Секс — моя жизнь

Глава 16

Началась обратная реакция. В 1986 году второй срок Рональда Рейгана был в самом разгаре, и правые тенденции были еще ощутимее. Результаты, которых удалось добиться с помощью сексуальной революции и других социальных явлений, были под угрозой из-за консервативных политических сил и религиозных объединений.

Казалось, что время идет вспять и мы снова возвращаемся к прошлой эпохе, когда во всем винили распущенность, а разговоры о сексе всячески подавлялись..

Что касается СПИДа, то Рейган безмолвствовал до 1987 года, когда погибли уже тысячи человек. Правые активисты и организация «Моральное большинство» использовали страшное заболевание как политическое орудие, направленное на гомосексуалистов, которые всегда ставились козлами отпущения. Рупорами народного мнения стали церковные кафедры и государственные телеканалы, к которым имели доступ правительственные чиновники.

Оттуда изливались бесконечные потоки убийственной критики в адрес жертв заболевания. «Несчастные гомосексуалисты — они объявили войну законам природы, и вот природа требует страшного воздаяния», — заявил Патрик Бьюкенен, отвечающий при Рейгане за связи с общественностью, в «Нью-Йорк Пост» в 1986 году.

Пришло время обвинить во всем репродуктивные права, сексуальные меньшинства и женщин; началось отступление..

Возможно, это наивное суждение, но иногда мне казалось, что, если бы они прекратили на время свои злобные нападки и просто выслушали одного из тысячи жертв заболевания, которых они поливали грязью, им стало бы очевидно, что они обращаются к живым людям, а не сонму безликих бесов. Если бы они, например, узнали моего прекрасного друга, Стивена Брауна, они наверняка изменили бы точку зрения..

В начале восьмидесятых мы со Стивеном стали постоянными сотрудниками отделения подготовки Центра по предоставлению сексуальной информации Сан-Франциско. Дважды в год мы проводили занятия с новой командой волонтеров, благодаря которым организация процветала.

Зимой 1986 года мы готовили группу из пятидесяти человек. В первый день Стивен, я и еще несколько учителей попеременно работали с волонтерами, задавая вопросы и предлагая несколько разных вариантов развития диалога, с которыми они могут столкнуться, отвечая на звонки. Когда пришло время сделать перерыв на обед, на город неожиданно обрушился дождь, ни у меня, ни у Стивена не оказалось с собой зонта.

Мы накрылись куртками и пошли в китайский ресторан в паре кварталов от здания Центра. На полпути мы пустились бегом, а когда распахнули двери ресторана и в лицо нам ударил теплый воздух, хохотали вдвоем, как школьники..

Мы сели на красные виниловые диваны, и официантка поставила между нами дымящийся чайник чая. Стивен налил нам по чашке. Я сомкнула пальцы на кружке, чтобы согреть руки. Из кухни доносилось шипение масла на сковороде и аппетитный запах перца и чеснока. Я поняла, что страшно хочу есть. Мы сделали заказ и пили чай в ожидании обеда..

— Хорошая группа в этом году, — сказала я.

— Да, с каждым годом приходят все более подготовленные люди.

— Помнишь, когда мы только начинали в семидесятых? Как мало мы знали о некоторых вещах.

Стивен не ответил. Он кончиками пальцев покрутил чашку, повертел в руках вилку. Потом взглянул мне в глаза.

— Шерил, мне нужно кое-что тебе сказать.

Он внезапно стал совершенно серьезен, и я испугалась.

— Я сдал анализы, — сказал он.

«Только не это!» — пронеслось у меня в голове.

Нам принесли яичный рулет. Мы взглянули в тарелки и снова друг на друга.

— Я ВИЧ-инфицирован.

— О, Стивен… — произнесла я и ощутила пустоту в животе.

Сколько ему осталось жить? Зловещая мысль. Он сказал, что ВИЧ-инфицирован, я же услышала, что он скоро умрет. Я представила, как желтеет и искажается его красивое лицо.

— Стивен, я…

— Шерил, все в порядке. По правде сказать, я не удивился, когда узнал.

