но оставим этот разговор. Я долго не видел здесь ни одной живой души, поэтому рад тебе. А в остальном, поживем — увидим.

Они вошли в здание, которое Вэррис считал своим домом. Он поместил юношу в Комнате Первой Проверки, бросив на пол спальный мешок и поставив рядом походную плитку. Здесь, под сенью огромных счетных машин, начались их занятия.

Вэррис оказался педантичным педагогом. Вначале, с помощью портативного Семантического Дифференциатора, он научил Томса улавливать тончайшие токи, возникающие в присутствии объекта будущей любви, распознавать едва ощутимые напряжение и неловкость первых минут знакомства.

Об этих неясных ощущениях, учил Вэррис, ни в коем случае не следует говорить прямо, ибо так можно только погубить зарождающееся чувство. Следует выражать свои мысли иносказательно, используя сравнения, метафоры, гиперболы, прибегая, если потребуется, даже к невинной лжи. Полунамеки создают атмосферу таинственности и закладывают фундамент будущей любви. Мысль, увлеченная игрой, уносится вдаль, растворяется в шуме прибоя и рокоте волн, взбирается на угрюмые черные скалы, бродит среди изумрудно-зеленых лугов.

— Какие прекрасные образы, — восторженно воскликнул Томс.

— Это только несколько примеров, — ответил Вэррис, — а ты должен знать их все.

Иллюстрация GAUGHAN

Итак, Томс с головой ушел в работу, запоминая целые страницы с описаниями чудес природы, адекватных им любовных переживаний и случаев, когда эти описания могут быть использованы. Язык Любви был очень точен. Каждый объект или явление природы, соответствующее определенному любовному чувству, было пронумеровано, помещено в определенный раздел каталога и снабжено подходящим прилагательным.

Когда Томс запомнил весь список, Вэррис начал натаскивать его по восприятию любви. Юноша изучал микроскопические оттенки чувства. Некоторые из них показались Томсу до того нелепыми, что он рассмеялся.

Старик сделал ему строгое замечание.

— Любовь — дело серьезное, Томс. Что смешного находишь ты в том, что на чувства часто оказывают влияние скорость и направление ветра?

— Мне это кажется просто глупым, — признался Томс.

— То, над чем ты смеялся, еще не самое странное из того, что тебе придется услышать, — сказал Вэррис и привел другой пример.

Томс вздрогнул.

— Не может быть. Это же абсурд. Да все знают…

— Но если все все знают, то почему до сих пор не выведена формула любви? Узость людского мышления, Томс, узость мышления и нежелание взглянуть правде в глаза. Правда, если тебе угодно пойти по стопам большинства…

— Нет, — ответил Томс. — Я пересмотрю свои взгляды. Пожалуйста, продолжайте.

Со временем Томс выучил слова, означавшие первое пробуждение интереса, ведущие шаг за шагом к прочной привязанности. Он понял, что обозначает последняя и запомнил три слова, ее определяющие.

Следующим этапом было знакомство с физическим аспектом любви.

Здесь язык был более точен, без символики; он основывался на чувствах, вызываемых конкретными словами и действиями.

Крошечный черный прибор поведал Томсу о тридцати восьми различных ощущениях, вызываемых прикосновением руки; Томс мог теперь безошибочно находить особо чувствительное место, размером с десятицентовик, расположенное под правой лопаткой.

Он освоил абсолютно новую методику проникающих прикосновений, способных воздействовать на партнера как бы изнутри, доводя его до умопомрачения.

При этом его убедили в преимуществах сохранения собственного душевного равновесия.

Томс узнал о физической стороне любви много такого, о чем он только смутно догадывался, а также массу того, о чем никто никогда не догадывался.

Открытие это повергло его в ужас. Томс считал себя неплохим любовником. Теперь он понял, что был абсолютным нулем, а все его старания напоминали заигрывания влюбленного бегемота.

— А что ты ожидал? — спросил Вэррис. — Для того, чтобы стать экспертом в любви, нужно потратить не меньше сил, чем при изучении любого другого предмета. Ну как, ты еще не передумал?

— Напротив, — воодушевился Томс. — Потом, когда я стану профессионалом, я смогу…

— Хватит об этом, — отрезал старик. — Вернемся к нашим занятиям.

Темой следующего урока была Цикличность Любви. Любовь, как узнал Томс, была динамична, подвержена постоянным взлетам и падениям и подчинялась определенным правилам, среди которых существовало пятьдесят два основных, триста шесть второстепенных, четыре общих исключения и девять частных.

Томс выучил их не хуже собственного имени.

