До Петькиного сознания явно донёсся плач. Он с трудом повернулся на бок и заставил себя посмотреть. Рядом на корточках сидела Таня и поцарапанной ладошкой вытирала слезы. Петька, едва шевеля губами, позвал её. Она не поняла. Наклонилась к самому лицу:
— Что, Петька.
— Все живые?
— Все. Ты слышишь?
— Слышу.
— Петька, где тебе больно?
Петька провёл рукой по лицу, как будто вытерся, и тихо произнёс:
— Голова кружится.
— Тебя песком засыпало. Мы с Тимкой ночью каждую кучу ощупывали. Звали. Ни тебя, ни Шурки. А когда рассвело, заметили — тряпочка из кучи торчит. Стали песок разбрасывать, а там ты лежишь. Тебя оттащили, смотрим, а под тобой Шурка скрюченный. Он сразу же задышал и на ноги вскочил. А тебе мы целый час искусственное дыхание делали… Голову завязали Шуркиной рубахой…
Петька медленно поднялся, посмотрел на ребят и вдруг сказал:
— Давайте пойдём.
— А ты, Петька, сможешь идти? — спросила Таня.
— Смогу.
Собрали в мешок вещи, надели на Петьку пробитую камнями телогрейку и выбрались наверх каменоломни. Петька местности не узнал. Куда-то пропали зелёные лужайки, исчезли деревья и кусты. Кругом громоздились только кучи остроугольных камней, как будто всю ночь долину бомбили самолёты. Петька залез в карман, но вместо компаса вытащил только мелкие стёклышки и обломки чёрной коробочки.
— Вот, чёрт возьми, — сказал Шурка, — теперь без компаса куда же мы попрём?
Петька не ответил. В кармане нашарил стрелку, вынул её, поправил и попросил у Тани иголку. Тимка и Шурка с интересом наблюдали за Петькой. Он взял иголку, повернул её остриём вверх и надел стрелку. Она прокрутилась на иголке и, останавливаясь, закачалась на одном месте. Юг оказался не там, где предполагал Тимка. Пошли, а в душе не верили такому компасу. Но магнитная стрелка не обманула. Вскоре показалась старая дорога. Только теперь она была извилистая и, как змея, отползла в сторону. Шурка посмотрел на то место, где вчера были кусты, и тихо, но радостно, сказал:
— Бандиту, точно, вчера каюк пришёл.
Они обошли каменистую насыпь и оторопели. Поперёк их дороги стоял гроб. Он был пустой. Рядом валялась крышка, расхлёстанная песчаной глыбой.
Ребята шарахнулись вправо и чуть не угодили в могильную яму. Заметили — возле неё, как человек с отрубленными руками, лежал тяжёлый крест.
— Стойте! Не бегите! — закричал Шурка.
Пришли в себя, остановились. Подошли к Петьке.
— Чего испугались-то?
— Её кто-то рас… раскопал! Может, бандит!
— Ты что, Шурка, её землетрясением разворотило.
— Ага, а этого… мертвеца-то… там нету. Он вышел, и нам теперь будет мстить. Ты же в него вчера плевал.
— Пойдём, посмотрим, там он. Куда ему деться.
Таня, Тимка и Шурка нерешительно потянулись за Петькой.
Могилу засыпало до половины. Ребром оттуда торчала плита, виднелись слова «Спи, отец…» И лежала бархатная красная подушечка. Она в середине прогнила, и оттуда торчала рыжая солома. Лежало там ещё что-то серое, заваленное камнями.
Щурка боязливо покосился на подушечку и подальше отошёл от могилы.
— Пойдём, Петька, — попросила Таня, — мне страшно.
Они поднимались на бугор, когда Петька сбросил на землю капкан и помчался во весь дух обратно к могиле. Он обогнул кусты, выскочил на дорогу, перепрыгнул через крышку гроба и спрыгнул в могилу У Щурки выпал из рук мешок. Тимка засуетился. Таня побежала к могиле. Но Петька уже вылез из ямы. Поправил повязку на голове, стряхнул глину со штанов и, ничего не говоря, пошёл по дороге»
— Петька, ты зачем лазил?
