Секс в эпоху согласия

4. Об уязвимости

Утверждать, что женщина сама хозяйка своим желаниям и прекрасно знает, чего хочет, как минимум удобно. Но возможно ли вообще быть хозяином себе — своей сексуальности или чему бы то ни было другому? Я в этом сомневаюсь и думаю, что от уверенности в этом мало толку. Женщины не обладают полной властью над собой, и не потому, что они, в отличие от мужчин, не могут распознать свои «истинные» желания. Просто никто, буквально никто не контролирует ситуацию на сто процентов, особенно если дело касается секса. Так почему женщина обязана знать себя, чтобы защититься от насилия?

Вот что сказала в недавнем интервью теоретик феминизма Энн Снитоу, размышляя о своей десятилетней писательской и активистской карьере: «Мы пытаемся донести до мира, что насилие над женщиной недопустимо. Сделать это нужно наглядно, но при этом не запугав себя до смерти. Трудная задача»[144].

Миту Саньял в книге «Изнасилование» пишет, что активистки парадоксальным образом добились цели, которую некоторые феминистки считали исключительно мужской: довели «часть женщин до жизни в постоянном страхе»[145]. Если все время давить на женщину разговорами об окружающих ее угрозах и мужском насилии, то страх рано или поздно сделает ее пассивной и апатичной. Это тоже своеобразный способ контроля — как раз о нем рассказывается в романе американской писательницы Сюзанны Мур «В щелке» (In the Cut)[146]. Главная героиня, Фрэнни, заводит отношения с детективом Мэллоем. Он расследует произошедшее на Манхэттене убийство молодой рыжеволосой женщины. Фрэнни уверена, что видела, как в ночь убийства эта женщина делала Мэллою минет. Мужчины в книге — и сам Мэллой, и друг главной героини Джон, и ее студент Корнелиус — постоянно повторяют, что женщина беззащитна перед насилием и на улицах города, и даже у себя дома. Фрэнни говорит об этом так: «Мэллой беспокоится о моей безопасности, потому что я веду себя неосторожно. Мне нельзя ездить в метро. Нельзя говорить с посторонними. Я должна запираться. Ко мне в квартиру, говорит Мэллой, сейчас пробраться легче легкого».

Угроза насилия и его постоянное предчувствие дают мужчине основание заботиться о женщине и в то же время в некоторой степени контролировать ее жизнь. Твердя об опасности, он заодно совершает ритуал предупреждения. Он заставляет женщину постоянно оценивать собственные действия с точки зрения рисков перед лицом неизбежного насилия. Ее предупреждали. Нужно было думать.

Поиск убийцы рыжеволосой девушки набирает обороты, а Фрэнни чувствует, как вокруг нее сжимается кольцо мужского внимания. Она все больше увлекается Мэллоем, хотя и боится, что именно он и есть убийца. Дальше происходит чудовищная вещь: близкая подруга Фрэнни становится жертвой того же маньяка, а героиня обнаруживает ее тело. Мэллой приезжает осматривать место убийства, и позже Фрэнни расспрашивает его в подробностях, что он там увидел и что делал. Она хочет знать все до последней мелочи, и герой интересуется, зачем ей это нужно. «Чтобы представить себе, как это было, — отвечает она. — И чтобы наконец заснуть». Она хочет визуализировать свои страхи, свои кошмары.

Нужно ли нам пытаться делать то же самое? Как понять, является ли страх нападения твоим собственным страхом? Или это продукт чужой фантазии, который тебе просто приходилось рассматривать во всех ужасающих подробностях? Может быть, созерцание худшего действительно помогает удержать страх под контролем, выхолостить его и прогнать прочь. Неудивительно, что секс «заражается» насилием.

Незадолго до шокирующего конца романа Мэллой рассказывает Фрэнни, которая изучает жаргоны, о выражении «в щелке» (in the cut). «Щелка», конечно, здесь значит «вагина». Выражение используют люди, играющие в азартные игры, и обозначает оно, как объясняет герой, «место для заначки — укромное и безопасное». Безопасное для кого? Фрэнни в сексе обычно балансирует между удовольствием и страхом. Однажды ночью она и Мэллой занимаются сексом у него в кабинете. Он нагибает героиню, сковывает ее запястья наручниками и проникает пальцами ей в анус. «„Что ты делаешь?“ — прошептала я. Но я знала, что он делает. Просто мне казалось, будто я должна притворяться, что не знаю, чего он хочет. Открыть закрытое. Настаивать. Овладеть мной. „Раcпечатать“ меня. Наконец-то. Я, которая не хотела принадлежать одному мужчине. Я, которая не хотела, чтобы меня сковывали, покоряли, „распечатывали“ и разбивали мне сердце». Но тут же она продолжает: «Я хотела, чтобы мной владели, чтобы меня подчиняли и „распечатывали“. Меня охватил древний зов, я жаждала, чтобы меня выбирали и добивались, чтобы за меня сражались».

