Сексуальный студент по обмену

— Нат, скажи, что ты шутишь, да?

— Конечно, шучу, — фыркает она, отмахиваясь от меня, — я Бриджет напрягла.

— Она всё еще шутит, — отвечает Бриджет с ухмылкой, хлопая Нат по руке.

— Леди, — Кингстон протягивает руку, побуждая нас сесть в лодку, и указывает головой. — Начнём?

— Тебе так повезло, что у тебя этот акцент, — дразнит Нат, вскидывая брови. — В ином случае, мне пришлось бы тебе напомнить, кто именно задержал для вас лодку.

Кингстон смеётся.

— Принято к сведению, Натали. Прошу прощения, — он придаёт своим последним словам ещё больше акцента, а я тайно бросаю ему улыбку.

И пока мы наслаждаемся прогулкой на лодке по городу, живая вопиющая красота простирается в каждом направлении, куда бы мы не посмотрели. В конце концов, мы останавливаемся на ланч.

Мы кушаем вместе, болтая о возможных планах на вечер. Какому-то парню, которого я не знаю, понравилась Бриджет, и он даёт ей два билета на выступление в концертном холле сегодня вечером. Кингстон в шоке объясняет, как тяжело достать их, и очень резко выражается о том, что тот может захотеть взамен.

— В любом случае, неважно, — Бриджет прекращает предупреждающую речь — Он дал мне только два билета, а я не иду, если Натали и Эхо не могут присоединиться ко мне.

Я открываю рот, готовая сказать ей, как это внимательно с её стороны, и что я не против, если она возьмёт только Натали, до тех пор, пока они будут в безопасности, но Кингстон начинает первым.

— Вот как мы поступим… Я сделаю пару звонков, договорюсь с охраной и найду вам машину, чтобы убедиться, что ваше с Натали мероприятие пройдёт безопасно, потому что у нас с Эхо уже есть планы на вечер.

— Есть? — спрашиваю я.

— Есть, — он поднимает мою руку и целует местечко на запястье, которое ему, кажется, особенно нравится.

— И какие?

— Оу, не любопытничай, любовь моя. Это сюрприз.

Я смотрю на Нат прищуренными глазами. Кажется мне, она вела себя слишком тихо с тех пор, как начался этот разговор, и теперь разглядывает всё по сторонам с улыбкой на лице.

— Да, я знаю, что это, — произносит она. Наверное, она почувствовала мой взгляд, потому что наконец-то поворачивается и посылает мне воздушный поцелуй. — И нет, я не собираюсь тебе говорить.

Глава 17

— Нат, пожалуйста, дай хотя бы подсказку! — я уже вымаливаю у неё. — Мне кажется, я слишком разоделась, и боюсь, что буду похожа на идиотку.

Она дёргает меня за волосы, которые укладывает в сложную причёску, и закрывает глаза, глядя на меня в зеркало.

— Ты выглядишь прекрасно, поверь мне. Ты моя подруга. Я никогда не поведу тебя по ложному пути.

Глубоко вздыхаю, расслабляясь от её слов.

Чтобы Кингстон не запланировал сегодня, это изысканно — совсем не то, к чему я привыкла. После того, как мы вернулись в отель, он предложил мне подняться в мою комнату, чтобы отдохнуть и освежиться, практически стремясь избавиться от меня... что наталкивало на подозрения. Затем, после того, как вскоре раздался стук в дверь, и Нат, не моргнув глазом, отворила её и приняла кучу коробок, завёрнутых в яркую ленту, моё подозрение превратилось в нервное ожидание.

Кингстон приложил руку ко всему этому — красивому розовому платью, как раз моего размера, серебряным туфлям на низком каблуке, комплекту ювелирных украшений и косметике, достойных принцессы. И всё для меня.

Когда Нат заканчивает работать с моими волосами, я делаю последний шаг и смотрю в зеркало на девушку, которую едва узнаю. Кто эта краснеющая брюнетка в роскошном платье, с затейливым макияжем, с бриллиантовыми серьгами и тонким ожерельем, которая смотрит на меня?

— Готова? — спрашивает Нат, выглядя изысканно в чёрном платье и на каблуках, которые Кингстон также продуманно отправил для ночи в концертном зале.

— О, эм... кажется, — разочарование скрыть не получается. Я думала, или, даже надеялась, что Кингстон поднимется ко мне.

Она заговорщически усмехается.

— Он ждёт тебя там. Я буду твоим эскортом. Бриджет и наш лимузин внизу, — Нат просовывает свою руку под мой локоть. — Пойдём, Золушка. Тебя ждёт твой принц.

Мои ноги дрожат весь путь до вестибюля, и даже когда я сижу в задней части большого лимузина, мне приходится сосредоточиться, чтобы мои колени не стучали.

— Ты красиво выглядишь, Эхо, — искренне говорит Бриджет, и впервые с тех пор, как встретила её, я понимаю, что она не так уж плоха, особенно когда добавляет: — И просто, чтобы ты знала, Джеки — мешок с дерьмом. Она никогда даже не разговаривала с Кингстоном — ​​преследовала его в соцсетях. Она призналась в этом, точнее сказать, пожаловалась, когда была пьяна той ночью. Извини, что не рассказала тебе об этом раньше.

— Всё в порядке, но спасибо, — я улыбаюсь. — Вы двое будьте осторожны сегодня вечером. Любое странное поведение от вашего таинственного источника билетов, и вы сразу же звоните мне или Кингстону. Я серьёзно. И не бродите по городу, Нат, езжайте прямиком в отель в машине, которую он заказал.

— Боже мой, ты звучишь, как Себ...

Она запинается, опуская глаза вниз.

— Мой брат? — спрашиваю я с весёлостью в голосе. Она всё ещё не отвечает. — Да, я знаю, — продолжаю я, забавляясь над ней её же словами. — И нет, я не расстроена. Поверь мне, тот факт, что он не разрывал мой телефон, служил большой подсказкой о том, что кто-то держал его в курсе событий.

Её обеспокоенный взгляд устремляется ко мне.

— Я переживала лишь о твоей безопасности, клянусь.

— Я верю тебе, Нат. И спасибо, — я протягиваю руку и протираю её руку. — Всё, что я скажу, это то, что, как и ты, мой брат потрясающий.

— И он такой один, — она кивает, отворачивая голову к окну.

Я смотрю вперёд, и в горле застревает воздух от вида. Кингстон, одетый в смокинг, спускается по лестнице таинственного здания, держа в руках что-то, что мне не удаётся разглядеть.

— Иди к своему мужчине, Эхо, — последнее, что я слышу от Нат, прежде чем Кингстон открывает мою дверь, протягивая свободную руку.

— Любовь моя, — манящий голос посылает мурашки по моей коже, в то время так тлеющие глаза захватывают мои.

Я принимаю его руку, и он помогает мне выбраться, пока девочки тихо хихикают позади меня. И тогда я вижу, что у него в руке.

Да быть этого не может.

Всё это начинает обретать смысл. Красивые, дергающие за все ниточки моего сердца кусочки складываются в единую картину.

— Шшшш, — произносит он, притягивая меня ближе. — Не плачь, Эхо, даже если это слёзы счастья. Я не смогу этого вынести. Можно мне?

Я киваю, пытаясь не расплакаться сильнее, когда он одевает корсаж на моё запястье, а затем оставляет там тёплый поцелуй.

— Думаю, я задолжал своей даме выпускной. Идём?

Я больше плыву, чем иду, позволяя ему слепо вести меня внутрь. Украшенная комната отображает ночной сад. Из динамиков льётся музыка. Здесь даже висит баннер, на котором написано: «Бесконечная ночь» — та же тема выпускного бала, что я пропустила.

О, и нас здесь только двое.

— Как ты...

— У меня свои способы, — подмигивает он, как обычно. Мой брат. Больше некому. — Хочешь сначала пообщаться или найдём наш столик?

Я откидываю голову назад и смеюсь, громко и заливисто, — остаточный отзвук душевной боли покидает меня раз и навсегда. Здесь нет никого, с кем можно было бы пообщаться, и только один столик. Но Кингстон придерживается сценария, делая всё возможное для воссоздания для меня полной картины.

Поэтому я подыгрываю.

— Ты же знаешь, что я не общаюсь, — мои губы дёргается вверх. — Думаю, что и столик мы сможем найти позже. Как насчёт того, чтобы сначала потанцевать?

— Почти подходящее время, — бормочет он, указательным пальцем проводя по моей щеке, по шее и губам. — Сейчас.

Он берёт меня за руку и выводит в центр комнаты, а потом я слышу это и понимаю, к чему ожидание, когда начинает играть… «Fix You».

Он хотел, чтобы этот трек стал песней нашего первого танца — той, которую мы обсуждали в нашу счастливую ночь, той, которую выбрала я.

Возможно, он этого не осознает, и я никогда не скажу ему, но он упоминает о ней во второй раз, что навеки делает её — во всяком случае, в моих мыслях — нашей песней.

Я не могу остановить слёзы, снова наворачивающиеся на глазах. Это просто потрясающее исцеление, наполненное заботой. Кому удастся найти здание в Амстердаме, чтобы провести свой собственный частный тематически оформленный выпускной, в комплекте с заранее выбранной музыкой?

«Кингстону Хоторну, вот кому».

— Знаешь, — тихо произносит он мне на ухо, наши тела прижимаются друг к другу и медленно покачиваются в идеальном унисоне, — услышав, что буду работать с садовой темой, я склонялся к тому, чтобы проявить смекалку в художественном креативе и воссоздать Эдемский Сад, в случае чего мы оба были бы голые.

Я хохочу так же сдержанно, как и он. Его рука, прижатая к моей талии, притягивает меня ближе.

— Но я очень рад, что передумал. Ты выглядишь совершенно потрясающе в своём платье, любовь моя.

— Спасибо, — отвечаю я, всхлипывая, — за всё. Не могу поверить, что ты всё это сделал. Я ... — поднимаю лицо от его груди и смотрю на него. — Я люблю это.

— Я люблю тебя, — отвечает он мгновенно с уверенностью, от которой мой пульс начинает бешено биться, а мысли бесконтрольно вращаться.

— Ты... ты любишь меня? — спрашиваю я, моё тело прекращает любое движение.

Кингстон тоже останавливается, его интенсивный взгляд сосредоточен на моём.

— Всецело и бесповоротно. Больше, чем я любил или когда-либо смогу полюбить что-то или кто-то ещё в этом мире.

— Кингстон, я...

— Тоже меня любишь, но ты с головой захвачена ощущениями и всё также обдумываешь каждый шаг, — его беззаботный смех снимает напряжение. — Я знаю, любовь моя.

— Ну, пока между нами нет проблем, — говорю я, улыбаясь, прижимаю лицо к его груди и закрываю глаза. Я не отрицаю этого, каждое произнесённое им слово — чистая правда.

И он любит меня.

Я буду танцевать на своём выпускном и молча наслаждаться проведённым временем.

Мы проводим оставшуюся часть вечера много смеясь, целуясь и позволяя нашим рукам исследовать друг друга более свободно, чем когда-либо прежде, до тех пор, пока мои ноги не начинают болеть, и из меня не вырывается зевок.

— Я скоро отвезу тебя назад, любовь моя, но ты можешь сделать мне последнее одолжение?

