Счастливый остров

Глава 7 Визит губернатора

Лавочник Хури давно мечтал завести радиоприемник. Будь дело только в деньгах, он, конечно, мог бы приобрести несколько десятков приемников, но к сожалению дело обстояло сложнее. Во-первых, он не знал, как обращаться с приемником, а во-вторых, не представлял себе, где его раздобыть.

Мы уверяли, что включить радио не труднее, чем открыть дверь ключом, и Хури загорелся новой надеждой. Правда, последовало возражение, что отпереть дверь не так уж просто: он не один ключ сломал, поворачивая его не в ту сторону. Но мы разъяснили, что на приемнике показано, куда поворачивать ручки. Оставалось лишь решить вопрос, как разыскать радиоприемник. В Папеэте ни один магазин не мог похвастаться столь редкостным товаром. Мы вызвались договориться с коммерсантом, занимавшимся импортной торговлей, чтобы он выписал приемник из Франции. Хури принял наше предложение с восторгом; все население острова радовалось вместе с ним.

Несколько месяцев длилось нетерпеливое ожидание; наконец из Папеэте сообщили, что заказ прибыл. Считая таможенный сбор, перевозку и комиссионные, он обошелся в 15 тысяч таитянских франков. Мы ахнули, но Хури сказал, что это пустяк, что он готов заплатить вдвое больше. Тогда мы поспешили, пока Хури на радостях не набил цену, написать, чтобы коммерсант поскорее отправлял приемник на Рароиа.

К приемнику прилагались два аккумулятора, а для зарядки их требовался мотор. Мы заранее объяснили это Хури и заметили, что наконец-то найдет применение замечательный мотор Теао. Но Хури вбил себе в голову, что приобретет собственный движок, и не замедлил направить заказ в Папеэте. Мотор — вдвое мощнее, чем это нужно, — обошелся ему во столько же, сколько и приемник. Хури считал, что ему повезло.

Несколько недель все островитяне ежедневно утром и вечером шли гурьбой на пригорок в западной части острова, оживленно обсуждая предвкушаемое удовольствие. И когда наконец из-за горизонта показались грязные паруса «Флоренции», разразилось бурное ликование. В первый момент можно было подумать, что возродились старые нравы и на острове идет каннибальский пир.

Вся толпа ринулась в деревню, где мы с Марией-Терезой в мирном одиночестве уплетали наш завтрак. Первыми прибежали мальчишки и подростки, за ними — девочки и мужчины, и наконец потянулась длинная вереница стариков и старух, завершаемая семидесятилетней Матаинго. Они неслись вприпрыжку с удивительной легкостью; каждый считал своим долгом лично передать нам замечательную новость о прибытии «Флоренции» с радиоприемником. Затем все так же поспешно кинулись обратно на наблюдательный пункт — убедиться, что им не привиделось.

Едва шхуна стала на якорь в лагуне возле деревни, как Хури поспешил отправиться на борт за драгоценным грузом. Он нежно прижал к сердцу приемник. Аккумуляторы забрал Этьен, Тетоху взял на себя доставку движка, несколько ребятишек забрали мелкие принадлежности. Под непрекращающееся народное ликование процессия медленно, с достоинством проследовала в дом Хури.

— Пожалуйста, включи радио, — сказал мне Хури, поставив ношу на стол.

Я объяснил, что лучше начать с установки антенны и заземления; неплохо также подзарядить аккумуляторы.

Раройцы вспомнили, что экипаж «Кон-Тики» в свое время выбрал для антенны самую высокую пальму, и немедленно решили побить этот рекорд. Они так горячо взялись за дело, что не успел я и глазом моргнуть, как (усердные руки составили из кусков стометровый провод, срубили три пальмы и укрепили шесты на деревьях, окружающих дом Хури. Тем временем я с помощью капитана шхуны зарядил аккумуляторы.

К семи вечера все было готово для первого радиоконцерта. Я настроил приемник на Папеэте и попросил Хури включить. В благоговейной тишине он взялся своей громадной ручищей за ручку аппарата и повернул ее — повернул правильно, потому что послышалось тихое шипенье, сменившееся пулеметной трескотней. Внезапно сквозь шум пробился человеческий голос: говорил диктор радио Папеэте. Слышимость была очень плохая, помехи то и дело заглушали станцию, но наши друзья не обращали внимания на такие мелочи. С блаженным видом, громко выражая свое одобрение, слушали они таитянскую музыку и местные новости.

