Седая весна

ГЛАВА 1 ХУЛИГАН

Васька и не думал жаловаться. Ни на кого и никуда. Хотя его рыжую конопатую морду отделали в синяки и шишки, мужик не сетовал. Да, измордовали, не спросив согласия. Зато теперь…

Васька, вдавясь в забор, наблюдал в щель за соседним домом и ждал возмездия. Оно надвигалось неминуемо, его никто не ждал.

Вон сосед — Андрей, на крыльце устроился. Кофе пьет. С коньяком. Не торопится, смакует. Васька слюну сглотнул:

— Живет же, козел, жирует! Пузо отрастил такое, что коленок не видит. Зажрался вовсе. У себя дома, гад поганый, в белой рубахе ходит. Ну, ништяк! Погоди ты у меня! — хихикает ехидно. И, прислушавшись, замер. К дому соседа, взвизгнув тормозами, подкатила белая «Волга». Из нее выскочили три раскрашенные девки. Здоровые, голенастые. Как сержанты-сверхсрочницы. Волосы на головах коротко пострижены, все дыбом, как гривы у кобылок. А ниже пояса почти все наружу. Ноги такие, что и кобылам позавидовать. Все на виду. Весь товар лицом.

Васька аж причмокнул зажмурясь. И наблюдал за соседом, затаив дыхание.

Девки, впорхнув во двор, мигом облепили Андрея. Повисли на нем втроем, лопоча наперебой такое, от чего даже Васька вспотел:

— Заждался нас, котик! Лапушка ненаглядный! Солнышко ласковое! Ну, пошли! Веди к себе в гнездышко, соколик родненький!

— Куда? — опешил Андрей, не понимая, что происходит.

— Ну, как хочешь. Не желаешь в гнездышке, можем и на воздушке! — целовали, гладили мужика девки, не выпуская его из своих цепких рук.

— Подождите! Погодите! — растерялся мужик, пытаясь вырваться. Те взяли его в плотное кольцо и ласкали бесстыдно, на виду всей улицы.

Смеркалось. Но прохожие, невольно оглянувшись, кто качал головой, кто плевался, иные громко хохотали.

— Это что такое? Ты, кобель паршивый, когда успел собрать сучью свору! — вышла на крыльцо жена Андрея. Схватив метлу, бросилась на девок, заодно колотила мужа: — Козел паскудный! Уже в дом притащил потаскух!

Девки, поняв все по-своему, бросились на бабу с кулаками, материли грязно, пока из дома не выскочили обе дочери Андрея. Тут драка вспыхнула с новой силой. Яростная, свирепая. И кто знает, чем она закончилась бы, если б не Андрей, обливший дерущихся холодной водой.

Приехавшие сбились в кучку.

— Вы откуда взялись? — спросил их Андрей.

— Ты что? В Му-му с нами играешь? Сам заказал нас. А теперь забыл? Гони «бабки» и отваливай к своей старухе! Впредь время выбирай поудачней, когда твоей кикиморы не будет дома! Понял?

— Я ничего не заказывал!

— Кончай лапшу вешать на уши! Рассчитывайся, как положено. Не у нас, у тебя сорвалось! Ты и башляй! Понял? Не то до самой задницы шкуру потеряешь…

— Но я вас не звал! Зачем вы мне?

— Не заказывал? Не знаешь зачем? — ухмыльнулась одна из девок, заголившись совсем бесстыдно, и тихо, крадучись, пошла к Андрею.

Васька за забором аж ногами засучил.

— Давай напомню тебе, зачем нас зовут! — предложила Андрею девка, но жена мужика опередила. Подбежала, вцепилась в волосы, стала трясти девку. И снова вспыхнула драка.

— Получи, гад ползучий! — радовался Василий, наблюдая за соседями. Он ликовал. Ведь никто другой даже не додумался б до такого, чтоб вызвать к соседу но телефону девок из притона. Сразу троих. Все семнастки. Все крепкие, рослые, огневые! С такими не грех встретиться в отсутствии жены и дочек. Но… В том-то и замысел был — нагадить соседу. Пусть ему и свои, и чужие печенку достанут. За все разом…

Андрея уже били хором. Ему не верили ни свои, ни чужие:

— Потаскун! Семью опозорил! — истошно кричала жена на весь двор. Дочки били молча.

— Он не звал! А откуда мы узнали твои имя и фамилию, адрес? Ты звонил и попросил троих на ночь!

— Да мне и одной много! — вопил мужик.

— Я из-за тебя сколько клиентов упустила? Кто это возместит? Плати! Иначе тебя достанут… И твои шутки дорого обойдутся! — грозили девки.

— Но я не звонил…

Оплатить визит девок Андрею все-таки пришлось. Он чуть не плакал, отдавая деньги за неиспользованную возможность. Он даже не предполагал, что такую услугу ему может оказать ближайший сосед, И тем более тот, с каким недавно подрался.

Васька ликовал. Андрей не только деньгами поплатился, его измордовали куда как хуже Васьки. А и жена не пощадила. На глазах всех соседей выгнала мужика из дома в гараж, запретив переступать порог.

Какой там кофе с коньяком в белой рубашке? Даже двери на ключ закрыла. И поплелся Андрей в гараж, где станет спать в машине. Хорошо, если утром удастся переодеться. Иначе на работу не появись.

А за забором хохочет Василий. За живот хватается. Знатную подлянку заделал соседу. Она ему не в одном дне отрыгнется изжогой.

— Так-то вот тебе, пузатый боров! Отрастил пузо до самых колен! Теперь стряхнешь жир! — радуется Васька, забыв о собственных синяках и шишках. Он шел домой уже не шатаясь. Улыбался все еще опухшим лицом. И обдумывал, как дальше пакостить соседу.

Впрочем, Васька с Андреем враждовали не все время. И хотя в соседстве жили с самого детства, время от времени вспыхивали меж ними ссоры. Еще в школе влюбились в одну девчонку. Из-за нее друг друга в клочья готовы были разнести. А она, едва закончив школу, вышла замуж за военного и уехала с ним из города навсегда.

Ни Ваську, ни Андрея не одарила своим вниманием. А ведь они до нее друзьями были. Потом и того не легче все складывалось. Андрей закончил институт, Васька работал каменщиком.

У Андрея две дочери подросли. У Васьки один сын. И тот тихоня. Все за учебниками сидел. Потом уехал, поступил в институт. И домой звонил крайне редко.

— Эх, раньше обзывал Андрюху бракоделом. Мол, не сумел сына сделать! Зато обе девки с ним живут. И никуда из дома. Учатся в своем городе. Не то что мой — единственный. Сдохни ненароком — приехать на похороны не успеет. Зато весь в науке! И в кого удался этакий заморыш? Жена — баба как баба! Вровень со мной! Почти два метра росту. Обувка — сорок третий размер! Одни кроссовки на двоих носить можем. И одежка одинакова — пятьдесят четвертый размер. На нее фасонистое не сыщешь. Только спецовку. Интеллигентки до таких размеров не вырастают. У них структура иная. Вон и сын… так и не вырос больше сорок шестого размера. И ноги — тридцать пятый! Тьфу! Ну разве это мужик? Словно у блохи взаймы все взял! — злится Василий, вспоминая, что видел сына семь лет назад. Все обещает приехать в гости, Да не получается никак.

Василию так хотелось, чтобы сын работал с ним вместе, в одной бригаде. Уговаривал не сушить мозги в науке. Убеждал, что грамотеям нынче плохо платят, а рабочий человек нигде не пропадет. Споим потом копейку заработает всегда. И голова не болит. Но сын лишь усмехнулся. Ответил, мол, у всякого в жизни своя судьба…

Жена нашла ему невесту в своей бригаде. Крепкую, здоровую деваху хотела познакомить с сыном. Та прямо с пола, не влезая на козлы, затирала потолки. Мешки с цементом, ящики с краской бегом носила. А сын, вот дурак, увидел ее и в ванной закрылся. Его оттуда уже ночью еле вытащили. Мать выдавила двери плечом. И, вынеся сына в подмышке, сказала:

— Дурак ты набитый! Жил бы за Ольгой как за каменной башней. И ни один сквозняк тебя бы не достал. Она — лошадь ломовая. Не только сморчка-мужика, и нас в старости доглядела б. Никому в обиду не дала б! Ей ни в чем подмога не стребуется. Сама за целую бригаду чертоломит. И зарабатывает знатно. От тебя подачек ждать не станет. Ты ж упустил. Эх, дурень! Она ж без такси тебя в ЗАГС принесла бы. За пазухой. Ты б у ней промеж сисек до конца дней жил! — сетовала вслух.

Василий тогда поддержал жену. А сын возмутился:

— Хорошую участь мне готовили, легкую жизнь. А нужна она мне такая, даже не спросили. Ведь не кошку, не собаку, жену хотели навязать насильно. Без любви! Лишь о выгоде думали. Но я не смогу жить вот так. И хотя по крови вы мои родители, общего меж нами нет ничего. А потому я уеду. Стану жить сам, самостоятельно, чтоб не задохнуться раньше времени меж сисек ваших избранниц, — спешно засунул в чемодан книги, пару носков и выскочил в двери, не дождавшись утра.

Василий был уверен, что сын, заночевав у своих друзей, на следующий день вернется домой. Одумается, помирятся. Но напрасно ждал. Тот не вернулся. Друзья по телефону ответили, что ничего не знают о нем. И Василий решил не терзаться понапрасну. А тут и жена, словно мысли прочла, сказала:

— Ничего. Пусть попрыгает наш воробышек, познает почем жизнь. Когда крылышки опалит, домой прискачет. Уже иным. Тихим и сговорчивым.

