Проходит несколько мгновений, и из пожарных депо вылетели одна за другой пожарные машины. Несутся, ревя сиренами, санитарные кареты с красными крестами. Вслед им мчатся «черные вороны» милиции, машины чекистов…
— Где они? — спрашивает Витю старший, когда дом оказывается окруженным со всех сторон.
Витя бежит вперед, показывая дорогу, на шестой этаж. Миша на месте. И те тоже. Все наваливаются на дверь; она распахивается, старший командует:
— Ни с места! Повторите то, что вы говорили здесь!
Те повторяют. Тогда старший, не спуская с них глаз, отходит к окну, преграждая путь, и говорит врачам:
— Боюсь, что это по вашей части.
Врачи осторожно подходят к капиталистам, начинают задавать вопросы и заявляют:
— Нет, не сумасшедшие…
А потом суд. В огромном зале люди самых разных народов. Витя среди свидетелей. Тут и взрослые, и ребята. Суд вызывает их по очереди. Они выходят вперед. Встает араб из Алжира, встает бородатый кубинец, поднимается партизан из Южного Вьетнама… Они рассказывают, как американцы помогают тем, кто заставляет рабочих и крестьян работать на богачей.
Перед судьями на столе пули и бомбы, которыми убиты многие борцы за свободу. На этих пулях и бомбах знак американской фирмы.
Главный судья вызывает президента компании и спрашивает:
— Почему вы за войну?
Президент отвечает:
— Глупости! Это пропаганда красных. Мы не за войну. Мы просто помогаем нашим друзьям в других странах сохранять их права.
— Кто ваши друзья в этих странах? Рабочие? Крестьяне?
Президент компании помолчал.
— Понятно, — сказал главный судья. — Ваши друзья те, кто угнетает рабочих и крестьян.
— У каждого свой бизнес, — ответил президент компании. — Если бы я мог зарабатывать на игрушках больше, чем я зарабатываю, продавая бомбы, то я бы на всех своих заводах заставлял делать только игрушки. Но на бомбах и пулях я могу заработать гораздо больше.
— Но пули и бомбы убивают людей. А эти люди хотят только свободной жизни. Хотят, чтобы их дети учились, были сыты и имели возможность играть в игрушки.
— Если эти люди победят, — ответил президент компании, — они отберут тогда мои заводы…
— Хватит! — сказал главный судья. — Вы знаете, как мы называем тех, кто силой заставляет людей работать на себя? Тех, кто за войну, против народов? Преступниками!.. И у нас в Советском Союзе, и в других социалистических странах есть об этом закон…
— А разве мы одни такие? — воскликнул президент компании. — Вы думаете, таких, как мы, нет во Франции? В Англии? В Италии?.. Думаете, Харвей один хотел стать таким, как мы? У нас, в царстве частной собственности, каждый может стать таким Харвеем. А разве у вас в социалистических странах нет таких, кто, если бы ему только волю дать, любым способом постарался бы разбогатеть?!
Витя, перебирал фотографии, затем вытащил вырезки из конверта с надписью «Коммунисты». Почти к каждой были приложены фотоснимки людей с мужественными и добрыми глазами.
Вот смотрит на Витю, чуть улыбаясь, человек с гвоздикой в руке — герой войны с фашистами в Греции, коммунист Никос Белояннис. Его казнили после войны те, кто прислуживают богачам в Греции.
А это испанский коммунист Хулиан Гримау. На рассвете 20 апреля 1963 года в мрачной испанской тюрьме Гримау повели на расстрел. Ему хотели надеть на глаза повязку.
— Не завязывайте мне глаза, — сказал решительно Гримау. — Я коммунист и всегда без страха смотрел смерти в лицо. Я никогда не совершал никакого преступления. Меня убивают за то, что я посвятил свою жизнь защите интересов народа.
