Семья Усамы бен Ладена

Наджва Ганем родилась в Латакии (Сирия) в 1958 г.

В 1974 г., после замужества, Наджва переехала в Джидду (Саудовская Аравия).

Она вернулась в Сирию 9 сентября 2001 г.

Полное название — Сирийская Арабская Республика.

Форма правления — республика; правящая партия — Баас.

Глава государства — президент Башар аль-Асад.

Столица — Дамаск.

Площадь 185 180 кв. км.

Основная религия — ислам; есть небольшие христианские общины.

Основной язык — арабский.

Население — 20 млн. чел.

Денежная единица — 1 сирийский фунт = 100 пиастров.

ГЛАВА 1. Моя юность Наджва бен Ладен

Я не всегда была женой Усамы бен Ладена. Когда-то я была маленьким, невинным ребенком и мечтала о том же, о чем и все девочки. Сегодня мои мысли часто возвращаются к далекому прошлому, и я вспоминаю себя, ту славную малышку, вспоминаю свое безопасное и счастливое детство.

Я нередко слышала, как взрослые люди говорят о собственном детстве с досадой и даже с ненавистью, выражая радость по поводу того, что эти годы остались позади. Подобное отношение вызывает у меня недоумение. Будь моя воля, я с восторгом вернулась бы во времени к самой ранней поре своей жизни и навсегда осталась бы маленькой девочкой.

Мы жили с родителями, братьями и сестрами в скромном доме в сирийском портовом городе Латакия. Прибрежные районы Сирии восхитительны: свежий морской бриз и плодородные почвы, на которых фермеры выращивают чудесные плоды. На нашем дворе пышно зеленели деревья, гнувшиеся под тяжестью спелых фруктов. За узкой прибрежной полосой виднелись живописные горы и ступенчатые холмы, где разбиты фруктовые сады и оливковые рощи.

В доме Ганемов обитали семь человек, беспрестанно наполнявших его суетой и веселым шумом. Я оказалась вторым ребенком в семье, и у меня сложились прекрасные отношения со старшим братом, Наджи, и младшими детьми моих родителей — Лейлой, Набелем и Ахмедом. Был у меня и сводный брат, Али, сын от предыдущей жены моего отца — до брака с моей матерью отец женился несколько раз.

Наджи был самым близким мне по возрасту — всего на год старше. И хотя я горячо любила брата, он, как и все мальчишки, склонный к озорству, не раз заставлял меня пережить жуткие моменты.

К примеру, я очень боялась змей. Однажды Наджи сходил на местный базар и на карманные деньги купил пластмассовую змею, затем вернулся домой и вежливо постучал в дверь моей спальни. Я открыла. Брат, плутовато усмехнувшись, сунул мне в руку змею — мне показалось, что она живая. Мой пронзительный вопль взбудоражил весь дом, я бросила змею на пол и помчалась прочь так быстро, словно полетела по воздуху.

Отец был дома, он кинулся на крик, почти уверенный в том, что к нам ворвались вооруженные бандиты и хотят нас убить или ограбить. И когда осознал, что причиной моей истерики стал Наджи, с гордостью демонстрировавший всем искусственную змею, он долго смотрел на брата строгим взглядом, прежде чем разразился громкими упреками.

Но Наджи не выказал ни малейшего раскаяния и, перекрикивая отца, завопил:

— Наджва трусиха! Я учу ее быть храброй!

Если бы я умела заглядывать в будущее и знала, что змеи станут привычными гостьями в моем доме в горах Афганистана, я, возможно, поблагодарила бы брата за ту выходку…

Любимым моим уголком в доме был балкон верхнего этажа, идеальное место для маленькой девочки, чтобы предаваться мечтам. На этом балконе я провела много чарующих часов, лежа на кушетке с книжкой в руках. Обычно, прочитав пару глав, я использовала палец вместо закладки и начинала разглядывать улицу, раскинувшуюся внизу, под балконом.

Дома в нашем районе тесно жались друг к другу, и повсюду между ними были разбросаны маленькие магазинчики. Мне нравилось наблюдать за оживленным передвижением людей, торопившихся завершить свои дела и вернуться домой, чтобы отдохнуть и провести приятный вечер в кругу близких.

Большинство соседских семейств были родом из других краев. Наши предки приехали из Йемена, далекой страны, где, как мне рассказывали, невероятно красиво. Мне никто не объяснил, почему наши предки покинули родину, но так много йеменских семей перебралось в близлежащие страны, что зачастую утверждают, будто кровь йеменцев распространилась по всему арабскому миру. Вероятно, банальная бедность побудила наших йеменских предков продать скот, запереть дома, забросить неплодородные земли и покинуть навсегда старых друзей и знакомые места.

Я порой представляю, как мои предки сидят в своих домах. Мужчины размахивают кривыми кинжалами и, наверное, жуют листья ката. А женщины, чьи темные глаза подведены сурьмой, молча слушают, как мужчины обсуждают проблемы засухи и выжженных посевов и горюют об упущенных возможностях. Торговля ладаном давно зачахла, а нехватка дождей не позволяет надеяться на хороший урожай. И когда приступы голода начинают тревожить своими уколами животики ребятишек, мои предки решают, что пора взгромоздиться на верблюдов и пересечь зеленую долину, обрамленную высокими коричневыми холмами.

Прибыв в Сирию, мои предки обосновались на побережье Средиземного моря, в большом портовом городе, где позже родилась и выросла я. Латакия упоминалась в древних документах более двух тысяч лет назад и описывалась как город с восхитительными зданиями и превосходной гаванью. Окаймленная с одной стороны морем, а с другой плодородными землями, она была предметом вожделений для многих — город завоевывали финикийцы, греки, римляне и турки-оттоманы. Как и все древние города, Латакию разрушали и восстанавливали бессчетное количество раз.

До самого моего замужества и переезда в Джидду (в Саудовской Аравии) мой жизненный опыт ограничивался домом, школой, родным городом и родной страной — Сирией.

Я гордилась своими родителями. Когда выросла достаточно, чтобы понимать слова окружающих, то узнала, что люди с теплотой отзываются о внутренней и внешней красоте нашей семьи. Конечно, мне нравилось, что нас уважают за хороший нрав, но моей девичьей гордости больше всего льстило, когда хвалили нашу внешность.

Отец занимался торговлей, традиционным для мужчин-арабов этого региона способом добывать хлеб насущный. Я почти ничего не знала о работе и ежедневных занятиях отца, ведь согласно нашим традициям дочери не навещают отцов на работе. Я знаю, что он был трудолюбив, уходил из дому рано утром и возвращался только вечером. Его трудолюбие обеспечило достаток нашей семье. Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что отец мягко относился к дочерям. С сыновьями он вел себя строже — их шалости нередко вынуждали его проявлять бдительность.

Мама вела хозяйство и заботилась о наших личных нуждах. Она превосходно готовила и тщательно следила за домом. Имея мужа, трех сыновей и двух дочерей, она трудилась не покладая рук. Бо́льшую часть времени мама проводила на кухне. Я никогда не забуду, какими вкусными блюдами она нас угощала. День начинался восхитительным завтраком из яиц, сыра, масла, творога с медом, хлеба и джема. На обед мы часто ели хумус, приготовленный из нута со специями, разные овощи и плоды с нашего огорода: только что снятые с грядки огурцы и помидоры, маринованные в мятном рассоле баклажаны с рубленым чесноком и орехи пекан. Ужинали мы обычно между семью и восемью вечера. Наши голодные взгляды с радостью устремлялись на тарелки, где дымились чудесные мамины кушанья: рис с горохом, долма, окра и киббе — особенно популярное арабское блюдо, состоящее из рубленой баранины и вареной пшеничной крупы, смешанных с солью, перцем, луком и другими специями.

Конечно, мы с сестрой помогали маме по дому, но наши обязанности были совсем легкими по сравнению с мамиными. Я аккуратно заправляла постель, мыла посуду, а в те дни, когда не занималась в школе, помогала на кухне.

Мать пристально следила за дисциплиной в семье, была непререкаемым авторитетом для всех детей. Сказать по правде, в детстве я боялась хоть в чем-то нарушить строгие правила поведения в обществе, установленные мамой для дочерей. Это весьма характерно для наших традиций, ведь дочери — это сияющие звезды в семье, они должны быть совершенны во всем. Мальчишкам обычно позволяют перебеситься — это в порядке вещей. Но если дочь ведет себя неподобающим образом, она может навлечь страшный позор на всю семью в глазах общества. Если б я серьезно нарушила своим поведением принятые устои, это могло бы сильно затруднить моим родителям поиск семей, которые захотели бы породниться с их детьми. Безрассудные поступки девушки могут лишить ее братьев и сестер надежд на достойный брак.

Когда я была подростком, матери не нравилось, как я одеваюсь. Она была консервативной мусульманкой: покрывала голову платком и носила платье, окутывавшее ее с головы до пят. Я же восставала против традиционной одежды и сопротивлялась просьбам матери одеваться скромно. Носила красивые яркие платья, не такие старомодные, как мамины. Летом отказывалась надевать блузки с длинным рукавом и юбки, доходившие до щиколоток. Я без стеснения спорила с матерью, если она выражала неудовольствие в отношении моей современной манеры одеваться. Сейчас я стыжусь того, что доставляла ей столько огорчений.

Помню, какую гордость испытывала, когда впервые пошла в школу. Я носила обычную школьную форму для девочек: сначала длинную рубаху, пока была еще маленькой, а когда пошла в средние классы и уже не могла игнорировать настояния моей матери, то ради соблюдения приличий стала надевать пиджак поверх платьев.

Я обожала школу! Она позволяла мне расширить маленький мирок, в котором я жила, впустив в него, наряду с членами семьи, новых друзей и учителей, в головах которых помещалось столько разных знаний, что я всегда удивлялась, как их черепушки не лопнут. Я была любознательным ребенком и читала книги так часто, как только возможно. Больше всего любила увлекательные рассказы о дальних странах и людях, которые там живут. Вскоре я поняла, как много общего у меня со всеми девочками моего возраста, независимо от того, в какой части света они живут.

По нашим традициям, мальчики и девочки школьного возраста редко встречаются за пределами домашнего и семейного круга. Так что в школе моей были только девочки. Я познакомилась со многими ученицами из неимущих семей, и их бедность преподала мне один из важнейших уроков в жизни. В особенности хорошо я помню одну подругу, семья которой была настолько бедна, что отец не мог купить необходимые школьные принадлежности и даже еду, чтобы перекусить в обеденное время. Не задумываясь, как это может повлиять на мое собственное благополучие — ведь наша семья тоже была весьма скромного достатка, — я делилась с моей маленькой подругой деньгами и едой, а также всем необходимым для уроков. И чувствовала величайшее счастье, видя, как она радуется.

С тех давних пор я узнала, что радость, которую ощущаешь, поделившись с кем-то, будет намного полнее, если отдашь последнее. Ведь слишком легко быть щедрым, если у тебя всего в изобилии.

Мне вспоминается еще одна девочка, у нее часто глаза были на мокром месте. Вскоре я узнала, что ее отец недавно развелся с матерью. Моей бедной подружке даже не разрешали видеться с мамой — ей приходилось жить с отцом и его новой женой. Мое чувствительное сердце ныло, когда я задумывалась о ее беде, ведь каждый ребенок хочет быть рядом с матерью. Я поняла, что делиться — не всегда значит давать другому деньги или вещи; иногда лучший подарок — забыть о собственных проблемах и выслушать другого, разделить его душевную боль.

Недавно я случайно встретилась с ней, той подругой моего детства. И сердце мое запело от радости, когда она сказала, что зрелая пора ее жизни оказалась счастливой. Она удачно вышла замуж. И меня не удивило, когда я услышала от нее, что величайшую в жизни радость ей приносят дети.

Школа дарила мне много новых впечатлений и давала возможность расширить свои горизонты. Но помимо школы у меня были разнообразные увлечения, добавлявшие остроты в мою жизнь. Вопреки представлениям многих людей о консервативности жизни мусульманок, я занималась спортом и научилась весьма искусно играть в теннис. Правда, я никогда не носила специальную одежду для тенниса, а играла в длинном платье, чтобы не было видно ног, когда скачешь по площадке, и в удобных туфлях. Я тренировалась часами. Моя цель заключалась в том, чтобы отбить мяч в нужном направлении или вернуть подачу с такой силой, что сопернице оставалось только стоять с открытым от удивления ртом. Но, по правде, я относилась к теннису в первую очередь как к развлечению. Даже сегодня живо вспоминаю звонкий смех, раздававшийся на площадке, когда мы с подружками играли в теннис.

А еще я любила кататься на ярком детском велосипеде. И снова выбирала для езды длинное платье, чтобы мои ноги не увидели случайные прохожие. Мы с братьями и сестрами выбегали из дома и отправлялись изучать пологие склоны холмов, которыми богата Латакия. Мы визжали от восторга и хохотали, слетая вниз по склонам на глазах у изумленных соседей. Иногда я также ездила на велосипеде домой к моим подружкам или родственникам, жившим поблизости.

Много лет я получала огромное удовольствие от занятий живописью: рисовала портреты и пейзажи на холстах, расписывала керамику. Я часами смешивала краски и старалась создать картину, которая радовала бы мои глаза — глаза художника. Мои братья и сестры так восхищались моими работами, что предсказывали мне, Наджве Ганем, будущее всемирно известной художницы.

Сегодня у меня уже нет времени для подобных занятий, но даже теперь, став матерью, которая одна заботится о своих детях, я все еще получаю некоторое удовольствие, давая волю воображению. Часто представляю, как изображаю красивые ландшафты или передаю в своем портрете глубину и силу личности. Или представляю, как мои мышцы напрягаются, когда я качусь вверх-вниз по крутым холмам или выигрываю теннисный матч у неизвестного соперника.

Наверное, кто-то сейчас подумает: Наджва Ганем — художница без красок, велосипедистка без велосипеда и теннисистка без мяча, ракетки и корта…

У моих братьев и сестер тоже были свои увлечения. Мы все любили музыкальные инструменты, и нередко гости, приходившие в наш дом, слышали звуки гитары, раздававшиеся из какого-нибудь отдаленного уголка. Мой старший брат однажды подарил мне аккордеон. Уверена, что представляла собой забавное зрелище, играя на нем, ведь я была стройной и хрупкой, а аккордеон лучше смотрится в руках мощного, сильного музыканта.

Любимым временем года для нас было лето, когда к нам приезжали родственники. Самое большое удовольствие я получала от визитов сестры отца, тети Аллии, жившей в Джидде. Тетя Аллия была просто чудесной и вызывала восхищение у всех, кто ее знал. Она одевалась очень модно, когда приезжала к нам, и я сильно удивилась, узнав, что дома, в Саудовской Аравии, она носит одежду, скрывающую женщину целиком: тело, лицо и волосы. В Сирии же она ходила в скромных, но элегантных платьях. Она также носила на голове тонкий платок, но не прятала лицо.

Еще больше, чем элегантностью и очарованием, тетя Аллия была известна своей добротой. Как только она слышала, что какая-то семья испытывает затруднения, она анонимно помогала им деньгами.

Я подслушала однажды разговор родителей о том, что первый ее муж был очень влиятельным человеком — Мухаммед бен Ладен, саудовский бизнесмен, благодаря дружбе с королем Саудовской Аравии Абдулом Азизом аль-Саудом, стал одним из самых состоятельных людей в своей стране, изобилующей богачами.

Брак продлился недолго, и в этом браке у тети родился только один ребенок — сын Усама. После развода тетя вышла замуж за Мухаммеда аль-Аттаса из Саудовской Аравии, работавшего на первого супруга тети Аллии. Аттас стал заботливым мужем для тети и добрым отчимом для моего кузена. Я никогда ни от кого не слышала плохого слова об Аттасе. У супругов родилось четверо детей: трое сыновей и дочь.

Я знала их всех очень хорошо. Обычно вся семья сопровождала тетю, когда она приезжала к родным в Латакию. Мы много раз ужинали вместе у нас дома, и я вспоминаю эти вечера как особенно праздничные: велись непринужденные разговоры, звучал смех. Конечно, Усама тоже присутствовал там со всеми. Моему кузену было около года, когда я родилась, так что он появился в моей жизни с самых первых ее дней.

С того момента как мне исполнилось семь или восемь лет, мои воспоминания становятся более отчетливыми. Тогда мне казалось, что Усама значительно старше меня. Наверное, оттого, что он всегда был серьезным, сознательным мальчиком. Он оставался загадкой для своих двоюродных братьев и сестер, но все любили его, потому что он был спокойным и вежливым.

Описывая юного Усаму, которого я знала, я бы сказала, что он был гордым, но не заносчивым. Мягким, но не слабым. Серьезным, но не суровым. И конечно, он сильно отличался от моих буйных братьев, частенько дразнивших меня по любому поводу. Никогда до этого я не общалась с таким учтивым, серьезным мальчиком. Несмотря на его спокойную и тихую манеру поведения, никто не считал Усаму слабовольным — характер у него был сильным и твердым.

Когда тетя Аллия и ее семья нас навещали, мы часто отправлялись все вместе в горы или к берегу моря на целый день. В дни таких семейных прогулок дети в радостном возбуждении носились туда-сюда, гонялись друг за другом по пляжу, играли в прятки или привязывали к дереву веревку и потом качались на ней как на качелях. Я помню, как тщательно Усама выбирал самые спелые и сочные виноградины и протягивал мне, чтобы я съела их прямо с лозы. А братья тем временем шумно радовались, найдя под деревом хрустящие орехи пекан. Порой мы забирались на невысокие деревья и срывали с них сладкие яблоки и другие плоды или лазали по кустам, усыпанным кислыми ягодами. И хотя мать предупреждала, что надо остерегаться змей, я была так счастлива, играя с кузенами, что даже мои страхи не мешали мне радоваться жизни.

Случались, правда, и печальные моменты. Так, 3 сентября 1967 года, когда отец Усамы, Мухаммед, летел на небольшом самолете, заглох двигатель, и самолет разбился. Отец Усамы погиб в возрасте шестидесяти одного года.

Кузену тогда было всего десять лет, он очень любил и уважал отца. Усама и до этого был сдержанным в поведении и в речи, а смерть отца так поразила его, что он стал совсем замкнутым и подавленным. И даже спустя годы он редко заговаривал о том трагическом случае.

Голос моей мамы был очень тихим, когда она сообщила мне о потере, понесенной Усамой. Я была настолько поражена, что никак не проявила свои эмоции, просто ушла на балкон и долго размышляла о том, как люблю своего отца и какая пустота появилась бы в моей душе, если бы его не стало.

Когда Усама и мой брат Наджи были юными, они не раз попадали в неприятности. Как-то они отправились в поход и ночевали на природе. И им пришло в голову добраться до Касаба — это городок в провинции Латакия, недалеко от турецкой границы. Они умудрились пересечь границу и попасть на территорию Турции. В нашей части мира, если случайно забредешь в другую страну, можно навлечь на себя весьма серьезные последствия. Случалось, что беспечные путешественники исчезали навсегда.

Офицер турецкой армии обнаружил нарушителей территориальных границ. Он стал возбужденно выкрикивать угрозы и направил на них оружие. Наджва и Усама быстро переглянулись, потом развернулись и помчались быстрее ветра назад. Они перевели дух, только добежав до большого сада с деревьями. К счастью, турок не стал преследовать их за границами своей страны.

В другой раз Наджи и Усама отправились в Дамаск — это старинный город и столица Сирии. Усама всегда любил долгие прогулки, гораздо сильнее других ребят. Пройдя какое-то расстояние бодрым шагом, Усама с Наджи и друзьями решили отдохнуть в тени под деревом. Они устали и немного проголодались. Вы, наверное, уже догадались, что ветви дерева были усыпаны сочными яблоками. Соблазненные видом спелых фруктов, Наджи с друзьями вскарабкались на дерево, а Усама остался стоять настороже. Потом Наджи объяснил: зная честность своего кузена, он предполагал, что тот откажется срывать яблоки с чужого дерева, и не хотел, чтобы Усама принимал непосредственное участие в воровстве.

Мальчишки влезли на дерево, но не успели сорвать ни единого яблока. Целая толпа мужчин, заметив их, побежала к ним, сердито крича и рассекая воздух кожаными ремнями.

— Наглые воришки! — орали мужчины. — А ну, слезайте с яблони!

Спрятаться было некуда. И мой брат с друзьями медленно спустились с раскидистых веток, оказавшись нос к носу с преследователями. Едва ноги их коснулись земли, мужчины стали хлестать мальчишек кожаными ремнями. Задыхаясь от боли, Наджи прокричал Усаме:

— Беги! Беги со всех ног!

Усама был их гостем, а для нас очень важно, чтобы гостю не причинили вреда. К тому же Наджи знал, как дорогая тетя Аллия любит своего первенца. Брат не хотел принести домой дурные вести об Усаме.

Вняв отчаянному призыву Наджи, Усама помчался прочь. По какой-то причине владельцы сада решили, что поймать беглеца — дело величайшей важности, и стали преследовать Усаму, пока не догнали его. Они угрожали ему своими кожаными ремнями. Усама оказался один, без поддержки друзей и родственников, перед толпой взрослых мужчин. Самый крупный из них бросился на Усаму и укусил за руку так сильно, что у него по сей день остался шрам.

Усама оторвал его челюсть от руки и отшвырнул мужика прочь. А затем повернулся к его разъяренным товарищам и закричал:

— Лучше оставьте меня в покое. Я приезжий, я не из вашей страны. И не позволю себя бить!

По какой-то причине пылкость его слов заставила мужчин отступить. Они опустили ремни и несколько минут пристально смотрели на него, а потом сказали:

— Мы отпускаем тебя только потому, что ты гость в наших краях.

К тому моменту брату с друзьями удалось сбежать. После слов Усамы похитителям яблок позволили собраться вместе и безопасно покинуть место преступления. Усаме промыли и перевязали рану. К счастью, в нее не попала инфекция.

Те счастливые дни детства пролетели слишком быстро, и когда я вступила в период отрочества, непредвиденные чувства стали проявляться между мной и моим кузеном. Я не до конца понимала, что происходит, но знала, что у нас с Усамой особые отношения. И хотя Усама не говорил ни слова, его черные глаза загорались от радости, когда я входила в комнату. А я дрожала от волнения, ощущая на себе напряженно-внимательный взгляд кузена. Вскоре наши тайные чувства проявились открыто и навсегда изменили нашу жизнь.

Усама бен Ладен родился в Саудовской Аравии в 1957 г.

Выйдя замуж за Усаму в 1974 году, Наджва Ганем оставила Родину и жила в Саудовской Аравии с 1974-го до конца 1991-го.

Семья бен Ладена жила в городах Джидда и Медина.

Полное название — Королевство Саудовская Аравия.

Форма правления — монархия; правящая династия — аль-Сауды.

Глава государства, премьер-министр и Хранитель двух мечетей (в Мекке и Медине, главные святыни ислама) — король Абдулла ибн Абдул Азиз аль-Сауд.

Столица — Эр-Рияд.

Площадь 2 217 949 кв. км.

Религия — ислам.

Основной язык — арабский.

Население — 24, 8 млн. чел.

Денежная единица — 1 риал = 100 халалов.

ГЛАВА 2. Замужество Наджва бен Ладен

В арабских странах большинство девушек рано выходят замуж. К тому моменту, как я стала подростком, мое неспокойное сердце стало внушать мне мысли о браке с Усамой. Я мало знала о взрослой жизни, но мне всё в нем нравилось: и внешность, и учтивые манеры, и сильный характер.

Для мусульманки вполне обычным является брак со старшим двоюродным братом. Такие союзы горячо приветствуются, ведь это позволяет сохранить семейное имущество, гарантирует, что его не унаследуют посторонние.

Судя по тому, как Усама на меня смотрел, я ему тоже нравилась, но он пока еще ни разу открыто не говорил о своих чувствах или намерении жениться. Серьезный разговор о любви и браке между нами был бы неприличен, пока не получено согласия родителей. И поскольку всё зависело от действий Усамы, отношения развивались медленно.

В конце концов, молчание Усамы стало раздражать. Мне хотелось, чтобы он сказал хоть что-нибудь, признался, что собирается поговорить с нашими родителями о помолвке. Но он вел себя невыносимо пристойно! По правде, когда он заговаривал со мной о чем-либо, он с явным трудом выражал свои мысли. Помню, как, пристально глядя в его добрые глаза, я с горечью думала о том, что мой кузен застенчивее, чем девственница под чадрой.

Наконец, когда мне исполнилось четырнадцать, Усама обрел достаточно мужества. Это случилось после того, как их семья провела целое лето у нас, в Сирии, и мы виделись друг с другом каждый день. Когда они вернулись в Саудовскую Аравию, он обсудил с матерью свои мысли о нашей помолвке. Тетю Аллию обрадовала перспектива союза между ее сыном и дочерью брата, который сблизил бы их семьи еще сильнее.

В мусульманском мире обычно именно женщины занимаются начальным этапом устройства брачного союза, зачастую долгим и нудным. С момента рождения сына женщина посещает праздники, вечера и иные встречи для женщин, стараясь найти подходящую невесту. Заботливая мать выбирает девушку из хорошей семьи, здоровую и внешне привлекательную. Когда достойная кандидатка найдена, матери будущих супругов начинают обсуждение возможного брака. Если матери приходят к согласию, в дело вступают отцы — они должны обсудить выкуп, который может быть в виде украшений или даже денег. В какой-то момент потенциальным жениху и невесте рассказывают друг о друге. Поскольку дети обычно доверяют родителям выбор будущих супругов, редко случается, чтобы ребенок отказался от брака. Но если это происходит, родители не должны настаивать.

К счастью, столь тщательная подготовка не требовалась в нашем случае. И не только потому, что мы с Усамой знали друг друга с детства, но и потому, что тетя Аллия хотела, чтобы ее волевой, решительный сын сам выбрал себе невесту. Она обсудила эту идею с моими родителями. А они в свою очередь сообщили обо всем мне.

