Секрет Полишинеля

Глава 11

Гоня мою машину на скорости сто тридцать километров в час по Западной автостраде (непонятно, почему она так называется, ведь Восточной автострады во Франции пока нет!), я резюмирую ситуацию. Гениальная идея, как улитка или ажан мотопатруля, никогда не приходит одна. Вот и у меня появляется еще идейка, гораздо более потрясающая, чем первая!

С неувядаемой гениальностью, составившей мне популярность, я размышляю следующим образом: месье Икс проделал дырку в потолке и вставил в нее увеличивающую линзу. Браво! Сделал он это, чтобы следить за работами профессора. Еще раз браво! Но тогда это означает, что месье Икс не мог находиться в лаборатории, потому что был этажом выше! А пока Тибоден работал, трое его сотрудников работали в одной комнате с ним. Понимаете? Это позволяет мне вычеркнуть из списка подозреваемых Дюрэтра, Бертье и Берже... Значит, остаются только Минивье и Планшони... Могу признаться, что оба самые несимпатичные из всех, что не особенно меня огорчает. Я доверяюсь моему старому инстинкту, и, когда чья-то морда мне не нравится, можно спорить на что хотите, что это плохой парень.

Я проезжаю оставшийся участок пути на полной скорости, непрерывно повторяя две фамилии: Минивье или Планшони Минивье или Планшони. Как узнать? Может быть, виновны оба? Я в этом сильно сомневаюсь, потому что предатель честолюбив, а такие люди предпочитают действовать в одиночку...

Когда я останавливаюсь перед поместьем Тибодена, несчастного ученого уже перевезли в больницу ЭврЕ. Я твердо решил доставить ему блистательную компенсацию.

Узнав, что он пришел в себя, я продолжаю путь до ЭврЕ. В больнице мне говорят, что ученого поместили в отдельную палату и сейчас его навестить нельзя. Я настаиваю и прошу разрешения поговорить с заведующим клиникой. Просьбу удовлетворяют, несомненно благодаря моему безотказному шарму.

Заведующий оказывается любезного вида человеком. Мне кажется, мое звание комиссара производит на него впечатление. Не потому, что он особо уважает полицейских, а скорее из-за того, что читал кое-что из моих воспоминаний во время ночных дежурств.

Я спрашиваю его о состоянии Тибодена.

– Он выпил слишком большую дозу – (не настаивайте, я все равно не скажу вам название этого препарата), – отвечает главврач. – Не знаю, выпутается ли он. Я позвонил в Париж профессору Менендону. Это лучший токсиколог во Франции. Он уже выехал... Мы разберемся...

– Мне сказали, что Тибоден пришел в себя. Как вы думаете, я могу с ним поговорить? Он качает головой.

– Поговорить с ним – Да, он вас услышит, но отвечать не сможет...

– Мне бы все-таки хотелось попытаться...

– Как хотите, но не слишком его утомляйте... Он очень слаб... В его возрасте это серьезно;

Он сопровождает меня к отдельной палате, погруженной в успокаивающий полумрак.

В ней стоит противный запах.

– Ему сделали промывание желудка, – предупреждает меня главврач. – Я не уверен, что это даст положительный результат...

Я подхожу к кровати. Изможденное лицо профессора почти не выделяется на подушке. Серые волосы похожи на плесень. Его глаза закрыты, дыхание короткое...

Я смотрю на результаты своей работы с перехваченным горлом.

– Господин профессор! – тихо зову я. Одно его веко наполовину приподнимается, но второе остается опущенным.

– Вы меня слышите? Я комиссар Сан-Антонио... Приподнятое веко подрагивает.

– Кто-то подсыпал вам яд, – говорю я, – но не волнуйтесь: мы вовремя это заметили, и вы спасены...

Никакой реакции. Можно подумать, что этот вопрос его совершенно не интересует.

– Я попрошу вас сделать небольшое усилие, профессор... Постарайтесь вспомнить, говорили ли вы обо мне в профессиональном плане с кем-нибудь из вашего окружения? Вы сказали кому-нибудь из ваших помощников, что я полицейский?

Его лицо остается неподвижным, как маска, и кажется высеченным из пемзы. Такое же серое и пористое...

– Вы не можете отвечать, профессор? – Я протягиваю ему руку. – Если можете, пошевелите пальцем!

Я чувствую ладонью легкое шевеление.

– Отлично. Я повторяю вопрос. Если вы пошевелите пальцем, это будет означать «да»... Вы говорили кому-нибудь из лаборатории, что я полицейский?

Его рука в моей остается неподвижной, как веревка.

– Никому? Вы уверены?

Он не шевелится.

Заведующий больницей подает мне знаки. Видимо, он считает, что я слишком усердствую. Эдак я убью старикана второй раз.

– Ладно, – вздыхаю я, – лечитесь, господин профессор. И не сомневайтесь, я скоро арестую виновного.

После этого довольно рискованного обещания я отчаливаю, эскортируемый главврачом.

– Мне кажется, он очень плох, – говорю я.

– Да. Меня удивит, если он выкарабкается! Я беру его за руку.

– Я хочу, чтобы вы его спасли!

– С этой просьбой, комиссар, надо обращаться к Господу Богу, а не ко мне!

– Тогда передайте ему ее от меня...