Василий соглашался. Он вообще не любил спорить с женой. Ее ему выбрали родители. Мамаша приглядела и привела в дом. Так-то вот и женили

наспех. Спешили, чтобы, взрослея, не сбился с пути. А Катька, конечно, сумеет удержать, вовремя не даст оступиться. С тех пор прошла четверть века. Был ли он счастлив с женой, Васька не задумывался. Жил не хуже других. Старался обеспечивать семью. Впрочем, не только он. Жена получала не меньше, работала бригадиром штукатуров-маляров. Они никогда всерьез не ссорились. А уж обругать или ударить бабу даже не думал. Да и попробуй. Катерина живо дала бы отпор. Она никогда не боялась возвращаться домой затемно. К ней никто не рисковал не только приставать, даже близко подойти. Она любого мужика смогла бы скрутить в штопор голыми руками. Потому Василий никогда не встречал ее.

Любил ли он жену? Мужик даже усмехнулся. Василий не верил в байки про любовь. Разве та, что была еще в школе? Да и то, вряд ли это можно назвать любовью. Скорее всего — взрослением. А Катерина была не только женой. С нею, как с закадычным другом, мог поделиться сокровенным.

Но о любви они не говорили никогда.

Васька даже удивлялся разговорам мужиков в бригаде. Они сетовали на болезненность жен. Его Катерина никогда не хворала. Хотя работала на сквозняках. Случалось, ее знобило иль уставала. Тогда, вернувшись домой, предлагала мужику:

— Давай пузырь раздавим, — и достав из холодильника бутылку водки, выпьет стакан единым духом, а утром ни озноба, ни усталости. И снова на работу.

Васька редко видел ее в халате. Лишь по выходным, когда выходила из ванной. Но едва обсохнув, снимала его. Ни бигудей, ни духов, ни красок она не признавала и не имела. На всю эту чепуху жалела денег и времени. В выходные — убрав и постирав, натоптавшись у плиты, ложилась спать пораньше, чтобы успеть отдохнуть перед предстоящей рабочей неделей. Не только санаториев и курортов, она никогда не отдыхала. И если шла в отпуск, тут же находила шабашку, ремонтировала чьи-то квартиры, дома. Свой всегда успевала держать в порядке.

Катька мало занималась с сыном. Следила, чтоб чист был и сыт. Никогда не ходила в его школу. Сама закончила пять классов и считала, что эти годы потратила зря. И очень удивилась решению сына закончить десять классов:

— На что? Зачем мозги сушить? Хоть ты задохлик, но все ж мужик! Иди на стройку, там человеком станешь!

Но сын хотел стать врачом.

— Вот дурной! Охота тебе в чужом говне ковыряться. Болеют нынче только лодыри. Ну еще алкаши, те, кто смалу все пропил. Остальным болеть некогда. Не то время. Глянь, почем теперь лекарства? Вон старухам пенсии на таблетки не хватает. Скоро к врачам никто ходить не будет. Потому что лечиться нынче — слишком дорогое удовольствие. А значит, лишними врачи станут. Зачем же головой в прорубь лезть? Выбирай, что всегда нужно. Иди в строители.

— Душа не лежит! — отвечал сын.

— Чего? А жрать эта душа хочет? Не лежит она у него! Сколько людей к нам нынче просятся! И с дипломами. Мы не берем! Потому что их учить нашему делу надо. А времени нет. Всяк заработать хочет, а не возиться с новичками. И ты дурью не мучайся. Врачей и без тебя слишком много развелось. Больше, чем больных. Не теряй годы! Потом их не воротишь, — убеждала сына. Но тот не верил, снова садился за книги.

Сын дружил с дочками Андрея. И теперь писал им. Они сказали Ваське, что его Игорь поступил в мединститут и учится на хирурга.

Катерина тогда осерчала на сына всерьез:

— Во, змей поганый! Чужим людям сказал, а нам — ни слова! Вот так и выкладывайся в нонешних! Зато когда вырастут, ни благодарности, ни помощи от них не жди…

А мать Андрея, старая, кривоногая бабка, завидев Ваську в огороде, еще и высмеяла его:

— Сынок тебе приветы через моих внучек передает. Самому писать не желает. Знать, супостат ты, Василий, отпетый, коль единое кровное дитя от тебя отворотилось напрочь.

Скрипнул тогда мужик зубами. От обиды сердце кровью облилось. Дышать стало нечем. Ладно, Игорь, с ним когда-нибудь да свидятся. А вот старуха до самых печенок достала. Решил наказать бабку. Но как? Ругаться с нею не хотелось. Сказать Андрею? Тот будет выгораживать, защищать старуху. Ваське хотелось проучить ее покруче, и он придумал…

На следующий день, когда Андрей с женой ушли на работу, а дочки уехали в институты, к дому подкатил автобус. Из него вышли двое санитаров в черных халатах и, вытащив носилки, отправились во двор. Бабка, ничего не подозревая, мыла крыльцо. Оглянулась на звук шагов. Увидела незнакомых людей в черном и перепугалась. Заорала:

— Чего вам тут надо, бандюги? Ишь, ворье! Уже и с носилками пришли серед дня!

— Успокойтесь, бабулечка! Мы не воры! И приехали к вам по вызову. Нас очень просили поспешить! — назвали имя, отчество, фамилию Андрея. И бабка успокоилась.

— Мы к вам из бюро ритуальных услуг. За покойницей. Увезем ее. Снимем мерку для гроба, подготовим к похоронам. Чтоб все было честь по чести. Покойников обижать нельзя…

— Покойников? — изумилась старуха, не поверила родным ушам.

— Ну да! — назвали ее имя вошедшие. И добавили: — Что и говорить! Зажилась бабуля. До такого возраста нынче дотянуть мудрено.

— Это ж как же зажилась? Меня живую схоронить удумали? Я еще на своих ногах! С чего взяли, будто померла? Иль у вас в конторе заодно дух вышибают?

— Как это живая? Разве это вы? — повторили приехавшие имя, заглянув в бумажку.

— Я самая! — заплакала бабка.

— Ну и сволочь ваш сын! За такое и впрямь не мешало бы вломить ему хорошенько.

— Да не мог мой Андрей это сделать!

— Ну а кто на такое решится, кроме своих? Вы уж простите нас, бабуля! Не думали, что в нашем городе эдакий негодяй живет, какой родную мать раньше времени урыть готов! — пошли со двора, понося отборной бранью Андрея на всю улицу.

Бабка проплакала до вечера. У нее все валилось из рук. Она даже забыла о телефоне, а ведь могла позвонить сыну на работу, рассказать о случившемся, спросить. Но нет. Застряло в душе сомненье. А вдруг он отчебучил? Может, надумал избавиться от нее, от старой? К вечеру у бабки голова котлом кипела. Она уже не ходила, еле ползала по дому. А перед самым возвращением сына не только не могла приготовить ужин, совсем свалилась на диван.

Андрей вызвал неотложку. Он долго не мог понять, что случилось в его отсутствие. И недоумевал, как, откуда и зачем приехали к нему из похоронного бюро?

Когда врачи неотложки, сделав уколы матери, уехали из дома, бабка вспомнила о недавнем разговоре с Васькой, рассказала о нем сыну. Тот, вспотев до пяток, выскочил из дома, бросился к Ваське. Сосед яблоню обкапывал. Андрей заорал на него. На брань и другие соседи подоспели. Узнав, в чем дело, вломили не в шутку. Андрей, уходя, пообещал:

— Я тебе, гаду, устрою! Ты свой телефон во сне увидишь. Отключат завтра! Понял? — И слово сдержал. Уже утром замолчал телефон в Васьки- ном доме. Но Андрюха не учел таксофонов. Их он не мог отключить, сколько не старайся. А и попробуй докажи, что именно Васька, никто другой, устроил ему «козью морду». И Василий радовался, увидев, как сосед, умывшись во дворе, с опаской косился на собственный дом.

Васька был спокойным человеком и шутя справился б с Андреем один на один. Но против десятка мужиков, конечно, устоять мудрено любому. Да и не задевал бы сосед, Васька его не трогал бы никогда. Он с малолетства рос вспыльчивым, но отходчивым. И никогда никого понапрасну не обижал.

Теперь же между соседями началась вражда. Андрей втянул в нее и других. А ведь как тихо и мирно жили люди бок о бок много лет подряд. Здоровались, общались, помогали. Все испортил Андрей.

— С детства гадом был! Легко отчихался от сучонок. Ну, погоди ж ты у меня! Приловлю в потемках, волком взвоешь! — грозит Васька, сжимая волосатые рыжие кулаки.

Катерина, узнав, за что избили мужа, долго хохотала. Не над ним, над бабкой:

— Она нынче язык прикусит. Не станет задевать. А то ишь, перья распустила, старая хивря! Нас паскудит. Посмотрели б за своими девками. Ходят по улице без стыда, а вся жопа наружу! И никто им слова не скажи! Совесть потеряли. Разве из таких получатся путные жены? Да и кто решится жениться на них?

Катерина обтирала лицо мужа медом, прикладывала медяки к синякам, чтобы скорее рассосались.

Бабе было обидно, что ее Ваську избили всей улицей. И при том ни за что. Ну какое право имела старуха судить мужика, называть хреновым родителем? Вот и получила за свой язык. А ее пузатый Андрей опозорился на весь околоток. Теперь докажи, что не сам блядей вызвал в дом? Половина поверит. Зато другие — ни за что! — смеется Катерина, успокаивает мужа:

— Отдохни дома. За выходные все пройдет. Ни одного синяка не останется. А и нам завтра снова телефон включат. Была я на станции. Устроила им разгон! Пообещали исправить недоразумение, — улыбалась жена победно.

