Секс в эпоху согласия

2. О желании

В одной из своих статей на посвященном стилю жизни и развлечениям сайте AskMen писательница Коллин Сингер пишет, что в сексе мужчина, как правило, «ведет», а женщина «отвечает». У большинства мужчин, объясняет она, сексуальное желание и возбуждение включены по умолчанию, до начала какой-либо сексуальной активности, и именно они заставляют мужчину предпринимать какие-то действия для того, чтобы заняться сексом. Женщинам тоже порой доводится испытывать это «стихийное беспричинное вожделение», но многие все же склонны к «ответному возбуждению», то есть сексуальное желание у женщины, по мнению автора, вызывается «определенными романтическими или эротическими событиями»[73].

Это утверждение, как можно прочитать далее, подкреплено данными свежего научного исследования, но тем не менее в нем отчетливо звучат до боли знакомые мотивы. Оно транслирует все те же расхожие представления о фундаментальных различиях двух полов — вроде тех, что часто повторяют гуру пикапа, когда учат мужчин чему-то вроде «как гарантированно уложить ее в постель» (и в целом их рекомендации поразительно похожи на многие другие популярные советы о том, как улучшить сексуальную жизнь и отношения). «Покажи мужчине обложку Playboy — и он уже на низком старте», — пишет Нил Страусс в своем бестселлере «Игра» (The Game), книге о том, как устроен пикап-бизнес. «Да чего уж там, — добавляет он, — покажите ему авокадо без косточки, и он опять готов». Женщин, напротив, «не заводят откровенные картинки и разговоры»[74]. Их нужно уговаривать, и на это требуется время. Мужчины быстрые, женщины медленные.

Описывать мужскую и женскую сексуальность как две разные стихии и объяснять их различия с точки зрения эволюционной биологии — это практически общее место. Предполагается, что мужчины более сексуально активны, потому что выгодная для них в эволюционном смысле стратегия поведения состоит в постоянном и как можно более широком распространении своего семени. В то же время в жизни женщины секс играет менее значительную, не такую важную, «менее сексуальную» роль: ее эволюционный удел — искать надежного и стабильного партнера, который сможет обеспечить ее безопасность и безопасность ее потомства. Мужчины одержимы глубокой, иррациональной, даже дорациональной тягой к сексу, в то время как женская сексуальность находится где-то вовне, никак не затрагивает личность женщины и вообще играет служебную роль, обеспечивая работу более важных функций вроде материнства.

Это спекулятивная теория. Она, в сущности, не диктует и не оправдывает никакой тип сексуального поведения[75]. Но в большинстве случаев ссылками на нее пытаются «научно» обосновать современные социальные нормы. И эти рассуждения о полярной природе мужской и женской сексуальности внутренне тесно связаны с оправданием агрессивного поведения мужчин: его представляют как закономерный факт, программу, заложенную самой природой. В упомянутой выше «Игре» Страусс размышляет об этической приемлемости манипулятивных техник, которым он и его ассистент Мистери (в мире пикаперов распространены абсурдные псевдонимы) обучают неловких, застенчивых мужчин. И автор находит убедительное, по его мнению, оправдание: «Всякому, кто регулярно читает газеты или книги о реальных детективных расследованиях, известно, что причиной значительного числа насильственных преступлений — от похищений до массовой стрельбы — являются подавленные мужские сексуальные импульсы и желания». «Социализируя» неудачливых мужчин, Мистери и Страусс якобы делают мир лучше и безопаснее: без сексуальной разрядки мужчина начинает вести себя агрессивно[76].

В 2014 г. двадцатидвухлетний Эллиот Роджер убил шесть девушек и ранил еще четырнадцать в кампусе Калифорнийского университета в Санта-Барбаре. Предварительно он опубликовал в YouTube видеообращение такого содержания: «Я не знаю, почему я не нравлюсь вам, девушки, но отомщу за это… Я с удовольствием вас всех перебью… Вы не захотели сделать мою жизнь счастливой, и взамен я отберу жизнь у вас — вот это будет честно… Я отомщу всем девушкам за то, что они лишили меня секса». Как пишет Шанель Миллер в книге «Знай мое имя» (она училась в Калифорнийском университете, когда случилась стрельба), «секс был его правом и нашей обязанностью»[77].

Женщина должна мужчине секс — как минимум потому, что ей нужно предотвратить акт насилия, который неизбежен, если она не выполнит свой долг. Когда Ар Келли в 2019 г. предстал перед судом по обвинению в изнасилованиях десяти девушек-подростков (изнасилованиях с отягчающими обстоятельствами!), его адвокаты заявили прессе, что певец никого не насиловал, потому что «звезде такого масштаба секс по принуждению просто не нужен»[78]. Выходит, если неудовлетворенная похоть толкает мужчину на преступление, то женщине лучше ее удовлетворять? И если мужчина насилует, чтобы снять сексуальное напряжение, то просто принудить женщину к сексу вполне допустимо? Ведь это помогает предотвратить ее собственное или чье-нибудь еще изнасилование!

Конечно, не все мужчины, свято верящие в непреодолимую мужскую потребность в сексе, устраивают женоненавистнические бойни и насилуют несовершеннолетних девушек. Но несмотря на то, что теория конкуренции спермы сейчас уже не так актуальна, многие по-прежнему соглашаются с тем, что физический контакт с женщиной без возможности заняться с ней сексом «доводит мужчину до исступления на грани неконтролируемой ярости»[79] (написано Эндрю Джексоном Дэвисом в 1874 г.). Миту Саньял называет этот подход к мужской сексуальности «моделью парового котла»: мужское вожделение уподобляется перегретому котлу, у которого нет выключателя. Женщине, соответственно, нужно остерегаться, если она поспособствовала нагреву «котла», заранее не подумав о последствиях. Но чего же ей остерегаться? Разумеется, неизбежного насилия! Как пишет Эмили Нагоски в книге «Как хочет женщина» (Come As You Are), утверждение о заданной природой постоянной потребности мужчин в сексе обычно «тут же становится угрозой»[80].

Мы найдем достойную альтернативу этой спекулятивной эволюционной теории, когда докажем, что женщинам в той же степени, что и мужчинам, присуща глубинная, непреодолимая и естественная тяга к сексу, докажем, что по природе женщины столь же сладострастны. Чтобы добиться равенства в сексуальных вопросах, женщине нужно изучить и принять собственные плотские потребности. Но неужели ее сексуальная свобода и эмансипация возможны только при условии сходства мужской и женской сексуальности? В сексологии второй половины XX в. было принято считать, что сексуальное равенство — следствие сексуального сходства.