— Обман здесь!
— Где обман?
— Мертвеца в этой могиле не было.
— Почему не было.
— Потому что старик Костоедов не умирал! Могилу сделали для обмана.
— Петька, значит, по-твоему, Костоедов живой?
— По-моему, Таня, да. Иначе бы он не посылал к нему диверсантов.
— Почему же бандит пинал могилу и орал?
— Видимо, предатель Сашик не сказал им о могиле. Подумал, что это пустяк.
— Значит, этого старика мы можем сейчас повстречать?
— Не волнуйтесь, обманем мы его запросто. Скажем, что послал нас Мулеков, по кличке Хорёк. Привет от Сашика передать, и что нас, мол, велено проводить до лабиринта Гаусса.
— Петька, а если спросит, где мы с Мулековым повстречались, как отвечать?
— Об этом, Таня, надо подумать.
— А чего думать, Петька, скажем, что встретились с ним в милиции и актик, извините, при нас. — Шурка лихо хлопнул себя по карману.
— Молодец, Шурка, хорошо придумал.
— Мне это ничего не стоит.
Дорога сделала крутой поворот, ребята обошли холм и перед ними открылась долина. Не зелёная, а рыжая от камней и песка. Черным шрамом по ней шла трещина. Она появилась сегодня ночью. По ту сторону трещины долина почти не пострадала от землетрясения. Росли там деревья, и покачивалась от ветерка высокая лебеда.
Таня подошла к трещине. Легла на живот, посмотрела. Стены трещины рваными ступенями уходили вниз. Казалось, земля лопнула до середины. Таня чуть повернула голову, ойкнула, отползла от щели и бросилась к мальчишкам.
— Что, Таня?
— Бандит!
— Где?
— Лежит там на ступени. Мёртвый.
На цыпочках подошли к трещине. Подползли к краю. На первом уступе лежал бандит с большими ушами. Глаза закрытые. На лбу с правой стороны синяк. Лицо оплывшее, как подушка. Толстая нижняя губа отвисла. Ноги поджаты. Левая рука откинута. Пистолета рядом не было.
— Мёртвый лежишь. Допрыгался… — прошептал Тимка.
Но Петька что-то заподозрил. Он взял маленький камушек и кинул вниз. Попал по шее. Вислоухий не шевельнулся. Тогда Петька запустил куском глины и попал по ноге. Вислоухий открыл глаза. Таня, Шурка иТимказапустил комочком по ноге. Вислоухий застонал, мутными глазами посмотрел вверх. Распухшие губы зашептали:
— Помогите мне, дети. Нога… — Он замолчал. И закрыл глаза.
— Что будем делать? — спросил Тимка.
Петька стряс со штанов землю.
— Ничего не будем, — он поднял лук, удобно на плечо положил капкан. Берите мешок и пойдёмте быстрей!
Снизу донёсся стон.
— Помогите! Господи…
Петька сделал вид, что не слышит, и пошёл прочь. Туда, где трещина была узкой, чтобы перепрыгнуть на ту сторону.
—Помогите-е! — неслось вслед ребятам, потом послышались стоны.
— Петька, он будет мучиться, — сказала Таня.
— Вот и пусть мучается, фашист, ты же видела войну, видела, сколько они поубивали наших.
— Петька, а этот, может, наших не убивал.
— Все равно, Таня он предатель.
У Тимки, у Шурки Подметкина в душе заговорил древний закон тайги, свято выполняемый сибирскими зверобоями: не бросать человека. И каждый мальчишка, русский ли, бурят ли, якут, тоф или эвенок, от своих отцов слышали, что бросить человека в тайге все равно, что убить его, даже хуже.
— Давай, Петька, вытащим. Подведём к воде, вон к тем кустам, и спокойно уйдём.
— Он, Тимка, предатель, он наших убивал.
