Счастливчик

ГЛАВА XXXVI

Веселое свежее мартовское утро… Канун зарождающейся весны… Снег еще лежит на улицах, но небо синее, как огромный, чистый сапфир, улыбается и блещет своим огненным солнцем…

В теплом салопе и капоре Симочки спешно шагает по тротуару Счастливчик. Из-под салопа выглядывают ноги в черных брюках и сапогах.

Ах, как трудно было уйти ему сегодня из дому!.. Пришлось высидеть целый час в гардеробной, пока Симочка не уехала с Ами, потом через черный ход и кухню прокрасться мимо повара и судомойки, спуститься по лестнице, в сени, а затем на улицу. Но вот он наконец-то на свободе. Счастливчик вздыхает облегченно и прибавляет шагу. Скоро, теперь скоро. Он знает адрес Али, знает дорогу. Сначала прямо, прямо, потом направо и налево через широкую улицу, затем через узенький переулок…

Ах, как жалко, что в кошельке не осталось ни одной монетки! Можно было бы нанять на нее извозчика. А то так трудно идти и к тому же надо скорей, скорей…

Счастливчик все прибавляет и прибавляет шагу. Вот он наконец — грязный, узкий переулок. Вот и серый, неприветливый трехэтажный дом.

Здесь отдаются дешевые квартиры и комнаты для бедного люда.

— Динь! Динь! Динь! — звонит Счастливчик у обитой клеенкой двери в верхнем этаже.

— Здесь комната госпожи Голубиной?

— Пожалуйте, маленькая барышня, здесь, — и скромно одетая служанка его впускает.

Она принимает его за девочку… Гм!.. Не все ли равно!

Салоп прочь! Капор тоже! У служанки глаза делаются круглыми от изумления.

Вот так превращение: девочка стала вдруг мальчиком!

Как это так?

Но Счастливчику нет времени объяснять суть дела.

— Что, маленький Аля Голубин здоров? — тревожно спрашивает он.

— Очень больны! — отвечает служанка.

— Очень болен! — помимо собственной воли, вторит ей убитым голосом Счастливчик, и что-то, как камень, больно и мучительно давит ему грудь.

— Можно к нему пройти? — спрашивает тихо Счастливчик.

— Что ж, пойдите, — отвечает служанка.

Тихо, осторожно, на цыпочках идет Счастливчик за девушкой по темному коридору и входит в какую-то дверь.

Маленькая, маленькая комнатка… Убогая, обстановка… Кривой диван… Покосившийся стол… Кровать в углу. На кровати Аля… Или нет, не Аля даже, а какое-то беспокойно мечущееся, стонущее, худенькое, как кумач красное, маленькое существо.

— Аля! Аля! Дорогой, милый! — стоном срывается с губ Счастливчика, и, не помня себя, он бросается к больному, хватает его крошечную, горячую, как огонь, ручку и подносит ее к губам.

— Бедный Аля! Милый Аля! — шепчет он исступленно, вглядываясь в багровое от жара лицо своего маленького друга.

Худенькая, бледная, как тень, женщина с большими голубыми, точь-в-точь как у Али, глазами подходит к Счастливчику.

— Вы его товарищ? — говорит она тихим музыкальным и как будто надтреснутым голосом. — Вы, верно, Кира Раев? Счастливчик? Да? Он звал вас всю ночь в жару и бреду.

Счастливчик молча мотает головой. Он не может произнести ни слова в ответ. Что-то огромное и тяжелое растет в груди и душит его, душит…

Он, этот добрый, кроткий Голубин, вспоминал его, — его, дурного, злого, который так гадко, так жестоко с ним поступил!

Худенькая женщина стоит рядом. Она взяла маленькую ручку Али, держит ее в своих руках и смотрит в багровое, горячечное лицо сына.

— Что говорит доктор? — шепчет тревожный вопрос Счастливчик, не смея поднять на нее глаз.

— Доктор? Да разве я могла позвать доктора? — говорит глухо Алина мама. — У меня нет ни копейки за душой… Какой тут может быть, доктор! — убито заключает она и роняет на грудь усталую голову.

Слезы градом катятся по ее лицу. Точно молот ударяет по сердцу Счастливчика.

— Без доктора! Без лекарств! О, господи!.. Он умрет! Умрет Аля! — исступленно шепчет с отчаянием в груди Счастливчик. — Ах, зачем у меня нет денег?.. — с тоскою мысленно прибавляет он.

Тихое-тихое тиканье доносится до его ушей.

«Что это? — удивляется Счастливчик. — Ах, да это мои часы!»

Как плохо, что он уже купил их, истратил на них все деньги, они бы так пригодились сейчас на лечение Али, на доктора, на лекарство больному, на все, на все!

Душа точно замирает в Кире… И вдруг воскресает быстрая-быстрая мысль. Да разве часы не деньги? Разве нельзя в деньги обратить часы? Ну, конечно, можно! Можно! Можно! Можно!

Не раздумывая ни минуты больше, он запускает руку в карман, вынимает часы с цепочкой и передает Алиной маме.

— Вот, пожалуйста, — лепечет он, отводя в сторону от нее измученные глаза, — пусть девушка ваша съездит, продаст. Мне они не нужны… Совсем не нужны!.. А на вырученные деньги позовите поскорее доктора, купите лекарства, только бы выздоровел Аля…

— Вы великодушный, добрый ребенок, — отвечает растерянная, до глубины души потрясенная, худенькая женщина, — вы божий ангел, посланный с неба для спасения Али! О, благодарю, благодарю вас! Ваши часы я не продам, нет, нет, я возьму их на время, заложу… Потом выкуплю, верну вам… Это, может быть, дурно, что я принимаю от вас, маленького мальчика, такое одолжение без ведома ваших родных, но, но… вы видите сами, как плох мой Аля! А часы при первой же возможности к вам вернутся снова…

И, рыдая навзрыд, Раиса Даниловна Голубина скрылась в коридоре.