Ведущими сексологами этого времени были Уильям Мастерс и Вирджиния Джонсон. В 1950-х и 1960-х они активно (и негласно) экспериментировали с электродами, которые подключали к добровольцам обоих полов в лаборатории Вашингтонского университета в Сент-Луисе. Мастерс и Джонсон наблюдали за физиологическими реакциями организма (например, температурой тела и сердцебиением) в процессе полового акта. Среди испытуемых были одиночки, которые мастурбировали руками или вибратором, и пары, занимавшиеся сексом в разных позициях. Женщинам просто стимулировали грудь или вводили в вагину прозрачный стеклянный дилдо по имени Улисс. Камера с фонариком, встроенная в Улисса, снимала вагины участниц эксперимента изнутри, в том числе когда они испытывали оргазм.

Это исследование проводилось в эпоху жестких двойных сексуальных стандартов. Американское общество в послевоенную эпоху отличалось крайним консерватизмом. Предполагалось, что женщина должна сосредоточиться на домашних, семейных и материнских обязанностях (при этом слово «беременна» на телевидении все еще заглушали пиканьем). Пятнадцать тысяч экземпляров книги Мастерса и Джонсон «Сексуальные реакции человека» (Human Sexual Response)[81], опубликованной в 1966 г. и написанной намеренно сухим и бесстрастным языком науки («стимулирование является важнейшим фактором для нарастания сексуального возбуждения»), были распроданы за три дня. Книга полгода продержалась в бестселлерах The New York Times, несмотря на то (а может, и благодаря тому), что авторы убедили прессу не освещать исследование до его публикации. Открытия сексологов произвели эффект разорвавшейся бомбы: один из критиков книги, Альберт Голдман, даже «был вынужден прервать чтение из-за невыносимого дискомфорта, вызванного картинкой, стоящей перед его глазами». Ему виделась женщина, «удовлетворяющая себя с помощью механического устройства»[82].

Ядром исследования стала предложенная учеными модель цикла сексуальных реакций человека, свойственного и мужчинам, и женщинам. Этот цикл состоит из четырех стадий: фазы возбуждения, фазы плато, оргазма и фазы завершения. Также Мастерс и Джонсон показали, что важнейшую (если не первостепенную) роль в достижении женщиной оргазма играет клитор и что клитор и вагина связаны и отвечают за стимуляцию друг друга. Сексологи XX в. еще до публикации этого исследования отмечали значимость клитора. В 1953 г. Альфред Кинси в книге «Сексуальное поведение женщины» (Sexual Behavior in the Human Female), основываясь на анализе медицинской и анатомической литературы, доказывал, что именно клитор является главным органом женской сексуальности. Но Кинси также утверждал, что в вагине мало нервных окончаний и потому она почти не чувствительна, — правда, его целью было в основном развеивание мифа о «священном» вагинальном оргазме. Выводы же Мастерса и Джонсон основывались на результатах эксперимента. Они обнаружили, что самые яркие оргазмы женщина испытывает не при половом акте, а во время мастурбации, когда сама контролирует интенсивность и характер прикосновений. И, в отличие от Альфреда Кинси, Мастерс и Джонсон утверждали, что вагина также очень чувствительна и к проникновению, и к клиторальной стимуляции.

Конечно, для большинства женщин в этом не было никакого открытия: они и так знали, что стимуляция вагины и клитора вызывает приятные ощущения. Но все-таки подкрепление этого знания научными свидетельствами было очень значимо. Некоторые выводы, к которым пришли Мастерс и Джонсон, показались публике просто невероятными: например, ученые заключили, что женщине для достижения оргазма, в сущности, не нужен ни вагинальный секс, ни даже мужчина. Авторы, однако, несколько смягчили свои выводы (возможно, обдуманно), подчеркнув схожесть цикла сексуальных реакций у представителей обоих полов. Сходство было описано с физиологической и психологической точек зрения. Мастерс и Джонсон пришли к выводу, что эрекция и выделение смазки у мужчин и женщин, в сущности, происходят одинаковым образом, эякуляция и оргазм тоже аналогичны[83]. Стадии сексуальной реакции также совпадают: у людей обоих полов непосредственно перед оргазмом повышается температура тела и учащаются пульс и дыхание, краснеет кожа, напрягаются мышцы. Мышечные сокращения в момент оргазма у мужчин и женщин одинаковы.

Цель Мастерса и Джонсон заключалась в том, чтобы объяснить природу женской сексуальности и дать ей научно обоснованное право на существование, поэтому они настаивали на том, что тяга к сексу заложена природой как в мужчинах, так и в женщинах. Во всех их работах многократно повторяется, что желание и сексуальный аппетит свойственны женщинам ничуть не в меньшей мере, чем мужчинам. Авторы проводили многочисленные параллели между пенисом и клитором. Как ни один мужчина не мыслит секса без стимуляции пениса, так и для женщин нет секса без стимуляции клитора, писали они. Причем клитор, в их понимании, вовсе не является бледным подобием своего более крупного «родственника»: Мастерс и Джонсон считали клитор чрезвычайно важным, чрезвычайно значимым органом.

Они настаивали на сходстве клитора и пениса, даже когда результаты их собственных исследований давали более сложную и неоднозначную картину. Полученные исследователями выводы говорили о том, что женский сексуальный потенциал больше мужского. Ощущения, которые испытывает женщина при клиторальном оргазме, значительно превосходят по яркости и интенсивности мужской оргазм. Женщина способна получать множественные оргазмы и оставаться в предоргазмическом состоянии гораздо дольше, чем мужчина. Однако Мастерс и Джонсон не стали проводить дальнейшие исследования и более тщательно изучать обнаруженные ими различия. Для них поиск физиологических расхождений между мужчиной и женщиной был прочно связан с консервативной психоаналитической моделью сексуальности, в которой женское удовольствие было полностью подчинено мужскому. В 1960-х сексуальная этика развивалась в другом направлении. Прогресс и равенство зиждились на сходстве полов, и это политическое заявление Мастерс и Джонсон подкрепили научными данными.