Василий стоит у окна, смотрит на улицу. Здесь ему знаком всякий дом, каждый человек. Тут он мог пройти с завязанными глазами в любую погоду, не боясь опереться ни на дерево, ни на забор. Он мог войти к любому соседу запросто. Но только не теперь… Здесь, в этом доме, он родился и вырос, знал каждую собаку, всякую ямку на дороге. Сколько горестей и радостей пережил. Считал, нет на всем свете улицы лучше, чем эта. Но… Даже ее не оставляло в покое время. И каждый год кто-то умирал, другие рождались. Менялись не только люди, даже дома. Вон на месте старой лачуги выросли целые хоромы. Внутренние гаражи, лужайки с фонтанами, заборы из арматуры в два человеческих роста. От кого? Раньше, еще совсем недавно, низкие штакетники были в диковинку, все чаще плетени отгораживали дома от улиц. Меж соседями ничто не пролегало. Теперь только колючей проволоки не хватает. Сосед на соседа смотрит через дверной глазок, открывать не спешит. Боится. Ни на радость, ни на беду никого не дозовешься. Бейся в горе сам. Выживешь, твое счастье. А нет, никто не посочувствует и не поможет, — вздыхает Василий, вспоминая прошлое, и вдруг увидел, как к дому идет старик-сосед. Его дом — напротив. Окна в окна. Здоровались через форточку. Теперь нет. Давненько не общались, не ходили друг к другу. Хотя и не ругались. Но что привело его? Пошел открыть двери и отступил, пропустив в дом Петровича.

— Давненько я у тебя не был, Васек! Ну, как вы тут маетесь? Все ли здоровы? Что это с твоим лицом? Приболел?

— Да ладно, Петрович! Небось слыхал, что приключилось? Всей улицей на меня мужики навалились. Избили ни за что. А ведь его бабка нам с Катюхой всю душу изгадила.

Петрович молча слушал, в чем провинилась мать Андрея, за что Васька наказал ее:

— Сволочь старая! — кипел мужик.

— Да охолонь же, Васек!

— Она на меня вею улицу натравила!

— Послушай, Васек, не она виновата! Да и что ты утворил бы с любым, если б похоронщиков в дом прислали? И не к кому-нибудь, а к матери?

Небось ноги ему вырвал, а сучки вставил бы и сказал, что таким на свет выполз! Бабы, какую ни возьми, только горлом сильны. А задень всерьез, сама немощь. Негоже тебе с бабкой воевать. Да еще с этой. Ей одной за сотню мужиков бедовать довелось. Иль забыл? Ить Колымы хлебнула за кляузу. И тож — в соседях был. Чуть не померла. Вот мы нынче и бережем друг дружку, чтоб такой же не объявился. Хотя времена поменялись, пакостники не поизвелись. Нынче Андрюху, завтра другого достанут.

— Переживший свое бережет соседа. А эта хлябало отворила на всю улицу. Иль я своему Игорю худа желал? Хотел в люди вывести, в мужики! Он же, мало того, что заморышем родился непонятно в кого, еще и грамоту ему подай! А она кормит? Кому сдалась она? Я ж не вечный! Он же самого себя не прокормит во врачах!

— Но ить кормится как-то! И у тебя не просит! Уж не первый год учится. А клизмы с голоду не роняет. Он уже на практике — в больнице работает. Зря ты на Игоря серчаешь. Серьезный человек с него получится.

— Только то и делов — клизмы ставить! Для того стоит мозги шесть лет сушить? А с зарплаты хлеба всыто не поест.

— Нынче врачам добавили в получку! Сам про то слыхал. И дальше обещают. Твоего тоже не обойдут. Да и не указ мы нынче детям нашим. Твой с детства врачом был. Помнишь, как он пацаном моей Жучке помогал разродиться? — рассмеялся Петрович, и Ваське поневоле вспомнилось.

Был День Победы. Его тогда отмечали всей улицей. Общий стол накрыли. А тут собаке Петровича приспичило щениться. Уже все тряпки сгребла в кучу, устроила гнездо, а щенки никак не выходят. Собака скулит, плачет, но люди не видели, не замечали ее мучений. Та уже еле дышала, когда к ней подошел Игорь. Вместе со своими

сверстниками решил помочь и сделал Жучке клизму. Та из последних сил поднатужилась посреди двора. И прямо перед столом, на глазах у всех, выдала на свет всех четверых щенков. Сама себе не верила — в собственное счастье, что жива осталась. А и щенки — красавцы! Все выходились. Собака за Игорем до конца жизни тенью ходила. Помнила доброе мальчишки. Да и люди приметили. Хвалили. Стали доктором звать. Лишь Василий не соглашался. Потому, ругая сына, не забывал обозвать излюбленно:

— Сучий врач!

Игорь даже плакал от обиды. Но Василий ни сразу не упустил случая подначить сына.

Ни он, ни Катерина не знали, где, когда и у кого научился Игорь делать уколы, измерять давление. С самого пятого класса заявил, что будет врачом. И своего добился.

— Твой малец — толковый человек. Не то, что мои внуки! Сколько ни просил — дурнями так и остались. Один — в сантехниках — говном провонялся насквозь, другой и того не легче — футболист. Я б рад был, если б хоть один врачом стал, но не дано. Гнилая судьба у обоих, — вздыхает Петрович. И только Катерина поняла, не договаривает сосед, не с тем пришел. И ждала.

— Я вот смотрю, и ты на жизнь обижаешься.

сыном недоволен. Где радоваться надо — злишься. Все на свой лад повернуть хочешь. Ан смириться стоит. Дети не всегда в родителей удаются. Каждому Бог свою долю сготовил. А на Господа можно ли сетовать? — прищурился хитровато. И добавил: — Твои дед и отец отменными плотниками были. Ты то же в них не пошел.

— Все равно строитель! — не согласился Василий.

— Верно. Но память от их — в каждом доме и нынче жива. У кого шкаф, стол, лавки. Другие — ставни сберегли. А крылечки какие делали. Тебе не достать. Их и теперь добром вспоминают. А ты что утворил? Зачем Андрею пакость подсунул и сучек к нему вызвал?

— Я? С чего взял? — опешил Василий.

— Да кроме тебя — некому! Я враз смекнул. Всех людей на нашей улице знаю. И только ты способен на пакости. Не кипи! Ить я правду сказал.

— Похоронщиков вызвал. Это точно. А девок…

— Да у нас даже телефон отключили. Как бы Вася баб позвал? Вишь, разукрасили мужика? Он из дома не выходит даже по малой нужде. Чего напраслину несешь на Васю? — не выдержала Катерина.

— Да при чем телефон? Вон таксофон в двух шагах. А в потемках ни одной рожи не видно. Ну, не в том соль. Не Васька, так кто еще? Жаль другое, — вздохнул тяжело и продолжил: — Можно морду побить. Это заживает. Случалось, и раньше иногда ссорились мы промеж собой. Чего не бывает? Все люди не без горбов. Но вот доводить семью до разлада и развода, такое уже грех! А Маринка — жена Андрея, собралась вместе с дочками к своей матери — в Сибирь, навовсе! Значит, кинет Андрюху. Тому что остается? Только в петлю головой!

— Этот не вздернется! Его силой не повесишь. Сам кого хочешь загонит. Да и какое мне дело до него! Останется с бабкой. Два паука в одной банке буду канать. Он в холостяках не засидится. Да и впредь будет выбирать время, когда блядей звать, — отвернулся Василий к окну.

— Петрович! А чего это за Андрюху страдаешь? Иль он прислал выведать? Так я его за Васю в колодце утоплю, паскудника брюхатого! Сыскал адвоката!

— Эх, Катька! Сдается, когда мы, старики, перемрем, вы за год промеж собой перегрызетесь. По-собачьи жить станете, без тепла и света в душах. Долго ль так протянете? Друг другу жизни укоротите. А сколько нервов и здоровья отнимете — не счесть! Нешто людям завсегда нужна война, чтоб снова научились беречь друг дружку? Иль мало хлебнули? Сколько пережито! Ан опять вас черви точат. И покою нет, когда у соседей ладится?

— Я его не задевал. Коль своей бабке указать не может, пусть получает сдачи! — признался Василий в запальчивости.

— Стервец! Тебе все мало! Андрюху ни за что измордовали. Хочешь его навовсе бедолагой сделать? Не дадим! Иди к Маринке! Сам! Сознайся в своем говне! Не доводи до греха. Слышь? Не перегибай! Будь мужиком! Повинись! Ты глянь, что в их семье утворил! Бабка с приступом свалилась, девки в дом не хотят вертаться! Маринка вещи собирает. А все ты! Иль не боишься, что и тебя за это беда достанет?

Василий молчал. Он и сам растерялся. Не знал, что его шкода может привести к таким последствиям.

— Тебя вся улица возненавидит. Как жить станете среди нас? Случись что, никто не поможет. А без соседей, плохие мы или хорошие, едино — не прожить, — предупредил уходя.

Катька сидела поникнув. В своей жизни она ни на кого никогда не надеялась, не просила помощи даже у родни. К соседям никогда и ни за чем не обращалась. По складу характера слыла независимой, резкой, вспыльчивой. И чуть что не по ней, могла «намылить» шею любому мужику. Ни с одной соседкой не дружила.

Может, потому предупреждение Петровича не задело бабу. Она боялась одного, чтобы соседская свора мужиков не сгубила Ваську еще раз. Остальное — не волновало.

Василий, проговорившись, вовсе не собирался идти к Марине и объясняться с нею за свою шутку. Он терпеть не мог бабьих истерик. И считал, что поступил с соседями правильно. К тому же его самого сгубили соседские мужики, Андрея — лишь свои, да и то — бабы. Такое заживает и забывается куда как быстрее.

Шли дни, недели. Васька уже начал забывать о случившемся. Он увидел, что Маринка — жена Андрея, никуда не уехала. Все так же ездила на работу, вместе с дочками ковырялась в огороде, убирала во дворе. Но, завидев Ваську, вся покрывалась красными пятнами. Глаза ее вспыхивали зелеными огнями, и бабу начинало лихорадочно трясти.

Но трясись ты сколько хочешь, Катька своего добилась, и в доме снова зазвенел телефон. А уж как им пользоваться, попробуй укажи, тем более что человек аккуратно вносит абонплату.