Родители никогда не рассказывали подробностей разговора с тетей Аллией, и было бы неподобающе с моей стороны спрашивать об этом. К моему удивлению — ведь мое сердце трепетало от счастья, что Усама хочет жениться на мне, — мать была настроена против нашего союза. Ее отнюдь не восторженное отношение к этому браку не было ни в коей мере связано с неприязнью к Усаме. Всё было куда проще: она не хотела, чтобы я уезжала так далеко.

Мама умоляюще сказала мне:

— Наджва, прошу тебя, не соглашайся на этот брак. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, дочка. Если ты уедешь в Саудовскую Аравию, мы будем видеться не чаще, чем бедняки покупают дорогие драгоценности.

Какое-то время я молча смотрела на мать. Она была права: когда я перееду в Саудовскую Аравию, то буду навещать родных редко. В то время люди путешествовали не так много, как теперь. Мне была понятна печаль матери, ведь одна из главных радостей для мусульманки — каждый день видеть своих детей и внуков.

Брак с Усамой означал и еще более серьезные изменения в моей жизни. После переезда в Саудовскую Аравию мне придется носить чадру. К тому же Усама был так консервативен, что я понимала: мне предстояло жить затворницей, почти в полной изоляции, редко покидая пределы своего нового жилища.

Хотя я и знала, что мой ответ не порадует мать, но твердо сказала:

— Это моя жизнь, мама. И мне решать. Я люблю его и выйду за него замуж.

Я всегда была сильной, принимая какое-либо решение. Никто не заставил бы меня отказаться от брака с Усамой.

Итак, наш брак был заключен в 1974-м. Мне исполнилось тогда пятнадцать лет, а мужу моему — семнадцать.

Я была юной по летам, но умом вполне зрелой, и в день свадьбы в мою голову не закрадывались сомнения. Я не испытывала тревоги. Всё было идеально. Свадебное платье элегантно и белоснежно. Волосы, уложенные в превосходную прическу, смотрелись отлично. Я знала, что выгляжу так чудесно, как только возможно. И отчаянно желала, чтобы мой облик понравился жениху.

Хотя большинство свадеб в Сирии празднуются пышно, наша была скромной и тихой. Она проходила в доме родителей — всё должно идеально соответствовать консервативным представлениям мужчины, за которого я выходила замуж. Мы специально позаботились о том, чтобы гости-женщины располагались с одной стороны комнаты, а гости-мужчины с другой. После короткой церемонии мужчины и женщины расселись по отдельности за обильный праздничный стол. Подавались традиционные сирийские блюда: шашлык, дробленая пшеница с голубями, виноградные листья и киббе. На столе стояло и много десертов, но я не была голодна и ела мало. Весь вечер напоминал чудесный сон. А как еще может чувствовать себя женщина, вышедшая замуж за любимого!

Малейшее проявление веселости и оживления было запрещено. Музыкантов не пригласили, и никто не ударял по струнам и не пел песни. Любителей потанцевать предупредили, чтобы в тот вечер они не двигались с места. Главное развлечение праздника заключалось в негромких разговорах. Но я была счастлива, так как читала по выражению лица Усамы, что он доволен мной и тем, как всё организовано. К вечеру этого дня я вступила из детства во взрослую жизнь. Я стала замужней женщиной во всех смыслах этого слова.

Не обошлось и без разочарований. Хотя Усама и его родные остались на какое-то время в Сирии, чтобы мы с ним смогли привыкнуть к переменам в наших отношениях, я расстроилась, узнав, что моему мужу придется вернуться в Саудовскую Аравию без меня. Документы, необходимые для моей поездки, еще не были готовы. Чтобы получить их, требовалось время, даже несмотря на то что я вышла замуж за члена одной из самых влиятельных и богатых семей в королевстве. Мне пришлось остаться в доме родителей и продолжать ходить в школу, ожидая официального подтверждения моего нового статуса — гражданки Саудовской Аравии и жены Усамы бен Ладена.

Мать в отличие от меня была весьма рада этой задержке. Я же с волнением предвкушала жизнь в другой стране, новую для меня жизнь замужней женщины.

Следующие несколько месяцев прошли как в лихорадке. Я пыталась сосредоточиться на учебе, а тем временем отчаянно ждала писем от Усамы. Из написанных им строк поняла, что мой юный муж столь же сильно жаждет моего приезда, как и я сама.

Наконец, как раз в тот момент, когда я начала чувствовать, что дольше не вынесу расставания, отец сообщил мне, что документы для поездки готовы и получено подтверждение моего саудовского гражданства. Усама и его родственники вскоре смогут вернуться в Сирию, чтобы сопровождать меня в Джидду, так как мусульманке не подобает путешествовать в одиночестве.

Я собрала вещи в дорогу задолго до этого, оставалось лишь дожидаться приезда мужа, а также его матери и отчима. Мне сказали, что мой отец тоже проводит меня в Джидду и поживет там, пока я не обустроюсь на новом месте.

Я все время надеялась услышать стук в дверь, возвещающий о приезде мужа. И наконец он раздался! И хотя мы с Усамой еще стеснялись оставаться наедине друг с другом, одним из счастливейших в моей жизни был миг, когда я вновь увидела лицо мужа после разлуки. Он сказал мне, что мы поедем в Джидду через пару дней.

Утром в день отъезда я была полна энергии, стремительно носилась по дому, в сотый раз проверяла свой багаж и прощалась с родными. И хотя знала, что жизнь уже никогда не будет прежней, вся светилась от счастья. В какой-то момент, заметив унылые взгляды близких, я попыталась скрыть свою радость по поводу отъезда. Я не желала ранить чувства дорогих мне людей, особенно моей милой мамы. И все же, когда наступил момент расставания, не могла сдержать нетерпения — так мне хотелось поскорей отправиться в путь.

Мне предстояло совершить свое первое путешествие на самолете, но я не чувствовала ни капли страха. С раннего детства я убеждена, что жизнь моя в руках Господа. И эта вера помогает мне всегда сохранять спокойствие.

Хотя я и не боялась умереть, тот день стал для меня знаменательным. Жизнь моя изменилась в мгновение ока. С этого момента главой моей семьи становился муж. В большинстве случаев его решения будут управлять моей жизнью и жизнью наших детей, если они родятся. С этого дня мне предстоит подчиняться различным ограничениям, забыв о том, чтобы водить машину или работать вне дома.

А еще предстояло носить эту ужасную чадру. В тот день черная ткань впервые окутала мое тело и закрыла лицо. Я была одета в скромное платье с длинными рукавами, доходившее почти до щиколоток, но это недостаточно скромно для Саудовской Аравии, где мужчина, если он не близкий родственник, не должен видеть даже узкой полоски кожи или волос женщины.

Я была готова к неизбежному. Тетя Аллия подарила мне черное одеяние из мягкой, струящейся ткани, называемое абайей, черный платок и тонкую вуаль для лица. Абайя — весьма простое одеяние, наподобие халата, без пуговиц и застежек. Я не облачалась в этот наряд, пока мы были в Сирии, но вскоре после посадки в самолет последовала просьбе тете Аллии и надела его поверх своего платья. Я сидела, закутанная от макушки до пят в черную материю. Поскольку саудовские женщины, живущие в городах, не должны показывать даже глаза, мое лицо было полностью прикрыто, так же как и все остальные части тела. И внезапно я почувствовала, что задыхаюсь, меня охватили панические мысли о том, что произойдет, когда придет время встать и выйти из самолета. Смогу ли я видеть достаточно хорошо, чтобы без проблем передвигаться в толпе? Что, если я споткнусь и упаду, задавлю маленького ребенка?

В тот момент я посмотрела на Усаму, и он мне улыбнулся. Похоже, моему мужу очень понравилось, что я надела чадру, не проявив особого волнения по этому поводу. Но все же довольно странно вести непринужденный разговор сквозь занавеску на лице. Мне, еще совсем юной девочке, с трудом удалось удержаться от смеха, хоть я и приложила к этому все усилия.

Вскоре самолет приземлился, и я собрала все свое мужество, чтобы встать и передвигаться почти что с закрытыми глазами. Слава Господу, Он подарил мне твердую походку и острое зрение, и я могла видеть достаточно четко сквозь тонкую ткань. Я порхала в своем черном наряде, не нанося вреда себе и ни в чем не повинным прохожим.

Я стояла позади тети Аллии, пока наши мужья улаживали необходимые формальности для въезда в страну. Вскоре мы сели в длинный черный автомобиль, который повез нас через весь город к дому мужа.

Я видела Джидду только сквозь пелену чадры, но не была разочарована городом, который называют «Невестой Красного моря». Всё в Джидде прекрасно: от голубого моря и широких бульваров до особой узнаваемой архитектуры. Особенно для меня, выросшей в портовом городе. Я обожаю, когда море находится совсем рядом.

Веками Джидда была всего лишь небольшим селением, служившим портом для паломников, воротами в священный город для всех мусульман — Мекку, расположенную в сорока семи милях от Джидды, в глубь материка. Но когда европейцы проявили интерес к арабским благовониям, местные дельцы воспользовались случаем и выстроили большой порт и корабли для торговли ладаном и миррой.

В 1945-м, за тринадцать лет до моего рождения, население Джидды составляло 25 000 человек. К 1974-му, к тому моменту, когда Саудовская Аравия стала для меня домом, Джидда превратилась в мегаполис с населением в миллион жителей, весьма пестрым по национальному составу.

Усама сказал мне, что город растет слишком быстро, здесь становится чересчур людно, особенно в дни исламских праздников, когда около миллиона мусульман приплывает в порт и население города удваивается. И хотя время моего приезда не совпало с паломничеством, я мгновенно почувствовала, что жизнь в Джидде кипит и бьет ключом. Позже узнала, что нефтяной бум вдохнул в этот портовый город массу энергии — Джидда разрослась до двух миллионов жителей всего через шесть лет после моего прибытия туда.

Я с нетерпением ожидала момента, когда увижу дом, в котором вырос мой муж, и он меня не разочаровал. Дом тети Аллии находился в районе Машраф. Это весьма комфортабельная часть города, поблизости много магазинов и мечетей. Мое новое жилище представляло собой славный двухэтажный дом, может быть, не слишком изысканный, но прекрасно подходивший для начала семейной жизни. Я обрадовалась, узнав, что тетя Аллия с мужем позаботились, чтобы у нас с Усамой в распоряжении был целый этаж: это обеспечивало нам достаточно уединения и независимости.

Помню, что чувствовала себя в моем новом доме так непринужденно, словно прожила там много лет. Воспоминания о первых неделях пребывания в Джидде сегодня стали расплывчатыми, но я точно помню, что это были славные дни.

Пытаясь привыкнуть к новому укладу, я была очень занята. Распорядок моего дня теперь резко отличался от уклада в Сирии, и мужу приходилось тратить много времени, терпеливо объясняя мне, как благочестивой мусульманке следует себя вести.

— Наджва, — сказал мне Усама, — для меня ты драгоценная жемчужина, которую нужно охранять. — Успокаивающе улыбнувшись, он добавил: — Как твердая морская раковина защищает изысканную жемчужину, так я буду защищать тебя..

Я чувствовала гордость оттого, что Усама хочет защищать меня. И постепенно он помог мне понять причины, по которым женщинам приходится жить в изоляции. Я не возражала, зная, что мой муж лучше разбирается в вопросах веры и традиций.

Мы с мужем решили, что я не буду продолжать учиться в школе, но я самостоятельно расширяла свои познания в религии, а муж мне в этом помогал. Усама получил хорошее образование, он стал для меня превосходным учителем. Отец самого Усамы был благочестивым мусульманином и требовал от сына почитать веру. Никто не относился к советам отца с большим вниманием, чем Усама.

Поставив себе достойную цель глубже изучить религию, я провела много часов в нашем красивом саду, жадно читая Коран, самую священную книгу для мусульман, в которой содержатся откровения, данные Господом пророку Мухаммеду (да пребудет с ним мир). Важны также Хадисы, их еще называют «Традициями» — это описание высказываний и деяний пророка Мухаммеда. И хотя многие ученые и служители ислама знают эти тексты наизусть, я была поражена тем, что мой муж тоже может цитировать любые строки из обеих священных книг, ни разу не сверившись с текстом.

Я очень хотела этому научиться.

Джидда, чарующий город контрастов, не переставал дарить мне радость. Сердце старой Джидды еще продолжало биться. В городе было много традиционных домов с очаровательными балкончиками, окруженными металлическими сетками, которые скрывали женщин от посторонних глаз, но давали им возможность развлекаться, рассматривая с балкона оживленные улицы — наблюдать жизнь, в которой они не могли принимать участия. Говорят, что в прежние дни такие закрытые балкончики служили надежным убежищем, защищая обитателей от оскорблений и грабежей.

Эти старые дома контрастировали с новым миром, стремительно ворвавшимся в Саудовскую Аравию. Современные здания из стекла и бетона сияли на ярком солнце Джидды. Деловитые приезжие, селившиеся за этими дорогими стеклянными стенами, соседствовали с благочестивыми семьями, где женщины прятались за решетчатыми ограждениями балконов и, должно быть, поражались тому, куда катится их безопасный и уютный мир.

Мой муж принял решение нанять слуг, чтобы те помогали мне с работой по дому и на кухне. Женщина, которую он выбрал мне в служанки, была эфиопкой по имени Замзам, и она, я уверена, была в восторге, получив работу в доме, где к ней относились с уважением.

Каждое утро муж просыпался очень рано без всякого будильника — он вставал до рассвета с такой легкостью, словно был уже полдень. Усама быстро выходил из дома и направлялся в ближайшую мечеть, как только муэдзин объявлял в громкоговоритель, что верующие должны прийти на молитву. Тем, кто никогда не слышал призыва на молитву, трудно будет представить себе его особую силу, но для моих ушей он звучит как музыка.

К счастью для саудовцев, правительство издало указ, по которому в каждом районе выстроена мечеть, так что никому не приходится ходить далеко, чтобы выполнить обязанность каждого мусульманина молиться пять раз в день. Время молитвы, намаза, четко определено и благоговейно соблюдается: это время, когда все мусульмане должны молиться Богу. Все магазины и конторы в королевстве закрываются на намаз.

Утренняя молитва, фаджр, произносится между появлением на небе первых проблесков зари и восходом солнца. Религиозные люди строго следят за тем, чтобы не пропустить нужный момент. На полуденную молитву, зухр, созывают в полдень. Время этого намаза продолжается до тех пор, пока солнце не пройдет пять девятых своего пути к закату. За этим следует аср, послеобеденный намаз. А за ним магриб — эта молитва произносится между заходом солнца и моментом, когда на горизонте не останется отблесков света. Иша — последняя молитва дня, она совершается с момента, когда небо становится желтым, и до тех пор, пока полностью не стемнеет. Это самая длинная молитва.

Пока Усама был в мечети, я молилась дома, иногда в своей спальне, иногда в гостиной или на балконе. Женщины в Саудовской Аравии не молятся в мечетях, но каждый мусульманин знает, что для намаза не нужно специального места. Мусульманин может встать на колени на обочине дороги и молиться Богу.

У нашей религии много требований. Но мы с мужем принимали наши обязанности с радостью. Сердце получает вознаграждение, если угождать Богу с должной преданностью.

Когда Усама возвращался с утренней молитвы домой, мы завтракали. Вкусы мужа были просты: он радовался так же куску хлеба с растительным маслом и тимьяном, как и самой изысканной ветчине.

— Наджва, не беспокойся, — говорил он мне. — Я всегда доволен тем, что имею. Я благодарю Бога за всё, что Он посылает, за всё, что Он мне дарует.

Конечно, я старалась, чтобы муж каждое утро получал хороший завтрак: хлеб с сыром, яйца, йогурт. С детства знала, что любимое блюдо Усамы — фаршированные цуккини. Это блюдо скоро полюбила и я.

Я была полна решимости кормить мужа вкусной и сытной пищей, ведь его впереди ждал долгий и напряженный день. Он не только ходил в школу, где ему требовалось полностью сосредоточиться на учебе, но также работал на семейном предприятии, огромной группе компаний «Сауди бен Ладен». Мой муж очень серьезно относился к работе, поэтому часто задерживался допоздна.

После завтрака мы немного разговаривали, а потом Усама переодевался. Он снимал тоб, традиционную саудовскую одежду, похожую на длинную, до пят, рубаху и прекрасно подходящую для молитвы и часов досуга, и надевал школьную форму западного покроя — свежевыглаженную белую рубашку и серые брюки. Я гордилась высоким ростом мужа, но из-за роста ему приходилось шить всю одежду на заказ, включая эту форму. Усама всегда с большим вниманием относился к своей внешности, и когда он заканчивал приготовления к появлению на публике, перед моими глазами представало само совершенство.

Я наблюдала, как он исчезает из виду, и чувствовала пустоту оттого, что его не будет рядом весь день. Усама учился в средней школе «Аль-Тагер» — разумеется, только для мальчиков. Я никогда не входила внутрь этого здания, но мой муж несколько раз провозил меня мимо него на машине. Это было современное двухэтажное строение недалеко от центра Джидды. Усама очень гордился своей школой. Идея ее основания принадлежала третьему королю Саудовской Аравии, Фейсалу, который уделял большое внимание развитию школьного образования в стране вплоть до момента своей трагической гибели — он был убит в 1975 году. Усама поступил в эту школу в одиннадцать лет и должен был закончить ее в 1976-м, через два года после нашей свадьбы.

Усама говорил, что ходит в одну из лучших школ Саудовской Аравии, где предметы преподаются на самом высоком уровне, так что выпускники могут поступить в любой хороший университет. Многие учителя были из Англии, и Усама прекрасно говорил на их языке. В тот год, когда мы поженились, он изучал такие предметы, как математика, биология, история и, конечно, религия.

Окончив школу, он приступил к своим обязанностям в семейной строительной компании. Несмотря на то что он был сыном бен Ладена, Усама выполнял самую трудную и опасную работу наравне со своими служащими. Он знал, как управлять разными огромными машинами, включая гигантские экскаваторы, что сгребают снег с дорог в горах. Он лично участвовал в мощении дорог, но, по его словам, больше всего ему нравилось прорывать туннели в твердой горной породе в саудовских пустынях.

Несмотря на юный возраст Усамы, его старшие братья были так уверены в его способностях, что доверили ему контролировать важный строительный проект в Абхе, городке в нескольких часах езды к югу от Джидды. Для экономии времени многие летали из Джидды в Абху, но я не осмеливалась предложить это мужу, ведь отец Усамы погиб при крушении самолета. К тому же муж унаследовал достаточно денег, чтобы купить себе автомобиль последней модели, и обожал проверять, какую скорость тот способен развить.

— Не волнуйся, — всегда говорил он мне. — Это безопасная и легкая поездка. Мой отец лично контролировал строительство дороги между Джиддой и Абхой, и эта дорога превосходна.

Я знала, что Усама говорит правду: слышала, как другие члены семьи тоже не раз отмечали, какая это замечательная дорога. Но я также знала, что поездка в Абху занимала у мужа куда меньше времени, чем у других, потому что он гнал машину слишком быстро. Однако держала язык за зубами, ведь муж мой был не из тех людей, что с радостью выслушивают мнение женщины, если оно отличается от их собственного.

Когда Усама уходил на занятия, я занималась повседневными делами. Одевалась, потом наслаждалась чашечкой чая в компании тети Аллии. Мы обсуждали с ней разные темы — от последних событий в жизни королевской семьи до ремонта и смены обстановки ее дома. Я слушала с особым интересом, когда она раскрывала мне маленькие секреты огромного семейного клана бен Ладен, а сама пересказывала ей то, что слышала от Усамы. Хотя тетя Аллия не была членом семьи бен Ладен уже пятнадцать лет, она еще многое знала об их частной жизни.

Я понемногу узнавала, кто такие бен Ладены, но все еще стеснялась во время посещений семейных празднеств, ведь я была одной из последних и самых молодых жен в семье. Я тихо сидела и слушала разговор старших женщин. Вспоминая те дни, понимаю теперь, что более опытным женам должно было казаться, будто у меня в голове нет ни одной мысли, хотя это совсем не так.

Как-то раз на наших женских посиделках одна из сестер Усамы вспомнила семейную шутку о том, что трое сыновей бен Ладен «помешаны и одержимы». Сестра со смехом говорила: «Помешанный номер один — в небе, это Салем-пилот, он так отчаянно водит свой самолет, что все боятся, как бы следующий полет не стал последним. Помешанный номер два — в море, это Ладен, и он так неосторожно управляет своей яхтой, что вся семья опасается, как бы однажды его не поглотили морские волны или яхта не налетела на скалы. Помешанный номер три — на земле, это Усама, который стремительно носится на своем автомобиле, а потом выскакивает из него и лезет в горы, слишком крутые для простых смертных. Все боятся, что Усама погибнет из-за своего безрассудства».

Я знала, что женщины шутят, что мой муж и его братья не помешанные, но как это ни печально, страхи женщин семьи бен Ладен оправдались через несколько лет, когда старший брат Усамы, Салем, погиб в авиакатастрофе…

Помимо новых автомобилей с мощными двигателями, муж как никто другой обожал природу. Ничто не доставляло ему больше удовольствия, чем провести целый день в пустыне: сначала домчаться туда на машине, а потом выйти из нее и долго бродить. Его интересовало всё, что сотворил Господь, даже самые крошечные растения и животные на нашей планете.

Навестив тетю Аллию, я брала в руки Коран и посвящала несколько часов изучению нашей религии, обычно проводя это время в саду.

Иногда я звонила по телефону матери, чтобы узнать новости о родных в Сирии. И хотя временами на меня накатывала грусть, оттого что я так далеко от родителей, от братьев и сестер, печаль моя быстро исчезала, ведь я знала, что нахожусь именно там, где мое место: рядом с мужем.

Во второй половине дня я проводила время за разными занятиями. Больше всего мне нравилось планировать, каким будет наш с Усамой дом, когда у нас появятся дети. Рассматривая фотографии элегантных интерьеров в журналах, я мечтала о том дне, когда мне предоставится возможность обставить и украсить собственный дом. Усама с улыбкой заверил меня, что я буду полностью руководить ремонтом и созданием интерьеров.

Вскоре после переезда в Джидду я заинтересовалась шитьем и стала сама создавать одежду. И хотя мои платья были просты, мне нравилось изучать журналы о моде, выбирать фасоны по своему вкусу, а потом тщательно прорисовывать выкройки ни тонкой бумаге. Если у меня была подходящая ткань, я аккуратно вырезала детали и сшивала их вместе. Если нет, я посылала нашего шофера купить ткани и другие необходимые принадлежности. Объяснить смущенному шоферу, прожившему бо́льшую часть жизни в маленькой деревушке в Йемене, как важны определенная плотность и цвет тканей для женских платьев, всегда было нелегким делом. Сегодня я улыбаюсь, вспоминая свои мучения, хотя тогда мне совсем не хотелось смеяться.

Но такова была жизнь в Саудовской Аравии. Большую часть времени женщины проводили в затворничестве. Меня это обычно не расстраивало, но временами я чувствовала, что мои нервы на пределе и мне нужна смена обстановки. Когда это случалось, тетя Аллия вызывалась сопровождать меня в одну из наших редких поездок по магазинам, чтобы я могла самостоятельно выбрать себе красивые ткани.

Такие прогулки тоже доставляли немало огорчений. Часто на окнах и дверях дорогих магазинов женских товаров я читала надписи, запрещавшие женщинам входить. В большинстве магазинов, принадлежащих саудовцам, работают мужчины из других мусульманских стран, таких как Пакистан или Индия. И даже если женщинам разрешается войти в магазин, большинство мусульманок чувствуют себя неловко, общаясь с мужчиной не из их семьи.

Несмотря на все эти препятствия, иногда мне везло, и вознаграждением для меня становилось прелестное платье, которое я надевала дома для мужа или на один из женских семейных праздников. А иногда приходилось выбросить выкройки и платье в мусорное ведро.

Я еще продолжала писать картины на холсте, но уже реже, чем раньше.

По-прежнему читала, но так как поставила себе целью лучше изучить нашу веру, то в основном читала книги религиозного содержания.

Мои увлечения не давали мне скучать, хотя бо́льшую часть дня я проводила в одиночестве. Часто к обеду так уставала, что мне требовалось несколько часов сна. Я приучила себя вставать задолго до возвращения мужа, чтобы у меня было время привести себя в порядок перед встречей с ним.

Когда Усама возвращался, мы немного разговаривали о том, как провели день, а потом садились ужинать. Иногда мы ели вдвоем, но чаще вместе с тетей Аллией и ее семьей — это было намного веселее. Конечно, мы прерывали светскую болтовню, чтобы прочесть все необходимые молитвы: мужчины уходили в мечеть, а женщины молились дома.

Проведя какое-то время с семьей, муж часто присоединялся к другим мужчинам, и они пылко обсуждали политические и религиозные вопросы. В Саудовской Аравии мужчины обычно проводят вечера с друзьями, а не с женой и детьми. Они собираются в разных домах в разные вечера недели. В каждом доме у мужчин есть особая комната, где могут находиться только они. Там они пьют чай или кофе, некоторые курят, и все наслаждаются общением с равными себе.

Как и другие женщины Саудовской Аравии, я никогда не присутствовала на таких вечерах, а оставалась дома в компании женщин. К тому моменту, когда муж возвращался — а происходило это поздно вечером, — все женщины уже уходили к себе.

Лучшим временем суток для меня была ночь, время сна.

Примерно через год после приезда в Джидду у меня появились подруги — я познакомилась с ними через тетю Аллию. Мы время от времени ходили друг к другу в гости и обсуждали своих мужей и свекровей. Я была одной из редких жен, которая не жаловалась на мужа, брак и свекровь.

Среди многих других благословений, выпавших мне на долю, было то, что мы жили недалеко от Мекки, священного, наиболее почитаемого города для всех мусульман. В Мекке родился пророк Мухаммед. Самая священная для мусульман мечеть, Великая мечеть, стоит в самом сердце города. И поэтому мусульмане со всех концов света годами мечтают о том дне, когда их счастливые глаза узрят благословенный город, а ноги коснутся песчаной почвы Мекки.

Усама горел желанием отвезти меня туда вскоре после моего прибытия в Джидду — помимо очевидных причин этого желания, он еще и гордился тем, что правители королевства возложили на его семью заботу о священных мечетях в Мекке и Медине, а это величайшая честь для мусульманина.

