Ермолова Л.В.
Композиция для учащихся 10-11-х классов.
Действующие лица
• Два ведущих.
Ученики, читающие стихи:
• И. Северянина,
• К. Бальмонта,
• Н. Гумилева,
• М. Волошина,
• А. Ахматовой,
• М. Цветаевой,
• 3. Гиппиус,
• С. Есенина,
• Вл. Маяковского,
• А. Блока.
Условимся чтецов называть фамилиями поэтов, которых они представляют.
Манифест футуристов («Пощечина общественному вкусу»), подписанный Д. Бурлюком, А. Крученых, Вл. Маяковским и В. Хлебниковым, представляют 4 исполнителя.
В композицию включены два танца и два романса. Конечно, можно, оставив общую структуру, включить другие стихи и представить других поэтов «серебряного века». То же относится к исполнению романсов. Требуется хорошая подготовка чтецов.
Открытая сцена представляет собой подобие гостиной поэтического салона с мягкой мебелью, круглым столиком и т.д. Два ведущих перед сценой (или на авансцене).
1-й ВЕДУЩИЙ. Сегодня мы собрались в этом зале, чтобы поговорить об удивительном явлении в русской литературе - поэзии «серебряного века» - поэзии первых двух десятилетий нашего уходящего столетия.
2-й ВЕДУЩИЙ. Е. Евтушенко утверждает, что «поэт в России - больше, чем поэт». Он - «отраженье века своего».
1-й ВЕДУЩИЙ. Начало века вобрало в себя столько, сколько могла вобрать вся история иного государства. Два десятилетия вместили в себя три революции и гражданскую войну - драмы и трагедии мирового масштаба.
В поэме «Возмездие» А. Блок так писал о конце девятнадцатого века и об идущим ему на смену двадцатом:
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
С тобой пришли чуме на смену
Неврастения, скука, сплин,
Век расшибанья лбов о стену,
Экономических доктрин,
Конгрессов, банков, федераций,
Застольных спичей, красных слов,
Век акций, рент и облигаций
И малодейственных умов.
2-й ВЕДУЩИЙ.
Век не салонов, а гостиных.
Не Рекамье, а просто дам...
Век буржуазного богатства,
Растущего незримо зла!
Под знаком равенства и братства
Здесь зрели темные дела...
1-й ВЕДУЩИЙ.
Двадцатый век... еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла,
Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла.
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть, и ненависть к отчизне...
И черная земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи... - писал А.Блок.
2-й ВЕДУЩИЙ. Начало века дало такое количество талантливых поэтов, что их число можно было бы сравнить с россыпью сотен звезд на черном бархате ночного неба и каждого второго назвать Моцартом стиха.
1-й ВЕДУЩИЙ. Поэты образуют множество литературных направлений - символизм, акмеизм, футуризм, кубо-футуризм и эгофутуризм, имажинизм и т.д. Некоторые из них в своем творческом развитии меняли свое отношение к миру, социальным явлениям и представления о своем назначении. Неизменным, пожалуй, оставался их божественный поэтический дар, благодаря которому они довели стих в поэтическом смысле до совершенства: звук, все краски мира и все тончайшие оттенки чувств обрели неслыханную до сих пор музыкальность.
1-й и 2-й ВЕДУЩИЕ (поочередно). Поэты «серебряного века» - это целые созвездия в русской национальной стихийной галактике: Мережковские (Дмитрий Мережковский и его жена Зинаида Гиппиус - основатели одного из самых модных поэтических салонов начала века), Анна Ахматова и Николай Гумилев, Валерий Брюсов и Максимилиан Волошин, Владимир Маяковский и Велимир Хлебников, юные Борис Пастернак и Марина Цветаева, Николай Клюев и Сергей Есенин, Андрей Белый и Саша Черный, Константин Бальмонт - этот Паганини стиха и Игорь Северянин - официально признанный королем поэтов. Перечисление славных имен можно было бы продолжить.
2-й ВЕДУЩИЙ. Если поэзию «серебряного века» представить как многотомник, то сегодня мы приоткрываем лишь первую его страницу - предисловие. Многим из них не хватало скромного достоинства поэтов-классиков XIX века с их позицией: «Я не поэт, я Гражданин». Стремление их к самоутверждению, самовозвеличиванию и самовосхвалению не может не вызвать улыбки.
