Семейный альбом

5

Фэй и Вард венчались в Голливудской пресвитерианской церкви на улице Норт Гавер близ Голливудского бульвара. Фэй медленно шла по проходу в длинном атласном платье цвета слоновой кости, расшитом мельчайшим жемчугом. Она ступала грациозно, высоко подняв голову. Длинная фата шелестела в тишине. Великолепные волосы Фэй напоминали золотистую канитель, каскадом ниспадающую по обе стороны от жемчужной короны, на длинной лебединой шее сверкало алмазное ожерелье, свадебный подарок Варда – любимое украшение его бабушки по материнской линии.

Фэй шла об руку с Эйбом и Гарриет Филдинг, приглашенной в качестве почетной дамы, несмотря на ее яростные протесты. Но Фэй сумела ее убедить, и старинная подруга приехала; слезы ручьями заструились по ее лицу, когда у алтаря Эйб торжественно вручал Фэй Варду. Молодые сияли, неотрывно глядя друг на друга, и были самой красивой парой из мира кино. Когда они вышли из церкви, сотни поклонников приветствовали их радостными криками. В них кидали пригоршни розовых лепестков и риса, девушки исступленно вопили, просили у Фэй автографы, женщины плакали, и даже мужчины как-то слишком нежно улыбались, глядя на них. Пара исчезла в новом «дюзенберге», купленном Вардом за несколько недель до свадьбы. И они отбыли в «Билтмор», где их ждали четыреста друзей, приглашенных на праздничный обед. Это был самый счастливый день в жизни Фэй. Все газеты пестрели фотографиями новобрачных.

Но еще больше газеты уделили им внимания чуть позже, когда супруги вернулись из Акапулько после медового месяца.

Фэй объявила свое решение, принятое два месяца назад, которое до поры до времени мудро придерживала при себе. Даже Эйб был потрясен ее заявлением. Заголовки вечерних газет кричали:

«Фэй Прайс бросает карьеру ради мужа-миллионера!»

Это звучало грубовато, но, в сущности, верно: она действительно так решила, хотя и не из-за миллионов Варда. Да, его деньги позволяли ей не работать, но она знала, что делает осознанный выбор и хочет полностью посвятить себя мужу и будущим детям. И Вард, конечно, был доволен. Он хотел ее всю, целиком; заниматься любовью, когда захочется, завтракать с подноса прямо в спальне, а может, даже не вылезать из постели и на ланч, танцевать ночи напролет в «Сиро» или «Мокамбо», ездить на вечеринки к друзьям.

Вард носился по магазинам, скупал шикарную одежду; и без того обширный гардероб Фэй уже не помещался в шкафы. Три ее шубы весьма скромно выглядели на фоне купленных им, две – до пола – собольи, изумительная шуба из чернобурки, а еще из рыжей лисы и серебристого енота – теперь у нее были все дорогие меха, какие только можно вообразить. Драгоценностей Вард накупил столько, что, казалось, не хватит жизни, чтобы успеть все надеть. Не проходило дня, чтобы муж не исчезал на час-другой, а возвратясь, не принес бы коробку с дорогой шубкой, или с платьем, или с украшениями. Каждый день походил на Рождество. Фэй захлестнули его щедрость, его безграничная любовь.

– Ты должен прекратить это, Вард, – смеялась она, накинув лисью шубу на голое тело; на ней было новое ожерелье из крупных жемчужин, а под шубкой лишь прекрасное молодое тело, так обожаемое им.

– Почему?

Он сидел в кресле и смотрел на жену, такую счастливую, держа в руке привычный бокал шампанского. Казалось, он выпивал реки шипучего вина, но Фэй не придавала этому значения. С нежной улыбкой она отвечала:

– Перестань меня задаривать, я любила бы тебя и в шалаше. Даже если нам не во что было бы одеться, мы завернулись бы в газеты.

– Отвратительная мысль, – он скорчил гримасу и сощурился, глядя на ее красивые длинные ноги. – Хотя тебе бы очень пошла спортивная страница, но только чтобы под ней больше ничего не было.

– Не говори глупостей. – Она подбежала к мужу и поцеловала его. Вард привлек ее к себе, усадил на колени и отставил бокал. Но Фэй не скрывала беспокойства. – Ты действительно все это можешь себе позволить, Вард? Может, лучше не тратить зря деньги, ведь мы оба не работаем.

Она все еще чувствовала странную вину из-за того, что уже давно ничего не делает. Но ей-богу, так здорово все дни напролет проводить с Вардом. Она не скучала по оставленной карьере, но сейчас озабоченно смотрела на мужа: за три месяца он потратил целое состояние.

– Дорогая, мы можем тратить в десять раз больше.

Слишком беззаботное заявление, особенно после того, как Вард встретился с поверенными. Он с раздражением слушал нудные предупреждения этих консерваторов. Только и знают, что твердить: будьте осмотрительны, будьте осмотрительны. Ни чутья, ни капли романтизма! Вард не сомневался в мощи своего состояния и в том, что впереди полно времени для развлечений. Сейчас он мог позволить себе такие траты, а когда-нибудь они начнут вести более разумную жизнь, но работать не будут никогда. В двадцать восемь лет он не собирался ничего менять. Он и всегда жил весело, а сейчас, с Фэй, каждый день стал истинным праздником.

– Куда пойдем ужинать?

– Не знаю… – Ей очень нравилось экзотическое убранство в «Коконат Гроув» с пальмами, с видом на белые корабли, проплывавшие вдали у горизонта. Фэй казалось, что и она куда-то уплывает, а пальмы напоминали Гвадалканал, место первой встречи с Вардом. – Может, в «Гроув»? Или тебе он надоел?

Вард рассмеялся, вызвал мажордома и велел заказать столик. За домом следила целая армия прислуги.

В конце концов Вард решил не переезжать в старое родительское имение, а купил Фэй шикарный новый дом у молчаливой, замкнутой киношной королевы. Там был парк, озеро с лебедями, фонтаны, удобные тропинки для прогулок, а сам дом походил на французское шато. Здесь они спокойно могли родить десять детей, чем он постоянно ей угрожал. Они перетащили туда прекрасные старинные вещи из дома Фэй – его продали в тот же день, когда выставили на продажу, забрали все, что понравилось, из родительского имения, многого понакупили на аукционах и в антикварных магазинах на Беверли Хиллз. Когда гнездышко было почти полностью обставлено, Вард заговорил о продаже имения родителей – оно казалось ему слишком большим и старомодным. Вначале поверенные упрямо советовали сохранить его: вдруг Вард захочет в нем пожить, да и у него щемило сердце при мысли о продаже, ведь там прошло детство. Однако теперь стало ясно, что они никогда не поселятся в нем, да и поверенные настаивали на том, чтобы он избавился от дома и вложил деньги в прибыльное дело. Последнее, впрочем, мало волновало Варда.

В один прекрасный день супруги сидели в саду у маленького озера, целовались и болтали о родительском доме и о всякой всячине. Они никогда не уставали друг от друга в тс золотые дни. Фэй с нежной улыбкой смотрела на мужа. Артур принес на подносе два бокала шампанского. Фэй было приятно, что Вард позволил оставить Артура и Элизабет. Артур, в основном, одобрял выбор хозяйки, хотя иногда ему казалось – и с этим трудно было не согласиться, – что Вард ведет себя, как взбалмошный мальчишка. Однажды он купил жене карету с четырьмя белыми лошадьми, чтобы кататься вокруг дома; шесть прекрасных машин появилось в гараже, их постоянно мыл один из двух нанятых шоферов. Подобный стиль жизни был незнаком Фэй, никогда раньше она так не жила, и временами ей бывало очень не по себе. Но Вард все превращал в дивный праздник. Что же в этом предосудительного? Им весело, они счастливы, а дни текли так быстро, что и не уследить.

– Фэй, почему ты не пьешь шампанское? – Он никогда еще не видел ее такой хорошенькой. Даже в самом расцвете карьеры.

Она прибавила несколько фунтов, щеки матово блестели, а изумрудно-золотистые глаза сверкали на солнце. Вард любил целовать ее в саду, в спальне, в машине… Он любил целовать ее всегда и везде. Он обожал жену, и сам сводил ее с ума.

Лицо Фэй излучало полное удовлетворение жизнью, однако от предложенного шампанского она отказалась.

– Пожалуй, мне лучше выпить лимонада.

– Фу! – Вард скорчил ужасную рожу, и она засмеялась. Медленно, рука об руку, они пошли к дому, чтобы не спеша заняться любовью, потом принять ванну и одеться к вечеру. Идиллическая жизнь. Фэй понимала, что таких дней остается мало, и надо ими дорожить. Появятся дети, они станут их растить и больше не смогут жить играючи. Но сейчас все так ново, интересно, сейчас они могут себе такое позволить, и нужно просто наслаждаться этим земным раем.

В тот вечер в «Гроув» Вард преподнес ей замечательное кольцо с двумя огромными грушевидными изумрудами. У Фэй перехватило дыхание.