Я помню огромное волнение, которое испытала по дороге в Мекку. Поездка от Джидды до Мекки занимает всего около часа, а когда за рулем Усама, и того меньше. Мекка расположена на высоте трехсот метров над уровнем моря, так что дорога все время медленно поднимается в гору. Я не была готова к ощущениям, охватившим меня в тот момент, когда город открылся моему взору и передо мной предстала картина, увидеть которую жаждет каждый мусульманин.

Вскоре мои ноги коснулись этой благословенной земли. Словно в полусне я шла по направлению к Великой мечети. К моему отчаянию, вскоре у меня появилась серьезная причина для огорчения. Носить чадру в священной мечети Мекки не является обязательным требованием, но мне пришлось надеть ее, повинуясь желанию Усамы.

Я еще не привыкла закрывать лицо. Саудовские женщины, с раннего возраста носящие абайю, могут выглядеть в ней изящно и элегантно. Те же, для кого это одеяние в новинку, не смотрятся в нем столь прелестно. Ткань, закрывающая лицо, закрепляется булавками, а абайя придерживается в запахнутом состоянии правой рукой, что требует от носящей ее женщины хорошей координации. Помню, что, будучи совсем неопытной, я боялась случайно приоткрыть лицо или выставить напоказ край одежды. Сначала поправила вуаль на лице и накинутый сверху платок, потом подхватила полы абайи правой рукой. И пока я пересекала огромное пространство мечети, молилась, чтобы не совершить ничего, привлекающего внимания, не унизить себя перед другими верующими.

Я была уверена, что выгляжу глупо. Шла, вцепившись в свое одеяние и с осторожностью вымеряя каждый шаг. Внезапно в самом святом месте мечети в моем воображении непрошено возникла комичная картина. Я вспомнила рассказ, который читала в детстве: о большой черной птице, которую хитростью заставили выронить сыр. Эта детская история не переставала крутиться у меня в голове, словно включенный кем-то автомат. Несмотря на отчаянное желание прочувствовать это священное мгновение, я никак не могла отделаться от глупой басни:

Интересно, мои неграциозные движения выглядели так же глупо, как поведение того ворона? Эта мысль усилила мои опасения, но при этом я не могла удержаться от смеха. Я боролась со своими тайными мыслями, пока эмоциональное воздействие обстановки в мечети и моей близости к Богу не помогло разуму успокоиться и не стерло нелепую картинку.

Я продолжала неуклюже и неизящно топтаться среди толпы саудовских женщин, элегантно скользивших по мечети, словно искусные фигуристки.

К тому моменту, как я отыскала место, отведенное для женщин, черная птица уже вылетела у меня из головы. Я так и не отважилась поведать о своих неуместных мыслях мужу, которого разгневала бы подобная непочтительность к святыням. И чувствовала смирение, опустившись на колени и вознося к Богу свои искренние молитвы, зная, что Он простит все мои прегрешения, и малые, и большие. Душу наполнило такое благоговение, что глаза мои наполнились густой влагой и слезы стали стекать по щекам.

Примерно через год после замужества мое тело стало испытывать странные ощущения. Я призналась в этом тете Аллии, и она сказала, что по всем признакам я беременна.

Ожидание ребенка оказалось прекраснейшим из ощущений, какие мне довелось испытать. Усама был счастлив, узнав эту новость, и, как любой саудовский мужчина, выразил искреннее желание, чтобы нашим первенцем стал сын. Будет прекрасно, если первым ребенком окажется сын, думала я, но, по правде, мне всегда хотелось иметь дочку, чтобы наряжать ее в прелестные платьица и заплетать в косы длинные волосы. Однако, как и большинство матерей, я прежде всего надеялась, что Бог пошлет мне здорового ребенка.

Все вокруг испытывали радость по поводу предстоящего события. Мой муж и вся его семья непрерывно молились о моем здоровье и душевном благополучии на протяжении девяти месяцев, так что я была весьма избалованной будущей мамой. Я получала всё, что пожелаю. И благодарила Бога за то, что не страдала во время беременности. Моим родителям тоже сообщили новость, и они были счастливы, хоть и выразили сожаление, что их не будет рядом со мной в столь важный период.

Поскольку беременность протекала легко, я была удивлена тем, что роды оказались весьма трудными и болезненными. Меня не отвезли в больницу, роды проходили дома, ко мне прислали опытную пожилую женщину. Я была так измучена после рождения ребенка, что мой обеспокоенный муж воскликнул:

— С этого дня Наджва будет рожать наших детей только в больнице.

Никогда я не испытывала столько счастья, как в тот день, когда увидела личико нашего первенца. Он оказался здоровым ребенком: благодарение Господу за благословение. Мы назвали нашего сыночка Абдуллой и были очень рады его появлению на свет. Это произошло уже очень давно, в 1976 году, но я все еще помню, что испытывала трудности с кормлением. Я была юной и неопытной матерью и имела ответы далеко не на все возникавшие вопросы. К счастью, со временем все проблемы разрешились, и Абдулла вырос здоровым мальчиком.

После рождения Абдуллы Усама нанял вторую служанку-эфиопку, по имени Наэма. Какие это были счастливые дни! Мы были юной парой, но не имели обычных для молодоженов проблем и тревог. У нас родился здоровый сын, нам посчастливилось наладить хорошие отношения с родителями друг друга, и у нас имелось достаточно средств на все наши нужды. Аллах нас благословил.

Как бы я хотела жить так же счастливо до конца дней!

Мы были настолько поглощены делами нашей молодой семьи, а муж к тому же так увлечен работой и учебой, что время проносилось, словно быстрый ветер. Моему сердцу и разуму казалось, что всё остается прежним, в то время как всё стремительно менялось.

Прошел год с рождения Абдуллы, он был весьма развитым для своего возраста малышом. А я забеременела снова. В 1978 году, когда я перестала быть подростком и разменяла второй десяток, Господь благословил нас вторым сыном, Абдул-Рахманом.

В начале 1979-го я снова почувствовала, что беременна, и была уверена, что на этот раз Бог пошлет мне дочку. Многие саудовские женщины завидовали мне: в нашей стране сыновья — самая большая ценность. А я втайне мечтала о рождении девочки.

Моему мужу должно было вскоре исполниться двадцать два, он учился в Университете короля Абдул-Азиза. Его специализацией были экономика и менеджмент, хотя он также проявлял большой интерес к изучению религии. Помимо этого, Усама уделял немало времени благотворительности, что весьма важно для истинно верующего.

И хотя я никогда не участвовала в общественной жизни, мне часто удавалось слышать разговоры о разных событиях, происходящих в мире. Я слышала о каких-то проблемах в Иране, мусульманской стране рядом с Саудовской Аравией, где недовольные правлением шаха выражали протесты и высказывались за религиозное правительство. В январе 1979 года шаха с семьей заставили бежать из страны, уступив место духовному лицу, Хомейни, который отныне стал править этой большой страной.

Когда мой муж повзрослел и стал образованнее, расширив свои познания о других странах, я заметила, что его ум все больше стали занимать события, происходящие в мире. Время от времени он выражал разочарование мировой политикой, и в особенности тем фактом, что к исламу не проявляется должного уважения. Никто в семье не испытывал опасений относительно его увлеченности политикой и религией, все высоко ценили его искреннюю заинтересованность в поддержке ислама.

Как-то вечером он пришел домой и объявил удивительную новость:

— Наджва, мы едем в США. Мальчики отправятся с нами.

Я была поражена. Это был первый случай, когда я сопровождала мужа в путешествии. В то время Абдулла еще только начинал ходить, а Абдул-Рахман был грудным младенцем — ему не исполнилось и года. Беременная, с двумя детьми на руках, я запомнила мало подробностей того путешествия. Помню только, что мы летели через Лондон, а потом добрались до места, о котором я никогда прежде не слышала — штата в Америке, называвшегося Индиана. Усама сказал, что должен встретиться там с одним человеком по имени Абдулла Аззам. Поскольку дела моего мужа меня не касались, я не задавала вопросов.

Я беспокоилась за Абдул-Рахмана: он плохо почувствовал себя в дороге, у него даже поднялась высокая температура. Усама записал нас на прием к врачу в Индианаполисе. Я успокоилась, когда этот добрый доктор сказал, что ребенок скоро будет в порядке.

Когда окружающие неожиданно выясняют, что я побывала в Америке, меня спрашивают, какое мнение у меня сложилось о стране и ее жителях. Мне на удивление трудно ответить на этот вопрос. Мы пробыли там всего две недели, и одну из них Усама был в отъезде — в Лос-Анджелесе, где встречался с какими-то людьми. Мы с мальчиками остались в Индиане. Со мной еще была подруга, имени которой я не назову ради ее безопасности и спокойствия.

Моя подруга была очень любезна и сопровождала меня в коротких поездках, которые я не рискнула бы совершить в одиночестве. Мы даже съездили в большой торговый центр в Индианаполисе.

Меня поразило, что ландшафт был совсем плоским — сплошная равнина; этот ландшафт сильно отличался от Саудовской Аравии. Впрочем, как и жители. Из небольшого опыта общения с ними, полученного во время этих коротких поездок, я составила мнение, что американцы учтивые и милые люди и с ними легко общаться. Что касается самой страны, то мы с мужем не испытывали ненависти к Штатам, хотя и не полюбили их.

В Америке произошел один случай, благодаря которому я поняла, что некоторые американцы мало знают о других культурах. Когда пришло время уезжать, мы с Усамой и нашими мальчиками ждали вылета в аэропорту. Я молча сидела в кресле, отдыхая и радуясь, что мальчики ведут себя тихо.

Внезапно какое-то чутье заставило меня оглянуться. И конечно, увидела какого-то американца — он таращился на меня во все глаза. Я сразу поняла, что столь неприятное внимание вызвано моим черным саудовским одеянием, состоявшим из абайи и головного платка, полностью закрывавшего волосы и лицо. Любопытство заставляло мужчину прохаживаться туда-сюда поблизости от меня.

Но он не знал, что мои глаза из-под чадры тоже пристально наблюдают за ним. Этот забавный незнакомец упорно изнашивал свои туфли, направляясь сначала в одну сторону, затем возвращаясь назад и с каждым разом подвигаясь ближе ко мне. С открытым от удивления ртом и расширившимися от любопытства глазами, почти вылезавшими на лоб, он наконец остановился возле меня и уставился на мое закрытое лицо. Я, разумеется, не реагировала, хотя он стоял долго, рассматривая меня со всех сторон.

Мне стало интересно, что думает по этому поводу мой муж. Я кинула взгляд в его сторону: Усама внимательно изучал глазами любопытного мужчину. Я знала, что муж никогда не позволит этому человеку приблизиться ко мне, и не беспокоилась о том, что может произойти.

Позже, когда мы с мужем обсуждали этот случай, мы говорили об этом как о забавном, а не обидном происшествии. Мы здорово посмеялись над тем мужчиной: было ясно, что он не имел ни малейшего представления об исламских традициях и не знал, что мусульманка скрывает свое лицо и тело под черной накидкой, потому что считает это правильным.

Больше никаких неприятностей с нами не случилось, и мы благополучно вернулись в Саудовскую Аравию.

К счастью, самочувствие Абдул-Рахмана улучшилось, и жизнь моя текла спокойно, когда на свет появился третий ребенок. Саад родился с улыбкой на устах. Конечно, Усама получил много поздравлений, став отцом третьего сына подряд.

В том же 1979 году произошли печальные события, принесшие много тревог мусульманам, хотя, по правде, я была так занята своими детьми, что почти не замечала происходившего за стенами моего дома.

Но самое важное событие того года негативно повлияло на жизнь моей семьи, включая малюток и еще не родившихся детей. В декабре 1979 года Советский Союз вторгся в Афганистан и начал жестоко притеснять наших мусульманских братьев. Многих саудовцев и мусульман других стран потрясло случившееся, а мой муж был взволнован этим куда сильнее многих. Он постоянно интересовался новостями о событиях в Афганистане, узнавал о них как из мусульманских источников, так и из западной прессы. И чем больше он узнавал, тем сильнее становилось его беспокойство.

Я не имела ни малейшего представления о том, что происходит в той далекой стране, но что бы ни происходило, это оказывало сильное влияние на моего мужа. Когда я собралась с духом и спросила об этом, Усама только сказал, что на мусульманской земле совершается величайшее зло. Происходящее в Афганистане расстраивало его сильнее, чем рассказы о невинных мусульманских женщинах и детях, брошенных в тюрьму и замученных до смерти.

Сведения, которые он имел и которыми не хотел поделиться, видимо, были чудовищны: мне казалось, что сердце мужа так пылает, что сгорит дотла.

К тому времени Усама во всех отношениях стал взрослым и реагировал на всё как мужчина, который знает, что нужно делать. Он был в первых рядах кампании, начатой в Саудовской Аравии для оказания помощи нашим осажденным собратьям в Афганистане. В самом начале эта оживленная кампания сосредотачивалась на сборе средств для оказания поддержки лидерам афганских племен, ведущих ожесточенную борьбу с захватчиками. Удалось собрать немало денег в мечетях и внутри большой семьи бен Ладен, многие члены которой были весьма щедрыми людьми. Все хотели внести свой вклад, но мало кто сделал так много, как Усама, чтобы добыть средства для пострадавших от печальных событий в Афганистане.

Вскоре война в Афганистане заняла главное место в жизни моего мужа.

Усама строил планы поехать в Пакистан, страну, граничащую с Афганистаном, где собрались многие мусульмане. Муж сказал, что возьмет собранные средства и купит на них еду, медикаменты и оружие, а прибыв в Пакистан, наймет грузовики и водителей, чтобы доставить всё это афганским борцам.

Перед тем как отправиться в поездку, Усама, к моему удивлению, приобрел огромное здание из двенадцати квартир в Джидде, недалеко от дома его матери. Он сказал, что теперь это наш новый дом. Я испытывала смешанные чувства: с одной стороны, наша семья разрасталась и требовалось больше места, но с другой — мне было грустно, ведь я привыкла к обществу его матери и ее родных — я их всех любила.

Усама отвез меня посмотреть наш новый дом, располагавшийся по адресу Азазия Вилладж, 8, рядом с улицей Макарона. Здание было выстроено из красивого камня нежного цвета. Меня поразил размер дома. Я подумала, что никогда не смогу родить столько детей, чтобы заполнить это огромное здание.

Когда мы вошли внутрь, я увидела, что многие комнаты довольно просто обставлены: в них лежали традиционные персидские ковры, а вдоль стен — подушки в арабском стиле. Я всегда мечтала украсить наш дом красивыми драпировками и занавесами, изысканной мебелью и всякими мелочами. Но оставалось ждать, пока Усама не вернется из Пакистана. Нечего было и думать о том, чтобы ездить по городу одной, приобретая новую мебель.

Вскоре после этого Усама организовал наш переезд в новый дом и отправился в Пакистан.

Хотя мой муж всегда оставался внимательным и добрым ко мне, я чувствовала, что его ум полностью занят делами, не связанными с домом и детьми. Я во всем его поддерживала и желала успехов на его поприще по двум причинам: во-первых, мне хотелось, чтобы афганцы могли жить в безопасности и восстановить свою разрушенную страну; во-вторых, мечтала, чтобы мой муж и отец моих детей вернулся домой и возобновилась наша прежняя жизнь.

А пока случилось так, что я осталась одна с тремя малышами.

К счастью, тогда я не знала, что мы уже никогда не вернемся к нормальной жизни. С тех самых пор Усама чаще бывал за пределами Саудовской Аравии, чем в родной стране. И то огромное здание так и не стало изысканным домом, о котором я грезила в первые годы своего замужества.

Хотя служанки помогали мне с мальчиками, а шофер отвечал за доставку всего необходимого, моя жизнь напоминала быстро вертящееся колесо прялки. Я боялась упустить хоть один важный момент в жизни моих малышей, и часто возня с ними доводила меня до изнеможения. Мое утомление стало усиливаться, и в июле 1980-го я поняла, что снова беременна.

Четвертый ребенок, когда я его носила, толкался с такой энергией, что я испытывала постоянные страдания. После рождения трех сыновей я полагала, что пришло время для появления дочери, но трудно было представить, что ребенок, с таким неугомонным энтузиазмом ворочавшийся во мне, может оказаться хрупкой и нежной девочкой. Несомненно, это мальчик!

К счастью, Усама был достаточно внимателен ко мне и отметил у себя в календаре март 1981 года, чтобы вовремя вернуться домой и быть рядом во время родов. Когда я сказала Усаме, что пора ехать в больницу, он был взволнован так же сильно, как в первый раз и во все последующие. Муж повел себя как человек, выполняющий важное задание. Он посадил меня поудобнее в своей машине и помчался в больницу Бакшан, пересекая Джидду так стремительно, что знакомый пейзаж за окном превратился в размытое пятно.

Несмотря на то что тело мое разрывалось от боли, вызванной схватками, я чувствовала себя счастливейшей из женщин.

Комментарии относительно политической деятельности Усамы бен Ладена Джин Сэссон

В те годы, когда Наджва Ганем вышла замуж, переехала в Саудовскую Аравию и начала рожать детей, Усама бен Ладен завершил среднее образование в школе «Аль-Тагер» и в 1976-м поступил в Университет короля Абдул-Азиза в Джидде, где изучал экономику и менеджмент. Наджва утверждает, что он так и не окончил университет (хотя имеются и свидетельства иного характера), бросив учебу через три или четыре года после поступления, всего за несколько семестров до выпуска. Пробуждение личности заставило Усаму присоединиться к политическому движению, охватившему тогда весь Ближний Восток.

В важные для формирования личности Усамы годы учебы мусульманский Ближний Восток переживал период возрождения ислама. Истоки его имеют связь с 1967 годом, когда шла война с Израилем, в которой Египет, Иордания и Сирия потерпели болезненное, деморализующее поражение. Именно тогда тысячи арабских мужчин поставили под сомнение правильность действий своих лидеров и внутренней политики их стран и начали задаваться вопросом, почему они проиграли Израилю. Исламское возрождение стало набирать силу, когда многие молодые арабы начали требовать перемен.

Хотя в те годы Усама не принимал участия в политике, уже формировалась его страстная увлеченность джихадом, священной войной. Именно тогда Усама встретил своего первого наставника, палестинского активиста движения джихада, учителя и писателя Абдуллу Аззама, вдохновившего его на то, чтобы посвятить жизнь чему-то большему, нежели преумножение богатства семьи бен Ладен.

Абдулла Аззам родился в деревушке Эль-Хартие, в Палестине, в то время, когда британцы оккупировали его страну. Он ходил в школу в своей деревне, потом учился в колледже Хадорри и преподавал в Иордании, а затем получил степень бакалавра религиозных наук в Дамаске. Когда израильтяне оккупировали Западный берег, победив в Шестидневной войне в 1967 году, Аззам бежал в Иорданию, где присоединился к организации «Братья-мусульмане Палестины».

Оставшись в Иордании, Абдулла Аззам вошел в палестинскую коалицию сопротивления, но вскоре его презрение к арабским правителям стало расти. Он почувствовал, что они довольны существующим положением и хотят его сохранить. Абдулла Аззам решительно выступал за то, чтобы карта Ближнего Востока, появившаяся благодаря усилиям Великобритании и Франции после Первой мировой войны, была изменена арабами.

В 1978 году тлевшие угли проблем в Афганистане привели к пожару. Стремясь к большему влиянию в регионе, Советский Союз поддержал переворот в Афганистане в целях создания коммунистического правительства. Однако второй переворот скинул правительство коммунистических марионеток, а афганский президент и большинство членов его семьи были убиты. Но вскоре у власти был поставлен другой поддерживаемый советским руководством президент. И в декабре 1979 года советские войска вторглись в Афганистан.

Почти сразу после этого мусульманские партизаны начали джихад против советских атеистов. США, Великобритания и ряд мусульманских стран поддержали партизан. Советские войска были поражены стойкостью сопротивления, а вскоре и понесли тяжелые потери.

Проникшись политическим посланием Абдуллы Аззама, Усама бен Ладен проявил внутреннюю готовность ответить на советское вторжение в Афганистан. Вскоре после этого он оставил университет и посвятил себя деятельности в поддержку афганских борцов сопротивления, известных как моджахеды. Абдулла Аззам стал его соратником, они встретились в Пешаваре, близ пакистано-афганской границы, и вместе занялись организацией доставки продуктов, медикаментов и оружия моджахедам.

ГЛАВА 3. Рождающая сыновей Наджва бен Ладен

Вскоре я узнала, что мой четвертый ребенок и в самом деле мальчик. И хотя почувствовала укол разочарования, когда врач сообщил мне, что родилась не дочка, все вокруг были так переполнены радостью, что мое лицо порозовело от удовольствия. Я напомнила себе, что многие женщины в Саудовской Аравии отчаянно молятся о рождении сына, но их мольбы остаются без ответа.

Мальчиков в Саудовской Аравии так ценят, что женщина, рожающая только сыновей, считается получившей благословение из рук самого Господа. Теперь, когда у меня было четверо сыновей, на многих лицах, обращенных ко мне, читалась зависть.

Мы с мужем назвали нашего четвертого мальчика Омаром Усамой. С того момента, как я заглянула в глазки малыша, я испытала особую нежность. И хотя всем сердцем люблю каждого из своих детей, что-то в Омаре трогало самые глубокие струны моего сердца. Возможно, поэтому я кормила его грудью дольше, чем других своих малышей.

Муж был очень доволен. Он снова и снова повторял, что рождение наших детей было делом рук самого Господа и что Омар подарок от Него, еще одно благословение для нашей растущей семьи.

Вскоре муж опять отправился в Пакистан поддерживать наших мусульманских братьев из Афганистана. Некоторые из его поездок продолжались больше месяца, и в такие периоды у меня появлялось больше свободного времени, которое я целиком уделяла маленькому Омару. Однажды я заметила, что белокурые волосы Омара сильно отросли. Не задумываясь о том, что делаю, я начала укладывать их в разные шикарные прически, в том числе напоминающие косички, в которые иногда заплетали хвосты коням моего мужа.

Омар был необычайно красивым ребенком, и мои забавы не ограничились прическами. Я придумывала и шила платьица для девочек, а потом наряжала в них Омара. И мне казалось таким естественным оставить его полежать в этих славных платьицах. В конце концов, он был всего лишь крошечным младенцем и не понимал, что на нем надето. Вскоре я стала постоянно наряжать его в одежду для девочек. Больше всего ему шел розовый цвет: он сочно оттенял его кожу, гладкую и мягкую, как бархат.

Сколько радости мне доставлял этот чудесный ребенок! Подруги говорили, что Омар с каждым днем становится все красивее, и этим еще сильнее поощряли меня в моих забавах. Никто из окружающих не ставил мне в упрек то, что я делала, и я не понимала значения своих поступков, пока муж не вернулся домой. Как только Омар неуверенными шажками вошел в комнату, муж заметил его длинные волосы и девчачий наряд. В животе у меня заныло от беспокойства, и я ждала, что скажет и сделает Усама.

Сначала на его лице выразилось недоумение. Он присел на корточки, покрутил своими длинными пальцами локоны Омара и потрогал платьице. Муж посмотрел на Омара, потом перевел взгляд на меня, снова на Омара и снова на меня. Тонкие пальцы Усамы пригладили красивое платьице, надетое на его сына. Потом он тихо сказал:

— Омар, на тебе одежда для девочек. А ты мальчик. — Потом он пригладил волосы сына рукой. — И прическа эта для девочки. А ты мальчик.

Мое сердце упало от страха, ведь я вовсе не хотела вызвать неудовольствие мужа. Вообще-то, я считалась очень послушной женой.

Наконец муж поднял глаза на меня. Он не кричал, а говорил еще тише, чем обычно, его голос был нежен как шелк.

— Наджва, Омар — мальчик. Надень на него одежду для мальчика и обрежь его длинные волосы.

Я молча кивнула и сделала, как мне велели, по крайней мере на какое-то время.

С занимавшей меня фантазией было покончено, вернее, приходилось забыть о ней, когда муж был дома. Но в душе я отказывалась слушаться, по крайней мере на этот раз. Как только Усама возвращался в Пакистан, мое сопротивление проявлялось открыто. Меня так зачаровывала красота Омара, что руки невольно тянулись к девичьим платьицам и надевали их на Омара. Мои маленькие забавы продолжались, пока в один прекрасный день муж не вернулся домой без предупреждения и не застал меня на месте преступления: я любовалась Омаром, наряженным в розовое платьице, а волосы его струились длинными локонами.

Усама не произнес ни слова. Он только пристально посмотрел на меня, и выражение его лица ясно говорило, что в следующий раз мне не стоит искушать судьбу. Пришлось забыть о моей недозволенной радости. Я снова постригла Омара как мальчика и молча спрятала все эти славные платьица. Но во мне еще жила надежда, что когда-нибудь появление дочки озарит светом наш дом и она будет носить эти чудесные наряды.

Хотя в нашей жизни было много радостных дней, случались и печали. После рождения Омара муж стал проводить долгие месяцы в Пакистане. Как-то я случайно подслушала его беседу с другими членами семьи, в которой он говорил, что в некоторые из своих поездок бывает и в Афганистане. Меня охватил страх при мысли о том, что жизни отца моих детей может угрожать опасность. Но я не осмеливалась жаловаться, ведь муж ясно дал мне понять: происходящее за пределами нашего дома меня не касается.

Телевизора у нас не было. Муж не хотел, чтобы его семью развращало то, что по нему показывают, но я узнавала из разговоров с подругами и другими членами моего тесного круга: муж стал известным героем у себя на родине. Я даже слышала порой, что многие почли бы за счастье дышать с Усамой одним воздухом.

Ни у кого не вызывало удивления, что он и его братья из большой семьи бен Ладен дают много денег на защиту правого дела. Ведь известно: благочестивые мусульмане очень щедры, когда речь идет о благотворительности в пользу братьев по вере. Но всех поражало, что богатый и успешный мужчина из этой семьи рискует жизнью и здоровьем в огневых точках.