— Кроме того, чтобы отдать тебе мою девственность на выпускном вечере на серебряном блюдце?

Не могу поверить, что я сказала это.

Кингстон так сильно хохочет, хватаясь за бок, что на глазах появляются слезы.

— Господи, — он изо всех сил пытается отдышаться, вытирая глаза. — Ты восхитительна, Эхо, — забавная и очаровательная. Но нет, у меня на уме нечто иное.

Он вынимает из кармана небольшой пульт — это объясняет своевременное изменение музыкальной композиции — и вызывающе вскидывает одну бровь, прикусывая губу, чтобы не выдать улыбку.

— Я надеялся, что ты закончишь ночь, показав мне свои лучшие движения. Я бросаю тебе вызов.

Мне требуется секунда, чтобы понять, что я слышу, и из меня вырывается смех.

— Вызов принят! — кричу я сквозь звуки ударных и начинаю трясти телом, словно меня никто не видит, под следующую песню, зная, что играющий трек группы Spice Girls далеко не совпадение.

Идеальное окончание идеальной ночи.

~~~~~

На следующее утро вся группа внизу со всеми вещами ждёт в вестибюле, чтобы отправиться в однодневную поездку на автобусе в Италию. Но Кингстона нигде не видно.

Что-то жуткое омывает меня — острое чувство страха, укоренившееся внутри меня, — и я ставлю свою сумку.

— Нат, присмотри за моими вещами. Я пойду проверю его комнату.

Бегу к лифту и несколько раз безумно нажимаю кнопку, тянущее ощущение в моём животе становится тяжелее с каждой секундой.

У меня не получается добраться до его двери достаточно быстро, но как только мне это удаётся, я стучу по ней кулаком.

— Кингстон! — кричу я. — Кингстон, ты там?

Он открывает дверь с телефоном, прижатым к уху, и, глядя на бледный цвет его лица и безжизненные глаза, я знаю, что что-то не так.

Он отходит в сторону, чтобы я могла войти, но ничего не говорит, внимательно прислушиваясь к тому, кто находится на другом конце линии. Я сажусь на его кровать и жду.

Я всё ещё не уверена, что происходит, и к тому моменту, когда он вешает трубку, кусочки и отрывки, что мне удаётся уловить из его разговора, так мне ничего и не говорят.

— Мне нужно уехать. Вернуться в Лондон, — он тяжело вздыхает и проводит рукой по лицу, закрыв глаза. — Туда привезли мою бабушку, чтобы она побыла с моим отцом.

— Ладно, — удивляюсь я вслух, ещё не услышав, что его так расстроило. — С ней всё в порядке?

— Нет, если она настояла на возвращении в Лондон, — он садится рядом со мной, опуская локти на колени и опустив голову на руки. — Мы с бабушкой очень близки. Она та, с кем я проводил лето в Шотландии. И она, должно быть, почувствовала, — добавляет он, громко глотая, — что что-то не так, потому что когда я был маленький, она всегда говорила: «Я закончу свои дни в Лондоне, когда наступит моё время».

Я обнимаю его за спину и прислоняюсь к нему.

— Может быть, она просто не очень хорошо себя почувствовала, и разволновалась. Уверена, твой отец найдёт для неё лучших врачей, и с ней всё будет в порядке, — я предлагаю оптимистичную поддержку, но он уже качает головой.

— У неё замечательные доктора в Шотландии. Нет, это конец. Она бы никогда не покинула свой дом, если бы не была уверена.

Я не могу не согласиться. Как? Я никогда не встречалась с его бабушкой. Но любовь, которую он лелеет к ней, очевидна в каждом произнесённом им слове и действии.

— Я поеду с тобой, — говорю я, потирая его спину.

Он резко поворачивает голову в мою сторону. Его широко распахнутые глаза, конечно же, мрачные, но в них есть место для чего-то ещё.

— Вот так просто? Ты пропустишь оставшуюся часть поездки?

Я однократно киваю головой, точно и уверенно.

— Вот так просто.

— Ну наконец она мне говорит это, — он улыбается. В его глазах всё ещё видна печаль, но он не может скрыть отблеск удовлетворения. — Я тоже тебя люблю, Эхо.

Кингстон целует меня. В этом нежном соединении наших ртов я передаю ему свою любовь, которая, уверена, даёт ему утешение.

— Хорошо, — он встаёт. — Наш автомобиль должен быть готов, а новый гид уже едет сюда мне на смену. Полагаю, осталось только сообщить остальным.

Его лицо внезапно омрачается.

— Дерьмо. А что с Натали? Я знаю, что ты не хочешь её покидать. Всё нормально, Эхо, если...

Я тоже встаю и обнимаю его за талию.

— Что я только что сказала? Вот. Так. Просто. Спустись вниз, мне нужно сделать телефонный звонок.

Он дарит мне знающую улыбку поддержки, с толикой надежды, а затем хватает свои сумки и уходит, давая мне немного уединения.

Моя мать отвечает на пятом гудке.

— Эй, мам. Это я, Эхо.

Она резко вздыхает, хотя и звучит сонно.

— Боже мой, Эхо, с тобой всё в порядке?

Чёрт. Я снова забыла о разнице во времени и разбудила её посреди ночи, пугая до смерти.

— Да, в порядке, — быстро отвечаю я.

После громкого облегчённого вздоха, она действительно просыпается.

— Я бы сказала, что у тебя проблемы, потому что ты не звонила нам, как обещала, но Себастьян держит нас в курсе и показывает фотографии. Тебе весело? Похоже, что да.

— Мам, — я зажмуриваюсь, ненавидя прерывать. — Извини за то, что не звонила достаточно часто, и что сейчас звоню так поздно, обещаю — правда обещаю — вскоре тебе всё рассказать. Но сейчас я тороплюсь и, эм... Мне нужно поговорить с папой. Пожалуйста.

— Зачем? Что не так?

Я обдумываю свои слова, по-видимому, не отвечая достаточно быстро.

— Эхо?

— Мама, я в порядке. И не принимай это за неуважение, но это то, что, я знаю, должна обсудить с отцом.

— Что ж, он уже проснулся и в данную секунду смотрит на меня с тем же беспокойством, что ощутила я, когда ты позвонила, так что дерзай. Люблю тебя.

Слышу шорох в трубке.

— Молодая леди, тебе лучше сказать, что ты в безопасности, — ворчит мне на ухо папа. — Сейчас час ночи, и это именно то время, когда ты, наконец, решила позвонить нам? Ты ранена? В тюрьме? Начинай говорить.

— Нет, сэр, ни первое, ни второе.

— Ладно, это хорошо, — он тоже громко выдыхает. — Тогда в чём дело?

— Эм, папочка...

— Папочка? — смеётся он. — О, это должно быть шикарно. Держись, Джулия, наша дочь только что назвала меня «папочкой».

Я прочищаю горло.

— Папа, я меняю планы. Я больше не еду отсюда, из Амстердама, в Италию.

— И почему это? — цинизм в его тоне передаётся по телефонной линии.

— Я возвращаюсь в Лондон... — делаю глубокий вдох, а потом говорю так быстро, как только могу: — С Кингстоном. Там его бабушка, и ей, возможно, не здоровится…. И он... я нужна ему. И он мне нужен, пап. Я хочу поехать, чтобы быть там для него, и Джерарда.

— Полагаю, в этом нет ничего плохого. — Он... соглашается? Так легко? — Боже, Эхо, тебе бы поработать над временем и доставкой новостей: ты чуть не довела своего отца до инфаркта. Всё в порядке, — я слышу, как он успокаивает маму. — Она всего лишь меняет планы. Бабушка Кингстона больна.

Я буквально убираю телефон от уха, проверяя, тот ли номер набрала, а потом — каким-то образом среди моего полного шока — мне удаётся приложить его назад к уху.

— Итак... всё в порядке? Вы говорите «да» и не злитесь?

— Девочка, я признаю, что долго был суров с тобой, и, может быть, слишком опекал. Но теперь эта часть моей работы завершена. И это сработало, потому что ты прекрасная молодая женщина, которой я полностью доверяю — чёрт возьми, я больше не могу держать тебя и твоего товарища подальше друг от друга, как и твой дедушка не мог удержать меня от твоей мамы. И я не хочу этого делать. Кингстон хороший парень, и я знаю, что он сделает тебя счастливой. Это всё, что я когда-либо хотел, Эхо, чтобы ты была счастлива.

— Я счастлива, папа, больше, чем думала. Я... я люблю его.

Никогда в жизни не подумала бы, что буду обсуждать со своим отцом что-то подобное. Говорить ему, что я влюблена в парня, который месяцами жил в соседней комнате и какое-то время был его подозреваемым в поджоге? Невообразимо.

— Это я уже понял. Ах, чёрт, твоя мама теперь плачет. Это всё, дорогая? Тебе, наверное, нужно идти.

— Я люблю тебя, папа. Очень сильно. Спасибо, — мне удаётся не всхлипнуть, несмотря на то, что мой нос покалывает от угрозы предстоящих слёз.

— Я тоже тебя люблю, Эхо. Береги себя. И возьми трубку, когда, чёрт возьми, тебе позвонят. Скоро.

— Да, сэр.

Вешаю трубку и снова проверяю свой телефон, чтобы убедиться. Святое дерьмо! Это звонок на самом деле был!

И с новообретённой силой, поддержкой и одобрением, что я вообще не ожидала от своего отца, я могу сосредоточить всю свою энергию на том, чтобы помочь Кингстону, и быть с ним рядом, когда нужна ему больше всего.

Глава 18

Объяснение Кингстона и дальнейшие инструкции для группы не занимают много времени, его стремление отправиться в дорогу очевидно.

Я задерживаюсь, чтобы обнять Натали. Наше прощание полно слёз и обещаний о том, чтобы оставаться на связи. Конечно, я убеждаюсь, что ей комфортно оставаться здесь, и она уверяет меня, что это так, особенно сейчас, когда у неё завязывается дружба с Бриджет.

А потом мы с Кингстоном на лимузине отправляемся в Лондон. Он ведёт себя тише, чем обычно, потерявшись в мыслях, но крепко сжимает мою руку всю нашу долгую поездку. Он спросил, не хочу ли я остановиться и перекусить, и сначала я отказалась, не желая откладывать наш приезд, но после почти четырёх часов пути, мне, наконец, приходится настоять, чтобы мы остановились ради туалета. И я чувствую себя намного лучше, когда возвращаюсь обратно к машине, и обнаруживаю, что он раздобыл для нас снеков.

Поездка, может, долгая и тихая, но в ней отсутствует дискомфорт. И в ту минуту, когда мы прибываем, его облегчение — и напряжённое ожидание — ощутимы.

Кингстон почти не ждёт, когда машина остановится на подъездной дорожке, прежде чем открыть дверь и выскочить, хотя всё ещё предлагает мне свою руку. Я быстро выбираюсь из машины и, стараясь не отставать от его быстрых шагов, спешу за ним.

— Отец, мы дома! — кричит он, вертя головой из стороны в сторону, и тянет меня за собой, когда осматривает две передние комнаты. — Отец?

— Позади вас, сынок. На террасе.

Мы не иначе, как бежим туда, и находим... Джерарда со своей пожилой матерью, которые наслаждаются вечером и чаем.

— Эхо, — Джерард встаёт и сжимает мои плечи, целуя в обе щёки. — Какой чудесный сюрприз. Мама, это...

— Я точно знаю, кто это, и до чего же она прекрасное создание. Иди сюда, милая, — она похлопывает по подушке рядом с ней. — Я очень рада, что у меня выпала возможность встретиться с Эхо моего Кингстона. Я много слышала о тебе, молодая леди.

— Бабушка, — начинает Кингстон, его голос ломается от смущённого беспокойства, — не лучше ли тебе будет прилечь? Разве ты не...

— Чушь, — перебивает она его. — Я весь день отдыхаю.

— Бабушка, что сказал доктор Морган? Что-то указывало на это? Он знает, что ты здесь?

Она поднимает руку, качая головой.

— Хватит с меня разговоров о врачах и обо всём, что их касается. Почему бы вам, мальчикам, не пойти в другое место и обсудить что-нибудь, а? — когда она не получает ответа, то отмахивается от мужчин. — Оставьте нас, оба.

— Но, бабушка...

Мне приходится задушить своё хихиканье, глядя на ужас на лице Кингстона, ошеломлённого тем, что его отправляют прочь.

— Мой дорогой мальчик, ты же не собираешься спорить со старой, умирающей женщиной, не так ли?

Теперь я знаю, где он научился вопросительно изгибать свои брови.

— Конечно, нет, — на его лице лёгкая усмешка, а настроение улучшается, несмотря на то, что он всё ещё выбит из колеи. — Могу я обнять тебя сначала, прежде чем исчезну?

— Если нужно, — поддразнивает она и улыбается, раскрывая руки.

Когда Кингстон наклоняется, чтобы обнять её, она закрывает глаза… и слегка втягивает его запах, словно хочет запечатлеть его в памяти.

— Спасибо, что приехал домой. Я бы сказала, что тебе не нужно было этого делать, но, поскольку ты привёз нашу девочку, я не стану это говорить. Теперь ступай.

— Пошли, сынок, — Джерард, похоже, доволен разговором, он выдаёт весёлость глазами, когда смотрит на свою мать. — Пусть птички пощебечут.

«Пока», — одними губами произношу я Кингстону, слегка махая ему рукой.

Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять, что женщина рядом со мной кажется какой угодно, но не увядающей. Она полна сил, а также приятна и красива, как и внук, который её обожает.

Кажется, мы болтаем больше часа. Она рассказывает мне бесконечные истории о Кингстоне — после того, как устраивает мне трехуровневый «экзамен» — который, судя по её улыбкам и кивкам, я прохожу.

Когда над нами в воздухе нависает серьёзность, она берёт обе мои ладони в свои и, крепко удерживая их и не отпуская, продолжает:

— Когда мой мальчик приехал ко мне прошлой осенью, после того, как его пребывание с тобой было прервано, он был... таким, каким я никогда его не видела. Полагаю, что лучшее слово, чтобы описать его состояние, — «убит горем». Понимаешь, Эхо, в этой семье влюбляются только один раз, быстро и всецело. Кингстон тебя любит. Я сразу поняла это, хотя он сам ещё тогда этого не осознавал, и он будет любить тебя всю оставшуюся жизнь.

Мне хочется сказать ей, что я чувствую то же самое к нему, но не решаюсь, чувствуя неуверенность, как это сделать.

— Любовь — такая прекрасная вещь, знаешь. Она не всегда даётся легко — мы все не без изъяна, — но жизнь с кем-то, кого мы ценим и любим, намного полнее, чем без него.

Несмотря на свою молодость и наивность, я согласна, но у меня нет возможности ответить.

— Скоро меня не станет, — говорит она, глядя на пышный сад. — Я не смогу помочь ему обрести какую-либо надежду или свет, если ты не чувствуешь к нему того же. Итак, юная леди, скажи мне сейчас — пока у меня всё ещё есть время, — нужно ли мне поговорить с моим милым мальчиком. Пожалуйста.

Она ищет ответ в моих глазах, её безусловная любовь и беспокойство проникают мне в самую душу.

— Миссис, эм... простите меня, леди Хоторн, я...

— Ты можешь называть меня Поппи, милая.

— О, спасибо, — я ёрзаю на месте. — Поппи. Как мак. Какое красивое имя. Цветок... он означает «мир», верно?

— Отчасти, да. Также говорят, что он символизирует вечный сон.

Она внимательно следит за моей реакцией на сравнение.

— Но... вы прекрасна, энергична, — трещу я, без забот пересекая границы. — На самом деле, вы кажетесь здоровой... в отличной форме, правда, — я улыбаюсь ей, сравнивая каждую её черту с чертами Кингстоном, и ощущаю восхищение, находя у них множество сходств.

— Ты очень добра, но женщина моего возраста знает, когда пришло время разобраться со своими вопросами. Всё, что у меня есть, достанется Кингстону: моя усадьба в Шотландии — его самое любимое место в мире. Он надеется разделить его с тобой, Эхо. Так что, пожалуйста, ответь на мой предыдущий вопрос, чтобы я могла обрести мир, о котором ты говорила.

— Здесь всё хорошо?

Появившись с чайником в руках, Кингстон наполняет чаем чашку своей бабушки.

— Любовь моя, я могу предложить тебе чаю?

— Нет, я в порядке, но спасибо, — ловлю его взгляд и прилагаю все усилия, чтобы передать без слов, что он должен перестать так беспокоиться, поскольку его бабушка кажется милой, и что если я ошибаюсь, то найду его.

— Хорошо, я ухожу, — смеясь, он пятится из комнаты, и я хихикаю, когда поворачиваюсь, чтобы увидеть, как его бабушка смотрит на него с очень очевидным сообщением на лице. — Наверное, нужно послать к чёрту теорию про излюбленного внука.

— Я отослала его, чтобы немножко позлить, — говорит Поппи, когда Кингстон уходит. — И теперь ты ответила на все мои вопросы, милая.

— Я... я ответила? — к сожалею, возможно её ясность мыслей приходит и уходит, потому что я точно знаю, что вообще ничего не говорила.

— Часто бывает так, что не слова говорят громче всего, милая девочка. Ты смотришь на моего Кингстона так же, как я смотрела на своего Оливера... так же, как Миранда смотрела на Джерарда. И теперь я обрела мир. Я так рада, что ты приехала, рада, что смогла убедиться сама. Благополучия тебе, дорогая Эхо. Будь любима. И люби в ответ, всецело и бесстрашно, хорошо?

— Хорошо, — соглашаюсь я с тоской. — Я определённо могу это сделать.

Я вежливо извиняюсь, надеясь, что с ней всё будет хорошо.

