Секрет шкипера Харвея

В мире, где отцов и матерей делят на «белых» и «цветных», унижают и детей и зарабатывают на них.

Ведь на тех, у кого «цветные» родители, можно вообще не тратить денег и не пускать их в школы для белых. Пусть цветные дети идут работать, и им можно будет платить еще меньше, чем белым ребятам. Лишь бы меньше платить, лишь бы получить побольше барышей — и можно даже учителям и членам правительства натравливать не только взрослых, но и ребят друг против друга: «Эй, мальчики, не давайте воли «цветным», а то они вырастут и отобьют у вас работу!»

— Витя, а ты как думаешь, они этого шкипера Харвея раньше знали или познакомились с ним во Флориде?

— Не знаю, — отозвался Витя.

Нужно было представить себе, что делали Дюперо и сама Терри во Флориде… Что делают люди, приезжающие в отпуск вместе с детьми в курортный городок или в деревню?

Прежде всего нужно найти жилье. При этом родители хотят, чтобы оно было получше и подешевле, и соседи были бы приятные. А ребята... Ребята тоже присматриваются к соседям, справедливо считая, что по-настоящему отдохнуть можно только там, где есть ровесники. Если их нет рядом, то приходится идти на поиски, заодно присматриваясь к происходящему вокруг.

Совершенно достаточно одного-двух часов, чтобы узнать, чем интересуются местные ребята, что их волнует, а через день-другой самому оказаться деятельным участником важных событий, обрести приятелей, а кого-то, может, и невзлюбить.

Так бывает на всех земных параллелях. И Терри вряд ли стала исключением. Только события, с которыми она столкнулась, и заботы ребят, с которыми она могла познакомиться во Флориде, — были ли они такими же, к каким привыкли Витя и Миша?

В груде вырезок наверняка были нужные факты, и среди них, возможно, и сообщения о шкипере Харвее и о тех, с кем он был связан, и о том, как это могло отразиться на судьбе Терри Дюперо...

Сообщения газет, статьи из журналов позволили исследователям представить себе, что день за днем делала Терри Дюперо, когда она попала в город, где произошла ее встреча со шкипером Харвеем.

Городок во Флориде.

Семейная вечеринка у Форда.

Чистильщица сапог

Терри проснулась раньше всех, натянула нарядную рубашку и новые шорты и, стараясь не шуметь, вышла на балкон.

Над курортным городом Флориды, куда они приехали вчера вечером, раскинулось голубое небо. Свежий ветер с океана трепал вымпелы на мачтах океанских яхт, стоявших на якоре в бухте. Белоснежные, голубые, красные — в зависимости от вкусов хозяев.

Терри издали выбирала яхту, на какой она хотела бы уйти в море. Но все они казались такими стремительными, чистенькими и нарядными, что трудно было сделать выбор. А его нужно было сделать, ведь мистер Дюперо и миссис Дюперо решили провести оставшиеся дни отпуска на яхте в море.

На улице под балконом послышался шорох. Терри, заглянув вниз, увидела мальчишку — чистильщика ботинок. Он установил свой ящик у служебного входа в гостиницу и сейчас раскладывал под тентом пачки газет, крем для обуви, щетки... Уже работало открытое кафе, где у стойки продавали бутерброды и напитки.

Терри прокралась через комнату. Было тихо. Постояльцы еще спали, и только негритянская прислуга бесшумно вела уборку. Терри добралась до лестницы, скатилась по перилам в вестибюль, чинно прошла мимо швейцара на улицу и, словно в раздумье, остановилась возле чистильщика.

Вереницей шли люди, одетые в рабочие комбинезоны. Изредка одни останавливались, покупали газеты. Другие подходили к стойке, наскоро выпивали чашку кофе, а бутерброд, завернув, клали в карман.

Терри заметила человека, одетого, как и остальные, но он, по-видимому, никуда не торопился и стоял возле кафе, уныло выискивая кого-то глазами. Вдруг он оживился и окликнул одного из ранних посетителей кафе:

— Здравствуй, Уильям!

— Здорово, дружище Бентон! — оживленно приветствовал его приятель.

— Ну, как у вас там на заводе?

— Все так же. Два года назад, когда тебя уволили, работало пять тысяч человек. А сейчас осталось две тысячи. Автоматика. Хозяину это выгодно. Скоро и меня, наверное, прогонят в шею. — Уильям выразительно хлопнул себя по жилистой шее.

Бентон удрученно спросил:

— Значит, мне идти туда незачем?

Уильям не ответил. И тут же предложил:

— Выпьем кофе вместе? — Хотя товарищ отнекивался, он с двумя чашками вернулся от стойки, одну протянул Бентону:

— Пей, я же пока все-таки зарабатываю. Как живешь, как дети, Мария? Мы же не виделись два года.

— Боюсь, что теперь долго не увидимся.

— Почему?

Бентон ответил так тихо, что Терри не расслышала, но Уильям взволнованно повысил голос:

— Ты что?.. Да тебя же там сразу ухлопают. Что будет с твоими детьми?

— А что с ними сейчас? Там я хоть буду сыт и у меня будет на что жить, — заговорил возбужденно Бентон. — Я проработал двадцать пять лет на заводе. Мне было тринадцать лет, когда я пришел к ним. Но когда оказалось выгоднее установить автоматы, они ни минуты не подумали о том, как я буду жить без работы.

— Да ты послушай, — пытался успокоить товарища Уильям. — То, что тебе предлагают, — это же один шанс из десяти выбраться живым. Может быть, поискать тебе другое...

— Сразу видно, что ты еще не был безработным. Разве я не искал это другое? — оборвал его Бентон. — Я добрался даже до Западной Виргинии. А что я там нашел? Местных безработных горняков! Мое пособие по безработице кончилось. И я должен буду жить на случайные подачки какого-нибудь благотворителя. Но я человек! Хочу работать. Хочу честным путем зарабатывать на хлеб своим детям. Они уже забыли, какой вкус у мяса, у масла... Я больше не могу видеть их вечно голодные взгляды...

Терри с сожалением рассматривала этого человека. Если бы у нее были свои деньги, она обязательно отдала бы их ему. Впервые в своей жизни она подумала о том, почему человек, который очень хочет работать, не может найти себе работу... Она вспомнила, как Бентон, понизив голос, сказал о какой-то работе, которую он может получить, и ей стало любопытно.

Она подвинулась поближе к разговаривающим, но из гостиницы вышли двое хорошо одетых мужчин с военной выправкой.

Бентон сразу же оборвал разговор и повернулся к ним лицом. Со всех сторон на них выжидающе смотрели десятка полтора человек. У одних были такие же изможденные лица, как у Бентона, а у других довольно подозрительный вид.

— Мистер Тейлор, — сказал с резким иностранным акцентом один из двух господ второму, пришедшему вместе с ним, — начинайте, пожалуйста, беседу.

— Хорошо, мистер Мануэль! — ответил Тейлор и стал расспрашивать ожидающих их мужчин, кто они по профессии, умеют ли обращаться с оружием, управлять моторной лодкой, бронетранспортером, стрелять из пулемета, — и наблюдал, нравятся ли ответы мистеру Мануэлю.

Изредка мистер Мануэль кивал, и тогда Тейлор называл собеседнику какой-то адрес, обещая встретиться с ним там через тридцать минут. Среди первых «счастливчиков» оказался и Бентон.

Уильям ждал его.

— Ну, будь здоров, — протянул руку Бентон, прощаясь.

— Ты все-таки решил наняться к ним?

— Это все же лучше, чем идти воровать.

— Ты так думаешь?

— Но я же сам не буду участвовать в драке. Они берут меня инструктором по оружию...

— Я пойду, — сказал Уильям, — а то опоздаю. — И ушел не оглядываясь.

Терри до смерти захотелось узнать, куда наняли Бентона.

Мистер Тейлор, заметив ее чересчур внимательный взгляд, спросил настороженно:

— Ты что-нибудь хотела мне сказать, девочка?

— Нет, сэр, — ответила Терри немного растерянно.

— А что ты тут делаешь так рано?

Терри не понравились эти вопросы, но не ответить взрослому ей показалось неудобным, и она сказала:

— Я живу в этой гостинице с папой и мамой и вышла погулять. А вы что здесь делаете? — спросила она в свою очередь.

Мистер Тейлор усмехнулся:

— Мы? Мы нанимаем батраков для плантации мистера Мануэля...

Мистер Мануэль в свою очередь окинул Терри подозрительным взглядом, но Тейлор насмешливо поклонился девочке и позвал своего спутника:

— Пойдемте, сэр. Все в порядке!

Когда они отошли, Терри услышала за спиной бормотание мальчишки-чистильщика:

— Как же, батраки им нужны, враль несчастный!

Терри обернулась:

— Откуда ты знаешь?

— Раз говорю, — значит, знаю! Почистим? — окликнул он прохожего, но тот не оглянулся...

— Нет, ты скажи, зачем ему скрываться? — настаивала Терри. — Может, ты сам ошибся?

— Я?! Да он же в том году приезжал, только с другим типом, и вот так же набирал солдат против Кубы.

Мальчишка говорил вполголоса, одновременно успевая продавать газеты.

— А что им надо на Кубе? — присела рядом с ним Терри.

Чистильщик удивленно оглядел ее:

— Тю! Ты что, про Кубу не слышала? Ну и ну!

— Я с Севера, из Висконсина, — попыталась оправдаться Терри.

— Так что, у вас газет нет?

Терри дипломатично промолчала. Газеты она читала, но только те страницы, где было про моды, о происшествиях… Про остальное даже Брайен не читал.

Чистильщик заметил большую группу людей в комбинезонах, направляющихся к кафе, и закричал:

— Последние новости! Читайте последние новости! Футболист, который стоит миллион! Король бразильского футбола Диди куплен испанским клубом «Реал» у бразильского клуба «Ботафаго» за миллион крузейро. Его держат на скамье запасных.

Мальчишка перевел дух и закричал снова:

— Покупайте журнал «Ньюсуик»! Вопрос правительству: «Почему даже в лучшие времена у нас в Америке около пяти миллионов безработных?!»

«Томас Постепак из Спрантона говорит: «Мне девятнадцать лет. Мы должны были пожениться в прошлом году, но как можно заводить семью, не имея работы?.. Я хочу работать, я искал работу, где только можно. Что же мне еще делать?»

«Антон Роча, подросток, город Атланта, сказал нашему репортеру: «Я хотел сам содержать себя и не сидеть на шее у своих родителей... Но для таких, как я, работы нет».

Тут же, едва заметив, как один из прохожих посмотрел на свои туфли и на ящик чистильщика, мальчишка застучал щетками и стал зазывать, подражая «солидной рекламе» и нараспев тараторя:

— Начищенные ботинки гарантируют вам восемьдесят процентов успеха. Чистите ботинки только у нас! Вы будете обеспечены работой, и самые богатые девицы пойдут с вами танцевать. Щетки нашей фирмы приносят счастье! Хоп! — И, подмигнув Терри, он стал жонглировать сразу тремя щетками, пока, наконец, прохожий не поставил ногу на его ящик. Рядом, поджидая товарища, остановились еще двое, помоложе. Один из них бросил деньги в коробочку, лежавшую рядом с пачкой газет и журналов, взял «Ньюсуик» и, посмотрев на первую страницу, причмокнул.

— Вот это да! Слушайте, ребята! Тысяча двести семьдесят гостей выпили тысячу двести бутылок виски и шампанского! Это же на каждого по бутылке! Ничего, а? И съели пять тысяч сендвичей, две тысячи яиц, сто фунтов мяса...

— Это где же? — спросил тот, кому чистили ботинки.

— Это наш хозяин, — с деланным почтением пояснил его товарищ, — мистер Генри Форд-второй устроил небольшую семейную вечеринку по случаю окончания школы дочкой Шарлоттой и ее первого выхода к взрослым гостям. Все было по-семейному, скромно и обошлось всего в четверть миллиона долларов.

Терри внимательно следила за тем, как ловко и быстро работает мальчик. Одновременно краем уха улавливала, о чем говорили взрослые. И с нетерпением ожидала, когда они уйдут, чтобы выяснить, наконец, куда наняли Бентона.

— Двести пятьдесят тысяч долларов выложить за один вечер! Обалдеть можно! — сказал второй из поджидавших, несколько угловатый, с мощными, тяжело опущенными плечами. — Это же сколько нужно работать, чтобы такие деньги получить?! А?

— Эх ты, — хлопнул его журналом по спине приятель. — Когда ты перестанешь удивляться? Думаешь, мистеру Форду, чтобы получить эти двести пятьдесят тысяч, нужно гнуть спину на сборке, как тебе? Мистер Форд — хозяин! И он эти двести пятьдесят тысяч получит за один день. Понял? У него сорок восемь заводов. А у тебя что? Ферму у твоего отца — и ту продали за долги. Вот мистер Форд и делает тебе одолжение: разрешает работать на одном из своих заводов. И за это ты ему отдаешь из своего заработка каждый день по двенадцать долларов. А таких, как ты, у него сколько?

— Тысяч пятьдесят?

— Сто восемьдесят тысяч человек! И каждый отдает ему чистеньких своих двенадцать долларов. Это сколько же в день получает Форд, можешь посчитать? Ты же у нас образованный, кончил начальную школу. Ну, решил? Сто восемьдесят умножить на двенадцать.

— Двенадцать долларов! Вот это да! Мне же самому столько платят, не больше.

— Ну и что? Все правильно: ты зарабатываешь двадцать четыре доллара в день. Половину отдают тебе, а половину забирает мистер Форд!

— Нет, кроме шуток, это верно, что я мог бы получить двадцать четыре доллара в день?

— Откуда же тогда у мистера Форда деньги? Он же сам не работает. И ты смотри, если принесешь ему меньше, чем двенадцать долларов, он тебя сразу выгонит.

— Ну ладно, не болтай! — суеверно отмахнулся второй.

— Ты что, сомневаешься? А ты был бы на его месте? Станки его, заводы его — это же его частная собственность. Вот у тебя же есть личная собственность — ботинки. Хочешь — ты их почистишь, хочешь — нет. Если тебе это выгодно, отдашь пару центов этому парнишке, и он тебе надраит твои «самоходы» до такого блеска, чтобы ты мог найти себе некрасивую, но богатую невесту и... купить ферму. Это же твоя мечта? И будешь потом продавать молоко и наживаться на мне. Ну, а пока мистер Форд имеет в своей собственности завод, он будет наживаться на тебе. Конечно, ты можешь спросить, почему у одного человека станки и заводы, а у ста восьмидесяти тысяч людей — ничего...