Вскоре он подошел к изучению Теневой Стороны Любви. Он обнаружил, что каждой фазе любви соответствует определенная фаза ненависти; последняя, в свою очередь, является проявлением одной из форм любви. Томс понял, в чем заключается ненависть, как важна она для любви, придавая той законченность и остроту, и что даже такие понятия, как безразличие и отвращение, порождаются любовью, занимая в ней свое особое место.

Вэррис подверг юношу десятичасовому письменному экзамену, который тот с достоинством выдержал. Томс горел желанием продолжать учебу, но учитель заметил, что у ученика дергается левый глаз и дрожат руки.

— Тебе нужен немедленный отдых, — решил Вэррис.

Томс и сам уже подумывал об этом.

— Пожалуй, вы правы, — сказал он с плохо скрываемым интересом. — Может, отправиться на Цитеру-5 на несколько недель?

Вэррис, зная дурную славу Цитеры, цинично ухмыльнулся.

— Хочешь попрактиковаться?

— Допустим. Что в этом плохого? Знания для того и даются, чтобы их можно было применять на практике.

— Верно, но только после того, как ты полностью ими овладеешь.

— Но я уже все знаю. Будем считать, что это «производственная» или дипломная практика, как вам будет угодно.

— Никаких дипломов не будет, — отрезал Вэррис.

— Какого черта? — взорвался Томс. — Мне самому охота поэкспериментировать. Страшно интересно, что получится. Особенно, Подход 33-ЦВ. В теории звучит отлично. Интересно, каково это будет на практике? Поверьте, для лучшего усвоения теории нет ничего лучше опытов…

— Ты, что, приехал сюда с единственной целью стать суперсоблазнителем? — с явным отвращением спросил Вэррис.

— Конечно, нет, — ответил Томс, — но немного практики ничуть…

— Сосредоточив свои знания на поиске механизма чувственности, ты обеднишь себя. Только любовь придаст истинный смысл твоим действиям. Ты достаточно много знаешь, чтобы удовлетворяться столь примитивными радостями.

Заглянув в себя, Томс понял, что Вэррис был прав, но упрямо продолжал стоять на своем.

— Я бы хотел сам убедиться и в этом тоже.

— Можешь отправляться, я тебя не держу, — сказал Вэррис. — Но знай, обратно я тебя не приму. Я не хочу, чтобы меня обвинили в том, что я осчастливил Галактику новым Дон-Жуаном.

— Ладно. Оставим это. Давайте продолжать занятия.

— Нет. Ты только посмотри на себя. Еще несколько таких изнурительных уроков, и ты навсегда утеряешь способность любить. А это было бы весьма печально.

Томс вяло согласился.

— Я знаю одно отличное место, — вспомнил Вэррис, — чудесное место, где можно было бы отвлечься от любви.

Они сели в допотопный космолет Вэрриса и через пять дней приземлились на маленькой планете, у которой даже не было названия. Старик привел юношу на берег бурной огненно-красной реки, по которой неслись хлопья зеленой пены. Деревья, росшие по берегам, были низкорослые, причудливо изогнутые и алые. Даже трава была необычной — голубой и оранжевой.

— Какое странное место, — Томс удивленно оглядывался.

— Это единственный в этой части Галактики уголок, где ничто не напоминает о земном, — поспешил объяснить Вэррис. — Поверь мне, я знаю, что говорю.

Томс подумал, не сошел ли старик с ума. Но вскоре он понял, что имел в виду Вэррис.

Многие месяцы Джефферсон Томс изучал человеческие чувства и поступки; человеческий дух витал над ним, проникая в его мысли во сне и наяву. Томс жил и дышал работой, жадно вбирая в себя знания, точно губка воду. Временами напряжение становилось невыносимым. Поэтому планета с красной рекой, алыми, причудливо изогнутыми карликами-деревьями и сине-оранжевой травой, где все было так необычно и ничто не напоминало о Земле, — стала для него местом истинного отдохновения.

Томс и Вэррис разделились, потому что даже общество друг друга стало им в тягость. Юноша проводил дни, бродя по берегу реки, дивясь на цветы, которые начинали стонать при его приближении. По ночам в небе играли в салочки три ущербные луны, а восходящее солнце ничуть не походило на желтое, земное.

В конце недели посвежевшие и отдохнувшие Томс и Вэррис возвратились в Джисел, столицу любви Тианы-2.

Томс изучил пятьсот шесть оттенков Истинной Любви, от зарождения первого робкого чувства до испепеляющей страсти такой силы, что только пяти мужчинам и одной женщине удалось ее испытать, причем самый стойкий из них прожил после этого не более часа.

С помощью блока крошечных калькуляторов он просчитал фазы нарастания любовного чувства.