Васька не придал значения тому, что в его дом уже через неделю зачастили контролеры. То из энергосетей, потом газовщики, из водоканала, из телефонных сетей, из земельного управления, пожарнадзора. Даже из санэпидемстанции пожаловали. Потом и экологи нагрянули. Заглядывали всюду, словно не дом осматривали, а химзавод. Кучу предписаний оставили. Одних штрафов выплатил больше, чем месячная зарплата. За всю свою жизнь в доме столько контролеров не видел. А тут как прорвало. Поначалу отмахивался. Потом злиться стал. А дальше — дошло, чьих рук дело. Понял, Андрей ему мстит за свое.

Проверяющие и контролеры измучили семью. Васька купил собаку. Но и она не спасла. Проверяющие стали приходить с милицией.

Васька был вынужден проводить их в дом. И снова платил штрафы.

С самим Андреем и его семьей не разговаривал. Даже не здоровался. И не только с ним. С половиной мужиков своей улицы перестал общаться. Василий теперь боялся шутить с Андреем. А тот никак не мог успокоиться и мстил.

Казалось, этой вражде не суждено закончиться. Но надо же было соседу, живущему на взгорке, попросить ассенизаторскую службу водоканала откачать фекалии из люка. Заявка была выполнена. И водитель, не долго думая, слил все фекалии вниз, они и залили огороды Васьки и Андрея толстенным слоем. Не только на участках, во дворах, в домах дышать стало нечем. Вся рассада капусты, огурцов и помидоров полегла под натиском фекалий. Васька, выскочив на огород в резиновых сапогах, увяз чуть не до колен. Андрей в лакированных туфлях застрял, не добравшись до яблонь, и, размахивая руками, отчаянно крыл матом верхнего соседа.

Оба мужика, забыв о недавнем, теперь думали, как спасти участки.

— Отвод надо копать. Иначе сгорит все к едрене фене! — предлагал Васька.

— Что толку в отводе? Пока выкопаем, все впитается и накроются огороды одним местом! Угораздило гада на наши головы! Если б он в дождь это сделал, я б ему бутылку поставил, тут же — жара стоит! — сетовал Андрей.

— Послушай, чего голову ломаем? Давай шланги! Польем оба огорода! Вместо дождя!

— Да нет у меня шлангов!

— У меня есть! А к твоему крану подключимся! Ну, что во дворе! Другого хода нет! — убеждал Васька.

До глубокой ночи поливали мужики огороды. Прогонялись, промокли, вымазались, устали. Лишь к полуночи свернули шланги и, умывшись, сели перекурить.

— Я свой огород вот так в жизни не поливал, — признался Андрей.

— Еще дня через два повторить надо! Тогда точно все спасем, — ответил Васька.

— Ну, встречу я этого Николая! В говно мордой натыкаю! — кипел Андрей.

— Ты ему еще бутылку задолжал. И я — тоже!

— За что?

— Бесплатно удобрил!

— Кто его просил? В доме, как в отхожке, нечем дышать!

— Эх, Андрей! Через месяц спасибо ему скажем. Оно всегда так в жизни бывает! И кажущееся поначалу говном потом пирогом оборачивается, — усмехнулся Васька.

— И твои блядешки, каких мне вызывал?

— А то как же? И в них свой смысл! Раньше Маринка боровом звала. Теперь от тебя ни на шаг. Все под руку хватает. Поняла, чуть зазевается, уведут из-под носа. Сама в жизни не признается, что струхнула в тот день. Но я перемену вижу. Ради этого стоило шутить! — рассмеялся Васька.

— Но с матерью зачем? Ее за что обидел?

— Замучила она вас неотложками. Чуть что — врачей ей волокли. Все помирала. Изводила всех. А как гробовщиков увидела — враз жить захотела! Сколько без докторов живет? Про болячки забыла. То-то и оно! Баб в руках держать надо! Хоть старых, иль молодых, — нашелся Василий. И добавил: — Вот ты ко мне проверяющих присылал. Я аж зеленел от злости поначалу. Но они заставили меня свой дом в полный порядок привести. Теперь живу спокойно. Выходит, сам того не желая, мне помог.

Андрей ерзнул на скамейке так, что та на все голоса заскрипела.

— Честно говоря, с теми девками, я даже не поверил, что это твоя проделка! Ну и додумался, гад! Маринка меня всю ночь в гараже продержала!

— Зато на вторую поспешила в дом забрать. А что как сам, уже не в шутку, вызовешь блядешек? Им едино, где мужика ублажать, в доме иль в гараже! Но, сознайся честно, хороших баб тебе подкинул? Все одна в одну! Семнастки! — хохотал Василий.

— Это точно! Целую банду вызвал! Они меня среди двора чуть догола не раздели! Как стали скакать вокруг, да на шее виснуть, еле на ногах устоял.

— Зато теперь все соседские бабы на тебя оглядываются. Мужика в тебе узнали после того случая. Так что ты мне магарыч должен ставить!

…Разошлись соседи уже за полночь. А на следующий день, когда Васька возвращался с работы, приметил перемену. Мужики, какие его колотили, не здоровались, вдруг стали приглашать перекурить, заговаривали с ним, словно ничего плохого меж ними не было.

Васька шел все тою же дорогой. Из дворов, из окон приветливо улыбались люди. А может, он раньше их не замечал?

Домой Василий вернулся в хорошем настроении. А немного погодя к нему пришел Петрович:

— Слышь, Вась! Зашибить хочешь? Халтура обламывается. Прямо на нашей улице!

— Это кто же зовет?

— Демидовы свой коттедж продали, себе квартиру купили. Устали от всего. Хотят отдохнуть на старости. Так вот их коттедж уже купили!

— А что там делать? Он давно готовый! Демидовы в нем лет десять жили! — отмахнулся Васька, потеряв всякий интерес к разговору.

— Это по-нашенски все готово! Зато нонешний жилец так не думает. Он хотит, чтоб в доме бассейн был и зимний сад с пальмами!

— А обезьян ему не надо для полного счастья? — усмехнулся Васька.

— С ним и так две мартышки живут. Одна другой срамнее. Нам аж совестно было на их глядеть. Ну, да хрен с ними. А шабашка никому не помеха. Зачем приработок упускать? Я уже про тебя сказал новенькому. Он ждет. Авось, сговоритесь до чего- то. К нему многие нынче поперлись. Плиточники, сантехники, дизайнеры у пего крутятся! Не мешкай! Сходи! Может, сгодится! В доме копейка не лишняя…

Василий пришел в коттедж далеко не первом. Его сразу окликнули, привели к хозяину.

Васька, едва увидев нового соседа, выругался:

— Ты это чего такое? На что срамишься? — оглядел короткие, в этикетках шорты. Мужики, окружавшие их, рассмеялись громко:

— Валяй, Васек! Вруби на полную катушку!

Василий не без удивления смотрел на сердечко с кока-колой, пришитое на ягодицу, на оранжевую струю фанты, примостившуюся на шириночной молнии, на брелок с ключами от машины, с какого подмаргивала бесстыдная, голая девка. На рубахе нового хозяина переплелись в беспорядке женские задницы и груди разных размеров.

Сосед обтер лицо рукавом рубахи, Василий неподдельно вздрогнул:

— А что как они в тот момент чего-то захотят?

— Эх ты! Тундра! Чего вылупился? Я весь в натуре такой! Крутой! Понял?

— Да мне насрать, какой ты есть! Говори, чего звал, если меня не разыграли!

— Ты каменщик?

— Да! Но тут коттедж готовый!

— Я все здесь переделаю! Бассейн мне нужен. Сумеешь склепать?

— Это мелочь! Конечно, смогу. Только на хрена он тебе, когда ванна имеется? — не понял Василий.

— Я хочу европейский дом! Чтоб возле бассейна пальмы росли! В бассейне будет подсветка, полы из пластикового паркета, потолки подвесные. А рядом — каминная! Ты умеешь выкладывать камины?

— Нет! Бассейн смогу! Камины — не доводилось. Вот русскую печь — запросто!

— Кому она нужна? У меня не изба, а современный дом! Давай покажу тебе, какой бассейн мне нужен! — Повел в дом и, открыв бывшую мастерскую, сказал: — Все отсюда вышвырнуть! Разобрать стенку. Ту, что еще одну конуру отгородила. Половину гаража прибавлю. Получается в общем почти сто метров. Во! На них и размахнись. Тут сам бассейн будешь делать, а по бокам пальмы, японские садики. Там, видишь, место останется небольшое! Это для скульптур! Голые бабы будут! В натуре! А там, чуть дальше — китайская беседка.

Бассейн выложишь и облицуешь белым мрамором. Врубился? — говорил новый сосед.

— Послушай! А тебе коттедж не жаль? Ведь в нем вечная сырость будет! Может, не стоит? Наши дома не рассчитаны на бассейны, — заметил Василий,

— Ничего! Выдержит! Заставлю! — усмехнулся сосед и спросил: — Когда начнешь?

— Да хоть сегодня…

— Тогда давай. В неделю уложись! Чтоб я в следующие выходные тут кайфовал! — пошел наверх по лестнице, колеся толстыми кривыми ногами, так похожими на сосиски.

— Эй, хозяин! А платить как будешь? — остановил его Василий.

— Сколько хочешь?

— Надо подсчитать.

— Вот и считай! Чем быстрее справишься, тем больше получишь!

…Всю неделю работал мужик до полуночи. Старался уложиться в срок, означенный хозяином.

Василия поначалу раздражал внешний вид нового соседа. Невысокий, кряжистый, с туповатым, незапоминающимся лицом, коротко постриженный, в защитных очках и при галстуке на обнаженной груди, в цветастых шортах и тяжелых кроссовках, он походил на хулигана, но не на серьезного мужика. Он вечно жевал резинку. Что-то сплевывал, сморкался, зажимая пальцем ноздрю. Пальцы его рук всегда были растопырены. А плоская задница при ходьбе тряслась, как у зайца. Соседа звали простым русским именем — Иван. Но он требовал называть его Джоном. Васька называл его гондоном и нередко подшучивал над новым соседом. Когда тот вывесил подсушить шорты, Васька натянул их на козла, пасшегося неподалеку. В одну из кроссовок сунул ежа. Иван матерился. Но быстро забывал обиду. Жил он на втором этаже, откуда постоянно доносились хрипящие, воющие песни на чужом языке. Кем он работал, как зарабатывал, никто не знал. Сам Иван ни с кем о том не говорил и на вопросы не отвечал. С людьми, работающими в коттедже, рассчитывался щедро и вовремя. Остался доволен расчетом и Василий.

