Секрет Полишинеля

Глава 9

Я просыпаюсь на заре по звону будильника, сразу встаю и иду открывать окно моей табакерки. Вижу, что наступающий день обещает быть хорошим. Небо нежно-розового цвета, ветерок едва заметен, как банковский счет кинопродюсера, и жить было бы хорошо, если бы я не был должен убить этим утром человека.

Я быстро умываюсь в общей ванной и, вооружившись известным вам флаконом, иду на кухню.

Двое уже встали: Дюрэтр и Планшони. Они с голыми торсами занимаются в парке физзарядкой, чтобы поддерживать себя в форме. Толстяк Бертье, у которого не хватило терпения дождаться меня, жарит на сковородке полдюжины яиц. Он напоминает мне Берюрье.

Произведенный собственными стараниями в повара, я начинаю возиться на кухне. Роковой флакон (надо же время от времени пользоваться традиционным языком детективных книжек) в моем кармане весит целую тонну и жжет мне кожу через ткань брюк.

Я ставлю кипятить воду и мажу маслом тосты, ожидая, пока соберутся решальщики уравнений.

Одни из них пьют кофе, другие – в их числе и старый мерзавец – предпочитают чаек. Игра (если так можно выразиться) состоит в том, чтобы изолировать чайник папаши Тибодена и не перепутать его при обслуживании. Это была бы очень злая шутка в отношении того бедняги, который стал бы жертвой моей ошибки. Он бы сразу получил право на пару крылышек и золотую арфу, а сольный концерт давал бы, замечу я вам, не в зале Гаво, а перед святым Петром...

Наконец все рассаживаются. Самый момент. Музыку, пожалуйста! И главное, чтобы маэстро не ошибся, а то один неловкий взмах дирижерской палочкой – и придется лабать «Павану по невинно убиенному ассистенту»!

Самое интересное то, что правила приличия заставляют меня обслужить Тибодена первым...

У меня есть одна идейка... Только практическое осуществление скажет, хороша она или стоит столько же, сколько ничего не выигравший лотерейный билет.

Сначала я разливаю кофе, чтобы уже не возвращаться к нему, затем перехожу к чаю. Он тут не пользуется особой любовью. Пьют его только трое: профессор, Мартин (чтобы сохранить фигуру) и Минивье...

Я наливаю им три нормальные дымящиеся чашки, а в тот момент, когда они положили сахар, подаю блюдо с тостами... При этом я ухитряюсь опрокинуть чашку профессора...

Я прошу прощения, промокаю лужу и испытываю непреодолимое желание влепить Мартин пощечину, потому что эта идиотка предлагает профессору свою чашку. К счастью, реликты французской галантности заставляют Тибодена отклонить ее предложение. Lинивье, кладущий четыре куска сахару, не может предложить боссу свою, потому что тот кладет только два.

Я возвращаюсь на кухню и готовлю чай по особому рецепту. Я выливаю в чашку половину содержимого флакона. Перед тем как подавать ее, я нюхаю, проверяя, не чувствуется ли запах посторонней жидкости... Нет, пахнет только чаем.

Все-таки слегка дрожа, я несу этот смертельный завтрак моей жертве. Тибоден оживленно говорит о работе на день.

Я внимательно слежу за его чашкой; когда он подносит ее к губам, я чувствую легкий укол в сердце. Он скоро почувствует то же, только гораздо большей силы!

Он отпивает глоток и останавливается, чтобы заговорить. Значит, пойло все-таки пахнет. Но он продолжает пить, видимо сказав себе, что повар из меня паршивый. Наконец он выпивает всю чашку. Теперь, как говорится, жребий брошен. Он начал путь к яме глубиной в два метра... Послезавтра у цветочников будет много работы!

Я смотрю вслед удаляющейся группе ученых. Со мной остается одна Мартин, чтобы помочь мне убрать со стола.

– Ты сегодня какой-то грустный, – замечает она.

– Думаю о жизни, – отвечаю я, пожимая плечами.

– И это нагоняет на тебя тоску?

– Да. Временами она кажется мне отвратительной... Она бросает на меня игривый взгляд, от которого возникло бы желание даже у снеговика.

– Однако она имеет и хорошие стороны, мой дорогой... Вспомни...