Не зная подробностей военной и политической деятельности мужа, я, однако, остро чувствовала: воздух Афганистана пропитан опасностью. И каждый день молилась Богу, чтобы Он сохранил для меня Усаму невредимым. Я знала, мои тревоги не безосновательны. Один раз муж вернулся в Джидду с алыми шрамами по всему телу. Мои собственные глаза рассказывали мне, что Усама продолжает выполнять опасные задания, потому что он не раз возвращался домой со следами ранений.

Я еще сильнее встревожилась, когда Усама признался, что научился управлять вертолетом. После этого с моего лица несколько дней не сходило взволнованное выражение, и тогда видевший мое беспокойство муж принес домой большую круглую палку и вложил ее мне в руки.

— Теперь, Наджва, — велел он, — обхвати палку поудобнее обеими руками — вот так — и медленно поворачивай, а тем временем передвигайся по комнате.

Я сделала, как он сказал.

— Это трудно?

— Нет, — признала я.

— Тогда не беспокойся о моей безопасности. Управлять вертолетом не сложнее, чем двигать этой палкой.

В другой раз, когда я стала задавать вопросы, он приказал:

— Наджва, прекрати думать об этом.

Вот так! После этого я старалась гнать от себя любые мысли о том, чем занят Усама и почему он не рядом со мной.

Но однажды, когда он был в особенно хорошем расположении духа, он рассказал мне о небольшом происшествии, которое считал забавным. Вне себя от счастья — ведь муж наконец захотел поделиться со мной одним из своих приключений, — я сидела у его ног с торжественным видом, восхищенная, как ребенок, и так погрузилась в его рассказ, что почувствовала себя участницей тех событий.

— Однажды ночью мы отправились выполнять особо опасное задание на территории Афганистана, рядом с пакистанской границей. Местность там гористая и такая неровная, что передвигаться можно только на лошадях. Там шли непрекращающиеся бои, и наши люди нуждались в оружии. Задача наша состояла в том, чтобы доставить оружие бойцам как можно быстрее, поэтому мы выбрали особо опасный маршрут. Наши лошади и обоз подошли так близко к русским солдатам, что они могли заметить нас, просто подняв глаза и окинув взглядом периметр своего лагеря. Мы понимали, что должны пересечь вражескую территорию тише, чем перышко падает на землю.

Но кое-что доставляло нам особое беспокойство. Один из наших братьев ехал на молодой и очень шумной лошади — среди лошадей тоже бывают жуткие болтуньи. Бог мой, как же громко она ржала! Мы с моими людьми долго думали, как заставить нашу болтушку вести себя тихо. Наконец моему близкому другу пришла в голову блестящая мысль. Он достал из своей сумки маленький мешочек, сделанный из волокна кокосового ореха. Кивнул мне с легкой ухмылкой и показал на этот грубый мешочек. Я не представлял, как это поможет решить нашу проблему, но вскоре всё понял. Мой друг наклонился, свесившись из седла и приблизившись к морде молодой лошади. В следующий раз, когда эта болтушка открыла рот, он стал совать в него мешок. Почувствовав грубое прикосновение жесткой материи, потрясенная лошадь тут же захлопнула рот.

Каждый раз, когда лошадь пыталась поговорить, она тут же ощущала во рту мешок. Я заставил себя отвернуться, потому что при виде этого зрелища начинал давиться от смеха и мог не сдержаться, выдав врагу наше местонахождение.

Муж мой был одним из самых серьезных людей из тех, кого я знала, и редко проявлял даже самые незначительные признаки веселья, но при этом воспоминании он вдруг зафыркал от смеха. Я тоже захихикала, представив изумленную морду маленькой говоруньи.

Временами Усама разговаривал о своих делах на военном поприще со старшими сыновьями, а я осторожно подслушивала. Не смогу вспомнить точные даты и даже сказать, сколько лет было детям в тот или иной раз. Но хорошо помню один эпизод. Муж отдыхал тогда дома уже несколько недель, и прошло достаточно времени, чтобы его ум и тело сбросили постоянное напряжение и немного расслабились. Он сидел в гостиной с чашкой чая и позвал в комнату старших сыновей, жестом пригласив их сесть рядом. Зная, что большинство мальчишек мечтают стать солдатами, он решил поделиться с ними некоторыми событиями своей жизни.

Мальчики выглядели взволнованными. Их отец был обычно слишком занят и не находил времени для своих сыновей. Поэтому они нервничали, опасаясь, что проявили в чем-то непослушание и отец позвал их, чтобы наказать.

И хотя мне не пристало находиться среди мужчин, даже если это мои муж и сыновья, я осталась в комнате, делая вид, что занята какими-то делами, чтобы послушать, о чем они говорят.

Муж был на редкость в хорошем настроении и развлекал наших мальчишек своими историями.

— Как-то ночью шел бой, и вдруг откуда ни возьмись появился русский вертолет. Трудно уцелеть и остаться невредимым, когда такое происходит на открытом пространстве, где мы сражались.

В ту ночь мы находились в особом районе Афганистана — там расположена огромная равнина, которая постепенно поднимается и доходит до горных пещер. Я был в одной из пещер, когда услышал шум приближающегося вертолета. Выглянул наружу и увидел, что наши бойцы находятся на открытом пространстве, под прицелом. Застигнутые врасплох, не имея времени найти укрытие, они не смогут спастись, и никто из нас не в силах им помочь. Я обречен стоять здесь и наблюдать кровавую бойню — так я думал тогда.

Мое сердце бешено колотилось, ведь я видел, как разбросаны наши бойцы. Когда вертолет открыл огонь, они стали метаться из стороны в сторону. Я обрадовался, увидев, что они не забыли, чему их учили: перемещаться — потому что в движущуюся мишень попасть труднее. Своими быстрыми, непредсказуемыми движениями наши храбрые братья здорово усложнили русским стрелкам их задачу.

Я взглянула на своих юных сыновей. Несмышленые еще мальчики, они испытывали восхищение, слушая отца, и не осознавали опасностей войны. Их лица светились от восторга, когда отец рассказывал им о жизни и смерти на поле боя. Живое детское воображение рисовало быстроногих солдат, которые стремительно передвигались по равнине, стараясь избежать слепящего света и дождя пуль из смертоносной машины.

Муж оглядел мальчиков и остался доволен их реакцией на свой рассказ.

— Стрелок в вертолете был полон боевого азарта и решимости перебить всех, кто находился на поле боя, — всех до единого. Сражение становилось все более напряженным. Пули свистели в небе подобно яростному штормовому ветру. Некоторые из моих солдат, застигнутых на открытом пространстве, полностью потеряли ориентацию и остановились. Я видел, как они встали на колени, прямо на песок. На какое-то мгновение я подумал, что они хотят помолиться. Но они стали неистово рыть ямы в земле. А потом наклонились и стали совать голову в эти маленькие ямки. Они напоминали насекомых, пытавшихся зарыться в землю. Они даже пытались присыпать головы землей и утрамбовать ее.

Мальчишки захохотали, представив себе солдат, засунувших голову в песок.

Усама продолжил рассказ:

— Открывшийся пилоту вертолета странный вид торчащих из земли задниц заставил его развернуться и улететь. Возможно, он решил, что бойцы выкапывают из земли какое-то новое оружие.

Мальчишки шумно засмеялись, довольные тем, что отец пригласил их заглянуть в свою полную опасностей жизнь.

В другой раз муж продолжил рассказ о своих приключениях, и его мягкий голос звенел громче обычного. И снова я тихонько слушала.

— Вы слышали, мальчики, мои рассказы про Абдуллу Аззама. Он был величайшим организатором, устраивавшим собрания и слеты братьев по всему миру, собиравшим средства, вербовавшим мусульман для борьбы в Афганистане с русскими захватчиками. Завербовав достаточно бойцов, Абдулла сам отправился в Афганистан, в зону военных действий, и сражался там на передовой.

Внезапно я вспомнила, что Абдулла Аззам тот самый человек, с которым мой муж встречался в Америке, когда мы гостили в Индиане. По словам мужа, он был не только очень умен, но и очень смел.

— В мою последнюю поездку в Афганистан мы с Абдуллой Аззамом оказались на линии боевых действий. Внезапно наши позиции атаковал один из этих чертовых вертолетов. Снаряды стремительно проносились во всех направлениях. Мы знали, что погибнем, если не найдем укрытия. И вдруг Господь предоставил нам убежище. Я увидел два отверстия в скальной породе: крошечные пещеры, расположенные одна рядом с другой. Абдулла Аззам, должно быть, заметил их в то же самое мгновение. У нас на ногах словно выросли крылья, и мы стремглав пересекли поле боя. Не знаю почему, но я нырнул в одну из пещер, а Абдулла Аззам бросился во вторую. Оказавшись в укрытии, я оглянулся и увидел, как снаряд угодил точно в пещеру, в которой скрылся Абдулла Аззам. Взрыв обрушил целые горы песка и камней, заваливших вход в пещеру.

Я устремился к завалу и стал разгребать камни и песок, пытаясь прорыть отверстие. Мне удалось лишь чуть-чуть вклиниться в твердую породу, засыпавшую вход, когда вертолет вернулся, и воздух вокруг снова закипел от рвущихся снарядов. Пришлось вернуться в укрытие, хотя я не отрывал глаз от кучи камней, заваливших пещеру. Рано или поздно обстрел закончится, и я смогу спасти Абдуллу — думал я тогда. Но у Господа были другие планы.

Усама обвел взглядом сыновей и спросил:

— Знаете, что произошло дальше?

Мальчики тихо пробормотали:

— Нет… нет.

— Я увидел чудо! Господь направил второй снаряд точно в то же место у входа в пещеру, ставшую ловушкой для Абдуллы Аззама. Второй взрыв аккуратно расчистил вход, словно это сделали опытные землекопы.

Он кивнул головой при этом воспоминании.

— Абдулла Аззам вышел из сотворенной Господом расщелины так спокойно, будто он отдыхал там во время загородной прогулки!

Мои мальчики с благоговейным трепетом слушали о чудесах, явленных Господом.

Через пару дней после этого Усама сообщил мне, что у него есть планы, которые, как он надеялся, меня обрадуют. Он сказал, что в следующую свою поездку в Пешавар, пакистанский город, где находилась его база для сбора припасов и обучения бойцов, посылаемых в Афганистан, он собирается найти подходящий дом для нашей семьи. Он решил, что, пока наши старшие сыновья не ходят в школу, его семья будет время от времени сопровождать его в Пешавар.

Я никогда не была в Пакистане, но горела желанием туда поехать и хотела, чтобы эта поездка состоялась как можно раньше.

В течение последних трех лет жизнь Усамы напоминала жизнь перелетной птицы, мечущейся от одного гнезда к другому. Он летал из дома, из Саудовской Аравии, в Пакистан, а оттуда совершал вылазки в Афганистан, осуществляя связь между военными силами повстанцев на земле. Когда появлялась необходимость вернуться в Джидду, чтобы собрать дополнительные средства на борьбу или помочь братьям в семейном бизнесе, он приезжал домой. Но даже в те дни, когда муж находился в Джидде, он строго ограничивал время, уделяемое семье. Почти каждое утро Усама куда-то торопился: на важные встречи, касавшиеся борьбы против советских захватчиков или строительного бизнеса.

Разумеется, меня обрадовало, что теперь мы будем проводить какое-то время в Пакистане. Я изнывала от тоски, оставаясь в Джидде, когда мой муж месяцами пропадал в дальних краях. Растущим сыновьям нужен был отец, в особенности младшему, Омару — похоже, он скучал по отцу сильнее, чем остальные дети.

Мы с Усамой были женаты уже восемь лет. И хотя у нас имелись разногласия и трудности, связанные с его деятельностью в Афганистане, по большей части наш брак оставался безоблачным. Я была более чем довольна своим мужем, а его поведение говорило мне, что он не менее счастлив со мной.

Могла ли я предполагать, что вскоре наша семейная жизнь изменится навсегда?

ГЛАВА 4. Четвертый сын Усамы бен Ладена Омар бен Ладен

С того момента, когда я уже мог наблюдать и рассуждать, я в основном видел своего отца очень спокойным, что бы ни происходило вокруг. Это оттого, что он убежден: все в нашей земной жизни в руках Господа. Поэтому мне трудно представить, будто он сильно волновался, когда мать сообщила ему, что пришла пора родиться мне, — так волновался, что не мог найти ключи от машины. После лихорадочных поисков он, как мне рассказывали, торопливо посадил мать в машину и развил бешеную до безрассудства скорость. К счастью, незадолго до этого отец приобрел новенький «мерседес» и в тот день устроил настоящее испытание всем его механизмам. Мне сказали, что автомобиль был золотистого цвета, до того красивый, что я в детстве представлял его себе как золотую карету, мелькающую на фоне пальм, украшающих бульвары Джидды.

Вскоре после этого стремительного путешествия я появился на свет, став четвертым ребенком в семье. У меня было три старших брата: Абдулла, Абдул-Рахман и Саад.

Мать часто напоминала мне, что носить меня ей было труднее всего. Я доставлял немало неудобств, постоянно пинаясь. И она восприняла те месяцы беременности, когда я проявлял заметную активность, как предупреждение. Мать наблюдала за мной словно ученый за проснувшимся вулканом. Она знала, что ее четвертый сын вырастет волевой личностью.

Я был лишь одним из многих представителей семьи бен Ладен, известных сильным характером. Мой отец человек спокойный и тихий во многих отношениях, но он никогда не позволял другим контролировать себя. Дед по отцу, Мухаммед Авад бен Ладен, тоже славился волевым характером. После преждевременной смерти своего отца, оставившего безутешную вдову и четырех малолетних детей, мой дед отправился искать счастья, не имея ни малейшего представления, что ждет его впереди. В одиннадцать лет он оказался старшим мужчиной в семье.

В те дни у него было мало перспектив в Йемене. И дед отважно бросил родные края и людей, которых знал с детства. Взяв с собой младшего брата, Абдуллу, он присоединился к одному из многочисленных караванов, пересекающих земли.

После долгого путешествия по пыльным дорогам маленьких городов и деревень Йемена они прибыли в порт Адена. И оттуда проплыли небольшое расстояние через залив Аден до Сомали, до африканского континента. В Сомали обоих мальчишек нанял на работу строгий надсмотрщик, известный вспышками звериной ярости. Однажды он так рассердился на деда, что ударил его по голове тяжелой дубиной.

В результате этой травмы дед перестал видеть одним глазом. Деду и его брату пришлось вернуться в родную деревню, чтобы поправить здоровье. На следующий год они отправились в путь снова, на этот раз в противоположном направлении — в Саудовскую Аравию. Уверен, что им нравились многие поселения, где они останавливались, но нигде не находили они того волшебства и очарования, о которых грезило их детское воображение. И двое мальчишек, юных и необразованных, задерживались в разных городах лишь для того, чтобы заработать немного денег на еду, а затем продолжали свое путешествие, казавшееся бесконечным. Но Джидда в Саудовской Аравии чем-то приглянулась деду, и именно этот обнесенный стеной город на берегу Красного моря стал конечной точкой их утомительного путешествия.

Я где-то слышал, что только мужчина без гроша в кармане может по-настоящему высоко подняться в этом мире. И это совершенная правда в отношении дедушки бен Ладена, ведь он был беден, зато полон энергии и решимости. Он не стеснялся браться за любую честную работу. Для человека с таким характером Джидда была идеальным местом, так как город и вся страна переживали переломный момент в экономике. В начале 1930-х энергичность деда, его ум и внимание к деталям обратили на него взгляд помощника короля Абдул-Азиза, первого короля Саудовской Аравии, который незадолго до этого победил в войне с рядом племен и образовал новое государство, Королевство Саудовская Аравия.

Король Абдул-Азиз был известен блестящим умением добиваться от людей лучшего, на что они способны. Ему требовалось много умных, трудолюбивых работников для модернизации королевства, потому что подданные его нуждались в новых больницах, дорогах, предприятиях и домах. И король был разочарован тем, что его грандиозные планы некому было привести в исполнение — в стране не хватало опытных строителей.

Королевский помощник, отметивший качество работы и высокое мастерство деда, порекомендовал его королю. Деду искренне понравился этот величественный король, сильный и телом и духом. Когда король попросил деда кое-что починить, тот выполнил работу быстро и хорошо, к удовольствию короля. После успешного завершения первого задания дед вскоре получил много новых.

В то время никто еще не знал, что Саудовской Аравии предстоит вскоре стать одной из самых богатых и влиятельных стран в мире. Королевство образовалось в 1932 году, а в 1938-м открыли нефтяные месторождения, и в стране начался строительный бум, какого мир прежде не видел. Когда король хотел построить новое здание или новую дорогу, он обращался к моему деду. Трудолюбие деда и его честность так нравились королю, что он поручил ему самую желанную для любого верующего работу — руководить расширением Великой мечети в Мекке.

Все в нашей семье знают, что у дедушки бен Ладена были две большие страсти: работа и женщины. И на обоих поприщах он добился невероятного успеха. Его нравственные устои, преданность работе и абсолютная искренность завоевали ему безграничное доверие короля. Тяжелый труд принес финансовое благополучие, позволившее деду удовлетворить свою вторую страсть — к женщинам.

Для мусульманских стран не редкость, когда мужчина, в особенности очень богатый или, наоборот, очень бедный, имеет одновременно четырех жен. Мой дед стал вскоре так богат, что не только женился на четырех женщинах, но время от времени освобождал место для новых кандидаток, разводясь с прежними женами и заменяя их другими.

Имея столько настоящих и бывших жен, он дал жизнь такому количеству детей, что не со всеми из них ему удавалось поддерживать отношения. В соответствии с традицией он оказывал особое внимание старшим сыновьям, а с большинством детей виделся только в редких случаях, по важным поводам. Это не значит, что он не интересовался успехами своих детей. Он находил время в своем насыщенном графике, чтобы удостовериться, что его сыновья делают успехи в учебе, а дочери удачно вышли замуж.

Поскольку мой отец не был одним из старших сыновей, он не часто видел своего отца. Кроме того, брак деда с матерью моего отца, сирийкой Аллией, моей бабушкой, был совсем коротким. После рождения отца она забеременела от дедушки бен Ладена второй раз, но случился выкидыш, и после этого она попросила у мужа развод. По каким-то причинам дед не стал возражать, и бабушка Аллия вскоре получила свободу, а затем снова вышла замуж, за Мухаммеда аль-Аттаса, родив от него еще четверо детей.

Несмотря на то что отец Усамы был одним из величайших людей Саудовской Аравии, жизнь моего отца складывалась не так, как ему хотелось. Как и многие дети разведенных родителей, он чувствовал утрату, ведь он больше не был тесно связан с семьей отца. И хотя мой отец не из тех, кто жалуется на судьбу, многие считают, что он остро воспринимал свое незавидное положение и искренне страдал от недостатка отцовской любви и ласки.

Я хорошо понимаю, что чувствовал отец. В конце концов, я сам лишь один из двадцати его детей. И часто страдал от недостатка его внимания.

Все члены семьи и другие люди знали моего отца как унылого мальчика из рода бен Ладен, который увлекается изучением религии.

И как его сын я могу засвидетельствовать, что он никогда не менялся. Он был неизменно набожен и всегда говорил о религии серьезнее, чем многие другие. Никогда не пропускал молитв. Посвятил немало часов изучению Корана и других священных текстов.

Большинство мужчин, независимо от их религии, испытывают соблазн при виде женщин, которые не входят в число их жен или родственниц, но мой отец таким не был. Известно, что он отводил взгляд, если вблизи появлялась женщина, не принадлежавшая к его семье. Избежать сексуальных соблазнов, по его мнению, помогают ранние браки. Именно по этой причине он решил жениться, когда ему было всего семнадцать.

Мне приятно, что моя мать, Наджва Ганем, старшая из двоюродных сестер отца, стала его первой женой. Положение первой жены престижно в нашей культуре, и престиж втрое больше, если она также двоюродная сестра мужа и мать его первого сына. Мусульманин редко разводится с женой, если она его двоюродная сестра и мать первенца. Мои родители были связаны кровным родством, браком и детьми.

Я никогда не слышал, чтобы отец в гневе повышал голос на мать. Казалось, он всегда был ею доволен. Когда я был совсем маленьким, случалось, что они с матерью надолго уединялись в своей спальне, и родные не видели их по нескольку дней. Так что я точно знаю: отец любил общество матери.

Я могу понять его преданность, потому что она была любящей женой и прекрасной матерью. Ее любовь к детям была беззаветной. Хотя она вышла замуж за богатого человека и в первые годы брака имела нескольких служанок, помогавших по дому, мать всегда лично заботилась о наших нуждах и даже кормила с ложечки, когда мы болели.

Как сын я считаю ее идеальной матерью.

Другое дело — мой отец. Хоть я и не могу просто приказать моему сердцу не любить отца, я не согласен с его поведением. Временами мое сердце кипело от гнева, вызванного его поступками, ведь он принес вред многим людям: как тем, кого он не знал, так и своим близким. Будучи сыном Усамы бен Ладена, я глубоко сожалею о тех чудовищных вещах, которые он совершил, о загубленных невинных жизнях, о скорби, которая по сей день живет во многих сердцах.

Но мой отец не всегда был человеком, терзаемым ненавистью. И не всегда был тем, кого ненавидят. Были времена, когда многие отзывались о нем с горячей похвалой. История свидетельствует, что когда-то его обожали. Несмотря на наши разногласия, я не стыжусь признать: я любил отца, испытывал к нему обычную для юного сына горячую привязанность. Более того, в детстве я боготворил отца и верил, что он один из самых блестящих людей в мире и к тому же один из самых высоких. Только попав в Афганистан, я встретил человека более высокого роста. И, сказать по правде, только оказавшись в Афганистане, я по-настоящему узнал, что за человек мой отец.

У меня остались чудесные воспоминания о детских годах. Одно из ранних воспоминаний: шутка про жен. Много раз, когда отец сидел в гостиной с друзьями, он просил позвать меня. Взволнованный, я следовал на звук его голоса. Когда я появлялся в комнате, отец улыбался мне, а потом спрашивал:

— Омар, сколько у тебя будет жен?

Я был еще слишком мал и ничего не знал про мужчин, женщин и брак, но знал, какого ответа он ждет. Я показывал четыре пальца и радостно кричал:

— Четыре, четыре! У меня будет четыре жены!

Отец с друзьями довольно смеялись.

Я любил, когда отец смеется. Это случалось так редко…

Многие люди считали отца гением. В особенности это касалось его математических способностей. Говорили, что его собственный отец был настоящим гением арифметики — он мог складывать в уме длинные колонки цифр.

Мой отец также был известен своими способностями в устном счете, и случалось, что к нам домой приходили люди, предлагавшие ему проверить свои способности, состязаясь с калькулятором. Иногда он соглашался, иногда нет. Когда он из любезности принимал вызов, я так нервничал, что переставал дышать.

Каждый раз я боялся, что он провалит испытание. И каждый раз ошибался. Нас всех поражало, что никакой калькулятор не мог сравниться с уникальными способностями отца, даже если цифры были очень большими и сложными. Отец оперировал в голове самыми длинными цифрами, пока его друзья отчаянно старались угнаться за виртуозом математики с помощью калькуляторов. Меня до сих пор изумляет, что у человека может быть подобный талант.

Феноменальная память Усамы бен Ладена поражала многих, кто его знал. Любимой книгой отца был Коран, и время от времени он соглашался на просьбы друзей и развлекал их, цитируя Коран слово в слово. Я тихо стоял где-нибудь в уголке с Кораном в руках и внимательно проверял правильность цитат. Отец ни разу не пропустил ни слова. Сейчас я могу признаться: по мере того, как я рос, это стало меня разочаровывать. По какой-то необъяснимой причине я хотел, чтобы отец хоть раз ошибся. Но этого не случалось.

Однажды он рассказал, что овладел этим умением в период серьезного душевного потрясения: в возрасте десяти лет, вскоре после того, как узнал о гибели своего отца в авиакатастрофе. Как бы ни объяснялся этот редкий дар, триумфальные демонстрации этих способностей стали частью незабываемых воспоминаний моего детства.

Но наряду с хорошими у меня есть и грустные воспоминания. Самым непростительным, по моему мнению, было то, что нас держали, словно пленников, в нашем доме в Джидде.

Много тайных опасностей подстерегало тех, кто влез в трясину непрерывно усложнявшегося конфликта, который начался с вторжения советских войск в Афганистан, за два года до моего рождения. Мой отец стал настолько важной фигурой в той борьбе, что опасался, как бы политические враги не похитили кого-нибудь из его детей или не убили родных.

Из-за возникшей угрозы он приказал, чтобы дети не покидали дом. Нам не разрешали гулять за его стенами, даже в саду. Вяло поиграв пару часов в комнатах, мы с братьями кучу времени проводили, прильнув к окнам нашей квартиры и мечтая оказаться на улице, где мальчишки носились по тротуарам, катались на велосипедах, прыгали на скакалках.

Набожность отца заставляла его проявлять строгость и в других вещах. Хотя мы жили в Джидде, в одном из городов Саудовской Аравии с самым жарким и влажным климатом, отец не разрешал матери включать кондиционер, который был поставлен в доме при строительстве. Не позволял он и пользоваться холодильником, имевшимся на кухне. Он заявил матери:

— Модернизация развращает мусульманскую веру.

Поэтому пища портилась, если мы не съедали ее в тот же день, как купили. Если матери требовалось молоко для малышей, отец приказывал доставить его прямо из-под коровы, с нашей семейной фермы.

Матери дозволялось готовить на газовой плите. И семье разрешалось пользоваться электрическим освещением, так что нам, по крайней мере, не приходилось бродить в темноте, натыкаясь на предметы, зажигать восковые свечи в темное время суток и готовить еду на костре.

Мы с братьями ненавидели эти неразумные правила, но мать никогда не жаловалась.

Только в одном-единственном месте сыновья бен Ладена жили почти нормальной жизнью — на нашей ферме, расположенной совсем рядом с Джиддой. Она занимала обширную территорию, обнесенную оградой. На ферме находилось много разных строений. Дома для членов семьи были выкрашены в нежно-персиковый цвет, чудесно сочетавшийся со спокойными красками пустыни. Имелась на ферме и мечеть, так как отец не хотел пропускать ни одной из пяти ежедневных молитв. Любимым местом отца на ферме были конюшни, специально построенные для его коней изумительной красоты.