Потом он познал тысячу ощущений, которые способно испытывать человеческое тело; он узнал, что надо сделать, чтобы довести эти ощущения до невыносимых, терпимых и, наконец, приятных.

Его обучили таким вещам, которые до него никто не осмеливался и, к счастью, еще долго не осмелится произнести вслух.

— Теперь, — сказал однажды Вэррис, — ты знаешь все.

— Все?

— Да, Томс. У сердца больше нет от тебя секретов, как, впрочем, и у души, мозга и прочих органов. Ты познал Язык Любви. Теперь ты можешь возвращаться к своей подруге.

— Ура! — закричал Томс. — Теперь я знаю, что ей сказать.

— Пошли мне открытку, — попросил Вэррис. — Дай знать, как идут дела.

— Непременно, — пообещал Томс. Он горячо поблагодарил своего учителя и отправился на Землю.

Преодолев длинный и трудный путь, Джефферсон Томс спешил к дому Дорис. Лоб его покрылся испариной, руки тряслись. Несмотря на волнение, Томс точно определил свое состояние — Вторая Стадия Волнения в Предвкушении Встречи, дополненного легкими мазохистскими обертонами. К сожалению, даже точность формулировки не помогла успокоиться — все-таки это была его первая «производственная» практика. А вдруг он чего-нибудь не доучил?

Он позвонил в дверь. Когда она открылась, Томс увидел Дорис. Она была еще прекраснее, чем прежде — с дымчато-серыми глазами, волосами цвета ракетной струи, с едва заметными, но приятными округлостями фигуры. Томс почувствовал, как к горлу его подступил комок, и он неожиданно вспомнил осень, вечер, дождь и горящие свечи.

— Я вернулся, — прохрипел он.

— О, Джефф, — чуть слышно прошептала она.

Томс стоял, точно громом пораженный, не в состоянии вымолвить ни слова.

— Я так давно тебя не видела, Джефф, что стала подумывать, а правда ли все то, что мы говорили тогда друг другу? Теперь я точно знаю.

— Ты знаешь?

— Да, мой родной! Я ждала не напрасно. Я прождала бы еще сотню, нет, тысячу лет! Я люблю тебя, Джефф.

Она бросилась к нему.

— А теперь ты скажи, Джефф, — попросила она. — Говори же.

Томс посмотрел на нее, ощутил волнение, оценил его по классификационной шкале, выбрал подходящее определение, проверил его, потом еще раз. После целого ряда оценок и тщательного обдумывания, убедившись в абсолютной верности выбора и приняв во внимание климатические условия, фазы луны, скорость и направление ветра, солнечные пятна и другие природные факторы, оказывающие большое влияние на чувства, он сказал:

— Дорогая моя, ты мне очень нравишься.

— Джефф! Неужели это все, что ты можешь сказать? Ведь Язык Любви…

— Язык Любви — дьявольски точная штука, — словно бы извиняясь, сказал Томс. — Мне жаль, но фраза «Ты мне очень нравишься» абсолютно точно выражает то, что я чувствую.

— О, Джефф.

— К сожалению, это так, — промямлил он.

— Пошел ты к черту, Джефф!

За этим последовала бурная сцена, и они расстались. Томс отправился путешествовать.

Он работал то там, то здесь. Был клепальщиком на Сатурне, чистильщиком на Хелг-Винос-Трайдере, фермером в кооперативе на Израиле-4. Несколько лет он слонялся без дела по планетам Далмианской системы, живя большей частью подаянием. Позже, на Новилоцессиле он встретил симпатичную шатенку, поухаживал за ней, потом женился и обзавелся хозяйством.

Друзья говорят, что Томсы довольно счастливы, хотя в их доме все чувствуют себя несколько неуютно. Место, где они живут, само по себе неплохое, если бы не бурная красная река неподалеку, делающая людей раздражительными. А разве можно привыкнуть к алым деревьям, оранжево-синей траве, стонущим цветам и трем ущербным лунам, играющим в салочки на чужом небе?

Правда, Томсу все это нравится. Что же касается миссис Томс, то она во всем согласна с мужем.

Томс написал письмо на Землю своему бывшему профессору философии, рассказав, что он открыл причину гибели Тианской цивилизации, по крайней мере для себя. Вся беда научных исследований состоит в том, что они тормозят естественный ход вещей. Тианцы, он в этом убежден, были так заняты теоретическими выкладками на тему любви, что им было просто некогда ею заниматься.

Как-то раз он послал короткую весточку Джорджу Вэррису. В ней он сообщил, что женился, найдя девушку, к которой он чувствовал «относительно глубокую симпатию».

— Вот счастливчик, — позавидовал Вэррис, прочитав открытку. — «Смутное влечение» — это все, что мне удалось испытать в жизни.