— Он только снаружи говно! А в середке, как ни крути, нашенская закваска! Перебесится со временем и станет мужиком! Куда денется? Жизнь всякого по-своему обламывает. Это в натуре! Хоть ты его век Джоном зови, а придет время, в Ивана воротится. Нам своего — русского — стыдиться нечего! И самих себя — тоже! Настанет пора, когда нам заграница начнет завидовать! — говорил Катерине.

— Эх, Вася! Вот ведь ни умом, ни рожей не выделяется новый сосед. Годами — ровесник нашему Игорю. А погляди — сыскал свою жилу, живет как царь. Все у него есть. Хотя на руках ни одного мозоля. А наш… мается где-то! За копейки вкалывает. Все при нем. И… ничего… Этот новый сосед на Канарах бывает чаще, чем я на базаре. Наш на билет не может накопить, чтоб в гости приехать. Скоро институт закончит. Девушка у него уже имеется. Видать, пожениться хотят. Но как жить станут? За душой ни копейки! — впервые пожалела Катька Игоря.

— Ты откуда прознала? — удивился Василий.

— Дочки Андрея письмо прочитали. Им он написал. Поделился. А нам когда звонил, ни словом не обмолвился. Выходит, им больше верит. Девчонки меня уговаривали не расстраиваться. А как спокойно проживешь, когда за столько лет не собрал денег на отпуск, хотя сколько раз ему предлагала, он слышать не захотел, отказался. Я-то думала, окажется один — враз поумнеет, воротится. Да хрен там! Насовсем от нас отвык…

— Не предлагать, послать ему деньги надо. Назад не вышлет. Попросить, чтобы вдвух приехали в отпуск, — советует Василий. И, подумав, добавляет: — Говоришь, новый сосед хорошо живет? Эх, Катька! Все у него видимость. Пыль в глаза! И портки — оборвыши, чтоб себя смешить. Будь все на мази, давно б семью завел, ребятишек. А их нет. Значит, в завтрашнем дне человек не уверен, не ждет от него добра. Мается, как цветок-однодневка. Есть коттедж и машина. Мартышек всякий день меняет. А хвати душу — сирота она у него. Холодом извелась. Колом в горле стоят заморские бананы. Доведись ему жить заново, родной картохе был бы рад. Ведь погляди, он даже в доме своем не снимает черные очки. Сквозь них на всех смотрит. Знамо, и на душе ночь. Не завидую Ивану. Мне жаль его. Наш хоть в безденежье живет — своим делом занят. Какое ему по сердцу. Тем и счастлив. Спит спокойно. Не кричит у него под ухом чужая музыка, прогоняя свой страх. Нашему бояться нечего. Потому как то, что имеет, у него не отнять. Так-то и у нас с тобой! А эти крутые, иль новые русские, хоть как их называй, — всяк день башкой рискуют, а жизнь одна. Тот, кто боится иметь детей, пущать корни на земле, недолго мается среди людей, — вздохнул Василий грустно.

— Тогда что ж, пошлем деньги Игорю? — спросила Катерина.

— Надо! Уже обоим! Может, и мы дедами станем, — улыбнулся Василий.

— Скажи, отчего это бабка ворчала на нас, что мы все доброе запамятовали, какое их семья нам сделала? Сколько ни ковырялась в памяти, ничего такого не сыскала.

— Когда это она такое говорила? — покраснел Василий, глянув на жену.

— В аккурат после гробовщиков, каких ты ей прислал. Все забывала тебя спросить.

Василий смутился, покраснел. Не выдержал прямого вопроса и взгляда жены. Уставился в пол.

— Ты тут вовсе ни при чем. Те корни еще до тебя выросли, когда мои старики были молодыми. Они с родителями Андрюхи дружили всю жизнь и почитали больше родни. Оно и было за что.

— Чем же угодили так? — удивилась Катька.

— Отец Андрея в секретной части работал. Вовремя моего отца предупредил, что его арестуют ночью. Ну, батя нас всех в охапку и к родне на Дальний Восток. В глухой деревне спрятались на пять лет. А здесь дед с бабкой остались дом сторожить. Они по дряхлости властям не понадобились. Глухие и слепые оба. Их не тронули. А через пять лет, когда Сталин помер, воротились и мы. Все живые. А вот отца Андрея расстреляли. За то, что нас предупредил. Кто-то из соседей настучал властям. Через неделю его взяли с дома… за пособничество врагам народа. Выходит, своей жизнью нас заслонил. Потому бабка так сказала. Впервые. Все годы о том молчала. Ну, да что скажешь, время было лихое. Мои старики, покуда жили, каждым куском хлеба с ней делились. И мне говорили их беречь. Я помогал, пока холостяком был. Дальше свои заботы повалились. Не до соседей стало. К тому ж Андрей на ноги встал. Институт закончил, в начальство выбился. Что ему моя помощь нынче? Настоящим куркулем дышит. Мы с тобой того не имеем. Хотя у него двое девок, а у нас один сын.

— Вона что? Чего ж ты об том ни разу не сказал?

— Зачем? Давно все прошло. Да и родитель Андрюхи не только нас упредил. А и других. Те тоже все живые. Ан никто ничем не поддержал. Только мы. По совести говоря, мои старики тож не раз выручали бабку. Свидетелями ходили к властям, доказывали, что ее муж не палачом — защитником был. Всех сбереженных откопали. Больше тридцати семей. После этого ей пенсию определили хорошую. Как за героя. Так-то вот… Но про то бабка забыла. А и Бог с ней…

Васька устало отмахнулся. Он не любил ковыряться в воспоминаниях. Жил сегодняшним днем, немного заглядывал в день завтрашний, боясь загадывать надолго. Васька был прямою противоположностью Андрея. Тот любил мечтать, фантазировать. Ваське это было чуждо. Он с детства не строил воздушных замков. Никогда не мечтал стать артистом, летчиком иль генералом. Это чувство, как сам шутил, с детства поморозил Север и потому выбрал человек в жизни простую, надежную дорогу. Без высшего образования. На него ни денег, ни способностей, ни желания не имелось. Как нередко еще в молодости говорил Андрей о Василии, что тот всегда был грубым, примитивным человеком, как его профессия и жизнь.

Васька на это отвечал по-своему:

— Мечтают только психи или влюбленные. Я ни тот, ни другой. Обычный, как все! Пусть мечтают птицы, у них есть крылья. У меня — лишь две ноги. Дай Бог мне ими твердо стоять на земле. А что вкалываю простым работягой, зато моя голова не болит. Никто ни с какой стороны меня не жучит. Спокойно сплю! И не сетую, что все так сложилось. Не всем начальниками быть и ловить за хвост жар-птицу. На хрен она мне сдалась. Вот ты забыл, как спится без забот. От того все время болеешь. А коли разобраться, ведь и у тебя один желудок. И сраки второй не имеешь. Зачем хапать много! Бери, сколько проглотишь. На хрен лишнее. Себя всегда прокормишь, а и семье хватит. Чего надрываешься, дурак? Живи в удовольствие, без мороки!

Но Андрей не соглашался с Васькой и жил по- своему. Василий хорошо знал, если из дома соседа гремит музыка, значит, у Андрея все в порядке. Если все тихо — случилась неприятность. И тогда сосед не выходил на крыльцо, сидел на кухне, подолгу и много курил, ни с кем не разговаривал. Василий не любил много размышлять, переживать, расстраиваться. Он ко всему относился спокойно. Может, потому много лет работал на одном и том же месте, не сменив за все годы свою бригаду. Даже огород при доме доставлял ему больше хлопот, чем работа. И в своей семье, несмотря ни на какие перемены, он как был, так и остался хозяином. Как бы самостоятельно не держалась Катерина, когда нужно было сделать что-то важное, всегда советовалась с мужем. Впрочем, он с нею во всем соглашался.

Катерина… Василий помнит, как впервые увидел ее у себя в доме. Мать, конечно, предупредила его заранее, что приведет завтра невесту. Потребовала, чтоб сын с работы отпросился пораньше, загодя:

— Хоть рожу от раствора успеешь отмыть. Да руки сполоснешь, чтоб от черта малость отличался. Она и сама штукатурщица, но ить девка. Уважить надо! Понял? Подойди к ней с обхожденьем, как кавалер. Не наскакивай козлом. Оттолкнешь, опосля не воротишь. Девки ценят тонкое обхождение, — учила мать, безнадежно отставшая от жизни.

Васька к тому времени много раз был влюблен, еще чаще разочаровывался. Но никогда ни по одной не страдал. А потому не трепетал от предстоящего знакомства с избранницей матери. Она нарочито ничего не рассказывала о невесте заранее. И Васька думал, что придет в дом худосочная кривляка, разнаряженная и накрашенная, как чайная кукла. А тут в дом коротко стукнулось. Мамаша пошла открыть двери. Васька даже не поспешил выйти навстречу. Когда услышал оживленный разговор, любопытство взыграло. Вышел в переднюю и обомлел. Увидел девку ростом со стар- шину-сверхсрочника. Она была копией его самого. Рослая, крепкая, жилистая. В мужской клетчатой рубахе пятьдесят четвертого размера, в сатиновых шароварах и кедах сорок третьего. На всем лице ни краски, ни пудры, ни крема, ни туши. Даже одеколона пожалела для знакомства. Сунула в руку жесткую ладонь, будто кирпич подала.

— Катерина! — бросила наспех.