– Вард, Боже мой, но… но… – Ему всегда нравилось, как жена восторгается подарками.

– Это по случаю нашего третьего юбилея, глупышка.

Шел третий месяц со дня их свадьбы – счастливейшее время! Ни единой тучки не появлялось на их горизонте. Вард надел кольцо на ее палец; они танцевали весь вечер, но когда наконец уселись за столик, он заметил, что жена немного осунулась. Последнее время они возвращались домой очень поздно.

– Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая?

– Прекрасно.

Фэй улыбнулась, но есть не хотелось, она совсем не пила и к одиннадцати часам принялась зевать, что совсем было на нее не похоже.

– Ну что ж, конечно. Медовый месяц кончился. – Вард притворился, что убит горем. – Я начинаю тебе надоедать.

– Нет… Как ужасно… Извини… Я просто…

– Знаю-знаю. Не оправдывайся. – Он безжалостно подтрунивал над ней всю дорогу домой. Проводив жену в спальню, он пошел в ванную почистить зубы, а когда вернулся, увидел ее спящей на огромной двуспальной кровати. До чего же она соблазнительна в розовой атласной ночной сорочке. Вард безуспешно пытался разбудить жену, но она спала мертвым сном, а почему – стало ясно на следующее утро.

После завтрака ей стало нехорошо. Вард запаниковал, требовал вызвать доктора, но Фэй протестовала:

– Ради Бога… Элементарная простуда или что-то в этом роде… Из-за такой ерунды не стоит тащить беднягу сюда. Мне уже гораздо лучше. – Но было видно, что она просто-напросто храбрится.

– Черта с два, лучше. Ты же вся зеленая. Ложись в постель и не вставай, пока не приедет доктор.

Когда врач наконец появился, то нашел, что у миссис Тэйер нет причин оставаться в постели, если она не собирается провести в ней следующие восемь месяцев. По подсчетам, ребенок должен появиться в ноябре.

– Ребенок?

– Ребенок! Наш ребенок!

Вард был вне себя, приплясывая от радости. Фэй хохотала. Муж подбежал к ней, умоляя сказать, чего ей сейчас хочется, как поступить, чтобы ей стало лучше. Она пришла в восторг от его реакции. И конечно, как только слово «ребенок» вылетело из уст врача, заголовки газет уже трубили: «Отошедшая от дел кинодива ждет первенца». Ничто в их жизни не могло долго оставаться в секрете. Вард, однако, вовсе не собирался делать из этого тайну, он всем и каждому рассказывал о будущем отцовстве и относился к Фэй как к хрупкому хрустальному сосуду. Вард и так почти ежедневно заваливал жену подарками, но прежние дары были ничто по сравнению с теми, что он приносил теперь. У Фэй не хватало ящиков и шкатулок для дорогих безделушек.

– Вард, остановись, мне уже некуда их класть.

– А мы построим домик специально для твоих украшений. – Муж весело засмеялся, и она засветилась в ответ. Если он не покупал украшения, то приобретал повозки, пони, игрушки из меха норки, плюшевых медвежат. Велел построить во дворе карусель и разрешал жене медленно кататься на ней, когда она выходила в сад подышать свежим октябрьским воздухом.

Фэй прекрасно себя чувствовала в первые месяцы, даже когда ее мучила тошнота. Несколько пугало лишь сходство с огромным воздушным шаром – так она определяла свой новый облик.

– Остается только приделать к пяткам корзинку, и я взлечу, осматривая достопримечательности Лос-Анджелеса, – как-то сказала она подруге. Вард оскорбился, считая, что Фэй великолепна, несмотря на раздавшуюся фигуру. Он был так возбужден, что едва мог вытерпеть еще месяц до родов. Было заказано место в лучшей больнице, и Фэй должен был заняться самый знаменитый доктор.

– Для любимой жены и моего ребенка – все самое лучшее, – неустанно твердил Вард, угощая ее шампанским.

Но у нее пропал вкус к спиртному. Иногда ей хотелось, чтобы и он поменьше им увлекался. Вард целый день пил шампанское, а вечером переходил на скотч, но, правда, никогда не напивался. Фэй не хотелось наседать на мужа, ведь он так хорошо к ней относился, да и как она могла противиться такой невинной слабости? Фэй понимала, что он заказал ящик любимого напитка и подготовил к отправке в больницу из благих побуждений, чтобы в нужный момент можно было сразу отпраздновать радостное событие.

– Надеюсь, они сохранят его охлажденным. – Он приказал мажордому позвонить в больницу и дать соответствующие распоряжения.

– Полагаю, у них и без того много забот, – рассмеялась Фэй. Хотя в больнице, куда она должна была отправиться, уже привыкли к подобным указаниям. Здесь рожали все звезды Голливуда.

– Не представляю, какие у них могут быть заботы, – пожал плечами Вард. – Что может быть важнее холодного шампанского для моей любимой?

– Да уж найдут, чем заняться… – Ее глаза говорили больше слов. Вард нежно обнимал ее, и они целовались, как всегда. Он жаждал ее даже сейчас, но доктор сказал, что им пока не следует заниматься любовью, и Фэй с нетерпением ждала, когда же снова будет можно. Казалось, до этого еще целая вечность. Вард каждый вечер гладил ее выпуклый живот, он обожал жену даже в таком состоянии и отчаянно хотел ее.

– Это ожидание даже тяжелее, чем перед тем, как мы впервые стали близки, – с усмешкой признался Вард, выбираясь поздно ночью из ее постели и наливая шампанское. Роды должны были наступить через три дня, но доктор предупредил, что ребенок может появиться на свет и несколько недель спустя – по его словам, с первыми детьми так бывает часто.

– Мне очень жаль, дорогой мой.

Фэй казалась уставшей, в последние дни любое движение утомляло ее. Она даже не хотела гулять с мужем в саду. Он рассказал о маленьком пони, которого только что купил, но и это не подвигнуло ее выйти из дома.

– Я чертовски устала и не в силах пошевелиться. В тот вечер она даже не вышла к ужину, а улеглась в постель и не вставала почти сутки. В своем розовом пеньюаре с перьями марабу по воротнику Фэй и вправду походила на гигантский воздушный шар.

– Хочешь немного шампанского, радость моя? Оно поможет тебе заснуть.

Фэй покачала головой. Спину ломило, и уже несколько часов ее подташнивало. Она решила, что вдобавок ко всему простудилась.

– Вряд ли я смогу заснуть. Мне уже ничего не поможет, разве только то, что запрещено доктором, – добавила она сладострастно.

– Знаешь, ты можешь снова забеременеть раньше, чем выйдешь из больницы. Вряд ли я удержусь больше часа после родов.

Фэй засмеялась.

– Приятная перспектива!

Он встал, чтобы выключить свет, и вдруг она резко вскрикнула. Вард удивленно повернулся, увидел искаженное болью лицо жены, потом все прошло, и они обескураженно посмотрели друг на друга.

– Что с тобой?

– Не знаю. – Она прочла пару медицинских книг, но весьма плохо представляла, как начинаются роды. Ее предупреждали, что в последние недели бывают ложные схватки – наверное, это они и есть. На всякий случай Вард решил оставить в комнате свет, а через двадцать минут Фэй снова вскрикнула и скорчилась на постели. На лице выступила испарина.

– Все, вызываю доктора. – Его сердце колотилось, а ладони повлажнели. Фэй была бледна и испуганна.

– Не глупи. Все в порядке. Ни к чему дергать врача по пустякам, такое может длиться несколько недель.

– Но по подсчетам у тебя через три дня роды.

– Да, но доктор сказал, что возможно и позже. Давай подождем до утра.

– Оставить снег?

Она покачала головой. Вард осторожно улегся рядом, словно боялся, что если кровать закачается, то жена сразу родит.

Фэй начала подшучивать над ним. И вдруг у нее перехватило дыхание. Она, задыхаясь, ухватилась за мужа. Вскоре боль стихла, и она села в кровати.

– Вард… – Он лежал тихо, не зная, как быть, и звук ее голоса пронзил его до самого сердца. Фэй явно была напугана, и он порывисто обнял ее.

– Дорогая, давай вызовем доктора.

– Неудобно беспокоить его в такой час.

– Это его работа!

Но Фэй настояла подождать до утра. К семи сомнений не осталось: началось. Боль набрасывалась на Фэй через каждые десять минут, и бедняжка едва сдерживала крик. Когда боль в очередной раз скрутила ее, Вард выскочил из комнаты и позвонил доктору. Тот, казалось, был удовлетворен услышанным и велел Варду немедленно везти жену в больницу.

– В общем, время еще есть, но лучше привезти ее заранее.

– Может, вы дадите ей обезболивающее? – спросил Вард, не в силах видеть ее страдания.

– После осмотра, – уклончиво сказал доктор.

– Но как же? Она не может терпеть… Вы должны ей помочь! – Вард был в полном отчаянии, сейчас ему требовалось выпить что-нибудь покрепче шампанского.