— Ну, хватит, услышит еще кто-нибудь. Не зря говорят, что ты красный. Тебе что — у тебя ни семьи, никого. А я жениться собираюсь.

— Так я и говорю! — сердито блеснул глазами «красный». — Напиши мистеру Форду: «Дорогой мистер Генри! Я собираюсь жениться, отдайте мне те деньги, которые вы у нас отбираете за один день, я тоже хочу устроить небольшую семейную вечеринку и пригласить на нее всех ребят с нашего завода». Даю слово, если ты меня позовешь на свадьбу, я больше одного яйца не съем и выпью не больше, чем полбутылки виски...

Старший из трех расплатился, оглядел чистенькую, нарядную Терри и спросил насмешливо:

— Ну, а ты, девочка, можешь ответить, «почему даже в лучшие времена у нас в Америке около пяти миллионов безработных»?

Терри хотела сказать, что она не прислушивается к чужим разговорам и что вообще об этом не думала, но все трое ушли не оглядываясь.

Тогда Терри, не теряя времени, возобновила прерванный разговор:

— Послушай, так что они делают на Кубе?

— Ты знаешь, что такое Куба?

Она думала, что это название города, но решила не говорить, а просто повторила вопрос.

— Ну и забавная, — оглядел ее мальчишка. — Там же, на Кубе, было восстание. И пришли к власти красные. А эти вот, вроде дона Мануэля, драпанули оттуда. Их тут, бездельников, во Флориде знаешь сколько? Ну теперь они и хотят выбить красных. И набирают из наших, чтоб им помогали.

— Ну и что же?

— А то, что это не разрешается.

— Почему?

— Откуда я знаю. Может, не хотим с Россией ссориться. Она-то за Кубу. А в прошлом году один мой знакомый из нашей газеты Ральф Буллит (мальчишка сказал это небрежно, но видно было, что он не прочь показать этой девочке из гостиницы, что и у него есть солидные знакомые) расписал все про них, и что им помогает этот мистер Тейлор. Так даже сам президент заявил, что он об этом ничего не знает. И эти все попрятались куда-то. Была паника: все боялись, что русские начнут швырять сюда свои ракеты. Но потом все утихло. А теперь снова...

Мальчишка прервал рассказ. Видимо, пришла в голову какая-то идея, потому что он стал озираться; нерешительно, словно сомневаясь, взглянул на собеседницу. Терри тоже стала оглядываться и наконец вопросительно уставилась на него.

— Слушай, тебя как зовут? Терри? А меня Эллис. — Он с силой тряхнул протянутую ему руку и сказал нерешительно: — Понимаешь, мне в город нужно ненадолго. В общем, можно подзаработать. Но не могу же я это все так бросить, — он показал на разложенное по земле имущество. — Слушай, постереги, а? Я как ракета слетаю.

Это было интересно — стать на время чистильщиком. И Терри, не долго думая, согласилась. Эллис исчез.

Терри уселась на его место, аккуратно разложила щетки, баночки с кремом. И все это время с замирающим сердцем следила за улицей. Ей хотелось хоть раз почистить кому-нибудь ботинки, но было страшно, что не справится. В этот час улица была пустынна. Рабочие уже прошли, а остальные жители города не торопились еще покинуть свои квартиры. Терри взяла лежавший сверху журнал и стала смотреть фотографии. На одной из них были сняты наряженные девушки с красивыми прическами и украшениями на голове. Терри сначала решила, что это конкурс красоты, но оказалось, что это 350 дочек миллионеров, которые приехали на свой первый бал в город Париж из 28 стран. Из Англии, из Соединенных Штатов, из Индии...

Родителям каждой девицы этот бал обошелся примерно в десять тысяч долларов. Терри присвистнула: она знала, что десять тысяч за один вечер — это очень много. Даже ее папа получал столько за целый год.

Обезьяны зачислены в штат.

Встреча с Прыщавым

Тут ее внимание привлек другой снимок — двух обезьян среди каких-то кресел. Под снимком была надпись: «Мистер Фридмэн приглашает на работу к себе на фабрику... обезьян!»

По твердому убеждению мистера Фридмэна «обезьяны должны быть идеальными работниками» и постепенно заменить рабочих. Заманчиво. Ведь обезьянам не нужно платить, они не станут требовать социальной страховки, участвовать в профсоюзах и проводить забастовки…

Внезапно Терри показалось, что на нее кто-то пристально смотрит. Она бросила журнал на место, огляделась. Но поблизости, кроме буфетчика в кафе и двух парнишек, сидевших у стойки боком к ней, никого не было. Эллиса тоже не было видно. Терри взяла газету, нашла «светскую хронику», где сообщалось о жизни «света».

«Банкир Гарри Джонсон, наживший огромное состояние на финансировании военных заказов, приказал регулярно водить на приемы к врачу свою собаку. Собачка получает специальное диетическое питание, ей делают маникюр, для нее заказаны особая мебель, посуда. На ее зубы надеты золотые коронки...»

Терри, закрытая газетой, не заметила, как к ней вихлястой походкой направляется парнишка лет тринадцати, с зажженной папиросой во рту и разряженный, как попугай. Только приблизившись вплотную, он вытаращил глаза и обошел ее стороной. Хрюкнув, словно подавился смехом, чем-то очень довольный, исчез за углом гостиницы. Тем временем Терри перелистывала страницы журнала:

«Лондон. Форстлев Глобб, спасший в Лондоне провалившихся под лед женщину с собачкой, получил в награду от Общества по спасению утопающих за спасение женщины 1 фунт стерлингов, от Общества защиты животных за спасение собаки — 10 фунтов».

Терри опустила журнал и оглядела улицу. Ей становилось скучно. Теперь она уже хотела, чтобы кто-нибудь попросил ее почистить ботинки... Она посмотрела на газеты, в глаза бросились крупные заголовки:

«Англичанин Роджер Холт готов продать глаза, чтобы сохранить семью! Его жена заявила: если он немедленно не найдет работу, она уйдет от него с ребенком к своим родителям. Есть покупатели глаз — дело за ценой...»

«В ювелирных магазинах продаются живые жуки с приделанными к ним драгоценными камнями. Жук не убежит — он на цепочке с золотой булавкой».

— Ну, быстро я? — подбежал Эллис и плюхнулся прямо на землю. Деловито заглянув в коробочку, подсчитал деньги, удовлетворенно кивнул, ссыпал их в мешочек, висевший на шейном шнурке под рубахой. Затем полез в карман, вытащил несколько никелированных монеток. Наклонившись к уху Терри, пояснил:

— Это репортер из газеты дал — я к нему бегал. Рассказал ему про Мануэля и Тейлора...

Эллис отделил треть полученных денег и протянул Терри.

— На, это твои. А это я матери отдам.

— Возьми все.

— Ну да? Слушай, давай купим на них жареный картофель?

Терри заколебалась — она еще не пила апельсиновый сок, который мама давала им перед завтраком. Но едва вспомнила о еде, как в пустом ее желудке заурчал голод, и она, не раздумывая, пошла с Эллисом в кафе. Жареные ломтики картофеля аппетитно хрустели у них на зубах, когда Эллиса окликнули. Возле его ящика стоял парнишка в цветастой рубахе и второй, постарше, лет пятнадцати, бледнолицый, с прыщавым лицом. Прищурив глаза, он нагловато оглядывал Терри.

Эллис посоветовал девочке:

— Сиди здесь. — И пошел к парням.

— Ты молодец, Эллис! — обратился к нему Прыщавый. — Только ты уж поступай как честный человек. Платить надо по-честному.

— Я же вчера заплатил!

— За одного! — выставил челюсть парень в цветастой рубахе. — А зарабатываешь вдвоем! Надуть нас хотел?

— Да вы что, сдурели, она же не здешняя, — пытался убедить Эллис парней.

— Ладно, все это шуточки. Слушай, ты! Твое место просит один солидный клиент — предлагает на двадцать процентов больше, чем мы брали с тебя. Так что ставка повышается. Будешь платить?

— Это же нечестно... Мы же договаривались...

— Я те дам — «нечестно». Думаешь, тот парень дурак? Он предлагает на двадцать процентов больше. Значит, это сто́ит. Мы тебе не благотворительное общество. Так! Не согласен? Вали отсюда, чтобы твоего духу здесь не было. — И Прыщавый вместе с приятелем пошел прочь.

Эллис со злостью ударил кулаком по своему ящику и плюхнулся к себе на стульчик, бормоча:

— Не уйду! Не уйду — и все!

Терри присела возле него, стала расспрашивать. Эллис вначале отнекивался, а потом рассказал. Прыщавый был вожаком банды парней. Банда орудовала в этом районе города и занималась наподобие взрослых гангстеров рэкетом: брала у всех мальчиков — чистильщиков, газетчиков, лифтеров, посыльных — еженедельную дань. Тех, кто отказывался платить, избивали, не давали им работать...

— Откуда они взялись? Разве у них нет родителей?

— У некоторых нет. Прыщавый просто гад — у них свой дом есть. И большой бар... они держат возле порта... А я все равно не уйду отсюда. Разве мать одна прокормит нас на свою стирку? Ну да ладно, что-нибудь придумаю. — Эллис постарался придать своему голосу тон пободрее, но это ему плохо удавалось.

— Ты скажи полисмену, — посоветовала Терри. — Он заступится за тебя.

— Кто? Полисмен? — Эллис сделал вид, что ему ужасно смешно. Терри, обиженная, поднялась и сухо сказала:

— Смотри, от такого смеха может живот заболеть, — и пошла в гостиницу.

Песня на улице.

Не отбирай кусок хлеба!

«Макнем?»

Наверху еще все спали. Терри вышла на балкон и посмотрела вниз. Эллис сидел, подперев рукой подбородок Заметив туристов, вышедших из гостиницы, он застучал щетками:

— Почистить! Кому почистить! Газеты! Последние новости!

На улице появился смуглый, гладко зачесанный, черноволосый мальчик с гитарой на перевязи. Увидел туристов, запел по-испански, аккомпанируя себе на гитаре.

Голос мальчика то поднимал мелодию высоко, то с надрывом спускался вниз, становился глухим, сливаясь с рокотом струн. Туристы остановились, тогда мальчик запел ту же песню по-английски:

Снится, сын, тебе порой

маленькая птица,

Дом родной и пир горой.

И чего тебе порой

Только не приснится...

Спишь и видишь хлеб

румяный,

А проснешься —

хлеб в витрине.

А в карманах —

ветер пьяный…

Денег нету и в помине.

Но ведь кто-то же повинен

в том, что ты всю

жизнь живешь,

видя только мглу!

В том, что ты всю

жизнь бредешь

по битому стеклу!

Ему бросили несколько монеток. Терри стала шарить в карманах шортов, но ничего не нашла. Мальчик тем временем подошел к Эллису и сел возле него под магнолией. Терри не могла разобрать, о чем они говорили. Мальчик с гитарой вдруг поднялся и побежал по улице в сторону порта. Терри посмотрела ему вслед, затем перевела взгляд на море. Два больших белых океанских корабля подходили к причалам. Множество пестрых фигурок пассажиров прильнуло к бортам.

В стороне, выставив могучие жерла орудий, стояли на рейде громады военных кораблей, лежали похожие на щук подводные лодки, подняв наружу серо-голубые спины. Вокруг них сновали юркие катера.

Ближе к гостинице, на отмели среди пальм, виднелись рыбацкие лодки, а дальше начинался бесконечный пляж. Но стена дома мешала увидеть его отсюда, с балкона, хотя Терри, повиснув на перилах, изо всех сил вытягивала шею. Она почувствовала себя капитаном, стоящим на мостике океанского корабля. Расставив ноги (была сильная качка), стала оглядывать горизонт: пляж, отмель, военная база, пассажирский порт, улица... В конце ее появилось несколько фигурок. Возможно, это были друзья. Но могли быть и пираты. Нужно было приказать команде быть начеку и приготовиться к бою. Свистать всех наверх! Терри сунула в рот, сложив колечком, большой и указательный пальцы, как ее учил Брайен, и свистнула.

Ей ответили: Эллис, задрав голову к балкону, приветствовал ее, подняв над головой щетку.

Терри тотчас перевела взгляд на улицу: пусть Эллис не воображает, что она его окликала. Сделала вид, что ее интересуют те, кто направлялся к гостинице по улице, и стала вглядываться в них. Их было четверо. Один тащил на плече ящик чистильщика. Когда те приблизились настолько, что стали видны лица, Терри в одном узнала Прыщавого. Она посмотрела вниз на Эллиса, хотела окликнуть, но тот, видимо, сам уже заметил опасность. Поспешно бросив баночки с кремом в ящик и схватив остаток газет, он вскочил, оглядываясь, куда бы их припрятать. Терри на цыпочках снова прокралась через комнату и поспешила на улицу. Те парни уже подошли вплотную к Эллису.

— Ну, мальчик, — сказал Прыщавый, — очищай место. Видишь, человек работать пришел, — он показал на большого рыхлого парня с ящиком.

Эллис не двинулся, прижимая к себе газеты.

— Нехорошо занимать чужое место, мальчик! — и неожиданно Прыщавый поддал ногой ящик Эллиса. От удара из ящика вылетели баночки, щетки...

— Не трогай! — рванулся к нему Эллис и вскрикнул от боли: подручные Прыщавого схватили Эллиса за руки и вывернули их за спину. Газеты шлепнулись на землю.

— Ты помнишь, что случилось с черномазым с бульвара Бискейн? — сказал угрожающе Прыщавый. — Он тоже хотел со мной ссориться. А ты хоть и белый, но и с тобой может произойти такое же несчастье, если ты будешь становиться мне поперек дороги...

Со стороны казалось, все было как обычно на улице: изредка проезжали машины. Люди шли по своим делам молча или разговаривая между собой. И невдалеке от бокового входа в гостиницу группа парней не то баловалась, не то ссорилась с мальчишкой — чистильщиком обуви...

Терри стояла у самых дверей гостиницы. Впервые в жизни она видела настоящих гангстеров — не на картинках в комиксах, не на экране телевизора, а живых и совсем рядом. И это было гораздо противней и страшней. Что-то нужно предпринять: ведь их четверо против одного.