— Кой к черту Катерина? Ровно с мужиком познакомился. Что в тебе от бабы? — оглядел гостью бегло. Но в такой одежке разве разглядишь? Да и Катерина не присела. Тут же взялась помогать матери на кухне. Вместе накрыли на стол.

— Ну, ты где прячешься? Иди к нам! — позвала мать сына и вытащила за стол. Усадила рядом с Катериной.

— Как тебе она? Хороша девка? То-то! Сама ее нашла! Это то, что нужно для жизни! С нею не пропадешь! Трудяга, честняга! И за себя и за тебя постоит, никому не даст в обиду!

Васька встретился взглядом с Катериной.

— Ну что в ней от девки?

Точь-в-точь мужик из родной бригады. Только тщательно побритый. Волосы короткие, жесткие, все дрыком стоят. Рыжие. И глаза рыжие, с зелеными огоньками-смешинками. По лицу конопушки. Нос задиристый, курносый. Маленький рот с потрескавшимися губами. И несоразмерный подбородок, выпирающий вперед кирпичом. От нее пахло потом и раствором, красками, известью, всем тем, что называется одним словом — стройка.

Васька не торопился с ответом. Мать и Катерина ждали молча. И тут парень приметил, как дрожат ее руки, как опустилась голова и часто-часто поднимается грудь. Даже капли пота на лбу выступили. Хрустят сцепленные пальцы.

— Волнуется, выходит, глянулся ей! А и мне немного надо. Ведь вот она — своя, трудяга, чего еще искать? С ней и на работе, и в жизни легко будет, — взял ее руку в свою. Сказал коротко: — По душе мне она! Спасибо, мать!

Катька ничего не ответила, лишь вздохнула. Но так, что все без слов стало понятным. И через месяц расписались. Катерина отказалась от свадьбы, не захотев выбрасывать деньги на ветер.

Уже через месяц Ваське казалось, что он всю свою жизнь был женат на ней. С другою вряд ли ужился и понимал бы, и уважал, как ее. За все годы никогда не изменял, за что мужики бригады не раз над ним подтрунивали:

— Да не потому, что у них любовь до гроба! Просто Васек боится Катерины! Застань она его с другой, одной рукой ему яйцы вырвет вместе со всем хозяйством. И как тогда жить?

На самом деле каменщики всегда завидовали Насилию и не скрывали того.

— Конечно! У тебя баба — клад! Захотели купить телевизор или холодильник — пошли и взяли. Одна получка на покупку, вторая — на жизнь. А получаете вровень. И шабашите на пару. Не то что мы! Вон моя — учительница! Иль у него — библиотекарь, у Толика — парикмахер! Зарплаты — ноль. А запросов — куча. Вот и мучаемся, как проклятые. По двое-трое детей. Всех обеспечь, выучи, на ноги поставь. А жены, лучше не вспоминать, сплошные болячки. Зато чуть что, говорят детям: «Учись, а то останешься, как отец, работягой!» Обидно, черт их возьми! Я всех их на своем горбу везу. Ни болеть, ни сдохнуть, все запрещено. А чуть что, еще и высмеивают! То ли дело твоя баба! Родная кровь!

Васька молча соглашался с мужиками. И не осуждал их разговоры о любовницах. Знал, всякому нужна своя отдушина в жизни. Отними ее, лиши мужика малой радости, не протянет долго на земле. Задохнется от забот и семейных склок, не вынесет рутинной жизни и перетрет шею непосильная лямка. А потому нужна была разрядка каждому. Коль здоровье не позволяло иметь любовницу, начинали выпивать.

Василий, если было нужно, всегда мог выпить дома с женой. Потому на работе его никто не видел не только пьяным, но даже навеселе. Иметь любовницу у него не возникало желания. Он не замечал никого, кроме матери и жены. За все годы даже втайне, украдкой не пожелал себе ни одной другой женщины и был бесконечно благодарен матери за ее безошибочный выбор.

Была у него одна слабина. Он любил подшучивать над людьми. Эта страсть засела в нем с самого детства. Порою шутки были злыми, хулиганскими. И тогда Ваську отлавливали всей улицей или бригадой. Случалось, били скопом. Но отучить так и не смогли. Васька, несмотря на свой возраст и габариты, застрял одной ногой в детстве. И никак не мог вытащить ее оттуда. Он жить не мог, если кому-то где-то не подгадит. Так и нынче, вздумал отплатить верхнему соседу за фекалии, слитые на огород непрошенно. И глубокой ночью приволок крест с погоста. Вкопал прямо во дворе соседа, пока он спал. Тот, выглянув утром в окно, чуть не свихнулся. Откуда перед окнами взялась могила? Побежал по дому проверять, все ли живы. С тещей до этого дня два месяца не разговаривал, повздорил. Тут же, не дожидаясь, пока проснется, сам разбудил, сорвав с нее одеяло, решил убедиться, шевелится ли она? Баба ему такого наговорила, исподним отхлестала. А мужик рад. Пусть лается, только б жила! Жену и детей чуть свет поднял. Убедился, все ли в порядке. Но откуда крест взялся? Зачем и для кого?

Этот верхний сосед был новичком на улице и никак не мог предположить, что с ним вот так зло пошутили. Мало того креста, на него сверху его рубашку накинули, постиранную женой накануне. Вывесила на веревку. А кто-то ее на крест напялил.

Мужик вокруг креста с час протоптался, не знал, что с ним делать и куда его деть? Лишь ближе к обеду вывез его на кладбище. Но до самой ночи вздрагивал всем телом от каждого шороха, боясь, что ему пригрозили смертью вот таким путем. Кто и за что? Да разве теперь спрашивают? И мучился человек не один день. Заболел подозрительностью. Если б не узнал от людей, кто и за что так зло пошутил над ним, — уехал бы отсюда навсегда.

Но хуже всего отомстил Васька Николаю. Тот работал мастером на объекте Василия и повадился к каменщикам. У одного денег возьмет. У другого сигареты. Обедает вместе, а сам куска хлеба не положит на общий стол. Ну это ладно, можно было бы смириться, сцепив зубы. Зато своими придирками и замечаниями достал всех. Мужики бригады уже хотели вломить Николаю, да Василий не дал. Пообещал сам его проучить и отвадить от бригады.

Васька, как и другие, знал, насколько несдержанна, ревнива жена у Николая. На том решил сыграть. И, купив бутылку, напоил мастера в конце рабочего дня. Когда тот уже не мог самостоятельно передвигаться, Васька взял у отделочниц губную помаду. Изрисовал мужика снизу доверху. Тот, к полуночи проспавшись, домой заявился. Жена, как увидела следы губной помады на Кольке, все, что имела под руками, на его голове разбила. Все лицо ему исцарапала, изодрала в кровь. Избила так, что мастер на две недели загремел в реанимацию. Ни разу не навестила его там. А и когда выписали, не поверила, что в тот день он не был с женщинами, вернулся домой враз с объекта и выпивал только с мужиками-каменщиками.

Жена собрала все его вещи и выгоняла из дома. Николаю повезло лишь в том, что в бригаде работал дальний родственник жены. Он и сказал правду, отвел беду от мужика. Иначе скатился б в бомжи. Но уцелел в семье благодаря родне. С тех пор бригаду каменщиков обходил на пушечный выстрел. А когда видел Васю, забывал все приличные слова и говорил только матом.

Васька, слушая его, хохотал до коликов. Он понял, Николай получил за все сполна.

Каменщики на все лады хвалили Василия за сообразительность и удивлялись, откуда у него взялась эта пакостная смекалка? Ведь вот обычный мужик, а придумал такое, что никому другому и в голову не пришло. Не просто отвадил мастера, а отомстил за все одним разом.

Наивные люди… Если б они знали Ваську получше, послушали б, что говорят о нем соседи, уже ничему не удивлялись бы.

Он умел поссорить между собой не только соседей, закадычных друзей, а и родню. Для этого Ваське стоило немного подумать. Несмотря на спокойную внешность, размеренную, негромкую речь, он был злопамятным и мстительным человеком. Спасало его лишь то, что, поднагадив, от тут же прощал человека. Но никогда не наказывал без причины, из куража. Всегда — за дело.

Вся улица знала, Василия лучше не задевать, иначе потом пожалеешь не раз. Но нет-нет, да находились смельчаки.

Вот так и внуки Петровича решили однажды похулиганить и оборвали ночью все цветы под окнами Василия. Ни пионов, ни роз не осталось в палисаднике. Катерина, увидев это, на весь дом взвыла от горя. Но муж не пустил ее скандалить с соседями напротив, пообещал сам разобраться. И слово сдержал. Нет, он не пошел в дом к Петровичу, не говорил ни с кем. Глубокой ночью вошел во двор и сыпанул в бензобак машины пригоршню сахара. Он видел, как собрались внуки Петровича па рыбалку. Все заранее погрузили в машину. Чтоб рано утром, ни о чем не заботясь, поехать на озера. На все выходные. Полный бак бензином заправили. Чтоб и на обратный путь хватило с избытком. Все это видел Василий из своего дома.

Он вернулся вскоре. Помыл руки от сахара, снова лег в постель, под бок к Катерине.

— Где тебя носило? Где продрог? — проснулась жена.

— С соседом за цветы разобрался, — усмехнулся в темноту и вскоре уснул.

Предстоял выходной. Можно было спать сколько угодно. Но Василия и Катерину разбудила громкая брань во дворе Петровича. Внуки никак не могли завести машину. Уж что только не делали. Нет искры, не заводится мотор, словно сдох. Срочно привезли мастера с автосервиса. Тот всю машину осмотрел, облазил кругом на четвереньках, все проверил и от удивления разводил руками:

— Ни черта не пойму, что с нею стряслось?

Внуки матерились на всю улицу, дубасили по машине кулаками. Но бесполезно…

— Эх, какие телки нас ждут! А эта колымага раскорячилась! С-сука! Надо ж, как не вовремя!

Василий блаженно пил чай в зале, перед открытым окном. Он торжествовал, сиял от радости. Катерина сразу поняла: это Вася устроил негодяям срыв поездки, и целовала мужа в колючую, небритую щеку.