– Мы сделаем все возможное, мистер Тэйер, а теперь, пожалуйста, успокойтесь и поскорее привезите ее в больницу.

– Мы будем через десять минут, даже через пять, если получится.

Доктор ничего не сказал. Он вовсе не собирался выезжать раньше чем через час. Успеется. Надо принять душ, побриться… Он был хорошим акушером и понимал, что схватки продлятся еще несколько часов, а может, и целый день – незачем лететь сломя голову. Подумаешь, молодой папаша немного нервничает. Доктор попозже все ему объяснит, а пока что сестры попридержат ретивого отца. Когда один такой неделю назад ворвался в родильное отделение, охранник выволок его и пригрозил судом, если тот не будет себя вести как следует. А уж с Вардом Тэйером проблем не будет.

Кроме того, к его профессиональной гордости прибавится еще одно очко – принять роды у самой Фэй Прайс Тэйер…

А Вард был в панике: вернувшись, он обнаружил жену, скорчившуюся от боли над лужей на белом мраморном полу ванной.

– Воды отошли. – Голос звучал хрипло, а встревоженные глаза были широко распахнуты.

– О Бог мой! Бегу вызывать скорую.

Но она засмеялась и села на край ванны.

– Не вздумай. Все нормально. – Однако выглядела она ужасно и казалась испуганной не меньше мужа. – А что сказал доктор?

– Велел немедленно везти тебя в больницу.

– Прекрасно. – Она подняла глаза на мужа. – Кажется, это уже не ложная тревога. – Фэй, похоже, немного успокоилась. Вард обнял ее за плечи и помог дойти до гардеробной.

– Что мне надеть? – Она отрешенно смотрела на открытые шкафы.

– Ради Бога, Фэй, что угодно… только быстрее. Может останешься в пеньюаре?

– Не смеши. Вдруг там фотографы. Вард оглядел ее и улыбнулся.

– Не волнуйся. Давай скорее.

Он натянул на жену какое-то платье и осторожно повел по лестнице. Ему хотелось нести ее на руках, но Фэй настояла, что пойдет сама. Через десять минут она уже сидела в «дюзенберге». Вард накрыл ее ноги палантином из соболя, подложил под нее кучу полотенец. Еще через десять минут шофер подкатил к приемному покою, и Вард вывел жену из машины. Ее посадили в коляску и увезли, и следующие шесть часов он метался по холлу, требуя встречи с доктором. В половине третьего доктор, в шапочке и голубом халате, вышел к нему. Маска свободно болталась на шее. Врач протянул Варду руку.

– Поздравляю. У вас толстенький, крепенький мальчишка.

Доктор улыбался, а Вард стоял как громом пораженный, будто ничего подобного не ожидал, даже после этих кошмарных шести часов в приемном покое.

Папашу, ворвавшегося в родильное отделение, о котором вскользь упомянул доктор, легко было понять. Бедняга наверняка решил, что еще полчаса ему не вынести.

– Малыш весит восемь фунтов и девять унций, а ваша супруга в полном порядке.

– А можно ее видеть? – Вард почувствовал дикую слабость в коленях. О Боже, наконец-то все кончено – и Фэй жива, и ребенок нормальный.

– Только через несколько часов. Она сейчас спит. Видите ли, роды – тяжелая работа: детишек нелегко выпускать на свет. – Он улыбнулся. Доктор не сказал, как трудно рожала Фэй; они уже подумывали о кесаревом сечении. Ей не хотели давать наркоз, пока не вышла головка. Врачи ждали до самого конца, и только когда ребенок родился, дали газ, чтобы наложить швы. – Сейчас незачем ее будить. Она справилась со своим делом.

– Спасибо, сэр.

Вард пожал врачу руку и выбежал из больницы. Дома для Фэй был спрятан подарок – огромная бриллиантовая брошь, браслет и кольцо. Все это покоилось в бархатной голубой коробочке от Тиффани. Он хотел немедленно принести их сюда, но еще важнее поскорее выпить. Отчаянно необходимо. Шофер привез Варда домой, и он влетел по ступеням. Невероятный день! Он налил себе двойной шотландский скотч и, глубоко вздохнув, наконец осознал – у него сын. Его охватила такая безудержная радость, что хотелось прокричать об этом с крыши. Он не мог дождаться, когда увидит жену. Залпом опрокинув скотч и тут же налив еще, он кинулся наверх за подарком. Какое счастье – у них мальчик, сын, первенец.

Принимая душ, бреясь и одеваясь, чтобы ехать обратно в больницу, Вард гадал, что же они с сыном станут делать в будущем – путешествовать, играть, озорничать. Отец никогда с ним не занимался, но в их семье все должно быть иначе. Они будут играть в теннис, поло, рыбачить в Тихом океане, словом, прекрасно проводить время. Вард весь сиял, вернувшись в больницу, и тут же велел сестре принести шампанское в палату Фэй. Когда он на цыпочках вошел, Фэй была еще в полусне, а открыв глаза, не сразу его узнала. Светлые волосы розоватым ореолом обрамляли бледное лицо. Жена показалась ему совершенно неземной. Он не мог отвести от нее глаз.

– Привет, ну, кто у нас? – Голос был слаб, глаза снова закрылись.

– Разве тебе не сказали? – удивленно прошептал он, целуя ее в щеку. Сестра тихо вышла. Фэй покачала головой. – Мальчик. Чудесный карапуз.

Фэй сонно улыбнулась в ответ и отказалась от шампанского. Она все еще была бледна до синевы, и Вард разволновался, хотя сестры и уверяли, что все в порядке. Он долго сидел рядом, держа ее за руку.

– Тебе было… очень… трудно, дорогая? – По выражению ее глаз он догадывался, что это было ужасно, но она храбро покачала головой. – Так ты его еще не видела? На кого он похож?

– Не знаю… я еще не поняла… Надеюсь, на тебя.

Прежде чем она снова заснула, Вард успел показать свой подарок, и Фэй благодарно улыбнулась, но явно была не в себе, и Вард понял, что ей все еще очень больно, хотя она пыталась скрыть это. Он на цыпочках вышел в холл, желая увидеть сына. Сестра показала ему младенца через стекло детской. Ребенок больше походил на Фэй: большой, пухленький, красивый, со светлым пушком на голове; и пока отец смотрел на него, бодро вопил. Вард подумал, что никогда в жизни не испытывал такой гордости. Он вышел из больницы, сел в свой «дюзенберг» и поехал ужинать в «Сиро», зная, что встретит там друзей. Он хвастался всем подряд, раздавал сигары и до беспамятства напился, а Фэй в это время дремала в просторной палате, пытаясь забыть пережитый ужас.

Меньше чем через неделю она вернулась домой, почти придя в себя. Фэй хотелось самой возиться с ребенком, но Вард убедил ее, что это ни к чему. Они наняли няню, пока Фэй восстанавливала силы. Через две недели она уже была на ногах и с ребенком на руках выглядела еще красивее, чем раньше. Счастливые родители назвали мальчика Лайонелом и на Рождество крестили в той самой церкви, где венчались.

– Это наш рождественский подарок. – Вард сиял, глядя на сына. Лайонелу уже было почти два месяца. – Он такой красивый, дорогая, и очень похож на тебя.

– Он вправду хорошенький, и неважно, на кого похож. – Счастливо улыбаясь, она посмотрела на спящего ребенка. Малыш почти не плакал во время обряда крещения, а дома проснулся и, казалось, с удовольствием переходил из рук в руки. Посмотреть на младенца пришли все голливудские знаменитости: звезды, продюсеры, режиссеры – все из старой жизни Фэй. И друзья Варда. Целая череда блистательных имен. Бывшие коллеги подтрунивали над Фэй: так вот ради чего она бросила карьеру…

– Ты действительно собираешься посвятить себя семье, Фэй?

Она согласно кивала в ответ, а сияющий Вард стоял рядом. Он гордился и женой, и сыном. Шампанское текло рекой. В тот вечер Тэйеры отправились на танцы в «Билтмор Боул». Фэй уже достаточно оправилась, приобрела прежние формы и прекрасно себя чувствовала. Вард любовался ею, считая, что жена стала еще красивее. На том же сошлись и фотографы.

– Ну что ж, ты готова повторить? – подсмеивался Вард. Но Фэй не совсем была уверена в этом. Память о пережитых мучениях все еще жила в ней, но она была без ума от Лайонела. Может быть, второй раз будет не так ужасно, думалось ей, хотя еще пару недель назад от подобной мысли жить не хотелось.

– А как насчет еще одного медового месяца в Мексике?

Эта идея ей понравилась, и вскоре после Нового года они уехали и провели три изумительных недели в Акапулько. Они виделись с друзьями, но большую часть времени проводили вдвоем, даже наняли яхту и два дня рыбачили. Все было бы замечательно, если бы в последнюю неделю Фэй не заболела. Она винила в этом рыбалку, жару, солнце. Но по возвращении Вард настоял на визите к доктору. К своему удивлению, Фэй снова была беременна.

Вард гордился собой, и Фэй тоже. Именно этого они и хотели с самого начала.