Позвать полицейского? Но где его найти? Может быть, подойти самой и сказать, что позовет отца... В нерешительности она продолжала стоять, когда на улицу, запыхавшись, влетела гурьба мальчишек. Среди них Терри узнала уругвайца. Они направились прямо к Эллису, словно не замечая парней, окруживших его, и, энергично работая локтями, оттеснили их, желая обязательно лично пожать руку Эллису.

Прыщавый сунул руку за пазуху, побледнел и в ярости выкрикнул:

— Жить надоело? Не в свое дело лезете!..

— Ты что кричишь? — сказал старший из мальчиков ростом с Прыщавого, но поплотней. — Хочешь, чтобы полиция услышала?

— Пугаешь?

— Зачем, мы и без полиции можем поговорить с тобой!

— Идем, поговорим! — Прыщавого трясло от злости.

Окруженные ребятами, они пошли к отмели, где лежали лодки. Терри последовала за ними на расстоянии. Едва они вышли к лодкам, как Прыщавый, сделав вид, что споткнулся, оказался за спиной у противника, мгновенно выхватил нож из-за пазухи и взмахнул им. Круглоголовый мальчишка-японец, шедший рядом, каким-то особым, неуловимым движением подставил ему ногу и одновременно ударил его ребром ладони. Нож выпал из руки Прыщавого, а сам он ткнулся лицом в песок. И тотчас, как кошка, вскочил. Но его и его дружков после короткой ожесточенной схватки кинули на песок лицом вниз, отобрав ножи и кастеты.

Чистильщик, которого Прыщавый привел с собой, хныкал, чтоб его отпустили: он ни при чем, те сами ему предложили.

— Сами... А ты не знал, что кусок хлеба у человека отбиваешь? — потирая ушибленную руку, сказал уругваец.

Прыщавый, которому крепко намяли бока, застонал, потребовал:

— Отпусти-и-ите...

Старший из мальчишек сказал:

— Отпустите его, ребята.

И когда тот встал, предупредил:

— Думаешь, мы не знаем, что ты полиции не боишься?

— Конечно, — сказал Эллис, — за него папаша залог внесет, и его выпустят.

— Так вот, — предупредил старший мальчик, — мы сами тобой займемся. Учти, тронет кто хоть пальцем Эллиса — тебе не поздоровится.

И, явно подражая кому-то из взрослых, добавил:

— Мы, рабочие люди, не какое-нибудь гангстерское барахло и свое слово крепко держим. Запомнил?..

— Надо бы им задаточек выдать, — предложил мальчик-японец.

— Верно... Макнем? А ну берите их!

Мальчишки с гиканьем навалились на пленников и, дотащив до береговой кромки, кинули их в воду. С налипшими на лоб волосами, в облепившей тело, как пластырь, одежде, мальчишки из шайки Прыщавого, преследуемые свистом и насмешливыми выкриками, спотыкаясь и увязая в песке, удирали с отмели. Терри, увлеченная событиями, тоже изо всех сил свистнула.

Ребята, сидевшие на днище перевернутой лодки, смотрели на Терри во все глаза — на белокурую чистюлю из другого мира, где девочки могут ходить даже в будние дни одетые вот так, как в большой праздник, где им не нужно самим зарабатывать на жизнь. Вот за такими они, мальчишки, бегают, предлагая почистить ботинки, поднести чемодан. Вот таких родители привозят сюда на курорт отдыхать, и они живут в гостиницах и едят сколько в них влезет... Чего ей тут нужно? Они смотрели на нее без особой приветливости.

Терри сунула руку в карман шортов и вытащила кулек с остатками жареного картофеля. Она протянула его Эллису:

— Это ты забыл тогда взять...

Эллис подставил мешочек ребятам:

— Берите.

Те охотно потянулись за угощением. Эллис подвинулся, дал место Терри. Все сосредоточенно захрустели ломтиками картофеля.

Старший сказал:

— Эй, Эллис, иди с нами устриц разбирать. Сейчас могут взять.

— Сколько платят?

— Нам по полдоллара...

— А взрослому?

— Доллар.

— Я моему брату скажу… У него совсем ничего нет.

— Он взрослый? — спросил старший из мальчиков и, узнав, что брату Эллиса двадцать один год, уверенно сказал:

— Не возьмут. Они взрослых не берут.

— А если он тоже согласится за полдоллара?

— Не знаю...

— Не возьмут, — сказал другой мальчик. — Мы вот с Диком батрачили у фермеров на свекле, там одни ребята были. А взрослых не брали. Там один парень был, все нас бастовать подбивал. Мы, говорил он, работаем еще больше, чем взрослые, а получаем вдвое меньше. Взрослые давно бы устроили забастовку.

— Они и не берут взрослых, чтобы не возиться. Как те начнут требовать!.. — сказал уругваец.

— Ох, и поганая работа была, — продолжал вспоминать первый мальчик. — В пять часов утра вставать... и почти четырнадцать часов на плантации, ползать на коленях нужно. И ни один сорняк не пропустить...

— А когда мы жили в Токио, я тогда еще маленький был, мне шесть лет было, — сказал мальчик, выбивший нож у Прыщавого, — на свалке кости и тряпки собирал для одного хозяина. У него был свой дом в центре — большущий, как небоскреб. Мы хозяина никогда не видали. Нам надсмотрщик очень мало платил: в день на одно блюдце риса хватало. Я думал, здесь нам будет лучше...

— Теперь не будешь думать, — сказал беловолосый мальчик, растирая ладони, изрезанные в кровь устричными раковинами. — Живем, как собаки.

— Да? — иронически переспросил Эллис. — Смотря какие собаки. Знаешь, как они едят? Им и игрушки покупают. У них даже свои няни есть. Не слышал? Я вчера знаешь, как выкрикивал? — И он закричал привычно: — «Последний выпуск «Таймс». Няни для собак в Нью-Йорке стоят дороже, чем няни для детей. Няни для детей — девять шиллингов в час, няни для собак — одиннадцать шиллингов в час...» Эти няньки с собаками играют в разные игры, пока хозяин занят... Честное слово, — сказал Эллис, хотя ребята и не выражали сомнения.

— А вчера сообщали: одна тетка умерла и оставила наследство — двадцать тысяч долларов — своим кошкам — их пять штук. «Хочу, — написала она в завещании, — чтобы мои кошки жили в человеческих условиях», — сказал один из мальчишек. — Вот бы достать такие большие шкуры кошачьи, надеть бы, забраться бы в них на место тех кошек? А?

— Ладно! — вскочил старший из мальчиков. — Я пошел, языком не заработаешь.

За ним поднялись остальные и, распрощавшись с Эллисом и Терри, побежали к порту. Остался только уругваец. Он вытащил из кармана кастаньеты и затянул песенку, которую пел туристам.

— Это ты сочинил? — спросила Терри.

— Нет, что ты, это мой земляк Марио Бетанкур. Я — только музыку.

Они подошли к гостинице. На улице из багажника автобуса разгружали вещи новых постояльцев-туристов.

Терри протянула руку мальчикам: такие не дали бы ее в обиду Чарли Торнтону из их школы в Висконсине. Жаль, что его здесь сейчас нет, — она бы его спросила: «Ну что, тебе еще нужны мои деньги? Я тебе еще должна подчиняться?» А эти ребята стояли бы с ней рядом...

— Утренний выпуск! В последнюю минуту! Месть гангстеров! — закричал, выскочив из-за угла, разносчик газет.

Терри инстинктивно оглянулась: ей вдруг почудилось, что из кафе на нее смотрит Прыщавый.

Она поспешно вошла в гостиницу.

Маленькие батраки.

Это было в царские времена

Два дня после ее спасения Терри не могла отвечать на вопросы. И газеты печатали сообщения с самыми различными предположениями о возможных причинах того, почему она очутилась в океане. Происшествие? Или преступление? Но никто из журналистов не посвятил ни строчки тем, с кем семья Дюперо могла столкнуться в первый же день пребывания в городе Майами.

Кто же это мог быть? Прежде всего, вероятно, — сверстники Терри, которые попадаются туристам и курортникам на каждом шагу. Они подтаскивают их вещи из лифта в номер, предлагают газеты, чистят сапоги, продают фрукты и выполняют сотни других простых и сложных дел наравне со взрослыми. Уже во Флориде, проезжая по дороге номер 441, ведущей с севера в Майами, Терри могла бы увидеть детей одного с ней возраста, каких она раньше никогда не встречала. О них не знают и многие другие американские ребята, живущие в городах. Их можно увидеть только на проселочных дорогах, в стороне от больших автострад. У самой обочины стоят, словно вытащенные из свалки, допотопные грузовики. Возле них ветхие хижины и палатки. У входа по вечерам загораются костры. Вокруг костра, над которым готовится варево, вместе со взрослыми сидят и дети. Вокруг лагеря в свете костров видны усыпанные плодами фруктовые деревья. Ранним утром ребятишки вместе со взрослыми бросятся усердно собирать эти плоды и наполнять ими корзины под присмотром хозяев плантаций или их приказчиков.

Два миллиона американцев — мужчин, женщин и детей — весь год кочуют по стране в поисках плантаций и садов, где нужны сборщики урожая. У них нет постоянных жилищ, кроме полуразваленных кузовов автомашин. Их дети никогда не спали в настоящих постелях, никогда не ели досыта.

Американский журнал «Атлантик» рассказал об одной такой группе. Среди сборщиков — мальчик Луи. Ему двенадцать лет, и он самый старший из детей. Трудно было определить его возраст: все лицо его испещрено мелкими морщинками. К концу рабочего дня он обычно стоит сгорбившись, засунув руки в карманы, и со спины напоминает маленького старичка. Он уже побывал с отцом на плантациях в разных концах страны. Рядом с ним работает пятилетний Билли. Их товарищу Роберту около одиннадцати лет. Он еще помнит, каким бывает настоящий дом. Пошел лишь второй год с тех пор, как его отец потерял работу на лесопильном заводе. Больше в их городке негде было устроиться. Родители продали их дом и двинулись вместе с другими батраками по проселочным дорогам в поисках объявлений: «Здесь нужны сборщики урожая». По одним сведениям таких кочующих малолетних батраков, как Луи и Роберт, в США сто пятьдесят — двести тысяч. Другие утверждают, что их шестьсот тысяч.

Многие постоянно болеют от непосильного труда и недоедания. Те, кто интересовались жизнью этих ребят, выяснили, что многие из них — а на некоторых плантациях и все ребята — в течение шести месяцев ни разу не пробовали молока, не говоря уже о мясе, и питались одной кукурузой и рисом.

...Птицы, пока их дети не научатся самостоятельно летать, приносят им корм в гнездо, хищные звери тащат добычу своим детенышам, пока те не наберутся сил для самостоятельной охоты.

Тем более человек! Разве не хотели бы родители Луи и Роберта видеть их не на плантации, а в школе, подобной той, в какой училась Терри? Или беззаботно гоняющими мяч?

Почти во всех цивилизованных странах есть законы, запрещающие нанимать на работу детей. Есть даже специальные инспекторы. Когда один из них появился на плантации, где работали Луи и Роберт, женщина-сборщица, увидев его и догадавшись, кто он, по портфелю, который инспектор держал в руках, сказала громко, глядя в безоблачное небо: «Наверняка будет дождь».

Во всех концах плантации стали повторять эту фразу: она звучала как команда. Тотчас десятки маленьких сборщиков, пригнувшись, ринулись в близлежащий лесок и притаились в нем.

Можно держать тысячи инспекторов, но если ребенку, чтобы самому не умереть с голоду и не потерять родителей, нужно зарабатывать, он будет относиться к работе как взрослый, боясь потерять ее, сколько бы ему ни платили.

Это жульничество началось давно.

Австрийская императрица Мария-Тереза приказала ставить на работу в кружевном производстве детей шести— семи лет. Таких детей к концу XVII века на кружевных фабриках Австрии работало свыше десяти тысяч. Малыши трудились на текстильных фабриках, на фабриках иголок, бронзы, цепочек, ковров, бумаги, фарфора.

В Англии еще сто пятьдесят лет назад чистили трубы не щетками, а мальчиками. Через трубу мальчик влезал в печь и своим телом стирал со стен труб сажу. Ни один малыш не обходился при этой «чистке» без ран и ссадин.

В ответ на протесты тех, кто пытался защитить детей, один из лордов заявил:

— Англия сгорит, если мальчики не будут чистить трубы!

Дети нередко начинали работать на фабриках с пяти лет, чаще с шести, очень часто с семи и больше всего — с восьми-девяти лет!

Дети были несчастны. Непосильная работа только ради того, чтобы не умереть от голода, — самое жестокое мучение.

И ни один истинный революционер не оставался к этому равнодушным.

Разве мог забыть Карл Маркс то, что рассказывал о себе, например, англичанин Вильям Вуд? Мальчику было девять лет. Начал он работать, когда ему исполнилось семь лет и десять месяцев. Он носил товар. Вильям должен был являться на работу, когда школьники еще спят, — в шесть часов утра. А кончать? Тоже когда они спят — в девять часов вечера…

Джонни Ляйтборну было тринадцать лет. Как он говорил?

«В прошлую зиму мы работали до девяти вечера, а позапрошлую — до десяти часов. Прошлой зимой я кричал почти каждый вечер от боли в ногах. На них появились язвы...»

Был записан у Маркса и рассказ отца одного из таких ребят — лондонского рабочего Джорджа Эспдена:

«Когда моему мальчугану было семь лет, я ежедневно носил его туда и обратно на спине по снегу, и он работал обыкновенно по шестнадцати часов!.. Часто я становился на колени, чтобы накормить его, пока он стоял у машины, так как ему нельзя было ни уйти от нее, ни остановить ее».

Маркс привел эти факты в своей книге «Капитал», ставшей обвинительным заключением против тех, кто готов был наживаться и на детях.

Для нынешних парнишек, таких как Витя и Миша, даже Отечественная война с фашистами кажется очень далекой. И уж совсем неотчетливо видится им прошлое тех, кому было по двенадцать лет и кто жил в Петербурге, когда еще не было советской власти. Это ведь происходило так давно, что даже бабушка тогда была еще девочкой. Зато бабушки хорошо помнят те годы, но вспоминают их не слишком часто, только когда приходится.