Отец обожал бывать на воздухе. Он тщательно спланировал фруктовый сад, засадив территорию сотнями деревьев, включая пальмы всех видов. И велел создать дорогой рукотворный оазис, где росли тростник и другие водные растения. Глаза отца светились от счастья при виде красивого растения или цветка и от гордости при виде одного из его быстроногих жеребцов.

Хорошо, что мы могли хотя бы играть на ферме — современные игрушки нам запретили, и умолять было бесполезно. Отец позволял нам только возиться с козлятами и повторял: для счастья достаточно того, что сотворил Господь. Как-то раз он привел на ферму детеныша газели. Мать не обрадовалась, когда мы с братьями тайком втащили его в дом через открытое окно. Шерсть у газели лезла, и когда мать обнаружила ее следы на мебели, она повысила на нас голос, что редко случалось. Позже мы поняли, что она притворялась сердитой. Мы заметили: она не может сдержать улыбки, наблюдая за нашими проделками.

Помню, как в другой раз отцу подарили детеныша верблюда. Мы были в восторге от его появления. Но вскоре поняли, что верблюжонок еще совсем маленький — его слишком рано забрали у матери. Бедный малютка был так одинок и кричал так жалобно, что отец решил отвезти его на одну из ферм своего брата. Но там его не приняли взрослые верблюды, они напали на малыша, и его нельзя было там оставить. Мы так и не узнали конец этой печальной истории, но меня еще много дней преследовали воспоминания о бедном малыше, так как я всегда любил животных и не мог выносить их страданий.

А однажды один из сводных братьев отца неожиданно приехал к нам на ферму, и его машина была доверху завалена игрушками! Мы никогда еще не испытывали такого восторга. Для нас наступил настоящий праздник, в сто раз лучше, чем Ид аль-Адха (мусульманский праздник вроде христианского Рождества)! Отец скрыл свой гнев от брата, но не от нас и продолжал сердиться, пока все игрушки не были уничтожены. Но доброта дяди подарила нам один из счастливейших дней нашего детства. Вспоминая те далекие дни, я догадываюсь, что дядя нас жалел.

Отец смягчался лишь, если дело касалось футбола. Когда он впервые принес домой футбольный мяч, я был потрясен тем, как нежно он улыбается, наблюдая наш восторг при виде мяча. Он признался нам, что увлекся футболом и с удовольствием играет, когда находит для этого время.

Была еще одна игра, которой мы иногда забавлялись вместе с отцом. Она называлась «игрой в шляпы». Я прыгал от радости, когда отец посылал моего старшего брата на улицу разметить землю для игры. Брат чертил линию в той части двора, где песок нарочно утоптали так, что он был тверд как камень.

Затем отец брал мужскую шляпу и клал ее на линию. Потом отходил к противоположному концу линии и стоял там с очень серьезным видом, оценивая своих соперников — сыновей. Мы вставали у другого конца линии с не менее серьезными лицами. Суть игры в том, чтобы обогнать своего соперника и первым схватить шляпу, а затем вернуться на прежнее место. Каждый из нас боролся сам за себя. По команде первый из стоявших на линии мальчиков бросался к шляпе.

Отец, наблюдавший за нами с другого конца, ждал, пока его соперник подбежит к шляпе, схватит ее и помчится к финишу. Задача отца заключалась в том, чтобы поймать его, пока тот не добежал назад. У отца были невероятно длинные ноги и отличная физическая форма, но его юные сыновья могли летать быстрее ветра. Однако, несмотря на то что мы умели очень быстро бегать, отец всегда побеждал, так как мы с братьями делали для этого все возможное.

Наши традиции не допускают, чтобы мы побеждали тех, кто старше, и, уж конечно, никто не посмеет одержать верх над своим отцом. Из уважения к отцу мы с братьями всегда замедляли свой бег, чтобы он без труда поймал нас, пока мы не коснулись финишной черты.

Но это всегда отравляло мне удовольствие от игры. Я считал, что поддаваться нечестно. И однажды, не раскрывая своих планов братьям, решился обогнать отца: я схвачу шляпу и непозволительно быстро вернусь назад. Не дам ему поймать себя!

В следующий раз, когда мы играли, я знал, что должен победить. Пока не настала моя очередь бежать, все шло как обычно, и братья позволяли отцу поймать себя. Но тут я сорвался с места как ураган, схватил шляпу, развернулся и стремительно помчался назад. Отец был потрясен, осознав, что я бегу слишком быстро и ему меня не догнать. Он резко выпрыгнул вперед, и я почувствовал, как его руки коснулись моих ног. Но я ускользнул, рванувшись в сторону и двигаясь зигзагами. Я слышал, как вскрикнули братья, когда отец упал на землю, ударившись локтями.

Поскольку падение было резким, он сильно ушибся, поранил локти и вывихнул правое плечо. По выражению его лица было видно, что он испытывает серьезные страдания. Я рванулся назад, испуганный и ошеломленный, понимая, что стал причиной несчастья. И со страхом смотрел, как отца посадили в автомобиль и увезли в больницу Джидды.

Затем, после оказания ему первой помощи, нам сказали, что отцу придется терпеть болезненные инъекции кортизона и проходить физиотерапевтические процедуры целых шесть месяцев. Травма была весьма серьезной — из-за нее он не смог даже поехать в Пакистан и выполнять там свою важную работу во имя ислама.

Братья сердились на меня: им уже надоело пребывание отца в Джидде. Они хотели, чтобы он вернулся в Пакистан. Братья считали, что он слишком строго обращается с нами, когда приезжает домой.

Вы, наверное, уже догадались, что мой отец не самый нежный и любящий. Он никогда не обнимал нас с братьями. Я однажды пытался добиться от него хоть какого-то проявления нежности, но услышал в ответ, что надоел ему. Когда он был дома, я находился поблизости и время от времени выкидывал разные проказы, на какие только хватало смелости. Но ничто не помогало пробудить его отеческие чувства. Мои назойливые выходки привели к тому, что он стал держать при себе именную трость. И со временем начал колотить нас с братьями этой тростью за малейшие проступки.

К счастью, к женщинам своей семьи отец относился иначе. Я никогда не слышал, чтобы он кричал на свою мать и своих сестер или на мою мать и сестер. И никогда не видел, чтобы он поднял руку на женщину.

Все суровое обращение доставалось сыновьям.

Несмотря на его жестокость, я любил отца и не мог сдержать радость, когда он возвращался из долгой поездки. Будучи ребенком, я плохо понимал, что происходит в Афганистане, хотя не раз подслушивал, как взрослые мужчины говорили о своей ненависти к русским. Но сам я ненавидел русских не за то, что они оккупировали Афганистан. Я ненавидел их за то, что они отнимали у меня отца.

Хорошо помню тот раз, когда он вернулся после особенно долгого отсутствия. Я отчаянно нуждался в его внимании. Отец сидел на полу и молча изучал какие-то хитрые военные карты. Надеясь, что он не выгонит меня из комнаты, я внимательно наблюдал, как он аккуратно разложил карту на полу, а его серьезное лицо морщилось от размышлений, когда он тщательно изучал каждые холмик и долину, готовясь к очередному военному подвигу.

Не в силах выдержать больше ни секунды, я внезапно пробежал мимо него, громко смеясь и подпрыгивая, выделывая ногами замысловатые па и всячески пытаясь привлечь его внимание. Он махнул рукой на дверь и сказал суровым тоном:

— Омар, выйди из комнаты.

Я бросился к дверям, а затем повернулся и смотрел на него несколько секунд. Потом, опять не в силах сдержать свой ребяческий восторг, ворвался в комнату, смеясь, подпрыгивая и выделывая еще более сложные трюки. Когда бурное проявление моей радости повторилось в четвертый или пятый раз, отец раздраженно взглянул на меня. В течение минуты он молча наблюдал, как я отплясываю, а потом тихо сказал:

— Омар, позови всех своих братьев. Пусть придут сюда.

Я весело умчался, уверенный в том, что мне удалось отвлечь отца от его дел. Надеялся, что он отложит на время свои заботы и поиграет с сыновьями в футбол. Я счастливо улыбался и перебирал своими короткими ножками так быстро, как только мог. Гордился собой, думая о том, что я единственный, кому хватило духу напомнить отцу, что у него есть юные сыновья.

Я собрал всех братьев, быстро и возбужденно выкрикивая:

— Все сюда! Отец хочет всех нас видеть! Идем!

Я не заметил, что старшие братья не выказывают восторга оттого, что отец проявил к ним внимание.

Я все еще надеялся на лучшее, даже когда отец приказал нам выстроиться в линию. Он молча стоял и смотрел, как мы послушно выполняем команду. В одной руке он сжимал свою деревянную трость. Я по-прежнему счастливо ухмылялся, уверенный, что произойдет нечто особенное. И нетерпеливо переминался с ноги на ногу в радостном предвкушении, что отец сейчас научит нас какой-то новой игре. Может быть, одной из тех, в которую играет со своими солдатами, многие из них, как я слышал, тоже были совсем юными.

Стыд, острая тоска и ужас охватили меня, пронзая все тело, когда отец взмахнул тростью и стал двигаться вдоль выстроенной нами линии, ударяя по очереди каждого из сыновей. Маленький комок застрял у меня в горле.

Отец ни разу не повысил голос, мягким тоном отчитывая сыновей и ударяя их тростью в такт своим словам:

— Вы старше своего брата Омара. И вы несете ответственность за его плохое поведение. Из-за его непослушания я не могу закончить важную работу.

Меня охватил панический ужас, когда он остановился передо мной. Я был еще очень мал в то время, и моим детским глазам казалось, что отец выше самых больших деревьев. И хотя я сам только что видел, как он бьет моих братьев, я не мог поверить в то, что он ударит меня этой тяжелой палкой.

Но он ударил.

Возмущение наше было нестерпимым, но никто из нас даже не вскрикнул, зная, что подобное проявление эмоций не пристало мужчине. Я подождал, пока он отвернется, и помчался прочь, не разбирая дороги. Мне стыдно было смотреть в глаза братьям. Я знал: они винят меня в том, что трость отца обрушилась на их спины и ноги.

Я отправился искать утешения в конюшни, где нашел свою любимую лошадь, красивую арабскую кобылицу по кличке Байдах. Она была ростом в четырнадцать ладоней, с угольно-черной гривой и таким же хвостом. Я считал ее королевой — у нее были сильные ноги и гордый взгляд. Байдах тоже меня любила и могла найти в огромной толпе, неслась галопом, чтобы получить из моих рук кусок сочного яблока.

Я провел с Байдах несколько часов, до такой степени потрясенный, что мысли путались у меня в голове. Когда солнце стало клониться к закату, я неохотно вернулся домой — и только потому, что боялся навлечь на себя еще больший гнев. Незаметно проскользнул в дом, стараясь избегать братьев. И когда уже лежал в постели, на меня навалилась такая тоска, что я не сдержался и громко зарыдал.

Мои всхлипывания были такими шумными, что обеспокоенная мать прибежала в комнату и спросила:

— Кто это плачет?

Сдерживая всхлипывания, я зарылся головой в подушку, стараясь заглушить звуки своего позора.

Теперь, повзрослев, я думаю, что у моего отца, вероятно, было слишком много детей и появились они у него слишком рано. А может, он просто был чрезмерно увлечен своей военной деятельностью, и факт нашего существования терялся на фоне столь масштабного явления, как борьба с русскими.

За все детские годы мне вспоминается лишь один волшебный момент, когда отец держал меня на руках. Тот незабываемый случай произошел во время молитвы.

Когда отец бывал дома, он приказывал своим сыновьям сопровождать его в мечеть. Как-то раз мы были на ферме, и прозвучал призыв муэдзина к полуденной молитве. Отец в свою очередь позвал нас с собой. Я был взволнован — время молитвы давало превосходную возможность побыть рядом с отцом. В тот день я забыл надеть сандалии, оставленные у входной двери. Снимать обувь, входя в жилище, — традиция нашей страны.

В полдень песок обжигает, как раскаленные угли. Поскольку я бежал босиком, мои голые ступни вскоре уже горели огнем. Я начал подпрыгивать и вскрикивать от боли. Меня потрясло, что отец наклонился надо мной как высокая гора и подхватил на руки.

У меня во рту пересохло от удивления. Я не мог вспомнить, когда еще отец брал меня на руки. Я был невероятно счастлив и старался прижаться покрепче. Отец всегда пользовался восхитительным благовонием — оно называется уд и имеет приятный мускусный запах.

Я взглянул вниз на братьев со своего высокого насеста и ухмыльнулся. Я ликовал, чувствуя себя гномом, сидящим на плечах у великана и видевшим дальше его самого.

В то время мне было всего года четыре, может быть пять, но я был пухленьким. Отец был высоким и худым, не очень мускулистым, хоть и в хорошей физической форме. Мы еще не дошли до дверей мечети, когда я почувствовал, что стал для отца нелегкой ношей. Он начал тяжело дышать, и мне было ужасно его жаль. Но я так гордился тем, что сижу на его сильных руках, и поэтому крепко вцепился в него, мечтая навсегда остаться в этой надежной гавани. Однако он вскоре поставил меня на землю и ушел, а я семенил за ним своими короткими ножками. Но не мог угнаться за его невероятно большими шагами.

И вскоре отец стал казаться мне далеким миражом.

ГЛАВА 5. Неприятные сюрпризы Наджва бен Ладен

В то время, когда я носила пятого ребенка, Усама решил завести со мной неожиданный разговор. Он сказал, что подумывает взять вторую жену. И хотя полигамия распространенное явление в мусульманских странах, женщины редко пляшут от радости при мысли о том, что придется делить мужа с другой женщиной.

Слова Усамы сильно меня расстроили, хоть я и понимала, что счастливее многих женщин. Я слышала, что часто саудовские мужчины женятся снова, даже не обсудив это с первой женой. И почувствовала облегчение, когда Усама пообещал, что другая женщина не войдет в наш дом, если я буду против.

Я верила, что Усама хочет взять вторую жену, следуя примеру пророка. Пророку Мухаммеду исполнилось двадцать пять, когда он в первый раз женился на Хадидже бинт Хувайлид. Хадиджа была на пятнадцать лет старше мужа, но их брак продлился четверть века, и за все это время пророк не имел других жен. После смерти Хадиджи пророк Мухаммед женился еще несколько раз, но многие из его жен были немолодыми вдовами, чьи мужья погибли на войне, и нуждались в защите, которую мог дать только брак. Ученые люди полагают, что пророк Мухаммед был женат двенадцать или тринадцать раз.

Количество законных жен прописано в нашей священной книге, в Коране, в Суре 4:3:

На основании этих строк исламские богословы решили, что правоверный мусульманин может жениться на четырех женщинах, но не больше. И нельзя жениться больше чем на одной, если не сможешь обращаться со всеми женами одинаково, — в этом вся хитрость.

Несмотря на мою глубокую религиозность и абсолютную веру в Бога, все же я женщина. Я дрожала при мысли о другой, которую Усама приведет в наш дом. Наша традиция предполагает, что жены одного мужчины станут подругами, а их дети будут играть вместе.

Муж успокаивал меня, снова и снова заверяя, что не возьмет других жен, если я не соглашусь. Его сердце не вынесет, если мое сердце будет страдать. Муж сказал, что оставляет решение этого важнейшего для его жизни вопроса мне и только мне.

Я знала, что не многие женщины в Саудовской Аравии могли рассчитывать на подобное уважение и понимание своих мужей. И я впустила мысль о второй жене в свой разум, пытаясь к ней привыкнуть.

В течение нескольких месяцев вопрос новой женитьбы Усамы оставался главной темой наших разговоров. И как-то вечером муж открыл мне свои сокровенные мысли, признавшись, что его цель — иметь много детей и воспитать их в духе ислама. Услышав такие слова, я вдруг почувствовала, что успокоилась. Мой муж не искал другой жены оттого, что несчастлив со мной, он делал это ради блага ислама.

В конце нашего разговора Усама понял: я осознала мудрость его желания взять других жен. И он мягко напомнил мне важную истину.

— Наджва, — сказал он, — если ты примешь сердцем мое желание взять вторую жену, ты получишь награду на небесах. После смерти ты непременно попадешь в рай.

Мое сердце наконец обрело покой, чувствуя, что смиренное отношение к воле мужа сделает меня еще более праведной в глазах Господа. Я не просила позволения участвовать в выборе второй жены Усамы, а он не спрашивал моего совета на этот счет.

Итак, Усама женился во второй раз. Я не присутствовала на свадьбе, но церемония соответствовала всем требованиям нашей веры. Второй женой моего мужа стала Хадиджа — имя у нее, как у первой супруги нашего пророка. Мне сказали, что она родом из Саудовской Аравии, из глубоко уважаемой семьи Шарифов, потомков пророка Мухаммеда. Хадиджа была на несколько лет старше Усамы, получила хорошее образование и обучала девочек в школе Джидды.

Для мусульманина поступать так же, как пророк Мухаммед, считается огромным благом. Поэтому я любезно встретила Хадиджу и поприветствовала ее в нашем большом доме, где ей отвели отдельные просторные апартаменты. Но, положа руку на сердце, мне понадобилось какое-то время, чтобы смириться с тем, что отныне я должна по справедливости делить внимание своего мужа с другой женщиной.

С первого дня Усама сказал, что будет повиноваться всем предписаниям ислама в отношении нескольких жен. Со мной и Хадиджей будут обращаться одинаково. Это означало, что всё, что есть у мужа, будет поровну делиться между нами: его время, его мысли и даже подарки.

Поскольку он в точности выполнял все предписания ислама, я знала, что теперь Усама будет строго чередовать вечера, проведенные в моем доме и у своей новой жены. И знала, что как хорошая мусульманка должна принять такое положение вещей с чистыми помыслами и легким сердцем. Иначе не получу награды в раю.

Но я не была готова к тишине, наступавшей в доме в те вечера, когда Усама не приходил ко мне. Я редко переступала порог своего жилища и скучала по мужу и оживлению, которое приносил в мою жизнь его приход. Отчаянно стараясь быть хорошей мусульманкой, боролась с чувством пустоты, зная: всё, что делает мой муж, одобрено исламом.

Детям я велела уважать и чтить вторую жену их отца. Я научила детей называть ее «халпи», что означает «тетя с маминой стороны».

Всё постепенно сгладилось и стало привычным. Я начала получать удовольствие от повседневного общения с Хадиджей. Мы навещали друг друга, обменивались книгами, читали вместе, а иногда и вместе обедали. Я немало выиграла от появления Хадиджи и вскоре уже радостно ожидала ее прихода и предвкушала часы, проводимые в ее компании. Постепенно мы стали подругами.

Через некоторое время после появления Хадиджи я родила пятого сына, Османа. Я испытала такую радость, увидев его милое личико, что впервые не ощутила сожаления оттого, что не родилась дочка.

Примерно через год после свадьбы Хадиджа произвела на свет первого ребенка, сына Али. И с момента его рождения ее стали называть почетным именем Ум-Али, что означает мать Али. Меня тоже величали Ум-Абдулла с момента рождения моего первенца. Знакомые мужа называли его Абу-Абдулла, потому что мужчину так же начинают звать по имени его первого сына.

И с того времени мы с Хадиджей растили своих детей вместе. Мои младшие сыновья стали для Али приятелями и играли вместе с ним.

Вскоре после рождения Али Усама в первый раз распорядился о поездке семьи в Пакистан. Прошло несколько лет с тех пор, как Усама пообещал найти нам дом в Пешаваре, но из-за моей беременности и его второго брака поездка все время откладывалась.

Наконец обе жены Усамы и шестеро непоседливых мальчиков оказались на борту большого пассажирского самолета, летевшего из Джидды в Пешавар. Я сгорала от желания увидеть места, в которых мой муж провел столько времени за последние пять лет.

По сравнению со сдержанной красотой Саудовской Аравии Пешавар поражал буйством красок: в этом мусульманском городе собрались люди разных национальностей в ярких традиционных нарядах. По городу ездили кричащего цвета автобусы и такси. Меня, привыкшую к уединению, город ошеломил и ослепил своей яркостью. После того, как русские вторглись в Афганистан в 1979 году, Пешавар стал настоящим лагерем для беженцев, так что там встречались и женщины в парандже, делавшие покупки на местных базарах. Паранджа служит для той же цели, что и абайя — она закрывает тело скромной мусульманки с головы до пят. Но абайя и паранджа сильно различаются по внешнему виду. Саудовская абайя черная, а паранджа может быть нежно-голубого, желтого, коричневого и других цветов. Ее покрой также весьма броский: глаза женщины закрывает сетчатая завеса, спереди паранджу украшают вышивки, а на спине ткань собрана в крошечные складочки.

Усама нашел для нас красивую виллу, где было достаточно простора для его разросшейся семьи. И хотя мы с Хадиджей наслаждались сменой пейзажа и окружения, по существу продолжали жить в изоляции от внешнего мира. Наша семейная жизнь шла привычным чередом, а Усама продолжал заниматься делами вне дома и часто ездил в Афганистан. Но меня радовало, что он стал посвящать больше времени сыновьям, а пару раз даже брал с собой нашего старшего сына, Абдуллу, в Афганистан.

После того как мы провели три летних месяца в Пешаваре, Усама сказал, что отвезет нас назад в Джидду, ведь двое наших старших сыновей уже ходили в школу. Поскольку поездка оказалась удачной, у нас вошло в привычку проводить лето в Пешаваре.

Через год после рождения первого сына Хадиджи, Али, я снова почувствовала, что беременна. И на этот раз была уверена, что после пятерых сыновей наконец появится дочь. Хотя муж был больше обычного занят войной в Афганистане, он вернулся в Джидду как раз к родам. Когда мы увидели, что шестой ребенок тоже мальчик, то дали ему самое дорогое для каждого мусульманина имя — Мухаммед.

Мои шестеро сорванцов вместе с Али вносили немалое оживление в дом бен Ладенов. Уверена, что многие мужчины с почтительным восхищением относились к мужу и к его семье, в которой было уже семеро сыновей.

Вскоре после рождения Мухаммеда муж высказал мне желание взять еще одну жену. По его словам, пришло время, когда исламу понадобится много преданных последователей. И он хотел иметь еще больше сыновей и дочерей, которые будут нести в мир слово Господа. На этот раз Усама сказал, что ему будет приятно, если я сама выберу ему подходящую жену. Я обдумывала его предложение всего несколько дней, а потом согласилась. Мое сердце сказало мне: если я сделаю это важное для моего мужа и нашей веры дело, моя любовь к нему станет еще сильнее и искреннее.

И несомненно, сам Господь помог выполнить доверенную мне задачу, ибо всего через несколько недель после нашего разговора я встретила чудесную женщину из Джидды. Ее звали Харийя Сабар, она была известна как высококвалифицированный педагог — обучала глухонемых детей.

Для меня же было важно, чтобы новая жена моего мужа была набожной. Харийя оказалась очень религиозной, а вдобавок имела и другие качества, которые привлекли меня в ней. С первой секунды, как мои глаза взглянули на ее очаровательное лицо, Харийя мне понравилась. Я беспрестанно наносила визиты то семье Харийи, то семье Усамы, улаживая общепринятые вопросы выкупа и прочие формальности, чтобы устроить их союз.

К наступлению дня свадьбы я уже полюбила Харийю как родную сестру. И мои искренние чувства только росли с годами.

Я помогла Харийе переехать в отдельные апартаменты нашего огромного дома. Ее появление принесло в дом свежую струю, и к моему удовольствию мы проводили немало времени вместе, читая Коран и обсуждая разные вопросы нашей религии.

Благодаря третьей свадьбе Усамы 1985 год оказался полон волнующих впечатлений. По сравнению с ним 1986-й прошел очень спокойно, по крайней мере для всех жен и детей. Впервые за долгое время в семье в течение года не появилось новорожденных.

Главными обязанностями всех жен были забота о благополучии наших младших ребятишек и ведение хозяйства. Нам надлежало присматривать за горничными и другими служанками, а также следить за расписанием старших сыновей — они ведь уже доросли до школьного возраста. С тремя женами, семью непоседливыми мальчиками, множеством горничных, поварих, шоферов и других слуг наш огромный, двенадцатиквартирный дом напоминал гудящий улей. Так много людей сновали туда-сюда, торопясь выполнить свои многочисленные обязанности, что этот неиссякаемый человеческий поток создавал оглушающий шум и суету даже в самые обычные дни, когда имелись лишь повседневные дела.

Мы, жены, часто шутили, что наш дом в Джидде представляет собой мини-копию ООН. У нас работали слуги с Филиппин, из Шри-Ланки, Африки, Египта, Йемена и других стран. И хотя Усама распорядился, чтобы несколько шоферов отвозили наших сыновей в школу и закупали для нас продукты и другие необходимые товары, у его жен было немало дел: требовалось постоянно за всем следить.

Как первой жене Усамы — первая жена считается главной в мусульманском обществе — мне выказывали почтение все вокруг, включая двух новых жен. Но я никогда не ставила себя выше Хадиджи или Харийи. Они стали мне подругами. Между женами бен Ладена никогда не случалось ссор.

В 1986-м я снова забеременела. И искренне надеялась, что вскоре и Харийя объявит о своей беременности. Но этот счастливый день всё не наступал.

Примерно в это время муж пришел ко мне и сказал, что собирается взять четвертую жену. Он поделился со мной своими мыслями, хотя на этот раз не спросил моего мнения и не предложил помочь ему в выборе. Но я уже нашла одну жену для Усамы и считала, что этого вполне достаточно.

Новой женой Усамы стала сестра одного из саудовских борцов за свободу Афганистана. Семья ее была родом из Медины, а звали ее Сихам. Я не присутствовала на церемонии, но помогала новой жене обустроиться в нашем доме.

Вскоре после четвертой свадьбы Усама объявил нам новость, которой я никак не ждала. Наша семья переедет в Медину, на двести миль к северо-востоку от Джидды, потому что Усама будет руководить строительством важного объекта для компании бен Ладенов.