– Оставь бедную девочку в покое, Тэйер! – подначивали приятели. – Ты не даешь ей времени даже причесаться.

А они были счастливы и занимались любовью почти до родов, наплевав на все запреты доктора. Вард сказал, что если она собирается из каждых двенадцати месяцев девять быть беременной, он этого не вынесет, и на сей раз не сдерживался.

Теперь схватки пришли на пять дней позже, и все было намного легче. Фэй легко распознала симптомы начала родов. Это случилось в жаркий сентябрьский день, и они едва успели доехать до больницы. Ребенок родился меньше чем через два часа после приезда, и когда Вард увидел жену поздно вечером, она выглядела вполне бодрой. Он подарил ей серьги и кольцо с сапфирами. На свет появился еще один мальчик, Грегори. Фэй быстро оправилась, но поклялась какое-то время быть осторожнее.

Когда ребенку исполнилось три месяца, они всей семьей, захватив и няню, отправились на пароходе «Королева Элизабет» в Европу. Тэйеры снимали шикарные апартаменты в каждом городе – Лондоне, Париже, Мюнхене, Риме. Даже съездили на несколько дней в Канны, потом вернулись в Париж, а оттуда домой. Фэй была совершенно счастлива, как только может быть счастлива любимая жена обожаемого мужа и мать двух чудесных сыновей. Раза два она давала автографы, но сейчас такое случалось все реже. Теперь ее узнавали не часто, хотя она все еще была хороша собой, но по-другому – стала более женственной и, возможно, не такой яркой. Фэй с удовольствием носила широкие слаксы, свободные свитера и повязывала золотистые волосы прозрачными шарфами. Она любила, одевшись так, гулять со своими малышами. Большего и желать было нечего, да и Вард явно гордился своим семейством.

Дома все было в порядке, но по Голливуду ползли ужасные слухи. Началась «охота на ведьм». Голливудский черный список был обнародован несколькими месяцами раньше, в нем фигурировали режиссеры, сценаристы и те, кого вообще никто не знал. Этим людям работу уже не найти. У всех с уст не сходило слово «комми», на уволенных указывали пальцами даже прежние друзья. Печальное время. Фэй отчасти радовалась, что больше не принадлежит к миру кино. Самое трагичное заключалось в том, что занесенные в список внезапно оказались не только без работы, но и в полной изоляции. Друзья боялись встречаться с ними.

Компания «Уорнер Бразерс» вывесила перед студией огромный плакат: «Хорошие фильмы и добропорядочные граждане», чтобы никто не сомневался в их кредо.

Комитет по расследованию антиамериканской деятельности работал уже десять лет, но никогда не действовал столь круто. В октябре 1947 года «Голливуд 10» приговорили к тюремному заключению за отказ дать свидетельские показания. Казалось, весь город сошел с ума, и Фэй испытывала почти физическую боль, слыша о старых друзьях или просто знакомых. К 1948 году талантливые актеры, которых все так любили, вынуждены были покинуть Голливуд и стать водопроводчиками, плотниками; многие перебивались случайными заработками. Для них голливудская сказка кончилась, и Фэй с болью говорила Варду:

– Я так рада, что давно вне всего этого. Никогда не думала, что такое может произойти. Какая гадость!

Вард заботливо смотрел на нее. Казалось, она счастлива нынешней жизнью, но иногда он задумывался: не скучает ли жена по старой киношной карьере?

– А ты уверена, что не тоскуешь по прошлому, детка?

– Ни минуты, любовь моя. – Но он заметил, что в последнее время Фэй стала беспокойней, словно ей чего-то недоставало. Она начала помогать в местном госпитале, проводила много времени с мальчиками. Лайонелу было уже почти два года, а Грегори – десять месяцев. Прекрасный ребенок, улыбчивый, кудрявый. Но Фэй показалась Варду намного прекрасней своих детей, когда за несколько дней до первого дня рождения Грега объявила, что снова в положении.

Беременность оказалась трудной. Она чувствовала себя хуже обычного с первых же дней, гораздо быстрее уставала. Ей не хотелось никуда выходить, и Вард заметил, что она гораздо больше раздалась на этот раз. Живот почти сразу стал огромным, и к Рождеству доктор заподозрил причину. Он внимательно обследовал ее и, когда она оделась, улыбнулся.

– По-моему, пасхальная булочка преподнесет вам сюрприз, Фэй.

– Какой же? – Она чувствовала, что едва может передвигаться, а до родов оставалось еще три месяца.

– Есть небольшое подозрение, что возможна двойня.

Фэй удивленно уставилась на него. Такое ей и в голову не приходило, хотя она безумно уставала и как раз сегодня подумала, что живот у нее чересчур велик.

– Вы, уверены?

– Нет. Немного позже сделаем рентген, но окончательно узнаем во время родов.

Доктор не ошибся: две хорошенькие маленькие девочки вышли из нее с интервалом в девять минут, и Вард был настолько вне себя от счастья, увидев малюток, что впал в неистовство. Фэй получила в подарок два браслета – рубиновый и бриллиантовый, два рубиновых кольца, бриллиантовые и рубиновые серьги. Даже Грег и Лайонел застыли на месте, когда родители принесли домой двух младенцев вместо одного.

– Каждому по сестричке, – сказал Вард, любовно вкладывая по розовому пакету в руки сыновей.

Двойняшки у всех имели потрясающий успех. Сестры не были копиями друг друга, но очень похожи. Старшая – Ванесса – очень напоминала мать: изумрудные глаза, светлые волосы, тонкие черты лица; очень спокойная. А младшая отличалась жуткой крикливостью, но зато первая улыбнулась. У Валери было такое же точеное лицо и огромные зеленые глаза, но волосы огненные с рождения и – под стать им – буйный нрав.

– Господи, откуда это у нее? – Вард в недоумении качал головой, глядя на рыжую шевелюру дочери.

Валери росла и на глазах хорошела. Потрясающе красивая малышка, все прохожие оборачивались на нее. Временами Фэй беспокоилась, что Валери затмевает сестру. Ванесса такая спокойная; казалось, ее вполне устраивала жизнь в тени сестры, которую она боготворила. Ванесса тоже была хорошенькой, но тихой, более домашней, для нее было счастьем разглядывать книжки с картинками, а от озорной Валери доставалось даже мальчишкам. Лайонел терпел все ее выходки, а Грегори частенько цеплялся в рыжие волосы сестры, но Валери едва ли не с пеленок могла постоять за себя.

Дети росли, в общем-то, ладили друг с другом, и соседи говорили, что это самая симпатичная компания, которую им доводилось видеть. Две красивые девочки носятся вокруг дома, играют с миниатюрными пони, купленными отцом несколько лет назад, мальчики прыгают вокруг и лазают по деревьям, в клочья раздирая шелковые штанишки… Дети были без ума от карусели, катания на пони – всего, что покупал отец, а он обожал играть с ними. В тридцать два года Вард сам был похож на мальчишку, и Фэй переполняло счастье. Четверых детей им казалось вполне достаточно, и она больше не хотела рожать. Вард тоже готов был остановиться на четверых, хотя нет-нет да и заявлял, что ему по-прежнему хочется десятерых, однако Фэй округляла глаза при упоминании об этом – у нее и без того хватало дел.

Год назад Вард купил дом в Палм Спрингс, и часть зимы семейство жило там. Фэй любила ездить с ним в Нью-Йорк навещать друзей. Их жизнь была прекрасна и очень далека от ее нищей юности и унизительного одиночества школьных лет.

Вард во всем полагался на жену. В детстве он имел абсолютно все, вот только родителей никогда не было радом. Отец работал, мать проводила все свое время в каких-то благотворительных комитетах, иногда они отправлялись путешествовать, но Варда с собой не брали. Он поклялся, что в его семье все будет иначе. Тэйеры ездили с детьми всюду – и на уик-энды в Палм Спрингс, и в Мексику. Все они обожали друг друга, дети расцветали от внимания родителей, щедро изливавшегося на них.

Лайонел был склонен к тишине, чувствителен и задумчив, близок натурой к Фэй. Его серьезность временами раздражала Варда. Зато Грегори часами играл с отцом в футбол и больше походил на него самого в детстве – радовался удачам, был спортивен, беззаботен… Валери хорошела день ото дня. Она была самой требовательной из всех четверых и неустанно пеклась о своей неотразимости; Ванесса на ее фоне казалась Золушкой. Валери отбирала у нее кукол, игрушки, любимую одежду, но Ванессе это было безразлично – она и сама с радостью отдавала все сестре. Девочку интересовало совсем другое – взгляд матери, теплое слово Варда, поход в зоопарк за руку с Лайонелом, ее заветные секреты и мечты. Она часто лежала под деревом, глядя в небо, этакая маленькая мечтательница.

– Я была примерно такой же в ее возрасте, – говорила Фэй мужу, когда тот бросал взгляд на хорошенькую светловолосую дочку, часами лежавшую на траве наедине со своими мыслями.