У Стивена было много партнеров. Возможно, мне тоже не стоило удивляться, но я просто сидела напротив него и не могла произнести ни слова.

— Я пытаюсь выяснить, что еще можно сделать, чтобы болезнь не развивалась. Я буду бороться, пока смогу, и я не одинок, — сказал он.

Я сжала его руку.

— Нет, не одинок. Совсем не одинок.

Когда в тот день мы вернулись в Центр, я поразилась тому, как он вновь, не колеблясь, погрузился в работу. Он задорно шутил, вел занятие как всегда живо и динамично, и я бы ни за что не подумала, что что-то не так. Стивен стоял перед лицом безжалостной болезни, но он готов был встретить ее с присутствием духа, и именно за это я и столько других людей были влюблены в него..

Верный своему слову, Стивен старался как можно лучше изучить проблему ВИЧ и СПИДа. Он занимался этим сам и просвещал друзей, объясняя, какие меры следует принимать после того, как диагноз известен. До результатов анализа он был завсегдатаем купален, куда гомосексуалисты приходили за случайным сексом. Не так много людей все еще отваживались на это, и, кроме того, появились волонтеры, которые следили, чтобы секс был безопасным.

Стивен записался в команду добровольцев, которая патрулировала купальни Сатро. Он принимал лекарства, старался вести здоровый образ жизни и сохранять позитивный настрой. Он по-прежнему был суррогатным партнером, и был достаточно порядочен, чтобы прямо рассказывать клиентам о своем заболевании и принимать необходимые меры безопасности..

У меня часто появлялось ощущение, что я вынуждена беспомощно наблюдать, как с трудом отвоеванные в шестидесятых и семидесятых позиции становятся объектом осуждения в новую эпоху. Единственное, что я могла сделать, это рассказывать — публично. Я должна была хотя бы попытаться объяснить свою точку зрения, чтобы перекричать пронзительные голоса вернувшихся из небытия пуритан и ханжей, специально обученных потрясать указующим перстом.

В прошлом я уже давала интервью местным телеканалам и печатным изданиям. Я хотела, чтобы люди поняли, в чем заключается работа суррогатного партнера, и стремилась внести свой скромный вклад в процесс, который срывал с вопросов пола покров тайны и делал их предметом открытого обсуждения. В восьмидесятых это приобрело новое значение..

Мы со Стивеном уже не в первый раз совершали публичные выступления. «Шоу Стивена и Шерил» — так мы себя назвали, впервые появившись вместе в середине восьмидесятых в программе местного телеканала «Люди говорят». Обычно продюсеры, связываясь с одним из нас, спрашивали, можем ли мы представить их другим суррогатным партнерам.

Некоторые из них серьезно относились к нашей работе, другие стремились только к тому, чтобы сделать материал достаточно скандальным. Мы каждый раз рисковали, и я не знала, как научиться делать надежные ставки. Стоило ли смириться с неудачными попытками ради конечного результата — открытой честной беседы.

Или же мои выступления способствовали созданию еще одного вредного мифа?.

«Шоу Стивена и Шерил» увидела вся страна, когда в 1989 году нас пригласили на интервью «Шоу Ларри Кинга», которое шло в прямом эфире. Это была одна из немногих программ на национальном телевидении, которая затронула тему суррогатной терапии, и я нервничала. Ларри Кинг был легендарным телеведущим, и я боялась, что мои родители увидят шоу.

Они с трудом представляли себе, чем я зарабатываю на жизнь, и не имели ни малейшего желания выяснять подробности. Они знали, что это связано с сексом, а это ничего хорошего не предвещало..

Продюсеры назначили съемки в Лос-Анджелесе, поэтому нам не пришлось лететь в Вашингтон, где располагалась штаб-квартира программы. В отличие от других шоу, в которых я участвовала, мне не нужно было приходить в полной боевой готовности. Как только мы со Стивеном приехали в студию, нас отправили к гримерам.

Когда они поработали над нами, мне казалось, что с таким слоем косметики я буду похожа на клоуна..