~~~~~

После обеда мне снова показывают комнату Кингстона, только на этот раз это делает сам Кингстон.

— Твои сумки принесли, но уверен, что в комоде ты найдёшь несколько новых вещей, которые могут тебе понравиться. Спи сладко, любовь моя.

Он смело и нежно целует меня у двери, а затем поворачивается, чтобы войти в комнату напротив.

— Мне нравится твоя бабушка, — добавляю я быстро. — Она замечательная.

Он оглядывается через плечо, ослепляя меня красивой улыбкой.

— А ты ей больше, чем просто нравишься. Знал, что так будет, если бы ей когда-нибудь довелось встретиться с тобой. И очень рад, что ей это удалось.

— Я тоже, — следует долгая пауза. — Спокойной ночи, Кингстон.

— Сладких снов, любовь моя.

Я захожу в комнату и, закрыв за собой дверь, спешу найти свой телефон. Звоню отцу, как и обещала, и заверяю его, что мы добрались без происшествий. Он счастлив, когда вешает трубку, а я, в свою очередь, счастлива, что вспомнила позвонить.

Подхожу к комоду и открываю ящик, задыхаясь от страха перед тем, что может находиться внутри. Он, должно быть, отправил одного из персонала в магазин. Выбираю розовый шёлковый топ и шорты — наиболее понравившийся комплект, его любимый цвет для меня — и отправляюсь в горячий душ, чтобы закончить долгий день.

Не знаю, почему испытываю шок: этот человек снова и снова доказывал, что он может сделать в этой жизни всё, но, тем не менее, меня охватывает трепет, когда я вижу это.

Сообщение на дверях душа, появляющееся от пара

«Сегодня мы будем делить одну кровать. Приходи ко мне».

Это та часть, где я должна быть ошеломлена, потому что без сомнения знаю две вещи: во-первых, если я не пойду к нему, он сам придёт ко мне. И во-вторых, я точно знаю, что произойдёт, когда он это сделает. Но никакого шока нет.

Вероятно, меня также должен оттолкнуть тот факт, что его отец и бабушка находятся в этом же доме, независимо от того, насколько он громадный, но я не думаю и об этом.

