Семь кабинок

Последний укол Ринго

Загнувшегося от передоза парня, которого обнаружили Олег со Штрихом, звали Ринго. Как ни странно, это было его настоящее имя.

Родители Ринго, типичные советские интеллигенты, росли и мужали в годы запретов на все заграничное. Как известно, тлетворное влияние Запада цинично развращало умы советских людей, а несознательные советские люди, и особенно молодежь, упорно тянулись ко всему запретному и с восторгом, как и родители Ринго, с младых ногтей слушали «Биттлз», естественно, втихаря от предков, которые вечно были недовольны своими крейзанутыми на рок-музыке детьми. «Биттлз» произвели на обоих такое впечатление, что позже, когда они поженились и на свет появился замечательный крепенький малыш, долго выбирать ему имя не пришлось: чуть ли не в тот же день было решено назвать его Ринго, в честь Ринго Старра. Джон Леннон и Джордж Харрисон отпали сразу, потому что имена Джон и Джордж ассоциировались у советских людей в первую очередь с Джоном Кеннеди и Джорджем Вашингтоном. Трудно сказать, какая судьба была бы уготована дитяте, назови они ребенка именем американского президента. С Полом Маккартни была другая загвоздка. Родителям казалось, что такое имя стало бы поводом для бесконечных дразнилок – про пол. А как известно, это и вовсе была запретная тема. К тому же, прибавим мы, мальчик мог отреагировать на дразнилки неоднозначно и вообще впоследствии заделаться трансвеститом. Сами понимаете, имя Ринго было наилучшим из всех вариантов. Если к тому же учесть, что Джона убили, а Джордж, как выяснилось, тоже был не жилец.

Ринго рос примерным и послушным мальчиком, чему никак не могли нарадоваться родители. Он был тих, мало говорил, не любил шумных компаний и почти ни с кем не дружил, предпочитая шумным, драчливым мальчишкам книги. Благо у родителей была большая библиотека. А те нет чтобы вовремя забить тревогу: ведь не может быть ничего хорошего в том, чтобы ребенок постоянно сидел с книжкой, забившись в угол, как маленький звереныш. Во-первых, потому, что, как известно, от многих знаний многие печали. Во-вторых – всю жизнь за книгами не просидишь. Рано или поздно надо выйти в люди.

Ничего удивительного, что общаться с людьми Ринго так и не научился. Он не умел находить общий язык ни со сверстниками, ни даже с родителями. Я уж не говорю о девушках, с ними он и вовсе не мог связать двух слов. К тому же его, естественно, тянуло к самым бойким, веселым и бессердечным. А те никогда не упускали случая над ним посмеяться. Так что с годами Ринго все больше замыкался в себе и к своим двадцати трем стал совершенным бирюком.

Почему мы постоянно ходим друг к другу в гости, предпочитаем работать в компаниях, где, кроме нас, трудится масса народу, переписываемся по электронной почте с десятками практически незнакомых людей, постоянно сводим знакомства в кафе, ночных клубах и том же Интернете, влюбляемся, заводим семьи и рожаем детей, а когда жена окончательно осточертеет, обзаводимся любовницей? Почему вечно кому-то звоним, приобретаем домашних животных, записываемся в исторические клубы, выходим в день города на улицу, влившись в толпу, смотрим по телевизору тупые передачи, посещаем кинотеатры, где покупаем попкорн – не для того, чтобы его есть, а просто так, за компанию?

Потому что таким образом мы становимся частью чего-то целого. Мы перестаем быть одни. Мы впускаем в себя мысли и идеи других людей, которые подпитывают нас своей энергетикой. И еще потому, что мы ненавидим одиночество. Оно, как огромный серый камень, словно мхом, обросший страхами, тянет человека вниз, пригвождает его, забирает последние силы.

Да, в мире, который населяют шесть миллиардов человек, мы в большинстве своем одиноки. И часто неосознанно делаем все, чтобы избавиться от этого неприятного, но навязчивого чувства. И некоторые из выбранных нами средств убийственны, точнее – самоубийственны.

Ринго нашел выход из своего одиночества. Как ему казалось, лучший, хотя, конечно, это только казалось. Точнее было бы сказать, что он нашел лазейку в другой мир, мир без проблем и нервотрепки, без квартплаты и налогов, без катастроф и терактов, без напрягающих телевизионных новостей, без необходимости искать работу. Без армии, куда тебя непременно призовут. Без времени, которого постоянно не хватает, без дней, сливающихся в месяцы и годы, которые так пугающе зияют впереди, сразу же за цифрой «40». Мир, в котором нет глобального потепления и войн. А есть лишь безмятежный покой. И этот иллюзорный мир стал для него доступным благодаря наркотикам.

Как всякий уважающий себя потребитель наркотиков, Ринго по нескольку раз в год пересматривал фильм «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», снятый по роману Хантера Томпсона. Зачитывался взахлеб книгами непревзойденных представителей контр­культуры Ирвина Уэлша и Чака Полланика, но иконой для него была, конечно, «Джанки» Уильяма Сьюарда Берроуза.

Ринго употреблял псилоцибин, глотал одну за одной таблетки метадона, курил «Лед», так как отравлять легкие обычным никотином считал слишком тривиальным, еще любил время от времени вдыхать фенциклидин и делал себе инъекции спидболла.

В данный момент он как раз направлялся за очередным пакетиком с порцией счастья к своему дилеру, которого все за глаза называли Зая. Потому что тот заикался, и довольно сильно.

Поплутав по территории заброшенного завода, где Моисей мог бы преспокойно водить евреев не сорок лет, а гораздо дольше, так как заплутать там было легче легкого, он наконец увидел капот черного лимузина Заи и прямиком направился к нему.

Зая, заприметив знакомую фигуру, вышел ему навстречу. Ринго не мог не оценить шикарную лисью шубу Заи, надетую поверх спортивного костюма. Подойдя к Зае, Ринго молча ему кивнул и протянул руку, ладошкой книзу. Тот, в свою очередь, сделал такой же жест, только развернув ладонь кверху. В тот момент, когда ладони соприкоснулись, Ринго что-то передал Зае, хотя заметить это было практически невозможно, разве что с помощью спецтехники. Зая тупо посмотрел на свою ладонь, в которой лежали сложенные купюры. Не поднимая рук и не разгибая купюр, он пересчитал их профессиональным жестом наркодилера, после чего небрежно засунул в карман. Его взгляд, и без того не отличавшийся живостью, сделался совсем неподвижным.

– Момоможешь брать, тттвой номер пять, – произнес он так, словно продавал на рынке квашеную капусту, и собрался было снова сесть в лимузин.

– Пять?

– Да, ппппппять. Какакие-то проблемы? – Зая недоуменно взглянул на Ринго.

– Да нет, в общем-то нет. Но, можно, я возьму товар под другим номером? – Во фразе Ринго было что-то отчаянное, что-то такое, что невозможно было проигнорировать.

Зая внимательно посмотрел на своего клиента. И что только в голову не приходит этим любителям дырявить свои вены!