– И о чем ты обычно мечтала, любовь моя? – Он поцеловал ее в шею и взял за руку. Взгляд был теплым, как утреннее солнце. – Стать кинозвездой?

– Иногда. Но это уже когда стала постарше. Ванесса еще и не знает, что такое кино.

Он преданно улыбнулся жене.

– А сейчас о чем мечтаешь?

Вард был очень счастлив с ней. Фэй изгнала из его жизни одиночество. С ней было интересно. А было ли так же хорошо его родителям? Они трудились всю жизнь и умерли молодыми, не успев насладиться друг другом. У него с Фэй совсем не так. Они всегда были вместе. Вард снова посмотрел на жену. Умиротворенную, красивую. Что же она ответит?

– Я мечтаю о тебе, моя любовь… и о детях… У меня есть все, что я хотела, и даже больше…

– И дальше будет так же. Именно к этому стремился и я.

Дети росли, а время продолжало свой бег.

Вард по-прежнему пил много шампанского, но спиртное, казалось, не вредило ему. Он никогда не унывал, и Фэй очень любила его, несмотря на некоторые мальчишеские пороки – страсть к развлечениям, выпивке, порой чрезмерной.

Поверенные приходили все чаще, что-то говорили насчет имения родителей Варда и того, что у них осталось, но Фэй не вникала в эти дела. Ей хватало забот с Лайонелом, Грегори, Ванессой и Вэл. Она замечала, как со временем близняшки превращаются в двух абсолютно разных людей, а Вард пьет все больше, и уже не столько шампанское, сколько виски. Это начинало беспокоить ее.

– Что-то не так, дорогой?

– Все прекрасно.

Он улыбался, притворяясь беззаботным, но что-то пугающее появилось в его взгляде, и Фэй терялась в догадках. Но муж уверял, что все в порядке, а поверенные приходят и беспрестанно звонят от нечего делать. Она стала задумываться, с чего бы им беспокоить его попусту. А потом это вдруг утратило свою важность. Однажды ночью, после вручения очередных наград Академии, Фэй и Вард, вернувшись домой, отбросили предосторожности, и в конце мая 1951 года Фэй обнаружила, что вновь беременна.

– Опять? – Вард казался удивленным, но не расстроенным, хотя и менее восторженным, чем раньше. У него скопилось так много забот, в которые он не посвящал жену, что это сообщение не очень обрадовало его.

– Ты на меня сердишься? – озабоченно спросила она, и Вард привлек ее к себе, широко улыбаясь.

– Ну что ты? Это же мой ребенок, глупая. Как я могу сердиться на тебя?

– Но пятеро детей – это чересчур. – Фэй пребывала несколько в раздвоенных чувствах. Семья казалась вполне гармоничной. – А вдруг снова двойня?

– Ну, тогда их будет шесть, меня это вполне устраивает. Мы могли бы даже достичь первоначальной цели – десять.

Едва он сказал это, как четверо детей ворвались в комнату, вопя, падая, смеясь, бросая что-то в воздух, таская друг друга за волосы. И Фэй воскликнула:

– Боже упаси!

Вард улыбнулся; все снова пошло своим чередом, и в январе родилась Энн Вард Тэйер, самая младшая дочь Фэй. Девочка была такая маленькая и хрупкая, что ее страшно было взять на руки. Вард отказывался ее пеленать. Он купил жене кулон с огромным изумрудом, но был гораздо в меньшем восторге, чем раньше, и Фэй сказала себе, что едва ли муж закажет духовой оркестр для встречи пятого ребенка. В глубине души она все же была немного разочарована его реакцией.

Дни шли, и вскоре она поняла, в чем дело. Поверенные больше не пытались говорить с Бардом, они связались с Фэй, решив, что ей пора узнать о происходящем… Через семь лет после войны тэйеровские верфи перестали давать доход, и длится это четыре года. Верфи уже несколько лет работали в убыток, но, несмотря на все старания поверенных, раскрыть Варду глаза на реальность им не удавалось. Поверенные хотели, чтобы Вард пошел работать в офис, как его отец, но он отказался, не обращая ни на что внимания. Его благодушие привело не только к полному спаду производства, имение также разорено. Вард заявлял, что не собирается менять свою жизнь и хочет быть с семьей. И вот результат – он банкрот.

Молча слушая их, Фэй вспомнила, что в последнее время муж казался ей озабоченным, стал больше пить, но ничего не говорил ей, ни единого слова. Оказывается, они давным-давно живут на пустом месте. Денег больше не было, остались лишь баснословные долги, в которые он влез, оплачивая столь экстравагантный образ жизни. Миссис Тэйер выслушала поверенных – бледная, напряженная, сведя брови на переносице. Когда они уехали, Фэй, пошатываясь, вышла из комнаты. Вард, придя домой, нашел жену в библиотеке – окаменевшую и безмолвную.

– Привет, детка. Что ты тут делаешь так поздно? Не пора ли отдохнуть?

Отдохнуть? Отдохнуть? Какой тут отдых? Им не на что жить! Ей срочно надо искать работу. Все, что у них есть, – долги. Она подняла на него глаза, и Вард понял – стряслось нечто ужасное.

– Фэй? Дорогая, в чем дело?

Из глаз хлынули слезы, она не знала, с чего начать. Слезы струились по щекам, она зарыдала в голос. Как мог Вард играть в такие игры? О чем думал? Она вспоминала обо всех украшениях, машинах, мехах, о доме в Палм Спрингс, о многочисленных пони… Это длилось не один год… И только один Бог знает, сколько он успел наделать долгов.

– Дорогая, ну что случилось? – Муж опустился перед ней на колени, а она все рыдала и рыдала…

Наконец она вздохнула и нежно погладила его по щеке. Разве могла она ненавидеть этого человека? Большой мальчик, претендующий на роль мужчины, – вот кто ее муж. В свои тридцать пять он более ребенок, чем их шестилетний сын. Лайонел уже практичен и мудр, а Вард… Вард… Она попыталась успокоиться и рассказать мужу о том, что узнала днем.

– Приходили Билл Джентри и Лоусон Бур-форд. – Ничего угрожающего в ее голосе не было, лишь грусть о прошедшей жизни, жалость к ним всем.

Вард, внезапно почувствовав раздражение, резко повернулся, подошел к бару, налил себе виски. Он так славно развлекался сегодня, а тут… Обернувшись, он посмотрел на жену.

– Не позволяй им тревожить себя, Фэй. Они оба очень надоедливы. Чего они хотели?

– Втолковать тебе, что происходит, по-моему.

– Что ты имеешь в виду? – Он нервно посмотрел на нее и уселся в кресло. – Что они наговорили?

– Вард, они рассказали мне все. Что у тебе нет больше средств, что надо закрывать верфи, а дом продавать с торгов…

Лицо Барда побелело. Ничего, ему давно пора повзрослеть и перестать жить иллюзиями.

Единственная разница между ними заключалась в том, что он ни дня в своей жизни не работал, а ведь у них на руках пятеро детей, которых надо растить. Знай она обо всем заранее, ни за что не родила бы Энн. Фэй даже не испытывала вины за эту кощунственную мысль. Теперь их жизнь поставлена на карту. В глубине души Фэй понимала, что Вард ничего делать не собирается, он попросту не способен на это, и выруливать к берегу придется ей. Вот и все.

– Вард, нам надо серьезно поговорить.

Он резко поднялся и взволнованно пересек комнату.

– В другой раз, Фэй, я устал.

Она тоже вскочила, хотя и была еще слаба. Сейчас нельзя расслабляться, они больше не могли себе позволить такой роскоши.

– Черт побери! Послушай меня! Сколько ты еще собираешься играть со мной в эти игры? До тех пор, пока не подадут в суд за огромные долги или не вышвырнут нас из этого дома? Лоусон и Билл говорят, что у тебя почти ничего не осталось.

Поверенные Пыли жестоки, но честны. Тэйеры должны продать все, чтобы расплатиться с долгами. А потом что? Этот вопрос волновал Фэй больше всего.

Вард молча смотрел на нее.

– И что я должен делать, Фэй? Начнем продавать машины? Пошлем детей работать? – Он был в панике. Его мир рушился, он не знал никакой другой жизни, кроме этой.

– Мы должны посмотреть правде в глаза, как бы она ни была страшна.

Фэй медленно подошла к нему, ее глаза горели зеленым огнем, но злости не было. Она все обдумала, и не могла позволить ему и дальше обманывать их обоих.

– Надо что-то делать.

– Например?

Вард медленно опустился в кресло, как шарик, из которого выпустили воздух. Он все время думал об этом, но старался гнать от себя тревожные мысли. Может, и не надо было скрывать от жены? Но у него не хватало мужества сказать ей, сколь отчаянно их положение. Как глупо! Он по-прежнему покупал Фэй украшения, понимая, что жена в общем-то равнодушна к ним. Она обожала детей, любила его… Любила ли? А если нет? Эта мысль была невыносима. Он смотрел на жену, и ее взгляд вселял в него надежду. Похоже, Фэй вовсе не собиралась его бросать. Из глаз Варда внезапно хлынули слезы, он наклонился, уткнулся лицом ей в колени, оплакивая все, что натворил. Жена гладила его по волосам и что-то тихо приговаривала… Да, она и не думала уходить от него, по крайней мере сейчас, но и не собиралась позволить ему увильнуть от решения.