Нет, единственное, что я делаю, это тороплюсь принять душ... чтобы поспешить к нему.

~~~~~

Я не стучу — вполне возможно, это единственный «смелый» ход с моей стороны, — вхожу и тихо закрываю за собой дверь.

Кингстон уже в постели, лежит на боку, подперев голову одной рукой, и наблюдает за мной. Он оценивает меня: каждый мой поверхностный вдох, покусывание губы и вопрос в моих глазах — всё под его пристальным взглядом.

Его стальной взгляд перемещается по моему телу, словно прикосновение медленно лаская каждую часть. И когда я содрогаюсь, его глаза сужаются, показывая, что он наслаждается своим влиянием на меня.

Свободной рукой Кингстон приподнимает одеяло, открывая обнажённую грудь.

— Иди сюда, любовь моя, — говорит он, низко и ласково.

— Кингстон, я...

— Должна выбраться из своей головы и забраться в эту кровать, — прерывает он рыком.

Ладошки потеют, каждый глоток даётся с трудом, а пульс громко отдаётся в ушах. Но мне как-то удаётся двигаться вперёд по одному крошечному, затяжному шагу за раз, пока я не оказываюсь возле кровати.

Запрыгиваю в неё, натягивая на себя одеяло, и поворачиваюсь на бок к нему спиной. Всего лишь как сорвать пластырь.

Он прижимается ко мне, обхватив меня за талию и уткнувшись лицом мне в шею.

— Мм-хмм, — мычит он в мою кожу. — Наконец-то ты и я в одной кровати, всю ночь. Этого, чёрт возьми, стоило ждать. Спи сладко, любовь моя.

Он целует меня в шею, затем сдвигает голову, чтобы разделить со мной подушку, и устраивается….

Спать? Не то, что я представляла, и он либо читает мои мысли, либо моё тело — или и то, и другое, — потому что я не только слышу, но и чувствую его слабый смешок.

— Что-то не так? — спрашивает он.

— Нет, спокойной ночи! — я не собиралась лепетать, и мысленно наказываю себя.

Пытаюсь успокоиться и просто поглотить такое долгожданное, так часто воображаемое чувство соприкосновения наших тел — тепло его голой груди на моей спине, его тяжёлое дыхание, звучащее в такт с моим, приветствующий вес его руки. Но я слишком напряжена от ожидания, чтобы суметь расслабиться.

И он не тот, кого можно обмануть наигранным «спокойной ночи». Я чувствую его накопленное ожидание, тяжёлое и нетерпеливое напротив моей задницы.

«Он серьёзно ждёт, что я сделаю первый шаг?» Он слишком хорошо меня знает. И что случилось с властным альфа-самцом, к которому я наконец готова?

Прежде чем мне удаётся полностью выпустить вздох разочарования, его жестокое требование поджигает меня:

— Перевернись и посмотри на меня.

Я начинаю поворачиваться, но он, не дожидаясь, переворачивает меня на спину, его тело теперь возвышается надо мной. Он вглядывается в моё лицо пылающим взглядом.

— Одно слово, и я возьму всё в свои руки, любовь моя. Ты сможешь раствориться в моменте и просто наслаждаться, не обременяясь мыслями, — он прикасается лбом к моему. — Всего одно слово.

Голосом, который мне не знаком, я даю нам то, что мы оба хотим.

— Да.

Его губы изгибаются от хищного удовлетворения, дымчато-серые глаза заполняются победой. Игра закончилась, жертва захвачена.

— Да, — повторяет он, ища в моих глазах последние крупицы сомнения.. которых не находит.

Глава 19

Как и обещал, Кингстон берёт весь контроль в свои руки, и я полностью впадаю в состояние чистого подчинения, молча следуя каждой его команде.

Он начинает с поцелуя настолько глубокого, медленного и благоговейного, что я уверена, может ощутить вкус моей капитуляции. Он скользит руками вниз по моим рукам и поднимает их над моей головой.

— Держи их там, — рычит он.

А затем Кингстон немного приподнимается, наблюдая за своими действиями: он мучительно медленно скользит топом вверх по моему животу, груди и, наконец, снимает его через голову.

Его одобрение выходит со стоном.

— Идеально красива.

Мои соски сжимаются, отчаянно пульсируя под его обожающим взглядом. Каждый инстинкт побуждает меня прикрыться, поскольку я более открыта и уязвима, чем когда-либо была в своей жизни, но он говорит мне именно то, что мне нужно услышать:

— Женщины думают, что понимают мужчин, — его взгляд прикован к рукам, скользящим по моему животу, который дрожит под его прикосновениями. — Вот почему ты сейчас думаешь о том, о чём думаю я. Ты ведь оцениваешь, сравниваешь... задаёшься вопросом, достаточно ли ты сексуальна?

Он продолжает изучать каждый дюйм моей обнажённой плоти, дразня лёгкими прикосновениями краешек моей груди, которая слегка вздымается от неровного дыхания.

— Но ты не учитываешь то, что мужчины — очень первобытные существа, они узнают свою пару, как только видят её... — он опускает голову и кончиком носа касается моей кожи. — Слышат её запах. И тогда они клеймят её, как свою, навсегда.

— Кингстон... — шепчу я в болезненной потребности, бесстыдно изгибая спину над кроватью и толкаясь к нему грудью.

— О, я знаю, любовь моя. Скоро, очень скоро, — он высовывает язык, касаясь моей плоти, и первое тёплое и влажностей прикосновение заставляет меня дёрнуться и издать крошечный визг. — Пока ты не поймёшь, что в моей голове, кроме тебя, никого нет и никогда не будет.

— Это и мой первый раз — первый раз, когда я займусь любовью, и единственный раз, когда я буду кого-то любить, — продолжает он. — И не потому, что мне приходилось ждать, или из-за всякой фигни о том, что это какой-то мнимый вызов, а потому, что это ты... всегда должна была быть ты. Я ясно выражаюсь?

— Да, теперь…

— Хорошо. С меня хватит разговоров.

Смысл его раздражённого предупреждения не успевает дойти до меня, когда он, наконец, втягивает один из моих сосков в рот, создавая потрясающий шквал ощущений, которых я никогда не ощущала.

Я не могу не извиваться от прилива жара, но он быстро хватает меня за бёдра и укладывает на место. Кингстон неумолимо посасывает, захватывая и вбирая больше плоти в рот. И всё это время его талантливый язык щёлкает по горошине, в которую превратился мой сосок.

— О мой... Кингстон... — стону я. Голова откинута назад, глаза закрыты. Я больше не могу терпеть, мне необходимо опустить руки вниз, чтобы схватить его за волосы.

Он рычит, но не останавливается, переключая своё внимание на второй сосок и начиная тот же восхитительный процесс. Я вожу руками по его плечам, предплечьям и спине, каждая напряжённая мышца содрогается под моим прикосновением.

— Больше... этого, — задыхаюсь я, умоляя его.

Его довольный смешок вибрацией отдаётся от моей груди, и он целует мою грудь и шею, двигаясь к уху.

— Сейчас я предпочту испытывать своё терпение, любовь моя, потому что я не планирую торопиться ни с одной частью твоего тела, — я дрожу от его предупреждения и чувствую его довольную усмешку. — Такие красивые груди, как твои — нетронутые, и полностью мои — заслуживают восхищения. Разве ты не согласна?

Я громко сглатываю и смело киваю, издавая стон, когда он надавливает на меня своей твёрдостью.

Больше ничего не говоря, он прокладывает дорожку из поцелуев по моему телу… а затем стягивает мои шёлковые шорты вместе с трусиками по моим дрожащим ногам. Я не имею ни малейшего понятия, как мне удаётся оставаться одновременно собранной, напряжённой, возбуждённой, и не дрожать. Но Кингстон, должно быть, чувствует моё беспокойство, потому что внезапно останавливается.

— Эхо, любовь моя, посмотри на меня, — говорит он мягко и грустно. Когда мой взгляд встречается с его, он проводит пальцем по моей щеке и добавляет: — Я люблю тебя. Безумно. Я никогда не оставлю тебя и не отпущу снова. Ты сомневаешься в этом? Или просто нервничаешь?

— Н-нервничаю, — заикаясь, произношу шёпотом.

— Не надо, — он грязно усмехается, плотское обещание заговорщицки плещется в его глазах. — В мои намерения входит лишь забота о тебе. Ты мне доверяешь?

— Да.

— Хорошая девочка.

Кингстон медленно проводит одним пальцем вниз, возвращая руку к другой руке. Он пытается удерживать мой взгляд, но разрывает зрительный контакт, не в силах противостоять соблазну понаблюдать.

— Господи, любовь моя, — стонет он, когда я остаюсь полностью обнажённой перед ним, и облизывает нижнюю губу. Он ласкает мои ноги и бёдра, а затем нежным движением разводит их.

Я зажмуриваю глаза, взволнованная тем, что, как знаю, он найдёт. Низкий рык вырывается из глубины его груди и, без прелюдий, он прикасается ко мне — там — легко скользя пальцем по моей влажности.

Но потом мои глаза распахиваются от шока, потому что я узнаю этот звук.

Боже мой, он...

Кингстон берёт палец в рот, в его глазах искрится блеск, когда он видит мой ответ.

— Ты даже примерно представить себе не можешь, что это со мной делает, — твоя невинность и чистота, которые будут только моими, — его тон настолько жёсткий, что это почти пугает.

Кингстон снова как можно шире разводит мои ноги, но на этот раз опускается на живот, набрасываясь на меня, словно умирает с голоду.

Я выгибаюсь над кроватью, пронзая воздух визгом. Святое дерьмо!

Он пирует мною, его обильное мычание наслаждения ласкает мои барабанные перепонки. Искры света загораются под веками, и постепенно нарастающее покалывание, — не похожее ни на что другое, с чем я сталкивалась прежде, — поднимается от пальчиков ног. Его опаляющий рот пирует моим лоном, — посасывая, покусывая и массируя, — пока язык то врывается, то покидает мой центр, иногда щёлкая по клитору. Он проделывает это снова и снова.

Я не могу остановить это, и не хочу. Вскоре я хнычу и тяну его за волосы, но в то же время удерживаю его голову прямо там. Начинаю уплывать, пульсируя изнутри от самого большого всплеска эйфорического освобождения, которое можно только вообразить.

И когда я думаю, что всё кончено, ещё одна — иная — волна ударяет по мне куда сильнее. На этот раз мой оргазм исходит из места гораздо более глубокого, с одинаковой силой охватывая как ноги, желудок, и даже волосяные фолликулы, так и ядро.

Несмотря на мою хватку в волосах, Кингстон поднимает голову. И к моему собственному изумлению я смотрю на него сверху вниз, не испытывая ни капли смущения. Вместо этого я чувствую себя ближе к нему, чем когда-либо считала возможным.

Понимание молча проходит между нами, и Кингстон поднимается, вставая рядом с кроватью.

Охваченная трансом, я смотрю, как он спускает с себя боксеры. Затем он замирает, позволяя мне удовлетворить своё любопытство, и наблюдает за моей реакцией.

Он… завораживающе красив. Я и ранее видела его грудь — широкую, искусно отточенную часть совершенства, — но всегда задавалась вопросом, куда ведёт эта линии тёмных волос, и теперь знаю — по загорелому животу, очерченным бугоркам…

К полностью эрегированному, выступающему в своём великолепии, угрожающе выглядящему члену. Мне не с чем сравнивать, но я знаю, как выглядит что-то длинное и толстое, поэтому чувствую, что моя устрашающая оценка точна.

Я всё ещё пялюсь на него, когда он открывает ящик тумбочки и вытаскивает пакетик из фольги. Зубами разрывает его и слегка поворачивается, предоставляя мне прекрасный вид, о котором я безмолвно молила, пока наблюдала, как он раскатывает презерватив по своей длине.

И вот теперь с обезоруживающим терпением и обожанием он наблюдает за мной, ожидая, когда я отвечу на его негласную просьбу.

Я развожу ноги и раскрываю руки, приглашая его к себе.