— Не волнуйся, на экране будешь выглядеть отлично, — заверила меня гример.

Я еще раз взглянула в зеркало и от всей души понадеялась, что она права. Мне казалось, что у меня на лице маска. Ассистент отвел меня на площадку, где меня уже ждал Стивен. Он узнал свой диагноз почти два года назад, но по-прежнему прекрасно выглядел. Доктора удивлялись тому, как хорошо он справляется, а я испытывала только бесконечную признательность судьбе..

— Слушай, последний раз в этом кресле сидел Брюс Уиллис, — игриво сообщил мне Стивен.

— Неужели?! А кто сидел здесь? — спросила я одного из ассистентов, показывая на мое кресло.

— Жа Жа Габор, — ответил он.

— Вот это да! Последний раз здесь сидела задница Жа Жа. Как тебе такая новость? — сказала я Стивену.

— Брюс и Жа Жа, Стивен и Шерил. Это судьба, — произнес он.

Мы смеялись, пока звукооператор не надел на нас микрофоны.

На нас были направлены три камеры, и продюсер объяснил, что красная лампочка показывает, какая из них в данный момент записывает, и именно туда нам нужно будет смотреть во время шоу. Я сделала несколько глубоких вдохов и сказала себе, что нужно быть спокойной и уверенной. На экране появилось лицо Ларри, и через несколько минут мы были в прямом эфире.

Кинг задавал разумные вопросы и давал нам время на полноценный ответ. Только один из тех, кто звонил в студию, был настроен враждебно. Когда все закончилось, мы со Стивеном вышли с ощущением того, что нам была предоставлена прекрасная возможность объяснить, чем мы занимаемся и почему это так важно..

Когда я приехала домой, я посмотрела запись шоу, которую сделал Майкл. Гример был прав — на экране я действительно хорошо выглядела.

Несколько дней спустя я позвонила домой, чтобы проверить, видели ли программу родители. «Случилось именно то, чего я боялась. Друг моего отца узнал меня и позвонил папе. «Боб, — сказал он, — это не твоя дочь на «Шоу Ларри Кинга?» «Началось», — подумала я, когда отец сказал, что смотрел интервью. К моему удивлению он произнес:.

— Так вот чем ты занимаешься.

— Да, пап. Я даю людям достоверную информацию о сексе и помогаю им решить проблемы, связанные с этим, — ответила я.

Неожиданно спокойную реакцию отца я могла объяснить несколькими причинами. Конечно, он стал гораздо мягче с годами, но я чувствовала, что сыграло роль и что-то другое. Я думаю, он пришел к выводу, что хочет поддерживать со мной контакт, а это означало, что ему придется принять меня такой, какая я есть.

Отец, с которым я выросла, был бы в ужасе от моего разоблачения на национальном телевидении. Я не хотела заставлять его признаваться в этом, но, возможно, он даже увидел ценность моей профессии. Когда Кинг спросил меня, как моя работа помогает людям, то я ответила, что мало кто из нас получал в детстве достоверную информацию о сексе, наше представление об этом формировалось разговорами друзей, фильмами, книгами или порнографией — а это очень ненадежные источники.

Неудивительно, что люди смущены таким количеством ложных сведений. Я объяснила, что одна из моих задач — рассказывать людям о сексе, чтобы они не строили иллюзий в отношении себя или своего партнера. Поколению моего отца, который вырос в тридцатые годы, и мне — выросшей в пятидесятые — не хватало полового воспитания.

Мы оба взрослели в эпоху, когда разговоры о сексе были под запретом. Я пытаюсь делиться своими знаниями, чтобы более поздние поколения не вступили во взрослую жизнь, находясь в информационном вакууме. Возможно, моему отцу даже показалось, что моя работа не бесполезна. Как бы то ни было, он закончил наш разговор словами: «В следующий раз, когда будешь выступать по телевизору, дай нам знать»..

Моя мать не подавала вида, пока я четыре месяца спустя не приехала в очередной раз домой. Несколькими годами ранее папа с мамой переехали из Массачусетса в Нью-Хэмпшир. Я приехала ранним летом. Стояла такая жара, что я проводила почти все время в доме, где, наоборот, был полярный холод из-за кондиционера, втиснутого в окно гостиной.