Выходит на сцену вальяжно исполнитель, читающий стихотворение Бальмонта.
БАЛЬМОНТ.
Я - изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты — предтечи.
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Я - внезапный излом,
Я - играющий гром,
Я - прозрачный ручей,
Я - для всех и ничей...
Вечно юный, как сон,
Сильный тем, что влюблен
И в себя, и в других,
Я - изысканный стих.
«Константин Бальмонт», - представляется исполнитель и садится в одно из предназначенных ему кресел.
СЕВЕРЯНИН (выходя на сцену).
Я выполнил свою задачу.
Литературу покорив,
Бросаю сильным на удачу
Завоевателя порыв.
Отныне плащ мой фиолетов,
Берета бархат в серебре.
Я избран королем поэтов
На зависть нудной мошкаре.
Лишь мне восторг и поклоненье
И славы пряный фимиам.
Моим - любовь и песнопенье -
Недосягаемым стихам.
Я так велик и так уверен,
В себе настолько убежден,
Что всех прощу и каждой вере
Отдам почтительный поклон.
В душе - порывистость, приветов
Неисчислимое число.
Я избран королем поэтов -
Да будет поданным светло.
«Игорь Северянин», - представляется чтец и садится в другое кресло.
БАЛЬМОНТ (встав с кресла, читает).
Да, я влюблен в свой стих державный,
В свой стих изысканно простой,
И льется он волною плавной
В пустыне чахлой и пустой.
Я облеку, как ночи - в ризы,
Свои загадки и грехи,
Мои волшебные капризы,
Мои ажурные стихи.
На сцену нагловатой походкой, вразвалочку входят «футуристы» и читают свой манифест.
БУРЛЮК. Читающим наше Новое Первое Неожиданное. Только мы - лицо нашего времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.
МАЯКОВСКИЙ. Прошлое тесно. Академия и Пушкин не понятнее иероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч., и проч. с Парохода Современности.
КРУЧЕНЫХ. Кто же, доверчивый, обратит последнюю любовь к парфюмерному блуду Бальмонта? В ней ли отражение мужественной души сегодняшнего дня?
ХЛЕБНИКОВ. Кто же, трусливый, устрашится стащить бумажные латы с черного фрака воина Брюсова? Или на них зори неведомых красот?
МАЯКОВСКИЙ. Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми.
КРУЧЕНЫХ. Всем этим Куприным, Блокам, Черным, Буниным и прочим и прочим нужна лишь дача на реке. Такую награду судьба дает портным.
ВМЕСТЕ. С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество.
Уходят и садятся в первый ряд или в специально для них поставленные стулья перед сценой в партере.
1-й ВЕДУЩИЙ. Но никогда этот век не был бы назван серебряным, если бы был характерен только стремлением поэтов назвать себя лучшими и неповторимыми и призывом сбросить поэзию прошлого с «корабля современности». Поэты «серебряного века», яркие индивидуальности, много работали над формой стиха, добились небывалого художественного совершенства.
2-й ВЕДУЩИЙ. Бесспорно, звездой первой величины в этом созвездии был Александр Блок. Преклонение перед ним и его творчеством было всеобщим. По воспоминаниям Корнея Ивановича Чуковского, ни от кого так явственно, так ощутимо не исходил магнетизм. Трудно было представить себе женщину, которая бы не влюбилась в него. Правда, печальным, обиженным и даже чуть-чуть презрительным голосом читал он свои стихи о любви.
1-й ВЕДУЩИЙ.
Влюбленность расцвела в устах
И в ранней грусти глаз,
И был я в розовых цепях
У женщин много раз.
К нему обращались со стихами 3.Гиппиус, А.Ахматова, М.Цветаева, посвятившая ему 16 стихотворений (за пять лет). Вот первое из них - юношеское (от 15 апреля 1916 года).
По мере произнесения фамилий каждая из поэтесс проходит на сцену. Гиппиус, как хозяйка гостиной, занимает центральное место. Перед ней круглый столик.
ЦВЕТАЕВА (вставая).
Имя твое - птица в руке.
Имя твое - льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое - пять букв.
Мячик, пойманный на лету.
Серебряный леденец во рту.