– Тттовар ве-е-е-есь одинакковый. Какого черта ты будешь ббббрать тттовар под другим нонономером? Твой нономер пять, бббери и проваливай.

– Послушай, мне по жизни не везет с пятым номером. Я два раза оставлял на хранение сумки в универсаме в кабинке с номером пять, и оба раза они пропадали. На вступительных я вытянул пятый билет и провалился, а от пятой девушки я подцепил

какую-то дрянь и потом все лето раз в неделю посещал кавэдэ. – Ринго умоляюще взглянул на Заю. —

И еще куча всякой хрени со мной случилась, когда я встречал на своем пути номер пять. Я даже не сажусь теперь в пятый трамвай, меня там постоянно штрафуют, один раз я и билет купил, но, пока ехал, он куда-то запропастился, и меня снова штрафанули. Ничего ведь страшного не произойдет, если я возьму, ну, допустим, номер семь, это мое счастливое число, тем более ты сказал, что товар весь одинаковый. – Ринго понял, что его понесло и что это, конечно, не к добру.

Но выдающаяся речь начинающего оратора не произвела на Заю должного впечатления.

– Нннет, пропроизойдет. Если каждый зазазахочет брать тот нонономер, который ему ннннравится, то я пппппросто не буду ззззнать, в каком остался тттовар, а в каком пусто. Я пропросто-напросто зазазазапутаюсь, а я не хочу пупупутаться! Сесесейчас я знаю, что первые четыре кикикирпича у меня уже освободились. А тттак что я буду делать? Ммммне бббудет кккказаться, нанапример, что под нонономером двенадцать еще есть тттовар, а там его нене окажется, и я буду муууумучаться потом цецелую неделю, дудудумая, то ли это я его зазазабыл положить, то ли его уже взяли, ааа я не люблю создавать себе тататакие проблемы. Пппонятно? Или даже, зззнаешь что, я отдам тетебе деньги, можешь бббрать дозу у другого ддддилера, но только не жжжалуйся мне попопотом, что они разбавляют попопорошок тттальком. Я бббольше не продам тттебе ни ггграмма. Так что ттты вывыбираешь?

Такая реакция могла показаться странной только тому, кто не знал всей истории Заи. Впрочем, Ринго как раз относился именно к этой категории клиентов. Зая, а правильнее сказать Степан, появился на свет совершенно случайно, как, впрочем, и многие детки, рождающиеся у еще не вступивших в брак девчонок, молодых пар и многодетных семей.

Однажды уже немолодая женщина Вениамина Бобышева проснулась утром от ужасной головной боли и долго не могла понять, с чего это вдруг в ее голове что-то то ли взрывается, то ли уже взорвалось. И вдруг обнаружила рядом с собой, в постели, неизвестного мужчину. Она хотела рвануться к телефону и вызвать мальчиков в красивой синей форме, но что-то ее остановило. Возможно, внешний вид неизвестного, который был совершенно голым и в носках. Что, по ее понятиям, для настоящего грабителя было, скорее всего, неприемлемо. Собрав все свое женское мужество, Вениамина решила разбудить странного незнакомца. И хотя тот упорно не желал просыпаться, жутко ругался и даже махал руками, чтобы отделаться от нее как от назойливой мухи, она все-таки добилась своего. Незнакомец, ошарашенно повращав минут пятнадцать глазами, не без труда припомнил, что все дело в Светке-лифтерше, которая их накануне познакомила. Светка и водкой угощала, а вот сколько было выпито… тут он надолго замолчал, явно пытаясь что-то припомнить, но Вениамина опять начала его трясти и верещать. «Ты сама предложила, – вдруг, нагло улыбнувшись, сказал он. – Я вообще-то к Светке пришел». На этом мужик иссяк и снова захрапел, на этот раз сидя. С большим трудом его удалось вытолкать из квартиры лишь к ночи. Больше она его не видела, хотя, когда поняла, что беременна, Вениамина, конечно, пыталась мужика разыскать. Светка-лифтерша напрочь не могла припомнить того безымянного приятеля. А может, врала, зараза, кто ее разберет.

С самого рождения Степы-Заи на его жизни сказывался тот факт, что папины сперматозоиды в момент зачатия были залиты водкой по самые хвостики. И именно это, а не что иное могло служить объяснением, почему Зая пошел в первый класс на два года позже своих сверстников и даже мог не пойти вообще, так как мало во что врубался. Его любимым анекдотом был: «Звонит тампакс тампаксу и спрашивает: «Ты где?» Лучшей оценкой для него была двойка, а любимым занятием после школы – допивать пиво из выброшенных алюминиевых банок и проигрывать мамины вещи в наперстки. Он никак не мог понять, почему шарик постоянно оказывался не под тем стаканчиком, где он его только что видел! Зая, наверное, проиграл бы в любимую игру и квартиру, если бы мать вовремя не спохватилась и не решила спихнуть его в военное училище. Конечно, в роли курсанта он там был на хрен никому не нужен. Вениамина пристроила сына на кухню: и при деле, и к еде поближе. К тому же она решила не забирать его после работы домой, а отправляться вечером к маме шестнадцатилетний Зая самостоятельно не решался, и ему пришлось там жить. Жизнь в училище кардинально изменила сознание Заи, так сказать, раскрыла все его чакры на полную катушку. Он видел, как люди ходят строем, как обедают по

часам, как с видом камикадзе мчатся сломя голову исполнять приказ и ложатся спать, едва в казарме выключат свет. Он понял, что порядок и дисциплина – это страшная сила. Правда, был в его новой жизни и один минус: Зая начал нюхать «Момент», которым курсанты клеили подошвы своих ненадежных ботинок. Он делал это от скуки, перед сном, потому что засыпать, едва погаснет свет, не умел.

Неожиданное известие заставило Заю покинуть место обитания: тело матери обнаружили на полу рядом с кроватью; на тумбочке в изголовье стояла бутылка с остатками спиртосодержащей жидкости и химикатов. Похоронив маму, Зая продал ненужную квартиру и ушел в отрыв. Пришел же он в себя уже после того, как прокутил все деньги. Зато теперь он знал все виды наркотиков, какой процент девушек не носит нижнего белья, где достать паленые шмотки с настоящими лейблами, как отличить мусора, который косит под пробитого наркушника, чтобы схватить тебя с поличным, а также усвоил, что, когда берешь вещи в магазине, за них вовсе не обязательно платить. Согласитесь, такой бесценный жизненный опыт стоит потраченных денег. Отныне в его плеере целыми днями речитативил Тупак Шакур, а ночевал, точнее, дневничал (так как спал в основном днем) он в стареньком, чуть ли не послевоенном «Форде», который приобрел на последние двести баксов. Сидя в нем перед ночными клубами, Зая принимал клиентов, желавших приобрести всевозможные разновидности экстази. У Заи был представлен весь спектр. Можно даже сказать, у Заи был мобильный супермаркет экстази: белые, с выдавленными на них знаками D&G, $, звездой; ярко-красные; голубые со значками супермена и бегущим человечком; селенные с сердечком; синие; желтые с мальтийским крестом.

