Секретный фарватер

Глава 6
Почерк Цвишена
1

В начале лета предполагалось приступить к поискам Винеты, но пограничников опередили.

Александр вызван к комдиву.

По тому, как спокойно тот держится, подчеркнуто неторопливо закуривает, Александр понимает, что дело срочное, важное и, вероятно, связано с Винетой.

Так и есть.

— Новое поручение для вас!

Многозначительная пауза. Но, беря пример с комдива, Александр уже научился при любых обстоятельствах сохранять спокойствие. Комдив благосклонно кивает:

— Да, по вашему особому департаменту. Не аквалангисты. Пока не аквалангисты. Какой-то черный макинтош.

— Опять у Мурысова?

— Нет. Рядом. Рывчун доносит, что на том берегу замечено подозрительное «шевеление». Прибыл какой-то черный макинтош. Из соседней гостиницы для туристов. Вы ведь любите ловить рыбу? — неожиданно спрашивает комдив.

Александр удивлен:

— Рыбу? Я бы этого не сказал.

— Почему?

— Да как-то не волнует, товарищ комдив.

— То есть как — не волнует?! — Комдив повысил голос. — Вас это не может не волновать! Вы же заядлый рыбак! Уверяю вас! Вот и отправляйтесь себе на рыбалку к Рывчуну. Завтра, кстати, воскресенье. Не будем раньше времени поднимать шум. Может, все это зря. Поняли?

— Так точно. Понял, товарищ комдив… Вообще-то жить на Карельском перешейке и не увлекаться рыбной ловлей — выше сил человеческих.

Еще весной в Ленинграде Рывчун настойчиво приглашал Александра к себе.

— Лещи у нас — во! — соблазнял он. — И щуки есть. Метра в два! Не веришь? Ну, пусть будет полтора. А окуньки, те, брат, сами в лодку сигают. Ей-богу, не вру! Побывай у нас — убедишься! Лучше приезжай вечерком, под выходной. Перевернем с тобой чарочку, заночуем, а в два часа утра, хочешь не хочешь, а разбужу. И — позорюем!

Так у них и все пошло: по расписанию.

Александр в ожидании ужина немного погулял в одиночестве вокруг дома, посидел на берегу залива, с рассеянным видом пошвырял в воду камешки.

— Ну как? Нагулял аппетит? — Рывчун уже суетился вокруг стола, накрытого к ужину.

Приятели, согласно программе, перевернули чарочку, отужинали, присели на крылечке посумерничать.

Быстрый дождик прошел. Небо — июльское, очень яркое, желто-зеленое. Облака разметались по нему оранжевыми и красными прядями. Солнце село, но еще светло.

В летней столовой, сбитой из досок, стоящей у берега на сваях (шутливое прозвище ее — «Наш поплавок»), бодро звякают ложки. Аппетит у пограничников богатырский, но сегодня возникают «неудовольствия». Едят, морщатся, приговаривают: «Плохо печет соседка. Плохой хлеб у соседки, кислый!»

Вчера пекарь заболел и отправлен в госпиталь. Хлеб приходится пока брать у «соседки», то есть на соседней заставе.

Наряды уже ушли на охрану государственной границы. Оставшиеся пограничники разбрелись по двору.

Несколько человек уселись с книжками на высоком камне. Пока светло, в помещение не тянет.

В другом конце двора происходит коллективная — всей заставой — стрижка Вовки, трехлетнего сына замполита. В руки он дается одному лишь старшине, а тот был в отпуску, только что приехал. За это время малыш зарос, как дикобраз. Сейчас он сидит на коленях у старшины, щелкающего ножницами, и, нагнув голову, рыдает басом. А вокруг толпятся его взрослые приятели и хором уговаривают:

— Ну, Вовка!.. Не плачь, Вовка!.. Давай, Вовка! Вполуха Александр слушает вечерние мирные звуки отходящей ко сну заставы. Постепенно шум глохнет. Краски блекнут, со стороны залива медленно наплывает туман…

Молчание нарушает Рывчун.

— А у нас происшествие, — говорит он, желая занять гостя. — Недавно два человека утонули. Не наши, с того берега, но ведь тоже люди — жалко.

Жена Рывчуна подает голос из дома.

— И таково жалко-то! — округло, по-володимирски, говорит она. — Оба молодые совсем. Хуторские. Ее-то нашли, а его по сю пору ищут…