Имя твое - ах, нельзя!
Имя твое - поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных глаз.
Имя твое - поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток.
С именем твоим - сон глубок
Предстало нам - всей площади широкой! -
Святое сердце Александра Блока.
«Марина Цветаева», - объявляет ученица и садится.
Вслед за ней Ахматова сидя, читает стихотворение, посвященное Блоку.
АХМАТОВА.
Я пришла к поэту в гости.
Ровно полдень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз
И малиновое солнце
Над мохнатым сизым дымом,
Как хозяин молчаливый,
Ясно смотрит на меня.
У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен,
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.
Но запомнится беседа,
Дымный полдень, воскресенье
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы.
ВЕДУЩИЙ. Перед вами уже предстали ученики, читающие стихи Бальмонта и Северянина. А вот остальные. Выходят на сцену юноши, представляясь именами и фамилиями поэтов, чьи стихи они будут читать: Осип Мандельштам, Максимилиан Волошин, Николай Гумилев, Александр Блок. Рассаживаются. Двое могут стоять позади кресел в удобной для них позе. По мере действия идет небольшое перемещение на сцене, так как читающие иногда выходят на авансцену.
ГУМИЛЕВ. Это было в башне Вячеслава Иванова. Читали стихи. От стихов мы тогда пьянели больше, чем от вина.
Башня выходила на крышу соседнего дома (Звучит музыка нежная, щемящая - Дворжак «Розовое облако».), и было видно бледно-серое, без луны и звезд ночное небо, каким оно бывает в белые петербургские ночи, и высокую худощавую фигуру А. Блока, читающего своим монотонным, страстнобесстрастным голосом медленно и томительно печально-поразительную по поэтической красоте «Незнакомку». (Музыка умолкает.)
АХМАТОВА. Вся кровь во мне остановилась, когда после знаменитой строчки «ДышА духАми и тумАнАми о(А)на сАдится у о(А)кна», это обволакивающее А сменилось волшебным Е.
И вЕют дрЕвними повЕрьями
ЕЕ волшЕбныЕ шЕлка ...
ЦВЕТАЕВА. Слова и строки выстраиваются в ряд и как бы уносятся на музыкальной волне. В беззвучной тишине возникают образы, в которые сливались горечь и восторг, безысходная тоска и радостное изумление перед чудом красоты.
1-й ВЕДУЩИЙ. «А в это время возникают как из воздуха миллионные состояния, строятся банки, мюзик-холлы, великолепные рестораны, где люди оглушают себя музыкой, отражением зеркал, светом, шампанским, полуобнаженными женщинами» (А. Толстой). Звучит танго. Танцует пара перед застывшим «салоном». Желательно исполнение парой, обучающейся в школе бального танца (Аргентинское танго «Брызги шампанского» или танго «Магнолия» в исполнении Вертинского). После танца на авансцену выходит ученик с бокалом в руке, представляющий Северянина, и читает «Ананасы в шампанском».
СЕВЕРЯНИН.
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо, остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крыролет буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс.
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!
Голос из зала от «футуристов»:
Какая пошлость! Томная сливочная тянучка».
ГИППИУС Не обращайте внимания на этих творцов «Пощечины общественному вкусу». Лучше послушаем стихи Осипа Мандельштама.
МАНДЕЛЬШТАМ.
Смутно дышащими листьями
Черный ветер шелестит,
И трепещущая ласточка
В черном небе круг чертит.
Тихо спорят в сердце ласковом
Умирающем моем
Наступающие сумерки
С догорающим лучом.
И над лесом вечереющим
Стала медная луна;
Отчего так мало музыки
И такая тишина?
ГИППИУС. Что касается музыки, то где же она, если не в поэзии Николая Гумилева? Прочтите нам своего «Жирафа».
Гумилев проходит к углу сцены на передний план и читает тихо, медленно и проникновенно, обращаясь к Ахматовой.
ГУМИЛЕВ.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай, далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
(Идет по направлению к Ахматовой, продолжая читать)
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
(Присаживается у ее кресла на колено)
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав...
Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Встает, отходит за ее кресло.
АХМАТОВА (сидя в кресле, наклонившись вперед).
Сегодня мне письма не принесли.