Я надеялась, что моя мать рано или поздно заговорит о шоу, но к концу третьего дня поняла, что если я надеюсь на какое-то обсуждение, то начать должна первой. Я гордилась тем, как мне удалось подать себя на интервью, и мне казалось, что нам со Стивеном удалось дать правдивое описание нашей работы. Вечером, когда она смотрела по телевизору новости, я села рядом с ней на диван.

Я спросила, смотрела ли она с папой Ларри Кинга, хотя была уверена, что смотрела. Она кивнула и немного выпрямила спину. У меня мелькнула мысль на этом все и закончить, но я продолжала. Я собиралась объяснить маме, в чем смысл моей работы. Если я была готова признать и защищать мою профессию перед всей Америкой, то могла сделать это и для своей матери..

— Я рада, что ты видела программу, — сказала я, надеясь, возможно, и без всякого на то основания, что наш разговор пройдет мирно.

Мама не ответила.

— Я думаю, мне хорошо удалось объяснить, в чем суть моей работы.

Я хотела, чтобы мама согласилась или не согласилась, или предложила мне заткнуться, или просто хоть что-то произнесла. Вместо этого она посмотрела на меня с непроницаемым лицом.

— Я хочу помочь людям не стесняться и не стыдиться своей сексуальности. Наша культура не позволяет откровенно это обсуждать. Мы едва можем говорить на подобные темы, родители не знают, как начинать разговор об этом со своими детьми. Нет ничего лучше, чем помогать людям чувствовать себя свободнее и давать им информацию, которой не было у меня в детстве..

Я прервала себя, потому что не хотела, чтобы это выглядело как упрек в ее адрес. Я устала ссориться со своей мамой.

— О таких вещах не нужно говорить. Все происходит само собой, — произнесла она.

Наконец-то она что-то сказала. Она была не права, но она вступила в диалог и, по крайней мере, обратила внимание на мои слова.

— Нет, мам, не происходит. У нас слишком сложно устроен мозг, чтобы это происходило само собой. Мы растем в культурной среде, которая отрицает проявления сексуальности. Мы не подходим к сексу с позиции образованного человека и отовсюду получаем противоречивые сведения. Секс, возможно, и естественная вещь, но сам собой он не происходит..

Я взглянула на нее, стараясь оценить, какой эффект произвели на нее мои слова, но на ее лице не отражалось никаких эмоций. Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга. Я чувствовала ее холодность, но приходилось признать, что она по крайней мере не кричит и не обвиняет меня в возмутительном поведении..

— Помнишь, я сказала Ларри Кингу, что работаю с инвалидами? Так вот, эта часть моей работы приносит мне наибольшее удовлетворение, и я успешно помогаю им только благодаря тебе.

— Мне?

— Да, тебе. Помнишь нашу соседку Грету?

Грета была умственно отсталой девушкой, к которой моя мать всегда проявляла уважение. Однажды я пришла домой и обнаружила, что Грета сидит на нашем заднем крыльце вся в слезах. По ее ногам двумя красными ленточками струилась кровь. Мама взяла Грету за руку, отвела в ванную и дала пластырь. Она усадила ее за наш кухонный стол, сделала чашку чая и все это время говорила с ней убедительным, но совсем не покровительственным тоном.

На автобусной станции работал мальчик с обезображенным лицом. Мама всегда здоровалась и улыбалась ему, как улыбнулась бы любому другому..

— То, как ты вела себя с этими людьми, научило меня к каждому относиться с уважением. Еще это научило меня видеть внутреннюю, а не внешнюю сторону вещей. Я часто об этом думаю, когда работаю с инвалидами.

Мы с мамой посмотрели друг на друга. Я не собиралась больше ничего говорить. Придется ей прервать паузу.

— Не знаю, в кого ты такая. Ты не похожа ни на кого из нашей семьи, — сказала она.