Таня перегородила Петьке дорогу:
— Он нас-то не убил.
И Шурка тоже стал просить:
— Надо вытащить и у воды оставить. Они заметили, что Петька заколебался и, взяв его за руки, повернули обратно. Вислоухий уже не стонал. К нему спустился Тимка и сразу же обыскал его. Вытащил из сумочки толстую «вечную» немецкую зажигалку, Петькин пионерский галстук и каменный наконечник стрелы. Все это подал наверх Петьке. Курительную трубку, ампулы с порошком опиума бросил вниз. Кинжала и пистолета не было. Шурка принёс воды и опустил котелок в трещину. Тимка облил голову диверсанту. Вислоухий открыл глаза и сразу же стал умолять:
— Ребята, не бросайте меня…
— Ты кто? — сверху спросил Петька.
Вислоухий медленно закрыл глаза. Как ответить?
Ясно, что ребята знают о нём много. Иначе сразу бы бросились спасать. Явное враньё здесь не пролезет. Но как ответить, чтобы они не ушли. Чтоб поверили и помогли вылезти отсюда. Шпионским тонкостям его не обучали. Для немцев он был диверсантом «разового использования». На кратковременных курсах его учили убивать людей, поджигать здания, взрывать железнодорожные мосты и рельсы, электрические подстанции и водокачки…
До войны он жил на Украине. Органы советской милиции знали его как медвежатника, к зверям его ремесло никакого отношения не имело. Он был вором. Грабил конторы, магазины, банки. Он обладал медвежьей силой. Легко отодвигал тяжёлые сейфы, вскрывал заднюю небронированную стенку и за считанные минуты добирался до касс с деньгами.
Но однажды был пойман и осуждён. Началась война. Фашисты, захватив территорию советской Украины, выпустили его из тюрьмы. И Вислоухий, не задумываясь, пошёл в услужение к врагам. В нём были качества, нужные фашистам: ненависть ко всему советскому, тупость и непомерная алчность к деньгам. Для диверсий он годился. На один раз. Убивать, красть, взрывать и портить — пока не попадёшься. Обратного возвращения таких, как Вислоухий, фашисты не планировали.
Сейчас, лёжа на ступеньке, над пропастью, он лихорадочно думал, как спастись. В сознании, затуманенном болью, замелькали номера инструкций. В школе диверсантов он заучивал их наизусть.
«…В разговоре с советскими людьми нужно вызвать сострадание к себе… В случае опасности разоблачения переплетай истинные факты с выдумкой… Создавая вид раскаяния, называй только те факты, которые, ты уверен, уже могли стать известными тем, кто тебя задержал…Нужно помнить, что наиболее доверчивый контингент населения СССР — старики и дети. Дети… дети… дети…».
Что могли дети знать о нём? Задушенный радист? Карта в зимовье? Убийство.Крепыша? Это все можно обыграть. К тому же они об этом могут и не знать. Полезны ли будут в дальнейшем? Полезны. Костоедов похоронен и помощи ждать неоткуда. Если даже выберусь отсюда, без оружия загнусь с голоду. А эти прокормят. Ликвидировать их потом — дело десятое. Лишь бы сейчас поверили и помогли выбраться…
— Ты кто? — повторил Петька, — отвечай быстро, а то уйдём.
— Я с Украины. Бежал в Германию, оттуда запросили сюда, искать лабиринт Гаусса. Я подслушал, что вы тоже туда идёте, помогать вам буду.
— Вислоухий тяжело задышал. Тимка стал его поить. Котелок постукивал о зубы.
— Ты дорогу до лабиринта знаешь?
— Нет. Со мной был уголовник, он знал. Я у него отобрал карту. Но она была только до Жаргино. Он хотел меня убить. Но я попал в него первым. Он задушил на Байкале нашего радиста, я хотел сдаться советским властям, но испугался…
— Где карта?
— Я её выучил наизусть и сжёг. Здесь должен был старик ждать и вести до лабиринта, но он умер.
— А старший в вашей группе был?