Забыл он написать или уехал;
Весна как трель серебряного смеха,
Качаются в заливе корабли.
Сегодня мне письма не принесли...
Он был со мной совсем еще недавно
Такой влюбленный, ласковый и мой,
Но это было белою зимой.
Теперь весна, и грусть весны отравна.
Он был со мной совсем еще недавно.
Я слышу легкий трепетный смычок,
Как от предсмертной боли, бьется, бьется,
И страшно мне, что сердце разорвется,
Не допишу я этих нежных строк.
Гумилев, подходя к Ахматовой, читает «Рассыпающиеся звезды». Получается как бы диалог.
ГУМИЛЕВ.
Не всегда чужда ты и горда,
И меня не хочешь не всегда,
Тихо, тихо, нежно, как во сне,
Иногда приходишь ты ко мне.
Надо лбом твоим густая прядь,
Мне нельзя ее поцеловать,
И глаза большие зажжены
Светами магической луны,
Нежный друг мой, беспощадный враг,
Так благословен твой каждый шаг,
Словно по сердцу ступаешь ты,
Рассыпая звезды и цветы.
Я не знаю, где ты их взяла,
Только отчего ты так светла?
И тому, кто мог с тобою быть,
На земле уж нечего любить!
Отходит в противоположную сторону. Ахматова встает и обращается к публике.
АХМАТОВА.
Было душно от жгучего света,
А взгляды его - как лучи,
Я только вздрогнула: этот
Может меня приручить.
Наклонился - он что-то скажет,
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь.
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый.
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
Садится. Исполняется романс на стихи Цветаевой «Мне нравится, что вы больны не мной». Аплодисменты. Входит ученик, читающий стихи С. Есенина.
ГИППИУС. Позвольте вам представить скромного, но очень талантливого крестьянского поэта Сергея Есенина и попросим его почитать свои стихи.
Есенин читает композицию по дореволюционным стихам о родине.
ЕСЕНИН.
Гей ты, Русь моя родная,
Хаты - в ризах образа.
Не видать конца и края -
Только синь сосет глаза.
Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избенки леса,
Только видно на кочках и впадинах
Как синеют кругом небеса.
Никнут шелковые травы,
Пахнет смолистой сосной.
Ой, вы, луга и дубравы, -
Я одурманен весной,
Я люблю над покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как грянут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров,
Загорятся, как черна смородина,
Угли-очи в подковах бровей.
Ой, ты, Русь моя, милая родина,
Сладкий отдых в шелку купырей!
МАЯКОВСКИЙ (из зала). Почему вы таскаетесь по салонам, Есенин?
ЕСЕНИН. Глядишь, понравлюсь, и в люди выведут.
Есенин сходит со сцены и садится рядом с «футуристами». Волошин читает стихотворение «Константин».
ВОЛОШИН.
Из страны, где солнца свет
Льется с неба жгуч и ярок,
Я привез тебе в подарок
Пару звонких кастаньет.
И когда Париж огромный
Весь оденется в туман,
В мутный вечер на диван
Лягу я в мансарде темной.
И напомнят мне оне
И волны морской извивы,
И дрожащий луч на дне,
И извилистый ствол оливы.
Вечер в комнате простой,
Силуэт седой колдуньи
И красавицы плясуньи
Стан и гибкий и живой.
Музыка.
Танец быстрый, голос звонкий,
Грациозный и простой,
С этой южной, с этой тонкой
Стрекозиной красотой.
И танцоры идут в ряд,
Облитые красным светом,
И гитары говорят
В такт трескучим кастаньетам,
Словно щелканье цикад
В жгучий полдень жарким летом.
Испанский танец (на авансцене) можно заменить цыганским. Во время танца Волошин незаметно уходит со сцены.
БЛОК.
Ты как отзвук забытого гимна
В моей черной и дикой судьбе.
О, Кармен, мне печально и дивно,
Что приснился мне сон о тебе.
Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть -
Как гитара, как бубен весны!
И проходишь ты в думах и грезах,
Как царица блаженных времен,
С головой, утопающей в розах,
Погруженная в сказочный сон.
Спишь, змеею склубясь прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь во сне
Даль морскую и берег счастливый
И мечту, недоступную мне.