Фрэнни приходится притворяться — и перед собой, и перед партнером, — что она знает о своих желаниях гораздо меньше, чем ей известно на самом деле. И все же героиня действительно в каком-то смысле о них не знает, ведь ее желания никогда не могли раскрыться свободно. Она и хочет, и не хочет, чтобы ее подчинили с помощью секса. Эта книга глубоко, до боли эротична, и не в последнюю очередь благодаря тому, что Сюзанна Мур хорошо понимает: секс иногда подразумевает жестокость по обоюдному согласию. И при удачном раскладе такой секс бывает не просто хорош и взаимно приятен — он помогает нам проработать наши глубинные страхи и скрытые страсти.

Но как при этом не бояться секса? Мы уже видели, как раздраженно публицисты упрекают феминизм за нагнетание темы насилия. Кипнис в «Нежелательных подкатах» пишет, что «нет лучшего способа закрепостить женщину, чем убеждать ее в том, что насильник ждет ее за каждым углом».

Но суть в том, что противопоставление секса и насилия в данном случае искусственно. Нам не нужно отрицать, что насилие существует, чтобы уберечь эротику, и ни к чему исключать эротику из насилия. Достоинство книги Мур и заключается в том, что в ней описывается и блаженство секса, и его пугающие стороны. В этом романе страх и желание не противопоставлены друг другу и не существуют в отдельных мирах. Напротив, они уравнены в правах. Им приписана общая психологическая значимость. Применение силы часто зажигает искру желания, а там, где бурлит желание, легко найти отблески угрозы. Сюзанна Мур и ее героиня принимают страх и опасность как составляющие мира эротики. Социум, на свою беду, часто игнорирует этот факт.

Книга Жаклин Фридман «Чего ты на самом деле хочешь: дружеское руководство по сексу и безопасности для умной женщины» (What You Really Really Want: The Smart Girl's Shame-Free Guide to Sex and Safety) была опубликована в 2011 г. В ней Фридман обращается к своей аудитории — девушкам и молодым женщинам — с таким советом: «Главный человек, с которым нужно научиться обсуждать секс, — это ты сама»[147]. Если женщина «не может признаться самой себе в своих желаниях, то она тем более не готова делиться ими с окружающими». «Путь к своим истинным желаниям тернист, — продолжает она. — Как найти свою сексуальность, когда культура из кожи вон лезет, делая это за тебя?» Ей вторит Карен Гарни в книге «Не оступитесь: правда о влечении, или Как идеально спланировать свою сексуальную жизнь» (Mind the Gap: The Truth about Desire and how to Futureproof your Sex Life). Она пишет, что «важно разобраться в своих собственных желаниях, а не рассчитывать, что они сразу идеально совпадут с желаниями вашего партнера»[148].

Эти книги неплохи; в них поднимаются правильные вопросы и даются дельные советы, особенно полезные для женщин, сбитых с толку противоречивыми требованиями, которые выдвигает им общество. Иногда и правда не помешает лишний раз проговорить простые истины: что женщина имеет право свободно исследовать свою сексуальность, не обращая внимания на внешнее давление; что в нашей сексуальной культуре представлены или считаются «нормой» далеко не все сексуальные практики, которые женщина может захотеть попробовать; что женщина вправе отказываться от секса и объяснять партнеру, чего, как и когда она хочет. Все это очень важно, тем более что во многих странах система полового просвещения работает плохо, а о женском оргазме говорить не очень принято (кстати, ряд исследований подтверждает, что собственное удовлетворение в сексе обычно имеет для женщин меньшее значение, чем оргазм партнера-мужчины)[149].

Однако во всех этих рассуждениях о том, что можно раскрыть и понять свою сексуальность наедине с собой, просто проанализировав свои мысли и чувства, заложена ошибка. Не то чтобы мы долго думаем, осознаем, чего на самом деле нам хочется в сексе, а потом добавляем это в свои эротические практики как некий волшебный ингредиент. В конце концов, такие поиски обычно и начинаются с какого-то эротического опыта. Трудность в том, что каждое событие нашей сексуальной жизни по-своему уникально и эта уникальность обусловлена целым рядом внешних и внутренних обстоятельств. Никогда заранее не понятно, что произойдет и насколько тебе это понравится, независимо от того, что ты испытывал и пробовал раньше. В этом суть эротики.

Гарни пишет, что, если девушка растет в семье, в которой царит здоровое отношение к сексу, и получает ранний опыт удовлетворения с помощью мастурбации, она обязательно «поймет, какие прикосновения ей нравятся»[150]. Но это преувеличение. Сексуальность — это не самостоятельная работа, выполнив которую мы с радостью готовы обменяться результатами с другими отличникам. Ваши собственные прикосновения не инструкция для партнера по доставлению вам удовольствия, а мастурбация — это все-таки не секс. Радость секса — это во многом радость открытия, и уязвимость перед неизведанным — важная ее часть.

Откуда взялась идея о том, что свою сексуальность можно изучить в одиночку, в целом понятно: ее истоки — в скудном и обычно безрадостном сексуальном опыте, через который проходят многие женщины. Партнеры часто нарушают установленные границы, выходят за пределы высказанных женщиной пожеланий. Расизм, насилие и физические травмы тоже ожесточают женщин. В книге «По верхам: заметки о препятствиях, которые встречаются на пути женщин и любви» (Scratching the Surface: Some Notes on Barriers to Women and Loving) Одри Лорд пишет, что «воспринимать себя не как самостоятельную единицу, а относительно вреда или пользы, которые ты приносишь другим», — для темнокожей женщины или темнокожего мужчины это «данность»[151].