Мастерс и Джонсон не причисляли себя к феминистскому движению; все их исследования велись в рамках традиционалистских установок на гетеросексуальную моногамию и брак. Тем не менее исследователи активно боролись со стереотипами, связанными с женской сексуальностью. В первой половине XX в. многие эксперты продвигали идею кардинального — почти метафизического — отличия женской сексуальности от мужской. Начиная с 1910 г. семейные консультанты начали плодить руководства по семейной жизни для женатых пар. Получение удовольствия от секса обычно рассматривалось в таких брошюрах как ключевой аспект брака. Эти руководства настойчиво акцентировали внимание читателей на различиях между мужчинами и женщинами. «Мужчина возбуждается легко и быстро и так же быстро получает удовлетворение, — писала Хелена Райт в 1930 г. в книге „Сексуальные аспекты брака“ (The Sex Factor in Marriage), — в то время как женщину трудно и возбудить, и удовлетворить»[84]. Неприятный опыт первой брачной ночи может навсегда заблокировать сексуальный потенциал женщины, предупреждали создатели подобных брошюр. Наслаждение женщины сложно, уязвимо и одновременно опасно: ее сексуальная свобода чревата разнузданностью и катастрофой, но и чопорной рутины тоже нужно избегать. Авторы изощрялись, лавируя в поиске баланса между двумя этими полюсами. У жены, как писал один сексолог в 1937 г., «можно развить заметный сексуальный аппетит», и мужу «принадлежит честь разжигать его и поддерживать» с должной нежностью и терпением[85]. Ключи от ларца с женским наслаждением находятся в руках умелого и внимательного мужа, который бережно его «открывает», наставляя супругу на тернистом пути половой жизни: он учит, она внимает. Если он относится к удовольствию супруги без необходимого внимания, это грозит ее фригидностью или, и того хуже, нимфоманией. В целом в подобных книгах женское удовлетворение не только дозволялось, но даже всячески поощрялось, но только в надлежащих формах гетеросексуальности, традиционной женственности и связи с материнством[86].

Страх перед экстремумами женской сексуальности подогревался консервативным неофрейдизмом. В создании описанного выше дискурса часто винят самого Фрейда, однако он вовсе не считал гетеросексуальность нормой или естественным выбором. Фрейд описывал ее не как биологически обусловленную установку, а как результат сложного процесса развития. Он полагал, что и мужчины, и женщины не рождаются, а становятся гетеросексуальными, причем становятся с трудом и не обязательно окончательно. По Фрейду, женская сексуальность неопределенна и двойственна. В отличие от некоторых своих последователей, Фрейд не считал закономерным трудный переход от клиторальной к вагинальной сексуальности и изменение объекта влечения с матери на отца и других мужчин; он даже не настаивал на необходимости такого изменения. С точки зрения Фрейда, в этот момент выбора девушка стоит вне четких категорий сексуальности. По словам автора книги «Революция желания» (Desiring Revolution) Джейн Герхард[87], девушка находится «между сексуальными идентичностями»: она вне мужского и женского, гомосексуального и гетеросексуального, но потенциально содержит это все[88].

Последователи Фрейда были куда более категоричны в своих суждениях и рекомендациях. Под влиянием Карла Абрахама, Мари Бонапарт, Карен Хорни, Эдуарда Хичманна и Эдмунда Берглера в психоанализе закрепилось мнение о том, что для женщины естественной и нормальной является тяга к вагинальному сексу, семейственности и материнству. Здоровая и зрелая женщина выбирает вагинальный оргазм, незрелая — клиторальное удовлетворение, которое также ассоциируется с тягой к мужественности, отказом от женственности и, как следствие, лесбиянством, феминистской воинственностью и желанием получать образование и строить карьеру вместо того, чтобы вить гнездо и охранять домашний очаг. Для неофрейдистов такого толка основой женской сексуальности стала вагинальная «зрелость»[89].

Естественно, эти взгляды в последующие десятилетия были оспорены сексологами и психологами. Их опровержение было ключевым пунктом повестки женских движений 1960–1970-х, которые как раз набирали силу, когда Мастерс и Джонсон публиковали свои работы. Сексология Мастерса и Джонсон, кстати, была с большим энтузиазмом встречена феминистками и на некоторое время стала одним из главных козырей в их рукаве.

Конечно, и среди феминисток не все оценили революционный потенциал темы сексуального удовлетворения или освободительной роли клитора. Темнокожие феминистки — Фрэнсис Бил, Линда Ла Рю и Белл Хукс — справедливо критиковали белых за то, что те поставили во главу угла тему сексуальности, забыв, насколько проблемной и неоднозначной она является для цветных женщин[90]. История последних — это непрерывная сексуальная и экономическая эксплуатация, а также эпизоды вроде массовой стерилизации темнокожих женщин или исследований противозачаточных средств на малоимущих пуэрториканках. Именно поэтому исследования сексуальности не казались им особенно удачным выбором.

Но в целом сексологическая тематика и идея сексуальной свободы женщин очень занимали феминисток. Энн Коэдт и Ти-Грейс Аткинсон видели в работах Мастерса и Джонсон огромный потенциал[91]. В эссе «Миф о вагинальном оргазме» (The Myth of the Vaginal Orgasm) — коротком, но чрезвычайно влиятельном тексте, который сначала распространялся в самиздате, а затем вошел во все возможные феминистские антологии, — Коэдт пишет, что так называемые классические сексуальные позы «больше не должны считаться классическими», так как они не приводят к обоюдному оргазму. Исследования клиторального оргазма доказали, что сексуальное удовлетворение можно получить, занимаясь сексом как с мужчиной, так и с женщиной, а значит, пишет Коэдт, гетеросексуальность становится «выбором, а не судьбой». От фрикций во влагалище получает оргазм именно мужчина, поэтому «мужское удовлетворение становится точкой отсчета» для создания представлений о женской сексуальности, объясняет она.

Из этого рассуждения следуют далекоидущие выводы. Мужчины, предполагает Коэдт, «видят в клиторе угрозу своей мужественности». В этом она не ошибалась. Норман Мейлер, писатель, журналист и известный бабник, раздраженный феминистской критикой, в частности работой Кейт Миллет «Сексуальная политика» (Sexual Politics), ответил на нее книгой «Пленник секса» (The Prisoner of Sex). В ней он рассуждает об исследовании Мастерса и Джонсон. В характерном вычурном и самодовольном стиле он признается, что возмущен «переизбытком непрекращающихся женских оргазмов от этой пластиковой тыкалки, этого лабораторного дилдо, этого вибратора!»[92]. Он жалуется, что чуть ли не «испытывает тоску по напыщенной и немудреной фрейдистской определенности 1950-х» — по уверенности в том, что стимуляция клитора и неспособность получить вагинальный оргазм говорят о недостатке женственности.