Так было, например, и в Витиной семье. Однажды в городской газете появилась статья, в которой Витину маму критиковали: она без особой охоты принимала на фабрику, где была главным инженером, шестнадцати-семнадцатилетних юношей. Ей казалось невыгодным это для фабрики. Ведь этим парням, пока им не исполнится восемнадцать лет, по закону полагалось работать только шесть часов в день, а платить им фабрика была обязана, по советским законам, как за полный рабочий день.

И бабушка вспоминала:

— Когда я на «Скороходе» работать начинала — на обувном — это в одна тысяча девятьсот шестом, как раз мне тогда двенадцать лет было. Там мастер был один. Его народ Шестеркой прозвал. Он такую систему придумал: как увидит, что девчонка-работница уже привыкла к работе, опытных взрослых догоняет и ей пора прибавить плату, так он ей расчет объявляет. Она ревет, он ей говорит:

— Через неделю просись — опять возьму на работу.

И возьмет. Только жалованье ей положит опять как новенькой. Все хозяйскую выгоду соблюдал. Работницы для него вроде скотины были... Не уважал он народ. Да и то сказать, его ведь не народ руководить поставил, а хозяин...

Если бы Витя и Миша жили до революции, они наверняка оказались бы в положении Эллиса, потому что многие дети бедняков вынуждены были сами зарабатывать себе на хлеб.

Выходит, что в Майами Терри Дюперо неизбежно должна была встретить своих сверстников, однолеток, которые сами являются жертвами крупного жульничества. Речь не о Прыщавом. Такие мошенники, как Прыщавый, — это вроде мелкой рыбешки — лоцманов, сопровождающих морского хищника — акулу. Они и существуют, пока акула не поймана.

Но вряд ли кто может подумать, что Эллису нравится его жизнь. Что Терри или Брайен — ее старший брат — захотели бы добровольно поменяться с ним условиями жизни. И вряд ли можно подумать, что Эллис отказался бы от возможности ходить в школу, играть там и быть всегда сытым и одетым, быть на месте тех детей, которых не вынуждают работать вместо взрослых, чтобы побольше нажиться. И не вырастают ли на этой почве те, кто еще в детстве мечтает о такой профессии, которая позволит им всегда иметь заработок побольше; и те, кто готовы стать помощниками Прыщавого; и тот, по чьей вине должна была погибнуть Терри!

Ни Витя, ни Миша не задали себе этих вопросов, так же как не сделали этого взрослые журналисты из американских газет, но только, вероятно, по другим причинам.

На студии телевидения?

Дальнее путешествие

Зато Витя свято верил в то, что если обратиться к ребятам, то самое, казалось бы, неразрешимое дело будет выполнено.

Кто помогает чекистам ловить диверсантов? Люди самых разных профессий, и среди них — немало школьников.

Кто помогал партизанам во Франции, Италии, Голландии бороться с фашистами? Парнишки и девчонки из рабочих кварталов.

Если бы вдруг позвонили сейчас и сказали:

— Товарищ Виктор Череменцев? Говорят со студии телевидения. Приезжайте, пожалуйста, к нам. Мы слышали о ваших поисках и хотим вам помочь...

Витя откинулся на спинку стула... Сейчас он уже не видел учебника, лежавшего перед ним на столе...

Он уже сидит в студии, ну, конечно, и Миша здесь же. Их видят ребята всей Европы, Азии. И может, даже Америки.

Не торопясь, очень точно сообщает он историю Терри Дюперо, показывает фотографию этой семьи, объясняет, каким способом они пытаются найти виновных в том, что Терри едва не погибла.

— Понимаете, — говорит Витя, — те материалы, какие попали нам в руки, говорят об опасностях, которые грозили Терри. Нам сейчас трудно сказать, кому из тех, кто угрожал ей, удалось выполнить свои угрозы. Понимаете, нам пока приходится все время пользоваться, — Витя выговорил это слово уверенно, — фактами. И нам приходится самим многое...

— Придумывать, — подсказал Миша.

Витя поправил друга:

— Не придумывать, а создавать в уме все, как это могло быть на самом деле.

Но теперь пришло время, когда нужны точные факты, и потому они с Мишей спрашивают тех, кто сейчас слушает: могут ли они подсказать, что могло еще произойти с Терри в Майами? Каким образом она оказалась в океане, случайность это или преступление? Если преступление, то кто из ее врагов мог его совершить? Те, кто пришлет наиболее точные ответы или советы, будут помогать Вите и Мише в их поисках. До скорой встречи, друзья!

И тут же ведущий стал задавать эти вопросы на английском для иностранцев.

— Эх, если бы так можно было...

Витя закрыл глаза и попробовал представить себе Терри там, во Флориде. Он видел, как она шла с отцом по набережной, разглядывая яхты. Наверняка, как и наши девчонки на юге, она любит сунуть руки в карманы шортов и шагать с независимым видом. А сама уголком глаза наблюдает, смотрят и говорят ли, какая славная девчонка идет по городу Майами. И мальчишек, которые не обращали на нее внимания, потому что были заняты делом или делали вид, что не замечают, он тоже себе хорошо представлял. И тех ребят, из других стран, о которых было напечатано в газетах, он тоже мог бы себе вообразить...

Весь вечер, до самого сна, Витя думал о Терри Дюперо. Заснул он не сразу: едва закрыл веки, как, словно в калейдоскопе, всплыли перед мысленным взором события, о которых прочитал в заметках на чердаке: сама Терри Дюперо, ребята, разыскивающие Терри... Ему казалось, что он не спал, когда к нему подошел... итальянский писатель Джанни Родари и велел скорее одеваться. Он слышал выступление Вити по телевидению. Но нужно спешить. Скоро наступит утро, и ему не удастся познакомить Витю со всеми, кто мог бы помочь в поисках Терри.

Они вышли на улицу, и Родари взял Витю под руку, как взрослого. Но Витя почувствовал себя маленьким, каким он был, когда читал сказки Родари. Они шли по не знакомому Вите городу, но он сразу догадался, что это был Рим, когда Родари спросил:

— Ты любишь свой Ленинград?

— Очень!

— А я больше всех городов на свете люблю свой Рим. И хочу, чтобы у римских ребят была бы такая же светлая жизнь, как у ребят в Москве, Ленинграде, Праге, Варшаве, Будапеште...

— Где нет капиталистов? — спросил Витя.

— Ох, уж мне эти толстосумы Помидоры, — сказал сердито Родари. — Может быть, ты думаешь, что я выдумал своих героев? Что ты, чудак, разве таких можно выдумать? Я подглядел их здесь на улицах, в домах и только назвал их по-другому. Да иной раз заставлял поступать так, как мне, зная их настоящий характер, казалось: они обязательно так поступали бы в жизни, попадись им подобный случай. Книжки, выдуманной целиком из головы, не бывает. Она умирает, еще не выйдя в свет. Вот смотри, — он с силой сжал Витин локоть, — помнишь, у меня в «Путешествии голубой стрелы» игрушки встречают мальчика, спящего в сыром подвале, видят девочку, замерзшую зимней ночью в подъезде одного из домов, потому что у ее родителей не было денег, чтобы платить за жилье? А помнишь маленького мальчика Франческо, который днем продает конфеты, поздно ночью убирает кинотеатр, а утром бежит в школу и там дремлет, потому что никогда не может выспаться? Конечно, ты и сам понимаешь, что путешествие игрушек я просто выдумал. А этих ребят, которых видели игрушки, я встречал сам, я их знал. Их немало в Риме. И не только в Риме. Ты встретишь их в каждой стране, где заводы, фабрики, поля принадлежат одним, а работают на них другие. Пройдись-ка по свету — увидишь. И только они помогут тебе узнать всю правду о Терри...

Джанни Родари отнял руку. Витя повернулся к нему, но Родари уже уплыл в глубь улицы.

Витя совсем было растерялся: один в чужой стране... Но издалека раздался призыв писателя:

— Иди, не бойся, у тебя же есть карта.

В самом деле, слева от Вити висела карта, огромная, как занавес на сцене в театре. Стоило Вите сделать шаг, как карта ожила. На ней появились города, и селения, и автомашины, и люди. Он шел по Италии. Рядом с ним оказался репортер. Через плечо в сумке у него висел портативный магнитофон. Впереди на склонах горы раскинулся городок Греньяско. Витя вслед за репортером подошел к воротам обувной фабрики. Было еще полчаса до смены. Репортер остановил трех работниц, завел с ними разговор. Держа перед собой микрофон, он включил магнитофон, висевший у него на плече; репортаж он вел быстро, поднося микрофон то к себе, то к работницам, и Вите никак не удавалось задать свой вопрос о Терри.

«Мы у ворот обувной фабрики в Греньяско, — стремительно говорил репортер в микрофон. — Перед нами три работницы. Видно, что это совсем дети. Спрашиваем: «Сколько вам лет?» — «Четырнадцать», — отвечает одна из девочек, но по срывающемуся голосу вы тоже слышите, что она говорит неправду. «Когда исполнилось?» — «Исполнится в марте». Вопрос: «А когда начала работать на фабрике?» Ответ: «Более года назад».

Две другие девочки признаются, что им по тринадцать лет и работают они уже по нескольку месяцев.

Если бы хозяин фабрики соизволил ответить на наши вопросы, он, наверное, сказал бы нам: «Я это сделал потому, что люблю ближнего, как самого себя». Но он не посмел заявить так. Тринадцатилетние девочки поднимаются с постели в шесть часов утра, чтобы за много километров добраться до фабрики, сначала на велосипедах, а затем пешком. А зарабатывают восемнадцать тысяч лир в месяц за девять часов работы в день. А восемнадцать тысяч лир — это четвертая часть заработка взрослого рабочего. Вот вам и братство. Однако священник в Греньяско каждое воскресенье произносит в церкви проповеди на тему «Люби ближнего, как самого себя». Хозяин обувной фабрики его тоже слушает и в понедельник повторяет эту заповедь тринадцатилетним работницам, получающим четверть зарплаты рабочего...

На этом мы заканчиваем наш репортаж сегодня...»

— Будь здоров, — попрощался репортер. — Счастливого пути тебе, Витя!

— Но я же не спросил их о Терри!

Репортер огорченно развел руками:

— Ты же видел: они могли опоздать на работу.

Витя шагнул, карта сдвинулась, и он оказался в Париже… Навстречу ему несли девочку на носилках. Витя пошел рядом.

— Как тебя зовут? — спросил Витя.

— Мирей Леруа. Я служанка.

— Что с тобой?

— Я чуть не умерла от голода. Говорят, я похожа на старуху?.. Очень тяжело каждый день вставать в пять часов утра и целый день быть на ногах до глубокой ночи. Убери квартиру… приготовь завтрак… вымой посуду… Хозяева меня очень плохо кормили и еду запирали… Платили мне, на ваши деньги, двадцать рублей в месяц… Нас, таких девочек-служанок, во Франции десятки тысяч. Почти всем так тяжело, как мне…

— Почему же ты никому не жаловалась?

— Что ты, — прошептала Мирей, — а если бы хозяева узнали? Они же могли меня выгнать. — Она порывисто вздохнула. — Я, наверное, умру, я слышала, доктор сказал: «Она умрет от голода, эта маленькая Золушка…»

Витя не стал расспрашивать ее о Терри.

Носилки с Мирей положили в санитарную машину… Машина двинулась, стало темно, и оттуда, из темноты, донеслись выкрики мальчишек-газетчиков: «Маленькая Золушка… умерла от голода!..»

Когда карта вновь засветилась, Витя увидел, что идет по узким улицам турецкого города. Куда ни взгляни — торчат минареты мечетей. На грязной мостовой низкие столики кофеен. Здесь, кто посостоятельней, коротает время за чашечками черного кофе. И среди прохожих Витя всюду натыкался на мальчиков, зарабатывающих себе на хлеб: мальчики-носильщики на вокзале, мальчики, готовые за несколько курушей поднести тяжеленные корзины с продуктами с базара хоть на край города, мальчики — уличные продавцы бубликов, конфет, лимонов.

— Как ты думаешь, он пробовал эти конфеты?

Вопрос был задан ему, и Витя поднял голову. Рядом стоял рослый человек. Он назвал себя:

— Меня зовут Фахри Эрдинч. Я писатель. Сейчас мы узнаем. Вот послушай. — Он направился к тому месту, где мальчонка лет шести продавал конфеты, и спросил:

— Какие у тебя конфеты: шоколадные или лимонные?

— Не знаю, — ответил мальчик, — я их никогда не ел.

— А сколько стоит конфета?

— Пять курушей!

Эрдинч достал деньги и протянул мальчику пять курушей.

— А конфетку возьми себе, — сказал Эрдинч и отошел к Вите. Витя видел, как мальчик взял в руки конфету, посмотрел на нее и... положил назад в коробку.

— Видишь, — обратился к Вите Эрдинч, — он сказал правду. Он никогда не ел этих конфет: ему важнее принести домой матери на пять курушей больше.

Потом они вдруг оказались на табачной фабрике. Среди рабочих было немало мальчиков и девочек. Витю поразил их вид: обтянутые кожей скелеты и старческие сморщенные личики. Ребятишек шатало от усталости и голода.

Витя наклонился и сказал одному из таких мальчиков:

— Ты бы пошел домой.

— Ну да! Мне же здесь платят шестьдесят курушей в день, — ответил тот испуганным шепотом. — Это же целый килограмм хлеба.

— Но ты же очень устал.

— Попробуй поработай двенадцать часов каждый день…

Витя хотел ответить, но на плечо ему опустилась цепкая и тяжелая рука усатого полицейского:

— Ты что тут выспрашиваешь? Большевистский разведчик? А ну, за мной!

И он оказался в тюремной камере. На полу сидели четверо мальчишек. Витя спросил у одного:

— Вы за что сюда попали?

Тот не ответил. Витя решил, что мальчишка не хочет отвечать, не доверяя ему. И уже хотел было сказать, что он сам советский пионер, когда другой парнишка пояснил:

— Ты не обижайся: он у нас глухой. А мы здесь на зиму.

— Как это «на зиму»?

— Ха! Ты уж не сын ли паши́, что не понимаешь таких вещей? Попробуй заработай зимой на хлеб! А дома и малышам-то не хватает. Вот наш глухой и предложил этот план. Мы пошли в богатую лавку и на виду у всех цапнули туфли… И вот мы здесь. Каждый день дают хлеб, похлебку. Хорошо!

— Вам не хочется на волю, побегать, поиграть? Вы не скучаете без родителей? — удивился Витя.

Лица у собеседников стали сумрачными, грустными. Ничего не ответив, мальчики отвернулись от Вити, затянув грустную песню.