Я продолжаю задавать себе трудные вопросы. В своем туфтовом сообщении месье Икс написал, что в поместье находится полицейский. Как он догадался, кто я такой?

Узнали меня или...

Нет, решительно, что-то тут не то...

Я вхожу в телефонную кабину на почте и звоню Старику с просьбой прислать мне в подкрепление Пино, Берюрье и Маньена. Я решил нанести большой удар!

Господа между тем рьяно взялись за работу. Трудятся, ожидая новостей. Это у них такой способ убивать время. Я прошу Мартин позвать ко мне доктора Дюрэтра и, когда тот выходит, увожу его в парк, чтобы поговорить.

– Доктор, – говорю ему я, – в этом доме находятся шесть человек. Один из них преступник.

От этой преамбулы его рот раскрывается. Я вспоминаю туннель Сен-Клу.

– Что вы сказали?

– Правду. И, простите, вас я считаю среди этих шестерых.

От моей откровенности он закрывает рот, но тут же открывает его вновь, чтобы спросить:

– Что вы называете преступником?

– Шпиона! Он интересуется изобретением Тибодена... Один из вас предатель. Как видите, со времен апостолов не произошло ничего нового...

– Это безумие!

– А главное, аморально.

– Один из нас!

– Да. Поскольку я выбрал вас в доверенные лица, сам толком не знаю почему...

Я замолкаю и улыбаюсь ему. Нет, я знаю, почему обратился к Дюрэтру, а не к Минивье. У него глаза Фелиси, моей мамы – Знаете, такие большие удивленные и испуганные глаза, которые все прощают...

– Итак, раз вы посвящены в тайну, я задам вам следующий щекотливый вопрос. Если один из ваших коллег предатель, на кого бы вы скорее подумали?

Он хмурит брови, смотрит на мыски своих плохо начищенных ботинок, потом на меня.

– Я не могу ответить на подобный вопрос, месье! Вы должны это понимать... Делать такой выбор было бы подлостью... Позвольте вам сказать, что меня в равной степени удивит предательство любого из нас!

Это реакция честного человека, я могу ее только приветствовать.

– Не будем больше об этом. Я хочу задать вам второй вопрос – – Слушаю вас.

– Вам известно, над чем именно работал Тибоден? Он краснеет и отводит глаза.

– Ну?

– Хм... Это... – Вдруг он улыбается. – Патрон просто помешан на секретности, вы это наверняка заметили... Он напускал таинственность, принимал излишние меры безопасности... Но он забывал, что Минивье и я специалисты в вопросах радиоактивности, из-за чего, собственно, он нас и выбрал...

– Так, значит?..

– С первого же месяца работы у него мы поняли, что он занят созданием препарата, защищающего от ядерной радиации...

– В общем, он хранил секрет полишинеля?

– В общем, да!

Именно так я и думал своими мозгами исследователя дамского белья!

– А трое ваших ассистентов тоже знают?

– Хотя Минивье и я не делились с ними нашими догадками, я думаю, что да.

– Угу... О'кей, доктор, благодарю вас.

Я смотрю вслед его тощей фигуре, мелькающей между деревьями. Он укрепил меня во мнении, что Минивье знал! И Планшони, вне всяких сомнений, тоже!

Я продолжаю подниматься по лестнице. Следуйте за мной, ребята!

По пожарной лестнице спускается ночь... Погода великолепная, приятно пахнет листвой...

Поднимаясь по ступенькам крыльца, я вижу подъезжающую черную машину Службы... Угадайте, кто за рулем? Старина Берюрье, налитый кровью, как бифштекс. Выйдя из машины, он начинает энергично махать мне руками.

Его сопровождают Маньен и Пино. Я направляюсь к ним.

– Во, святая троица, – говорю.

Берюрье бросается к ближайшему дереву и начинает поливать его с щедростью, свидетельствующей о большой вместимости его мочевого пузыря.

– Сколько тут зелени! – орет он. Я смотрю на Пино.

– Толстяк что, надрался?

– Да. Его пригласил на ужин приятель парикмахер, любовник его жены, знаешь? И вот после этого он никак не протрезвеет...

– Это кто тут говорит о трезвости? – спрашивает Берю, возвращающийся с расстегнутыми штанами от дерева.

– Я просил подкрепление, а не пьяниц! – заявляю я ледяным тоном, а Маньен тем временем ржет втихаря.

Глаза Толстяка налиты кровью, а дыхание заставило бы отступить целый зверинец.

– Это... ик!.. ты обо мне так? – возмущенно спрашивает он.

– А о ком еще, бурдюк с вином!

– Как тебе не стыдно! Да я ни разу в жизни не был пьяным... Пытался, но никак не получается...

– Закрой пасть! Делай, что я приказываю, и старайся поменьше разговаривать, а то у тебя изо рта несет, как будто ты нажрался падали!

Он насупливается. Я щелкаю пальцами, чтобы привлечь внимание моих помощников.

– Вот каково положение, – говорю. – В этом поместье шесть человек, один из них предатель и располагает секретными документами. Они надежно спрятаны, потому что он знает, кто я такой, и должен был принять меры предосторожности. Нужно заставить его пойти в тайник, понимаете?

Маньен и Пино утвердительно кивают. Берюрье рыгает, что означает то же самое.

– Итак, – говорю, – вы будете точно выполнять мои инструкции.