Как ни странно, неприятие Мейлером выводов Мастерса и Джонсон предвосхитило осмысление их наследия последующими поколениями феминисток. Пока именитые феминистки 1970-х записывались в сторонницы сексологов, Мейлер спрашивал с ученых со всей суровостью, ожесточенно искал в их трудах злоупотребления, развеивал иллюзии и выставлял на всеобщее обозрение недостатки концепции Мастерса и Джонсон. «Америкой правят полубезумные ученые, — писал он. — Люди, которые ничего не смыслят в акте созидания». Он, не жалея красок, описывал лабораторные условия их экспериментов и «паралич, который, должно быть, сковывал женщин, которым приходилось заниматься сексом под испытующим взглядом экспериментаторов». Впрочем, механистические, технически ориентированные методы Мастерса и Джонсон критиковал не только Мейлер. Так, Дана Денсмор, одна из участниц ратующей за сепарацию от мужчин феминистской группы Cell 16, тоже находила недостатки в движении за сексуальную свободу: женское «право» наслаждаться своим телом, по ее словам, его адепты делают обязанностью. Сексуальное освобождение, как пишет Денсмор, Мастерс и Джонсон превращают в «генитальное». Это казалось ей подменой ценностей. Автор также критиковала переведение проблемы в целом в плоскость физиологии. Ведь женщине нужен не только секс: «На самом деле мы нуждаемся в близости, слиянии и, может быть, отчасти забвении себя». Схожие мысли, как мы вскоре увидим, появляются у феминисток и в наши дни[93].

К 1990-м гг. работы Мастерса и Джонсон уже неоднократно становились объектом критики ученых-сексологов. При этом пара не утратила своего огромного влияния. В 1980 г. цикл сексуальных реакций человека был внесен в принятую в США классификацию DSM-3 — третью версию «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам». В США руководство используется для классификации заболеваний и координации их диагностики и страхового покрытия лечения. Оно также играет важную роль в международных исследованиях. В DSM-3 сексуальные расстройства рассматриваются с точки зрения цикла сексуальных реакций человека; при этом отклонения от линейной модели Мастерса и Джонсон (которая теперь, благодаря усилиям сексологов Хелен Сингер Каплан и Гарольда Лифа, начинается со стадии желания) считаются дисфункциями. Методы сексуальной терапии, разработанные Мастерсом и Джонсон, стали стандартом на несколько будущих десятилетий. В их основу также была положена концепция цикла сексуальных реакций человека.

Общественное внимание к классификации DSM было привлечено в 1990-х, когда распространение рецептурных психоактивных лекарств стало практически повсеместным. Прозак, антидепрессант группы селективных ингибиторов обратного захвата серотонина, который прописывали всем без разбора, сделался символом медикализации обычной жизни (в ней небезосновательно винили «большую фарму», прямую потребительскую рекламу лекарств и, конечно же, классификации DSM) со всеми ее трудностями и социальными проблемами. Фармацевтическая промышленность, известная своим беспощадным маркетингом, лоббистскими приемами и мутными практиками тестирования препаратов, вызывала все больше недоверия у общества[94]. Скептические настроения распространялись по мере выхода новых исследований о недостатках DSM и психофармакотерапии, которая убеждала нас в том, что мы находимся в депрессии, а не просто горюем, что страдаем от СДВГ, а не перевозбуждены от многочасового использования гаджетов, и в том, что без лекарств мы попросту недееспособны[95].

Предметом ожесточенных дискуссий в этот период стала также «Виагра»[96]. Лицензированный в 1998 г. препарат от эректильной дисфункции принес компании Pfizer такой успех, что она немедленно ринулась разрабатывать аналогичное лекарство для женщин. Надежда была на то, что средство, усиливающее кровоток, подействует на женский организм так же, как на мужской, — вызовет прилив крови к органам малого таза и их набухание (бал тогда правили гидравлические метафоры). Таким образом, женские сексуальные проблемы, которые к моменту появления на рынке «Виагры» активно обсуждались обществом и, казалось, требовали немедленного эффективного решения, будут преодолены.

Но все новоизобретенные компанией Pfizer препараты потерпели фиаско: они вызывали увеличение количества вагинальной смазки, но не пробуждали у женщин желания заниматься сексом. Другие рабочие группы исследовали возможности медикаментозного возбуждения женщины с помощью регуляции гормонов: появились тестостероновые пластыри Intrinsa (одобренные в Европе, но не в США), тестостероновый гель LibiGel и относительно недавний препарат под названием Flibanserin — провальный антидепрессант, регулирующий выработку серотонина и дофамина. «Карьера» последнего была бурной и короткой: он провалил попытку удовлетворить требованиям американского Управления по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA), а в 2015 г. его все-таки со скрипом лицензировали, переименовав в Addyi. Продается он плохо: из-за тяжелых побочных эффектов многие страховые компании просто отказываются покрывать затраты клиентов на этот препарат[97].

И сексологи, и прочие специалисты все чаще писали о том, что поиск женской «Виагры» является завуалированной попыткой решить сложную социальную проблему медикаментозным способом. Они поставили под сомнение адекватность общепринятой модели желания и цикла сексуальных реакций человека, от которых отталкивались составители стандартов DSM. Согласно Мастерсу и Джонсон, секс начинается с желания, далее следует возбуждение и оргазм. По DSM-3 женщине, у которой желание не возникало по первому же звонку, следовало диагностировать сексуальную дисфункцию. Более того, стандарты однозначно описывали как патологию абсолютно все, что не вписывалось в их рамки. Одним из ключевых критериев для постановки диагноза «гиполибидемия» (отсутствие или потеря сексуального желания, диагноз весьма спорный) и у мужчин, и у женщин был «недостаток/отсутствие сексуальных фантазий и полового влечения», вызывающий «заметную подавленность или трудности в личных отношениях». Другими словами, если у вас не возникает спонтанного желания заняться сексом и вы вообще маловато о нем думаете, у вас гиполибидемия. При этом сексологам хорошо известно, что, согласно всем опросам, женщины часто не имеют регулярных сексуальных фантазий и что у многих из них желание возникает не само по себе, а в определенных обстоятельствах, развиваясь в ответ на стимуляцию вместе с возбуждением.