К сожалению, Папеэте работает только сорок пять минут в день, и передача скоро кончилась. Но к нашим услугам было еще множество американских станций, и я быстро нашел сердцещипательную музыку, которую было слышно в десять раз лучше, чем Папеэте. Настал момент мне скромно удалиться, чтобы Хури единолично мог пожинать лавры успеха.

Однако немного спустя кто-то постучал в дверь и показалась озабоченная физиономия Хури:

— Ты не можешь поменять нам музыку? Эта не годится.

Между тем диктор объявил, что оркестр исполнит «Я хочу, а ты не хочешь» — популярную песенку, по которой сходила с ума вся Америка. Я поспешил просветить Хури, по он возразил, что сколько бы людей ни сходили с ума но этой песенке, раройцам она не по душе.

— И вообще нам уже надоела вся эта современная танцевальная музыка, — добавил он.

Я стал перебирать симфоническую музыку, скрипку, пианино, оперу, тирольские песни… Последнее еще куда ни шло, но все остальное раройцы решительно отвергали. К сожалению, число станций, передающих тирольские песни, оказалось весьма ограниченным, и островитяне разошлись в мрачном настроении.

Вообще-то мы не раз устраивали концерты граммофонной записи и уже знали, что единственная музыка, которую признают на Рароиа, — это гавайские мелодии и ковбойские песни. Поэтому на следующий день я принялся усердно искать соответствующую станцию. Изредка мне удавалось поймать что-нибудь подходящее, но примерно три четверти всех программ занимали танцевальная музыка, реклама, последние известия и радиопостановки.

Непредвиденное осложнение! Хури, который предполагал, что поймать гавайские мелодии и ковбойские песни будет так же просто, как сменить пластинку в патефоне (кстати, он не совсем ясно представлял себе разницу между патефоном и радиоприемником), ужасно расстроился…

Шли дни, но как я ни старался, ничего не получалось. Моя репутация оказалась под угрозой… Хури стал уже поговаривать о том, чтобы достать другой приемник, с лучшей музыкой, но тут мне случайно попалось в американской газете объявление о какой-то радиостанции в Техасе, специализировавшейся на ковбойских песнях. Кажется, я спасен! В тот же вечер я отыскал нужную волну и, к моей невыразимой радости и облегчению, услышал голос, который требовал «подать седло и сапоги». С волнением я ждал следующего номера. Снова ковбойская песня! А за ней еще и еще. Прошел час. Сплошные ковбойские песни! Ликованию слушателей не было предела, и Хури наконец-то почувствовал, что не зря старался.

Был, однако, у этой техасской станции один недостаток: ее передачи оплачивались заочным институтом, который рекламировал свою деятельность, а потому между песнями диктор со страшным пылом несколько минут твердил о преимуществах обучения в «Америкен скул». Каждый раз он говорил примерно одно и тоже:

— Вы получили высшее образование? Вы получили высшее образование? Если нет, то запомните, что «Америкен скул» обеспечивает вам самое лучшее, самое быстрое и самое дешевое обучение. Вы можете учиться когда хотите, где хотите и как хотите. Желаете преуспеть в жизни? Конечно, желаете! Желаете больше зарабатывать? Кто этого не желает! Так помните, что лучшее средство для этого — получить диплом. Получите диплом о высшем образовании! Хотите перейти на лучшую работу? Получите диплом о высшем образовании! Хотите принять участие в строительстве нового мира? Получите диплом о высшем образовании! «Америкен скул» подходит вам, кем бы вы ни были, где бы ни находились. Пять долларов наличными, остальное в рассрочку. Вы можете учиться когда хотите, где хотите, как хотите. Пишите в «Америкен скул» сейчас же!

Впрочем, с той минуты, как Хури заверил раройцев, что это выступает настоящий лихой ковбой, повествующий о своих очередных подвигах, они стали слушать скороговорку диктора с таким же наслаждением, как голос певца.

