Семья и школа

Право отца

Герой дня…

У него ни одного зуба, почти ни одного волоса.

Но это не балетоман. Это обыкновенный младенец.

Ему всего несколько минут отроду.

Ему только что отрезали пуповину, и акушерка дала ему хорошего шлепка, чтоб он подал голос.

Младенец заорал благим матом.

И в ту же минуту к нему приближается компания очень важных и очень почтенных людей.

На лицах одних написана суровость и непреклонность. На лицах других — кротость и мягкость. Есть даже такой, который почему-то хнычет.

— Как его заклеймить?

Люди с непреклонностью на лице говорят:

— Незаконнорождённым! Поставим ему эту печать.

Люди, на лице которых написана кротость, мягко возражают:

— Ну, зачем «незаконнорождённый»? Поставим просто «внебрачный» Как-то мягче, приятнее, музыкальнее! «Незаконнорождённый» — точно удар барабана, «внебрачный» — словно меланхолический свист флейты. Ей Богу заклеймим его «внебрачным» Нежно и музыкально!

Всхлипывающий господин протискивается вперёд, всплёскивает руками и начинает как-то умилённо и восторженно кривляться.

— Младенчик ты мой радостный! Ангельская твоя душенька! Личико-то! Личико! Словно печёное яблочко! Съесть тебя хочется! Ножками-то, ножками, апельсинчик, так и сучит, так и сучит!

Читатели, может быть, узнали уже в хныкающем господине известного философа г. Розанова.

Г. Розанов приставляет палец ко лбу и очень глубокомысленно говорит:

— Гм… Заклеймите вы его «незаконнорождённым» или «внебрачным», собственно говоря, всё одно! Одинаково обидно. И всякий поймёт, в чём дело. А вот что…

Тут г. Розанов делает лицо ещё глубокомысленнее:

— Поставим-ка на него клеймо по-латыни: «Liber extra jure canonico» Ни один чёрт не поймёт, в чём дело! А потому и не обидно!

— По-латыни-то не поймут? Эк, куда хватили! А ещё философ считаетесь!

— Что ж! Теперь классицизм упраздняется! Скоро никто понимать не будет! — сконфуженно говорит г. Розанов.

— Нет-с, господа! Делать, так делать! — вступает в разговор самый гуманный и самый либеральный из собеседников. — Ставить клеймо, так уж не по-латыни, которую, к сожалению, многие понимают. А по-китайски-с! Вот когда ни один дьявол ничего не разберёт! Поставить штемпель такой — китайский знак. Шут его знает, что он обозначает! Не то слово, не то просто бородка ключа от какого-нибудь «cabinet noir»![16]

Не кажутся ли вам эти разговоры о том, как надо клеймить незаконнорождённых, немного забавными?

Как «надо клеймить»?

Когда-то просвещённейшие и гуманнейшие люди точно так же разрабатывали вопрос:

— Как лучше клеймить каторжным лица: калёным железом или насечками с тонкими иглами.

Я боюсь, что люди, в доброте душевной рассуждающие, как клеймить, никогда не видали самого клейма.

Метрического свидетельства незаконнорождённого.

Пишут просто:

«В метрических книгах церкви такой-то, в отделе о родившихся, за № таким-то, записано: у девицы, имярек, родился ребёнок такого-то пола»…

«У девицы родился».

Довольно!

Можете титуловать его:

— Незаконнорождённый!

Или, как выражался Пётр Иванович Добчинский:

— Рождён вне брака, но совсем так, как бы и в браке.

Пишите так, как нравится больше г. Розанову:

— Liber extra jure canonico!

Жизнь всё равно переведёт эту латинскую фразу русским словом:

— Байструк.

И он будет «байструком» не только в глазах людей, среди которых много и непросвещённых, но и в глазах закона, который должен быть просвещённым,

Дело не в том, какое слово музыкальнее — «незаконнорождённый» или «внебрачный», а в том:

— Нельзя ли, чтобы сын мой, рождённый вне брака, но совсем как в браке, назывался, как и я, Добчинским?

И И. А. Хлестаков разрешил этот вопрос совершенно правильно:

— Пусть называется.

Никаких оснований нет к тому, чтобы не назывался.

Женщина, с которой я живу «вне брака, но совсем как бы и в браке», родит мне ребёнка.

Я являюсь и прошу:

— Запишите, что отец я.