Но, помня о том, что ему довелось узнать в военном училище, Зая делал все по порядку и строго по расписанию. Выглядело это примерно так: Зая приезжал на первую точку всегда ровно в десять, ровно в одиннадцать на вторую, ровно в двенадцать на третью и т. д. К себе в машину не сажал незнакомцев, а только тех, кого мог узнать. Не брал с собой товара больше чем на штуку баксов. Не принимал деньги купюрами крупнее, чем по сто рублей, и ложился спать ровно в шесть утра. Теперь он не пугался неизвестности, когда приезжал в Финляндию: смело шел завтракать в «KFS», обедать в «Сбарро», а ужинал в «Пицца Хат». Как все-таки здорово, что фаст-фуд потеснил все кухни мира!

Прошло еще долгих шесть лет, прежде чем Зая смог себе позволить сидеть в огромном черном лимузине, с почти настоящими водительскими правами, которые не вызывали претензий у гаишников, и, не парясь о будущем, спокойно слушать последний альбом «Эминем».

И вот теперь, когда в его жизни все было правильно, все разложено по полочкам, этот поганец Ринго ни с того ни с сего пытается устроить ему бардак!

Ринго несколько опешил: он и не думал, что Зая способен на такие тирады.

– Не горячись, я только спросил. Я спросил, и, если ты отвечаешь, что товар хороший, то какие проблемы, я возьму номер пять.

Слова Ринго несколько успокоили Заю:

– Тттовар пппппросто улет. Яяя сам отложил дддля своих нунунужд несколько гггграмм из этой папартии. И уж если ттты рррешил, то давай зазабирай бббыстрей и не мозоль мммне глаза. Ааа если тттебе нууужна кокомпания, то нана чердаке в тооом доме… – Зая указал пальцем куда-то вдаль —…зазависают Длинный, Шшшурик и Филин, с полчаса уже, как тттрутся.

– Спасибо, но я нашел очень крутое место и теперь торчу только там.

– Чччто за место?

– Женский туалет. В «My Little Baby», – гордо заявил Ринго.

Зая решил, что парень пришел к нему, уже наглотавшись чего-то:

– Жжженский тттуалет, это сссортир, препредназначенный дддля женщин?

– Да, а разве бывают какие-то еще?

– Ррринго, я раразве похож нана человека, зазависающего в женских тттуутуалетах? Я ни разу нене бывал в таких меместах, поэтому ппппонятия не имею, какие они бббывают, и есть ли мемежду ними принц.. принципиальные отличия…. А ггггде ты, говоришь, он нананаходится?

– В «My Little Baby», это крутой ночной клуб в центре.

– И что тетебя в нем приприкололо? Я имею в вввиду сортир, – поинтересовался Зая.

– Да на земле нет места лучше, чем женский сортир. И не только когда под кайфом, а вообще. Во-первых, это помещение, в котором идеальная чистота, там даже воздух переполнен чистотой, она исходит от всего – от стен, от пола, от унитаза, на котором сидишь, я даже думаю, что там чище, чем в раю. Правда, сейчас там легкий ремонт и прежней чистоты не наблюдается. Но все равно это не мужской туалет, где в самом углу стоит гибонообразное существо и сверлит тебя взглядом. Я один раз там засел, так даже ширнуться не успел, как он меня выбросил оттуда. Не говоря уже о том, что там вечно нет туалетной бумаги, на стенках телефоны всяких педиков, которые предлагают совершенно немыслимые вещи. А на унитаз и не присядешь, понятно почему. Вот всего этого дерьма не встретишь в женских туалетах. И потом, там очень спокойно, я прихожу туда днем, когда вообще никого не бывает, поэтому у меня всегда есть три-четыре часа спокойно насладиться атмосферой, а какой там запах! Что-то непередаваемое, у них потрясающий дезодорант, таких в магазине не купишь. А когда там пересекаются две бабы, они непременно начинают трепаться, они просто не могут молча помыть руки или выкурить сигарету, нет, им обязательно нужно рассказать о том, как облажался муж в постели прошлой ночью, о том, как она провела выходные или какой бюстгальтер купила на распродаже. Черт, они даже белье туда ходят примерять. И, кстати, знаешь, у теток совсем по-другому развито мышление, они иначе смотрят на все вещи…

– Да лаладно, бабы по-другому дудумают? – Зая начал испытывать уважение к собеседнику и даже потер от волнения нос.

– Говорю тебе! Я такого там наслушался, мне можно диссертацию писать на тему: «Окружающая действительность глазами женщины». А самый кайф в том, что туда приходит одна парочка, парень и девушка, и они там оттягиваются по полной. Они думают, что там никого нет, и такие темы развивают, ты бы слышал! Хотя заканчивается все очень тривиально – он ее женит, и они уходят.

– И ты пппподслушиваешь их из сососедней кккабинки? Нуууу, ты и изизизвращенец.

– Слушай, называй как хочешь, но если ты один раз там зависнешь, то, поверь, постоянно будешь туда приходить.

– Ууубедил, Ринго, попожалуй, я попопопробую.

– Обещаю, не пожалеешь. – С этими словами Ринго направился к близлежащей стене из старого, некогда красного кирпича. Прежде это была стена огромного плавильного цеха, которая почему-то уцелела и теперь одиноко стояла среди руин. Подойдя к ней, Ринго нашел взглядом кирпич, на котором была нацарапана цифра «5». Вынув его из стены, запустил в образовавшееся отверстие руку. Вытащив шприц в аптечной упаковке и маленький пакетик с белым порошком, Ринго поставил кирпич на место и, помахав на прощание еще не севшему в машину Зае, удалился.

Осторожно открыв дверь, Ринго просунул голову и, убедившись, что в любимом месте отдыха никого нет, направился к одной из кабинок, но вдруг остановился и, поколебавшись, подошел к раковинам. Ополоснув руки, он взглянул на себя в ту часть зерка­ла, которую недавно кто-то протер, и увидел худое, усталое, невыспавшееся лицо.

– Хреново выглядишь, надо будет поколоть витаминов, – сказал он сам себе. И сам себе ответил: – Черт, да что это с тобой, Ринго, при чем здесь витамины? Посмотри на себя, как можно было так опуститься, это ведь женский сортир, а ты приходишь сюда как к себе домой! Разве не ты клялся родителям, что больше с тобой такого не случится? Тебя еле откачали, если бы врачи не подоспели, ты бы спокойненько лежал в могилке, сверху весь усыпанный венками из искусственных цветов.

И в упор посмотрел на себя в зеркало.

Может, Ринго померещилось, а может, и в самом деле под воздействием принятой накануне марки LSD, отражение как будто изменилось. Появились темные синяки под глазами, губы стали бледными, как у покойника, а лицо исказилось гримасой.