Одним гладким, хищным движением его тело накрывает моё, и я чувствую, как его набухший кончик надавливается на мой вход. Наше дыхание смешивается, в то время как взгляды не отрываются друг от друга, и связь, которую мы всегда разделяли, находится на грани того, чтобы стать явью.

Эмоции настолько сильные, что мне не удаётся сдержать их в своём хриплом шепоте:

— Я любила тебя тогда, — признаюсь я, — и никогда не прекращала... Сомневаюсь, что когда-нибудь смогла бы разлюбить. И я люблю тебя сейчас. И буду любить всегда.

— И я тебя люблю, любовь моя. Клянусь, это будет единственный раз, когда я снова причиню тебе боль.

Хмурю брови в замешательстве, и он улыбается с теплом и любовью.

— Вдохни поглубже, — мягко инструктирует он, и когда я вдыхаю, он вторгается в меня.

— Матерь…

Его рот заглушает мой крик томным поцелуем, который кажется бесконечным, но прекрасно отвлекает, пока колющая боль не стихает, и моё тело не расслабляется.

— Лучше? — спрашивает он, звуча обеспокоено, но выглядит самодовольно и уверенно… весьма противоречиво.

Несмело киваю головой, но слегка прищуриваю глаза.

— Не очень по-джентльменски получать удовольствие от моей боли.

— Я подлец, — говорит он, целуя мою шею. — Признаю это. Но я самый счастливый чёртов подлец в мире. Ты наконец-то по-настоящему полностью моя.

И он начинает двигаться, сначала медленно, нежно скользя в меня и из меня. Его дыхание опаляет, когда он шепчет мне на ухо ласковые слова.

Но когда я опускаю руки по его спине и хватаю его упругую, круглую задницу, побуждая двигаться глубже, его дикое рычание — единственное предупреждение, которое я получаю. Толчки Кингстона становятся безумными, требовательными и тяжёлыми, его рот прикипает к моей груди с острым укусом, несущим мучительное удовольствие.

— Ох, чёрт, любовь моя.

Кингстон откидывает голову и издаёт длинный стон, напрягаясь всем телом под моими руками, и его длина дёргается во мне. Затем он обрушивается на меня всем своим весом и зарывается лицом мне в шею, опаляя мою гиперчувствительную кожу горячими быстрыми выдохами. Мои руки продолжают блуждать и потирать, запоминая каждый дюйм его спины, задницы и рук, пока он переводит дыхание.

— Не двигайся, — ворчит Кингстон через несколько минут, покидая кровать и меня, и направляется в ванную. Но через мгновение он возвращается, протягивая мне маленький стакан воды и две таблетки.

— Выпей их. Иначе утром будет болеть.

Соглашаюсь без вопросов. Я уже её чувствую.

Когда я заканчиваю, он ставит стакан на тумбочку, выключает лампу и забирается обратно ко мне. Притягивая меня к своему телу, просовывает одну руку под мою голову в качестве подушки.

— Хм, Кингстон? — бормочу я.

— Мммм?

— Мы будем спать голыми?

— Ты правда думаешь, что я соглашусь на что-то другое? — он смеётся, сжимая рукой мою задницу. — Я не стану брать тебя снова сегодня, но я, чёрт возьми, буду прикасаться к тебе там, где захочу. Хочешь рискнуть возразить?

С усмешкой прикусываю губу.

— Нет.

— Хорошо. А теперь, — говорит он, целуя мою голову, — спи сладко, любовь моя.

И я сплю… даже не приняв таблетку снотворного.

Глава 20

Проснувшись на следующее утро, мне снова удаётся вспомнить, что мне снилось. Но на этот раз сны были не просто желанием моего сердца, ожившим во сне. Картинки, прокручивающиеся в моей голове всю ночь, были воспоминаниями, мой разум продлевал радость каждого прикосновения, поцелуя, прошептанного слова и властного движение его тела в моём.

— Доброе утро.

Сексуальные слова приветствия Кингстона утихают, когда он оставляет поцелуй на моей шее, и я чувствую, как его рука сжимается на моей талии.

— Как ты себя чувствуешь?

— Любимой, — счастливо вздыхаю я, ёрзая, дабы плотнее прижаться к нему. — А как ты себя чувствуешь? — наверное, тупой вопрос, учитывая, что это не первое его родео, но мне всё равно нужно услышать его ответ.

— Совершенным.

Я поглядываю на него через плечо, и осознание того, что я вижу, крадёт моё дыхание. Его утренний шёпот, эта сонная улыбка... Я хочу, чтобы всё это было только для меня, всю оставшуюся жизнь.

Знаю, что должна чувствовать себя глупо — слишком юная, влюблённая дурочка, — но всё из этого как никогда близко передаёт истину. Я никогда не стану стыдиться глубины моей любви к Кингстону, и никогда не стану бороться против неё снова. Любая моя битва будет заключаться лишь в том, чтобы защищать то, что мы имеем, перед всеми, кто осмелится преуменьшить значение или препятствовать ей... и да, больше всего я боюсь, что это будет мой отец.

Я влюблена в Кингстон, и это неизменно. И хотя мой папа сказал, что всё понял, и позволил мне остаться с Кингстоном на время его горя, я не знаю, насколько хватит его снисходительности. И хотя не могу предсказать, что будет в будущем, я уверена в одном: я больше не потеряю Кингстона.

Разве не печально, что жизнь, общество, да что угодно, побуждает нас думать? Когда что-то оказывается слишком хорошим, чтобы быть правдой, все тут же говорят: «Довольствуйся этим». Но когда что-то действительно вдохновляет и похоже на чудо, все в этом сомневаются или, в лучшем случае, не доверяют.

И всё же, слишком драматичные истории любви взрывают кассы каждые выходные. Вот и разберись.

Но я отказываюсь соответствовать этим предрассудкам. Я буду верить всем своим сердцем, доверять всей своей душой и с гордостью размахивать флагом.

Мы не спешим вставать — наслаждаемся новым статусом наших отношений посредством благоговейных поцелуев. Наши бесстыдные руки боготворят тела друг друга, и мы мягко обмениваемся обожающими словами против тёплой плоти.

Я знаю, что он сдерживается, опасаясь, что мне больно, — и мне правда больно, — но блаженный бред заставляет меня снова умолять его о том, чтобы он любил меня — медленно и чувственно, — когда в дверь требовательно стучат.

— Мистер Хоторн? — звучит через дверь незнакомый голос. — Простите меня, сэр, но вас требуют внизу сию минуту.

— Спасибо, Барклэй, — громко отвечает Кингстон, поднимаясь с кровати. — Это бабушка, — беспокойно говорит он, быстро одеваясь.

— Подожди меня.

Я хватаю одеяло и мчусь через коридор, мимо Барклэя. Скромность — самое последнее, о чём я сейчас думаю. Мне нужна одежда, которая всё ещё находится в моей комнате, а затем я спешу обратно к Кингстону.

Я почти молниеносно одеваюсь, завязываю волосы и брызгаю водой на лицо — несколько шагов, которые не «провозгласят» бесстыдно его семье, как мы провели прошлую ночь, потому что я почти уверена, что выгляжу абсолютно истощённой.

Встретившись в коридоре, мы сплетаем руки и спускаемся вниз в комнату, где находится Поппи.

Она проснулась, и её глаза открыты достаточно, чтобы источать счастье. Джерард стоит у её постели.

— Бабушка, — голос Кингстона дрожит, пока мы медленно приближаемся к ней, он устанавливает темп нашего шага. — Что случилось? Что я могу сделать?

Она улыбается, красивые морщины от возраста, любви и мудрости на её лице углубляются, когда она отвечает слабым голосом:

— Подойдите и посидите, оба.

Для нас уже стоят два стула. Я занимаю один из них, а Кингстон садится на кровать рядом с ней. Смотрю на Джерарда и, заметив его покрасневшие глаза, посылаю слабую улыбку, передающую, — я надеюсь, — понимание и сострадание.

— Мой дорогой мальчик, — она протягивает бледную, хрупкую руку. Кингстон берёт её обеими руками и наклоняется, проводя ею по своей щеке. — Ты всегда занимал самое особое место в моём сердце с того момента, как родился. И теперь ты занимаешь самое важное место в сердце кого-то другого — кого-то доброго и искреннего, кому я доверяю тебя.

— Бабушка... — умоляюще шепчет Кингстон.

— Теперь я могу уйти с миром, — удовлетворение в её словах соответствует выражению лица.

— Нет! — Кингстон в панике мотает головой. — Отец, сделай что-нибудь! Где врачи? Где лекарства? Кислород? Помоги ей!

Джерард, опустив голову, издаёт скорбный вздох, от которого у меня сжимается сердце.

— Я бы рад, но...

— Но я не приму их, — говорит Поппи, прилагая все оставшиеся силы. — Я пожила, любила и увидела здесь всё. Теперь я готова увидеть своего создателя и своего мужа. Я так скучаю по нему. Я не планирую сражаться, и не хочу побеждать. Так что посидите со мной и расскажите мне о своих планах — всех счастливых вещах, на которые я буду смотреть сверху.

Я слепо ищу руку Кингстона, которую он высвобождает из бабушкиной, и не отпускаю её весь день, пока мы сидим с Поппи и говорим обо всём, о чём только можем подумать. Даже когда персонал приносит обед и чай, я обхожусь одной рукой, отказываясь отпускать его.

И когда опускаются сумерки, я извиняюсь, удаляюсь в дамскую комнату... и не возвращаюсь. Назовите это интуицией или осознанием, основанным на том, насколько медленнее становились ответы Поппи — её шёпот становился хриплым, дыхание более поверхностным, — но я знаю, что время близко.

Иду в свою комнату и звоню домой, прося поговорить с мамой. Объясняю ей, что происходит, и она начинает плакать вместе со мной.

И затем я делаю то, что беспредельно подтверждает, насколько я изменилась. Я не только не прошу поговорить с отцом, но и вообще ничего не прошу.

— Мама, я остаюсь здесь... до тех пор, пока нужна. Я не оставлю его.

— Конечно, дорогая. Я ничего другого и не ожидала. Я люблю тебя, Эхо, и я так горжусь тобой. Всегда гордилась.

— Знаешь, — продолжает она, тихо смеясь, — иногда мне казалось, будто за эти годы я не достаточно тебя опекала. Но стоило чувству вины возникнуть, как оно тут же исчезало, потому что я вспоминала, что тебя никогда не нужна была опека. Ты всегда была мудрой не по годам, уверенной в себе и сильной в своём молчании. Ты любишь Кингстона, и это делает его счастливчиком. Потому что моя дочь никогда не полюбит просто так.

Я стараюсь не всхлипывать.

— Спасибо, мама, за то, что доверяешь мне. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. Будь сильной для него, Эхо, и дай нам знать, если вам что-нибудь понадобится.

— Дам. Люблю тебя, — снова говорю я, прежде чем повесить трубку.

Я стою, затем сажусь и повторяю то же самое, разрываясь между моим желанием быть с Кингстоном и его нуждой в общении с семьёй.

— Мисс Эхо?

Вскидываю голову и замечаю Барклэя в дверях.

— Вас просят спуститься вниз.

Вскакиваю и бегу мимо него, жаждая добраться вниз как можно скорее. Если он хочет, чтобы я была с ним, то там я и буду.

Я уже знаю, что всё кончено, когда вхожу. Кингстон сидит, зарывшись лицом в одеяло, и его содрогающиеся плечи сообщают мне, что он плачет. Джерард кажется онемевшим, пялясь в никуда, его губы крепко сжаты в тонкую линию, а лицо белое, словно у призрака.

Почувствовав моё присутствие, он смотрит в мою сторону и указывает головой на Кингстона, я киваю. Очевидно успокоившись, что теперь я здесь, он покидает комнату.

Я подхожу и кладу руку Кингстону на спину, поглаживая по ней вопреки его содроганиям. Он тянется через плечо и накрывает мою руку своей, и вскоре, кажется, немного успокаивается.

— Её больше нет, — хрипит он, его голос от отчаяния дрожит.

— Телом — да, но не духом. Она всё ещё с нами. Ищи настойчивее, малыш, и ты почувствуешь её.

Он поднимает голову и поворачивается ко мне, проблеск решимости виднеется в его опухших глазах.

— Ты права, любовь моя. Она присмотрит за нами, и ей, наверное, понравилось бы твоё «малыш», — улыбается он. Это героическая попытка пошутить обременена грустью. — Я так рад, что ты здесь.

— Я не могла бы быть где-то ещё. Здесь моё место.