Видишь дым? Беззакатный и жгучий,
И любимый, родимый твой край,
Синий-синий, певучий-певучий,
Неподвижно-блаженный, как рай.
В том краю тишина бездыханна,
Только в куще сплетенных ветвей
Дивный голос твой, низкий и странный,
Славит бурю цыганских страстей.
Исполняется цыганский романс или «Очи черные», «В час роковой».
БАЛЬМОНТ.
Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,
Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.
Ты вся - безмолвие несчастия,
Случайный свет во тьме земной,
Неизъяснимость сладострастия,
Еще непознанного мной.
Ты будишь чувства тайно-спящие,
И знаю, не затмит слеза
Твои куда-то прочь глядящие,
Твои неверные глаза.
Не знаю, хочешь ли ты радости,
Уста к устам прильнуть ко мне,
Но я не знаю высшей сладости,
Как быть с тобой наедине.
Не знаю, смерть ли нам нежданная
Иль нерожденная звезда,
Но буду ждать тебя, желанная,
Я буду ждать тебя всегда.
ГИППИУС. Гармония звуков только в поэзии. В окружающем нас мире только дисгармония. (Читает стихотворение «Крик»)
Изнемогаю от усталости.
Душа изранена, в крови...
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?
Мы исполняем волю строгую.
Как тени, тихо, без следа
Неумолимою дорогою
Идем - неведомо куда.
И ноша жизни, ноша крестная,
Чем далее, тем тяжелей...
И ждет кончина неизвестная
У вечно запертых дверей.
Без рокота, без удивления,
Мы делаем, что хочет Бог.
Он создал нас для вдохновения
И полюбить, создав, не смог.
Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно веря в чудеса,
А сверху, как плита могильная,
Слепые давят небеса.
МАЯКОВСКИЙ (подходя к сцене и обращаясь к сидящим там).
Пока вы выкипячиваете, рифмами пиликая,
Из любвей и соловьев какое-то варево,
Улица корчится безъязыкая,
Ей нечем кричать и разговаривать.
(Обращаясь к залу)
Выньте, гулящие, руки из брюк,
Берите камень, нож или бомбу,
А если у которых нету рук -
Пришел чтоб и бился лбом бы.
ВЕДУЩИЙ. Уже прозвучал революционный набат. Разгорался пожар революции и гражданской войны.
«Смело мы в бой пойдем
За власть Советов,
И как один умрем
В борьбе за это», - пели на улице.
(Можно дать в записи)
Пауза. Звучит «Реквием» Моцарта.
ГИППИУС (вставая). Умерла вдали от Родины. Зинаида Гиппиус.
ГУМИЛЕВ. Расстрелян. Николай Гумилев.
СЕВЕРЯНИН и БАЛЬМОНТ (выходят навстречу друг к другу, один из них произносит). Умерли на чужбине. Игорь Северянин. Константин Бальмонт.
ЦВЕТАЕВА. Повесилась. Марина Цветаева.
БЛОК. Умер от нервного истощения. Александр Блок.
АХМАТОВА. Муж расстрелян, сын узник ГУЛАГа, сама подверглась после статьи Жданова в журналах «Звезда» и «Ленинград». Анна Ахматова.
МАНДЕЛЬШТАМ. Умер в застенках ГУЛАГа. Осип Мандельштам.
ЕСЕНИН. Повесился. Сергей Есенин.
МАЯКОВСКИЙ. Застрелился. Владимир Маяковский.
«Реквием» смолкает.
БЛОК. Все мое творчество проникнуто одной большой любовью - любовью к Родине.
(Звучит музыка.)
Россия, нищая Россия!
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые,
Как слезы первые любви.
БАЛЬМОНТ.
Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
Сестра моя и мать! Жена моя Россия...
Мне не в чем каяться, Россия, пред тобой,
Не предавал тебя ни сердцем, ни душой.
МАНДЕЛЬШТАМ.
Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что другой не видал.
ЦВЕТАЕВА.
Облака вокруг, купола вокруг,
Надо всей Москвой сколько хватит рук.
И льется аллилуйя в бескрайние поля,
А в грудь тебя целует московская земля.
ЕСЕНИН.
Если кликнет рать святая:
Кинь ты Русь, живи в раю;
Я скажу: не надо рая,
Дайте родину мою.
Музыка.