Сейчас она, по крайней мере, признала, что я другая. Раньше она назвала бы меня словом похуже. Наверное, это нельзя было назвать трогательной сценой, но нам удалось сдвинуться с мертвой точки.

Я все еще не разбиралась в том, какой вид публичного выступления лучше избрать, а чего лучше избегать. Это было начало эры «телевизионного мусора», и несколько дневных ток-шоу гарцевали перед публикой, шокируя и щекоча нервы. Годом раньше в битву за право называться самым скандальным шоу дня вступил Джеральдо Ривера со своим «Джеральдо».

Я несколько раз видела его по телевизору и знала, что он беззастенчиво гоняется за сенсациями. Это и было причиной моих сомнений, когда мне оттуда позвонили через несколько месяцев после моего появления в «Шоу Ларри Кинга»..

Марти Клейн, терапевт из Сан-Франциско, с которым мы вместе работали в Центре по предоставлению сексуальной информации и других организациях, только что выпустил книгу «Твои сексуальные тайны: когда скрывать, когда и как рассказывать», и Джеральдо собирал связанный с этим материал. Много лет назад я поведала Майклу то, что, как я думала, мне удавалось хранить в секрете: я иногда мастурбировала, чтобы достичь оргазма, если не получала его во время секса с ним.

Мне казалось, что, начиная только когда он уснет, я таким образом оберегаю его чувство собственного достоинства. Когда я призналась в этом, он нисколько не был взволнован. Он признался, что это не такой уж страшный секрет, потому что он не всегда спал в этот момент. Я рассказала об этом Марти, и когда продюсер «Джеральдо» спросил, знает ли он семейную пару, у которой есть секрет, он отправил его ко мне..

Я знала, что вряд ли дождусь глубокого исследования темы или серьезной дискуссии, но по крайней мере это была возможность открыто говорить о сексе на уровне всей страны. Я подумала о Брайане, моем клиенте, которого бросила жена, узнав о том, что он мастурбирует. Если бы мы могли открыто говорить об этом и других связанных с сексом вопросах, возможно, это решило бы проблему таких людей, как Брайан, а тем более его жены.

Поэтому, несмотря на то, что я подозревала, что никто не будет щадить мои чувства, мы с Майклом поехали в Нью-Йорк на съемки программы. Вспомнив о просьбе отца, я сообщила родителям, что у меня снова будут брать интервью на телевидении..

Помимо Марти Клейна, Майкла и меня на съемки пригласили девушку по вызову, которая работала преимущественно с людьми, страдающими инфантилизмом, ее клиента, который скрывал эту особенность, и женщину, тайную эксгибиционистку.

Ни для кого не стало сюрпризом, что на шоу нас показывали на потеху публике, как сборище фриков, ярмарочных уродцев. Инфантилизм — плохо изученная особенность, людей, обладающих ей, возбуждает, когда с ними обращаются, как с маленькими детьми. Человек с этой особенностью рассказывал перед камерой, какое удовольствие он получает, когда его кормят из бутылочки и надевают памперсы.

Эксгибиционистка поведала, что ей нравится заниматься сексом в телефонных будках и других публичных местах. Я на их фоне должна была казаться страшной занудой. Они обитали на периферии человеческих сексуальных потребностей, я же была просто Шерил Коэн, «тайная онанистка» — так гласила подпись рядом с моим лицом.

Долгое время собственное пристрастие к мастурбации вызывало у меня стыд и чувство вины, и, наконец, десятилетия спустя я предстала перед публикой как тайная онанистка. Надо признать, мне это казалось забавным. Что сказали бы монахини из школы Девы Марии. Что сказали бы священники. Что скажет моя семья.

Ответ на последний вопрос я получила совсем скоро..

— Сожги это! — так отреагировала моя любимая бабушка, когда моя двоюродная сестра Джин показала ей видеокассету с записью шоу.

Я говорила с сестрой по телефону через неделю после выхода шоу, и мы вместе смеялись над ответом бабушки Фурнье, но тон разговора стал гораздо серьезнее, когда речь зашла о моих родителях. Они никому не сказали ни слова, посмотрев шоу, и никто не решался спросить их мнения. Через несколько месяцев я должна была навестить их.