~~~~~

Следующие несколько дней проходят мрачно, мы помогали с организацией, и теперь присутствуем на похоронах Поппи — любимой бабушки Кингстона. Я, может, и знала её совсем недолго, но её слова позволили заглянуть мне ей прямо в душу… и она оставила свой отпечаток в моей… навсегда.

Кингстон ведёт себя тихо, изо всех сил скрывая скорбь на протяжении церемонии и встреч с присутствующими. Он не позволяет мне покинуть его, — можно подумать, я бы ушла, — и с готовностью представляет меня всем как свою девушку.

Когда мы наконец лежим в постели в среду вечером, спустя три дня после похорон, — моя голова на его груди, его губы на моих волосах, — он мягко произносит в темноту:

— Любовь моя, ты сильно разочаруешься, если мы отложим поездку по Эбби-Роуд, которую я тебе обещал?

Я резко поднимаю голову.

— Что вообще подвигло тебя подумать о таком? Конечно же, нет. Я всё понимаю, и это должно быть последней из твоих забот.

Я нежно целую его в губы, затем опускаю голову обратно на грудь.

— Малыш, не переживай обо мне. Ты — всё, что мне нужно. И что-то, что облегчит твою боль. Это всё, что имеет значение.

— Я знал, что твоя любовь будет сокрушающей. Оказывается, это что-то большее, я даже не смел о таком мечтать, — произносит он. — Я восхищаюсь тобой, Эхо. Ты так добра была ко мне всё это время. Я не смог бы справиться без тебя.

Перекатываюсь на него и нежно целую в грудь, спускаясь пальцами по животу.

— Ты сам этого хотел, вот и получай, — усмехаюсь я. — Теперь ты застрял со мной, малыш.

— Я упоминал, как мне нравится твоё «малыш»?

— Я и сама догадалась, — лаская его грудь, признаюсь: — А я когда-нибудь упоминала, как мне нравится твоё «любовь моя»?

— Тебе и не нужно было. Твои большие голубые глаза говорили правду за тебя. Даже в самый первый раз.

Между нами возникает продолжительное молчание, и умиротворение естественным образом расслабляет нас обоих.

И затем, словно гром среди ясного неба, он абсолютно шокирует меня.

— Я говорил сегодня с твоим отцом… получил его разрешение, — Кингстон поднимает голову и смотрит на меня. — Эхо, я хочу взять тебя в Шотландию. В поместье моей бабушки.

Похоже, запас сочувствия моего отца ещё не иссяк. Или… может, он правда имел в виду то, что говорил, и на самом деле поминает, что я чувствую к Кингстону.

— Ты уверен? — я вскидываю голову. — Это не слишком рано?

— Наоборот. Я не могу дождаться, когда привезу тебя туда. Ты знаешь, что я проводил там каждое своё лето?

— Да.

— Это моё самое любимое место в мире, — выражение его лица смягчается. — Я очень хочу разделить его с тобой. И я надеюсь… ты полюбишь его так же сильно, как и люблю я.

— Уверена, что полюблю, — отвечаю я без сомнения. — И да, если это важно для тебя, я поеду. Только скажи когда.

— Завтра, — отвечает он непоколебимо.

— Значит, завтра.

Я смеюсь, когда он подрывается и перекатывает меня на спину, накрывая моё тело своим.

— Ты мне нужна, — стонет он в мою шею, лаская её своими полными губами и умелым языком.

Хватаю ртом воздух и раздвигаю ноги, давая ему возможность полностью соприкоснуться к каждой части моего тела.

— Тогда возьми меня.

Он занимается со мной любовью с всепоглощающей страстью, не оставляя ни единого не боготворённого места, и уделяя неумолимое внимание каждому дюйму моего тела, словно я его одержимость. Он легко стимулирует меня: своим ртом, руками, пальцами, и наконец, твёрдым, как стальной стержень, членом.

Я извиваюсь и ёрзаю под ним. Затем по его гулкой команде я оказываюсь на нём, его взгляд фокусируется на моей подпрыгивающей груди. Животный рык вибрирует в его груди, и он жадно обхватывает её, принимая сидячее положение, а затем берёт один из сосков в рот.

— Кингстон… — я издаю жалостливый всхлип и откидываю голову назад, чувствуя, как затуманивается разум от экстаза.

— Отпусти, любовь моя. Покажи мне, как хорошо я заставляю тебя себя чувствовать, — бурчит он, вколачиваясь в моё тело с дикой яростью.

Мои гортанные стоны и его громкое грудное рычание наполняют комнату. Покалывающее ощущение, которое теперь мне знакомо, поднимается по моему телу, пока я снова и снова выкрикиваю его имя, прежде чем, наконец, упасть ему на грудь.

Он гладит мои волосы и спину, используя удовлетворённый, но приглушённый усталостью голос, чтобы выразить, как сильно он любит меня, моё тело и наш секс со смешением сладких и грязных слов. Слишком быстро он скатывается с моего тела и несётся в ванную привести себя в порядок.

Это последнее, что я помню, прежде чем провалиться в сон. Но я всё ещё слышу его «спи сладко, любовь моя», и, несмотря на полусознательное состояние, на губах играет улыбка.

Глава 21

Ярким и ранним утром следующего дня, Кингстон, как дикарь, бегает и упаковывает наши сумки, а затем вытаскивает меня с кровати. Чувствую соблазн побороться за сон или спросить, где пожар, но у него невероятно весёлое настроение, чего я не видела у него уже несколько дней. Поэтому следую за ним с сонной улыбкой на лице.

Джерард ждёт у входной двери, чтобы проводить нас, заверяя, что он будет в порядке, и настаивая, чтобы мы хорошо провели время. Он обнимает нас, но моё объятье длится дольше, что даёт ему время прошептать мне на ухо:

— Добро пожаловать в семью, Эхо. Я бы не смог выбрать кого-то лучше тебя и быть более счастливым. Берегите друг друга.

Я целую его в щёку.

— Обещаю. И спасибо за всё.

Кингстон ведёт меня к ожидающему автомобилю, не теряя времени, и направляет водителя в аэропорт.

— Мы полетим? — удивляюсь я.

— Да. Всего лишь чуть больше часа пути по сравнению с семичасовой поездкой. Ты же не возражаешь, не так ли?

— Нет, — я подсаживаюсь к нему поближе. — Нисколечко.

~~~~~

Перелёт на частном самолёте короткий, и, прежде чем я понимаю, мы уже приземлились.

Другой автомобиль, конечно же, ждёт, чтобы отвезти нас в поместье за городом. Наши сумки чудесным образом загружены ещё до нашего спуска с трапа, и когда мы садимся на заднее сиденье машины, Кингстон ту же поднимает перегородку и затягивает меня к себе на колени.

— Волнуешься? — спрашивает он, убирая мои волосы с лица и заправляя их за ухо.

— Да, — отвечаю с искренним энтузиазмом, но включается чувство вины. Счастье от предстоящего посещения дома так недавно умершего человека чувствуется немного неправильно.

— Не надо, — он берёт мой подбородок большим и указательным пальцами. — Она просила, чтобы я привёз тебя сюда... посмотреть, надеясь, что тебе здесь понравится. Никакого глупого чувства вины, любовь моя. Это было её желанием, как и моим, — поделиться этим с тобой.

— Я так рада, что у меня была возможность познакомиться с ней. И я хочу увидеть твой столь отдалённый второй дом.

Дарю Кингстону слабую улыбку, а затем поворачиваюсь к окну, чтобы впитать красоту, мимо которой мы проезжаем. Чем дальше мы отъезжаем от города, тем спокойнее я себя чувствую. Вокруг простираются пышные, зелёные, волнистые холмы и, казалось бы, бесконечные деревья любого размера и цвета. Всё, кажется, было списано из моего воображения.

А потом мы останавливаемся, ожидая, когда откроются огромные железные ворота. Дыхание перехватывает, и я не могу ничего поделать, кроме как со страхом выдохнуть.

— Твоя бабушка была принцессой?

Кингстон усмехается.

— У моего дедушки были очень далёкие королевские корни, да, но ничего особенного.

«Ничего особенного? Да я же пялюсь на реальный замок!» Газон тянется бесконечно, у круглой подъездной дорожки посередине установлен огромный мраморный фонтан, а выложенная камнями тропинка ведёт к большому пруду, — с арочным мостиком и плавающими по воде лебедями.

— Тогда в школе ты сказал девочкам, что ты не из королевской семьи, — мой широко раскрытый взгляд приземляется на его лёгкую усмешку. — Ты соврал? И я уверена, ты встречался с королевой!

— Я не из королевской семьи. Единственный дед, которого я знал, — который, опять-таки, был в очень далёком родстве, — был вторым мужем моей бабушки, но её единственной настоящей любовью. И я никогда не встречался с Королевой, — Кингстон открывает дверь и вылезает из машины, протягивая мне руку. — А теперь мы зайдём внутрь?

— Наверное, — я выхожу в полном изумлении. — Но не оставляй меня, иначе я тут потеряюсь.

Он смеётся.

— Не беспокойся. В моих планах — оставаться с тобой очень близко.

Когда мы приближаемся, открываются большие богато украшенные двери. К нам выходит пожилая женщина, чтобы поприветствовать, и, плача, притягивает Кингстона в долгое объятие.

— Эхо, это Ровена, — произносит он после того, как вежливо разрывает её хватку. — Она была с моей бабушкой столько, сколько я себя помню. Но теперь, Ровена, пришло время наградить вас таким заслуженным отпуском, — продолжает он, поворачиваясь к ней лицом. — Всё устроено, и машина будет ждать, пока вы соберёте нужные вам вещи.

— Сэр? — спрашивает она. — Но кто будет...

— Я настаиваю, — он тепло улыбается ей. — Пожалуйста, это то, чего хотела бы бабушка. Вы так хорошо относились к ней, и я... Если бы вы позволили мне отплатить вам услугой, это много значило бы для меня.

— Спасибо, сэр.

Она поворачивается и быстро идёт собираться.

— Предоставленные сами себе, — мурлычет Кингстон мне на ухо.

~~~~~

Следующую неделю или больше — я, честно теряю счёт времени от блаженства — мы с Кингстоном живём в нашем собственном мире: гуляем по территории, делим ужины при свечах, которые готовим вместе на первом этаже, и плаваем по пруду на лодке, которой он управляет с помощью весел своими сильными, мускулистыми руками.

И занимаемся любовью на огромной кровати в нашей комнате. И на ковре перед камином. И несколько раз в горячей ванне.

Одним прекрасным утром за завтраком на веранде, где мы сидим только в халатах, он неожиданно бросает свой серебряный прибор и отталкивает стул.

— Иди сюда.

Уже не стесняясь, я спешу к нему и сажусь на колени, обнимая руками за шею.

— Ты, кажется, полностью поглощена этим местом, — говорит он.

— А как иначе? Я хочу остаться здесь, вот так, когда только мы... навсегда.

— Правда? — тембр его голоса становится ниже, и он опускает голову, целуя меня в шею и приоткрывая халат. — Мне приятно это слышать. Мы были бы предоставлены сами себе, и могли делать всё, что захотели, где пожелаем.

Откидываю голову назад, когда он берёт мою обнажённую грудь в рот, скользнув двумя пальцами по моей влажности, а затем в меня.

— Всегда такая горячая и тесная для меня, — стонет Кингстон.

Слышу, как рвётся фольга, и откидываюсь назад, наблюдая, как он разрывает упаковку с презервативом, который где-то прятал. Распахиваю его халат, облизывая губы при жадном взгляде на его тело.

— Это сделаешь ты.

Он протягивает мне презерватив, его глаза горят желанием. Я осторожно раскатываю его по его твёрдости.