День за днем островитяне регулярно собирались у приемника Хури. Правда, нам с Марией-Терезой быстро приелся «Дикий Запад», а вскоре мы перестали слушать и Папеэте: оттуда передавали главным образом отчеты о балах и приемах, даваемых губернатором, о визитах видных деятелей, о футбольных матчах и велосипедных соревнованиях, об открытии школ и церквей и прочих местных событиях, которые никак не интересовали нас.

Однако наши друзья считали, что нам следует быть в курсе происходящего на свете, и время от времени приходили передать нам важнейшие новости. Правда, понятие островитян о том, что важно, несколько отличалось от нашего. Вот типичный случай.

Вечером к нам ворвался Тангихиа и в страшном возбуждении закричал:

— Вы слышали, что произошло на Пукапука? (Остров в архипелаге Туамоту, двести километров восточнее Рароиа.) Убита учительница! Муж убил. Он вернулся с рыбной ловли и застал ее с другим. Так рассердился, что вонзил в нее острогу. Три раза вонзил, и она скоро умерла.

— Какой ужас! — искренне отозвались мы.

— Правда? — продолжал Тангихиа. — Надо было поколотить ее кулаками или поленом. Так мы на Рароиа делаем. А на восточных островах часто острогами дерутся. Это нехорошо!

Долго и подробно обсуждали мы случившееся. В конце концов тема была исчерпана, и мы спросили Тангихиа, не слышал ли он других интересных новостей.

— Сейчас вспомню… — сказал он. — Так, через неделю сюда на Рароиа придут две шхуны. На Таити состоится бал с двумя оркестрами, а в Европе началась большая война.

— Что? — воскликнул я с ужасом и схватил его за руку, — что ты говоришь? Кто начал войну?

— Подождите-ка, — он почесал затылок. — Не то Германия и Россия против Америки и других стран, не то Россия и Америка против Германии, Англии и еще кого-то. Не помню точно. Во всяком случае, большая война!

Слушая на следующий день вечерний выпуск последних известий, мы сразу убедились, что версия Тангихиа относительно событий в Европе, мягко выражаясь, неточна. Но так как он в этот момент живо обсуждал с Хури убийство на Пукапука и бал в Папеэте, мы не стали докучать ему разъяснениями…

Затем некоторое время все было спокойно, пока вождь Тека неожиданно не пришел к нам с известием, что губернатор собирается в инспекционную поездку по островам Туамоту. Великая новость для Рароиа, где последний раз принимали губернатора в 1910 году! Раройцы даже мутои, полицейского из островитян, считают высокопоставленным лицом, и сообщение о предстоящем приезде губернатора до того напугало их, что некоторые из наиболее изобретательных предложили спрятаться всем на островах по ту сторону лагуны.

Но вождь не ударил лицом в грязь. В обстоятельной речи, рассчитанной на патриотические чувства земляков, он сказал, что вместо того чтобы прятаться, лучше воспользоваться случаем как следует отличиться. На большинстве островов Туамоту, подчеркнул он, нет радиоприемников, и там появление губернатора будет неожиданностью. Здесь же благодаря приемнику Хури все заблаговременно предупреждены, и можно будет устроить высокому гостю такой прием, о каком он и не мечтает! Раройцы не только завоюют его благоволение, но и прославятся на весь архипелаг.

Речь возымела желаемое действие. Все островитяне пришли в неистовый восторг и даже забыли о своем страхе перед высокопоставленными персонами. На следующий день состоялось большое собрание, на котором было выдвинуто немало вдохновенных предложений о том, как принять губернатора. Моэ Хау предложил украсить всю «главную улицу» арками, увешанными гирляндами роз. Маопо горячо ратовал за грандиозный фейерверк. Но оба они упустили из виду одно небольшое обстоятельство: на острове не было ни роз, ни ракет, не было также ни времени, ни возможности послать куда-нибудь за ними. В итоге единодушно приняли предложение Тупухоэ — принарядить деревню, покрасить флагшток и устроить праздник с настоящими полинезийскими песнями и плясками.

В деревне не наводили порядок со времени предыдущего визита губернатора, но теперь островитяне с таким рвением взялись за дело, что в несколько дней очистили все «улицы» от сорной травы, подстригли кусты и укрепили подпорками все дряхлые лачуги. Особенно постаралась Тутамахине: она повыдергала в своем саду не только сорную траву, но и все цветы, так что он стал напоминать свеже вспаханное поле.