– Вард, мы должны продать дом.

– А мы куда денемся? – Он напомнил Фэй испуганного ребенка, и она улыбнулась.

– Переедем в другое место. Мы должны уволить весь штат, продать большую часть дорогих вещей, редкие книги, мои меха, украшения. – Ей было больно думать об этом, но только потому, что все это подарил он и каждый подарок был связан с важным событием в их жизни, а в этом смысле Фэй была сентиментальна. Но украшения были очень дорогими, а подобная роскошь теперь не для них. – Как ты думаешь, сколько мы должны?

– Не знаю. – Вард снова зарылся лицом в ее колени, но она мягко приподняла его голову.

– Давай выясним вместе. Вместе, мой родной. Нам предстоит вместе прыгать с парашютом.

– Ты думаешь, мы выкарабкаемся?

– Наверняка. – Фэй постаралась твердо произнести это слово, оставив сомнения при себе.

Стало чуть-чуть полегче. Пару раз, в ожидании очередного ящика шампанского, Вард чуть было не покончил с собой и теперь понял, насколько он слаб. В одиночку ему не справиться, правда, и с ней немногим легче.

Фэй заставила его встретиться с поверенными. Доктор не велел ей выходить, но она уже ни на что не обращала внимания. Пятый ребенок – не первый. Сейчас важнее не позволить Варду увернуться.

В этом отношении Фэй была безжалостна. Беде в лицо смотреть надо вместе. И они так и сделали. По словам поверенных, долг Тэйеров составлял три с половиной миллиона долларов. Фэй чуть не упала в обморок, узнав сумму, а Вард побелел как смерть. Поверенные объяснили, что следует все продать, и тогда, может быть, останется немного денег, которые можно во что-то вложить, но жить с прежним размахом больше не придется. Тут Билл Джентри многозначительно взглянул на Варда. Кому-то из них надо искать работу. Они осведомились, не собирается ли Фэй вернуться к старой карьере. Но после ее последнего фильма прошло семь лет, и ею давно никто не интересовался. Газеты о ней больше не писали, фоторепортеры гонялись за другими звездами. В тридцать два года Фэй едва ли сможет сниматься, даже если захочет. У нее, правда, была одна идея, но как ее реализовать, пока непонятно.

– Что насчет верфей? – Ее вопрос прозвучал резко, а Вард обрадовался, что спрашивать пришлось не ему. Все это было крайне неприятно и отчаянно хотелось выпить. Поверенные твердо стояли на своем.

– Вы должны признать банкротство.

– А дом? Сколько мы можем за него выручить?

– Если он кому-то понравится – примерно полмиллиона, а реально и того меньше.

– Хорошо. Начало положено… У нас еще есть дом в Палм Спрингс.

Фэй вынула из сумочки список. Накануне вечером, когда Вард пошел спать, она внесла в него абсолютно все, что у них было, даже собаку, и подсчитала, что, если им повезет, наберется пять миллионов долларов, а уж четыре наверняка.

– А потом что? – Вард горько посмотрел на нее. – Завернем детей в ковры и пойдем просить милостыню? Мы должны где-то жить, Фэй, нам нужны слуги, одежда, машины.

Она покачала головой.

– Не машины. Машина. И если мы не сможем себе ее позволить, то будем ездить на автобусе.

Выражение его лица испугало ее. Сможет ли Вард пережить перемены? Но выбора нет, и она поможет ему. Единственное, чего не хотела Фэй, – бросать его.

После двух часов беседы поверенные встали, пожали им руки. Вард был мрачнее тучи. Казалось, он постарел на десять лет, и по дороге домой чуть не плакал за рулем «дюзенберга», понимая, что, возможно, в этой машине они сдут в последний раз.

Они вошли в дом, няня с ребенком на руках уже поджидала Фэй. У маленькой Энн поднялась температура. Няня была уверена, что девочка заразилась от Вэл, и очень беспокоилась. Фэй рассеянно подошла к телефону, чтобы вызвать доктора, но дочь на руки не взяла. Позже няня снова предложила подержать крошку, но хозяйка отмахнулась и хмуро ответила:

– Мне некогда. Потом.

Фэй никогда не отличалась грубостью, но сейчас голова была забита другим. Мысли о будущем лишили ее сил. Придется все делать самой – Вард совсем расклеился и был благодарен жене за то, что она так энергично взялась за дело. Фэй обзвонила всех городских агентов, дала объявление о продаже дома, связалась с поверенными, назначила встречи с дилерами по продаже антиквариата и стала составлять списки тех вещей, которые можно было сохранить. Вард хмуро качал головой: столь бурная деятельность жены действовала ему на нервы.

Фэй подняла на него глаза.

– Что ты собираешься делать сегодня?

– Поеду в клуб, на ланч.

Да, вот чем еще следует заняться – членством во всех его клубах. Но пока она просто молча кивнула, и Вард вышел. В шесть вечера он явился в самом радужном настроении – весь день играл в трик-трак и у кого-то из друзей выиграл девятьсот долларов. А если бы он проиграл, подумала Фэй, но, ничего не сказав, тихо отправилась наверх. Она не хотела видеть, как пьяный муж играет с дочерьми. Предстояло слишком много дел. Завтра она начнет увольнять прислугу… продавать машины… Потом, когда с этим будет покончено, надо продать дом в Палм Спрингс… Глаза туманились слезами, не столько от сожаления, сколько от тяжести, свалившейся на нее. И никуда не денешься. Это как кошмар, как страшный сон. В двадцать четыре часа вся их жизнь рассыпалась в прах, но Фэй не позволяла себе думать об этом, чтобы не закричать в голос. Как странно, еще несколько дней назад ее мысли были совсем иными, ожидание ребенка… очередной шикарный подарок мужа… Они мечтали несколько недель провести в Палм Спрингс, а теперь все кончилось… Навсегда… Совсем.

Невыносимо. Когда она поднялась по лестнице, с тяжелым сердцем размышляя о предстоящих делах, ее окликнула няня, но у Фэй не было времени для ребенка. Слишком много навалилось забот. Женщина в белом стояла на верхней ступеньке и с упреком глядела на хозяйку, в одной руке держа бутылочку с детским питанием, а другой прижимая к груди младенца в вышитом розовом одеяльце, купленном еще для близнецов.

– Не хотите покормить малышку, миссис Тэйер? Выражение няниного лица не предвещало ничего хорошего, и, невольно подумав о ее высокой зарплате и своем поведении, Фэй почувствовала неловкость.

– Не могу, миссис Маквин. Простите… – Она отвернулась, чувствуя, как вина острым ножом вонзается в сердце. – Я очень устала…

Но дело было не в этом. Ей не терпелось осмотреть украшения, прежде чем Вард поднимется наверх. Уже назначена встреча с Фрэнсис Клейн, и предстояло решить, что продать. Фэй знала, что получит за драгоценности хорошую цену. Пути назад нет, как нет времени и для малютки Энн. Бедная крошка.

– Может быть, завтра, – пробормотала она и поспешила к себе, убегая от укоряющего взгляда няни. Ей было легче не видеть дочь, недавно покинувшую ее чрево. Неделю или две назад она только о ней и думала. Но сегодня – нет… не сейчас… Со слезами на глазах Фэй прошла к себе и закрыла дверь, а миссис Маквин смотрела вслед. Покачав головой, она вернулась в детскую.

6

В феврале для аукциона забрали мебель – весь антиквариат, а хроме того, шесть сервизов из прекрасного древнего китайского фарфора, купленного Тэйерами за последние семь лет, все хрустальные люстры, персидские ковры. В доме осталось только самое необходимое. Фэй устроила так, чтобы дети в это время находились в Палм Спрингс, и настояла, чтобы Варда тоже не было дома.

– Пытаешься избавиться от меня? – Он недобро посмотрел на жену поверх бокала шампанского, с которым, казалось, уже никогда не расстанется; теперь бокалы стали вместительней.

– Ты ведь знаешь, что это не так. – Она села рядом с ним и вздохнула. Весь день она делала наклейки на мебель: красные – на ту, что на продажу, голубые – на остальную. Фэй хотела продать абсолютно все ценное, а вещи попроще пригодятся после переезда. Это угнетало. Однако было необходимо – слово, которое Вард ненавидел, но Фэй была безжалостна. Теперь, узнав горькую правду, она не станет ему потакать, не позволит больше врать себе и ей.

Неужели он и дальше собирается жить во лжи? Накапливать долги? От одной этой мысли Фэй содрогнулась. Она верила, что сумеет начать жить по-новому. Они еще достаточно молоды, у них дети. Сейчас она была не в меньшей панике, чем Вард, но взбираясь по крутому горному склону, нельзя смотреть вниз. Фэй не могла позволить себе такой роскоши. Они должны переехать.