И после клеймящих слов: «У девицы такой-то»…

Пишут:

«И у такого-то родился ребёнок» и т. д.

И ребёнок не без имени, не без прав. У ребёнка права и моё имя.

Поступить так — моё право. Моя обязанность.

И не мешайте мне исполнить священную обязанность пред Богом и своей совестью, пред женщиной и пред ребёнком.

«Внебрачное сожитие» — грех и преступление.

Отлично.

Пусть понесут кару и от духовного и от светского начальства обе преступные стороны.

Но пусть не страдает третье, ни в чём неповинное существо:

— А как же пенсионный устав?

— Замечательно. Каждый раз, как заходит речь об узаконениях, усыновлениях, всегда выдвигается на первый план пенсионный устав.

Словно внебрачному сожитию предаются исключительно люди, состоящие на казённой службе!

Пенсии, кроме немногих счастливцев, получаются грошовые. А из-за этих грошей столько разговоров.

Внесите в пенсионный устав:

— Пенсии могут наследоваться только детьми, рождёнными от законной жены.

Слава Богу, и кроме грошовой пенсии, есть на свете права, из-за которых стоит биться.

Ведь не одни же негодяи имеют незаконных детей.

Тысячи и тысячи отцов скажут: «Ныне отпущаеши», когда им предоставлено будет право явиться и объявить себя отцом своего ребёнка.

Не возиться потом с усыновлениями, а здесь же, прямо, с места дать своему ребёнку имя и права.

— Сын такого-то.

Тысячи и тысячи отцов с радостью пойдут заявить. Пусть даже подвергают за это церковному покаянию.

Зато мой ребёнок имеет имя и права.

Какие пагубные последствия может иметь такой порядок, естественный, простой и нравственный?

Женщины легче будут вступать во внебрачное сожительство?

Но женщину от такого сожительства удерживает обыкновенно не столько вопрос об имени будущих детей, сколько потеря собственного доброго имени.

Что она приобретает с таким порядком?

У девицы такой-то и такого-то родился ребёнок.

Ведь она же не приобретает имени Добчинской. Это ребёнок только именуется, как ему и следует именоваться, Добчинским

Если позор так важен в деле нравственности!

Позор всей тяжестью будет продолжать лежать на несчастной.

Только хоть как мать, она будет спокойнее.

И в святейшем из чувств, чувстве матери, не будет оскорблена.

— А чрез то уменьшатся права рождённых в браке детей. Например, при дележе наследства.

Что ж делать.

Всякий в законном браке рождённый ребёнок много-много лет находится в той же опасности.

Всякий день грозит ему потерей половины будущего состояния.

А вдруг появится ещё один законный ребёнок!

Всякий день половина будущего наследства стоит на карте.

Пока родители не будут достаточно «ветхи деньми».

Почему же защищать ребёнка от одних сонаследников и не защищать от других?

Тогда уж надо издать закон:

— Во избежание слишком мелкого дележа наследства и для поддержания прав первородства, строжайше воспрещается иметь в браке больше такого-то числа детей.

Но те, кто не захочет явиться и объявить:

— Этот ребёнок мой.

С теми как?

Для тех остаётся суд.

Тот же самый суд, который и теперь решает:

— Этот ребёнок ваш!

И обязывает отца выдавать на содержание незаконного ребёнка.

Только тогда суд будет обязывать отца дать ребёнку ещё и имя.

Тысячи испуганных глаз:

— А сколько злоупотреблений будет тогда?!

Если вы будете бояться, что каким-нибудь законом злоупотребят, вы не издадите никогда ни одного закона.

В то самое время, как в Петербурге обдумывают какой-нибудь новый закон, «от финских хладных скал до пламенной Колхиды» в каждом городке десятки голов работают над вопросом:

— Как бы этим законом злоупотребить?

Закон — как деньги.

Нельзя выдумать такого нового образца денег, чтобы через несколько дней не появилось подделок.

Злоупотребления судом, оглаской ведь случаются и сейчас.

Вопрос о незаконнорождённых — вопрос какой-то кривобокий.

Говорят только об одной из его сторон.

О праве матери.

Но есть ещё и право отца.

Тоже священное, тоже налагающее обязанности, тоже дающее права.

Предоставьте отцу право заявить:

— Это мой ребёнок.

Это первый шаг, который должен быть сделан в вопросе «о внебрачном сожитии и проистекающих от того последствиях».