Они либо начнут разговор сами, либо будут хранить молчание, и я не знала, чего боюсь больше..

Очень небольшая часть моих многочисленных друзей и знакомых была возмущена шоу. Они жалели только о том, что возможность откровенно говорить на национальном телевидении на запрещенные темы свелась к соревнованию в вуайеризме. Я решила, что буду избегать участия в мероприятиях, организаторы которых не предпринимают хотя бы формальных попыток начать серьезное обсуждение..

Когда я разговаривала с матерью по телефону, то слышала раздражение в ее голосе. Если, как я думала, мы немного продвинулись вперед после моего интервью у Ларри Кинга, то теперь, казалось, что мы сделали гигантский прыжок назад.

В виде исключения Майкл решил сопровождать меня в поездке домой на восток. По мере приближения даты отъезда возникала необходимость покупать вещи, которые могли нам потребоваться, и в один из предшествующих поездке дней мы сели в машину и поехали по магазинам. Когда мы остановились на светофоре, с моей стороны подъехала полицейская машина, и водитель просигналил нам..

— Что им нужно? Я же ничего не сделала, — сказала я Майклу.

Полицейский, сидевший за рулем, знаком попросил меня опустить стекло. Я крутила ручку и чувствовала, как у меня сжимается желудок. В машине их было двое, оба улыбались.

— Ребята, это не вы выступали на «Джеральдо»? — спросил один из них. — Отличная работа, — произнесли оба, поднимая пальцы вверх.

Мы с Майклом вздохнули с облегчением. Такое могло произойти только в Беркли. Как же мне нравилось жить в штате, где полицейские рукоплещут тому, что ты раскрыл все тайны своей сексуальной жизни на национальном телевидении, и лишь немногие не смогут оценить значение твоей работы, даже если участие в телешоу не совсем способствует ее успеху..

Стоило нам с Майклом приехать в дом моих родителей, как я вынуждена была напомнить себе, как не похож старый добрый Беркли на весь остальной мир. Моя мать была холодна, как лед. Она даже не смогла выдавить из себя улыбку, когда мы переступили через порог. Очень жаль. Она старела. Вокруг рта и на лбу появились тонкие морщины.

Удастся ли нам примириться друг с другом до того, как станет слишком поздно. К счастью, мы с Майклом приехали поздно вечером и могли, извинившись, сразу отправиться спать..

За завтраком я старалась направить разговор на темы, которые, как я знала, доставят удовольствие родителям. Я рассказывала про успехи Джессики и Эрика. Майкл предпочитал говорить о погоде. Мы быстро проглотили яйца и тосты и предпочли заняться своими делами — вышли на прогулку полюбоваться великолепной осенью Новой Англии.

Желтые, оранжевые, красные клены и дубы, казалось, были охвачены пламенем. Мы гуляли по центру города, держась за руки..

— Было весело, — с иронической улыбкой произнес Майкл.

— Знаю. Это все из-за шоу. Из-за «Джеральдо», я уверена, — сказала я.

Прошло уже четыре или пять месяцев с тех пор, как вышло шоу, а моя мама все еще злилась.

— Когда вернемся, я все-таки поговорю с ней об этом. Меня бесит, что я должна ходить на цыпочках. Если она начнет кричать — нужно через это пройти.

— Ладно, но мне лучше не вмешиваться, — ответил Майкл.

— Конечно, не надо.

В звенящем осеннем воздухе стоял запах костра. Пахло уютно и по-домашнему. Я могла только надеяться, что дома меня тоже ждут уют и покой.

Мы вошли в дом, и я услышала, что работает телевизор. Я вошла в гостиную, мама сидела на диване. Отца не было, наверное, бегал по поручениям. Майкл поцеловал меня и ушел на кухню.

Я приглушила звук и села рядом с ней на диване, обитом коричневой тканью.

— Мама, я знаю, что ты видела шоу и теперь злишься, — начала я.

Она бросила на меня взгляд.