— Возьми меня в себя, любовь моя. Скользни на меня, нежно и медленно. Я хочу почувствовать, как натянется каждый дюйм твоего тела, пока ты будешь смотреть на меня.

Девушки, которая заколебалась бы при этом, давно уже нет. Я жажду Кингстона на каждом уровне, но почти на самом верху списка — физическая близость.

Поэтому я с лёгкостью подчиняюсь, двигаюсь над ним и постепенно опускаюсь на его стержень, удерживая его голодный взгляд своим собственным.

— Моя прекрасная девочка, — хрипит он, сжимая мои бёдра, чтобы заставить меня двигаться медленнее, чем я хочу. Кладу руки ему на грудь, массируя, и он мычит в одобрении. — Ты такая чертовски сексуальная, Эхо. Я люблю, когда ты вот так объезжаешь мой член. Так что бери... что хочешь.

— Кингстон, — выдыхаю я, его слова возбуждают, моя потребность двигаться быстрее невыносима. — Больше, пожалуйста.

— Это то, что тебе нужно?

Он надавливает на мои бёдра, удерживая меня на себе, и вбивается в меня до тех пор, пока не достигает чувствительного местечка внутри меня так глубоко, как никогда раньше.

— Ах, тебе это нравится.

Он снова это делает, и я сжимаюсь вокруг него, новый электрический разряд проходит через моё тело.

— Подожди, — предупреждает он.

Хватаю его за плечи, цепляясь за крепкое тело, когда он врезается в меня, тяжело и глубоко, так быстро и агрессивно, что струйка пота скользит по его виску.

— Чёрт, Эхо, любовь моя.

Его стоны безумны и прерывисты. Наше рычание сливается в воздухе, и я почти теряю сознание от удовольствия, когда он пульсирует внутри меня, отправляя меня через грань, о существовании которой я даже не подозревала.

Опускаю голову ему на плечо. Наши обнажённые груди скользят и прижимаются друг к другу, биение наших сердец потеряло всякий ритм.

Спустя несколько мгновений, он целует меня в ухо и говорит последнее, что я ожидаю услышать:

— Оставайся со мной, здесь. Навсегда. Теперь это всё моё. Я хочу, чтобы ты жила здесь, и однажды вышла за меня замуж. Я хочу каждый день просыпаться и видеть твою милую улыбку.

— Ч-что? — дёргаю головой, наполовину ожидая найти в выражении его лица то, что он шутит.

— Ты меня слышала — и да, я весьма серьёзно, — он нежно обхватывает мои щёки ладонями. — Это может стать нашим домом, Эхо. Бабушка оставила его мне, чётко пояснив, кто, по её мнению, должен быть моей леди в поместье. Да я бы и сам сказал ей, если бы она не поняла.

— Знаю, что мы молоды, и я согласен на долгую помолвку, если ты захочешь, — продолжает он. Он абсолютно серьёзен. — Мне может потребоваться время, чтобы заработать благословение твоего отца, без которого я не обойдусь, но теперь ты можешь решить жить со мной.

Я спрыгиваю с его коленей, запахивая халат.

— Кингстон, мы только что начали встречаться. Думаю, эндорфины затуманивают твой здравый смысл. Мне всего лишь восемнадцать.

— Я знаю, — спокойно отвечает он, запахивая свой халат. — Позволь мне спросить тебя, ты абсолютно уверена, что любишь меня?

— Да.

— Так же уверена, что я люблю тебя?

— Да, — отвечаю я мгновенно.

Он усмехается.

— Ты была уверена в этих двух вещах до секса и выброса эндорфинов?

— Да, — вздыхаю я. — Но…

— Я не закончил. Ты можешь представить свою жизнь здесь счастливой?

Я оглядываюсь. Всё, что я вижу, это свобода — дни ленивого блаженства, в окружении красоты, с человеком, которого, знаю, буду любить вечно.

— Да, — наконец шепчу я.

— Тогда давай начнём с того, что поживём вместе, — он произносит это с вопросом в глазах и с известным вскидыванием бровей, от чего теперь веет печалью. — Что, могу я тебе напомнить, мы уже и делали месяцами. Это эквивалентно годам отношений, — подмигивает Кингстон.

Он, возможно, немного отстаёт в своих подсчётах, но, тем не менее, это действительно не имеет значения. Можем ли мы это сделать? Как насчёт моей семьи, колледжа и будущей карьеры? Как я справлюсь с языковым барьером, не говоря уже о затяжном процессе переезда за границу?

Это всё так захватывает... и в равной степени соблазняет.

— Я собираюсь одеться и погулять, — это мой ответ. — Одна.

— Как скажешь, — отвечает он с улыбкой.

Я начинаю быстро уходить, прежде чем запрыгну в его объятья и соглашусь без серьёзного размышления.

Одевшись, использую боковой выход, чтобы прогуляться и разобраться со своими мыслями.

А мысли бессмысленно рассеяны. В тот момент, когда убеждаю себя, что это сумасшествие, и я слишком молода, я размышляю о том, что в каждой сказке есть героини, которые даже моложе меня. Пока я категорично убеждена, что первая, юношеская любовь почти никогда не заканчивается хорошо, мои мысли дрейфуют к всё лучшим и вечным сказкам, в которых эта любовь имеет место быть.

Но это сказки, а не настоящая жизнь. И если реальная жизнь настолько прекрасна, почему люди читают сказки?

Говорят: «Вы промахнётесь 100 раз из 100 бросков, которые так и не сделаете²³». Разве нельзя то же самое сказать о том, что ты никогда не сможешь найти свою настоящую сказку, если будешь убегать от возможностей? И разве не я всего несколько дней назад мысленно отчитывала всех скептиков, которые толкают стандарты обществу?

Решаю, что всё идёт к тому, что я готова рискнуть и доказать, что я — мечтатель, а не лицемерка, плюющаяся философией оптимизма. Хотя на самом деле так не думаю, если... — а в моём случае «когда» — дело касается напрямую меня.

Но главное даже не в желании рисковать, а в том, что всё сводится к вере — вере в него, — и он ждёт, когда я продемонстрирую ему это. Как и когда-то прежде… до того, как я облажалась.

Я останавливаюсь, чтобы сделать глубокий вдох, и, набрав столь необходимого воздуха, принимаю решение.

Что-то в этом роде.

Возвращаясь в дом, зову Кингстона. Мне нужно поговорить с ним, пока я не струсила.

Он спешит ко мне, его лицо вытянуто от беспокойства.

— С тобой всё в порядке?

— Да, — шепчу я, поднимая палец вверх, пока перевожу дыхание. — У меня к тебе предложение.

— Что бы это ни было «да».

— Ты ещё даже не услышал! — теперь я смеюсь.

— Мне и не нужно. Мой ответ «да».

«Вот она — вера», — говорю я себе, моя любовь к нему наполняет всё моё тело. Этот замечательный, умный, красивый мужчина — весь мой, и я сделаю всё, чтобы сделать себя — нас — счастливыми. Я знаю это, и доверяю ему до глубины души.

— Хорошо, тогда… пакуй свои сумки, малыш, и закажи билеты обратно в Келли-Спрингс, — говорю я.

Он даже не вздрагивает, его рот превращается в широкую, знающую улыбку.

— Считай сделано.

Кингстон вытаскивает телефон и следует в дом, но я не отстаю от него.

Ближе к концу моей одинокой прогулки мне стало ясно, что единственное, о чём мне по-настоящему нужно беспокоиться, это моя семья. Не из-за моего отца — он и так спустит всех собак ада, потому что это в его отцовской ДНК, но он, вероятно, успокоится, как только я объясню, что наша помолвка будет длинной, и я планирую ходить в школу в Шотландии. Мама будет плакать, но в конечном итоге согласится со всем, что, она знает, сделает меня счастливой.

Но одобрение Себа — то, что мне нужно больше всего, потому что оно не будет похожим на точку зрения обеспокоенного или скептически настроенного родителя. Оно будет сказано только из разумной, чистой любви и объективного желания дать мне самое лучшее. И если он каким-то образом почувствовал, что я испытываю к Кингстону, он знает, что я хотела бы для него того же самого.

Поэтому, если Кингстон сможет набраться смелости не только для того, чтобы спросить моего отца, но и, самое главное, получить одобрение Себастьяна, я могу воплотить в жизнь решение, которое для полного счастья уже приняло моё сердце.

Была не была.

Если я и узнала что-то за прошедший год, это то, что иногда приходится совершить большой страшный прыжок, чтобы добраться до бесценного сокровища на другой стороне.

К счастью для меня, я всегда прекрасно чувствовала себя в воздухе.

ЭПИЛОГ

Кингстон хлопает в ладоши так же медленно, как и встаёт, его серые глаза оживают от тени восхищённого одобрения. И теперь, когда «мы» — пара, я могу бесстыдно купаться в его одобрении, делая последний поворот для реверанса.

— Тебе нравится? — спрашиваю я.

— Я люблю это, — отвечает Кингстон, направляясь ко мне, — ты, и мой танец. Ты настолько утончённая, что захватываешь дух.

Он обнимает меня за талию, осыпая поцелуями губы, лицо, шею.

— Умопомрачительный выбор песни. Не думай, что я забыл, любовь моя.

Конечно, он помнит. Как и всё остальное.

Я наконец-то исполнила танец — только для него одного, — который обещала в пари фиг знает сколько времени назад. И также специально для него я танцевала под «Paradise» группы Coldplay в наряде ярко-розового цвета — цвета, которым он дразнил и соблазнил меня с самого начала.

— Должна сказать, — я отстраняюсь назад настолько, чтобы видеть его сексуальные серые глаза. — Думаю, вы с Сэмми сегодня привлекли внимание. Самое лучшее магическое шоу, которое я когда-либо видела.

Я смеюсь таким счастливым смехом, какой вообще может быть, думая о том, какую светящуюся гордость видела на лице моего младшего брата, когда он и его ассистент исполняли вместе свой номер.

— Мы были чертовски неотразимы, — отвечает он, усмехаясь. — Но ты…

Я извиваюсь под его голодными руками и губами.

— Воняю. Да ладно, мне нужно принять душ.

— Соблазнительно…. Чертовски соблазнительно, любовь моя, но вынужден отказаться, — он проводит своим большими руками по моим плечам и вниз по спине. — Помимо сна на диване всю неделю, я не сделаю ни единой грёбаной вещи, чтобы изменить мнение твоего отца.

Я закатываю глаза и смеюсь.

— Ты неисправим. Я имела в виду, что мне нужно принять душ. Одной.

Это наполовину правда — на самом деле я думала точно также в некоторые моменты, и он знает это. Я скучаю по телу Кингстона, по тому, как он занимался со мной любовью, но он прав. Мы ни в коем случае не рискнём шокирующим согласием моего отца отпустить меня жить с Кингстоном. И это будет пощечиной моей маме, если мы сейчас пустим всё коту под хвост, потому что одному Богу известно, что ей пришлось сделать, чтобы убедить его.

Что в принципе неплохо. Бог может спокойно жить с этим секретом, потому что я точно не хочу думать об этом.

Мы идём в дом. Кингстон отпускает мою руку и быстро занимает место на диване, притворяясь глубоко заинтересованным в том, что смотрит мой отец по телевизору, пока мама готовит ужин.