Для многих женщин и жизнь, и секс — это постоянный сложный выбор между необходимостью стать сильнее, жестче, научиться выстраивать границы и требованием быть уступчивой, податливой и чуткой. Женщинам, к сожалению, хорошо известно, что такое уязвимость, — они знают это на горьком опыте: сталкиваются с реальным насилием или живут в атмосфере постоянно маячащей его угрозы. И поэтому им так приятно мечтать о полной защищенности, полной автономности, полном контроле за установленными границами и возможности отразить любое посягательство на себя. Наша уязвимость заставляет нас делать все, чтобы стать неуязвимыми. Мы хотим отрастить себе такую толстую шкуру, чтобы буквально ничто не могло ее пробить. Побочный эффект, однако, заключается в том, что так ничто не способно тебя тронуть. Как же уберечь себя от опасности, не отказываясь при этом от своей уязвимости? Как, спрашивает Лорд, «чувствовать любовь, как наслаждаться глубокими переживаниями, как разрешить себе бояться без опасений утонуть в страхе»?[152]

Уязвимость может доставлять эротическое удовольствие. Она делает секс прекрасным: дарит истому медленного погружения в близость, дрожь первого прикосновения, облегчение экстаза. Уязвимость нужна нам, чтобы открываться неизведанному, преображаться и испытывать счастье. Это непременное условие сделки: удовольствие включает риск. Невозможно жить полноценной сексуальной жизнью, отказавшись от собственной уязвимости. Напротив, путь к радости секса лежит через ее признание.

Важна также и восприимчивость. И так же как уязвимость, она двойственна: с одной стороны, восприимчивость предполагает открытость новому и энтузиазм, с другой — она тоже опасна. Податливость и способность разделить желания другого человека помогают нам почувствовать настоящую близость, но в то же время ставят нас в зависимость от партнера.

Когда я открываюсь кому-то и хочу, чтобы этот кто-то сделал шаг мне навстречу, я все равно не знаю, чего от него ожидать. Да, в общем, и не очень понимаю заранее, чего жду. Оттого-то сексуальное влечение так пугает и так приятно будоражит. Чтобы совпасть в желаниях или, наоборот, удивить друг друга неожиданными фантазиями, нужно сначала довериться другому человеку и побороть страх. Когда это удается, результат бывает волшебным. Происходит настоящая магия: чувства защищенности и опасности, комфорта и готовности к приключениям достигают идеального равновесия. Это неведомая алхимия тел и душ, подпитывающаяся контрастом между узнаванием и новизной, взаимопониманием и удивлением. Это нужно ценить.

Забыться в сексе — то есть оказаться в узкой области, где можно знать или не знать о своих желаниях, контролировать происходящее или отдаться на волю случая, выпасть из знакомого течения в бурлящие воды, которые вынесут неизвестно куда, — можно, только глубоко доверившись партнеру. Такое доверие подразумевает, что партнер свободен им воспользоваться. «Я доверяю тебе не причинять мне боль» — вот что на самом деле мы хотим до него донести. «Я доверяю тебе не злоупотреблять твоей властью». Разумеется, это трудно, почти невыполнимо. Большая удача, если нам хотя бы изредка удается переживать такие ощущения. Полное самозабвение для женщины рискованно, поскольку мужчины склонны предавать ее доверие, а общество часто рассматривает это самозабвение как готовность женщины вообще махнуть рукой на себя и свою безопасность (вспомните, как слова «трахай меня жестче» были использованы в суде против пострадавшей от изнасилования девушки). Мужчине, который открывается навстречу этому доверию, тоже нелегко, ведь он подвергается социальному давлению, если отказывается от доминирующей роли в сексе, роли «хозяина». Секс — это царство крайней уязвимости. В сексе легко травмировать любого человека, независимо от его гендера. Идеал самозабвенного и прекрасного секса труднодостижим. Именно поэтому простая и ясная риторика самопознания и изучения своих желаний начинает доминировать в современной сексуальной культуре.

В пример часто приводятся БДСМ- и кинки-сообщества. Их члены подходят к вопросу согласия крайне серьезно[153]. Неслучайно они в итоге пришли к называнию всех элементов полового акта своими именами и заключению самых настоящих соглашений. Люди, практикующие БДСМ, осознанно ставят себя в очень уязвимую позицию. Они знают, что могут физически пострадать: причинение партнеру боли не просто разрешено, а приветствуется, секс подразумевает яркий контраст между подчинением и доминированием, желанием и нежеланием что-то испытать. Именно поэтому всем участвующим в половом акте необходимо четко соблюдать прописанные в соглашении правила, а также помнить стоп-слова, произнесение которых означает, что любую активность следует немедленно и безоговорочно прекратить. Осознание и принятие границ дозволенного — вещей, на которые готов или не готов пойти партнер, — является, может быть, главным условием для появления самой возможности получения удовольствия от секса.