Витя вспомнил, что он читал о такой же истории в какой-то газете.

Потом подумал, что в тюрьме они могли услышать о разных преступлениях. И если при них кто-нибудь заговорит о девочке, брошенной в океан, чтобы они немедленно об этом сообщили ему, Вите Череменцеву.

Только хотел сказать об этом ребятам, но они уже исчезли, и он почувствовал, что ползет в какой-то трубе. Было очень тесно и больно, сдавливало плечи, словно тисками. Кто-то полз впереди и подбадривал тонким голоском. Наконец впереди забрезжил свет. Ползти стало трудней: труба вела в гору. Когда Витя почувствовал себя совершенно обессиленным, его вытащили на землю, и он увидел, что выбрался из канализационного люка. Рядом стоял тощий, как гвоздь, мальчик лет десяти и снимал с себя отрепья.

Витя обнаружил, что и на нем такие же отрепья, а в руках щетка. Мальчик, крикнул ему:

— Снимай, снимай — нужно постирать теперь это.

— Где я? — спросил Витя.

— Как где? В городе Зенжан в государстве Иран, или, как пишут в арабских сказках «Тысяча и одна ночь», которые ты недавно читал, в царстве персидского шаха.

Только тут Витя обнаружил, что они действительно говорят на персидском языке.

— А как ты попал в трубу? — спросил он у мальчика.

— Работал! Я же чистильщик канализационных труб. Мне повезло: видишь, какой я тонкий, какие у меня узкие плечи… Других мальчишек не взяли… Меня зовут Хусейн… А сколько тебе платит хозяин?

Витя объяснил, что он попал в трубу случайно, и рассказал ему о Терри.

Хусейн сделал предположение, что, может быть, ее продали какому-нибудь купцу в жены, а ей удалось удрать. Когда Витя сказал, что это чепуха, Хусейн объяснил: у них все богатые люди покупают себе жен.

Витя стал ему, в свою очередь, объяснять, что Терри еще учится в школе. Хусейн не дал ему договорить:

— Что? Она училась в школе? Так она дочь большого богача! Почему тогда ты волнуешься: тут и сама полиция быстро разберется…

Все попытки Вити уверить Хусейна, что Терри не дочь капиталиста, успеха не имели. Мальчишка твердил:

— Думаешь, я не хотел идти в школу? Я так хотел учиться! Но мой отец только рабочий спичечной фабрики: он варит серу. А за ученье надо платить, и очень дорого…

Невдалеке, за высоким забором, слышались глухие, гневно звучавшие голоса. Хусейн толкнул Витю, показал: не замечая их, впереди крался какой-то тип. Вот он прильнул к забору ухом и замер, стоя спиной к мальчикам.

— Это шпик, — прошептал Хусейн. — Я его знаю, он живет недалеко от нашего квартала.

Хусейн поманил за собой Витю. Оба припали глазами к щели в заборе, и Витя увидел участок двора. За штабелями досок сидели бедно одетые люди с мужественными лицами. Они слушали товарища.

— Сегодня мы собрались, чтобы почтить память нашего товарища Хосрова Рузбеха, — говорил он приглушенным голосом, но Витя все разбирал, как будто он читал, а не слушал. — Хосров Рузбех был настоящим коммунистом. Правители нашей страны угрожают смертью каждому, кто станет коммунистом. Они схватили нашего Хосрова и устроили над ним суд. Помните, как он говорил о положении наших детей, что если уж генерал-губернатор Кермана прямо заявил, что в стране есть много детей, которые бродяжничают в поисках пищи и, как козлята, перебиваются травкой, то «его благословенное величество» не может считать, что народ живет в довольстве и благополучии!

Хосров Рузбех говорил, что такое положение не только в Иране. Зная, что ему будет вынесен смертный приговор, наш товарищ думал не о себе. Он обличал строй, который обрекает детей капиталистических стран на невероятные лишения и гибель. Он учил бороться против этого чудовищного строя. Тут Витя увидел, как шпик отделился от забора и помчался туда, где стоял полицейский. Витя сунул пальцы в рот и засвистел что есть силы: хотел предупредить тех, за забором.

— Бежим! — закричал Хусейн. — Полиция!

Преследуемый криками шпиков и выстрелами, Витя бежал долго, неимоверно долго, пока перед ним не открылось море. Не раздумывая, бросился в волны, поплыл… и оказался в Японии.

Витя сидел в небольшом чахлом лесочке и плел корзины вместе с другими ребятишками из деревушки. Витин сосед Одзаки, радостно блестя глазами, шепнул:

— Ты, наверное, принес нам счастье, Витя-сан! Сегодня утром мама дала нам по целому куску макрели. — Он полез за пазуху и вытащил кусок надкусанной рыбы. — Мне ее хватит на три дня. — Одзаки посмотрел на Витю и поправился: — На два дня.

И, оторвав кусок рыбы, протянул его Вите… Витя уже знал, что это самая дешевая рыба из всех, какие продают рыбаки. Но и ее ели в деревне раза два в месяц.

— Но я не знаю, что тебе сказать о Терри, — сокрушенно вздохнул Одзаки, продолжая начатый Витей разговор.

— Значит, ты тоже не можешь мне ничем помочь. — Витя поднялся…

И оказался в гостинице. Вокруг все говорили на испанском, и он тоже. Смуглый мальчик-лифтер, вместе с которым он ехал в лифте, был одет в нарядную курточку с двумя рядами блестящих металлических пуговиц. Витя посмотрел на себя: на нем была такая же курточка. Лифт остановился внизу, в холле гостиницы. Дверца распахнулась, и Витя увидел чемоданы. Их было не меньше десяти.

— Эй, Альфредо! Ты что ждешь?! — закричал от стойки хозяин гостиницы. — Подними вещи на четвертый этаж и разнеси по номерам!

— Сию минуту, сеньор! — откликнулся мальчик- лифтер. И побежал к чемоданам. Витя выскочил за ним вслед и ухватил один из чемоданов. Ему удалось приподнять его лишь двумя руками. С огромным усилием он втащил его в лифт… Когда Витя отнес чемоданы в номер и вернулся к лифту, где его ждал Альфредо, ноги стали как ватные.

— Ты устал? — спросил Альфредо, вытирая пот со лба.

— Чемоданы уж очень тяжелые…

— Я, наверное, себе кишку надорвал, — пожаловался Альфредо. — После того как потаскаю вещи, знаешь, как живот болит! Даже плачу иногда, так больно.

— Почему ты не бросишь?

— А ты знаешь, где можно получить другую работу за пятьдесят песо? Люди ищут работу по всему Уругваю.

Вот куда он попал, удивился Витя. В Уругвай! Витя знал: эта страна в Южной Америке. Южная Америка рядом с Кубой. Куба рядом с Флоридой. И он спросил:

— Послушай, Альфредо! Ты ничего не слышал о Терри Дюперо?

— Это кто, киноактриса? — переспросил Альфредо. — Или авантюристка?

— Да нет! Ее нашли одну в океане…

Витя рассказал ему коротко все, что знал о Терри.

Альфредо сосредоточенно стал думать. Наконец он тряхнул головой и сообщил:

— Нет, ничего не слышал.

В это время снизу раздался крик хозяина:

— Эй вы, заснули наверху! Тут еще гости приехали.

Альфредо стал подниматься с корточек и застонал. Витя сказал:

— Да ты сиди пока, я сам поеду.

Он вскочил в лифт, нажал кнопку. Лифт не сдвинулся с места. Витя нажал еще раз на кнопку и почувствовал, что поднимается все выше… выше…

Витя открыл глаза и обнаружил, что уже давно утро И бабушка убирает постели.

Таня делает нокаут...

— Вставай, Витя! — позвала бабушка. — Пора. — Она вышла в столовую.

Оттуда донесся голос старшей сестры Вити — студентки Тани. Она завтракала и рассказывала о вчерашней встрече со студентом из Англии у них в университете на экономическом факультете, где училась на третьем курсе:

— Я ему говорю: «Да, я люблю танцевать. И люблю стихи». А он в ответ: «Вы прекрасно танцуете, совершенно современно». Представляешь, бабуля, он, наверное, думал, что я доисторическое существо, что ли.

— А из себя какой, ничего? — спросила бабушка.

— Обыкновенный. Но такой наивный — ужас! Он считает, что у них в Англии полная свобода, а все то, что мы говорим про капиталистов, — это «коммунистическая пропаганда». Я не собиралась с ним о политике спорить, но он сам всякие вопросы задавал и мои ответы записывал в блокнот.

— Зачем это? — спросила бабушка.

Вите тоже не понравилось. Но он и на этот раз проявил железную выдержку. Ему было ясно, что если кто и наивный, так это сама Таня. Зря не будут записывать.

Таня подтвердила:

— Гарри сказал, что нашу беседу он должен подробно передать у него в колледже. Я ему говорю: «У вас свобода, да? А скажите, кто у вас главный в государстве?» Он говорит: «Король». Я спрашиваю: «А кому у вас принадлежат фабрики, леса, банки — всем?» — «Нет, — отвечает, — отдельным лицам». — «Значит, — говорю, — они могут вам дать работу, а могут не дать? Не обязаны! И все! Какая же тогда у вас свобода? Свобода умирать от голода? (Ленин так говорил, но я не стала ему это объяснять). Ну, а вот у нас такой «свободы» нет и мы ее не хотим», — сказала я. И говорю: «Мы признаем только такую свободу, когда человек имеет прежде всего право на труд. Понимаете, ему обязаны дать возможность зарабатывать на жизнь себе и детям…»

— И ты все с ним на их языке? Или он по-нашему умеет? — спросила бабушка.

— Он знает немного русский. Но я старалась на английском, это отличная практика. И, представляешь, подходит к нам их руководитель, улыбается, а глаза злые. Говорит: «О, я вижу, что наш Гарри загипнотизирован вами, мисс. Он потерял дар речи. Я вынужден заслонить его, пока он не нокаутирован». И стал сам задавать вопросы, и все с подковыркой такой. Говорит, мол, где-где, а в Англии всегда богатые люди относились к бедным, как отцы к детям. Представляешь? А потом…

Но узнать, что было потом, Вите уже не удалось.

В комнату, запыхавшись, ворвался Мишка.

— Ну, что нового? Побежали на чердак! Ты все разобрал?

Они отправились по лестнице наверх. Там их ждали новые открытия.

Разбирая листки, Миша вдруг закричал:

— Вот она! Вот она! — и помахал перед Витей вырезкой из иностранной газеты со знакомой фотографией Терри. Витя склонился над листком; два имени привлекли его внимание: Терри Дюперо и Харвея.

Действительно, в заметке, попавшей в руки мальчиков, один из репортеров впервые попытался связать эти два имени. Обоих — и мужчину и девочку — подобрали в океане. Почти в одно и то же время и примерно в одном районе. Правда, разные корабли и в разном состоянии… Репортер излагал факты, не делая из них выводов.

Нет, не просто появилось здесь имя Харвея, если, судя по последним строчкам на листке, его допрашивали чиновники морской охраны города Майами во Флориде. И Терри Дюперо тоже прибыла именно во Флориду, и, как мы с вами раньше предположили, вероятнее всего, именно в Майами. И нам, по-видимому, следует попытаться проследить, каким образом могла произойти встреча Дюперо с Харвеем. Может быть, он их сам искал?.. И кто же он такой, этот Харвей?

Мистер Джулиан Харвей.

Бойтесь доктора…

Туристы стайками бродили по Майами. Отдыхающие из прибрежных отелей целыми днями валялись на пляже. На рейд то и дело входили белоснежные туристские океанские суда, торжественно возвещая трубным гласом о своем прибытии в порт. В ответ им салютовали белыми парусами и разноцветными сигнальными флажками прогулочные яхты, проносясь мимо них и разрезая форштевнем бегущую навстречу волну.

Остальные яхты покачивались на прибрежной зыби, прочно заякоренные, а их владельцы проводили время в пивных салонах на набережной в ожидании пассажиров.

Здесь и разыскивали владельцев яхт мистер Дюперо и Терри. Стояла сильная для них, северян, жара. Терри с наслаждением ныряла за отцом в прохладу салона и плюхалась на стул, пока отец, подсев к очередному владельцу яхты, начинал переговоры.

«Морские волки», с которыми говорил мистер Дюперо, торговались, уходили, возвращались, нахваливая свои яхты...

— Какие-то они все не настоящие капитаны, — заметила Терри, усаживаясь в машину рядом о отцом после переговоров с очередными владельцами яхт, заломившими непомерную цену

— Каждый, доченька, делает свой бизнес как умеет. Они ведь живут этим. Поедем-ка в рекламную контору.

Агент рекламного бюро Джимми Бузер составлял текст очередной рекламы. Выслушав посетителя, он заявил торжественно:

— Вам повезло, мистер Дюперо, что вы пришли именно ко мне. Я могу рекомендовать вам лучшего шкипера во Флориде.

Он набрал номер по телефону, но никто ему, видимо, не ответил.

— Эй, Джонни, — скомандовал он мальчику-посыльному, — разыщи мистера Харвея на пристани, и, если он свободен, попроси его зайти сейчас ко мне.

Так впервые Терри услышала об этом человеке.

Мистер Харвей вошел в контору как истый моряк — слегка вразвалку. Чуть прищурив глаза, он оглядел мистера Дюперо и Терри. Узнав, зачем его пригласили, широко улыбнулся и представился:

— Джулиан Артур Харвей, владелец и шкипер яхты «Блюбелл».

— Мистер Харвей, — поспешил вмешаться рекламный агент, — очень разборчив в выборе клиентов. Но я думаю, вы договоритесь, Джулиан.

Терри, сбоку оглядев мистера Харвея, решила, что этот капитан, пожалуй, самый настоящий из всех, кого она видела. У него твердая складка у рта, гладкие зализанные волосы. Рослый, как ее отец.

— Мистер Харвей — бывший военный летчик, майор в отставке, — сообщил маклер.

— Сто сорок три боевых вылета на бомбардировщике, — усмехнулся Харвей, и по тому, как отец взглянул на капитана яхты «Блюбелл», Терри решила, что это здорово, и тоже прониклась почтением.

Отец с капитаном стали вспоминать войну, в которой участвовали, потом быстро договорились о цене.

Под конец разговора Харвей сказал небрежно, что плату следует внести вперед.