И хотя мне больше нравилось жить в Джидде, я понимала, что Медина — важный для ислама город, ведь именно туда бежал пророк Мухаммед, изгнанный из Мекки неверными. Там находятся дом пророка и его могила. Медину мусульмане называют «Лучезарным городом» или «Городом пророка». И для сердца мусульманина нет места священнее, кроме Мекки.

Привычная жизнь закончилась, когда Усама сообщил о переезде. Хаос воцарился в доме, пока мы собирали и упаковывали наши личные вещи.

В начале моего замужества Усама был весьма щедр, но со временем он стал более склонен к аскетизму, полагая, что добрый мусульманин должен стремиться к строгости и простоте. Когда он укрепился в своих новых взглядах, он приказал, чтобы мебель в нашем доме была самой обыкновенной, еда простой, а одежда сведена до минимума. Единственное, в чем Усама не хотел себя ограничивать, — это его автомобили: они всегда были дорогие и самых последних моделей. Так что у жен и детей Усамы не скопились груды личных вещей и всяких безделушек, которые так любят люди в современном мире. Несмотря на это, даже самые необходимые нам для жизни вещи заполнили не один десяток коробок — поскольку семья была очень большой.

Хотя я с любовью относилась к Медине, ибо нельзя не любить город, столь важный для пророка Мухаммеда, меня не радовал наш отъезд из Джидды. Здесь я чувствовала себя дома: рядом жили тетя Аллия и ее семья, а также мои немногочисленные подруги. И недалеко находилась наша семейная ферма, куда мы выезжали на выходные. Четыре часа езды до Медины — достаточно много, чтобы помешать привычному общению с семьей Усамы и стихийным вылазкам на ферму. А поскольку я была беременна, меня к тому же сильно расстраивало, что мой ребенок родится вдали от знакомых мне мест.

Но не в моих силах было изменить положение вещей.

В Медине мы поселились на просторной вилле, принадлежавшей мужу. Она была огромной, раза в четыре больше обычных домов, и имела четыре вместительных этажа. Но четыре жены, семь детей и восьмой на подходе, а еще множество слуг без труда заполонили бо́льшую часть огромного пространства виллы.

Я как первая жена Усамы и мать его первенца занимала верхний этаж, но и остальные жены имели свой отдельный этаж со спальнями, ванными, гостиными и кухней. И хотя все испытывали радостное волнение от мысли, что мы живем в Городе пророка, вскоре стало ясно, что большинство членов семьи скучают по Джидде.

Однако вскоре на свет появился мой седьмой ребенок, который внес заметное оживление в нашу жизнь. После рождения шестерых сыновей беременность стала для меня обыденным явлением. Я наконец смирилась с тем, что рожаю только сыновей. И приучила себя не вспоминать о тех славных ярких платьицах, что хранились в самой глубине моих шкафов.

Усама, как всегда, приехал домой к моменту родов, и снова мы на всех парах мчались на его машине в больницу Медины. К счастью, с годами родовые схватки стали переноситься легче, и на этот раз ребенок появился на свет очень быстро. Сквозь пелену усталости я услышала голос доктора, сообщивший мне новость, от которой перехватило дыхание. После тринадцати лет брака и рождения шестерых сыновей Наджва Ганем наконец произвела на свет девочку! Трепет радостного ожидания охватил все мое тело. Сердце мое наполнилось совершенно особыми чувствами, когда я взглянула на чудесное личико, нежное и сладкое для меня, словно мед.

Усама тоже казался довольным, хотя и сказал, что испытывал счастье единственно оттого, что видел мой восторг. Мы назвали мою дорогую девочку Фатимой, это одно из любимых имен для мусульман, ведь так наш пророк назвал свою дочь.

Мне не терпелось вернуться домой с моей драгоценной дочуркой и зарыться в коробки со всеми девчачьими нарядами. Какое это было удовольствие! Тот первый год жизни моей малышки был одним из счастливейших в моей жизни.

ГЛАВА 6. Отцовское воспитание Омар бен Ладен

Дети Усамы бен Ладена восприняли как само собой разумеющееся, что их отец женился на нескольких женщинах и привел их к себе в дом. Мне было два года, когда отец женился во второй раз, четыре, когда взял третью жену, и шесть, когда появилась четвертая.

Я мало задумывался о том, что в нашем доме под одной крышей живут четыре женщины и все они замужем за одним мужчиной, моим отцом. Мать, похоже, относилась к происходящему положительно, так что у ее сыновей не было причин смотреть на это как-то иначе. Вообще, моя мать вела себя очень тактично и даже учила нас уважать других жен отца.

Существует целый ряд причин, по которым в Саудовской Аравии так одобряют полигамные браки. Для местной культуры характерно традиционное доминирование мужчин. И хотя формально в различных общественных организациях даже есть несколько женщин, они занимаются только правами женщин, а все важные вопросы решают мужчины. В частной жизни женщинам иногда позволяется устанавливать свои правила относительно устройства дома и ведения хозяйства, но все их действия подчинены одной цели — угодить мужьям.

В нашем доме женам отца были даны четкие указания в отношении того, как они и их дети должны вести себя, хоть моя мать и утверждает, что отец часто обсуждал с ней личные вопросы перед тем, как принять окончательное решение.

Такая патриархальная система сложилась на Аравийском полуострове с незапамятных времен. В древности мужчины женились столько раз, сколько хотели, и некоторые имели сотни жен. А когда мужчине надоедала его жена, он мог прогнать ее без каких-либо юридических обязательств перед ней. То же касалось и младенцев женского пола. Нередко случалось, что нежелательных дочерей закапывали в землю живьем. Проще говоря, женщина была собственностью мужчин и могла быть выброшена на помойку хозяином, который вправе решать ее судьбу, — отцом, мужем, дядей или сыном.

После того как пророк Мухаммед заложил основы ислама, жизнь женщин значительно улучшилась. Ислам запретил убивать младенцев женского пола. Женщинам обеспечили определенные финансовые права, включая право владеть собственностью. Ислам ограничил число жен четырьмя, специально оговорив, что мужчина должен относиться к каждой одинаково.

Некоторые из исламских богословов полагают, что такие отношения с четырьмя женами практически недостижимы, и в этом кроется основная суть ограничения, установленного пророком. Другие богословы придерживаются иного мнения и говорят, что для разумного мужчины нет ничего невозможного в том, чтобы одинаково обращаться со всеми женами.

Мне всегда нравился противоположный пол. Я еще, не достиг школьного возраста, когда впервые осознал, что любовь между мужчиной и женщиной — очень сильное чувство. Я тогда много думал о женщинах, потому что отец как раз в очередной раз женился.

Впервые я влюбился в очень юном возрасте. И хотя я был еще совсем незрелым, это чувство поразило меня сильнее удара молнии: мне казалось, что сердце мое пронзили насквозь. Моя возлюбленная была «гораздо старше» меня — красивая восьмилетняя девочка, дочь подруги моей матери. Высокая, с каштановыми волосами до пояса, роскошной бронзовой кожей и экзотически черными, как у олененка, глазами. Физическое притяжение было столь мощным, что я просто не мог оторвать от нее глаз. Конечно, продолжения у этой истории не случилось, ведь я был еще слишком мал.

Тем временем я получал огромное удовольствие от лошадей и верховой езды. Отец был прирожденным наездником и скакал на лошади с детства. Своим сыновьям он тоже привил любовь к этим гордым животным с малых лет.

Впервые я сел верхом на коня в четырех- или пятилетнем возрасте. Я был в компании старшего брата, Абдуллы — ему стукнуло девять или десять в то время. Отец доверил своему первенцу познакомить младшего сына с миром лошадей. Абдулла остро чувствовал возложенную на него ответственность.

Я плохо помню тот день, всплывают только самые основные моменты. Вспоминаю, как меня осторожно посадили в седло, Абдулла сел позади меня. Впервые оказавшись верхом на лошади, я сильно разволновался и тут же потерял равновесие. Я был физически развитым ребенком и схватил брата за руки и за шею с такой силой, что увлек за собой, и мы оба свалились на жесткую землю, прямо под копыта лошади. К счастью, кобыла была приучена возить детей и в последнюю секунду успела переступить через наши хрупкие тельца.

Брата сильно потрясло это падение, к тому же он беспокоился, что его сочтут виноватым, если младший брат получит травму, поэтому он сказал, что на первый раз я узнал о лошадях достаточно.

И хотя первый блин вышел комом, я горел желанием попробовать снова. Спустя год или два я уже скакал на неоседланных лошадях не хуже братьев.

Бремя от времени я ездил верхом вместе с матерью. Мать любила кататься верхом, но два обстоятельства мешали таким прогулкам. Во-первых, она была беременна бо́льшую часть моей юности и знала, что ездить верхом опасно для ее здоровья и ребенка, которого она носит. Во-вторых, никто из мужчин, не являвшихся ее близким родственником, не должен был видеть ее на лошади, так что наши прогулки весьма тщательно планировались.

Лошади заняли главное место в моей жизни. Я злился, что отец разрешал мне кататься только на самых смирных лошадях в конюшне, в то время как я мечтал скакать на сильных жеребцах, как старшие братья.

Не могу вспомнить, сколько лет мне было, когда впервые сел на жеребца. Но помню, что я уже имел определенный опыт верховой езды, когда нам с тремя старшими братьями позволили сопровождать отца и семерых его друзей в путешествии по пустыне. Взрослые скакали верхом. А сыновья отца, уже не помню по какой причине, следовали за ними в автомобиле.

Внезапно наш шофер резко затормозил. Одного из друзей отца сбросил его буйного нрава жеребец. К счастью, он не сильно пострадал и смог доковылять до машины, в которой решил продолжать путешествие. И тогда отец подскакал к машине, держа в одной руке поводья коня, оставшегося без всадника. Он наклонился, заглянул в машину и крикнул:

— Кто хочет прокатиться верхом?

Мои братья отвели глаза — все трое. Я был удивлен. Мне казалось, что это такая потрясающая возможность! Я был дерзок для своих лет и выскочил из машины, громко заявив:

— Я хочу! Я поеду!

Никогда раньше мне не разрешали сесть на такого большого и сильного коня, и я боялся, что отец скажет «нет». Но он только пожал плечами и кивнул в знак согласия. Я был так мал, что отцу пришлось вылезти из седла и помочь мне забраться на скакуна. Несмотря на мой малый рост, я чувствовал себя взрослым и важным и радовался, что пришло время показать, какой я ловкий наездник.

Но уже через секунду я испытал настоящий шок. Не успел я сесть в седло, как отец отпустил поводья, и они с друзьями быстро помчались прочь. Не дожидаясь приглашения, мой жеребец задрожал от нетерпения и ринулся вслед за другими лошадьми. У него что, крылья на спине? — с удивлением подумал я. Конь летел по пустыне с такой скоростью, что я не различал, куда мы движемся. Я был так высоко над землей, что казалось, будто сижу на вершине горы. Опасаясь за свою жизнь, я применял все известные мне ухищрения, чтобы остановить жеребца, но он не обращал внимания на команды своего крошечного всадника. Вместо того чтобы замедлить бег, он только увеличил скорость. Я слишком поздно понял, что, хоть я и превосходный для своих лет наездник, это не значит, что мне под силу справиться с любой ситуацией. И я заорал вслед отцу:

— Отец! Останови лошадь! Останови лошадь!

Слава Аллаху, отец в конце концов услыхал мои крики о помощи. Он развернулся и, приблизившись ко мне, ловко выхватил у меня из рук поводья и остановил жеребца.

Я постарался скрыть охватившее меня огромное облегчение, но про себя признал, что мои навыки езды верхом были далеки от совершенства. Я спрыгнул с непокорного жеребца, твердо решив проделать оставшуюся часть пути пешком. Убедившись, что я невредим, отец с друзьями умчались, оставив меня глотать пыль. Вскоре со мной поравнялся автомобиль, в котором ехали братья. Чувствуя, что мой провал доставляет им радость, я старался не смотреть им в глаза. Машина медленно проехала мимо.

Очень скоро и всадники на лошадях, и автомобиль скрылись в дымке, поднимавшейся вдали над пустыней. Я остался совсем один, а мои маленькие ладошки сжимали поводья лошади, которой я не мог управлять. Я почувствовал, как комок подступает к горлу.

Внезапно жеребец чего-то испугался. Он попятился, затем встал на дыбы, брыкаясь передними ногами и нервно пританцовывая на задних. Его мощный рывок напряг поводья. Я вцепился в них в тщетной попытке усмирить жеребца, но хотя я был силен для своих лет, не смог удержать его и выпустил из рук поводья. Еще раз взбрыкнув, жеребец рванул прочь. С ужасом думая о том, какое наказание ждет меня, если упущу одного из призовых скакунов отца, я отчаянно уцепился за стремя — каким-то чудом мне удалось ухватиться за него рукой. Я крепко держал его, чувствуя, как мои колени и ступни ноют от ушибов и ссадин, потому что меня волочило по земле, заросшей полынью и усыпанной мелкими острыми камешками.

Эта дикая скачка закончилась, когда стремя оборвалось. Мир вокруг меня застыл. Я съежился в грязи, выплевывая песок и выкашливая пыль, но продолжал сжимать в руке стремя. Глянув вслед вырвавшемуся на свободу скакуну, я в последний раз увидел его мускулистые ноги и хвост, мелькавшие вдали, пока он несся быстрее ветра. Непоправимое случилось. Я не только не смог управлять призовым скакуном моего отца, но и упустил его. И теперь молча сидел, оглядываясь вокруг и не зная, что делать дальше.

Вскоре пустыня ожила от приятного слуху шума мотора. Наш водитель забеспокоился и решил проверить, всё ли со мной в порядке. Я вскочил на ноги. Сквозь рев двигателя слышался смех братьев. Машина затормозила возле меня. Я не знал, куда деваться от стыда и как себя вести, поэтому притворился, будто ничего не случилось.

Вскоре примчался назад отец. Меня удивило, что он был явно встревожен и опасался за мое благополучие. Когда я неохотно рассказал о случившемся, он засмеялся — что редко бывало — и тем самым подстегнул пыл моих братьев. Они стали хохотать так неистово, что даже обнажили зубы, а в нашей семье это обычно не допускалось.

Даже гул мотора не мог перекрыть радостного гоготания братьев. Надо мной смеялись все, кроме нашего шофера-йеменца. Как я любил этого добряка! Он служил нашим шофером с первых лет моей жизни и, хотя у него были собственные дети, всегда проявлял к нам особенную симпатию. Я бросил на него признательный взгляд.

Поскольку братья продолжали смеяться, я всё острее ощущал свое унижение. Я не хотел, чтобы братья или отец заметили, как мне стыдно, и начал смеяться вместе с ними. И вскоре уже не мог остановиться. Мое бурное веселье достигло такого накала, что слезы покатились у меня из глаз.

В тот безрадостный день меня ждала всего одна хорошая новость. Бросивший меня на произвол судьбы жеребец отца примчался назад на ферму, и позже мы нашли его у ворот конюшни, где он нетерпеливо бродил и ждал нашего возвращения.

Чем старше я становился, тем больше неожиданного мне открывалось. Я постепенно узнавал, что значит быть сыном Усамы бен Ладена. Всей его семье пришлось познакомиться с необычными представлениями отца о том, что он называл «злом современного мира».

К примеру, мы с братьями все страдали от астмы и пережили в юности много серьезных приступов, особенно играя в подвижные игры в жарком климате пустыни. В ряде случаев приходилось срочно отвозить меня в больницу и давать кислород. Учитывая, что мы с братьями были постоянными пациентами в больнице из-за нашего недуга, врачи советовали отцу держать под рукой достаточный запас вентолина и купить ингаляторы. Но отец решительно запрещал давать нам все эти новомодные препараты, каким бы серьезным ни было наше заболевание.

И в отношении всего, за исключением современных средств передвижения, отец считал нужным жить так, как пророк Мухаммед. Поскольку современные лекарства не существовали в те далекие времена, мы не должны были их принимать. И пока один из нас не оказался при смерти, отец запрещал нам применять современные способы лечения.

Он рекомендовал от астмы следующее средство: разломить пчелиные соты и вдыхать воздух через них. Это мало помогало, но отец был непреклонен. Сначала он то и дело напоминал нам о пророке Мухаммеде, а потом стал пугать, что вентолин разрушит наши легкие.

Я часто чувствовал себя так, словно дышу через солому, но пока смерть не стучалась в дверь, никто не обращал внимания на мои страдания. Когда Абдулла стал старше, он услышал про вентолин и украдкой купил немного. Кроме того, разрешил мне пользоваться своим ингалятором.

Я попробовал препарат, как только почувствовал приближение очередного приступа. Всего два «пшика» — и моя жизнь полностью изменилась. Мать в конце концов обнаружила, что мы нарушили приказ отца и пользуемся ингаляторами, но, к счастью, так и не рассказала отцу о нашей дерзости. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы мы перестали страдать.

До того как мы подросли и переехали в Афганистан, мы не встречали людей, разделявших суровые взгляды отца. С того момента, как его дети произносили первые связные слова, нам давали понять, что от нас ждут соблюдения определенных правил: мы должны жить как подобает юным мусульманам.

Как и все дети, мы старались обойти эти правила при каждом удобном случае. К примеру, отец запретил нам шипучие напитки, придуманные в Америке. Как же нам нравилось всё запретное! Пока он был поблизости, мы повиновались его приказам и не прикасались к американской отраве. Но как только представлялась возможность, мы с упоением поглощали пепси-колу и другие газировки.

Существовали и другие странные правила, не связанные с отцовским отвращением к западным товарам. Как только мы начинали ходить, отец требовал, чтобы нам давали очень мало воды. Когда мы подросли, он еще внимательнее следил за тем, чтобы мы пили воду, только когда это абсолютно необходимо. Отец объяснял нам: надо учиться быть стойкими и терпеливыми и необходимо натренировать свой организм так, чтобы он мог как можно дольше обходиться без еды и питья.

Похожие правила были установлены и для дочерей, но приучать девочек к дисциплине отец доверил их матерям. Моим сестрам повезло больше, потому что мать не могла вынести, когда девочки плакали и просили есть или пить.

Даже когда мы были совсем маленькими, отец часто отвозил нас в пустыню неподалеку от нашей фермы. Он решительно настаивал на том, чтобы сыновья сопровождали его в прогулках по пустыне, хотя все мы страдали от приступов астмы. И самым суровым было правило, запрещавшее нам пить до возвращения их этих походов. Отец говорил, чтобы мы и думать не смели о воде. Конечно, всем известно, что передвижение по пустыне сильно иссушает запасы влаги в организме, а это может оказаться опасным для жизни. Правительство специально рекомендует приезжим, путешествующим через пустыни Саудовской Аравии, потреблять как можно больше воды.

Сыновей Усамы бен Ладена учили поступать по-другому. Мы должны были натренировать организм выдерживать в пустыне много часов без капли жидкости. Сыновья бен Ладена должны стать физически невосприимчивыми к враждебному зною пустыни, привить силу и выносливость разуму и телу. Нам постоянно твердили, что надо быть готовыми вести войну в пустыне, когда неверные с Запада атакуют мусульманский мир. Эта идея, впервые зародившаяся в мозгу отца, когда я был совсем крошкой, только крепла с годами.

Наши походы случались так часто, что большинство из них слились у меня в воспоминаниях в одно целое, однако я хорошо запомнил один особенный случай. В тот раз отец объявил:

— Сегодня мы добавим к нашей обычной программе весьма сложную тренировку. Мы будем лазать по горам. Я специально выбрал для нас местность, где много крутых холмов. — Затем, совсем понизив голос, он добавил: — Пока мы не спустимся с холмов, мы не будем пить.

Но мы знали, что обычно отец брал с собой небольшую флягу на тот случай, если кому-то из нас станет плохо из-за жары.

Мы с братьями пали духом при мысли о предстоящих испытаниях, однако ни один из нас не посмел возражать. Мы уже как-то пытались воззвать к разуму отца. Ничего хорошего из этого не вышло. Поэтому, вместо того чтобы начинать бесполезный спор, я решил морально подготовиться к неизбежному.

Мы отправились в путь с шофером, которому приказали всегда сопровождать нас в походах, и послушно тащились по пятам за отцом. Мы поднимались все выше, а раскаленное солнце пустыни пылало над головой. Вскоре наши ноги налились тяжестью, утомленные крутым подъемом. Никто не мог угнаться за отцом. Он с юности приучил себя к физическим нагрузкам. И хотя отец был не слишком мускулистым, никто не мог соперничать с его непреклонным упорством, когда он лазал по горам. Множество раз наблюдая за ним во время походов по пустыне, я со свойственной детям силой фантазии вообразил, что отец способен обойти пешком весь земной шар, не выпив при этом ни глотка воды.

К тому времени, как мы прошли полпути до вершины холма, глаза нашего бедного шофера-йеменца превратились в щелочки. Я видел, как побледнело его лицо, шаги замедлились, а дыхание стало прерывистым. Его голос прозвучал так жалобно, когда он просипел:

— Воды… Мне нужен глоток воды…

Сначала отец не обратил на него внимания. Он смягчился лишь после того, как этот пожилой бедняга, в бороде которого уже мелькала седина, бухнулся на землю и стал умолять:

— Я умру без воды, шейх Усама. Я умру. Всего одну каплю, прошу вас, всего глоток…

Я испытал такое облегчение, когда бедняга наконец утолил свою жажду, что громко выдохнул. К несчастью, истеричный припадок нашего шофера оказался заразным. Вскоре один из моих старших братьев начал плакать — ему казалось, что он тоже скоро умрет от жажды. Я упорно шагал вперед, уставившись под ноги, но слышал, как мои братья сдавались один за другим и выпрашивали у отца глоток воды.

Отец разочарованно поджимал губы, отмеряя порцию воды и давая по глотку каждому из братьев. Я изучал выражение его лица — оно оставалось спокойным и бесчувственным. Гнев стал закипать в моем сердце, он разгорячил мою кровь сильнее, чем солнце аравийских пустынь. И я решил, что скорее умру, чем стану умолять отца. Небось нелегко ему будет признаться матери, что он убил одного из ее сыновей. Но так ему и надо!

Голова моя тяжело покачивалась на шее в такт учащенному биению сердца, а в горле так пересохло, что язык стал распухать, но я не позволял запретным словам сорваться с языка. Никогда еще я не жаждал глотка воды с такой силой. Но не сдавался. И упрямо шагал, пока моя нога не коснулась подножия холма.

Я победно взглянул на отца. Мне удалось пройти его бесчеловечно жестокое испытание. И я не попросил воды. Только мы вдвоем проделали весь путь, не выпив и глотка.

Думая о прошлом, я понимаю теперь, как был удивлен отец, что единственным, кто держался до конца, оказался один из его младших сыновей.

Существовали и другие абсурдные правила относительно нашего поведения. Нам разрешали говорить в присутствии отца, но следовало говорить тихо и тщательно взвешивать слова. Мы не должны были проявлять болтливость. Нам запретили выражать радость по какому-либо поводу. Велели в любой ситуации сохранять серьезность. Нам не разрешали шутить. Запретили выказывать восторг или волнение, чем бы они ни были вызваны. Отец сказал, что нам разрешено улыбаться, но смеяться нельзя. Если мы теряли контроль над эмоциями и начинали хохотать, мы не должны были обнажать верхние боковые зубы. Я помню случаи, когда отец пересчитывал зубы, которые видны, и ругал сыновей за неумеренное проявление веселости.

Все старшие сыновья Усамы бен Ладена испытали на себе враждебное влияние отцовского фанатизма. Первенец Абдулла в детстве никогда не дружил с другими мальчишками, он предпочитал уединение. Его любимым развлечением была езда на мотоцикле. Когда мы жили на ферме, Абдулла часто запрыгивал на свой мотоцикл и исчезал на целый день. Его волосы развевались на ветру, когда он носился по пескам пустыни.

Мой второй брат, Абдул-Рахман, родившийся в 1978-м, был тоже замкнутым человеком и часто сидел в одиночестве, уставившись куда-то вдаль. Помню, когда Абдул-Рахман был еще маленьким, он временами проявлял бурную активность и ломал разные предметы, а в другой раз выказывал недюжинное терпение, возясь часами напролет с кусочками бумаги.

Не знаю, в чем заключалась его проблема. Мне кажется, Абдул-Рахман не умел прочертить четкую границу между своим личным миром и окружающими. К примеру, в детстве он обожал животных, особенно лошадей, но порой его поведение менялось, и он жестоко обращался с животными, которых еще вчера так любил. Эта черта впервые проявилась, когда Абдул-Рахман был еще совсем юным.

Отец тоже замечал тревожные странности в поведении Абдул-Рахмана в детские годы. Однажды отец поделился со мной одним обеспокоившим его случаем:

— Омар, я помню, как однажды пришел к твоей матери, когда твой брат только научился ходить. По комнате бродила любимая кошка матери. Абдул-Рахман бросился к ней и схватил на руки. Он крепко сжимал ее ладонями. Я не знал, что он собирается сделать. К моему удивлению, Абдул-Рахман укусил кошку. Прежде чем мы успели оттащить кошку от мальчика, бедное животное цапнуло его когтями, вырвалось и умчалось прочь. Мы решили, что это просто ничего не значащая случайность, но позже вечером я застал Абдул-Рахмана за странным занятием. Он выслеживал кошку. Медленно приблизившись к ней, он снова схватил ее, крепко сжал и укусил так сильно, что та взвыла от боли.

Отец грустно покачал головой и замолчал.

Саад, третий сын в семье, являлся полной противоположностью Абдул-Рахмана. Он был комедиантом от природы и любил поболтать как никто другой. Саад с воодушевлением обсуждал разные глупости, говорил обо всем, что приходило в голову: о новорожденном козленке, о какой-нибудь смешной выходке младших братьев и даже о йогурте, который ел на завтрак. Саад зачастую не контролировал свою непрерывную болтовню и порой раскрывал другим очень личные, интимные вещи, которые никому не хотелось знать.