Лишь к вечеру навестил Василия усталый, измученный Петрович:

— Вася! Прости ты моих злыдней! Что утворил с машиной? Чего вывернул? Скажи! Сил моих больше нет. И мальцы извелись. Прости ты нас, — попросил хрипло.

— Когда зацветут цветы в нашем палисаднике, тогда прощу!

— Да как оживят сорванное?

— Так о чем просишь? О невозможном!

— Вась! Я властям пожалуюсь! — пригрозил Петрович.

— Иди! Я к машине не подхожу! Я — каменщик и в технике не разбираюсь. Вон у тебя приемник сломался пять лет назад, тоже меня винить станешь? А вот твоих ребят в моем палисаднике трое видели, подтвердят, когда надо, — предупредил Петровича. Тот еще с час умолял, но бесполезно. До глубокой ночи провозились ребята с машиной, так и не разгадав секрет. Сжалился над ними Андрей. Посоветовал слить бензин и выполоскать бак, залить другим бензином. Так и сделали. Машина завелась. Василий зубами заскрипел, решил отомстить Андрею за подсказку. Он хотел промучить внуков Петровича с неделю. Но не получилось.

— Погодите! Я вам еще устрою «козью морду»! — вскипел Вася. И на другой день, понаблюдав за домом Андрея, увидел, как Маринка вынесла во двор медвежью шкуру — гордость Андрея, его охотничий трофей. Женщина выбивала, чистила, пылесосила, расчесывала мех, а потом разложила на раскладушке, чтоб просохла на солнце. Сама пошла в дом. Вскоре вернулись из магазина внуки Петровича. Долго носили из багажника тяжеленные сумки. Ставили их в коридоре.

— Видно, опять сабантуй затевают. Ну, я вас повеселю! Всех разом, — вышел на крыльцо, и, незаметно став за кустом смородины, собрал шкуру и тихо вышел за калитку.

В доме Петровича слышались громкие голоса. Васька, оглядевшись по сторонам, сунул медвежью шкуру в багажник машины и тут же поспешил к себе домой — на чердак. Там из маленького окна ему хорошо было видно оба дома.

Но соседи словно заснули. Никто даже во двор не выходил, и Василий заскучал. Время близилось к вечеру. Вот и Андрей вернулся с работы, открывает ворота. Марина вышла на крыльцо встретить мужа.

— Убери раскладушку с дороги. Чего ты ее посередине двора поставила?

— А шкура где? Господи! Я ж на ней медвежью шкуру проветривала. Всю вычистила, вычесала, — заплакала баба. — Ну надо ж! Что за улица? Ничего не оставь, все сопрут, сволочи! — причитала, воя.

— Сама дура и растрепа! Кто такую вещь во дворе без присмотра оставляет? — цыкнул муж и осмотрелся по сторонам: — Кто ж спереть мог? Бомжи? Но они теперь по дачам шарят. В городе их не видно. А если свои — с улицы, то цыгане. Надо вызвать милицию. У них собаки есть, — пошел в дом.

Катерина мыла двор из шланга, когда к ней подошла Марина:

— Не видела чужих возле нашего дома?

— Нет, покуда я тут, только цыган Степка пробегал, больше никого не приметила. А что случилось?

— Украли медвежью шкуру, прямо со двора! — пожаловалась Марина.

— Вот нехристи! Вовсе совесть потеряли! — отозвалась Катерина сочувственно.

— Иди в дом, скоро милиция приедет с собакой! Хоть и не очень им верю, но все ж, — позвал на всякий случай.

…Овчарка, покрутившись возле раскладушки, побежала к кусту смородины. Расчихалась, обмочила его сверху донизу. Подошла к забору. В это время внуки Петровича вышли на крыльцо, изумленно уставились на ищейку и милиционера. А овчарка, толкнув калитку носом, пошла к машине и сунула носом в багажник, залаяла требовательно.

— Чья машина? — спросил оперативник.

— Наша! — ответил старший внук Петровича.

— Откройте багажник!

— Зачем? Там ничего нет!

— Вы уверены?

— Само собой! Машина часов пять простояла закрытой. Теперь вот собрались поехать, — говорил младший внук.

— Да нет! Они не могли это сделать! — сказала Марина уверенно.

— Тем более! Пусть покажут багажник и едут, куда им надо! — глянул на парней оперативник.

Старший внук лениво снял ключи с пальца. Усмехаясь, подошел к багажнику. Тут и Андрей подоспел. Любопытство верх взяло.

Едва приоткрылась крышка, все увидели свернутую в рулон шкуру.

— Она? — спросил оперативник Андрея.

— Да, — ответил в один голос с Маринкой и ненавидяще оглядел соседей.

— Откуда она здесь взялась? — изумлялись парни.

— Козлы! Сволочи вонючие! А я еще помогал нам! Откуда шкура? Кто цветы у Васьки пооборвал? Теперь, коль даром сошло, всех подчистую трясти решили? Скоты! Ворюги! — орал Андрей пне себя от ярости.

— Не брали, не знаем ничего! Честное слово, даже не видели никогда! Зачем она нам? — оправдывались парни.

— Заявление напишите! — просил оперативник Андрея и указал парням на милицейскую машину: — Вам туда! Живо!

От калитки, спотыкаясь о каждый камешек, бежал задыхаясь Петрович. Узнав, в чем дело, весь побагровел:

— Андрюха! Неужели моих ребят сдашь в милицию? Иль сами не сможем разобраться по-соседски?

Я уже разобрался. Вон они — твои хорьки! Вчера Ваську ощипали, сегодня — меня! Завтра чья очередь? Руки им отрубить надо! Наплодили гадов! Шагу из дома не сделай!

Так ведь дома была! И сумели ж вот так! Еще пяток минут, увезли б и пропили! — поддержала мужа Маринка.

Кого пропили? Мы и не видели ее! На черта она нам сдалась? — вспылил старший.

— Давайте к делу! Пишите заявление! — требовал оперативник.

— Ну, не здесь на улице! — пошел в дом Андрей. За ним Петрович, оперативник, Маринка.

Васька ждал, чем все закончится. Он спустился с чердака, вышел во двор, оттуда хорошо слышно, о чем говорят на крыльце соседи.

— Не брали они шкуру! — убеждал Петрович.

— Она сама к ним в багажник сиганула!

— Не могли они ее взять. Ну цветы у Васьки для девок сорвали. А ты Маринке не приносил букеты из чужих палисадников?

— Где цветы, где шкура? Это уже воровство!

— Послушай, Андрей, ты моих пацанов с мальцов знаешь. Сколько помогали вам. И тебе тоже! Неужель озвереешь? Ведь нам в соседях жить и дальше! Как друг на друга смотреть станем? — не отставал Петрович.

— Это твоя забота! Мне стыдиться нечего!

— За облезлую шкуру пацанов губишь! Жизни им коверкаешь. Заявленье строчишь! А ведь они твою бабку от верной погибели спасли. На руках принесли, когда на гололеде расшиблась. От самого магазина перли старую. Неотложку вызвали. Спасли. А ты их в камеру? Эх, Анд- рюха!

— Ладно! Хватит зудеть под ухом! Ступайте все! Никакого заявленья! Отпустите козлов! Но чтоб никто из вас ко мне ни ногой! Ни во двор, ни в дом! Чтоб я вас, гадов, до смерти в глаза не видел! Понял? Вон из моего дома! — орал Андрей и наотрез отказался писать заявленье, несмотря на настойчивые уговоры оперативника.

Василий ликовал. Удалось! Он добился всего, чего хотел, и теперь рассказывал Катерине об окончании его заварушки.

— Ну, а что б ты сделал, если бы их взяли в лягашку? — спросила баба.

— А ничего! Им не мешало проветрить мозги за пятнадцать суток. Больше не дали б! Не поймали их за руку на продаже шкуры. А дома — не повесили б!

— Не-ет, ну я представляю, что с ними было, когда увидели медведя в багажнике! — рассмеялась Катерина.

— Челюсти отвесили! Чего еще? Младший аж заголосил. А старший — матом! Своим глазам не поверил. Зато и Андрюха им нынче порог воспретил. Навеки повздорили, враги до гроба!

— Умный ты у меня! — похвалила Катька мужа, добавив: — Тебя хоть нынче в президенты…

Васька громко рассмеялся, покрутил у виска:

— Чего я тебе плохого сделал? Мне что? Иль жизнь надоела? Там же пакости утворяют всем без разбору. Я лишь за шкоду! Эдакое прощается, — обиделся на жену.

Шли дни, недели. На улице тишина стояла. Не крутили музыку внуки Петровича. Не показывались во дворе. Слух о воровстве шкуры облетел всех соседей, какие проходили мимо, отворачивались от дома и демонстративно не здоровались с Петровичем, одиноко курившим на скамейке возле калитки. Его перестали замечать, и старик болезненно переживал случившееся. После недели соседского бойкота нервы человека сдали, он ушел в дом и захворал.

Не выходил на крыльцо Андрей. Приноровился пить кофе дома. Даже окна перестал открывать. Его дочери и жена молча копались в огороде. И теперь даже белье сушили в сарае или на чердаке. И сторону соседей не оглядывались. Все помнили обиду. Она пролегла между людьми глубокой пропастью, в какую никто не решался заглянуть. А перебросить через нее мост никто не хотел.

Сколько длилась бы эта размолвка? Но… Внезапно среди ночи раздался стук в окно. И знакомый, усталый голос сказал:

— Пап! Открой! Это мы!