В исследованиях Мастерса и Джонсон были обнаружены серьезные методологические недостатки. В частности, все участники их экспериментов (преимущественно белые, хорошо обеспеченные, образованные люди из Вашингтонского университета) были сексуально активны изначально. Все они были готовы заниматься сексом и мастурбировать в лабораторных условиях под наблюдением ученых, из чего можно заключить, что у них, по-видимому, не было ни психологических барьеров, ни проблем с либидо. Участников эксперимента выбирали, ориентируясь на раскованность человека и его способность подробно описывать свои ощущения. Не зря Уильям Мастерс говорил: «Если вы хотите узнать, что происходит, вам придется работать с теми, с кем это происходит»[98]. В группу не были включены люди с низким либидо и те, кого просто смущала необходимость заниматься сексом в лаборатории. Фактически исследователи всякий раз наблюдали образцово-показательный переход от спонтанного желания к возбуждению и оргазму, но тем не менее делали на основании своих наблюдений выводы об «универсальной» сексуальной норме.

Но сила и характер полового влечения индивидуальны. Исследования, проведенные в нескольких странах, демонстрируют, что примерно треть опрошенных женщин жалуется на недостаток интереса к сексу. Их вдвое больше, чем мужчин с похожими сложностями[99]. Однако Мастерс и Джонсон, по выражению Леонор Тьефер, описывают цикл сексуальных реакций «как врожденную программу, работающую как механические часы». По идее, желание должно запускать все остальные стадии цикла[100].

В этой канонической трактовке секс считается биологической потребностью — такой же, как потребность в еде или сне. Когда человек устал или хочет есть, неприятные телесные ощущения заставляют его удовлетворять эти потребности, чтобы вернуть организм к базовому уровню комфорта (и одновременно выйти из угрожающего жизни состояния). Но действительно ли секс является потребностью? Некоторые современные исследователи с этим не соглашаются, аргументируя это тем, что неудовлетворенное сексуальное желание, в отличие от голода или жажды, не угрожает выживанию. Да, иногда оно может ощущаться остро, наподобие боли или голода, и требует немедленного утоления — но в любом случае оно не первично и всегда следует за возбуждением[101].

Это мнение разделяют многие ученые[102]. В 2013 г. была принята пятая редакция DSM, и ее подготовка сопровождалась серьезными обсуждениями и спорами[103]. Входившие в комиссию по доработкам и исправлениям Синтия Грэм и Лори Бротто отметили, что многие состояния, которые «Руководство» классифицирует как болезни, на самом деле ими не являются. Особенно это касается состояний, характерных для женщин. Грэм и Бротто указали, что, во-первых, кратковременные изменения в сексуальном поведении женщины могут быть объяснимой реакцией на стресс, депрессию, повышение уровня тревожности, неприятности на работе, недостаток заботы, абьюз или насилие и проблемы с самоидентификацией. Во-вторых, не исключено, что предложенная Мастерсом и Джонсон линейная модель сексуальных реакций — от желания к возбуждению и оргазму — не так уж подходит женщинам. Но именно она широко транслируется в кино и на телевидении: в бесчисленных эротических сценах герои всегда занимаются сексом технично и именно по этой схеме. Они, конечно, возбуждаются сразу, как только взглянут друг на друга; далее мы наблюдаем немного страстных объятий, пенетрацию, короткую череду стонов и бурный совместный оргазм.

Убежденность в том, что женщины не испытывают достаточного интереса к сексу, часто объясняется непониманием сути полового влечения. Существует два его типа: спонтанное и ответное. Концепцию двух типов полового влечения активно популяризирует авторитетный сексолог Розмари Бэссон[104], директор Центра сексуальной медицины при Университете Британской Колумбии[105]. У женщин, как отмечает автор статьи с сайта AskMen, упомянутого в начале этой главы, превалирует ответное половое влечение. Женщинам не свойственно испытывать внезапное желание заняться сексом. Женщина часто не думает в терминах «мне хочется/не хочется секса», но при этом бывает не прочь им заняться. Желание проявляется в подходящих для этого условиях, причем женщина сначала возбуждается физиологически, а потом чувствует прилив желания, а не наоборот. Сексуальные реакции женщин имеют циклический, а не линейный характер. И главную роль в процессе всегда играют условия, внешние обстоятельства: отношения и расстановка сил в паре, уровень безопасности и доверия к партнеру, сопутствующие половому акту обстоятельства, эротический накал момента, отношения женщины со своим телом, наличие или отсутствие конкретных будоражащих факторов — все это влияет на ускорение или торможение цикла желания и возбуждения.

От внешних обстоятельств зависит и характер желания. Вот, скажем, одни условия: пара в давних и прочных отношениях. Женщина вообще не думает о сексе (она «в нейтральном положении», по выражению Бэссон), но прикосновение партнера в подходящий момент может разбудить в ней чувства — если не острое желание заняться сексом, то как минимум легкое возбуждение. Желание, возникшее в других обстоятельствах (например, при долгожданной встрече с партнером после разлуки или в новых бурных отношениях), может показаться спонтанным и беспричинным. Но причины у него есть. Оно остается ответным, несмотря на свою внезапность, только теперь отвечает на волнение, радость и предвкушение встречи. Так образуется цикл позитивных реакций. Желание женщины основывается на возбуждении от происходящего, которое настраивает ее на получение удовольствия. Желание никогда не бывает совершенно независимым от внешних событий, и оно редко абсолютно спонтанно — просто иногда мы упускаем из виду обстоятельства его появления.

Внешние обстоятельства могут и негативно влиять на цикл сексуальных реакций. Отвлекающая или неприятная обстановка, неловкие заигрывания или прикосновения, неприятные запахи — все это легко может разрушить цепочку «возбуждение — желание». Женщины с низким уровнем сексуального влечения порой вообще не испытывают настоящего возбуждения. Многие из них никогда не испытывали оргазма. Секс становится для них обязанностью, исполнять которую необходимо ради того, чтобы доставить удовольствие партнеру, испытывающему, как считается, биологическую потребность в сексе. Удовлетворение женщины значит все меньше и меньше, что, в свою очередь, влияет на ее интерес к сексу: в конце концов, думает она, какой в нем смысл? Женщина начинает избегать секса, это еще сильнее усугубляет проблему, порочный круг замыкается.