Сексуальное, по сути, основано на отношениях доминирования и подчинения и балансирует между вожделением и неуверенностью. Человек уязвим во время любого полового акта: раздет и раним как физически, так и психологически. И во время любого полового акта за нашими «да» и «нет», «можно» и «нельзя» все равно стоят те или иные представления о безопасности. Эти мысленные границы (установленные, что важно, не только для других, но и для себя) необходимы, чтобы испытывать удовольствие и чувствовать готовность пробовать новое, — а это минимально необходимые условия, при которых секс приносит радость. И по сравнению с обычной беспардонностью мужчин, которые воспитаны в уверенности, что имеют право на обладание женским телом, эмпатия и внимание к личным границам — это большой прогресс.

Опасность, однако, кроется в том, что эти мысленные границы, то есть представления о том, кто мы и чего мы хотим, имеют свойство со временем становиться частью нашей личности. Они приобретают статичность, в то время как секс прекрасен своим многообразием, заложенной в нем возможностью развиваться в неожиданном направлении и приводить его участников туда, где они даже не рассчитывали оказаться. Простая стратегия предотвращения травм — это вовсе не исчерпывающий отчет о наших желаниях. Цепляясь за привычные границы дозволенного, мы не решаем проблему, а просто указываем на то, что она существует. Привычное не должно ограничивать наши горизонты: мы должны мечтать о большем.

В книге «Секс, или Невыносимое» (Sex, or the Unbearable) Лорен Берлант и Ли Эдельман пишут: «Наше желание получать удовольствие тогда, когда от нас этого ждут, ведет к нервным расстройствам». Авторы полагают, что секс в современной культуре невыносимо «отягощен двойной ношей оптимизма и повышенной тревожности». Секс вызывает тревогу и включает защитные механизмы психики именно потому, что в нем мы открыты для пронзительного удовольствия. Потеря контроля над своими ощущениями может казаться такой пугающей, что у человека появляется потребность саботировать удовольствие и защитить, по выражению Берлант и Эдельмана, «свой номинальный суверенитет». Да, вот она, суть дела: секс и половое влечение угрожают нашей независимости, нашим представлениям о себе, нашему стремлению все контролировать. Они выбивают почву у нас из-под ног. Поэтому, пишут Берлант и Эдельман, чем ближе мы к удовольствию, тем «сильнее наша потребность от него защититься»[154]. Поэтому женщины в ответ на половое влечение включают режим яростного сопротивления, а мужчины пытаются компенсировать свою беспомощность агрессией.

В дебютном фильме Мати Диоп «Атлантика» (Atlantique) рассказывается история Ады, девушки из пригорода Дакара. Она должна выйти замуж за состоятельного Омара, но любит другого мужчину, Сулеймана, рабочего с местной стройки. Сулейману вот уже несколько месяцев не платят зарплату, поэтому он вместе с товарищами отправляется по морю в Испанию в поисках лучшей жизни. Все они погибают в ходе опасного путешествия. Ничего не знающая о судьбе возлюбленного Ада вынуждена выйти замуж за Омара. Когда героиня вдруг решается все изменить и отказывается пойти домой с новоиспеченным супругом, он заявляет в ответ: «У меня на тебя все равно бы не встал». Омара отвергли, и он реагирует как по шаблону: оскорблением и отрицанием своего желания.

Почему отказ в сексе всегда вызывает у мужчины ярость? Что за неуверенность, какие слабости формируют это специфическое мужское отношение к сексу и почему женщины платят за него своим удовлетворением и безопасностью? Почему это вредит даже самим мужчинам? Многие исследователи, в том числе Фрейд, полагают, что в ходе развития гетеросексуальной мужественности мальчик проходит стадию разрыва с матерью — матерью, которой он обязан жизнью. Иногда этот процесс проходит бурно и сопровождается яростным неприятием и отрицанием всего «женственного», всего, что ассоциируется с матерью. В этом списке, разумеется, находятся и податливость, и уязвимость, и зависимость от кого-либо. Мужчине приходится «дефеминизироваться», чтобы выйти из потенциально аномальных отношений, разорвать узы детской зависимости и переключиться, как выражается психоаналитик Джессика Бенджамин, с «материнской подчиненности» на «отцовскую свободу»[155]. В ходе этого процесса любовь и желание болезненно разделяются: мать можно любить, но нельзя желать, а сексуально привлекательный «объект» — женщина, — в свою очередь, лишается права на любовь.

Современная культура согласия, идеализирующая сексуально раскрепощенную женщину, упускает это из виду. Именно такая женщина в феминистской риторике всегда выступает неким идеалом из светлого будущего — обитательницей по-настоящему свободного мира, сексуально активной и равной мужчине. Но одновременно она становится и объектом мужских фантазий, порнографическим шаблоном, воплощающим раскованность и готовность на все. Агитируя за свободное озвучивание сексуальных желаний, сторонники концепции согласия в то же самое время подталкивают женщину примерять на себя этот образ. Но статус объекта влажных фантазий — это палка о двух концах: женщиной восхищаются, ее хотят, но при этом презирают, ненавидят и клеймят. Сексуальная женщина становится одновременно объектом вожделения и ненависти, а мужчина сгорает от желания и тут же осуждает ее, возбуждается и мстит.