— Я пошла на это, потому что хочу, чтобы люди перестали стыдиться того, чего не нужно стыдиться.

На ее щеках выступил румянец.

— Мне стыдно. Меня тошнит от того, как ты себя ведешь! — выкрикнула она.

Теперь злилась я, не только на нее, но и на себя. Моей матери опять удалось вывести меня из равновесия, и я была недовольна собой за то, что позволила ей меня разозлить.

— А что здесь стыдного? Я не сделала ничего плохого, и тебе уже следовало бы это понять. Тошнит, когда притворяешься, что секс — это неправильно.

Я вскочила и начала мерить шагами ковер.

— Это он виноват. Не понимаю, почему ты позволяешь Майклу тобой управлять.

— Ты о чем это?

— Я знаю, что ты это сделала, потому что он так хотел.

Теперь она не только разозлила меня, она обидела и задела меня. Неужели она правда считает меня слепым орудием в руках Майкла? Я что — дурочка, которая не может думать своей головой?

— Ты не права. Если бы ты хоть чуть-чуть меня знала, ты бы это поняла!

Я вылетела из комнаты.

— Мы уезжаем! — крикнула я Майклу.

Мы побросали вещи в чемодан и переехали в ближайший мотель.

Единственной причиной, по которой мы не улетели в Калифорнию следующим же рейсом, была бабушка Фурнье, которую я собиралась навестить. Ей было восемьдесят три года. Ее волосы были припорошены сединой, и она хромала из-за артрита, но по-прежнему сохраняла ясность и остроту ума. Ее не коснулись жизненные невзгоды благодаря любви к жизни, которую она сохраняла до сих пор..

— Это ты? — спросила бабушка, когда я постучала в дверь ее квартиры в Сэйлеме.

— Это я.

Она открыла дверь и распахнула объятия.

— Шерил! — радостно воскликнула она.

— Бабушка! — закричала я в ответ и запечатлела поцелуй на ее милом лице.

Мы обнялись, и ей пришлось опереться на меня, пока мы шли на кухню. Она достала из холодильника пирог и поставила чайник.

Мы посплетничали немного о родственниках и посмеялись над тем, что фигура у нее уже не та, чтобы одеваться по последней моде. Несмотря на это, она выглядела стильно, в отличие от большинства женщин ее возраста. Она по-прежнему красила губы и решила носить парик. Мне казалось, что я никуда и не уезжала.

Она вновь рассказала мне историю про то, как мой добродушный, но глуповатый дядя сидел на раскидистом клене, собираясь спилить слишком большую ветку. Он заметил, что это та самая ветка, на которой он сидит, только тогда, когда обрушился на землю вместе с ней. Мне никогда не надоедала эта история, особенно в пересказе бабушки Фурнье..

Я знала, что бабушка никогда не заговорит о моем появлении на «Джеральдо», если этого не сделаю я. Но я хотела поговорить, потому что она должна была знать, что ее мнение мне небезразлично, а я должна была объяснить, почему я это сделала.

Я отрезала себе второй кусок пирога и прямо посмотрела в глаза своей бабушке.

— Я знаю, что ты видела меня по телевизору.

— Шерил, я не могла поверить своим глазам, — произнесла она.

— Почему?

— Почему? Да из-за того, о чем ты там говорила. Это личное. О таком не говорят прилюдно.

— Нет, бабушка. Нам нужно об этом говорить. Нам нужно перестать стесняться проявлений своей сексуальности, перестать держать это в секрете.

Бабушка откусила кусочек торта и посмотрела на меня с легкой улыбкой.

— Ты же не сердишься, правда? — спросила я.

— На тебя? Не могу. Что бы ты ни сделала, я не смогу на тебя злиться. Если бы ты валялась под забором, я бы пошла туда и легла рядом с тобой, — ответила она.

Мне казалось, что у меня разорвется сердце. Когда я была маленькой, то думала, что стоит моей бабушке узнать про мои грехи — и она отвернется от меня. Я не могла себе представить, будучи тайной онанисткой, что ее любовь ко мне не ставит условий.