— Мы ждали его у Байкала, но он не появился.
— Ты его знаешь?
— Видел в Германии два раза. Маленький такой, похож на зверька.
— Может, у него кличка Хорёк?
— Может, — ответил Вислоухий к, задыхаясь, засипел. Глаза замутились. Посинели губы. Тимка выплеснул «на него воду, но глаза не мигнули и смотрели, как стеклянные.
Долго провозились ребята, вытаскивая Вислоухого из трещины. Два раза лопались от тяжести верёвки. Когда его наконец вытянули на поверхность и откатили от трещины он, кажется, уже не дышал.
Собрали вещи, чтобы уйти. И тут Вислоухий зашевелил губами. Поняли — просит воды. Шурка взял котелок и вместе с Таней побежали к озерку на той стороне трещины.
Вислоухий показал себе на ногу. Осмотрели. Она была опухшая, как бревно, и длиннее здоровой. — Вывихнута, надо ставить на место, — сказал Тимка. Когда Шурка е Таней принесли воду, то увидели странную картину. Вислоухий лежал на спине. Руки связаны над головой и прикручены к тяжёлому булыжнику. За левую распухшую ногу была привязана длинная верёвка. Тимка с Петькой её тянули, упираясь пятками в землю.
— Все понятно, — сказал Шурка, — ногу на место ставят. Будем помогать.
Но даже вчетвером они ничего не могли сделать. Вислоухий стонал и шевелил здоровой ногой. Тогда Петька предложил дёрнуть с разбега. Распустили верёвку во всю длину. Вцепились в размочаленный конец и побежали. Рывок был сильный. Верёвка лопнула, и ребята кубарем покатились по земле. Нечеловеческий вопль резанул уши. Вислоухий дёрнулся и затих. Подбежали к нему, осмотрели. Нога удачно стала на место. Тимка отвязал верёвку. Вислоухому снова облили лицо. Он вскоре пришёл в сознание.
— Мы, дядя, уходим, — сказал спокойно Петька.
Вислоухий испугался, хотел встать, но упал и вновь застонал.
— Ребята, не бросайте! Я здесь пропаду, я вам ничего плохого не сделал. Я молиться буду.
— А зачем мешок с салом украл? — ляпнул вдруг Шурка.
— Извините, ребята. Я хотел взять только кусочек и мешок поставить обратно, а девочка проснулась, я испугался и ушёл. Если бы не вы, я бы с голоду сдох. Он опять запричитал:
— Не бросайте. До самой смерти я буду каждого из вас защищать. Не нужны мне золото и лабиринты. До жилья, до дороги уведите, я в милицию сдамся, я ничего плохого не сделал. Умоляю вас, дети, не бросайте, я по глупости своей связался с фашистами, я их ненавижу.
Петька стоял в стороне. К нему по очереди подходили Таня,Тимкадому в отдельности.
ЦЕНТРУ (ИЗ ТОКИО)
«Юнкере» сверхдальнего действия проходит профилактику, а потом уйдёт на подготовленный для него аэродром, координаты аэродрома я передавал по «Омеге». Первым же беспосадочным рейсом «юнкере» забросит диверсионную группу «Феникс» в горы Южного Забайкалья. Дата вылета пока неизвестна.
Вислоухий двигался медленно. Он опирался на Шуркино плечо, стонал и жаловался на свою судьбу.
Солнечный приплюснутый диск касался горизонта, когда ребята увидели груды разрушенных деревянных домов. Жёлтая сухая пыль висела над ними. Но под косогором три домика стояли почти целые. У одного только сползла на бок крыша, похожая на ветхую польскую шапку. В этот домик волоком затащили обессиленного Вислоухого и положили на сгнивший пол.
— Отдохнуть, дайте отдохнуть! — шептал он потрескавшимися губами.
У него поднялась температура.
— Лежи, дядя! Мы сейчас придём. Еды заготовим.
— Только не бросайте меня совсем… Ребята плотно закрыли дверь. Подпёрли её досками и осторожно пошли к посёлку.