– Я вчера продала карусель. – Единственная тема, на которую они были способны говорить, – что продано и что нет. На дом пока не находилось покупателей, и это начинало беспокоить Фэй. – Отель купил ее за приличную цену.

– Замечательно. – Вард встал и снова наполнил бокал. – Я уверен, дети будут в полном восторге от такой новости.

– Но иначе я не могла поступить… – «А вот ты бы мог», – горько подумала она и тут же выкинула его слова из головы. Не ее вина в том, что они все потеряли. Но Фэй не могла позволить себе обвинять Варда. Ее муж никогда не знал иной жизни, никогда ни за что не отвечал – никто не научил его этому. К тому же он так прекрасно относился к ней. Несмотря ни на что, Фэй все еще любила мужа, но иногда он бывал невыносим. Обман длился слишком долго. Если бы она только знала… Фэй поймала затравленный взгляд Варда, державшего в руке бокал. На мгновение, только на одно мгновение она представила себе, каким он будет в старости. Сейчас он все еще походил на юношу, очень красивого, доброжелательного, беззаботного, но за последние два месяца прибавил в весе, и это несколько старило его. Фэй заметила пробивающуюся седину в светлой шевелюре и сеточку морщин вокруг глаз.

– Вард… – Она попыталась найти слова, чтобы облегчить его боль, вселить в него силу, уверенность в себя, но тяжелые мысли, как поезда по рельсам, громыхали у нее в мозгу. – Куда мы теперь? Куда уедем отсюда? Что с нами всеми будет, когда продадут дом?

– Как бы мне не хотелось вовлекать тебя в это! – Во всем случившемся Вард винил себя. – Я не имел права жениться на тебе. – Но он хотел ее, он отчаянно нуждался в ней, особенно после войны, после смерти первой жены, убитой всего через два месяца после свадьбы… Фэй всегда была замечательная и такою же осталась. От этого еще тяжелее. Вард ненавидел себя за все дурное, что причинил ей.

Фэй медленно подошла к нему, присела на ручку кресла. Она очень похудела за последнее время, ведь ей приходилось трудиться с утра до вечера, пакуя коробки, сортируя горы вещей, занимаясь домашними делами. Из многочисленного штата прислуги остались кухарка и уборщица, да две няни – одна была нанята при рождении Лайонела, вторая ухаживала за новорожденной Энн.

В конце концов, Фэй планировала оставить только двоих, но сейчас нужно было помогать укладывать вещи. Артур и Элизабет шесть недель назад со слезами покинули свою хозяйку, оба шофера, мажордом, полдюжины горничных тоже уволены. Если удастся подыскать небольшой дом, им, вероятно, вообще не понадобится прислуга. Но сперва надо продать этот. И эти хлопоты Вард тоже взвалил на ее хрупкие плечи.

– Может, ты хочешь развода? – Вард посмотрел на нее; бокал в руке опустел, но ненадолго.

– Нет. – Ответ четко прозвучал в полупустой комнате. – Не хочу. По-моему, священник говорил: «и в беде, и в радости», и если сейчас наши дела плохи, значит, так и должно быть.

– Так и должно быть? Мы уже все продали, поверенные дают нам в долг, чтобы мы могли чем-то питаться и платить горничным, а ты собираешься отмахнуться от этого? А что мы будем есть потом?

Фэй с трудом подавила желание потребовать, чтобы муж прекратил пить, понимая, что скоро он бросит сам. Все снова придет в норму.

– Придумаем что-нибудь. А ты что можешь предложить?

– Не знаю. Ты не собираешься вернуться в кино? Правда, ты уже не такая юная, сама понимаешь. – Язык Варда заплетался – он напился.

– Понимаю, Вард. – Голос был неестественно спокоен. Она сама уже несколько недель думала об этом. – Найдем какую-нибудь работу.

– Для кого? Для меня? – Он двинулся к ней с угрожающим видом, что было на него не похоже. Но оба находились в таком напряжении, что все казалось возможным. – Дерьмо! Я никогда не работал!

Думаешь, что буду искать место в магазине, чтобы продавать туфли твоим друзьям?

– Вард, пожалуйста…

Фэй отвернулась, чтобы скрыть слезы, но он, схватив жену за руку, злобно потянул к себе, чтобы видеть ее лицо.

– Ну-ка, расскажи о своих планах, мисс Реальность! Между прочим, мы оказались перед лицом этого безобразия с твоей подачи! Если бы не ты, мы бы жили по-прежнему.

Так вот оно что, он обвинял ее, не себя. Внезапно Фэй не выдержала:

– Если бы мы жили по-прежнему, у нас было бы пять миллионов долга вместо четырех.

– Черт возьми! Ты говоришь, как те два старых хрыча, Джентри и Бурфорд! Они же идиоты! И плевать мне на долги! – вопил он. – Разве мы плохо жили? – Вард гневно смотрел в глаза жене, но злился не на нее, а на себя.

– А ты и дальше лгал бы мне? Они бы сами забрали у нас все! И вывезли бы всю мебель! – выкрикнула в ответ Фэй.

Вард горько рассмеялся.

– Ну, ясно. А сейчас что ты делаешь?

– Это наше решение, Вард, мы продаем свои вещи, и если нам повезет, у нас останется немного денег. Мы все обдумаем и вложим их в какое-то дело. А может, и поживем на них немного. Все это ерунда! Главное, что мы еще есть друг у друга, и у нас дети.

Вард больше не желал ее слушать и, хлопнув дверью, вышел. Дверь задрожала от удара. После его ухода руки Фэй тряслись еще полчаса, но она снова принялась паковать вещи.

Через три недели Тэйеры продали дом. Это был самый мрачный день в их жизни. Но иного выхода не было. Они получили гораздо меньше, чем надеялись; покупатели понимали отчаянное положение супругов, но дом уже не был таким ухоженным, как раньше. В саду царило запустение, садовники давно уволены, от карусели остались на земле вмятины; мебель вывезена, огромные комнаты без люстр и портьер казались мрачными.

Тэйеры выручили за дом всего четверть миллиона долларов. Предложение поступило на следующий день, неделю шли переговоры, в конце концов договорились о цене. Бурфорд, Джентри и Фэй давили на Варда, чтобы тот согласился на такую сумму, уверяя, что выбора нет. Он подписал документы и тут же заперся в кабинете с двумя бутылками шампанского и бутылкой джина. Глядя на фотографии родителей, Вард оплакивал прошлое, с ужасом думал о предстоящем, но от спиртного старался воздерживаться.

Фэй допоздна не видела мужа и, когда он вошел, не сразу смогла заговорить с ним. При виде его лица рыдать хотелось. Кончилась беспечная жизнь. Фэй испугалась: а вдруг Вард не переживет перемены? Она знала бедность, и ей не было так страшно, как этому баловню судьбы. Сумеют ли они снова обрести друг друга? Идиллия исчезла, безоблачное прошлое осталось позади. Они остались наедине с ужасной реальностью, трагичностью происшедшего и уродством будущей жизни. Но она не даст мужу опуститься и стать безнадежным пьяницей.

Вард смотрел на жену, будто читая ее мысли. Казалось, его сердце разбито навсегда. Он бессильно опустился на кровать.

– Извини, я оказался настоящим сукиным сыном.

Она почувствовала, как подступают слезы, и попыталась улыбнуться.

– Нам всем тяжело.

– Но это моя вина. Я не уверен, было ли в моих силах повернуть поток бед вспять, но мог хотя бы замедлить его.

– Ты не сумел бы оживить умирающее производство, Вард. Не осуждай себя. Она подошла к кровати, присела рядом с мужем. – Что касается остального, по крайней мере, нас окружал праздник…

– А вдруг нам придется голодать? – спросил он испуганно. Для человека, все эти годы жившего в кредит, такой вопрос был странен. Но Вард понимал одно: он отчаянно нуждался в Фэй, и она не бросила его в беде.

Фэй говорила с мужем спокойно, хотя в душе бушевала буря. Ей хотелось передать ему свою веру в лучшие дни. Ничего большего она сейчас для него сделать не могла.

– Мы не будем голодать, Вард. Мы справимся. Я и в худшие времена не голодала. – И она устало улыбнулась, ощущая, как все тело ноет от бесконечного упаковывания вещей, передвигания мебели и тяжелых тюков.

– Но у вас в семье не было семерых человек, правда?

– Да. – Она впервые за эти недели нежно посмотрела на него. – Но я рада, что у нас с тобой большая семья.

– Правда, Фэй? – Несколько часов назад несчастье отрезвило его, он сегодня не напился и был рад этому. – А тебя не пугает, что все мы держимся за твою юбку, а я веду себя хуже, чем дети?

Она медленно коснулась песочных волос. Как же он похож на Грегори! Временами сын казался взрослее отца, но сходство было разительным.

– Все будет хорошо, Вард. Обещаю тебе. – Фэй нежно поцеловала мужа в макушку. Слезы медленно текли по его щекам, но он старался подавить рыдания.