И этот покойник в зеркале неожиданно произнес:

– Ладно, не кори себя, у тебя трудный период в жизни, ты провалил экзамены, никак не можешь устроиться на хорошую работу, тебе приходится мириться с тем, что по ночам ты разгружаешь фуры с морожеными пельменями, нет, парень, у тебя есть моральное право пару-тройку раз ширнуться. К тому же родители понятия не имеют, какая сейчас жизнь, в их золотые годы они со всех сторон были защищены государством. Обязательное трудоустройство, бесплатные санатории от предприятий, льготы со всех сторон: не жизнь – сказка. А сейчас? Полное дерьмо. Да и какого хрена ты тут себя оправдываешь, тебе нравится твой образ жизни, и к черту все! Ты волен сам выбирать: жить со знаком плюс или минус. Ты же не собираешься тридцать лет горбатиться в каком-нибудь офисе, продавая по телефону канцтовары. Возвращаться уставшим домой, садиться перед кастрюлей холодных щей и слушать от расползшейся, как кисель, жены с коэффициентом интеллекта ниже единицы подробный пересказ последней серии из сериала для домохозяек. Лучше прожигать жизнь красиво и быстро – пшик и погас, зато как горел!

Ринго даже не понял, это он сказал или ему послышалось, а если все-таки он, то неужели вслух? Нет, это не мог быть он.

Тогда кто? Подожди-ка, он ясно видел, как отражение произносило эти фразы, двигая синими губами, так что были видны кривые, коричнево-грязные, словно проржавевшие зубы. Не его зубы – у него они белые и ровные.

Ему стало страшно, он опустил голову и уставился на струйку воды, которая с легким шумом стекала по грязной раковине. Ринго представил себе, что это с шумом несется вниз водопад, разбиваясь о пласты мрамора и исчезая в огромной черной дыре. Вода немного успокоила его.

– Да, – произнес он. – Красиво и быстро, как Федя Азимов, как Кислый, как Радик. Черт, а ведь Радику было всего двадцать… Нет, глупо так умирать. Столько интересного происходит в мире, у нашей сборной по футболу новый тренер. Нет, нет, нет, я ведь еще молод, я еще могу бороться в этой поганой жизни за место под солнцем. И показать всем, что Ринго – не какой-то паршивый наркоман и полный неудачник. Решено: это последний мой кайф, завтра иду в клинику. За несколько месяцев меня приведут в порядок, я подготовлюсь, похожу на курсы и на следующий год обязательно поступлю. А если годам к тридцати ничего не добьюсь, тогда можно будет послать все в жопу и сесть на иглу, но не сейчас, только не сейчас.

Ринго выключил воду и снова поднял голову к зеркалу. На него посмотрело его обычное, ничем не примечательное лицо. Он раздвинул губы в улыбке. Зубы были его, красивые и белые.

– Все, это мой последний укол! – произнес он решительно. – Раз уж купил, глупо было бы выбрасывать. Просто денег жалко.

Он повернулся и быстрым шагом направился к своей излюбленной третьей кабинке справа.

Но едва он устроился на унитазе, как услышал звук шагов.

В туалет зашли Валерия с Людком. Ринго напрягся.

– Да успокойся ты, он тебя не бросит, – раздался голос Валерии Павловны.

Услышав этот приятный властный голос, Ринго успокоился. Тетка, которой он принадлежал, время от времени заходила сюда, чтобы проверить, не появились ли сантехники, или сделать нагоняй уборщице. Типа, она у них была начальницей. Правда, Ринго это волновало меньше всего на свете.

Между тем Валерия Павловна продолжала:

– Погуляет немного и вернется. Это абсолютно нормально для мужика в его возрасте.

Ринго, уже не вслушиваясь в диалог, не спеша оголил руку и начал растирать место, куда собирался сделать укол. Эти голоса действовали на него, как шум прибоя. Или щебет птиц.

Сквозь легкую пелену кайфа до него донесся голос Людка:

– Даже не с одной?

– Да, представляешь, с тремя какими-то мочалками.

Эти слова вызвали у Ринго улыбку, он прикрыл глаза и попытался представить, как, нежно касаясь его губами и постанывая, три обнаженных девушки, готовые воплотить любую его фантазию, извиваются возле него. Мечты нарушил пронзительный возглас Людка:

– Тремя?!

И голос Валерии Павловны:

– Да, кобель хренов. Он сказал этим шлюхам, что это его квартира, они подумали сначала, что я его мать, и долго не врубались, чего я так разоралась.

Ну ничего, через пару минут ему уже никто не помешает, никто не сможет потревожить его мысли и разрушить его иллюзорный и такой реальный мир.

Ринго стянул бицепс жгутом, держа один конец во рту, взял шприц и поднес к вене.

Валерия Павловна продолжала:

– Одна так его и спросила: чего это твоя мать так вопит? Козел!

Шприц выпал из расслабленной руки. Ринго закрыл глаза, на его худом лице блуждала глупая улыбка.

Ему стало вдруг так хорошо, что непроизвольно вырвалось:

– А-а-а-а…..

– Что это за дерьмо в моем клубе? – Валерия Павловна внимательно посмотрела на дверь, из-за которой до нее донесся этот непонятный, но почему-то пугающий звук.

– Это, наверное, жена Самуила Андреевича. – Людок понизила голос.

– С чего ты взяла? – Валерия Павловна была заинтригована.

– Ты сидела к ней спиной, а я все видела. Сначала она пила, как сапожник. А потом встала и вышла минут двадцать назад…

Тело Ринго обмякло, голова склонилась, веки были сомкнуты. Если бы сейчас Людок начала орать, это не произвело бы на него никакого впечатления.

– Вот она сюда и завалилась. Она же не знает, что этот туалет на ремонте, а нашим и в голову не пришло ее проводить.

О, она была права, ему уже ничего не приходило в голову! Совсем ничего. Ринго был уже очень далеко…

Два котенка играли на залитой солнцем лужайке с аккуратно подстриженной сочной зеленой травой. Они легонько били друг друга лапками по мордочке, отскакивали в сторону и даже кувыркались, время от времени отвлекаясь на пробегавших и пролетавших мимо жуков. Один котенок был черненький с двумя большими серыми пятнами на брюшке и голове, а второй совершенно белый, как после стирки с отбеливателем. Черный котенок заметил стрекозу, севшую на лист лопуха, и, медленно крадучись, словно леопард, заприметивший жертву, направился к ней. Оказавшись возле стрекозы, он едва успел ткнуться в нее своим холодным носом, как та бесшумно взлетела и вмиг исчезла с нагретого солнцем лопуха.

– Как жаль, что мы не умеем летать! – буркнул раздосадованный черный котенок.

– Ну почему же не умеем? Я, например, летаю иногда, только не люблю это дело, – сказал белый котенок, облизывавший правую заднюю лапу. Давалось ему это с трудом из-за круглого животика, время от времени он терял равновесие и перекатывался с боку на бок.

– Ты умеешь летать? – Черный котенок, наблюдавший, какой тот неловкий, не скрывал своего изумления. – Но как?

