Се ля Ви!

Если ты увидишь мою Общину

– Простите меня, отец, ибо я грешила…

Голос звучал так хрипло и незнакомо, словно я, впрямь раскаивалась. Наверное, от волнения. Оно было настоящее. Как и профиль священника, едва различимый сквозь густую решетку исповедальни.

Узнав, что Ральфа сослали в глухую деревню, я просто села на поезд. И вот, я здесь. Сижу в исповедальной вместо того, чтобы постучать в дверь.

Резко повернув голову, Ральф вгляделся в решетку со своей стороны и я стащила с головы капюшон. Тусклая лампочка едва освещала кабину, но моим волосам и этой крупицы света было достаточно.

– Верена! – воскликнул Ральф и расхохотался. – Боже! Я был уверен, ты исповедалась кардиналу!

Выскочив из кабины, мы бросились в объятья друг другу.

– Что ты здесь делаешь?! Тетя… Агата… моя… она хоть знает, где ты?

– Конечно знает. Она хотела приехать вместе со мной, но не осмелилась. Решила, что ты на нее злишься… Ты злишься? Мне ты можешь сказать. Как один обманутый ребенок – другому.

– Нет, – сказал Ральф. – Я злился, но больше не злюсь…

– Хорошо. Погоди, я напишу ей. Она, наверное, с ума сходит.

– Это хобби. Она не хочет переезжать.

– Она стесняется. Представь себе, каково ей будет встретиться с Маритой…

– Ты тоже стеснялась встретиться с Джесс?

– В гробу я ее видала, – буркнула я. – Не собираюсь я с ней встречаться. Когда ее выпустят, мне исполнится восемнадцать!.. Жаль, я не могу переспать со своим отцом! Я бы сделала это у нее перед носом. И не стыдилась бы!

Ральф улыбнулся, выпуская меня из объятий и удержал за руки.

– Я думал, мне показалось, что я видел тебя на службе, – сказал он, меняя тему.

– М-да, так и думала, что спалюсь.

Ральф рассмеялся.

Хрипло, как кашлянул. Служба напоминала похоронную мессу. Людей было мало. Четверо, помимо меня, а церковь была рассчитала на добрую сотню. Его горечь разливалась меж нами, как густая чернильная пустота. У меня создалось впечатление, что прихожане не расходятся только потому, что боятся добить его окончательно.

Нас было слишком мало, чтоб уйти незамеченными, но за прекрасную службу никто не благодарил. Ральф бы этого не выдержал…

…После суда и короткого разбирательства в Риме, его сослали в самый отдаленный приход, пока не утихнут отголоски скандала. Стелла лечила нервы в ожидании собственного суда. За приставания к пациенту и ложные обвинения. Тетушка распушала перья, не зная, как правильно ей себя вести в ее разграбленном царстве. Вместо Ральфа службы служил диакон. И пусть назад ему был заказан. Как Ральф однажды сказал учительнице: достаточно создать прецендент.

И прецендент был создан. Хоть Ральфа оправдали, его репутации был конец. Как и приходу, в который его сослали. Деревня-призрак, состоящая по большей части из заколоченных однажды домов, чьи ставни успели покрыться мхом и потрескаться, скорежившись от непогоды.

Церковный дом был пустым и гулким. Казалось, насквозь пропал одиночеством, гулкой пугающей меня пустотой. Ральф, поставивший на стол поднос с кофе, выглядел постаревшим на сотни лет. Он похудел и осунулся, но самыми жуткими были его глаза.

Он двигался медленно, как дряхлый старик и не выдержав, я спросила:

– Ральф, ты в порядке?

– Нет, не в порядке. Я понимаю, что очень легко отделался, но это место убивает меня… Ты задержишься?

– Нет… Неважно. Нас с тобой пригласили на Рождество.

– Я не могу самовольно оставить приход.

– Можешь! – не в силах и дальше сдерживаться, я достала из сумки конверт и вручила Ральфу. – Отец фон Штрассенберг, вас ждет Гамбург.

Негромко звякнули чашки, радостно вскрикнув, Ральф бросил поднос, подхватил меня и трижды крутанулся на месте. Я напряглась: от него даже пахло этим проклятым домом. Пытаясь сквозь толщу чужих неприятных запахов, отыскать знакомый – его, я сама едва не расплакалась. Ральф всегда был такой ухоженный, такой холеный.

Теперь это был не Ральф.

– Ох, Цуки! – он прильнул ко мне и как в детстве зарылся лицом мне в волосы. – Всякий раз, когда я стою на краю, появляешься ты и вытаскиваешь меня из дерьма.

Я отодвинулась; не в силах обнимать его… такого чужого. Достала из кармана салфетку и молча промокнула глаза.

Его лицо скривилось. Ральф резко вскинул руку и ткнулся носом в рукав.

– Господи, – сказал он, смутившись. – Как от меня воняет… как домом престарелых.

Какое-то время он колебался, потом сказал:

– Я только душ приму, хорошо?

…Мы молча лежали, разглядывая плохо выбеленную спальню. Такую унылую, что хотелось плакать, неизвестно из-за чего.

Пока Ральф был в душе, я сменила посеревшие простыни и пододеяльник. Я как раз поправляла наволочки, когда он налетел сзади, даже толком не вытершись после душа и сразу же завалил меня на матрас.

И вот мы лежали на истерзанных простынях и рассматривали спальню.

– Спорим, ты никогда еще не жила в таком вот убожестве? – брякнул Ральф.

– Спорим, ты тоже? – спросила я, вспомнив их маленький уютный домишко. – Нас не застукает твоя экономка?

– Здесь никого кроме нас… и призраков.

В комнате что-то треснуло; испугавшись, я резко прижалась к Ральфу. Он рассмеялся, но я почувствовала, что и сам он вздрогнул от неожиданности. Дом не просто вызывал страх, он высасывал мою жизнь. Холодный и гулкий, он ждал добычу, как пустой гроб.

– Прежний священник умер в этой кровати… – шепнул Ральф.

– Ты врешь!

– Нет, не вру.

Я охнула, оттолкнувшись спиной, как змея, но Ральф только рассмеялся и крепко-крепко прижал к себе.

– Я не вру, я шучу… Но если честно, в этом доме чертовски не по себе. Дел тут у священника никаких. По большей части я сижу здесь и гадаю, что делать дальше. Клининг вызвать, к примеру, или сразу же экзорциста.

– Разве община не выделила тебе экономку?

– Ты видела мою общину? Если увидишь вдруг, дай мне знать… Тут так пусто и так уныло, что по ночам мне сложно заснуть. Все кажется, будто кто-то бродит по коридорам.

– Может… может, тебе правда стоит вызвать священника? Чтобы освятить дом?

Ральф оскорбленно посмотрел на меня и мрачно напомнил:

– Я сам священник!