Именно поэтому концепция двух типов полового влечения имеет огромное значение. Она раскрывает нам глаза на то, что сексуальное желание далеко не всегда бывает спонтанным и пронзительным. Она объясняет, что ответное влечение является вариантом нормы, а «отклонения» от доминирующей модели сексуальных реакций на самом деле таковыми не являются. Именно она оказала влияние на внесенные в DSM-5 поправки: критерий «недостаток/отсутствие сексуальных фантазий и полового влечения» (HSDD) был убран из «Руководства», и его место заняли «нарушения в области сексуального интереса/возбуждения у женщины» (FSIAD). Эта формулировка подразумевает, что реактивность является важной чертой сексуальности женщины. Поправка внесена в надежде на то, что она поможет женщинам разобраться с проблемой оргазма. К примеру, Лори Бротто в книге «Осознанность и секс» (Better Sex Through Mindfulness) рассказывает о терапии, основанной на работах Розмари Бэссон: пациентка должна подумать над тем, какие обстоятельства и стимулы помогают ей возбудиться, а затем осознанно и безо всякого стыда погрузиться в эти мысли и ощущения, переживая растущее возбуждение[106]. Включение позволяет преодолеть внутренние психологические барьеры, «открыть тропинку» к сексуальному желанию и вслед за ним к оргазму. Позитивный результат — получение удовольствия от секса и оргазма, — в свою очередь, побуждает женщину к дальнейшим экспериментам. Хороший секс становится для нее причиной хотеть заниматься сексом в принципе.

Когда Розмари Бэссон разрабатывала свою теорию, в обществе все еще царил оптимизм по поводу медикаментозных способов решения сексуальных проблем[107]. Исследовательнице приходилось постоянно повторять, что секс не сводится к простой физиологии. Кроме того, в нулевых годах, особенно ближе к их концу, все были озабочены постфеминистской «гиперсексуализацией» культуры и последствиями резко возросшей доступности онлайн-порнографии. «Сексуализация» — это несколько размытый термин, предполагающий существование четкой границы между невинностью детства и искушенностью взрослости. В эти годы им стало принято критически обозначать широкое проникновение порнографических элементов в массовую культуру (вызывающие принты на футболках или дизайн детской одежды, появление в фитнес-клубах занятий по танцам на шесте и пр.). Книги с заголовками вроде «Порнленд» (Pornland) и «Порнофикация: как порнография вредит нашей жизни, отношениям и семье» (Pornified: How Pornography is Damaging our Lives, Our Relationships, Our Families) публиковались параллельно с официальными документами вроде «Отчета о сексуализации девочек» Американской психологической ассоциации.

Обличительные тексты и речи были порой так же неистовы, как и осуждаемая ими порнография. В некоторых работах, например в книгах «Шовинистические свиньи» (Female Chauvinist Pigs) Ариэль Леви[108] и «Живые куклы» (Living Dolls) Наташи Уолтер[109], авторы, которые в теории горой стоят за права женщин, говорят о последних чуть ли не с отвращением: они откровенно объективируют и дегуманизируют тех, кого только что критиковали за самообъективацию. Страницы их книг пестрят «вульгарными и шлюховатыми» «эксгибиционистками» и «бимбо» и сочатся ничем не сдерживаемой мизогинией. «Куклы снова наступают», — пишет Уолтер. Ее брезгливое осуждение переплетается с отчаянием и беспокойством.

Риторика такого рода была важной частью культурного контекста, на фоне которого в начале века проводились новые исследования сексуальности. Бэссон настаивала на том, что женскому половому влечению не свойственны ни прямолинейность, ни механистичность, которые приписывали ему Мастерс и Джонсон. Она пристально изучала препятствия, с которыми сталкивается женская сексуальность, и критиковала постфеминистский угар, пытаясь защитить молодых женщин от давления культуры, требующей от них демонстрации собственной сексуальности. Вместе с сексологом Леонор Тьефер (она известна своей многолетней критикой DSM) и ее движением «Новый взгляд» (New View Campaign) Розмари Бэссон выдвинула следующие положения: половое влечение женщины зависимо от обстоятельств, и эти обстоятельства далеко не всегда складываются в ее пользу. Сексизм, мизогиния и социальное неравенство мешают женщине познавать и развивать свою сексуальность[110]. Процесс познания и развития часто протекает довольно медленно. Раскрытию сексуального потенциала женщины могут также препятствовать и психологические блоки. Главным, что понимал читатель исследований Бэссон, было то, что женщина — это не секс-машина, работающая по заранее заданной программе (появление сексуального желания, возбуждение, оргазм), а полноценная личность, порой находящаяся в непростых обстоятельствах.

Работы Бэссон подспудно поднимали и другие вопросы. Насколько психиатрия и «большая фарма» заинтересованы в промоутировании гиперсексуальности? Какова роль Мастерса и Джонсон и их линейной модели сексуальности в культуре постфеминизма? Действительно ли именно их идеи легли в основу того упрощенно-позитивного представления о сексе, в котором желаемое принимается за действительное? Интерпретация сексуальности, которую предложила Бэссон, — сексуальности обстоятельств, сексуальности хрупкой, уклончивой и непредсказуемой — действительно могла несколько снять общественное напряжение, вызванное дискуссией о сексуальном удовлетворении женщины.

Тем не менее меня чем-то смущает модель ответного влечения и то, как ее эксплуатирует массовая культура («женщины, как правило, отвечают»). Чем же? Во-первых, исходя из этой модели, сексуальное желание может быть расценено как самоцель, которую женщина должна преследовать, даже если не очень-то этого хочет. Во-вторых, от «готовности отвечать» до «обязанности отвечать» всего пара шагов. Отличным примером тому служит большинство женских телепрограмм и журналов. Среди них особенно блещет Cosmopolitan, страницы которого пестрят советами по интимной гимнастике и утомительно жизнерадостными призывами к экспериментам в постели. Идея, что хороший секс иногда требует усилий, может, и неплоха сама по себе, но, как правило, все эти советы предполагают, что усилия будет предпринимать именно женщина[111].

Об этом бремени гетеросексуальной любви не забывают и многочисленные секс-руководства[112]. Скажем, автор христианского справочника «Музыка простыней: раскрывая секреты сексуальной близости в браке» (Sheet Music: Uncovering the Secrets of Sexual Intimacy in Marriage) Кевин Леман пишет, что сексом «можно заниматься из отзывчивости, из чувства долга или ответственности, даже без большого желания». Да, «принудительно», но зато «вы делаете это из любви». В книге «Мультиоргазм на двоих: секреты, которые нужно знать каждой паре» (The Multi-Orgasmic Couple: Sexual Secrets Every Couple Should Know) прямо написано, что «заниматься сексом необходимо ради сохранения отношений». Даже автор «Секс-справочника состоявшейся лесбиянки» (The Whole Lesbian Sex Book) считает, что в отношениях должно действовать правило «никогда не отказывай». Ведь партнерша, которая не хотела заниматься сексом, все равно захочет им заняться, как только все дойдет до дела.