– Откуда я знаю как! Просто взлетаешь и летишь. Вот смотри! – Белый котенок неожиданно приподнялся над землей и закружился на высоте полутора метров над головой черного.

От неожиданности черный котенок так и застыл и, потеряв равновесие, снова ткнулся носом в давно уже опустевший лист лопуха.

– Я тоже так хочу, – промяукал он.

– Ну так давай ко мне. – Белый котенок пронесся над кустами смородины, попутно срезав коготочками несколько ягод. – Давай сюда, поиграем в Пёрл-Харбор!

Черный котенок подпрыгнул и неожиданно почувствовал, что его уже не тянет к земле. Он завис в воздухе на высоте тридцати сантиметров.

Какие странные ощущения, вот это да! Легкий ветерок обдувал его со всех сторон. Он распластался в воздухе, и что-то вдруг понесло его вперед, какая-то сила внутри маленького черного котенка проснулась от долгого сна и рвалась наружу. Теперь все выглядело по-другому: скамейка со столиком, старый сарай, совсем маленькая конура и рядом с ней пес, зашедшийся в лае, – все казалось ему таким смешным и крошечным. Он впервые почувствовал себя не беспомощным существом, которого пинали все, кому не лень, а грозным хищником, для которого нет преград. Котенок пролетел до конца участка и понял, что не умеет поворачивать. Тем временем в нескольких сантиметрах под ним с бешеной скоростью пронесся старый забор, и котенок очутился уже в совершенно незнакомом мире.

– Эй, а как же я? – услышал он голос белого котенка.

В следующее мгновение кто-то пролетел над ним, слегка коснувшись черного левого уха. Он увидел своего белого братца, который, расправив все четыре лапы, пикировал сверху, держа на прицеле маленького воробья, глупо решившего, что он сможет уйти от летающего кота.

Незаметно для себя котята подлетели к лесу, который еще вчера казался им таким далеким, даже недосягаемым. Правда, когда они смотрели в сторону леса, сидя на старом заборе, им представлялось, что это просто густые заросли кустарника. Теперь же оказалось, что лес был не то что огромным, а необъятным и зловеще темным.

Видя, как с невероятной скоростью к нему приближается темная стена гигантских деревьев, черный котенок завопил:

– Я хочу домой!

– Рули хвостом! – крикнул в ответ белый котенок.

Черный котенок попытался, но у него ничего не получилось, словно какая-то злая сила затягивала его в лес.

Тем временем белый котенок, который все еще гнался за изворотливым воробьем, оглядевшись вокруг, неожиданно понял, что они с братцем залетели слишком далеко. Видя, что черному котенку нужна помощь, белый подлетел к нему и собрался было доходчиво объяснить, как следует рулить хвостом, как тоже почувствовал, что его буквально затягивает в этот ужасающе темный лес.

– Я ничего не могу сделать! – услышал голос белого черный котенок. – Нас куда-то несет!

О, он и сам, к несчастью, это понял!

Ветки деревьев приняли котят недружелюбно. Они вырывали из них клочки шерсти, хлестали по лапкам и маленьким ушам. От ужаса котята зажмуривались, когда подлетали к очередному дереву. Мордочки были в кровь расцарапаны, а маленькие тушки все в ранах и ссадинах. Неожиданно деревья закончились, и котята увидели под собой затянутое тиной и поросшее камышом болото с противно квакавшими лягушками. Посреди этого вонючего пространства стоял одинокий дачный нужник с почерневшими заплесневелыми досками. Он возвышался над болотом, как черная крышка гроба. Котята почему-то мчались именно к нему. Когда до нужника оставалось метра три, дверь открылась и – о ужас! – котята увидели сидящего в нем мертвеца, опутанного паутиной. Он был абсолютно гол, и плоть его была до костей изъедена червями. Котята в отчаянии завизжали, и в тот же миг тьма и ужас накрыли их с головой…

– Черт возьми! Какого хрена ты не поставила будильник! Вот бля! Меня уволят на хрен! Думаешь только о маникюре! – Это были первые слова, которые услышала Котенок, не успев открыть глаза. Страшный сон с котятами растаял, его сменило белое пространство потолка.

Здравствуй, новый день, отличное начало! Она еще не открыла глаза, а уже столько всего услышала. Положим, это так, Котенок действительно дольше всего способна была сосредотачиваться только на состоянии своих ногтей. Но что в этом плохого?..

Котенок потянулась и посмотрела на свои ногти. Они были в идеальном состоянии. Может, она и не умела готовить, не знала, как включать пылесос и где в этой квартире щетка для мытья полов, но зато она единственная из всех своих подружек могла сама сделать себе приличный маникюр.

Котенок помотала головой, чтобы окончательно избавиться от воспоминаний о кошмарном сне, и тотчас забыла о нем, переключив свое внимание на человека, метавшегося по комнате в поисках носков.

Мужчины – загадочные существа. И почему они еще не погибли как вид в безжалостном процессе эволюции? Ну как можно каждый вечер разбрасывать по комнате носки, чтобы наутро в панике минут десять искать их? Вместо того чтобы аккуратно положить их в домашние тапочки, а лучше – бросить в корзину с грязным бельем, а проснувшись, взять чистенькие, от которых будет исходить запах морозного утра, если верить рекламе порошка, который она купила только потому, что цвет упаковки удачно сочетался с ее новым лаком для ногтей.

– Приготовить тебе яичницу? – дружелюбно спросила Котенок.

– Какую, на хер, яичницу?!! Ты что, издеваешься?!! Блин. Я так опаздываю, что меня уже ничего не спасет, тем более твоя вечно подгоревшая яичница! – прокричало ей в ответ существо мужского пола, которое откликалось на имя Дима.

Вот так всегда: стараешься быть милой и заботливой, а в ответ получаешь такое, промелькнуло в голове у Котенка. И хотя подобные утренние сцены были не редкостью, она не торопилась заменить своего Диму кем-то еще.