– Я буду помогать тебе, детка. Клянусь. Я сделаю все, что смогу.

Фэй кивнула, прижалась щекой к его лицу, и впервые за долгое время он поцеловал ее в губы. Потом лег с ней в постель, но на этом все и закончилось. И так было уже давно.

Мысли были заняты другим, но их любовь все еще жила, правда, сильно помятая. Больше у них не осталось ничего.

7

В мае Тэйеры выехали из дома. По щекам Фэй и Варда текли слезы. Они знали, что уходят из этого сверкающего мира навсегда. Лайонел и Грегори тоже плакали. Братья уже были достаточно взрослыми и понимали, что никогда больше не вернутся в дом их детства – красивый, надежный, теплый. И что-то в отношениях родителей пугало их. Все переменилось, но дети не понимали до конца, что именно. Только Ванесса и Вэл казались равнодушными, им было по три года, и сестер не волновало, куда их повезут, хотя и они чувствовали общую напряженность.

Вард вел единственную машину, оставшуюся у них, – большой старый «крайслер», с открытым багажником и откидными сиденьями. Сейчас он был им крайне необходим. «Дюзенберги», «кадиллаки» и остальные автомобили Варда были проданы, как и двухместный «бентли» Фэй.

Для Тэйеров это было прощанием с молодостью. Дом в Палм Спрингс надо будет освободить в июне, а пока есть возможность оставить там детей. Они набрали проспектов об аренде, отвезли мебель на склад. Фэй отправилась в Палм Спрингс вместе с семьей, собираясь потом вернуться в Лос-Анджелес и подыскать дом; Вард останется в Палм Спрингс следить за упаковкой вещей. Он настоял на этом, заявив, что тоже должен внести свою лепту в общие хлопоты. Фэй предстояло найти приличное жилье. Она понимала, что это нелегкая задача. После продажи верфей, дома на Беверли Хиллз, мебели, предметов искусства, собраний редких книг, нескольких машин и дома на Палм Спрингс со всеми потрохами им хватит денег расплатиться с долгами. Это даст пять с половиной миллионов долларов; если разумно распорядиться остатком, они смогут сводить концы с концами, только надо снять дом подешевле. Как только они въедут, Фэй начнет искать работу. Вард тоже намеревался приступить к поискам места, в чем Фэй сильно сомневалась. Она верила только в собственные силы, вовсе не считая себя старухой; тридцать два года – вполне подходящий возраст для того, чем ей давно хотелось заняться. Лайонел пойдет в первый класс, Грегори – в детский сад, близняшки – в ясли, и у нее, наконец, появится свободное время. Она оставит одну няню на всех, и та будет следить за домом и готовить. Крошке Энн четыре месяца, но девочка не доставляла особых хлопот. Размышляя об этом по пути в Палм Спрингс, Фэй вдруг снова ощутила вину по отношению к младшей дочке. Другие дети в ее возрасте были окружены вниманием, но на эту времени не хватало. Фэй практически не видела ее с тех пор, как родила. Несчастье обрушилось так внезапно, что невозможно было ни о чем больше думать, слишком много другого теснилось в голове. Вард несколько раз взглянул на хмурое лицо жены и потрепал ее по руке.

Он пообещал ей меньше пить в Палм Спрингс. Дом там небольшой, и если он станет пьянствовать, дети непременно заметят. Кроме того, у него полно дел, и Фэй надеялась, что ему некогда будет предаваться унынию.

Через два дня Фэй вернулась в Лос-Анджелес уже на поезде и поселилась в маленьком номере отеля «Голливуд-Рузвельт». Дома, предложенные каталогами, были отвратительны – в отдаленных районах, с крошечными двориками и тесными убогими комнатенками. Фэй переворошила все газеты, побывала во всех агентствах и была в полном отчаянии – шла уже вторая неделя. Наконец она нашла достаточно большой дом, показавшийся ей лучше других. На втором этаже располагались четыре спальни. Она решила поселить мальчиков вдвоем, близняшек тоже, а няню с Энн. А четвертая – для них с Бардом. Внизу большая, мрачная, отделанная дешевыми панелями гостиная с камином, много лет не топившимся, столовая с окнами, выходящими в унылый садик, и просторная старомодная кухня, куда войдет их огромный обеденный стол. Теперь дети будут ближе к ней, чем раньше; Фэй пыталась уверить себя, что им это пойдет на пользу. Она надеялась, что Вард согласится жить в таком доме, а дети не зарыдают при виде мрачных комнат, тем более что за аренду просили ровно столько, сколько она могла себе позволить. Дом был расположен в районе Монтерей Парк, невероятно далеко от их старой жизни на Беверли Хиллз.

Вернувшись в Палм Спрингс, Фэй и не пыталась никого обмануть. Сразу объявила, что это временно, вместе они легко перенесут неудобства, у всех будут свои дела, они посадят красивые цветы в саду и будут радоваться, когда они вырастут. Оставшись с женой наедине, Вард внимательно посмотрел ей в глаза и задал вопрос, которого она так боялась:

– Насколько все на самом деле плохо, Фэй? Она глубоко вздохнула. Что ответить? Только правду, да он и сам скоро все увидит.

– По сравнению с тем, что было? Он кивнул.

– Ужасно. Но если не оглядываться назад и попытаться понять, что это не навсегда, вполне пристойно. Дом свежевыкрашен, в комнатах чисто, мы украсим их занавесками, цветами, мебели у нас достаточно, – Фэй еще раз вздохнула, пытаясь не смотреть в опустошенное лицо мужа. – Мы вместе, и все будет хорошо. – Она улыбнулась, но Вард хмуро отвернулся.

– Заладила…

Опять он злится. Фэй втайне начинала верить, что это она во всем виновата, наверно, не следовало раскрывать ему глаза. Пусть бы вел себя по-прежнему до конца. Но ведь рано или поздно все равно пришлось бы смириться с истинным положением дел… Она не находила слов.

Муж сдержал обещание, упаковал вещи в Палм Спрингс и до ее возвращения не пил, надеясь, что по приезде она снова все возьмет на себя и он сможет расслабиться.

Когда они во вторник все вместе поехали в Лос-Анджелес, казалось, будто на улице тысяча градусов. В доме на Монтерей Парк Фэй уже успела кое-что сделать – распаковала вещи, в каждой комнате развесила картины, поставила в вазы цветы, застелила постели – словом, постаралась придать дому жилой вид. Дети, словно котята, обнюхивали новое жилье, радовались своим, комнатам, кроватям, игрушкам, и это несколько утешило Фэй. Но Вард был близок к обмороку, войдя в темную, мрачную гостиную. Фэй смотрела на него и боролась с подступившими слезами. Он выглянул в сад, сощурившись, осмотрел столовую, поднял глаза, инстинктивно надеясь увидеть знакомую люстру, вспомнил, что ее продали два месяца назад, поглядел на жену и покачал головой. Он сроду не видел ничего подобного, никогда не бывал в таком бедном доме, и это пронзило его до глубины души.

– Надеюсь, по крайней мере, это дешево. – Вина снова кольнула его: что же он сделал с женой и с детьми! Но она смотрела на него с нежностью.

– Вард, это не надолго. – Такие слова она говорила себе и раньше, в бедном родительском доме, однако сейчас положение было куда хуже. Но все еще переменится. Она уверена. Они как-нибудь пробьются.

Вард, убитый горем, огляделся вокруг.

– Мне не вынести этого.

Впервые за прошедшие месяцы Фэй охватил гнев, и она закричала:

– Вард Тэйер, даже дети стараются что-то делать! И тебе не мешало бы. Я не могу повернуть для тебя время вспять. И не хочу притворяться, будто мне все это нравится. Но это наш дом. Мой, твой и наших детей.

Ее трясло. Вард не сводил с жены глаз. Фэй сделала все от нее зависящее, он уважал ее, но не был уверен, что сможет вести себя так же. Он без сил поплелся в спальню. Комната пахла затхлостью и гнилью, будто балки сырели годами, запах плесени стоял во всем доме. Занавески, повешенные Фэй, раньше висели в старой комнате для слуг и сюда не годились. Тэйеры словно сами стали слугами в собственном доме. Немыслимо. Сюрреализм, жуткий сон. Но такова теперь их жизнь. Это их общее испытание, это реальность.

Вард хотел что-то сказать Фэй, извиниться за свою слабость, но она быстро заснула, свернувшись клубочком, как ребенок, на своей половине кровати, и он подумал – неужели ей не страшно? Сам Вард все эти дни был в ужасе, и даже выпивка не помогала. Он беспрестанно думал: что дальше? Как они станут жить? Неужели так будет всегда? Сейчас они не могут себе позволить лучшее жилье, это ясно, но смогут ли они вообще что-либо себе позволить в будущем? Фэй сказала, что это их временное пристанище и они обязательно переедут отсюда. Но куда, когда, как? Такую мрачную, заплесневелую спальню с зелеными крашеными стенами он не мог себе представить даже в диких кошмарах.