Витя поднял следующий кусочек газетного листа:
«Южный Вьетнам... Тщательно прочесав близлежащую местность, солдаты обнаружили в джунглях трех партизан, вытащили их и подвергли допросу, чтобы узнать, где они скрывают свое оружие. Женщины и дети с окаменевшими лицами наблюдали за тем, как пытали их мужей и отцов. Партизан бросили в реку. Им заливали воду в ноздри. Однако пленники так и не заговорили...»
Когда это было?.. Витя нашел Танину карандашную пометку — июнь 1964 года. Он взял другую вырезку:
«Апрель 1963 года. В шахтерском городке Алжумтрел, на юге Португалии отряды так называемой республиканской гвардии разогнали демонстрацию рабочих, пустив в ход оружие. Два человека убито, пятнадцать ранено…»
...Ночь. Мрачно высится старая крепость Пенише. Строго охраняются подступы к ней. В самых надежных камерах, в одиночках, здесь заперты до конца жизни руководители коммунистов Португалии. Неусыпно наблюдает за ними из коридора специальный стражник.
Но что это? Чья-то рука с силой прижимает к его лицу тряпку с хлороформом, и стражник мгновенно усыплен. Бесшумно открываются прочные замки камер-одиночек. Заключенные в них коммунисты бегут к запертому выходу. Но дверь открывается снаружи, и второй стражник ведет за собой беглецов. Наконец они достигли последней стены и с двадцатиметровой высоты спустились по веревке. И хотя почти тотчас все тюремные стражники были подняты по тревоге, полиция так и не узнала, как удалось коммунистам уйти от преследования. Один из них, Альваро Куньял, смотрит на Витю с фотографии умными, проницательными глазами. И словно говорит ему:
«Дорогой товарищ... Наша партия находится на нелегальном положении десятки лет… Есть много молодых коммунистов, которые начинали работать в партии в возрасте 13—14 лет. Им поручали очень опасные и ответственные задания. Вся жизнь подпольщика — это огромнейшие трудности. Приходится голодать, бедствовать, иногда жить в полной нищете...
Если коммунист попадает в руки полиции, его подвергают зверским пыткам, надолго заключают в тюрьму, а иногда убивают... Молодой боец Жозе Морейри был ответственным за работу подпольной типографии. Об этом узнали полицейские... Его пытали в тюрьме, надеясь выведать, где находится типография. Но стойкий коммунист на все вопросы отвечал молчанием. Он был убит в лиссабонском застенке...»
Витя снова посмотрел на решительно сжатые губы, на отливающие сединой волосы коммуниста: его тоже, наверное, мучили. И, скользнув глазами по вырезке, будто услышал ответ:
«Меня пытали в застенках очень жестоко, но есть товарищи, которые пережили еще более тяжелые пытки. Я провел в тюрьмах в общей сложности тринадцать лет. Но есть такие, кто пробыл в застенках по двадцать лет и больше... И если мы старались обрести свободу, то только для того, чтобы снова вернуться к борьбе...»
Витя знал: эти люди, как все, кто считает себя учениками и соратниками Ленина, никогда не мечтают разбогатеть. У них своя цель, самая благородная на свете, — чтобы никто не мог наживаться на несчастье других. И они отдают свои жизни ради того, чтобы разрушить этот порядок там, где он еще существует, — в странах капитала.
Витя, читая листки, видел всех этих людей живыми, во плоти. Они двигались, гневно бросали в лицо угнетателям правду или молчали под пытками. Они шли сквозь пустыни и джунгли, чтобы отстоять свободу для своей страны, для своих детей. Они прекращали работу, требуя к себе человеческого отношения.
И всюду рядом с этими людьми, в самой гуще событий готовы встать они — Витя и Миша, парни из Ленинграда, с пылающими галстуками на груди…
Мир населяют три миллиарда триста тысяч человек. И у всех есть свои заботы — разные, конечно. В зависимости от того, в каком мире они живут.
Как хотелось бы Вите быть сейчас в самой гуще борьбы... Чтобы там, в странах капитала, коммунисты — бесстрашные и героические люди — знали: есть такой парнишка в Ленинграде Витя Череменцев, на которого можно положиться как на соратника в борьбе.