Папа поднимает взгляд и останавливает меня.

— Как ты себя чувствуешь? Прошло немало времени с тех пор, как ты в последний раз выступала. Переживал о своей маленькой девочке.

— Как никогда лучше, — отвечаю я с улыбкой. — Это как кататься на велосипеде.

— Скучала? — спрашивает отец, и хоть он и пытается не показывать грусти, его глаза смягчаются намёком на неё, ломая его гудящий голос.

— Ага, типа того, думаю, — пожимаю плечами, не желая раскрывать факт, как сильно я на самом деле скучала. Моё место всегда было в воздухе, и это не должно меняться только потому, что я переезжаю. Мой дом всегда был в Келли-Спринг, с моей семьей — и это тоже никогда не изменится.

Но также говорят «дом там, где твоё сердце», а моё сердце принадлежит Кингстону, нашему будущему и жизни, которую мы создадим вместе. Так что думаю, это означает, что настало время мне взять себя в руки и узнать тот факт, что я весьма везучая, так как мне повезло иметь два прекрасным дома в своей жизни.

— Достаточно соскучилась, чтобы остаться? — спрашивает мой отец, вытаскивая меня назад в настоящее.

— Папочка… — тихо хриплю я, чувствуя, как дрожит нижняя губа. Я удерживаю его взгляд, надеясь, что в моих блестящих глазах он увидит, как сильно я его люблю.

— Я знаю. Стоило попытаться, — он улыбается мне, говоря мне то же самое — что его любовь скрыта под дисциплиной, дополнена громким суровым голосом и нахмуренными бровями, но она ничем не обусловлена, и он доверяет мне настолько, что готов отпустить в другую страну. — Иди, — он машет мне и поворачивается назад к телевизору. — Отправляйся в душ. И проверь брата. Занимается там чёрт знает чем.

Украдкой посылаю Кингстону улыбку, и на его лице появляется понимающее выражение. Он знает, что только что случилось между мной и моим отцом, и как много это значит для меня.

Я поднимаюсь наверх и направлюсь в душ, осматриваясь в маленькой ванной, пока нагревается вода. Пробегаюсь руками по стеклянной двери, вспоминая о самом первом сообщении, которое оставил на ней для меня Кингстон в утро после того, как я буквально упала ему на колени.

Я смеюсь от сладко-горького воспоминания, и теперь понимаю, что это было только началом многих других особых моментов, которые мы создадим вместе. Лично я никогда не считала себя счастливицей, но как я могу не согласиться с этим сейчас?

И я должна поблагодарить за это одного человека — того, кто всё это начал.

Стучусь в дверь своего старшего брата, которая слегка приоткрыта.

Разочарованная, когда он не отвечает, открываю её и вхожу. Не знаю, где он может быть, но здесь его нет… и потому, что могу — привилегия младшей сестры — я любопытничаю. В конец концов, теперь я в этом попрактиковалась.

Себ всё намного упрощает. Мне даже не нужно открывать ящик, потому что всё, что я хочу увидеть, лежит прямо на его столе.

Открытки — больше десятка — из разных городов Европы.

— Ищешь что-то конкретное?

Его голос приправлен нотками смеха, и я подпрыгиваю, услышав его.

— Не-а, просто… эм… пришла поздороваться.

Вру я паршиво, но он спускает мне это.

— И тебе привет. Кингстону понравился танец?

— Да, он в него влюбился.

— Кто бы мог подумать? — мой брат давится смешком, качая головой. — Моя сестра влюбилась. Я счастлив за тебя, Эхо. Очень. Вы заслуживаете друг друга. Отличный выбор с обеих сторон.

Он прислоняется к стене спальни, скрещивая лодыжки и руки.

— Так ты и правда возвращаешься с ним в Шотландию?

Я киваю, слёзы собираются на глазах.

— И останешься там?

— Я останусь там, где останется Кингстон. Навсегда.

Он мгновение раздумывает, прежде чем оттолкнуться от стены.

— Иди сюда.

Он открывает объятья, и я лечу в них, закрывая глаза и пытаясь не расплакаться. Нет ничего похожего на объятия старшего брата.

— Эй, не плачь. В том поместье хватит места для твоего брата, который приедет погостить, так ведь?

Я шмыгаю носом, но мне удаётся ответить:

— Конечно. Когда захочешь.

— Эхо, — он отстраняется и смотрит на меня. — Нет смысла грустить. Я приеду к тебе. Можем даже поспорить.

— Да знаю я, — делаю шаг назад, вытирая глаза. — Но я хочу, чтобы ты тоже был счастлив, Себ. Никто не засуживает этого больше, чем ты.

— Я над этим работаю, — он поигрывает бровями, и едва заметно — но не настолько, чтобы я пропустила — его взгляд перемещается к кипе открыток, а затем обратно ко мне.

— О-оу, — отвечаю я. Улыбаюсь, иду к ним и поднимаю одну, начиная обмахиваться ею. — Я знала, что что-то здесь происходило. Ты и Натали, значит? — я громко смеюсь, содрогаясь всем телом, почти представляя это.

Он склоняет голову набок, вскидывая брови:

— Что тут смешного?

Я щёлкаю языком.

— О, мой дорогой братик, ты и понятия не имеешь, во что ввязался. Как бы сказать? Нат…

Я роюсь в голове в поисках правильного слова.

— Пленяющая. Глоток свежего воздуха. Умна и горда до чёртиков. Дерзкая, — смеюсь я. — Ты перед ней на цыпочках бегать будешь.

Его глаза загораются, и самая широкая улыбка, которую я когда-либо видела, появляется на губах.

— Ага, я и сам уже это понял… И наслаждаюсь каждой минутой.

Конец.

Заметки

[

←1

]

город в Англии, местопребывание епископа и главный город графства Сомерсет, на реке Эйвон. С античности знаменит целебными источниками как бальнеологический курорт

[

←2

]

Ча́шка Пе́три — прозрачный лабораторный сосуд в форме невысокого плоского цилиндра, закрываемого прозрачной крышкой подобной формы, но несколько большего диаметра.

[

←3

]

Заболевания, передающиеся половым путём.

[

←4

]

Биг-Бен (англ. Big Ben) — популярное туристическое название часовой башни Вестминстерского дворца.

[

←5

]

Лондонский глаз (англ. London Eye) — крупнейшее колесо обозрения в Европе и одно из крупнейших в мире, расположенное в лондонском районе Ламбет на южном берегу Темзы.

[

←6

]

Alpha, Bravo, Echo, Delta — фонети́ческий алфави́т ИКА́О, известный также как фонетический алфавит ITU, фонетический алфавит НАТО или международный радиотелефонный фонетический алфавит — наиболее широко используемый фонетический алфавит.

[

←7

]

Э́бби-Ро́уд (англ. Abbey Road) — оживлённая улица в лондонских округах Камден и Вестминстер. В юго-восточной части улицы, по адресу Эбби-Роуд, 3, расположена знаменитая звукозаписывающая студия «Эбби-Роуд» британской медиагруппы EMI Group. Здесь записывали свою музыку The Beatles и многие другие популярные исполнители. Битлы, в частности, свой последний студийный альбом назвали именно Abbey Road. На обложке этого альбома изображены четверо участников группы, переходящих улицу по пешеходному переходу, находящемуся около входа в студию. В результате улица прочно ассоциируется с The Beatles и с 1970 года является местом массового посещения туристами.

[

←8

]

Дэ́вид Бо́уи (англ. David Bowie) — британский рок-певец и автор песен, а также продюсер, звукорежиссёр, художник и актёр.

[

←9

]

отсылка к фантастическому фильму «Лабиринт». Фильм рассказывает о юной девушке Саре (Дженнифер Коннелли), отправившейся в путешествие по странному миру-лабиринту, чтобы спасти своего брата от короля гоблинов Джарета (Дэвид Боуи).

[

←10

]

9,656 километра в час

[

←11

]

Пикадилли-серкус (англ. Piccadilly Circus) — площадь и транспортная развязка в центральном Лондоне, район Вестминстер. Создана в 1819 г. как развязка между Пикадилли-стрит и Риджент-стрит. Затем к ним добавилась ещё одна улица, Шафтсбери-авеню.

[

←12

]

Сара Джейн Ферридж (родилась 25 февраля, 1977 года в Форест Гейт, Ист Лондон, Англия) — вокалистка, известная по сценическому имени Sarah Jezebel Deva, бывшая вокалистка Therion, бэк-вокалистка Cradle of Filth, а также вокалистка и автор лирики в своей собственной группе Angtoria.

[

←13

]

Собо́р Пари́жской Богома́тери, также парижский собор Нотр-Да́м, Нотр-Да́м де Пари́ или Нотр-Да́м-де-Пари́[1] (фр. Notre-Dame de Paris) — католический храм в центре Парижа, один из символов французской столицы.

[

←14

]

Музей Лувра (фр. Musée du Louvre, часто используется просто название Лувр) — один из крупнейших и самый популярный художественный музей мира

[

←15

]

Триумфальная арка (фр. arc de triomphe de l’Étoile) — монумент в 8-м округе Парижа на площади Шарля де Голля (Звезды), возведённый в 1806—1836 годах архитектором Жаном Шальгреном по распоряжению Наполеона в ознаменование побед его «Великой армии».

[

←16

]

Катакомбы Парижа — сеть подземных туннелей длиной 1,5 км на месте древних римских каменоломен под Парижем. В период с конца XVIII до середины XIX века сюда были свезены останки около шести миллионов человек[2]. Общая площадь подземного кладбища — 11 000 м2. В наши дни катакомбы являются частью музея Карнавале и открыты для посещения.

[

←17

]

Пер-Лаше́з (фр. Père Lachaise, буквально «отец Лашез») — кладбище в Париже. Расположено на востоке города, в 20-м муниципальном округе. Официальное название — Восточное кладбище (фр. Cimetière de l'Est). Это самое большое кладбище французской столицы и один из крупнейших музеев над­гробной скульптуры под открытым небом площадью около 48 гектаров

[

←18

]

могила Джима Моррисона отличается от других на вышеупомянутом кладбище тем, что она обрисована различными граффити, даже бюст певца. Сам Джим Моррисон был американским певцом, поэтом, автором песен и вокалистом группы «The Doors»).

[

←19

]

Музей Винсента Ван Гога (нидерл. Van Gogh Museum) — художественный музей в Амстердаме, хранящий самую крупную в мире коллекцию картин и рисунков Винсента Ван Гога, а также работы его современников, в том числе Поля Гогена, Жоржа Сёра, Поля Синьяка, Клода Моне, Анри Тулуз-Лотрека, Пабло Пикассо.

[

←20

]

Квартал красных фонарей — район города, в котором процветает проституция и другие виды секс-индустрии.

Название произошло от красных фонарей, которые стоят в окнах публичных домов.

[

←21

]

самодельное устройство для курения наркотиков, накапливающее дым и выпускающее его в рот курильщику

[

←22

]

Дом Анны Франк — дом в Амстердаме на набережной Принсенграхт, в задних комнатах которого еврейская девочка Анна Франк скрывалась со своей семьёй от нацистов. Сейчас этот дом считает музеем

[

←23

]

Знаменитая фраза Уэйна Гретцки — знаменитого канадского хоккеиста, одного из самых известных спортсменов 20 века.