У некоторых мужчин сексуальное желание сочетается с агрессией, иногда — с презрением, а удовлетворение желания немедленно приводит к отвращению. Все это верно подметил еще в 1929 г. Дэвид Герберт Лоуренс в эссе «Порнография и непристойность» (Pornography and Obscenity). Лоуренс пишет, что мужчина после соития с женщиной «нередко преисполняется торжествующим чувством, что тем самым он облил ее грязью и она теперь стала еще ничтожнее, еще продажнее, еще презреннее, чем была до тех пор»^{14}[156]. Также рядом с сексуально раскрепощенной женщиной мужчина иногда чувствует, будто его лишают мужественности, потому что обычно инициатива в паре принадлежит ему.

«Меня очень заводит, когда девушка мне отказывает. Это так здорово!» — рассказывает в документальном фильме Дельфин Дилли и Бландина Грожана «Секс без согласия» (Sexe Sans Consentement) один молодой мужчина. Вот и еще одна деталь, которую упускают из виду активные сторонники концепции согласия: отказывающая в близости женщина часто кажется мужчине более привлекательной, потому что, во-первых, она не выглядит развратной в его глазах, а во-вторых, начинает казаться чем-то вроде ценного приза в соревновании, выигрыш в котором подтверждает мужскую удаль участника. (Гуру соблазнения, которые с придыханием рассказывают про радость борьбы с «символическим сопротивлением», на самом деле не хотят жить в мире, где женщин не стыдят за сексуальное влечение. Они хотят преодолевать этот стыд. Сопротивление женщины дает им ощущение собственной силы и власти.) Таким образом, женщина иногда отказывает мужчине, просто чтобы потешить его самолюбие и не подвергать сомнению его способности, — потому что, как она знает по опыту, унижать мужчину бывает опасно.

В порнографии также часто транслируется — может быть, неосознанно — мысль о том, что женщина не должна хотеть секса, а если она его хочет, то заслуживает презрения: вспомните все эти «вот тебе, сучка», «тебе же это нравится, сучка». Но эта же демонстративная жестокость служит для маскировки мужской уязвимости — уязвимости, которую ощущает мужчина, нуждающийся в женщине. Брешь, пробитая половым влечением в броне самоконтроля мужчины-повелителя, компенсируется злобой. Мужчина, раздраженный своим желанием, вымещает эту злобу на женщине. Не исключено, что именно поэтому сексуальное желание, ассоциирующееся с потерей контроля и власти, часто переосмысливается и выворачивается наизнанку, превращаясь в символ победы над женщиной, в средство ее унижения. Что ж, гетеросексуальным мужчинам необходимо как-то осознать и проработать эту порожденную осознанием своей слабости и уязвимости перед половым влечением агрессию.

Отрицающий собственную уязвимость мужчина не способен полностью погрузиться в удовольствие: он избегает искренней радости, секс для него превращается в постоянную гонку за результатом. На пикап-тренингах часто используются учебные видео, демонстрирующие разные жизненные ситуации — знакомство с девушкой, флирт и даже секс. Девушки на этих видео, конечно же, не знали, что их снимают. Это яркий пример грубейшего нарушения принципа согласия. И он демонстрирует всем нам, что мужчина может посягать на женщину и манипулировать ею, может унижать ее и глумиться над ней. Он демонстрирует острую потребность мужчины наказывать женщин. Пикапер получает удовлетворение от сексуального «потребления», потому что его оскорбляет существование женщины, которая может ему отказать. Соблазняет он даже не для удовольствия, а из мстительности и враждебности; для него имеет значение не наслаждение, а символическая победа над женщиной. Но успех в этом мире недолговечен: опасность показаться слабым и униженным все время маячит перед пикапером, и свою репутацию он может поддерживать только новыми победами. Банальная истина гласит, что желание невозможно удовлетворить. То же самое можно сказать о жестокости, которая царит в этом мире охоты на женщин.

Способны ли мужчины уважать изменчивость женского полового влечения и отказаться от какого бы то ни было принуждения? Могут ли они спокойно воспринимать отказ? Как выглядел бы мир, если бы мужчина спокойно и от всего сердца мог сказать: «Я бы хотел, чтобы ты сделала со мной то-то и то-то, но если ты этого не хочешь, я все пойму»? Могут ли мужчины адекватно реагировать на отсутствие сексуального интереса со стороны женщины?[157] Может быть, мужчинам нужно как-то помочь, чтобы каждое «нет» не ввергало их в экзистенциальный кризис? Как работать с этой мужской, по выражению Одри Лорд, «психологией яремной вены», когда «уверенность женщины в себе кажется прямой угрозой»?[158] Как сделать секс менее значимым и дать ему больше свободы?..