— Зачем же ты цветы вырываешь? — спросили мы, застав ее в разгар разрушительной деятельности.

— Да ну, — ответила она, — разве такие цветы годятся для губернатора?

И Тутамахине решительно выдернула с корнями еще один куст.

После всеобщей уборки выросла целая гора пустых бутылок — свидетельство усердия и непомерной жажды островитян. Фаукура, который в одинаковой степени увлекается полными и пустыми бутылками и по праву, гордится лучшей в деревне «пивной клумбой», предложил расставить бутылки вдоль «главной улицы», чтобы получилось нечто вроде аллеи почета. К счастью, удалось помешать осуществлению этого плана.

Зато Тека совершенно справедливо заметил, что пристань никуда не годится и первое же впечатление губернатора окажется очень невыгодным, а это может привести к печальным последствиям. Но чинить пристань — дело не шуточное, тем более что за песком и камнем надо было ходить в дальний конец деревни. Трудно было рассчитывать, что раройцы согласятся на такой подвиг даже ради губернатора.

Вождь еще раз обнаружил незаурядное знание человеческой натуры — он объявил состязания на скорость. Все население было разделено на десять групп, на каждую из которых приходилось по тележке. Затем Тека выстроил все тележки в ряд и объявил, что команда, которая первая нагрузит и довезет до пристани свою тележку, получит полдюжины пива. Кроме того, команда, которая ко времени окончания ремонта выиграет большинство заездов, награждается особым призом — целым ящиком пива.

Такую организацию работы раройцы одобрили. Два дня в деревне с утра до позднего вечера стоял веселый гам, пристань быстро росла в длину и ширину. Разумеется, такими темпами работать утомительнее и много тележек было поломано, но кто с этим считается?! Главное — работа шла весело! Тому, кто любит сокрушаться по поводу лени и нерадивости полинезийцев, полезно было бы видеть эту вспышку энергии. Пока велась работа, раройцы делали перерыв только на полчаса в полдень, когда солнце стояло в зените, да и то не для еды, а чтобы развлечься футболом!

Закончив починку пристани, островитяне приступили к разучиванию песен и плясок для праздника. Среди молодых не нашлось достаточно хорошего руководителя, поэтому пригласили Те Ихо. Старик сразу ожил, он весь как-то подтянулся и словно помолодел. Мне особенно запомнился первый вечер. Вместе со всеми раройцами мы отправились на полянку возле деревни посмотреть репетицию. Каждый зритель принес с собой факел либо фонарь, и получился широкий световой круг, в котором выстроились участники. Под пальмой разместился «оркестр»: пять человек с барабанами из старых бидонов. Те Ихо показывал фигуры танца, затем танцоры и танцовщицы двигались в такт барабанам взад и вперед по песчаной «танцплощадке».

Чем дальше, тем больше воодушевлялся Те Ихо и тем буйнее становилась пляска. Казалось, среди стволов мечутся в колышущемся свете привидения из далекого прошлого, пробужденные к жизни примитивной зажигательной музыкой. Невдалеке глухо ворчал прибой… Своеобразная атмосфера захватила нас, и мы почувствовали себя перенесенными на много сотен лет назад.

К первым репетициям участники еще не успели изготовить лубяные одеяния, но постепенно появлялось все больше плясунов в набедренных повязках или юбочках; на голову надевался сплетенный из листьев венец. Наконец все участники превратились в древних язычников, и оркестр решил сменить бидоны на настоящие деревянные барабаны. Несколько мужчин специально изготовили их, выдолбив толстые сутунки твердого дерева тоу.

Когда плясуны в изнеможении опускались на землю, а барабанщики уже не в силах были даже пошевельнуть пальцем, устраивался перерыв и репетировали песни. Помимо старых, известных песен и баллад, однажды вечером постановили сочинить новую песню, как это принято в торжественных случаях. Сначала отобрали популярную мелодию, затем простым голосованием выбрали поэта.