Такая безмерная живость Саада постоянно доставляла ему неприятности, поскольку из всех сыновей отца он единственный беспрестанно нарушал строгие правила поведения, установленные в семье. Руки и ноги Саада двигались так же быстро, как его язык. Он не мог просто ходить. Он всегда бежал — пока однажды не выбежал на дорогу прямо под колеса автомобиля.

Это случилось, когда отец был в Афганистане, а мы жили в Джидде. Наш шофер-йеменец, которому поручали присматривать за нами, провожал нас до ближайшей мечети. Саад, как всегда, бежал впереди всех. Он был в таком нетерпении, что беспечно не поглядел по сторонам, перед тем как выскочить на дорогу. И тут раздался противный глухой стук — Саада сбил проезжавший автомобиль.

Мы помчались к месту столкновения. Все сильно разволновались, а больше других шофер, сбивший Саада — это был один из инженеров, работавших в компании отца, и ехал он на служебной машине. Когда бедняга понял, что сбил сына Усамы бен Ладена, он жутко перепугался, как и наш шофер, которому доверили отвечать за безопасность детей. Уверен: они оба уже представляли себе, что лишатся хорошей работы, а возможно, и отправятся в тюрьму на немалый срок. Водителей, ставших причиной дорожного происшествия, которое привело к жертвам, могут держать в тюрьме до момента вынесения приговора.

Мы с братьями окружили простертое тело Саада. Но даже этот несчастный случай не заставил его стать молчуном — Саад непрерывно что-то бормотал и стонал. Вскоре стало ясно, что он не получил серьезных повреждений. Мы стояли и смотрели, как «скорая» стремительно увозит Саада в больницу, а шофер побежал к нам домой сообщить матери о происшествии.

В тот день мы все время околачивались возле взрослых, надеясь узнать, что же будет дальше. Водителю машины очень повезло, что капитан полиции оставил решение вопроса о несчастном случае на усмотрение семьи бен Ладен. Бедняга испытал огромное облегчение, узнав об этом, но потом, осознав, что нашему отцу все же станет известно о происшествии, снова забеспокоился. Не помню, кто именно принимал решение, но кто-то из уважаемых членов семьи — в итоге пришли к выводу, что, поскольку Саад не получил серьезных травм, не обязательно сообщать отцу о несчастном случае, по крайней мере до его возвращения из Афганистана.

К счастью для всех, к тому времени, как отец вернулся в Саудовскую Аравию, Саад полностью оправился. И хотя отец был потрясен, узнав, что его сын попал под машину, он никого в этом не обвинял.

— Несчастный случай произошел не по вине водителя, — сказал отец, — это Божья воля, что Саад попал под машину. И Божья воля, что он выжил. Возблагодарим Господа.

Любому человеку довольно непросто точно описать собственный характер, но я знаю себя достаточно хорошо и убежден, что образ жизни, предписанный нам нашим отцом, и на меня повлиял отрицательно.

Самыми счастливыми в моей жизни были первые годы, до того, как я пошел в школу. Я жадно наслаждался безраздельным вниманием своей матери, по крайней мере в те периоды, когда отец был в Пакистане и Афганистане — пока не появился мой младший брат Осман. После рождения Османа мать стала уделять ему много времени. И тогда я стал чаще бывать в обществе нашего шофера-йеменца, того самого добряка, о котором уже вспоминал раньше.

Когда отец был в отъезде, утро начиналось для нас с первой молитвы. Затем мать встречала нас дома простым завтраком, состоявшим из хлеба, сыра и яиц. По завершении завтрака шофер отвозил старших братьев в школу. После рождения Османа я стал ездить вместе с ними — мне нравилось кататься на машине.

Временами я грустил оттого, что не хожу в школу, как мои братья — я скучал, когда они уезжали. Вернувшись домой, я иногда играл с детьми шофера — они жили вместе с родителями в доме отца. Когда становилось скучно, я шел к матери и следовал за ней как хвостик, пока не приходило время для дневного сна. Проснувшись, обедал вместе с матерью. Обычно мы ели разные салаты и курицу с рисом.

После обеда наш шофер часто брал меня с собой по разным поручениям — он закупал продукты и другие товары для нашей семьи. А ближе к вечеру мы снова ехали в школу — забрать моих братьев.

С годами я становился все более склонным к уединению. Я читал книги в одиночестве. Играл с животными в одиночестве. От рождения любивший животных, я восторженно изучал каждую пташку, залетавшую к нам в сад. Когда мы приезжали на ферму, мне предоставлялась прекрасная возможность наблюдать за разными животными и играть с ними. Я так привык быть один, что стал получать удовольствие от своего одиночества. Когда наша семья путешествовала, мне нравилось находить уединенный уголок и стелить там свою постель, но часто отец замечал это и приказывал мне лечь рядом с братьями.

Я имел весьма своевольный характер и не раз испытывал терпение родителей. Как-то раз захотел пойти в магазин и купить себе что-нибудь особенное. Наблюдая за нашим шофером, выяснил, что человеку нужны монеты, чтобы обменять их на вещи. Я не знал, где мне найти такие монеты. Внезапно в моей голове вспыхнуло воспоминание: мать хранила несколько золотых монет в прикроватной тумбочке в спальне. Эти монетки были подарками от родственников по случаю рождения детей.

Замыслив свой коварный план, я стал внимательно следить за матерью, занимавшейся разными делами. Как только представилась возможность, ринулся в ее спальню, открыл ящик тумбочки и вытащил оттуда две тяжелые золотые монеты. Теперь я знаю, что каждая из тех монет стоила около 1000 саудовских риалов — что-то около 300 долларов.

Я незаметно выскользнул из дома и побежал к магазину, куда мы обычно ездили с шофером. Владельцем магазина был египтянин, очень милый человек. Он не показал своего удивления, увидев, как я вприпрыжку вбежал в двери магазина. Я чувствовал себя совсем взрослым, когда он спросил, что мне угодно. Я показал на какие-то конфеты и газировку, а еще на цветные карандаши — всё то, что было под особым запретом отца. И заплатил владельцу магазина украденными монетами. Довольный успешным завершением своей вылазки, я тихо пробрался в дом и спрятал покупки, боясь, что братья станут просить меня поделиться.

Но мне не повезло. Несколько дней спустя отец заезжал по делам в тот магазин. Когда он вошел, египтянин вынул монеты и отдал моему отцу, рассказав при этом, что его юный сын Омар приходил в магазин без сопровождения взрослых и сделал кое-какие необычные покупки.

Отец был приятно поражен честностью торговца и даже подарил ему в награду одну из этих монет. Но уж конечно, он не был доволен моим поступком. Меня строго наказали за обман и воровство. Но даже самое суровое наказание не могло положить конец моим проказам. Вскоре меня снова стало сверлить желание сходить за покупками. Как и в предыдущий раз, я прокрался в комнату матери. На этот раз нашел бумажные деньги и взял около 500 саудовских риалов.

Зная, что отец наказал слугам особенно внимательно следить за мной, я понимал, как трудно будет ускользнуть незамеченным. Я зашел в одну из наших ванных, вылез в окно и спустился по водосточной трубе. Потом быстро пересек сад. Я испытал облегчение, увидев, что тяжелые металлические ворота не заперты — а значит, мне не придется подвергать себя опасности, перелезая через высокую стену. Я побежал искать магазины, но меня ждало горькое разочарование: все они были закрыты. Оказалось, время было уже довольно позднее.

Я вернулся домой тем же путем и положил деньги назад в мамин тайник. Распираемый от желания похвастаться своими приключениями, я имел глупость признаться во всем старшему брату, Абдулле. Абдулла посмотрел на меня сердито, отправился прямиком к матери и выложил ей всю правду о моих ночных похождениях. Я избежал строгого наказания только потому, что мать не способна была поступить сурово со своим ребенком, даже если он того заслуживал.

Но когда отец узнал о моих эскападах, он назвал меня «маленьким негодяем» и приказал своим людям обнести поверху колючей проволокой стену, окружавшую наши владения. Те приложили все усилия, чтобы стена стала неприступной для всяких плутов. Колючую проволоку натянули в форме буквы Y, так что перелезть через нее стало невозможно. Люди отца очень гордились своей работой и поздравляли друг друга с тем, что теперь сын шейха ни за что не сумеет перебраться через ограду, а кроме того, даже самому искусному вору не удастся ограбить дом бен Ладенов.

Мы оказались заперты от мира, а мир заперли от нас.

Меньше чем через неделю я совершил первую из многочисленных попыток бегства, обнаружив, что, если забраться на стену возле домика привратника, где сидела охрана, там есть одно местечко, где можно уцепиться ногами, повиснуть и, раскачавшись, достать руками до уличного фонаря. А потом, ухватившись за него, съехать по фонарному столбу вниз, пока мои коротенькие ножки не коснутся тротуара.

Когда возводившие ограду строители обнаружили, что я нашел брешь в их превосходной «противоомаровой защите» и каждый день сбегал, они почувствовали себя униженными. После того случая отец стал постоянно держать меня при себе во время своего пребывания в Джидде, повсюду брал меня с собой, заявляя, что его четвертый сын показывает дурной пример братьям своими проделками, ведь к тому времени братья начали мне подражать.

Следующим в семье после меня появился мой брат Осман. Долгое время он оставался самым невысоким из братьев, но однажды вдруг начал расти и не мог остановиться. Он рос не только вверх, но и вширь — сильно потолстел и оставался пухлым в течение нескольких лет. Затем Осман начал стремительно терять вес и стал совсем тощим, при этом еще сильнее вытянулся и ростом догнал отца. Осман всегда был очень тихим мальчиком и никогда не понимал шуток. Когда рассказывали какую-нибудь шутку, он обычно сердился и уходил, надувшись. Он был религиозен, но не в такой крайней степени, как отец. Только в одном Осман походил на братьев — он тоже любил животных и часто ездил верхом.

Мухаммед много лет оставался младшим сыном и в основном был занят играми. Маленький Мухаммед обожал игрушечные машинки, а поскольку отец запретил игрушки, мы с братьями взяли на себя обязанность пробираться тайком в магазины и покупать младшему братишке машинки.

Первая девочка после пяти сыновей, наша сестра Фатима, стала для всех в нашем доме полной неожиданностью — чем-то совершенно новым. Но мы ее обожали. Она часами развлекала родных, когда училась ползать, а потом говорить. Мать столько лет мечтала о дочери, что не могла от нее оторваться, играла с ней, наряжала в забавные платьица. У сестры было красивое личико и курчавые волосы, которые вскоре так отросли, что доставали до пояса. Став постарше, она начала наблюдать за матерью и подражать всем ее поступкам.

Я часто внимательно следил за отцом, когда он играл с младшими детьми. Похоже, ему доставляло удовольствие валяться на полу вместе с малышами и позволять Мухаммеду и Фатиме ползать у него по голове и груди. Он даже обнимал их и целовал. Я не мог припомнить, чтоб отец так открыто выражал свою привязанность, когда я был совсем маленьким. Хотя мать и говорила, что такие моменты случались.

Вскоре после того, как отец женился в четвертый раз, я узнал, что вся наша семья переезжает в Медину. Меня это нисколько не взволновало. Я был слишком мал и не понимал, что повлечет за собой отъезд из Джидды.

ГЛАВА 7. Переезд в Медину Омар бен Ладен

Вначале Медина показалась мне потрясающим местом. Глаза мои округлились от восхищения, когда я увидел огромную виллу, где нам предстояло поселиться. Она была еще больше громадного, многоквартирного дома в Джидде. Но вскоре восторг сменился разочарованием. Снаружи наш новый дом казался роскошным особняком, но интерьеры были совсем простыми — помещения выглядели почти голыми. Огромное пространство комнат пустовало: на полах лишь кое-где разбросаны недорогие персидские ковры, а у стен лежали подушки и тонкие матрасы, на которых нам следовало спать.

Меня всегда удивляло, почему наши роскошные особняки были так просто обставлены. Однажды я спросил об этом мать, и она призналась, что в юности мечтала иметь красивый дом с богатым и изысканным убранством, но те мечты остались в далеком прошлом.

Частое отсутствие отца и почти непрерывная череда беременностей не давали матери возможности заняться украшением дома в первые годы брака. А потом, когда они переехали в новый дом, отец изменил свое мнение на этот счет и заявил, что его семья должна жить в простоте и строгости. Он сказал, что не позволит тратить деньги на вычурную мебель.

Вспоминая почти голые стены дома в Медине, я бы сказал, что апартаменты матери напоминали пентхаус, из которого убрали всю привычную роскошь.

И хотя мы продолжали жить вместе, всей семьей, многие из нас скучали по Джидде. Только Сихам, четвертая жена отца, была счастлива: она ведь родом из Медины и могла теперь чаще видеться с близкими. Остальные же грустили, оставив часть своего сердца в Джидде. Для многих из нас она была единственным городом, где мы жили до сих пор. К тому же рядом с Джиддой находилась горячо любимая нами семейная ферма. Мы и представить себе не могли, какой тоскливой станет наша жизнь без привычных поездок на ферму каждые выходные.

Но и о Медине сохранилось несколько приятных воспоминаний. Мне на память приходит один забавный случай, произошедший вскоре после нашего приезда.

Я и самый неугомонный из моих братьев, Саад, в тот день скучали и бегали туда-сюда по огромному дому, стараясь хоть как-то себя развлечь. Когда раздался ласкающий слух стук в дверь виллы, мы помчались поглядеть, кто пришел. На пороге стояли три женщины с закрытыми лицами и протянутыми руками — они просили милостыню.

Саудовцы по своей природе стараются проявлять великодушие, но чаще делают это во время религиозных праздников. Поэтому нищие саудовские женщины в такие дни обычно ходят по богатым кварталам, стучатся в двери и просят подаяния.

Мы с Саадом были еще маленькими. И ни один из нас толком не понимал, что нам следует делать. Сначала мы велели им уходить, а потом Саад внезапно передумал и воскликнул:

— Стойте! Вы не можете уйти!

Я уставился на Саада с не меньшим удивлением, чем скрытые под чадрой женщины. Они смотрели на нас из-под своих покрывал пару минут, а потом одновременно развернулись, собираясь уйти.

Голос Саада стал требовательным.

— Нет! Вы не можете уйти! — снова крикнул он. Помолчав секунду, Саад выпалил: — Наш отец хочет на вас жениться!

Я подумал, что отец, похоже, и впрямь любит, когда в доме много женщин, и пришел к выводу, что идея Саада была вполне здравой.

— Да! — подтвердил я. — Наш отец хотел бы на вас жениться.

Мы с Саадом открыли дверь как можно шире и жестами пригласили женщин войти и устроиться поудобнее в ожидании свадебной церемонии.

Увидев, что мы не шутим, женщины развернулись и помчались прочь с такой скоростью, что их длинные абайи и головные накидки развевались на ветру.

Испугавшись, что потенциальные невесты отца сбегут, мы с Саадом бросились им вслед. Саад ловко обогнал сбитых с толку женщин и умоляюще произнес:

— Вернитесь! Вы должны войти! Это правда! Отец хочет на вас жениться!

Думая о том, как обрадуется отец, получив сразу трех жен, я был полон решимости не упустить их снова.

Взволнованные этим глупым происшествием, бедные женщины оттолкнули нас в сторону и побежали быстрее прежнего. Последнее, что мы запомнили: их черные абайи, хлопающие на ветру.

Был еще один случай, показавшийся тогда смешным, потому что мы не осознавали всю степень опасности. Один из братьев заметил голубиное гнездо в круглой декоративной вазе — одной из тех, что украшали снаружи окна дома на уровне четвертого этажа. Поскольку мы постоянно искали новых развлечений, то стали наблюдать за гнездом. Вскоре из двух яиц, лежавших в нем, вылупились птенчики. Каждый день мы проверяли, как чувствуют себя пташки.

Как-то утром мать голубят не вернулась, как обычно, в гнездо. Мы решили, что наш долг спасти птенчиков. Чтобы добраться до гнезда, мы поднялись на крышу. Абдул-Рахман вызвался слезть оттуда на карниз четвертого этажа и достать птенчиков. Спустившись, он дотянулся до гнезда и стал вынимать из него пташек. Мы с братьями наблюдали, как Абдул-Рахман осторожно передвигается по карнизу и, схватив птенчиков, пытается вскарабкаться назад на крышу. Но мы были такими непоседами, что скоро потеряли интерес к происходящему и нашли себе другое занятие. Мы умчались прочь, начисто забыв о брате, и даже заперли дверь, ведущую на крышу.

Как и во многих саудовских домах, посередине нашего была круглая шахта, вроде широкого и глубокого колодца, тянувшегося от первого этажа до самой крыши. И вскоре Абдул-Рахман стал звать нас, наклонившись над этой шахтой. Но вместо того, чтобы бежать снова наверх, на четвертый этаж, и отпереть дверь, мы предложили ему спрыгнуть. Абдул-Рахман колебался. Но мы с братьями кричали хором:

— Прыгай! Мы тебя поймаем! Прыгай! Мы поймаем!

Мы не соображали, что, послушайся он нас и прыгни, Абдул-Рахман получил бы серьезные травмы и даже мог погибнуть. В то утро мы забыли про боль и смерть, хотя хорошо знали, что такое боль, благодаря суровым наказаниям отца и не раз слышали рассказы о том, как люди в одно мгновение прощались с жизнью. После смерти некоторые даже попадали в страшное место, называемое адом. Наш учитель религии часто говорил нам об ужасах ада, и нам совсем не улыбалось там очутиться.

Но мы искренне верили, что Абдул-Рахман сможет спрыгнуть с крыши на первый этаж и останется невредим. Мы же его подхватим…

Вняв нашим уговорам, Абдул-Рахман опустил птенцов на крышу и сиганул вниз. Но, передумав в последней момент, ухватился за край шахты, а ногами нащупал какой-то выступ внутри. Мы смеялись и хором кричали:

— Давай же, Абдул-Рахман! Мы тебя подхватим!

Уж не знаю, почему ни мать, ни одна из наших трех тетушек не отозвались на весь этот шум. Сегодня, оглядываясь в прошлое, могу лишь предположить: отец так приучил их сидеть взаперти, что они не обращали внимания даже на происходившее у них под носом. К счастью, наши крики встревожили одного из шоферов, и он бросился к входной двери, чтобы проверить, чем вызвано такое оживление. Он посмотрел наверх, куда устремлены были наши взгляды, и увидел свисавшего с крыши Абдул-Рахмана. Взявшись руками за голову, наш шофер шумно выдохнул и издал несколько воплей, а затем с бешеной скоростью ринулся к лестнице и помчался по ней, перепрыгивая через три ступеньки. Добравшись до крыши, он схватил Абдул-Рахмана за руки и с трудом втащил назад.

Взволнованные тем, что стали причиной такой шумихи, мы помчались вслед за шофером вверх по лестнице. Когда мы догнали его, то увидели, что бедняга заметно потрясен. Он выбранил нас — такое случалось нечасто — и сказал, что чуть не рухнул вниз вместе с Абдул-Рахманом. Если бы это случилось, оба они погибли бы, ударившись о твердый мраморный пол с высоты четырех этажей. К счастью, шофер спас всех нас от трагического исхода.

В Медине со мной произошло одно важное личное событие. Мне исполнилось семь, и я поступил в школу Обайи бен Кахаб, присоединившись к школьному марафону, начатому старшими братьями. Столько лет мечтал ходить школу вместе с ними, несмотря на их заверения, что я счастливчик, поскольку могу сидеть дома! Я им не верил. Думал, что они очень весело проводят там время, но из вредности не хотят пускать меня в свою компанию.

Слишком поздно я осознал, что братья не пытались меня обмануть. Школа была источником постоянных мучений, потому что наша фамилия вызывала чудовищную враждебность со стороны учителей. Я был потрясен, узнав, что меня ненавидят просто за то, что я один из бен Ладенов. Было известно, что бен Ладен — одно из самых зажиточных и влиятельных семейств в королевстве. Редко саудовцу из среднего или низшего сословия выпадал шанс познакомиться с членом сказочно богатой семьи моего дедушки. Вероятно, учителей злило, что бен Ладены так влиятельны и богаты. В чем бы ни крылась причина, они использовали любую возможность, чтобы выместить на нас свою зависть и злобу. Несмотря на наши отчаянные попытки угодить учителям, ничто не могло смягчить их гнев. Помню, как один из учителей заявил при всем классе, что деньги и высокое положение моего семейства никак не повлияют на его отношение ко мне. Он был хуже всех и мучил меня сильнее других.

А самое обидное — некоторые ученики подражали его действиям. Была в школе одна шайка мальчишек, которые даже грозились изнасиловать меня и моих братьев! Временами нам приходилось драться, чтобы защитить себя, а если кто-то из нас оказывался в одиночестве против множества соперников, то бежал прочь как ветер.

Учителя в Саудовской Аравии имеют законное право бить учеников палкой, и некоторые из них использовали свое право. Наши оценки часто занижались, порою нам ставили неудовлетворительно, даже если работы были хорошие. Временами побои и издевки становились настолько невыносимыми, что мы умоляли отца отдать нас в другую школу, где наше имя не вызывало бы такой ярой ненависти.

Мы с братьями задавались вопросом, почему сыновья Усамы бен Ладена должны ходить в государственную школу, хотя наш отец, дяди и сыновья дядей ходили в самые лучшие частные школы. Наших кузенов готовили к жизни полной привилегий, а нас посылали в дрянные школы, ставившие под угрозу наше будущее. И в самом деле, наше будущее во многом определили эти низкопробные школы. Дело было не только в жестоких учителях, но и в ненадлежащем качестве образования.

Если бы отец обратился с серьезной жалобой к руководству школы, учителям пришлось бы изменить свое поведение. Но он относился с непонятным равнодушием к нашей проблеме и только читал нам лекции, основанные на его стойких убеждениях:

— Жизнь — это тяжкое бремя. Она и должна быть трудной. Вы станете сильнее, если с вами будут сурово обращаться. Вырастете жизнеспособными и сможете переносить любые невзгоды.

И поскольку за нас было некому заступиться, наши учителя становились все бесцеремоннее.

Учитывая столь неудачный опыт в первой школе, я был на седьмом небе от счастья, узнав в 1988-м, что мы возвращаемся в Джидду — прошел год после нашего переезда в Медину. Всё, о чем я думал тогда: мне больше не придется ходить в школу Обайи бен Кахаб! Братья пытались предупредить меня, что учиться в Джидде будет ничем не лучше, но я не обращал внимания на их слова, будучи уверенным: хуже школы, чем в Медине, просто не существует.

Каждый день, остававшийся до отъезда, был для меня пыткой, но наконец мы упаковали наши пожитки и погрузили их в большие машины, чтобы отправиться назад в Джидду. Я улыбался так широко, когда вновь увидел любимый город, что один из младших братьев предупредил меня, чтобы я не обнажал слишком много зубов. Брат даже начал их пересчитывать, и тогда я перестал улыбаться. Но все равно был счастлив — прохладный морской ветер Джидды действовал на меня как целительный бальзам.

Однако вскоре я узнал, что братья не солгали про школу Джидды. И впал в такое отчаяние, что решил рассказать матери про все притеснения. Она пришла в ужас, но, видимо, побоялась говорить об этом с отцом, который твердо полагал: только он вправе принимать решения в отношении своих сыновей.

Просто чудо, что никого из нас не забили до смерти. Не знаю, как у братьев — эта тема настолько болезненна для нас, что мы никогда ее не затрагиваем, — но у меня на теле и в душе по сей день не заживают шрамы, оставленные зверски жестокими учителями.

За все годы учебы я могу припомнить единственный радостный момент. Как-то раз я нарисовал картину, и ее выбрали для школьной выставки. Никогда раньше мои работы не получали одобрительных оценок. Мать тоже была довольна, уверенная в том, что я унаследовал художественный талант от нее. Думаю, она права.

В то время как школа оставалась постоянным и привычным источником горестей и унижений, кое-что в нашей жизни все же менялось.

Сколько я себя помню, отец постоянно летал в Пакистан и Афганистан ради целей джихада. Джихад — религиозная обязанность каждого мусульманина, борьба во имя Господа. Джихад может быть насильственный и ненасильственный. Ненасильственный джихад — это внутренняя, духовная борьба, борьба с низменными инстинктами ради праведной жизни. Для отца же идея джихада прежде всего означала насилие, вооруженную борьбу против советских войск, притесняющих мусульманскую страну.

Когда мусульманина призывают взять в руки оружие для борьбы с врагами ислама, он становится моджахедом. Самыми известными моджахедами были солдаты, сражавшиеся в Афганистане, включая отца и его арабских бойцов. Движение по борьбе с русскими захватчиками в Афганистане приобрело такую популярность, что Соединенные Штаты в период президентства Джимми Картера, а потом и Рональда Рейгана помогали финансировать деятельность моджахедов, а президент Рейган даже публично одобрил их действия, назвав моджахедов борцами за свободу.

В те дни мой отец был героем и в глазах Запада.

И вдруг все с волнением заговорили о том, что казалось невероятным: советская армия уходит из Афганистана, побежденная кучкой арабов, во главе которых был мой собственный отец!

Помню, я размышлял о том, что теперь будет делать отец, когда у него стало столько свободного времени, ведь все эти годы его жизнь была целиком посвящена войне, шедшей в тех далеких краях. К моему удивлению, у отца появилось еще больше дел: теперь он был героем войны в глазах всех саудовцев, а на героев всегда большой спрос. Саудовское правительство, а также отдельные граждане страны пожертвовали огромные деньги борцам в Афганистане. Более того, многие саудовские мужчины, отцы и сыновья, добровольно сражались с русскими в Афганистане, и многие получили серьезные увечья и даже погибли на поле боя. После стольких жертв саудовские граждане чувствовали, что их доля в этой победе весьма велика.

Вся страна праздновала торжество ислама. Как человек, олицетворяющий героизм, проявленный в войне, отец пользовался большим почетом многих соотечественников и мусульман других стран. Многие хотели встретиться с ним, услышать рассказ о сражениях из первых уст. И хотя отец не искал подобного внимания, он соглашался выступать перед людьми в мечетях и на частных мероприятиях.