В книге «Кинг-Конг-теория» (King Kong Theory) Виржини Депант так описывает свой опыт секс-работы: «Работу осложняла мужская хрупкость… По моим скромным наблюдениям, клиенты обычно страдали от своих человеческих слабостей. Это оставляло у меня горький осадок»[159]. Власть мужчины — это не выдумка. Эта идея глубоко укоренена в нашем сознании и широко транслируется культурой. Мужчине легко купить секс (все мы знаем о социальном и экономическом неравенстве между мужчинами и женщинами). Этот акт можно истолковать как возможность унизить женщину и продемонстрировать ей свою власть, но он также приоткрывает дверь в мир мужской уязвимости, одиночества, тоски, страха и несостоятельности. Слова Депант доказывают, что нам стоит подумать о том, как поступки мужчины отражают его желание вернуть себе исчезающее чувство контроля над происходящим и как из попыток скрыть собственную слабость проистекает демонстрация силы. Последнее — это почти всегда паническая реакция на беспомощность.

Словом, идея о сексуальной силе и удали мужчин — это полная ерунда. Мужчину легко ранить и физически, и эмоционально. Его половое влечение и удовлетворение очень заметны. Если влечения нет, это тем более заметно. Здесь в ходу самые простые параметры сексуальной состоятельности: эрекция и эякуляция. У каждого мужчины есть надежды, мечты, страхи, фантазии и комплексы, которые можно жестоко высмеять. Быть мужчиной — значит всегда находиться на виду. Я говорю это не чтобы поиздеваться над мужчинами, а, напротив, чтобы поддержать их в процессе осознания собственной слабости.

Отрицание и унижение женского начала порождены тщетной жаждой полной самостоятельности. Но все мы так или иначе зависим друг от друга: от тех, кто дает нам жизнь, от тех, кто о нас заботится, растит нас, кормит, помогает жить, поддерживает в работе и развитии. Полной независимости не существует. И в сексуальной сфере все мы тем более уязвимы. Кем бы мы ни были, в сексе мы открываем другому человеку доступ к своим нежным, чувствительным органам, тонким ощущениям и собственной личности во всей ее сложности. Нас легко ранить. Но это не значит, что нужно бороться с собственной уязвимостью, требовать от людей «отрастить толстую шкуру», смириться с «плохим сексом», научиться уступать. Напротив, это довод в пользу принятия уязвимости, ее легитимности.

В знаковом эссе 1987 г. «Прямая кишка — дорога в могилу?» (Is the Rectum a Grave?) теоретик квир-культуры Лео Берсани писал о сексе как об опыте, в котором человек, независимо от гендера, теряет телесную «способность управлять чем-либо за пределами себя»[160]. Превознося и прославляя силу, мы не должны забывать о «столь же мощной притягательности слабости и потери контроля». Берсани трактует фаллоцентризм не как «символическое лишение женщины какой-либо власти» (хотя учитывает и это), а как «отрицание огромного значения слабости — как для мужчины, так и для женщины». Слабость — это не порок, не ошибка.

По Берсани, неправильно описывать секс исключительно «в терминах силы». И в этом он прав. Не имеет значения, кто ты и каково твое тело: в сексе мы все сдаемся на милость другого человека и испытываем некую беспомощность, порождающую и страх, и блаженство; мы все подчиняемся другому, доверяемся ему. Влечение и вожделение подразумевают уязвимость. Мы все нуждаемся в другом человеке, в его одобрении и принятии, в соединении. Секс, как пишет Берсани, страшит нас «потерей самости». Но в добровольном отказе от роли все контролирующего взрослого можно найти источник удовольствия и силы — и признание этого факта имеет большое социальное значение.

Берсани специально подчеркивает, что не имеет в виду «нежность, неагрессивность или пассивность», — он не проповедует ценность определенных моделей сексуального поведения, а выступает за «готовность человека любого пола к подчинению и растворению в Другом». Так и я не предлагаю мужчинам и женщинам сковать себя обетом уязвимости и не выписываю никому рецептов на те или иные модели сексуальности. Меня не волнуют ярлыки — все эти «доминанты», «сабмиссивы», «верхние», «нижние», «трахать» или «быть оттраханными». Я не считаю, что какие-то сексуальные практики напрямую связаны с демонстрацией силы или слабости: это означало бы, что «трахает» всегда кто-то активный, а «трахают» — пассивного. Все это ничего не говорит о нашем характере, слабостях и чувствах. И я предпочитаю игнорировать противопоставление активности и пассивности для различения властного мужского начала и беспомощного женского. Меня интересует социальное и психологическое признание того факта, что уязвимость легитимна, что любого человека можно ранить, что у нас всех есть слабости.