Затем все вместе на своих автомобилях отправились смотреть яхту. Она была выкрашена в небесно-голубой цвет и выглядела очень привлекательно. На корме сидел полуголый черноволосый парень лет четырнадцати и сплетал канат.

— Моя палубная команда, — показал на него мистер Харвей. — Боцман, он же матрос, кок, юнга. Эй, Фелипе! — крикнул он парню. — Завтра с восходом выходим в рейс на три недели. Приготовь все к отплытию.

— Есть приготовиться к отплытию! — Парнишка вскочил на ноги, приложил к берету руку и поспешно скрылся под палубу.

— О! Он у вас заправский моряк, — сказал Дюперо.

— Старается! — усмехнулся капитан яхты. — Я его оттуда взял, — он кивнул в сторону большой толпы унылых людей.

— Безработные?

— Да. Итак, встречаемся завтра на борту в восемь ноль-ноль. О’кэй!

— О’кэй! Договорились! — сказал мистер Дюперо и пошел с Терри к стоянке, где они оставили машину.

Терри все оглядывалась на «их» яхту: она ей все больше и больше нравилась. И название такое красивое, как у цветка: «Колокольчик».

Она села в машину рядом с отцом и уже не видела, как подошел к капитану «Блюбелла» откуда-то появившийся мистер Тейлор. Они были, видимо, давнишними знакомыми и называли друг друга по имени.

— Послушайте, Джулиан, — уговаривал мистер Тейлор Харвея, — вы же боевой офицер. И они хорошо платят. От вас потребуют несколько вылетов. В основном же — будете инструктировать.

— Нет! Сегодня мне это дело уже не подходит. Вы немножко опоздали. Я наметил одну куда более выгодную и более безопасную для себя сделку, — отказывался Харвей.

— Вы уверены?

— О да! Я плыву на собственной яхте с собственной женой на морскую прогулку.

— Это принесет вам доход?

— Да... И вполне приличный. Я повезу пассажиров.

— Но по сравнению с тем, что предлагают мои клиенты, вы заработаете гроши!

— Я маленький человек и предпочитаю небольшой, но верный заработок.

Тейлор посмотрел на собеседника и ухмыльнулся:

— На вас это так не похоже.

Разговаривая, они подошли к автомобилю Харвея, сели в него и поехали в город. На бульваре Бискейн Харвей остановил машину возле двухэтажного особняка.

— Хелло, мистер Тейлор, — спустился с веранды дон Мануэль. Тейлор представил ему Харвея.

— Мистер Харвей, вы могли бы нам оказать услугу, — сказал Мануэль, выслушав Тейлора.

И, наклонившись поближе, что-то тихо предложил. Харвей помедлил с ответом.

— Но я должен буду уклониться от курса…

— О, мы возместим ваши расходы, — дон Мануэль назвал сумму.

— Я привык получать вперед…

— Хорошо. Деньги поступят на ваш счет сегодня же.

Капитан яхты «Блюбелл» направился в одну из небольших страховых контор, все стены которой были увешаны объявлениями о страховании имущества, жизни людей и о выплате ущерба родственникам.

Пробыв некоторое время в конторе, Харвей вернулся домой. Встретившей его жене — молодой красивой женщине — он сообщил:

— Мэри, дорогая, ты помнишь, я хотел с тобой побывать на Багамах? Так вот, Джимми Бузер нашел мне пассажиров, и мы завтра отплываем. Собери, пожалуйста, все, что нам понадобится недели на две. Но, Мэри, дорогая, отчего такое унылое выражение лица? Ты не хочешь идти со мной на Багамы?

— Я получила письмо от папы. Он, оказывается, болен. И должен выписаться из больницы. . . Но у него сейчас финансовые затруднения, ему не хватит денег для платы за лечение.

Харвей помрачнел, спросил:

— Сколько он должен заплатить?

Жена протянула письмо и счет больницы.

Не взглянув на письмо, Харвей взял счет и присвистнул.

Счет гласил, что его тесть попал в больницу из-за сердечного приступа и теперь должен был заплатить 1975 долларов:

за оплату больничной койки — 1200 долларов,

за врачебные услуги — 325 долларов,

стоимость кислорода, переливания крови, исследований — 450 долларов…

— Ты считаешь, что я должен заплатить это? — Харвей отбросил счет и встал.

— Но у тебя же есть деньги. Отец выздоровеет и отдаст. К кому же ему еще обратиться за помощью, Джулиан?

Харвей вспылил было, но в конце концов сдался:

— Хорошо, я переведу эти деньги… Но согласись, что это громадная сумма.

Тем временем у Терри по дороге в гостиницу появилось ощущение, будто нос ее нарывает и разрастается. Она осторожно пощупала его. Показалось, что течет из носа, и, схватив носовой платок, приложила его к лицу. На платке была кровь.

— Откинь голову на сиденье и сиди спокойно. Ничего страшного…

С этими словами отец затормозил возле полицейского и нетерпеливо ждал, пока тот назовет адрес ближайшего врача и объяснит, как проехать.

Через несколько кварталов они остановились у входа в небольшой особняк. Вывеска извещала, что здесь находится лечебница, принадлежащая мистеру Паркинсу. В приемной ожидали своей очереди несколько человек. К Дюперо поспешила женщина, одетая во все белое. Она попросила мистера Дюперо заполнить регистрационную карточку и указать, как он оплатит визит — в кредит или наличными. После этого она распорядилась, и дежурная сестра подала Терри тампоны из ваты и марли с чем-то холодящим и, прижав их к носу Терри, велела ей прилечь на кушетку и ждать, пока освободится дежурный врач. Терри, пролежав спокойно несколько минут, вскоре соскучилась и стала поворачивать потихоньку голову, стараясь увидеть тех, кто сидел невдалеке от нее. Но тут отворилась наружная дверь, вошел бледный исхудалый человек и спросил, не может ли он повидать хозяина больницы. Женщина в белом укоризненно поджала губы и сказала, что это бесполезно: доктор Паркинс никогда, ни для кого не меняет своих решений.

Человек с улицы разволновался, повысил голос. На шум из своего кабинета вышел хозяин больницы.

— Что вам угодно, мистер?..

— Меня зовут Фрост… Вы же помните меня… Вы позавчера выписали мою дочь.

— В чем дело, мисс Коллинз? — вопросительно посмотрел доктор на регистраторшу. Та уже вытащила из ящичка карточку и доложила:

— Дочь мистера Фроста двенадцати лет, сэр, находилась у нас на излечении пять дней. Удаление аппендикса.

— И что же?

— Мистер Фрост, сэр, оказался не в состоянии оплачивать дальнейшее пребывание дочери в вашей больнице, и поэтому ее выписывают... Вместо десяти дней она провела у нас только пять...

— Доктор, — прервал регистраторшу мистер Фрост дрогнувшим голосом, — доктор, но у меня сейчас нет больше денег.

Доктор Паркинс взял у регистраторши карточку. 

— Вот полюбуйтесь. За полный курс лечения вашего ребенка вы должны были заплатить пятьсот долларов. Вы заплатили всего двести пятьдесят. Извините, мне некогда. — Доктор Паркинс с видом человека, которому надоело разъяснять всем понятные истины, ушел к себе в кабинет. Фрост постоял на месте, словно еще ждал чего-то, и, ссутулив плечи, вышел.

Сосед Терри наклонился к мистеру Дюперо:

— Шутка ли пятьсот долларов — это как раз жить целый месяц всей моей семье.

Тут Терри позвали к врачу. Доктор дал несколько советов, прописал лекарство. Едва они с отцом вышли из кабинета, как возле них очутилась регистраторша:

— Пожалуйста, мистер Дюперо, вот счет.

Терри с беспокойством глядела на отца. Мистер Дюперо прочел счет, нахмурился, но ничего не сказал и полез за бумажником.

Терри уже на улице робко спросила:

— Очень дорого взяли? А заплатить мистеру Харвею у тебя осталось?

Отец кивнул:

— Не беспокойся, все будет как надо. В этом году, слава богу, врачи и лекарства пока не прижали нас в угол. А завтра мы удерем от всех болезней в море!

Едва Терри переступила порог номера, как, забыв о всех своих тревогах, сообщила:

— Яхту зовут «Блюбелл». — С восхищением она стала рассказывать брату и сестре, какой настоящий морской волк шкипер яхты. 

Кто же он?

Радость Поля Тартеза.

Где Багамы?

По сообщению журнала «Лайф», их репортер, опрашивая прислугу и соседей Харвея, установил, что в последние дни перед отъездом на Багамы мистер Харвей довольно часто ссорился с женой. Как утверждали соседи, размолвки происходили в основном из-за того, что молодая жена мистера Харвея Мэри Смит просила у него денег на лечение отца.

Харвей не мог не знать, чем грозил отказ отцу Мэри. Как раз в это время газеты печатали сообщения о деле некоего гражданина США мистера Чомбли из города Атланта, которому больница не отдавала его новорожденного сына. Владелец больницы заявил, что не отдаст ребенка, пока Чомбли не оплатит медицинскую помощь его жене и уход за ребенком. Сумма оказалась значительно выше, чем рассчитывал мистер Чомбли. В эти дни он вообще был без всякого заработка: на предприятии, где Чомбли перед тем работал, сократили персонал, и его уволили.

Владелец больницы и слышать ничего не хотел: Чомбли ему должен деньги и обязан их внести полностью и немедленно, пусть достает деньги любым путем. Суд, куда он обратился, вынес решение, по которому мистера Чомбли обязали заплатить всю сумму, назначенную владельцем больницы. И сделали лишь одно послабление — разрешили выплатить долг частями. В противном случае Чомбли засадили бы в тюрьму.

И мистер Харвей тоже несомненно знал, что отцу Мэри придется распродать все, что у него есть, остаться, возможно, без крова, но суд и полиция проследят за тем, чтобы владелец больницы полностью получил по своему счету.

Таков был общепринятый порядок: каждый назначает условия, какие ему выгодны. Судя по всему, Харвей был возмущен «легкомыслием» отца своей жены: не имея достаточно средств, тот осмелился начать лечение.

А что же ему оставалось делать, ведь он был болен!

Из-за отсутствия денег на лечение в США ежегодно умирает 325 000 человек. И среди них не только взрослые.

Очень дороги лекарства — недаром многие иностранные туристы покупают их у нас в СССР.

Лекарства не только дороги, но некоторые из них наносят непоправимый вред. Желая заработать побольше и побыстрее, некоторые фабриканты выпускают в продажу лекарства, быстро облегчающие состояние больного, но лишь на некоторое время. Затем начинается резкое ухудшение здоровья.

Пока публика разберется, фабрикант успеет нажиться.

Так было с лекарством «контерган» для будущих матерей, выпущенного в Америке и в Западной Германии, из-за которого дети стали рождаться калеками — без рук, без ног.

Конечно, такие непроверенные лекарства врачи не рекомендуют своим богатым пациентам. Это для тех, кто победнее.

Так что не зря американцы с иронией говорят, что болеть могут только богатые люди. Но болезнь приходит чаще всего к тем, кто победнее.

Отец Мэри, вероятно, и сам пуще всего боялся встреч с врачами. Но сердечный приступ настиг его внезапно. А мистер Харвей был возмущен: с какой стати он должен платить свои деньги?

Видно, у мистера Харвея были какие-то свои взгляды на подобные вопросы. И не связано ли это было с отношением мистера Харвея к деньгам вообще?..

Витя и Миша сделали совершенно неожиданное предположение о причине, из-за которой Терри оказалась брошенной в океан:

— Может, в океане на них какая-нибудь эпидемия напала — и все заболели! А она одна спаслась.

— Вообще-то такое могло быть, — согласился Витя, — но… куда делась яхта?

Ибо Витя и Миша без каких-либо колебаний приняли версию о том, что Дюперо наняли яхту «Блюбелл» и эта яхта принадлежала Харвею.

Мишу занимал первый вопрос: какая эпидемия могла возникнуть среди пассажиров яхты? Ему все не удавалось вспомнить подходящей болезни.

— Витя, а в тех листках ничего про эпидемии не было? — Миша взял вырезки, уже просмотренные до этого Витей.

— Ви-итя! Витя! Иди домой. Вера Борисовна пришла, — донесся бабушкин голос снизу.

— Кто пришел? — спросил Миша.

— Докторша. Ладно, я пойду, — заковылял Витя к выходу.

Вера Борисовна долго и тщательно осматривала его ногу. Витя от нетерпения ерзал на стуле. Уйти при враче снова на чердак было неудобно. Вера Борисовна, как назло, начала рассказывать о том, что она практиковалась две недели в больнице имени Чудновского.

— А, — догадалась бабушка, — это для моряков-то? Ничего, вроде, хорошая больница.

— Прекрасная. И больные очень интересные — моряки. Мужественный народ: у многих сильные боли, а они шутят. У меня там только один мрачный пациент был, и то первое время. Поль Тартез. Француз.

— Он как туда попал? — поинтересовался Витя.

— Их корабль пришел в Ленинград, а Поль заболел, — охотно отвечала Вера Борисовна. — Его положили к нам в больницу. И с первых дней он ужасно странно повел себя. Почти ничего не ел и все просил, чтобы врачи осматривали его не часто. Санитарки и дежурные сестры прямо извелись, переживают: ну как же — больной, а вроде лечиться не хочет. Потом все открылось. Он думал, ему придется уплатить за лечение и питание большие деньги. Вы не представляете, как он был счастлив, когда узнал, что у нас для всех лечение бесплатное... А вот мне один кочегар рассказывал (он тоже лежал в моей палате) случай, так просто диву даешься. Наш пассажирский теплоход «Михаил Калинин» приближался к столице Швеции. В это время к капитану подошел судовой врач и доложил, что у дневальной Татьяны Агишевой острый приступ аппендицита. Операция несложная, но ее нужно делать срочно. Решили положить ее в больницу в Стокгольме. Послали радиограмму, чтобы к приходу теплохода в порт выслали санитарную машину. И что же вы думаете ответили больничные власти? Ответили коротко: «Платежеспособен ли больной?»

И тогда наш капитан радировал: «Платежеспособность моего государства неограниченна».

— Витя, — сказал серьезно Миша, когда его приятель вернулся на чердак, — а все-таки как ты думаешь, какая смертоносная болезнь могла их захватить на яхте? — И предположил: — Может, полиомиелит?

Но Витя отмахнулся: это же болезнь детей. И теперь всем ребятам дают таблетку от него.