Но если принять за данность, что отношения так сильно зависят от секса, а недостаток полового влечения нужно компенсировать отзывчивостью и постоянной готовностью лечь в постель, то перед нами неизбежно встает вопрос: где граница между благородным вкладом во взаимное благополучие и неприемлемым принуждением к половому акту? «Нейтральное положение» женщины в удачных обстоятельствах превращается в желание и возбуждение, но в то же время может посеять в ней сомнения в ее праве отказаться от секса. Не вручает ли модель ответного влечения одному партнеру инструмент давления на другого?..[113]

Аргументы в защиту концепции ответного влечения сами по себе довольно показательны[114]. В трудах Бэссон особый упор делается на сексуальную мотивацию и стимулы. Она пишет, что женщину подталкивают к сексу в основном мотивы несексуального свойства — желание получить «награду» или «отдачу» вроде эмоциональной близости или чувства интимности. Начинать заниматься сексом в состоянии «нейтральности», как пишет Лори Бротто, «не только не аномально», но даже, напротив, «совершенно нормально для женщины, которая находится в долгих отношениях». Важно только «нормализовать ее недостаток сексуального желания в начале полового акта». В описании своей «мотивационно-стимулирующей» модели Бэссон вообще выражается очень характерно: «потенциальной возбудимостью» женщины она называет ее расположенность «быть подведенной к сексу».

Названия новых диагностических категорий, введенных в DSM-5, также отражают идею о том, что женщине не свойственно с самого начала чувствовать сильное половое влечение, да и, возможно, половое влечение как таковое. Согласно последней версии «Руководства», критерий «недостаток/отсутствие сексуальных фантазий и полового влечения» (HSDD) закреплен за мужчинами. Применительно к женщинам в DSM-5 не используется словосочетание «половое влечение», оно заменено на «сексуальный интерес». Из описания «нарушений в области сексуального интереса/возбуждения» у женщины исключены упоминания об эротических фантазиях, сексуальной инициативе, активной реакции на действия партнера. Есть только «интерес к сексуальной активности». Таким образом, согласно DSM-5, у женщины нет никакого «полового влечения», а следовательно, не может быть и его «нарушений». Разумеется, формулировки DSM не истина в последней инстанции, однако они все равно показательны: у мужчин есть половое влечение, у женщин — сексуальная мотивация и стимулы; у мужчин случаются расстройства полового влечения, а у женщин — расстройства «интереса/возбуждения». Эти тонкие семантические различия исключительно многозначительны: выходит, что вклад женщины в сексуальную жизнь пары скорее рассудочен, в то время как вклад мужчины больше связан с чистым либидо. Женщина «рассматривает возможность» секса, а мужчина просто его хочет. Интерес женщины к сексу, таким образом, гораздо менее «сексуален».

Модели сексуального поведения, конечно, нуждаются в пересмотре, а обстоятельства, от которых так зависит усиление или затухание возбуждения, — это очень важный аспект секса. Но действительно ли нужно исключать из словаря женской сексуальности все, что связано с «половым влечением»? Или, поступая так, мы, наоборот, рискуем еще глубже увязнуть в колее устаревших представлений о том, что для женщины секс — это всегда взвешивание рисков и интересов, а для мужчины — глубокая естественная потребность?

Клинический психолог Синди Местон и эволюционный психолог Дэвид Басс написали книгу «Зачем женщинам секс» (Why Women Have Sex). Заметим, что этот вопрос крайне редко (пожалуй, почти никогда) задается в отношении мужчин[115]. Местон и Басс находят массу причин: секс нужен, чтобы поднять женскую самооценку, укрепить отношения в паре, отомстить, получить удовольствие, поправить настроение, выразить любовь, крепче привязать к себе партнера — и все это в произвольном порядке (здесь они близки Бэссон). Это практически отменяет идею «сексуальной мотивации»: если на вопрос «Почему?» можно ответить что угодно, он перестает что-либо значить.

Да и вообще, можно ли говорить о сексе в терминах «причин» и «стимулов»? Женщина в рамках этого дискурса предстает существом чрезмерно рассудочным. Сложное, загадочное явление женской сексуальности так и остается, по сути, неописанным. Рассуждения Бэссон, Местон и Басса перекликаются с представлениями о том, что женщинам вообще не присуща сексуальность, что это нечто внешнее и отдельное от их натуры. Женщина как будто стоит в стороне от «территории секса», навещая ее время от времени по определенным рациональным причинам: для деторождения, чтобы удовлетворить желание близости и теплоты или «достичь самозабвения», как писала Дана Денсмор. Секс вновь описывается как товар или ресурс, который женщина обменивает на что-то ценное. Женская сексуальность становится похожей на биржу со всеми ее показателями, договорами, отношениями купли-продажи.

Все это чревато превращением отношений между мужчиной и женщиной в худшую версию контракта, скрепленного мужским буллингом и давлением. Если женщина так ценит близость, что ради нее соглашается на секс, то недалеко и до ситуации, в которой женщина должна заняться сексом, чтобы получить то, что она, собственно, ценит. Этот дискурс не только нормализует мужскую сексуальную агрессию, но и еще сильнее отчуждает женщин от их желаний и удовольствия.

Если считать реактивность, «отзывчивость» главным свойством женской сексуальности, не пересматривая наши взгляды на сексуальность мужскую, то мы рискуем снова вернуться к осточертевшему клише: мужчина хочет и активно добивается секса, а женщина, хорошенько обдумав свои мотивы, решает, стоит ли ей ему уступить. Но в нашем мире женский отказ часто не воспринимается всерьез или становится началом выматывающих уговоров, а за согласие можно получить обвинение в распущенности или в меркантильности. Объявлять «отзывчивость» основой женской сексуальности, не меняя отношения к сексуальности мужской, — это просто рискованно.

Все эти рассуждения поощряют мужчин настаивать и добиваться, а женщин — взвешивать, подсчитывать и сопротивляться. Этот сценарий целиком и полностью скатывается к эксплуатации. Мужчины и так считают свое половое влечение биологической необходимостью, а женщин — способом его удовлетворения. Концепция ответного полового влечения может быстро превратить сексуальные отношения в кошмарный апофеоз принуждения.