Ничто из вышесказанного не умаляет эротического очарования сексуальных игр с доминированием и подчинением: они могут доставлять людям удовольствие при любом гендерном раскладе. Я просто предлагаю всем — нравится нам это или нет — осознать, что суть удовольствия от секса частично заключается в отказе от контроля, в разрушении границы между собой и другим. Широкое осознание этого факта может привести нас к серьезным этическим изменениям. Что произойдет, когда мы, как выразилась Анат Пик в «Тварной поэтике» (Creaturely Poetics), увидим последствия «выбора уязвимости в качестве универсальной модели контакта»?[161]

Мир, в котором никто не питает иллюзий по поводу своей власти в сфере секса, — это наша недостижимая мечта. Феминистка Линн Сигал пишет, что тогда при удачном раскладе «в сексе исчезнет бинарное противопоставление мужского и женского, дающего и принимающего, активного и пассивного, себя и другого»[162]. Социолог Кэтрин Уолдби говорит о «взаимно разрушающем сексуальном обмене»[163], а в стихах Вики Фивер появляется «наш пенис, сияющим копьем скользящий между тел»[164]. Современный дискурс сексуальности полон образов растворения, обмена, разрушения границ, слияния, смещения, размывания различий между женской восприимчивостью и мужской активностью. Он освобождает нас: снимает оковы гендерных ролей, позволяет нам открыться большему диапазону ощущений и чувств, больше просить для себя, больше позволять другим и использовать язык, чтобы преодолевать коммуникативные барьеры. Все мы только выиграем, если оставим свою очарованность силой в прошлом.

Секс-просветитель Кристина Тезоро считает, что современную женщину учат говорить твердое «нет» или, наоборот, искреннее «да», но не учат отвечать «может быть, я не знаю…» или «поласкай меня сначала, поласкай подольше, нежнее и не торопись»[165]. Другая проблема, как она пишет, заключается в том, что мужчина воспринимает сомнение женщины как «преграду, в которой нужно искать лазейку».

Собираясь заняться сексом, мы не должны заранее очерчивать границы: сексуальное не нуждается в жестком планировании. Принятые решения могут меняться, потому что секс динамичен, социальные отношения динамичны, а люди не манекены. Если мы будем относиться к сексу как к контракту, условия которого после подписания нельзя изменить без скандала, мы сделаем только хуже. Секс не вещь. Его нельзя взять или дать.

Секс — это социальное взаимодействие, довольно сильно похожее на другие социальные феномены. И как все социальное, секс — это процесс, развертывающийся, развивающийся во времени. Секс — это общение, и, как всякое общение, он может быть приятным или разочаровывать. В сексе мы иногда открываем для себя что-то новое и прекрасное, а иногда набредаем на что-то уродливое и дурное.

Мы создаем мир, в котором никого не шокирует женское половое влечение и разнообразные формы его выражения. Это замечательно. Но нельзя воспринимать чье-то влечение как материальный объект, некую деталь, которую можно изолировать от личности ее носителя. Секс творится в бесчисленных разговорах, попытках, актах выражения себя. Почему женщине должно быть известно, чего она хочет? Почему бы мужчине не отправиться с ней в свободное плавание-исследование? Зацикленность на согласии или отказе не помогает нам искать путь к сути своей сексуальности: изучения требует как раз эта неизведанная территория между «да» и «нет». Именно здесь мы можем развернуть свою лабораторию и получить огромное удовольствие от процесса познания себя и партнера[166].

Главная героиня фильма Клер Дени «Вечером в пятницу» (Vendredi Soir) (это киноадаптация одноименной повести Эмманюэль Бернейм), Лор, съезжает со своей холостяцкой квартиры и пакует коробки, чтобы на следующее утро перебраться к жениху. Она разбирает свою одежду и решает, что отдать, а что забрать с собой, потом садится в машину и едет ужинать с друзьями. Вечер выдается так себе: на улице льет дождь, а забастовка транспортных работников приводит к чудовищным пробкам на дорогах. Играет песня группы Tindersticks. Лор сидит в машине и барабанит пальцами по рулю, подпевая радио и от скуки заглядывая в окна соседних автомобилей. По радио водителей то и дело просят брать в попутчики людей, пострадавших от транспортного коллапса, поэтому Лор пускает в машину постучавшего в окно мужчину по имени Жан. Какое-то время они сидят молча. В машине возникает атмосфера безмолвного эротического напряжения. Лор звонит друзьям и отменяет ужин, объясняя это дорожной обстановкой. Они с Жаном почти не разговаривают; находят гостиницу, занимаются сексом.

Потом идут в ближайший ресторанчик и тихо по-дружески ужинают. Их внимание привлекает пара, громко ссорящаяся за соседним столом. Девушка вскакивает со стула и бежит вниз по лестнице в сторону туалета. Жан идет за ней. Затем мы — или мы глазами Лор — видим, как он занимается с этой девушкой сексом. Сцена, снятая в странном прерывистом темпе, оставляет двойственное ощущение: сложно понять, случилось ли все на самом деле. Может быть, это фантазии или страхи Лор, может быть — наши собственные? Ведь Лор перешла границу: она поддалась своему порыву и испытала чисто физическое сексуальное удовлетворение в постели с незнакомцем. Не является ли эта сцена ожидаемым героиней и зрителями наказанием? Пощечиной женщине, которая последовала зову плоти? А может быть, Лор просто возбуждает вся эта история со случайным сексом, после которого мужчина тут же меняет ее на другую женщину в классических пошлых декорациях общественного туалета?