Как и положено полинезийцу, он не стал прибегать к перу и бумаге, а сочинял вслух куплет за куплетом. Участники хора повторяли их про себя. Получилась встреченная единодушным восторгом полинезийская вариация на тему «лучше поздно, чем никогда», — каждый куплет заканчивался словами: «…нелегко губернатору попасть на Рароиа, он добирается уже сорок лет». Когда песня была сочинена (на что потребовалось около часа), одна из девушек поднялась и пропела ее целиком, не сбившись ни разу. Затем то же самое проделал весь хор.

Полушутя мы предложили Те Ихо придумать новый танец. Он сразу согласился и только попросил уточнить, какой именно. Старик много раз показывал нам, как полинезийцы трением добывают огонь, и мы всегда поражались гармонией и ритмичностью его движений. Поэтому мы спросили, нельзя ли сочинить пляску «добывателей огня». Час спустя танец был создан и оказался необычайно захватывающим и выразительным — целая символическая драма о вечном стремлении человека к огню и свету.

По истечении двух недель прилежного разучивания все было готово, за одним важным исключением: мужчины никак не могли договориться, кто из них произнесет приветственную речь. Услышав по радио, что губернатор уже отплыл из Папеэте, они заторопились и приняли соломоново решение: оратором назначили Моэ Хау, единственного, кто в это время не был простужен и не хрипел.

Моэ Хау чрезвычайно серьезно отнесся к поручению. Вооружившись полученными у учительницы тетрадью и карандашом, он заперся в хижине (специально сооруженной для этого случая) и не вышел оттуда, пока не исписал все страницы и даже обложку. А чтобы все было как следует, он пришел ко мне и попросил перепечатать речь на машинке. В окончательном виде это произведение ораторского искусства заняло восемь страниц, хотя я опустил кое-какие, наиболее цветистые обороты. Моэ Хау сиял не меньше, чем писатель, который впервые видит напечатанным свой труд.

Однако на следующий день он снова появился в дверях, смущенно вертя в руках шляпу.

— В чем дело? — воскликнул я. — Ты еще речь сочинил?

— Нет, не совсем, — ответил он. — Я хотел бы попросить тебя переписать старую…

Он вытащил из кармана грязный ком бумаги.

— Понимаешь, я дал ее почитать и получил обратно вот в таком виде.

Я еще раз перепечатал всю речь, сделав на всякий случай второй экземпляр специально для читателей.

В тот самый вечер, когда вышло новое издание речи Моэ Хау, островитяне опять собрались на совещание, чтобы обсудить, что еще осталось сделать. Пришли к выводу, что нужно приготовить подарки губернатору. Туаури и Фаукуре, самым искусным резчикам по дереву, поручили изготовить посох и лубяную корону — древние атрибуты вождей архипелага Туамоту. Мы уже видели образцы мастерства обоих умельцев, но посох, который они показали нам несколько дней спустя, превзошел все наши ожидания. Он был вырезан из таману, самого лучшего дерева на Таити, и инкрустирован редким золотистым перламутром. Изящная ручка изображала черепаху, священное животное туамотуанцев языческого периода. Да, посох получился отменный!

Лубяная корона тоже была сделана прекрасно, однако обладала серьезным недостатком — получилась такая большая, что, несомненно, свалилась бы губернатору на нос. Фаукура придумал выход. Он продел шнур по ее краю и заявил, что снимет мерку на глазок, как только губернатор ступит на остров, и уменьшит корону до нужного размера. Мы считали такое решение несколько рискованным, но раройцы были очень довольны.

Посох и корона предназначались в дар губернатору в основном от мужчин. Но и женщины не захотели отставать. Они разбились на бригады и принялись плести панданусовую циновку.

Обычные размеры такой циновки — 2X2 метра, однако для губернатора в мгновение ока изготовили циновку размером 5X10 метров. Объяснялось это не только тем, что женщины Рароиа захотели побить все мыслимые рекорды в этой области, но и чисто практическими соображениями. Дело в том, что по предложению Матахоту решили вплести в мат красную ленту, чтобы получился текст, — а текст представлял собой библейское изречение, выполненное буквами метровой высоты!

Пока шли все приготовления, Тека и Хури внимательно слушали радио и чуть не каждый день принимали новости о ходе инспекционной поездки губернатора. В частности, они узнали, что на борту правительственной яхты находится также супруга губернатора. Было бы, разумеется, невежливо обойти ее при вручении подарков, и раройцы немедленно принялись ломать голову, что бы такое придумать для нее. В конце концов мы вспомнили, что она коллекционирует раковины; тем самым проблема разрешалась сама собой. На берегу лежало множество раковин, и не представляло никакого труда быстро собрать красивую коллекцию, если дружно взяться за дело. Однако наши друзья с недоверием отнеслись к этой идее.