— Чудак, это же у нас. Я сам читал — мы посылали эти таблетки в Японию и другие страны и там спасали ребят.

Какая же все-таки болезнь могла угрожать пассажирам яхты «Блюбелл»?

Витя вдруг вспомнил о своем блокноте и разыскал в нем листок, где было записано:

«Холера. Ругательство! От названия смертельной болезни. Холера, чума раньше были и у нас. Теперь всем делают прививки против этих болезней. Когда такая болезнь на корабле, на нем поднимают специальный флаг, и никто не имеет права подняться на корабль, кроме докторов».

Миша тут же предположил:

— А что, если они на «Блюбелле» подняли такой флаг и хотели войти в какой-нибудь порт, а пограничники их не пропустили?.. Но они все равно поплыли: у них же врача не было с собой. Пограничники тогда стали стрелять и потопили яхту...

— Не станут пограничники стрелять в больных, — сказал Витя твердо.

— Не станут? — заспорил Миша. — Но если больной через границу пойдет, а ты пограничник, так ты что будешь делать?

Не отвечая, Витя перебирал только что отложенные им в сторону ненужные вырезки, вытащил ту, что искал, и протянул Мише:

— Опять споришь? На, прочти.

Это было письмо советскому послу в Польской Народной Республике:

«Дорогой товарищ посол!

Обращаюсь к вам с сердечной просьбой. В ночь на 19 января с. г. моя жена очень тяжело заболела, и ей понадобилась неотложная медицинская помощь.

Дороги заметены снегом. Самая близкая больница расположена в 40 километрах… Оттуда в таких сложных погодных условиях невозможно было вовремя дождаться медицинской помощи. Поэтому, живя рядом с польско-советской границей, я решил перейти государственный кордон, чтобы попытаться получить помощь от близко расположенных пограничных войск СССР.

В своей надежде я не ошибся. Когда солдаты привели меня к офицеру, он внимательно выслушал просьбу и со всей сердечностью пообещал тут же вызвать врача. Через снежные заносы до самого моего дома шли офицер Советской Армии, врач и две медицинские сестры. Как позже мы узнали, у врача вместо ноги был протез, и «марш» сквозь снежную бурю представлял для него огромную трудность. Ведь снег забивался к нам даже через голенища сапог.

Прибыв на место, они до утра боролись за спасение жизни моей жены. Возвратились домой только на заре. Больше того, они оставили моей жене все необходимые лекарства. Сейчас моя жена здорова благодаря помощи советских людей. Я не знаю имен и фамилий тех, кто сделал мне столько добра. Знаю лишь о том, что все они из селения Львовской области.

Поэтому я прошу использовать ваши возможности, чтобы поблагодарить офицеров и солдат, врача и медицинских сестер.

Живет такая хорошая поговорка: «Настоящие друзья познаются в беде». Конечно, приведенный мною случай по сравнению с тем, что было сделано для всего нашего народа, может показаться малозначительным. Но, как говорят, из частей складывается целое. Поэтому еще раз горячо благодарю за оказанную мне помощь.

С глубоким уважением к вам и к людям вашей Отчизны

Здислав Стшилецкий.

село Усьмерж, почта Долгобычев

Грубешовского повята

Люблинского воеводства».

— Здо́рово, — сказал Миша, прочитав письмо. — Врач на протезе, представляешь?

— А ты говоришь — «пограничники обстреляли».

— Так я же не про наших, — оправдывался Миша.

— И при чем тут вообще пограничники? Яхта ведь тоже американская.

— Они куда плыли, разве в Америку? Они же на Багамские острова плыли. Сам же читал.

— Ну и что? Багамские острова разве не американские?

— Думаешь, если рядом с Америкой, — значит, уже американские? Куба ведь тоже рядом... Давай посмотрим лучше в атласе, каким они цветом покрашены.

Мальчики открыли атлас, принесенный Витей накануне, когда они искали Багамы. На политической карте эти острова были окрашены в другой цвет, чем США. И точно в такой же, как Канада, Австралия, некоторые кусочки Африки и... как Англия. Только цвет Англии был погуще, потемнее. К тому же они обнаружили возле Багам незаметную сокращенную надпись в скобочках: (Брит.).

Значит, Багамы могли иметь своих пограничников и не пускать к себе американские суда?

— Ну, видал? — сказал Миша. — Вполне могли их обстрелять, если они лезли напролом.

Витя схватил Мишу за руку:

— Подожди! — У него явно рождалась новая идея: — Если этот Харвей контрабандист? И он для виду взял пассажиров, а сам вез контрабанду. Но его накрыли. Он хотел удрать, но пограничники бросились за ним и потопили яхту.

— Почему они Терри не подобрали? Она же не контрабандист? Они же видели, что там есть дети.

— Не заметили, и все... Ночь была. На юге, помнишь, как темно ночью.

— А прожектор?

— Харвей до этого выстрелил в него и разбил. Не мог, да? Он же военным летчиком был!

Против этого Миша не стал спорить, тем более, что новая версия вытекала из его предположения о встрече яхты «Блюбелл» с пограничниками. Но Витя не только умел строить предположения, но (что всегда немного раздражало Мишу) тут же начинал ставить их под сомнение, усложнять. И сейчас он вдруг заявил, что яхту могли и не утопить вовсе, а захватить в плен и всех посадить в тюрьму. Но Терри удрала незаметно, на надувной лодке...

Миша не нашел, что возразить. Правда, Витя тут же сам немного усомнился: как это Терри вдруг решила спастись одна и всех бросить? Но, с другой стороны, это могло быть и подвигом: она бежала, чтобы найти помощь и освободить своих ни в чем не повинных родителей…

Оставалось выяснить, что это была за страна Багамские острова? Кто там правил?

От этого зависело, насколько могут оправдаться предположения о захвате и побеге Терри.

Мише пора было домой и, пообещав прийти вечером, он помчался вниз по лестнице, с грохотом прыгая через ступени.

Витя же еще перебрал некоторые вырезки и, не обнаружив ничего подходящего, тоже вернулся домой. Поскольку первое упоминание о Багамах он разыскал в Энциклопедии, он вновь достал нужный том.

Пираты.

Кровь на золоте.

Республика Палмарис

Теперь, когда Витя дочитал до конца справку в Энциклопедии, он знал совершенно точно, что слово «Брит» означало «Британская», Британия — Великобританию, Великобритания —Англию. Багамские острова под самым носом США были ничем иным, как колонией Англии. Так и было написано: «Колония», «Принадлежат Англии». На самом большом острове — Нью-Провиденсе — хозяйничает генерал-губернатор Англии. Все эти слова казались такими древними, что Вите даже почудился запах нафталина: «Принадлежат Англии»... «Генерал-губернатор». И название такое — «колонии». Есть, например, колонии бобров. А почему так называют некоторые страны?

В общем-то, Витя знал, что так называют страны, где белые хозяйничают и командуют местным населением. Во-первых, интересно все-таки узнать, почему этим словом называют такие страны. Во-вторых, нужно было сообразить, что могло грозить Терри, если она попала в колонию Англии.

Пока Витя пытался разобраться, пришел папа. Он постоял возле Вити, заглядывая в открытые книги, спросил, как нога. Сын ответил и оценивающе, искоса оглядел отца. Спросить?

— Колонии? А ты возьми толковый словарь и найдешь, — посоветовал папа. Но Витя не отставал от него, и папа сел рядом и сказал: — Я думаю, в общем-то, название это пошло оттого, что в эти страны высаживались люди приезжие и селились вместе, создавая свои поселения. А потом прибирали к рукам и всю страну. Вот как ты думаешь, Англия давно завоевала земли в Африке?

Папа увлекся, как всегда, когда его спрашивали об исторических фактах. Он рассказывал, а Витя почти явственно все это видел. Ему казалось, что он и сам живет в те времена — почти двести лет назад. В небольшом портовом городке Англии он следовал неотступно за владельцем бумагопрядильной фабрики, богатым купцом мистером Черсеем. Тот направлялся на пристань. Рядом с ним шагал, держась за руку, его сын лет двенадцати. Здесь, у причалов, привязанный толстыми пеньковыми канатами, стоял большой парусный корабль...

Шли последние приготовления к отплытию. На палубе работали подгоняемые бранью боцмана пестро одетые люди с ножами на поясе, больше похожие на бандитов, чем на матросов мирного корабля.

Мирными эти корабли казались лишь на первый взгляд непосвященного человека, всякий же понимающий мало-мальски в морском деле увидел бы щиты в бортах, прикрывающие амбразуры для пушек. К мистеру Черсею и его сынку поспешил капитан корабля и низко поклонился. Еще бы — это пришел проводить свое судно в путь сам хозяин.

Много дней и ночей плыл корабль. Витя видел, как матросы, подгоняемые пистолетами офицеров, высаживались под прикрытием ночи на берег Африки. Они подбирались к деревням мирных африканцев и нападали на них неожиданно, убивая из засады мужчин, смело бросавшихся навстречу захватчикам.

Матросы мистера Черсея ловили африканцев, связывали веревками, как скот, и с петлей на шее гнали к кораблям.

Их должны были отправить на невольничий рынок в Америку. А вырученные деньги, аккуратно сложенные в сундук, по прибытии в Англию попадут к хозяину корабля — мистеру Черсею.

Между тем с корабля стали перевозить на берег продовольствие, запасы оружия.

Водрузив флаг своей страны на берегу, белые стали сгонять африканцев из ближних деревень и, угрожая оружием, заставляли строить себе жилища, склады, пристани. Поселок назвали колонией, а себя называли колонистами. Корабли мистера Черсея (их теперь у него было несколько) привозили им продовольствие, вино, а увозили фрукты, ценные породы деревьев, которые для колонистов добывали африканцы. Белые люди в раззолоченных кафтанах военных и в купеческих сюртуках выпытывали у африканцев, где в недрах их земли лежат драгоценные камни, золото, и, выполняя волю Черсея, проникали все дальше в глубь Африки. Появлялись новые поселения, где последний негодяй из Англии, Франции или Испании вершил суд и жестоко правил тысячами коренных жителей, которых он изгонял с их земли для того, чтобы создать там свою плантацию и плантацию для Черсея.

Росло богатство Черсея. Вывески с его именем появлялись над фабриками и банками уже и в других городах Англии... Перед ним начали заискивать более мелкие богачи. Он мог одолжить деньги при случае и королю. Наступил день, когда ему присвоили дворянское звание. «Благородное и высокочтимое сиятельство». Ведь это он способствовал «открытию» новых земель, и это он помог присоединить открытые им земли к британской короне. «Благородное и высокочтимое сиятельство» становился одним из министров и поучал бедняков, что надо жить честно...

— Ты читал, кажется, «Капитана Сорвиголова»? — спросил папа.

Витя оторвался от своих мыслей и подтвердил:

— Конечно. Еще в третьем классе.

— Так вот, — сказал отец. — В корону английских королей вделано семьсот восемьдесят три алмаза. Они из английских колоний Южной Африки. Эти драгоценные камни — застывшие слезы невольников, добывших их там, где когда-то сражался за справедливость капитан Сорвиголова. Теперь потомки буров и англичан в Южноафриканской республике издали приказ: «Туземцу разрешается посещать городские районы лишь в тех случаях, когда туземец желает служить белому человеку». Ты, может быть, думаешь, что в этой стране большинство белых? Как бы не так. Из каждых четырех жителей — три африканца и лишь один белый.

Но белым принадлежит все богатство страны, которое они отобрали у африканцев: земля, алмазные копи, золотые прииски. И они заставляют служить себе тех, кого ограбили.

Если бы ты, сынок, увидел город Иоганнесбург, то он показался бы тебе красивым... и обычным. Город как город — порт, улицы, небоскребы, автомобили. Но прямо под небоскребами по выбеленным туннелям круглые сутки бегут поезда. Нет, не метро. Эти поезда нагружены золотоносной породой. Здесь сопят насосы, ревут отбойные молотки. С потолков непрерывно хлещет горячий тропический ливень. Термометры показывают пятьдесят, шестьдесят градусов по Цельсию. И в этом аду трудятся вместе со своими отцами подростки африканцы — бо́и.

Их видел в шахтах под Иоганнесбургом швейцарский писатель коммунист Жан Виллен. — Отец поднялся и достал со стеллажа книгу на французском и, полистав, стал читать и переводить вслух одну из страничек:

«...Я не встретил там ни одного белого надсмотрщика, взрывника или техника, за которым не следовал бы неотступно африканский бой. Бой несет тяжелую шахтерскую лампу своего хозяина и каждые полчаса, не дожидаясь напоминаний, меняет на нем мокрую от пота рубаху. Белый босс порой не в силах даже открыть свой термос; от слабости он забывает о своей принадлежности к расе господ и дозволяет, в нарушение строжайших предписаний и законов, самим «туземцам» брать взрывчатку, закладывать запальный шнур и включать зажигание у батареи.

И вот за то, что другие носят его фонарь, меняют на нем рубаху, открывают его термос и выполняют его работу, он получает в смену солидную сумму — от трех до четырех фунтов. А тем, за которыми он надзирает, тем, которые орудуют пневматическими молотками, грузят породу, крепят своды, прокладывают рельсовые пути, тем… чтобы заработать то же, что их босс получает за одиннадцать-четырнадцать дней, надо трудиться целый год.

Что же делают африканцы?.. Уму непостижимо! Под недоверчивыми взглядами надзирателей, глаза которых затуманены виски, они каждые двадцать четыре часа выдирают из недр земли — своей земли — гору весом в двести миллионов килограммов руды.

Они не знают там, внизу, что такое день и что такое ночь. Там нет ни одного забоя, в котором работа приостановилась бы на несколько минут...»

— Почему же они не убегают? — перебил Витя отца.

— Ошибаешься. Многие пытаются бежать из этого ада. Но того, кто живым попадается в руки властей (а это случается почти со всеми), за нарушение «договора» публично порют, потом сажают на несколько недель в тюрьму и, наконец, заставляют отрабатывать штрафные смены...

Господа, которые наживаются в колониях, живут в Лондоне, в Нью-Йорке, Париже и Мадриде... Детей своих они учат быть честными и добрыми. Но они же становятся хуже зверей, беспощадными к тем, кто хочет лишить их наживы в колониях. Я недавно в одной старинной книге прочел, как триста лет назад в Бразилии негры-рабы, бежавшие в тропический лес от своих хозяев, создали республику Палмарис. Когда в Бразилию пришли голландские колонизаторы, они пытались выловить побольше негров и заставить их трудиться на плантациях: это была бы дешевая рабочая сила. Но войска республики Палмарис отбивали атаки врагов.

