ГЛАВА XXII

Внизу у швейцара, в гимназической раздевальне, записаны адреса гимназистов, воспитателей, классных наставников и учителей.

Дедушка, Корнил Демьянович Веришков, живет очень далеко — в Галерной Гавани. От Невского до Галерной Гавани далеко и пешком едва ли дойти. Туда ходит трамвай. Но на трамвай у них, мальчуганов, нет денег. Нельзя же тридцати мальчикам ехать на двадцать копеек, которые нашлись в кармане Счастливчика, да и то случайно. От Невского до Гавани надо за каждого по гривеннику заплатить… Сумма не малая, а всего со всех вместе приходится, значит, три рубля, ни больше ни меньше. А три рубля — это целое богатство. Три рубля на полу не поднимешь, и вот почему после долгого рассуждения Янко предлагает отправиться «по образу пешего хождения» в Галерную Гавань на «собственных рысаках». Помидор Иванович с неунывающим видом поддерживает его.

— Валяй, братцы, каждый на своей паре! — кричит он весело. — Надежные кони, что и говорить!..

— Стройся, братцы, в пары и марш маршем вперед, как солдаты, раз, два, раз, два! — перекрикивает его Подгурин. — Итак, решено… И к чему трамвай, когда собственные ноги служат отлично.

С шумом и смехом мальчики выстраиваются в пары. Теперь уже окончательно решено идти в Галерную Гавань пешком.

— Час туда, час обратно да час для извинения, всего три часа! Засветло успеем вернуться, кроме тех, кого оставит Корнил Демьянович, — соображает Подгурин с озабоченным деловитым лицом.

— Я останусь, — решительно заявляет Калмык, — я споросятничал, я и расхлебывать стану, всю ноченьку продежурю у больного. Всю до утра. Это уж решено.

— И я!

— И я!

— И я!

— И я! — отзываются взволнованные го-лоса его товарищей.

Сердце Счастливчика екает. Через час приедет за ним в гимназию monsieur Диро и не найдет там своего Киру. Час пройдет — его нет, два — нет, и только лишь через три часа явится домой Счастливчик. Что подумают бабушка, Ляля, няня, monsieur Диро. В доме поднимется переполох… Но не идти нельзя. Отстать от товарищей — разве можно! И потом, разве он, Счастливчик, не чувствует себя виновным перед Дедушкой, как и другие? Разве он не смеялся со всеми над его вымазанным в чернилах лицом? Ну, конечно, смеялся. Значит, надо идти. К тому же, это так весело идти всем классом, выстроившись в две шеренги, растянувшись лентой по тротуару.

Помидор Иванович за старшего идет впереди и командует: «Левой-правой! Марш! Раз, два, раз, два!»

Едет какая-то дама с дочерью в санках, Янко выбегает из пар, становится сбоку и, скосив на даму с девочкой глаза, кричит задорно, поблескивая веселым взглядом:

— Гляди налево! Равняйся! Смирно! — и, сделав паузу, вытягивается во фронт, выпучивает глаза и, сделав под козырек, выпаливает как из пушки:

— Здравия желаю, ваше благородие!

Это очень забавно и смешно. Дама с девочкой на извозчике смеются. Хохочут и мальчики. Уж этот Янко!

Какая-то маленькая сгорбленная старушка при виде веселых гимназистов останавливается, смотрит на них. и спрашивает с любопытством:

— Куда это вас, маленьких, бог несет? Куда идете?

— На край света, бабушка! На край света! — отзывается Верста.

— Туда, где небо сходится с землею! — вторит ему Янко.

— В страну, где молочные реки и кисельные берега! — заканчивает Калмык.

Старушка тоже смеется.

— Ишь, какие проказники! — говорит она.

— Ваша правда, сударыня! — самым искренним тоном соглашается Янко и расшаркивается перед старушкой, точно заправский кавалер на паркете.

Незаметно между шутками и смехом проходит длинный путь. Но чем ближе к Гавани, тем тише, смущеннее становятся дети… Шуток не слышится больше, смех смолкает.

— Что-то скажет Дедушка! А вдруг выгонит, не захочет слушать! — тревожно выстукивает каждое детское сердечко…

Загрузка...