— Обыкновенные раковины — какой же это подарок жене губернатора! — сказал один.

— Хоть бы у нас были позолоченные фарфоровые тарелки, какие можно найти в Папеэте 14 июля, — сокрушался другой.

— Да она нас на смех поднимет, — заключил третий. — Лучше вышьем ей скатерть.

Однако мы стояли на своем и объяснили, что хотя у губернаторши есть много раковин из других мест, зато нет ни одной с Туамоту. Она будет очень рада новым раковинам.

Вряд ли наши заверения убедили кого-нибудь. Все же островитяне решили, что мы лучше их должны разбираться в делах попаа, и на следующее утро на нашей веранде стала расти гора раковин. Тут были маленькие и большие раковины, круглые и витые, белые и цветные, и все они отличались необычайной красотой и блеском. Положение было спасено.

А под вечер Тека совершил обход деревни. Все было в образцовом порядке. Улицы посыпаны свежим песочком, тут и там среди пальм радовали глаз цветочные клумбы, многие дома сияли свежей краской. Да, деревня стала прямо-таки нарядной! Вдруг Тека остолбенел. Ну, конечно, этот Тане ничего не сделал со своей дряхлой лачугой. Это было тем более непростительно, что она стояла на самом видном месте — как раз напротив деревенского дома собраний.

Вождь вызвал Тане, и тот объяснил, что уже совсем было собрался покрасить свое жилище, но оказалось, что у него нет краски! Впрочем, когда Тека поднажал на него, он признал, что, конечно, мог бы занять краски, но ему это просто не пришло сразу в голову. Теперь же было поздно — несмотря на усиленные поиски, во всей деревне не нашлось даже немного краски, чтобы выкрасить в красный цвет нерадивого хозяина (такое наказание предложил Матуануи).

Тогда Тане нашел отличное, на его взгляд, решение.

— Подумаешь, — заявил он, — что из того, что дом дряхлый и некрашеный! В день торжества я сам буду сидеть в дверях и так увлеку губернатора своим красноречием, что тот и внимания не обратит на вид дома!

Увы, никто не отнесся с особым доверием к ораторским способностям Тане, и потому островитяне постановили немедленно осуществить единственно возможное: передвинуть дом. Время терять было некогда; мужчины тут же принесли катки и подсунули под домик. Затем все жители дружно налегли, и как ни кипятился Тане, лачуга его быстро исчезла в роще, метрах в двухстах от старого места. Хозяин до последней минуты стоял в дверях и всячески старался доказать, что примет губернатора по-светски, только бы дом не трогали!

Прошло несколько дней. Каждое утро спозаранок Тека посылал мальчишек на западный берег острова наблюдать за горизонтом. А чтобы они быстрее обнаружили правительственное судно, он велел им взбираться на пальмы. Ребята оставались на посту до вечера, пока страх перед темнотой не прогонял их домой.

Тем временем вождь снова и снова совершал обход деревни и ежедневно созывал население на пристань репетировать встречу. Мы условились, что я, чтобы произвести возможно более эффектное впечатление, заведу пластинку с «Марсельезой» в тот самый момент, когда Тека громко произнесет: «Добро пожаловать на Рароиа, ваше превосходительство!» Сразу же вслед за этим островитяне дружно подхватят гимн. А уже после гимна выступят Моэ Хау, певцы и все остальные.

Репетиции проходили безупречно. Стар и млад наизусть знали свои роли. Тека орал «Добро пожаловать, ваше превосходительство!» не хуже завзятого сержанта, и вся толпа бодро и дружно пела «Марсельезу», хотя никто, разумеется, не знал слов.

Мы как раз закончили пятую или шестую репетицию, когда примчался один из наблюдателей и сообщил, запыхавшись, что на горизонте на севере показалось судно. Мы ринулись на берег. Действительно — паруса. Никакого сомнения: правительственная шхуна! И когда полчаса спустя ослепительно белая шхуна бросила якорь в лагуне, мы выстроились на пристани, предвкушая великое событие.