Очень прозрачный намек на наши ночные шалости. Женщины любят доставать вас намеками на эти темы.

Я ласково шлепаю ее по попке.

– Ты права, моя черноволосая красавица, – говорю. Она встряхивает пышной пепельной шевелюрой.

– Почему черноволосая? – спрашивает она с легкой улыбкой выздоровевшего печеночника.

– А почему светловолосая? – отзываюсь я тоном, так перегруженным намеками, что последний слог уже просто невозможно удержать.

Она громко смеется. Через четверть часа мы проходим через парк в дом.

Внутри стоит большой шухер. Мы находим профессора лежащим на плитке холла. Весь его штаб сгрудился вокруг него с мрачными лицами.

Двое докторов осматривают его и спрашивают друг друга взглядом.

– Сердце, – говорит Минивье.

Дюрэтр соглашается с ним кивком головы.

Мартин издает обычные в таких случаях восклицания, а я с некоторым сожалением смотрю на беднягу, которого только что вычеркнул из списка живых.

– Он еще жив, – заявляет Дюрэтр. – Думаю, его надо отправить в больницу ЭврЕ, а?

Минивье относится к его идее скептически.

– Лучше его не трогать... Я сделаю ему укол камфарного масла...

Ну, пошла работа. Все суетятся, бегут за одеялами и подушками, чтобы уложить Тибодена... Толстяк Бертье с расстроенным видом щупает ему пульс...

– Еще бьется... – шепчет он.

– Сердечный приступ? – спрашиваю я.

– Да.

– Есть надежда? – лицемерно интересуюсь я.

Толстяк морщится.

– После укола станет ясно... Но я не думаю!

И тут я вспоминаю о лаборатории. На мой взгляд, я должен воспользоваться всеобщим смятением и тем, что все заняты профессором, чтобы спереть из его сейфа документы...

Я, как ни в чем не бывало, иду в его кабинет. Прежде чем свалиться, он успел отпереть дверь... Захожу внутрь и галопом мчу прямо к сейфу. Поворачиваю гайку, отодвигающую аквариум, и набираю ЛИДО... Все проще простого. Я открываю уже не первый сейф, но в этот раз получаю шах и мат! Он остается запертым. Должно быть, старикан сменил комбинацию. Я возвращаю аквариум в нормальное положение.

Я осматриваю лабораторию, где родилось одно из величайших открытий, сделанных человеком. И надо же, по требованию политики я ликвидировал того самого человека, который его сделал...

Мною овладевает глубокое разочарование. Я думаю о старике Тибодене, умирающем в холле... Как паршиво!

Мой расстроенный взгляд останавливается на рабочем столе, на котором материализовывался его гений.

Что-то заставляет меня нахмурить брови... Это маленькая круглая точка в центре блокнота. Точка, которая является слабым отблеском... Отблеском дневного света...

Это тем более странно, что, как я уже говорил, в комнате нет окон... Может быть, дырка?

Я поднимаю голову и замечаю пятнышко света на потолке. Да, как раз над рабочим столом Тибодена в потолке есть крохотная дырочка. Падающий из нее свет не заметен в обычное время, потому что тогда в комнате включено электричество! А я сейчас, чтобы не привлекать внимания, воспользовался моим карманным фонариком...

Смущенный этим открытием, я ставлю на широкий стол Тибодена еще один, поменьше, на него стул и забираюсь на эту пирамиду с риском проломить себе башку.

Взгромоздившись на данное сооружение, я оказываюсь рядом с потолком и тогда замечаю, что это не просто дырочка, а маленькая линза... И тут я все просекаю.

Благодаря этой линзе, встроенной в потолок, из помещения над лабораторией можно видеть стол старикана в увеличенном виде...

Можно фотографировать то, что лежит на этом столе. Вы понимаете?

Меня наполняет ощущение холодного, отвратительного безумия. Ситуация так ужасна, что мне хочется влепить себе в башку маслину.

Однако вот она, правда, перед глазами: произошла ошибка, профессор стал жертвой предателя. Тот, должно быть, заметил подмену голубей и обратил мою хитрость против меня! Подлец, воровавший плоды трудов Тибодена, воспользовался нашей уловкой, чтобы подставить беднягу!

Я отравил невиновного!

Вот так!