Котенок у мамы и папы была старшим ребенком. С детства она начала замечать, что все самое лучшее и самое сладкое родители норовят отдать в первую очередь ее младшей сестре Елене. За что она Елену втайне возненавидела и, когда они оставались дома одни, колотила сестренку что есть мочи, крича, что вообще прибьет, когда вырастет. Но годы шли, и у Котенка появились гораздо более интересные заботы. Мальчики. Они как голодные шакалы постоянно крутились вокруг стройной и красивой девушки. Поэтому с пятнадцати лет родители редко видели Котенка дома, что позволило им все свои педагогические усилия посвятить младшенькой, на которую они возлагали большие надежды. Их знакомый к тому времени открыл модельное агентство, и папа, пожалуй, гораздо поспешнее, чем это позволяли приличия, отвел туда дочурок. Котенок к тому времени вконец отбилась от рук и через полгода благополучно вылетела из агентства за неявку на показы, хамство и появление на подиуме в нетрезвом виде. Елена же своими длинными ногами, фотогеничной мордашкой и упорным трудом пробивала себе путь к славе. И в семнадцать лет умудрилась подписать контракт с немецкой фирмой, которая выпускала каталог наподобие «Отто». Теперь четыре раза в год она летала на фотосессию в Германию и возвращалась оттуда с грудой шмоток и карточкой «VISA GOLD» с заметно подросшим банковским счетом. Самое обидное – Котенок была красивее сестры, на фото она смотрелась эффектнее ее, а Котенкина фигура была тоже ничуть не хуже. Она попыталась вернуться в агентство, но там прекрасно помнили, что застенчивая на вид девушка представляет собой на самом деле, а потому никаким уговорам не поддались и клятвам не поверили. В другие агентства она соваться не хотела, зная, через какой публичный дом ей придется пройти в начале карьеры, не имея поддержки у собственников. Поняв, что безвозвратно упустила свой шанс красоваться в журналах, Котенок была полна решимости что-то делать, чтобы родители без содрогания вспоминали о ее существовании. Прежде всего она решила жить отдельно. Ей повезло: в это время как раз освободилась квартира двоюродной бабушки, которая решила, что для ее пожилого организма будет полезен загородный воздух, и обосновалась безвыездно на теплой и вполне комфортной даче. Вторым шагом стало то, что она бросила двух своих мальчиков, намереваясь незамедлительно перейти на мужчин постарше. Котенок рассчитывала выискать среди зажравшихся жлобов, которым удалось скоренько раскрутиться за то время, пока президент страны «работал с документами», одного покруче и немелочного, потому что ей очень хотелось зимой ходить в норковой шубке. Вскоре Котенку повезло: на вечеринке, куда ей посчастливилось попасть по великому блату, на ее непомерно длинные ноги обратил внимание один солидный и, главное, совсем не старый мужчина. Мужчину звали Вадим, и было ему тридцать два года от роду, но кто же мог подумать, что тринадцать из них он беззаветно посвятил пребыванию в исправительных учреждениях, расположенных в окрестностях Магадана. Что и наложило определенный отпечаток на его психику. Сначала все было отлично, Котенок и припомнить не могла, чтобы за ней когда-нибудь так ухаживали. Хотя, честно говоря, никто за ней вообще не ухаживал. Конечно, зрелый мужчина – это вам не мальчики с четвертого курса политехнического. В ее гардеробе появилась дорогая одежда и шикарные туфли, а шею стали украшать изделия из золота. Ей нравилось сидеть в его «Лексусе», слушать тихую музыку, в то время как они неслись по ночному городу со скоростью сто двадцать, а может, и больше, и чувствовать нежное дуновение кондиционера, ласкавшее ее безупречно ухоженные волосы. Но эйфория длилась недолго: по вечерам, когда они заезжали в какой-нибудь кабак, он напивался в хлам и напрочь слетал с катушек. Обычно пьяный разгул заканчивался тривиальным мордобоем. Вадим вместе с пьяными вусмерть друзьями лупил, под оглушающий жен­ский визг, ночных посетителей и подлетевших на помощь охранников, а затем, в свою очередь, сам оказывался битым резиновыми дубинками, когда на происшествие прибывал наряд милиции. Поначалу Котенок относилась к этому философски: не бывает ведь людей без изъянов. Тогда это не люди, а роботы. Она терпеливо обрабатывала его раны зеленкой и вдыхала аромат цветов, подаренных наутро и принесенных к ее ногам вместе с извинениями. Но после того как она дважды неудачно подвернулась ему под руку во время очередной пьяной драки, настолько неудачно, что ей пришлось расстаться с тремя передними зубами, Котенок решила, что пора завязывать с парнем, мечтающим, чтобы его физиономия снилась в кошмарных снах вышибалам всех питейных заведений Петербурга. Однако попытка корректно расстаться привела к тому, что к трем выбитым зубам прибавились синяк под глазом и распухшая щека, так что на работе, где подходил к концу испытательный срок, ей объявили: ваш внешний вид нас категорически не устраивает, до свидания. Она заперлась в квартире и перестала отвечать на его звонки. Но этого оказалось мало: ей приходилось затыкать уши ватой, чтобы не слышать ударов ногой в дверь, не прекращавшихся часа два, а среди ночи ее будил пьяный голос Вадима, оравшего и матерившегося под окнами. Соседи ее возненавидели, а участковый ходил к ней, как на работу, чуть ли не каждый день. Не говоря уж о том, что мобильный буквально надрывался, стоило ей его включить. Через неделю она совсем перестала выходить на улицу и просила подружек сходить для нее за продуктами, а еще через несколько дней Котенок сменила номер мобильного телефона и покинула отличную квартиру в центре с видом на парк, за которую платила своей двоюродной бабушке буквально копейки. Она перебралась в грязную бетонную клетушку со скрипучими полами и без лифта, да еще и платила на сто пятьдесят долларов больше. Примерно месяц ушел на то, чтобы привести себя в порядок, после чего Котенок твердо решила, что впредь будет умнее.

Она снова стала украшением ночных клубов Питера, и вскоре судьба свела ее с более шикарным мужчиной. Тот, правда, был постарше, и у него были проблемы с ногами. Она обнаружила это только во время первого свидания, а в клубе, когда они познакомились, вовсе ничего не заметила. Там к ней подошел красивый молодой человек и сказал, что один господин, на которого он работает, хотел бы угостить ее шампанским, но не может понять, за каким столиком она сидит. Котенок, которая ненавидела сидеть за столиком, разрешила себя пригласить. Когда они подошли к тому господину, ее взору предстал сорокалетний полноватый мужчина, который легко обаял ее галантными манерами и умением интересно рассказывать. Мужчину звали Борис Абрамович, и он оказался владельцем крупного турагентства. А вот когда она согласилась на следующий вечер пойти с ним в театр и молодой парень, подошедший к ней в клубе и оказавшийся водителем Бориса Абрамовича, вытащил из лимузина инвалидное кресло, Котенок восприняла это как что-то несколько неожиданное, но вполне естественное. Потом была поездка в Германию, где она уже сама катила тележку со своим кавалером. В их отношениях ее напрягал только один момент, касающийся интимной жизни: Борису Абрамовичу нравилось, когда Котенок надевала школьную форму, заплетала косички и звала его учителем, так как только это его заводило. Зато песцовая шуба, которую он купил ей, когда они отдыхали на Кипре, стала ответом на все ее недоуменные вопросы. Но однажды вечером, когда Борису Абрамовичу пришлось часа на два отлучиться по неотложному делу и Котенок решила посмотреть какой-нибудь фильм, она наткнулась на кассету, где любимый мужчина совокуплялся по очереди с разными девушками, как и она, одетыми в школьную форму. Причем, как минимум две из них явно были действительно школьного возраста. Котенок долго решала, продолжать ли ей встречаться с человеком, склонным к педофилии, или стребовать с него еще одну шубу и свалить. Но тут ей помог сам Борис Абрамович, которому наскучила великовозрастная ученица, и он нашел себе новую, помоложе.