Меня сразу же поразило, что на борту царит непонятное спокойствие. Не видно ни одного высокого чина в золотых галунах, не слышно никакой команды. Что-то неладно! В конце концов, от судна отчалила шлюпка и стала медленно приближаться. На корме сидел с портфелем в руках администратор.

— Что же теперь делать? — в отчаянии вопрошал Моэ Хау, перебирая листы с речью.

— Что делать, проведем всю церемонию встречи! — ответил Тека. — Не удирать же прямо из-под носа у администратора.

Едва лодка коснулась пристани, я пустил «Марсельезу», а Тека вытянулся и рявкнул: «Добро пожаловать, господин администратор!»

Господин администратор был настолько поражен торжественным приемом, что в первый момент не мог вымолвить слова. К счастью, многочисленные куплеты «Марсельезы» дали ему время опомниться, и едва стихли последние ноты гимна, как он взял слово:

— Что это вы еще такое придумали?!

— Придумали? — удивился Тека. — Мы ждем губернатора. Разве он не на борту?

— Нет, — ответил администратор, — он находится сейчас на миноносце. Но откуда вы взяли, что он прибудет сюда?

— Об этом говорили в новом приемнике Хури, — объяснил слегка растерянный Тека.

— По радио говорили, что губернатор совершит инспекционную поездку в архипелаг Туамоту. Это верно. Но архипелаг велик. В нем семьдесят восемь островов, и губернатор не может побывать на всех. Он уже сделал все визиты, которые позволяло ему время, и теперь направляется обратно в Папеэте.

Администратор осмотрелся вокруг, покачал головой и добавил:

— А сейчас неси скорей твои отчеты и регистрационные книги, мне надо спешить на Такуме.

Бедный Тека! Он не допускал и мысли, что губернатор, объезжая архипелаг, может миновать Рароиа. Бедные раройцы! Они тоже считали, что Туамоту равнозначно Рароиа, хотя диктор и не говорил этого. Бедные юноши и девушки, которые напрасно разучивали песни и пляски! Бедные дети, предвкушавшие большой праздник!

Мы с Марией-Терезой от души сочувствовали нашим друзьям и понимали необходимость что-то предпринять. Но что? Вдруг меня осенило. Я позвал Теку и сказал ему:

— Пусть бьют в деревенский барабан. Устроим шведские народные игры.

— Шведские народные игры — что это такое? — изумился Тека.

— А вот увидишь. Собирай народ.

Все с нескрываемой радостью приветствовали наше предложение, и после оживленной дискуссии, сопровождавшейся наглядным показом, мы договорились устроить шведское народное гулянье с хороводами, а в заключение — полинезийский пир. Не откладывая в долгий ящик, раройцы побежали домой сбросить обувь и праздничные костюмы, и мы разметили перед домом собраний площадки для состязаний.

Для метания шестов мужчины срубили две молодые пальмы и сделали шесты пятиметровой длины, такие тяжелые, что я еле поднимал их. Но местные силачи ухитрялись под ликование зрителей и зажигательные выкрики ке-ке-ке-ке-те-ху-ру-ху-ру метнуть шест на десять с лишним метров. После того как Моэ Хау три раза подряд доказал свое превосходство в этом виде спорта, мы перешли к метанию камней в цель. Принимали участие все желающие. Правда, оказалось трудно найти подходящие камни, и лишь когда Мауреа открыла, что перламутровые раковины тоже вполне годятся, дело пошло веселее.

Больше часа в воздухе, как сверкающие снаряды, носились раковины, отражая и преломляя солнечные лучи. Нелегко было определить победителя в каждой группе, ибо стоило нам повернуться спиной, как все жульничали. В конце концов нам удалось отобрать для финальных соревнований трех мальчуганов, двух женщин и одного старика. Победила одна из женщин.