Если на практике женщины и в самом деле занимаются сексом по расчету, как это объяснить? Допустим, женщиной движут мотивы несексуального свойства — например, желание порадовать партнера. Что ж, это вполне может быть социальным феноменом, а вовсе не особенностью женской сексуальности и уж тем более не биологическим фактом. Когда женский оргазм не считается обязательным, когда сексуальная жизнь женщины не слишком располагает к накалу страстей (откуда взяться желанию, если им часто пренебрегают), то неудивительно, что женщина занимается сексом по соображениям, не связанным с сексом.

Если женское половое влечение действительно сильнее зависит от обстоятельств, чем мужское (и, по утверждению Эмили Нагоски, более чувствительно к подавляющим внешним факторам), это тоже может объясняться социальными причинами: скажем, Girl X за то, что она снялась в порноролике, легко могут назвать шлюхой, а Джеймса Дина будут величать жеребцом. Проявления женской сексуальности часто жестоко осуждаются; женщины подвергаются харассменту; общество настаивает на контроле за женским телом; женщине постоянно напоминают о ее уязвимости перед мужской агрессией и ответственности за ее предотвращение. Стыд, страх, культурные запреты и травмы — часто сексуальные травмы — все это труднопреодолимые препятствия. И при этом женщина еще и должна гордо и уверенно заявлять о своих сексуальных желаниях. Неудивительно, что у многих женщин непростые отношения с половым влечением. Неудивительно, что половое влечение женщины так сложно разбудить и так легко погасить.

Все это не заданные особенности женской сексуальности, а результат того, как мир обращается с женщинами. К женщине предъявляется два несовместимых требования: ей нужно открыто выражать свои сексуальные желания и в то же время помнить, что ни ее безопасность, ни ее удовольствие не являются общественными приоритетами. Условия для веселых сексуальных приключений, свободы и порывов создает социальная среда. Нельзя признавать биологическим фактом то, что является продуктом общества, которое мы сами построили.

Жизнь мужчин тоже устроена непросто. С одной стороны, общество с готовностью принимает, одобряет и защищает их желания. Мальчики — как минимум те мальчики, которым повезло родиться с определенным цветом кожи и в определенной классовой среде, — приходят в этот мир с желаниями, к которым готовы приспосабливаться все. Право гетеросексуального мужчины на обладание женским телом считается чем-то совершенно естественным: например, отец Брока Тернера жаловался в интервью, что его сын получил приговор всего за «двадцать минут акта» (он называет изнасилование актом, и это говорит о многом, в частности о неразличимости полового акта и изнасилования в его глазах)[116]. Половое влечение гетеросексуального мужчины признается биологической потребностью, потому что все складывается в его пользу, его желания социально приветствуются, хорошо изучены, облечены в приемлемую форму и охотно обслуживаются. Они глубоко укоренены в культуре, они процветают. Люди искренне считают, что мужской оргазм важнее. Мужчин сравнительно снисходительно судят за сексуальные преступления. Все это, конечно же, создает благоприятные условия для беспрепятственного прохождения цикла сексуальных реакций («желание — возбуждение — оргазм»), что так трудно дается женщинам (здесь важно сделать замечание о расовом неравенстве: сексуальность темнокожих мужчин фетишизирована и часто описывается как «необузданная животная тяга к сексу» и при этом осуждается больше, чем сексуальность белых мужчин, особенно когда дело касается контактов с белыми женщинами).

Итак, в целом социум поощряет мужскую сексуальность, однако он многого от нее требует. Ожидается, что мужчина будет вести себя как неутомимая секс-машина, — но стоит ли к этому стремиться? Он должен непрерывно покорять вершины гетеросексуальной маскулинности — но повод ли это для зависти? Необходимость постоянно быть наготове, все время демонстрировать высокое либидо, кого-то завоевывать, с кем-то соревноваться — это тоже дорога в никуда. Мужчины боятся неудач и унижений и знают, что не оправдавший общественных ожиданий самец подвергнется позору и издевательствам. Более того, будучи часто не в силах дотянуться до слишком высокой планки, заданной обществом, мужчина попадает в ловушку стыда и крайней неуверенности в себе, которые питают мужскую агрессию. Мужчины ненавидят женщин, чтобы им не пришлось ненавидеть себя.

Так же как и женщины, мужчины порой занимаются сексом не по зову полового влечения. Мотивом может быть желание доказать собственную мужественность, соответствовать общественным стереотипам и избежать насмешек. Дело не в том, что у женщин «мотивы», а у мужчин «влечение», — мы просто привыкли закрывать глаза на мотивы и стимулы, которые подталкивают мужчин к поиску новой партнерши. Мы делаем вид, что их нет, и по инерции считаем мужское половое влечение зовом природы, в то время как оно в той же степени социально обусловлено, что и женское.

Наши модели сексуальности не должны строиться на социальных конструктах, на предположениях вроде того, что мужчине всегда приятен секс, а женщина обменивает его на что-то более для нее ценное. И признавая, что в обмен на секс можно действительно получить близость, не нужно забывать, что секс и сам способен дать ее безо всякой торговли. Почему бы не принять за идеал взаимно приятный секс, который приносит удовлетворение обоим партнерам? Почему бы не начать менять наши социальные и культурные установки так, чтобы противоречивое женское сексуальное удовольствие стало осознаваться как ценность? Почему бы не признать сложность мужской сексуальности? Давайте возведем на пьедестал универсальное, демократичное, свободное от гендера наслаждение и доступный всем гедонизм — все то, что Софи Льюис назвала «экспериментом без границ и оков»[117].

Любая сексуальность в основе своей реактивна; всякое эротическое желание оформляется культурой. Давайте возьмем из концепции Бэссон самое важное — акцент на динамической природе полового влечения, рождающегося в отношениях, — и оставим за скобками разговоры о различиях мужской и женской сексуальности. Половое влечение зарождается в конкретный момент и в конкретных обстоятельствах, по-разному проживается каждым человеком и меняется под воздействием различных условий. Именно поэтому секс для нас что-то значит — это не просто функциональный акт, это событие, полное смысла. И если мы хотим, чтобы секс приносил нам радость и удовлетворение, мы должны направить все свои усилия и всю энергию на формирование социального и культурного контекста, который будет этому благоприятствовать.