Следующим мужчиной в жизни двадцатидвухлетнего Котенка оказался двадцативосьмилетний сын банкира Андрей, коммерческий директор папиного банка. Сразу после первого свидания в шикарном ресторане Андрей позвонил ей ночью и, чуть не плача, сообщил, что в банк ворвалась налоговая полиция, отец задержан, а все имущество опечатано. Они встретились в кафе, Андрей вылил на нее поток слез и соплей, рассказывая, как у него отняли ключи от только что пришедшего из текущего ремонта «Bentley». Котенок осмелилась пригласить убитого горем некогда богатого прожигателя жизни в свою халупу. А когда утром проснулась, обнаружила, что песцовая шуба и все украшения, которые были на виду, ушли вместе с сыном банкира. Как потом оказалось, в банке, который, по словам Андрея, принадлежал его отцу и в котором он занимал такой высокий пост, ни отца, ни сына никто не знал.

Потом у нее был страшно нудный совладелец боулинга, целыми днями рассказывавший про своих доберманов, которых было почему-то шесть. Юрист, жуткий скупердяй, вечно подзывавший управляющих и торговавшийся с ними, клянча скидки, где бы он ни находился, даже если в заведении таковые вовсе не были предусмотрены. После него был парень, который увлекался гонками и, в отличие от тех двух, был абсолютно нормален во всех отношениях, кроме одного: как оказалось, он был по уши влюблен в свою машину, а Котенка воспринимал в основном как собеседника, перед которым можно лишний раз ею похвастать.

И вот когда Котенок решила, что мужской род деградировал окончательно и бесповоротно, на ее пути возник Дима. Он не был богачом, не покупал ей шуб и не возил по дорогим ресторанам, зато был успешным молодым сотрудником рекламного агентства, делавшим стремительную карьеру под злое шипение завистников. Вот почему проспать для него было немыслимо и вот почему его так выводило из себя спокойствие Котенка, которой и в самом деле было все равно, успеет он в свое распрекрасное агентство или нет. Она уважала мужчин, ставивших превыше всего работу, но ей не нравилось, когда такие мужчины хотя бы на время становились ее спутниками жизни: они даже в выходные часами названивали по мобильному каким-то Пал Сергеичам, что-то согласовывали, кого-то куда-то посылали, короче – не обращали на нее никакого внимания. Почти никакого.

Сейчас все это было где-то далеко, за стенами вмиг ставшего ненавистным туалета. Перед ее глазами был труп молодого парня в дешевом спортивном костюме, который полулежал в неестественной позе, откинувшись на бачок унитаза, с застывшей пеной в уголке рта. В одно мгновение она вдруг вспомнила утренний сон, и ей даже показалось, будто именно этого парня она видела во сне в нужнике посреди болота, с телом, изъеденным червями. Правда, лица она не помнила, но в любом случае тот сон вовсе не был случайным…

Все молча смотрели на Ринго, кто с интересом, к которому примешивался страх, кто с жалостью, а Олег – с мыслью о том, что, по крайней мере, это не самый ужасный финал, ведь парень не мучился.

Штрих почему-то представил себе, как родители Ринго сидят после работы на кухне, мать только что приготовила курицу под соусом, но они не начинают есть, ждут сына, который обещал вернуться к ужину домой. Может быть, в этот вечер им есть что отметить в кругу семьи, а может, они просто привыкли всегда ужинать вместе. Но Ринго все нет, родители начинают беспокоиться. Звонят на мобильный – никто не отвечает. Проходит час, и отец говорит: ну его к черту, давай есть, ему, видно, наплевать на то, что его ждут, пусть ужинает один, холодной курицей. Они садятся за трапезу, но у каждого в подсознании свербит мысль: а вдруг что-то не так? Вдруг у сына неприятности? От этих мыслей курица в горло не лезет, отец через силу

запихивает ее в себя, запивая, положим, вином. А когда наконец звонит телефон, нервы матери так напряжены, что она вздрагивает и боится к нему подойти. Отец снимает трубку, и на другом конце провода незнакомый голос спокойно сообщает, что их сын умер от передозировки наркотического вещества, его тело только что поступило в морг и если родственники хотят его забрать….

От этих слов у отца все плывет перед глазами, и он, держась за сердце, оседает на пол, а мать, ничего не понимая, бежит в спальню за таблетками. Она долго не верит в то, что произошло, считая телефонный звонок чьим-то подлым розыгрышем, но Ринго все нет и нет. Выпив пузырек валосердина на двоих, они заходят в комнату, которая прежде считалась неприкосновенной территорией их чада, и начинают без всякого смысла выдвигать ящики, заглядывать в коробки. Через пару минут они натыкаются на кучу порножурналов, пособие для медицинских работников по действию различных наркотических средств, упаковку одноразовых шприцов, пакетик с травкой, таблетки амфитамина и метафетамина. Так родителям становится наконец известно, что сынишка был наркоманом…

Штриха отвлек шум за спиной, он обернулся и увидел Олега, перевернувшего мусорное ведро из кабинки, где они обнаружили Ринго, и ногами разгребающего вывалившийся из него мусор.

Штрих подошел к Олегу и стал внимательно наблюдать за происходящим.

Все то же, только диска нет и здесь.

– Он точно не в мусоре, иначе мы бы его давно нашли.

– Остается унитаз, – с озабоченным видом произнес Олег.

Он взглянул на Штриха, но, не прочитав в его глазах ничего хорошего, повернулся к Алексею:

– Так. Давай, посмотри, есть ли диск за унитазом.

– Что значит «посмотри»? – растерялся Алек­сей.

– Ты не знаешь значение этого слова? Или что?

– Как я посмотрю?

– Сделай несколько шагов вперед, отодвинь этого парня, загляни под унитаз и посмотри, есть ли там диск. Что может быть проще? – Олег сам поражался своему терпению.

– Нет, нет, нет, я не буду тревожить покойника! – Как этому отморозку в голову пришло, что он не просто прикоснется к мертвому телу, но еще и отодвинет его в сторону… А если тот упадет?! Алексей ощутил, как покрылся мурашками.

Олег ткнул Алексея пистолетом в живот:

– Ты, может быть, считаешь, что у тебя есть выбор? Знаешь, что я тебе скажу? Если мы с вами хорошо обращаемся, это не значит, что ты имеешь право на свое мнение, потому что все в один момент может резко измениться. Так что заткнись и полезай, пока сам не оказался на его месте.

– Послушайте, это может показаться смешным, но я очень боюсь мертвых! – Алексей сделал несколько шагов назад. – Однажды я видел, как старушка, с которой случился сердечный приступ на улице, уже будучи мертвой, схватила санитара, который пытался положить ее на носилки, и не просто схватила, а вцепилась ему в шею мертвой хваткой, так что тот чуть не задохнулся. У меня после увиденного чуть у самого инфаркт не случился. С тех пор я панически боюсь мертвых.

– Ты меня что, за идиота держишь? Покойники не могут схватить за шею, на то они и покойники.