Следующим номером программы была борьба, причем борющихся связывали вместе плетеным поясом. А затем начались народные пляски. Разумеется, раройцы не замедлили сочинить на шведские мотивы новые слова, которые имели со старыми не больше общего чем солдатская песня с колыбельной…

Настроение царило приподнятое, никто не хотел кончать гулянье, и мы решили придумать что-нибудь еще. Предложение устроить бег с препятствиями сразу увлекло наших друзей. Вокруг дома собраний в два счета была оборудована дистанция. В ход пошли ящики, парты, мебель. Самое сложное препятствие получилось из сарайчика Руа: мы перевернули его вверх дном и наполнили старыми стульями! Несколько бегунов настолько основательно застряли в стульях, что выбрались уже только после конца состязания. Должно быть, надолго запомнится раройцам этот забег!

После непродолжительного отдыха Тетоху предложил устроить настоящее полинезийское соревнование, и все поспешили выразить свое одобрение. Оказалось, к нашей великой радости, что мужчины решили состязаться в метании дротиков. Это старый полинезийский спорт, о котором мы очень много слышали.

Пока ходили за дротиками, Тетоху установил шест длиной в два человеческих роста, увенчанный кокосовым орехом. Затем он отмерил шагами двадцать пять метров и провел черту на земле. Тем временем вернулись участники: каждый принес по десять тонких дротиков с железными наконечниками. На них было выбито имя владельца.

Тетоху объявил, что метать дротики можно в любом порядке, когда кто захочет. Победит тот, у кого будет больше попаданий.

Участники замерли в напряженном ожидании. По сигналу Тетоху дротики со свистом полетели в цель. Соревнующиеся держали их за самый конец и целили острием. Все как один продемонстрировали изумительную меткость. Когда соревнование кончилось, в орехе торчало семнадцать дротиков; еще столько же поразили цель, но упали на землю. В общей сложности пятнадцать участников метнули сто пятьдесят дротиков, так что процент попадания был очень высок, особенно если учесть, что расстояние составляло двадцать пять метров, а орех не превышал размером человеческую голову.

Мы считали, что после столь блестящего показательного выступления не грех бы и пообедать, а также раздать призы. Однако наши друзья считали иначе и не успокоились, пока не устроили бег в мешках и не поиграли в «третий лишний». К нашему величайшему удивлению, в этих двух видах состязания непобедимой оказалась шестидесятилетняя Тутамахине.

После она раскрыла нам секрет своего успеха: часто навещая Таити, Тутамахине прилежно упражнялась там и даже один раз выиграла звание чемпионки французской Океании по бегу в мешках. Знай добрые раройцы о существовании таких определений, как «любитель» и «профессионал», они наверное потребовали бы исключить Тутамахине, как профессионалку. К счастью, островитяне ничего не слыхали о таких вещах и только радовались ее успехам.

Стемнело, а они все не хотели кончать спортивные игры и лишь когда мы объявили состязание — кто больше выпьет кокосовых орехов, островитяне вспомнили о праздничном угощении. После первой огромной порции жареной свинины и плодов хлебного дерева всех одолела такая усталость, что мы смогли перейти к вручению призов. Помимо «пива» Теки, призы состояли из изюма — ранее неизвестного на Рароиа лакомства, которое сразу завоевало всеобщую любовь, — плиток шоколада и старых журналов, которые мы получили в Сан-Франциско на шведском судне.

Мы с удивлением обнаружили, что журналы понравились раройцам больше всего остального. Тангихиа, лучший копьеметатель, попросил даже дать ему кипу «Векко-Журнален» и «Ворт Хем» вместо полдюжины пива, что надо считать просто выдающимся событием, если учесть его славу одного из самых усердных потребителей спиртных напитков на острове.

Но самый замечательный приз получили мы сами. В разгар обеда к нам подошел Тупухоэ и вручил почетную награду от раройцев — лубяную корону и инкрустированный посох, приготовленный для губернатора. Я убеждал его сохранить эти реликвии до той поры, когда губернатор все-таки прибудет на остров, но Тупухоэ стоял на своем. Не без некоторой грусти в голосе он напомнил, что раройцы сорок лет ждали губернатора и придется, видно, ждать еще столько же. Тогда я уступил и принял подарки.

Лубяную корону постиг впоследствии печальный конец — в штормовую ночь ее унесло ветром; но посох сохранился у меня до сих пор, и я достаю его в торжественных случаях. Глядя на него, вернее на его рукоятку, я невольно задумываюсь подчас над тем, что неспроста раройцы решили украсить дар долгожданному губернатору изображением… черепахи. Наши смуглые друзья не лишены чувства юмора.