Тогда знаешь, что придумал голландский губернатор де Суза? Он приказал загонять в леса больных оспой, чтобы заразить население республики. Вожди Палмариса уводили людей все дальше и дальше в тропические леса. Следом шли солдаты де Суза, сжигая дома и посевы. Республика Палмарис в конце семнадцатого века прекратила свое существование: в ней не уцелело ни одного человека... Вот что такое колонизаторы...

Витя пытался вспомнить, где находится на карте Бразилия. Ему казалось, что он недавно видел это название, когда искал Багамские острова.

Отец открыл карту, точно такую же, как в атласе, лежавшем сейчас на чердаке.

— Вот здесь, — показал он на карте Бразилию. — Она находится в Латинской Америке. Латинская Америка — это двадцать государств, расположенных в Западном полушарии к югу от США — в Южной Америке и на островах. Все они, кроме Кубы, зависят от Соединенных Штатов. — Папа опять увлекся и говорил, как будто перед ним был не Витя, а сидели по крайней мере сто мальчишек из клуба «Следопытов». Но то, о чем он рассказывал, Витя раньше не знал. И продолжал слушать, не забывая, что ему нужно узнать все-таки поточнее о Багамах, где могла оказаться Терри.

Выяснилось, что в той же самой Латинской Америке, где находились Багамы, в глубине парагвайских гор Кордильер в диких лесах скрываются индейцы из племени гваяков. Они бежали сюда от колонизаторов. И до сих пор они не строят даже временных жилищ, не делают никаких запасов пищи, ходят без одежды — голыми. Люди этого племени пользуются грубо отесанными каменными топорами и живут в условиях, в каких жили их предки. А совсем рядом города, где многие вывески над конторами и магазинами написаны на английском языке. Там хозяйничают богатые американцы. Но что-то они не спешат помочь гваякам. Зато те же американцы не жалеют денег и оружия для того, чтобы помочь богачам того же Парагвая или Колумбии, когда крестьяне отказываются жить по их указке.

А на острове Мадагаскаре, который долгие годы «принадлежал» Франции, немецкий ученый, ловец тигров и писатель, Людвиг Изенберг обнаружил в наше время карликовые племена. Они называли себя «микеа». Но до этого их никто не видел: при виде европейца они бесследно исчезают в саваннах.

Людвигу Изенбергу удалось встретиться с ними, сфотографировать некоторых микеа, узнать, как они живут.

На богатства, вывезенные с Мадагаскара, белые богачи из Англии, Голландии строят себе санатории, дачи.

Отец встал с кресла и подвел Витю к большой карте на стене возле Таниного стола.

— А Африка?! Африка грез и надежд, о которой так отлично написали Зикмунд и Ганзелка. Кстати, — вспомнил он вдруг, — хотя я тебе подарил их книгу почти год назад, ты, по-моему, все еще в ней смотришь одни картинки. Так вот, если бы удосужился ее прочесть и читал в книгах не только о том, кто кого схватил или кто кого стукнул, но и предисловия, ты бы знал и без меня, что такое колонизаторы.

Отец нашел на полке старый атлас, открыл карту Африки и показал Вите названия стран: Невольничий Берег, Золотой Берег, Берег Слоновой Кости, Перцовый Берег, Французская Западная Африка, Французская Экваториальная Африка, Испанское Марокко, Бельгийское Конго.

Украдут у африканцев кусок их земли и скорей называют «своим» — французским, бельгийским.

Невольничий Берег... Как ты думаешь, сами африканцы так назвали свои страны? Это же оттуда белые авантюристы вывозили больше всего рабов. Берег Слоновой Кости. Здесь белые охотились на слонов, чтобы получить бивни, — ведь из них делали бильярдные шары, которыми играли белые джентльмены в Лондоне, Нью-Йорке. Для этого убили полтора миллиона африканских слонов. От одной из пород — «аддо» — в Африке осталось двадцать пять слонов.

Лицо у папы было такое, как будто он видел перед собой бандитов. Такое чувство было сейчас и у Вити.

Отец достал какие-то книжки, показал фотографии. На них были засняты африканцы различных племен и подписи: «готентоты», «бушмены»...

— Знаешь, как переводятся эти названия с африканских языков? — спросил папа. — «Готентоты» — означает «заикающиеся». Так назвали белые «господа» народ, который называл себя «кой-коин», что означает «люди». Народ, называвший себя «сеан» — оседлые, белые захватчики назвали бушменами — «людьми кустарника». А ведь эти снимки и подписи к ним делали «ученые» путешественники не когда-то, а теперь, в наше время.

У африканцев есть поговорка: «Белый человек пришел к нам с библией в руках и увидел, что у нас есть земля. Он отдал нам библию и забрал землю».

Порой просто не верится, что в наше время, когда люди научились летать в космосе и готовы добраться до новых планет, у нас на Земле, где-то рядом с нами, горстки белых силой оружия, хитростью и провокациями хотят по-прежнему жить за счет населения целых стран. И правят этими странами, словно в мире не было войны с фашистами.

К тому, что Витя узнал от отца, мы могли бы, читатель, добавить еще немало позорных фотографий.

Перед нами фотография из английской газеты «Санди экспресс». В заметке под ней написано, что снимок сделан на одном из островов Фиджи, в Тихом океане. Они принадлежат англичанам, и те утверждают, что здесь установлен настоящий земной рай...

Шесть молодых фиджийцев несут на своих плечах носилки, на которых восседают, словно в собственном автомобиле, губернатор островов Фиджи англичанин сэр Кеннет Мэддокс с супругой, как помещик при крепостном праве! И это сегодня!

Вот снимок, сделанный нашим советским журналистом, — маленькие африканские дети стоят возле аккуратно высаженных деревьев, устало опустив руки вдоль тела. Между журналистом и хозяином плантации, где работали эти дети, произошел такой разговор.

— Нам выгоднее иметь дело с детьми, — заявил хозяин. — Чем меньше лет работнику, тем лучше. Я, например, привлекаю к труду пяти-шестилетних детишек. Они молодцы! Послушны, честно выполняют то, что им скажешь. Старшие дети уже начинают нас обманывать.

— Простите, а сколько вы платите шестилетним?

— Ну что за вопрос? Они еще не понимают, что такое деньги. Просто даю им мелочь. Нельзя же платить столько, сколько получают взрослые...

— Но вы ведь сами сказали, что малыши справляются с работой превосходно.

— О да! Дети, знаете, привыкли копаться в земле. Для них работа на плантации нечто вроде игры. Кажется, что они и не устают. Не то что взрослые. Те ноют, жалуются, ходят недовольные, просят увеличить заработную плату. С детьми этого не случается... Кроме того, дети энергичны, ловки в движениях...

Похоже было, что к детям хозяева относятся одинаково и в Америке, и в Африке. А судя по тому, что писал журналист, ребятам на хинной плантации здорово достается. Особенно мучаются малыши, когда их заставляют сдирать оранжевую кору с хинных деревьев. Кора эта очень ценится и приносит огромный доход. Ее нельзя снимать ножом, к ней нельзя притрагиваться металлическим инструментом, так как начинается окислительный процесс, и хина теряет свои свойства. Малыши бьют по срезанным деревцам сухими бамбуковыми дубинками, а потом сдирают кожуру руками. Их пальцы становятся грязно-желтыми. Ломаются ногти. Все суставы пронизывает боль, но прекратить работу нельзя — хозяин побьет. На руках появляется кровь, она окрашивает кору, капает на землю...

Но почему же там, в колониях, взрослые терпят, чтобы над ними так издевались, так мучили их детей?!

Но кто сказал, что терпят? Мы можем показать Вите и Мише, что делают «хозяева» колоний с теми, кто не хочет терпеть. Вот пять фотографий. Снимки сделаны в далекой Анголе — африканской стране, колонии Португалии — в 1964 году. Португальский солдат держит на палке отрубленную голову негра. Три солдата в касках навели винтовки на негритянского мальчишку; он лежит лицом вниз на земле: солдаты только что убили его отца. А на двух снимках — «вид»: в землю воткнуты палки, на верху каждой прикреплена отрубленная голова негра. Можно убедиться, что некоторые из убитых — подростки.

Ты, возможно, читатель, не знаком с документальным романом Роберта Руарка «Нечто достойное внимания»? Мы приведем один отрывок из него:

«...Джозеф Уатсон стал пытать негритянского мальчика Туо. Туо молчал. Уатсон пожал плечами:

— Метека, ты мастер свежевать дичь, — вынь сердце у этого парня...

— Раньше убить его, господин?

— О нет, — живо сказал англичанин, — раньше вынь сердце! Надрежь здесь, просунь руку и...

Мальчик бился в руках полицейских и кричал, но Метека в точности исполнил то, что ему приказали...»

Такое совсем не укладывается в голове. Такое может лишь заставить еще сильнее ненавидеть. И это не проходит бесследно для тех детей, что живут совсем далеко от этих мест, в Европе, и никогда не слышали, какими способами белые заставляют подчиняться им жителей колоний.

Вот вырезка из бельгийской газеты с сообщением, что в небольшом бельгийском городке Куртре пропала девятилетняя школьница. Мать послала ее за покупками в магазин, но девочка не вернулась. Ее труп полиция обнаружила в трехстах метрах от дома в развалинах разрушенного здания.

Убийцу обнаружили. Им был пятнадцатилетний Серж Брэ. Он незадолго до этого возвратился с родителями из Конго.

На допросе он сказал, что убил эту девочку намеренно и обдуманно:

— Я хотел попробовать сам сделать то, что так часто видел в Конго. Там никого за это не наказывали.

Вот как воспитывают в колониях будущих фашистов…

— Но дело и в другом. Ты думаешь в среде самих угнетенных народов нет таких, кто хотел бы, чтобы колонизаторы оставались? Думаешь, к примеру, в той же Африке среди африканцев нет капиталистов? А кто убил Патриса Лумумбу в Конго? Так что все далеко не так просто, сынок... Нужно еще и народу объяснить, что его обманывают те, кто поддерживает прежних «хозяев».

Отец ушел в столовую, откуда послышался голос вернувшейся из института Тани. Витя краем уха услышал, как Таня рассказывала папе про своего англичанина из делегации. Тот заявил, что африканцев нельзя оставлять без присмотра белых. «Они же совершенно не способны управлять самостоятельно».

— А я ему сказала: «Вы были у нас в Узбекистане? Вы говорили, что это «вполне развитая страна». Но вы, наверное, знаете, что это была колония царской России?! Там грамотных было сорок лет назад кот наплакал. И женщину не считали за человека». Ух, я ему выдала, но вежливо так все... На высшем уровне...

Витя взял снова том Энциклопедии... Багамы... Багамы... Что могли сделать там с такой девчонкой, как Терри... Но ведь она же была белая? А тот Серж убил тоже белую девочку!

На Старом соломенном рынке.

Это было в казино.

Самый богатый человек

— Мама! Мамочка! — Рене теребила миссис Дюперо. — Посмотри, какая чудесная корзиночка, совсем как настоящая рыба!

— Да не кричи ты так, Рене, — сказала Терри, у которой глаза разбежались при виде причудливой формы соломенных кошелок.

— О! Мэм! Купите, это совсем дешево, — белозубая негритянка-продавщица взяла с лотка и протянула им плоскую корзинку в виде большой рыбины.

Соседние продавцы зазывали их к себе, предлагая свои изделия из соломы, губок, раковин. Рядом приценивались к местным изделиям, судя по выговору, тоже американские туристы.

Терри с удовольствием разглядывала шумный и нарядный Старый соломенный рынок, куда их привел мистер Харвей.

Несколько часов назад яхта «Блюбелл» без всяких приключений вошла в порт Нассау на острове Нью-Провиденс — самом большом на Багамском архипелаге. Харвей провел ее мимо пристани Принца Джорджа, где стояли прогулочные лайнеры под флагами США, Канады и Англии, и пришвартовался среди множества рыбацких моторно-парусных суденышек у пристани Вудс Роджер.

— Ты куда-нибудь торопишься, Джули? — спросила Харвея его жена, заметив, что тот нетерпеливо поглядывает на часы.

— Хочу заглянуть кое к кому, — пояснил мистер Харвей. — Встретимся через час на пляже у отеля «Лукайанбич». Будь здорова, дорогая, — он потрепал жену по щеке и предложил мистеру Дюперо: — Хотите пойти со мной?

Мистер Дюперо не возражал, да и жена ему посоветовала:

— Пойди, пойди.

— Да ничего с нами не случится, не бойтесь. Смотрите, сколько здесь стражей охраняют покой белого человека, — Харвей указал на высившихся среди толчеи полицейских в брюках с красными лампасами, как у генералов. — Так что не беспокойтесь. Полицейские во как держат черномазых. — Он сжал кулак. — А здесь из каждых десяти жителей — семеро черные.

— Папа, можно я пойду с вами? — попросила Терри.

Она знала: с мужчинами всегда интереснее ходить. С женщинами же из магазинов не вылезешь.

— Вы не возражаете, мистер Харвей? — спросил папа.

— Забавная девочка, — ответил тот неопределенно.

Терри этого было достаточно, чтобы взять отца крепко за руку.

Они вышли с базара в узкую извилистую улочку с ветхими хижинами. Рядом с нежнолистными магнолиями, со стройными и высокими пальмами, развернувшими свои листья словно опахала, эти хижины и их обитатели выглядели особенно убого. Полуголые, в лохмотьях, черные ребятишки шумно копошились возле мусорных куч и тотчас притихали, увидев белых туристов.

Терри не заметила по дороге ни одного мальчишку или девочку постарше, которые не были бы заняты делом. Кто, согнувшись, тащил вещи туристов, кто нес за хозяйкой продукты, кто тяжеленные сети. Мальчишки, сидя на земле у лавчонок, под наблюдением хозяина перебирали фрукты, не смея тронуть даже те, что откладывались как негодные. Возле многих хижин девочки, как Терри и гораздо младше, вместе со взрослыми гнули спины над ворохом соломы, из которой под их искусными усталыми пальцами возникали причудливой формы изящные женские сумки и кошелки... Тут же у кабачков толкались подозрительные люди с испитыми лицами и предлагали прохожим зайти сыграть в кости.