– Могут! Это называется остаточным эффектом или как-то там еще. Если у человека в момент смерти мускулы напряжены, то после они могут разжаться или произвести движение, это и называется остаточный эффект. – Алексей смотрел на него очень серьезно.

Дурацкий рассказ про остаточный эффект взбесил Олега. Он торчит тут, в этом сраном нужнике, уже минут пятнадцать, а вместо того чтобы заниматься делом, этот дебил вздумал ему лекции читать.

– Какой, мать его, эффект! Хватит мне втирать эту лажу! Мы не собираемся торчать в сортире до конца жизни! Давай, достань мне диск!

– Подожди, а почему ты сам не можешь это сделать?

– Действительно, ты ведь у нас такой смелый, просто мачо! Или ты тоже боишься покойников? – забыв осторожность, пришла Алексею на помощь Котенок.

– Вообще-то «мачо» по-испански означает козел, – произнес Штрих.

Олега уже трясло:

– Так, для тех, кто не понял!!! Здесь командуем я и Штрих, и если я хочу, чтобы вы лизали мне ботинки, вы их лижете, а если хочу, чтобы ты, придурок, залез за унитаз, ты туда лезешь! В противном случае, – дуло пистолета снова уткнулось в живот Алексея, – ты будешь лежать рядом с этим нарком. Клянусь!

Алексей понял, что лезть все равно придется:

– Хорошо, будь по-твоему, я туда полезу, но у меня одна просьба.

– Никаких просьб, заткнись и полезай! Ты даже не представляешь, каких усилий мне стоит сдерживаться, чтобы не нажать на курок, так ты меня достал! – Олег схватил Алексея за ворот и подтащил к кабинке, не убирая пистолета.

– Именно этого я и хочу, чтобы вы нажали на курок, – выдавил Алексей.

Котенок решила, что парень от страха слетел с катушек:

– Нет, Алеша, не надо! Не убивайте его, он не понимает, что говорит! – Не думая о последствиях, она оттолкнула Алексея в сторону и встала между ним и Олегом.

– Нет-нет-нет! Все не так! Я как раз все прекрасно понимаю, дайте же мне договорить! Я пытаюсь сказать: нажмите на курок, направив пистолет на покойника.

– Зачем?! – только и смог сказать Олег. Он понял только одно: у кого-то из них едет крыша, и не был уверен, что не у него.

– Если в него выстрелить, остаточный эффект пройдет, он дернется пару раз, и все. Я уже не буду бояться и без всяких промедлений достану диск.

– Ладно, если уж ты такой упертый, я выстрелю! – Олег направил пистолет на Ринго.

Штрих тупо следил за происходящим. Минуту назад он засунул в рот сигарету, поднес ко рту зажженную зажигалку, но так и не прикурил. Если бы он поднял руку с зажигалкой вверх и начал водить ею из стороны в сторону, то на любом рок-концерте сошел бы за своего.

– Первый раз стреляю в мертвых! – Олегу стало почему-то стремно. Он прицелился и нажал на курок, направив дуло в область живота. Неожиданно для всех мертвец вдруг открыл глаза, задергался в конвульсиях и завопил. Он безумным взглядом смотрел то на окружающих, то на рану, из которой хлестала кровь. Сознание Ринго, проснувшись, не могло определить, где он находится и что произошло. Олег, Штрих, Алеша и Котенок замерли на месте, словно окаменев.

А Ринго тем временем обрел способность произносить членораздельные фразы:

– Что это??!!! А-а-а-а!!! Кровь!!!! Из меня хлещет кровь!!! Меня убили!!! А-а-а-а!!! На помощь!!! Меня убили!!!

– Черт возьми, он живой, – подумал вслух Алек­сей.

Олег, поняв, что ситуацию необходимо срочно взять под контроль, принял единственно верное, как ему показалось, решение. Со всего размаху он саданул Ринго рукояткой пистолета по голове. Тот опрокинулся к стене и затих.

На несколько секунд воцарилась мертвая тишина.

А перед мысленным взором Штриха вновь возникли родители Ринго. Вот они, заплаканные и осунувшиеся, входят в помещение морга для опознания. Всюду стоят каталки с телами, накрытыми белой прорезиненной тканью, в нос ударяет запах формалина. Худой сотрудник с таким бледным лицом, словно сам он – оживший покойник, подводит их к одной из каталок. Отец открывает флакон с нашатырным спиртом и, обмакнув им ватный тампон, держит наготове. Мать начинает трясти от холода и страха. Сотрудник морга откидывает ткань с верхней части тела мертвеца, и они видят бледное, посиневшее, как у недокормленного цыпленка в супермаркете, тело сына, с впалыми щеками и огромными синяками вокруг глаз. Как сквозь сон они слышат, что сыну, видимо, очень нужны были деньги на дозу, а потому он подписал договор с одним медицинским институтом, и теперь на его трупе студенты будут изучать болезни, поражающие внутренние органы наркоманов. Зато отец с матерью могут получить для захоронения голову. Сотрудник морга оставляет их на время у тела и уходит. Они стоят в мертвой тишине, вокруг только каталки с мертвецами и страшный холод. Вдруг Ринго открывает один глаз, хватает мать за руку и начинает вопить: «Зачем я здесь?! Ведь я не умер!» Мать лишается чувств, а в помещении становится темно. Отец приводит ее в сознание с помощью нашатыря. Мать невидящими глазами смотрит на тело, которое лежит все в той же позе, руки и ноги по швам. Неодушевленный предмет, когда-то бывший ее сыном. Она спрашивает: «Ты видел? Ты видел, он взял меня за руку? Ты ведь это видел?» Отец пытается ее успокоить: «Тебе показалось, нам лучше уйти…»

Шизофренические бредни Штриха прервал Алексей:

– Вы же говорили, что он умер…

Только теперь Штрих осознал, что во рту у него незажженная сигарета, а в зажигалке кончился бензин.

Олег чувствовал себя препогано. Парень, которому даже негде было по-человечески ширнуться, валялся теперь еще и простреленный.

– Ну, я думал, что он умер. Он так лежал и…

– Охренеть! Вот дебил, ты всегда в людей стреляешь, если тебя очень попросят? – Котенок просто вскипела от негодования. Этот придурок даже не удостоверился, что мальчик мертв.

Олег никогда не терпел оскорблений от кого бы то ни было, а эта малолетняя стерва выводила его из себя как никто другой.

Размахнувшись, он со всей силы влепил Котенку пощечину, так что та отлетела и, если бы не Алексей, вовремя ее поймавший, обязательно бы грохнулась на пол.

– Ты сейчас договоришься! Ты, туалетная развратница! Живо оба забились в тот угол, и чтоб я вас не слышал! Быстро! Иначе я за себя не ручаюсь. Мне, вашу мать, уже терять нечего!

Алеша и Котенок испуганно попятились в дальний угол туалета, проклиная день, когда им вообще пришла в голову мысль устраивать здесь интимные свидания.

Штрих, которому надоело слушать бессмысленные пререкания, молча направился прямиком в злосчастную кабинку.