Ясно одно: выходя из дома, Лор точно не собиралась никого соблазнять. Ее влечение к Жану родилось случайно, а не дремало где-то внутри, ожидая подходящего случая. Оно возникло под влиянием обстоятельств этого вечера — последнего вечера ее свободной жизни, — атмосферы заторможенного дождливого Парижа, остановки обычного течения времени и действия обычных правил. В последней сцене Лор легкомысленно смеется, убегая от отеля. Она как будто бы сама удивлена своим поступком. Неужели героиню так поразило и застало врасплох собственное желание? Но порой оно так и действует: является нежданно-негаданно, путает планы и вносит хаос в наши представления о самих себе. Однако спонтанность возможна только тогда, когда мы ей открыты. Если бы мы прямо спросили Лор о ее сексуальных желаниях, она бы вряд ли ответила, что хочет переспать в первой попавшейся гостинице с грубоватым незнакомцем. И нам нечего на это ответить: тут не скажешь ни да ни нет. Влечение, желание еще не родилось. Но уязвимость героини делает его рождение возможным.

Когда мы смотрим на половое влечение так, как Лор, — как на нечто неизвестное и неизведанное, — мы сталкиваемся с определенным риском. Нас будут уговаривать, а грань между уговорами и принуждением очень зыбкая. Неуверенность женщины иногда подталкивает мужчин в той или иной форме принуждать ее к соитию. Пусть женщина не знает, чего она хочет, — зато мужчина знает точно и уговорит ее на это. Поэтому уверенность женщины в том, что она осознает все свои желания, очень легко понять: это дает надежду на предотвращение агрессии со стороны мужчины. И все же у нас должна остаться возможность открыто, с любознательным энтузиазмом взаимодействовать с другими людьми. Признавая только осознанное сексуальное влечение, мы лишаемся шанса обнаружить что-то более хрупкое, менее определенное, что-то еще не до конца известное. Все это не означает, что нужно полностью отказаться от концепции согласия, но границы ее применения необходимо пересмотреть. Стоит ли видеть в ней решение всех проблем современной сексуальной этики — или все же лучше в этических работах на эту тему уделять больше внимания общению, совместному познанию и феномену неуверенности, то есть всему, что отрицает традиционная маскулинность?..

Признаем мы это или нет, но любое человеческое взаимодействие строится на восприимчивости и способности найти точки соприкосновения. Нельзя считать эти качества слабостями, которые нужно преодолевать. Половое влечение не всегда очевидно, к удовольствию от секса не всегда прилагается инструкция, порой человек хочет от нас чего-то непонятного. Мы должны быть не против последовать за ним и посмотреть, к чему это приведет. Зачем считать способность идти на уступки постыдной? Чувства, ощущения и половое влечение могут зародиться где-то глубоко внутри нас — вдруг, в уникальных обстоятельствах, когда их вызовут к жизни окружающая атмосфера и действия других людей. Мы должны иметь смелость позволять этому случаться. Мы должны прекратить бороться с собственной податливостью и гибкостью.

В конечном счете, наше восприятие сексуальности неразрывно связано с восприятием человеческой личности в целом. Невозможно отрицать, что человек — это приспосабливающееся к внешним обстоятельствам социальное существо, которое непрерывно перерабатывает и усваивает информацию из окружающего мира. В нашем случае иллюзия полной автономности — это не просто иллюзия, это кошмар. Но «душа без границ», как пишет Джиллиан Роуз в «Работе любви» (Love's Work), «так же безумна, как душа, границы которой отвердели»[167]. Нужно научиться «признавать собственные границы и границы партнера, оставаясь при этом чувствительным и ранимым». Самое искреннее наслаждение мы получаем тогда, когда открываемся другому человеку.

В короткометражном фильме «Милая Андреа» (Lovely Andrea) Хито Штейерль разыскивает фотографию, которая была сделана в Токио в ее студенческие годы и на которой она запечатлена в бандаже. В поисках снимка героиня и ее знакомый фотограф просматривают целый ворох женских портретов из этой серии. Фотограф удивленно, без малейшего нажима замечает, что «связанные модели выглядят поразительно свободными».

Быть женщиной — значит знать о собственной уязвимости и всегда стоять перед необходимостью совершать некие сложные маневры для получения сексуального удовольствия. И на всех нас, независимо от гендера, влияют насилие, стыд и социальные стереотипы. Каждый человек развивает собственную, уникальную в своем роде сексуальность. Кто знает, почему мы делаем то, что делаем, и почему хотим того, чего хотим? Я не верю в то, что секс когда-либо избавится от своей связи с подчинением и доминированием и станет сферой беззаботного равенства.

Я не верю в то, что концепция согласия разрешит все проблемы, перед которыми стоит современная сексуальная этика. «До завтра, наш добрый секс», — саркастически пошутил Фуко; но это недостижимый идеал, несбыточная мечта. Обсуждения, торг и взвешивание целого ряда обстоятельств в интеракциях между мужчиной и женщиной, между людьми в целом не останавливаются ни на минуту, ни на секунду. Не существует сферы человеческих отношений, свободной от этой динамики. Чем бы мы ни занимались, мы соотносим свои желания с желаниями других людей и каждый раз пытаемся разобраться, чего хотим сейчас. Познание себя — это труд длиной в жизнь. Познавать себя придется снова, и снова, и снова. Возможно, в этом и заключается счастье.