Катерина, как была в ночной рубашке, так и побежала открывать двери. Спотыкаясь о чемоданы, бросилась к сыну:

— Игорешка! Сынок! Зайчик мой! Приехал, ненаглядный! — сдавила сына в объятиях. Тут и Васька подоспел в исподнем. Понял, сына из рук жены не отнять. Вспомнил о своем виде, приметив невестку. Сконфузился. Задом попятился в дом, оделся наспех. Сын с невесткой уже разговаривали с Катериной в кухне:

— Не было времени предупредить вас. Все внезапно получилось. Отпуск долго не давали. А тут мы решили настоять, вдвоем к главврачу пришли. Объяснили ситуацию. Он согласился. Все сделали в два дня и поскорее уехали, чтоб из отпуска не смогли отозвать. У нас это практикуют, — усмехнулся сын.

— А как тебя зовут, голубушка? — обратился Вася к невестке.

— Лида! — покраснела непонятно от чего.

— Жена? Иль невеста? — не успокаивался Вася.

— Да погоди ты, старый черт! Расскажут сами, куда торопишься? — осекла жена.

— Мы расписались как раз перед отпуском. Но вместе не жили. По общежитиям… Снимать квартиру — очень дорого. А свою не скоро получим. Вот и сами не знаем, кем доводимся друг другу? Стыдно признать…

— Во! Значит, свадьбу справим вам! Здесь — дома! — оживился хозяин.

— Зачем лишние траты? — всплеснула руками Лидия.

— Какие траты? Народу будет немного! Всего одна наша улица и две бригады. Моя и Катерины! — захохотал Вася и с утра поспешил к начальству. Оформил отпуск на неделю для себя и жены. Весь день вместе с сыном возил продукты с рынка. Женщины готовили. А на третий день грянула свадьба.

Всех соседей созвал Василий. Игорь, не спрашивая отца, приглашал каждого. Не знал о ссоре Андрея с семьей Петровича, усадил их рядом. Те сидели, отвернувшись друг от друга — не разговаривали.

Игорь приметил. Расспросил Андрея. И, громко рассмеявшись, сказал отцу:

— Ну, ради меня, сознайся, твоих рук дело? Не могли внуки Петровича шкуру взять! У обоих от шерсти с детства аллергия! Я помню это и теперь. И на них никогда не подумал бы и не поверил в ту чепуху!

— Ну ладно, доктор! Расколол до самой жопы. Я им ту шкуру в багажник сунул! За цветы проучил! — сознался Василий, разомлев от пары рюмок.

— Что ж ты сделал? Гад ползучий! Мы Семку еле откачали. Чуть не задохнулся. Все горло обнесло. По всему телу красные пятна. Думали, кара Божья достала его! Про аллергию запамятовали!

— Выходит, опять Васька нашкодил? Ну и плут мужик! А я на тебя обижался! Ни за что ни про что обзывал всех вас! Теперь хоть поняли, кто поссорил! Давай мировую выпьем! — обнялись соседи.

Хороший повод — примиренье! Заодно и свадьба. На хозяина и молодых никто не смел обижаться. Васька знал, сознайся сам в любой другой день,

могли побить. Здесь, когда перед людьми выпивка и закуска, никто не вспомнил о причине ссоры. Разве только Петрович. Ему, старому, тяжелее всех досталось. Но выдержал, куда деваться? И не такое пережил. Теперь улыбается, доволен. А не будь Игоря, где взял бы повод к примирению со всеми разом.

Гудит свадьба песнями и смехом. Верхний сосед, недавно заливший фекалиями огороды Андрея и Василия, отплясывает с Мариной. А дочери Андрея — с новым русским Иваном. Сегодня, впервые за год, он снял очки. Оказался сразу нормальным парнем. И брюки на нем приличные — взрослые, рубаха хорошая. Его в этом виде не враз узнал Василий. Только по стрижке.

Редко нынче справляют свадьбы в домах. Все чаще гробы выносят. Изменилось время, и люди разучились веселиться. Еще недавно по три дня, а то и по неделе пили за здоровье молодых. Тут же, уже на второй день мало кто пришел. Лишь те, у кого голову дома нечем было подлечить. У остальных неотложные дела нашлись, поважнее соседской свадьбы. Василию досадно стало. Но всем устроить пакость не мог. Хотя и обиделся на многих.

Васька поневоле примирил соседей, и теперь они собирались во дворах. Мужики забивали «в. козла», бабы на скамейке, как куры на нашесте, перемывали кости всех знакомых. С приездом Игоря и Катерине, и Василию стало недосуг. Уговаривали сына и невестку навсегда уехать с Севера, жить и работать в своем городе. ;

— Пойми! Тут и овощи, и фрукты свои. Жена забеременеет, не надо втридорога покупать. Сами заготовим на всю зиму. Опять же оба работаем. Не! станете в копейке нуждаться. Да и дом свой. Коль мал станет — расширим, достроим. Все в наших руках. Нанимать не придется. Внуков поможем подрастить. Зачем вам на чужом месте маяться? — уговаривали сына.

— Все так, но не хочу обузой вам стать. Ведь помогать я должен. Но не получается. А жить иждивенцем — не могу!

— Все люди нонче живут кучкой. На что внуки Петровича говно, и то вместе маются. Не кидают деда и слухаются. Да и он, не гляди, что старый хрен, за виски обоих тягает и подмоги ни у кого не просит. Сам справляется покуда. А и нам — чего делить? Свои, кровные! Зачем разбегаться по свету? Мы стареем. Придет время — вы досмотрите. На то она семья, чтоб друг другу помогать. В ней нет иждивенцев. И ты глупое закинь. Покуда мы с Катериной в силах — поставим новый дом — для внуков. Чтоб, взрастая, не смотрели на сторону и от своего дома сердцем не отворачивались.

— Пойми, отец, мы уже привыкли там.

— К чему? К общагам и голодухе? Тут твое гнездо! — упрямился Васька, привыкший за две недели к тихой, спокойной невестке. Она была полной его противоположностью.

— Отец! Да ты, если родятся дети, научишь их такому, что никто не обрадуется! — рассмеялся Игорь.

А чего? Коль мальчата появятся, с молочных ногтей обучу рогаткой пользоваться, — сознался Василий.

Во! О том и говорю!

Зато весело жить будете! Скучать станет некогда. А дом мне для вас вся улица поможет строить. Петрович с внуками…

Не-ет, этот не придет, — засомневался Игорь.

— Сейчас прибегут. Хошь? — открыл окно и, увидев во дворе машину, достал из кармана маленькую дудку. Взял в рот, и вся семья прильнула к окнам, не поняв, когда и зачем на их улице появились гаишники.

На звук сирены вся семья Петровича вывалила во двор. Даже старая бабка, держась за калитку, выглянула из-за двери. Васька хохотал, согнувшись к подоконнику. Игорь головой качал, улыбалась Лида. Катерина гордо вскинула голову:

— Гля, как напужались, аж ноги сдвинуть не могут, полные портки наложили. То-то! Коль душа чиста — бояться нечего. А эти — поусирались!

— Эй, Василий! Зачем озоруешь? — не выдержал Петрович.

— Пыли ко мне! Разговор есть! Это я вот так тебя позвал!

— Ты, твою мать, смени позывной! Не то в другой раз до разрыва сердца доведешь! Мы чуть живые от твоих шалостей, гад ты, окаянный, — вошел Петрович в дом.

— Уговариваю своих остаться. Ну и хочу им новый дом ставить. Снести сарай и на его месте заложить фундамент.

— Хороша затея, дельная. Коль что надо подсобить, мне скажи. Я с мальцами не промедлю.

— Вот спасибо тебе на добром слове!

— Коль еще пару мужиков кликнешь, за лето уложимся. Подведем под крышу. А внутри уже и зимой можно делать. При свете! Твоим поставим, потом моему Павлу. Тож остепениться решил, семью завести. Глядишь, наша молодь в новых домах заживет. Так и верно! Дай им Бог!

Игорь смотрел на отца, на мать, не понимая, что изменило их? Он узнавал и не узнавал обоих. Он не знал, как втай друг от друга мечтали они о внуках. Своих, родных. Но жизнь не дарила надежды. И родители глушили боль работой, не позволяли себе расслабиться ни на минуту. Выматывались, чтоб не только о предстоящей старости, а имя собственное забыть к концу дня. Потому не любили отпуски, выходные и праздники. Куда в них деть самих себя? Друг друга расстраивать не хотелось. Вот и жили… Одиноко и в страхе перед завтрашним днем. Его надо было скрасить. Чтобы отвлечься на подольше и не вспоминать, что из дома упорхнул единственный сын. Они видели отчужденье в глазах соседей. Вслух упрекнуть не всяк решался. Знали, Василий не простит и достанет любого. Но оставшись с самим собой — не соврешь. И человек изводил себя упреками. О том никто не знал.

— Я вот тут одеяло купила. Верблюжье. Все хотела послать его. Но если останетесь, укрывайтесь нынче. Вещи, как и люди, свой возраст имеют. Не бесконечные, — достала Катерина запрятанный пакет, искоса глянула на мужа, что скажет?

Тот вскоре приволок с чердака целый мешок заначек.

— Гля, какой горшок для внука купил! — налил воды, из горшка полилась музыка.

— Во! А когда сухой — молчит! Вот тут автомат, как всамделишный — соседей пугать. Трещит, ровно настоящий! А эта обезьяна — заводная. Сигает через голову. И верещит! — раскладывал игрушки, улыбаясь.

Игорь смотрел на родителей, и прежние обиды, боль — растаяли. Он понял, время сделало свое без его помощи. Он добился, дождался. А может, не совсем понимал своих родителей. Они все эти годы ждали его. Каждый день.

Василий с этого дня занялся делом — предстоящей стройкой. Возвращаясь с работы, разбирал старый сарай. Складывал на кучи доски, бревна. Ничто не должно пропасть. Все сгодится в хозяйстве. Ведь сын согласился остаться насовсем. Значит, Васька не так уж плох и, может, ему доведется растить своих внуков. А значит, продолжат род, его фамилию, будут жить в новом доме, на этой улице, станут здесь своими.

Спешит к Василию на помощь Петрович. Помирившись с соседями, даже помолодел. А может, приобрел новый смысл в жизни, подаренный внуками. Понял, еще нужен…