Наша жизнь стала обыденнее — мы впервые узнали, что это значит. Наш отец стал таким же, как все отцы: каждый день ходил на работу, занимаясь семейным бизнесом. Но он по-прежнему был страстно увлечен вопросами веры и много времени уделял встречам, связанным с его обязанностями верующего.

К счастью для нас, его характер стал менее скверным на какое-то время — на год или что-то около того. Но он все еще требовал, чтобы его сыновья вели себя до крайности серьезно. Несмотря на бескомпромиссную жесткость отцовских правил, меня расстраивало, когда я слышал от старших братьев, что им удавалось ощутить хоть малую толику свободы, пока отец находился далеко от них, сражаясь с русскими. Братья жалели, что война закончилась!

Когда я был ребенком, то ни о чем не мечтал так сильно, как о внимании отца и его похвале. Но те годы остались далеко в прошлом. Хотя я все еще почитал отца и нуждался в его одобрении, я тоже перестал испытывать необходимость в общении с ним. И, хорошенько поразмыслив, был потрясен открывшейся мне печальной реальностью. Старшие братья говорили правду, которую и я не мог отрицать: жизнь была куда более сносной, когда отец находился вдали от нас.

ГЛАВА 8. Многодетный отец Наджва бен Ладен

В 1988 году последняя жена Усамы родила еще одну девочку, Хадиджу. К тому времени наша семья состояла из четырех жен и девяти детей. Следующий год оказался благословенным — он подарил еще двух детей нашей непрерывно растущей семье. Сихам быстро забеременела во второй раз. Получилось, что она родила двух малышей за два года. Во второй раз Бог благословил ее сыном, ребенка назвали Халидом. С того момента счастливую Сихам стали величать Ум-Халид.

Но самой большой радостью для меня стало то, что моя дорогая подруга, Харийя, третья жена Усамы, наконец родила первого ребенка, мальчика, которого назвали Хамзой. Харийя тоже получила почетное имя Ум-Хамза.

И все мы с гордостью могли говорить, что являемся матерями сыновей, а в Саудовской Аравии это дает женщине более высокое положение и почет.

Теперь Усама не так часто ездил в Пакистан и Афганистан. Я воспряла духом, узнав, что война в Афганистане закончилась. Советские войска окончательно ушли из Афганистана 15 февраля 1989 года, и это был особый знак, поскольку в тот же день Усаме исполнилось тридцать два года. И хотя мусульмане не празднуют дни рождения, Усама сказал, что воспринял случившееся как особо дорогой подарок, ведь война, которую он вел на протяжении стольких лет, завершилась полной победой.

Для меня же самым ценным подарком было то, что теперь мой муж мог вернуться к мирной жизни саудовского бизнесмена. Никогда больше Усама не будет солдатом. Больше мне не придется проводить дни в тревоге, ожидая получить скорбную весть, что мой муж погиб в бою.

Мне говорили, что муж стал героем в глазах многих мусульман. Но Усама, похоже, с неохотой принимал свой новый статус. Он не рассказывал мне о полученных наградах и о повальном восхищении, которое вызывало его имя, звучавшее у всех на устах.

Вскоре Усама стал жить обычной жизнью. Утром уходил на работу, вечером возвращался домой. Правда, теперь у него было четыре жены, и он чередовал вечера, проводимые с каждой семьей. Это значит, что муж приходил ко мне только раз в четыре дня. И когда мы ездили на ферму, он тоже чередовал время, проводимое там с нами.

Усама явно преуспел в достижении одной из своих главных целей — иметь много детей ради ислама. В 1990 году в нашей жизни особенно прибавилось хлопот — в семье появились еще трое малышей. Третья жена Усамы, Хадиджа, родила второго сына, Амера. И в том же году почти одновременно случились еще две беременности, завершившиеся весьма необычно.

Я понесла восьмого ребенка тогда же, когда четвертая жена Усамы, Сихам, забеременела третьим ребенком, но Сихам должна была родить на несколько месяцев позже.

Как и прежде, Усама был дома, когда мне пришло время рожать. И по воле Господа в тот самый момент, когда у меня начались схватки, одна из служанок прибежала из апартаментов Сихам сообщить, что у хозяйки начались преждевременные роды. Сначала мы подумали, что у Сихам ложные схватки, ведь ей еще оставалось носить два месяца. Но вскоре поняли — это не так.

Трудно было поверить в происходящее. Не будь мне так плохо, я посмеялась бы, увидев, как мой муж мечется между двумя беременными женщинами и пытается затолкать обеих на заднее сиденье своего нового «мерседеса».

Поездка напоминала сюрреалистический фильм. Мы с Сихам сидели бок о бок, держась за животы и мечтая только об одном — чтобы стихла эта жуткая боль. Как и следовало ожидать, в больнице начался сумасшедший дом, когда персонал стал носиться туда-сюда, стараясь подготовить две комнаты для родов одновременно. Из-за начавшейся неразберихи некоторые медсестры не поняли, что мы все приехали вместе.

Самый смешной момент наступил, когда одна наблюдательная сестра заметила, как Усама носится из моей родильной палаты в палату к Сихам. Эта медсестра была миниатюрной филиппинкой, но достаточно дерзкой. Она накинулась с упреками на моего рослого, сильного мужа и заявила, что тот должен оставаться в комнате жены. Эта малютка-медсестра пригрозила:

— У вас будут серьезные неприятности, если вы будете подглядывать за чужой женой.

Уверена, она здорово удивилась, когда взволнованный Усама заорал в ответ:

— Я не подглядываю! Обе женщины мои законные жены!

Что до меня, то я была счастлива узнать, что родила вторую дочь — девочку назвали Иман. Я беспокоилась, что в доме, где жили одни мужчины, моя нежная Фатима, первая дочка, будет чувствовать себя одиноко.

Сихам тоже родила девочку, получившую имя Мириам, но поскольку роды были преждевременными, Мириам нуждалась в специальном уходе и осталась в больнице на неделю дольше, чем ее мать.

Конец 1990 года принес нам менее приятные новости. Президент Ирака вторгся на территорию соседнего Кувейта. В то время меня сильно беспокоила судьба всех мусульман, живших в нашей части мира, но поскольку я была слабой женщиной, удел которой заниматься домом и детьми, мне оставалось только волноваться за них. Сегодня мне известны некоторые факты о той войне, но лишь благодаря моим взрослым сыновьям. Они поделились со мной информацией, рассказали мне, что их отец был глубоко убежден: иракская армия пересечет границу Кувейта с Саудовской Аравией. Усама даже выступал с речами, предупреждая всех об опасности. Но никто, кроме него, не верил, что иракский президент способен на такую глупость.

Когда началась война в регионе, я поступила, как те солдаты в Афганистане, о которых рассказывал Усама: зарыла голову в песок. Я заботилась о детях и не сомневалась, что мой муж нас защитит.

Когда война закончилась и иракский президент бежал через всю пустыню назад в свою страну, мы решили, что теперь к нам вернется спокойствие. Но ошиблись — по крайней мере, в отношении собственной семьи. Я заметила, что муж становился с каждым месяцем все серьезнее и мрачнее. Потом он сделал кое-что необычное: распорядился отправить меня одну с младшими детьми в Сирию и сказал, что я могу погостить там подольше. Когда я спросила, почему он считает, что я должна уехать из Саудовской Аравии в столь неспокойное время, он объяснил мне:

— Наджва, может случиться так, что пройдут годы, прежде чем ты снова увидишь своих родных.

Так что мы с одним из старших сыновей, Абдул-Рахманом, повезли моих дочерей, Фатиму и Иман, погостить в Сирии. И хотя я волновалась о том, что происходит в Саудовской Аравии, мне доставляло огромное удовольствие знакомить своих малышек с родителями, братьями и сестрами, а также другой родней. Я и до этого приезжала в Сирию навестить близких, но эти визиты случались не так часто, как мне бы хотелось, и были непродолжительны.

Время, проведенное на родине, было сладким как нектар, но когда стал приближаться день прощания с близкими, меня стало посещать странное чувство. Несколько раз посреди веселья на меня словно набегали черные тучи, будто кто-то распростер надо мной сети несчастья. Раньше, когда я гостила в Сирии, то расставалась с родными после веселого разговора, воспоминаний о радостных днях, которые мы проводили в юности на море или в горах.

А в тот раз, прощаясь с близкими, я не могла заставить себя улыбнуться. Но никому не сказала о моей странной тревоге. Только чувствовала, что нечто ужасное произойдет со мной или с кем-то из родных. И в самом деле, прежде чем я вновь увиделась с близкими в Сирии, нечто чудовищное и совершенно неожиданное случилось не только со мной и моими детьми, а со многими людьми в нашем мире. Но я была всего лишь женщиной, чьи полномочия ограничивались домашним хозяйством, и ничего не могла сделать, чтобы изменить будущее, даже свое собственное.

Комментарии относительно политической деятельности Усамы бен Ладена Джин Сэссон

В те годы, когда Наджва продолжала рожать детей, а Омар достиг возраста, в котором начал осознавать, что его жизнь отличается от жизни других детей, Усама бен Ладен всецело посвящал себя конфликту в Афганистане. Война велась с переменным успехом: русские занимали главные города страны, а моджахеды (в число которых входил и Усама) вели партизанскую борьбу. В 1980–1985 годах советские войска предприняли девять крупных наступательных операций, приведших к ожесточенным боям.

В 1985 году Абдулла Аззам и Усама организовали официальную контору, назвав ее «Служебным отделом»: туда посылали на обучение мусульман-волонтеров, которых затем отправляли в Афганистан. Усама больше не желал ограничивать свою деятельность организацией поставок оружия и провианта. Он хотел расширить участие в джихаде, помогая организовать учебные лагеря для тренировки бойцов, строя дороги и создавая собственный отряд бойцов из арабских стран. К тому времени он начал участвовать в сражениях и рисковал жизнью бок о бок со своими людьми, получая серьезные ранения.

Усама также познакомился с главными джихадистами Египта, вдохновившими его на дальнейшую деятельность. Все они придерживались одинаковых взглядов, мечтая возродить исламский мир сразу после того, как Советы потерпят поражение. Эти люди позже стали самыми ярыми последователями Усамы, включая Мухаммеда Атефа, доктора Аймана аль-Завахири, Абу Убайдаха аль-Баншири, Абдуллу Ахмеда Абдуллу и Омара Абделя Рахмана, слепого шейха из Египта.

Поскольку Усама бывал в Пакистане и Афганистане чаще, чем в Саудовской Аравии, он нашел для своей семьи дом в Пешаваре, чтобы его жены и дети проводили там лето. Усама близко познакомил своего старшего сына, Абдуллу, с ситуацией в Афганистане — он брал его с собой в лагерь повстанцев в Джаджи, где жизнь мальчика была в нешуточной опасности. Неожиданно для себя Усама подвергся серьезной критике многих членов семьи и других лидеров джихада за этот поступок, но это был лишь первый из длинной цепочки случаев, когда он принуждал лишенных его энтузиазма сыновей выступать в первых рядах бойцов джихада, ставшего его ярой страстью.

В апреле 1988 года, через девять лет и пять месяцев после первого вторжения советских войск в Афганистан, представители Афганистана, Советского Союза, Соединенных Штатов и Пакистана встретились для подписания соглашения, по которому СССР обязался вывести свои войска с территории Афганистана. Афганистан и Пакистан согласились не вмешиваться в политические и военные дела друг друга. А США обязались прекратить поддержку антисоветских группировок в Афганистане.

Наставник Усамы, Абдулла Аззам, воспользовался случаем для расширения своей организации и базы, которую верующие могли использовать в целях борьбы за создание совершенного исламского мира. Полностью согласный с ним Усама созвал организационное совещание, которое получило название «Аль-Каида аль-Аскарийя», что переводится как «Военная база», а позже название укоротилось и превратилось просто в «Аль-Каиду», что означает «база» или «фундамент». Первое совещание состоялось в доме семьи бен Ладена в Пешаваре в августе 1988 года.

Основатели новой организации заявили, что «Аль-Каида» станет проводить глобальную кампанию, используя как духовное оружие исламской веры, так и военное, то есть будет поддерживать ислам как ненасильственными, так и насильственными мерами. Цели организации: избавление мусульманского мира от пагубного западного влияния, свержение монархов и светских правителей и установление ислама как единственной религии во всем мире. Поскольку война в Афганистане подходила к концу, у Усамы появилось больше времени, которое он мог посвящать грандиозным планам «Аль-Каиды».

После того как Усама взял на себя роль лидера этого движения, между некоторыми его последователями возникли трения. Самые серьезные разногласия были между Абдуллой Аззамом и доктором Айманом аль-Завахири, оба они боролись друг с другом за поддержку Усамы, в том числе финансовую. И если Абдулла Аззам не одобрял насилия, направленного против братьев-мусульман, Завахири был лишен подобной щепетильности. Со временем трения между ними разрослись, превратившись в большую проблему для движения.

15 февраля 1989 года Усама и его бойцы заявили о великой победе. К несчастью, после ухода русских афганские полевые командиры начали ссориться между собой, и каждая группировка была полна решимости захватить власть в изнуренной войной стране. Усама приложил ряд усилий для сплочения лидеров страны, но все его попытки не увенчались успехом.

После завершения войны, когда «Аль-Каида» искала возможность расширить свое движение до глобальных масштабов, на жизнь Абдуллы Аззама было совершено несколько покушений. 24 ноября 1989 года Аззам и двое его сыновей были убиты взрывом трех противопехотных мин, сработавших, когда они ехали в автомобиле в мечеть Пешавара на молитву. Много версий высказывалось в отношении виновников его смерти, но большинство полагало, что за убийством стоял Завахири.

Погибший в возрасте сорока девяти лет, Абдулла Аззам был, вероятно, единственным человеком, который мог бы предостеречь Усаму от совершения в будущем нападений на правителей Саудовской Аравии и Америку.

Вскоре Усама вернулся в Саудовскую Аравию, в Джидду, человеком, в котором пробудилось совершенно новое политическое, религиозное и военное сознание. Он продолжал расширять «Аль-Каиду» и стал активно встречаться с другими арабами, разделявшими его взгляды.

ГЛАВА 9. Начало кошмара Омар бен Ладен

Спокойствие в регионе, наступившее после 15 февраля 1989 года, по окончании советско-афганской войны, длилось недолго. Нет ничего удивительного в том, что отец одним из первых стал бить тревогу, почуяв новую опасность, ведь его ум был словно антенна, улавливающая все новости, касающиеся нашего региона, и в особенности мусульманских стран. Хотя афганские проблемы занимали его более десяти лет, он внимательно следил и за событиями ирано-иракской войны. Эта война, продлившаяся десять лет, началась 22 сентября 1980-го, за год до моего рождения, и завершилась, изнурив обе страны, 20 августа 1988-го, за шесть месяцев до окончания военных действий в Афганистане. Ни Ирак, ни Иран не одержали явной победы в той войне, и отец стал внимательно следить за происходящим в Ираке, убежденный, что Саддам Хусейн, недовольный итогами войны, так просто не успокоится.

Мой отец никогда не был сторонником Саддама Хусейна, он не одобрял светского режима правления, установленного диктатором в мусульманской стране. Отец часто высмеивал Саддама Хусейна и говорил, что тот неверующий. Это самое страшное оскорбление для мусульманина. Отец также осуждал Саддама за его агрессивные устремления, заявляя: «Тот, кто возглавляет такую огромную армию, никогда не перестанет желать войны».

Отца сильно беспокоило, что погрязший в долгах Саддам может польститься на богатства своих соседей, и он решил высказать свои мысли публично. Он завел опасную привычку использовать выступления в мечети и аудиозаписи, чтобы обнародовать свое мнение. Аудиозаписи широко распространялись среди населения Саудовской Аравии, вызывая некоторое неудовольствие королевской семьи, хотя их неодобрение не проявлялось публично.

К сожалению, опасения отца оправдались. Начиная с февраля 1990 года из Ирака в столицу Кувейта и в Эр-Рияд стали поступать довольно жесткие требования: Хусейн, отчаянно нуждавшийся в деньгах, хотел, чтобы Кувейт и Саудовская Аравия простили ему долг в 40 миллиардов долларов, которые он брал на борьбу с Хомейни и иранцами. Соседи Саддама проявили щедрость в поддержке Ирака против Ирана, потому что правительства обеих стран все сильнее беспокоила воинственная, антагонистическая позиция Хомейни по отношению к суннитским правительствам соседних стран. Иран — страна персов-шиитов, а большинство стран Персидского залива населяют арабы-сунниты. Между двумя течениями ислама с незапамятных времен были враждебные отношения. Но Кувейт и Саудовская Аравия отклонили требование Хусейна. Тогда Саддам стал проявлять настойчивость и потребовал дополнительно предоставить ему беспроцентную ссуду в 30 миллиардов долларов, заявив: «Пусть страны Залива знают: если они не дадут мне эти деньги, я найду способ их получить».

Именно тогда иракский диктатор привел свою огромную армию в движение, расположив 100 000 солдат на границе с Кувейтом. Когда ему стали задавать вопросы, он заявил, что проводит обыкновенные военные учения.

Король Фахд призвал все стороны, включая Саддама, собраться вместе на экстренное совещание в Джидде 31 июля 1990 года. К несчастью, совещание закончилось нанесением еще больших оскорблений всем сторонам, а решение проблемы так и не было найдено. В тот вечер отец сказал, что война неизбежна.

На рассвете 2 августа 1990 года армия Саддама Хусейна вторглась в Кувейт, без труда оккупировав территорию этой маленькой страны. Отец повторял: «Саддам нападет на Саудовскую Аравию, чтобы завладеть нефтяными месторождениями в восточной провинции. Это произойдет, как только его военные упрочат свою власть над Кувейтом».

Мне было десять лет. Впервые я по-настоящему понял, что такое война, понял, что она может прийти в каждую страну. И именно тогда осознал, что репутация отца как героя войны заслужила ему такой почет, что его действия не ставились под сомнение. Он был единственным гражданином Саудовской Аравии, которому позволяли ездить в машине с тонированными стеклами и ходить по улицам Джидды с автоматом через плечо. С того момента я стал делать заметки обо всем, что происходило в нашем регионе, и о реакции отца на разные события.

Отец стал мысленно подготавливать себя к возможной войне на территории королевства. Как-то раз он вернулся домой с мотком сверхпрочной клейкой ленты и велел сыновьям наклеить ее крест-накрест на окна, чтобы стекла не разлетались вдребезги, если Саддам начнет сбрасывать бомбы на город. Он велел держать дома запасы еды, свеч, газовых ламп, переносных радиопередатчиков и радиоприемников на батарейках. Он даже купил армейские противогазы для каждого члена семьи. Дети воспринимали обучение использованию противогазов как веселую игру, но отец был как никогда серьезен и предсказывал, что Саддам не побоится применить химическое или биологическое оружие, как сделал в войне с Ираном.

Когда наш дом и семья были готовы к любому повороту событий, он перенес свое внимание на ферму, устроив там склады бензина и еды, а также разместив на ферме большие грузовики. Он пришел к выводу, что ферма может стать прекрасной военной базой, и верил, что королевской семье понадобятся его военные навыки, когда Саддам нападет на нас.

Отец даже купил скоростной катер — на тот случай если придется перевозить семью в безопасное место. Мотор катера сняли и заменили более мощным, а потом поставили катер на морском причале семьи бен Ладен в гавани Джидды. Я был удивлен, когда отец упомянул, что назвал катер в честь Шафика аль-Мадани, героя войны в Афганистане, погибшего в бою.

Конечно, Шафик аль-Мадани был великим солдатом в моих юных глазах. Я встречал этого человека, когда отец привозил всю семью на лето в Пакистан. Мне исполнилось тогда всего восемь лет, и я как обычно был охвачен жаждой деятельности. Как-то раз люди отца занялись погрузкой еды и других необходимых припасов на два грузовика — для отправки на учебные базы в Афганистане. Мы с братьями были в восторге, когда они попросили нас помочь с погрузкой. Я ощутил дрожь, заметив в груде вещей краешек футбольного мяча. Собрал все свое мужество и спросил одного из мужчин:

— Неужели солдаты будут играть в футбол на военной базе?

Тот ответил:

— Да, они будут там играть.

— Вряд ли, — не поверил я и, схватив мяч в руки, попытался сбежать с ним, надеясь, что тот мужчина не успеет среагировать.

Но голос мужчины прозвучал сурово:

— Я же сказал, будут.

С этими словами он выхватил мяч из моих рук и бросил назад в грузовик.

В этот момент юноша лет двадцати вышел вперед и вытащил мяч из грузовика, затем кинул его мне с криком:

— Лови!

Я поймал мяч с таким восторгом, что не смог сдержать радостного гиканья.

Юноша улыбнулся.

— Оставь его себе. Мяч твой, — сказал он.

Я не мог поверить, что мне так повезло. Я спросил молодого человека, как его имя. Он ответил:

— Шафик аль-Мадани.

Я никогда не забуду его доброту. Даже спустя столько времени у меня перед глазами отчетливо встает его юный образ, я и сегодня нередко вспоминаю о нем. Шафик аль-Мадани был невысокого роста, но выглядел крепким и выносливым. У него были короткие черные волосы, тонкая бородка и длинные бакенбарды. А в глазах блестели огоньки — видно было, что моя радость доставила ему удовольствие.

Несколько недель спустя я был сражен печальным известием: отец сказал мне, что Шафик аль-Мадани погиб на поле боя. Во время сражения Шафик и двое других мужчин отважно проникли в опасную зону между афганскими и русскими войсками и наткнулись прямо на линию из вражеских танков и тяжелого оружия. Они стали быстро отступать, но русские погнались за ними.

Понимая, что противник сильно превосходит их численно и спастись невозможно, Шафик вызвался прикрывать остальных, сказав, что они все погибнут, если кто-то не останется задержать противника. Двое других возражали, но Шафик настоял. Уступив ему, они кинулись бежать и все время слышали за спиной непрекращающиеся выстрелы. Добравшись до вершины горной гряды, они обернулись и увидели лежащего на земле Шафика — он был мертв, но все еще сжимал в руках автомат.

Мой отец был особенно расстроен, потому что вспомнил грустный разговор, который состоялся у них с молодым человеком всего за неделю до его смерти. Шафик сказал:

— О шейх, в одной из молитв я прошу Господа, чтобы Он не позволил мне быть погребенным в земле Афганистана. Я готов умереть, но не хочу быть похороненным в этой земле.

Отец вспомнил юного героя, когда покупал катер — он хотел бы, чтобы Шафик был жив и мог рассекать на нем морские волны, а не был зарыт где-то в грязи вдали от родины. Признаюсь, я воображал, как мы с родными отважно убегаем от приближающихся иракских войск на быстром катере, названном в честь Шафика аль-Мадани.

А если на Саудовскую Аравию не нападут враги и нам не придется устраивать дикую гонку ради спасения, мы с отцом просто поедем на этом катере покататься.

В те дни отец был патриотом, преданным своей стране и королю. Отец уже знал, что вызвал неудовольствие королевской семьи публичными нападками на Саддама, поэтому предупредил своих служащих:

— Если кого-то из вас остановят или даже арестуют полицейские либо солдаты, не сопротивляйтесь. Поднимите руки и следуйте, куда прикажут. Не пытайтесь бежать. Не пытайтесь защищаться. Я позабочусь о вашем освобождении.

Снова и снова отец повторял:

— Семья бен Ладен поддерживает королевскую семью. Мой отец был доверенным лицом и другом нашего первого короля, Абдул-Азиза. Теперь сыновья моего отца поддерживают сыновей Абдул-Азиза.

Как сын Мухаммеда бен Ладена и герой войны, отец все еще имел возможность тесно общаться с членами королевской семьи. Убежденный в том, что Ирак пересечет границу Кувейта и нападет на Саудовскую Аравию, он высказал свои идеи королевской семье. В те неспокойные дни он встречался со многими принцами, а самое важное — он навестил могущественного министра внутренних дел страны, принца Наифа бен Абдула Азиза аль-Сауда, единородного брата короля Фахда бен Абдула Азиза аль-Сауда. Отец предложил королевской семье свои услуги для борьбы с Саддамом, вызвавшись привести в боевую готовность двенадцать тысяч ветеранов афганской войны, еще остававшихся под его командованием. Он заверил принца Наифа, что сможет вооружить и экипировать солдат для защиты самой святой исламской страны в мгновение ока. Все, что нужно для этого — одобрение короля.

Для Саудовской Аравии типично, что ни одно решение не принимается поспешно. Королевская семья не ответила ни «да», ни «нет». Отцу сказали, что с ним обсудят этот вопрос позже.

Тем временем Саддам подливал масла в огонь, публично выражая ненависть к саудовским правителям и угрожая нашим границам своей огромной армией. Тогда в королевство с большой помпой прибыли американские высокопоставленные лица, пытаясь убедить королевскую семью пропустить через свою территорию американские вооруженные силы для борьбы с Саддамом. Отец был потрясен, когда понял, что его предложение по защите королевства просто проигнорировали.

Он узнал из арабской прессы, что для защиты Саудовской Аравии создается огромная коалиция вооруженных сил, возглавляемая Соединенными Штатами. Отец верил, что его бойцы без посторонней помощи сумели бы нанести поражение Саддаму. Я слышал, как он разгневанно вопрошал:

— Неужели армия Саддама сильнее, чем могучая армия русских? Нет!

И горько сетовал:

— Нам не нужны американцы!

Но отец выражал свою горькую обиду только родным и друзьям, не высказываясь публично. Он оставался преданным сторонником королевской семьи. Ведь уже столько лет бен Ладены и аль-Сауды тесно сотрудничали ради процветания Саудовской Аравии. Однако пренебрежение со стороны королевской семьи было для отца горькой пилюлей — он ведь уже рассказал своей семье, а также друзьям и знакомым, что предложил военную помощь королю, и даже мысли не допускал, что его услуги отвергнут.

Дело было не только в уязвленной гордости. По мнению отца, вся Саудовская Аравия являлась святой землей ислама, и нельзя было осквернять ее присутствием христианских и иудейских солдат из Америки и других западных стран.

С момента образования в 1948 году государства Израиль мало кто из мусульман считал, что Америка — друг арабским странам. И в то время многие, не только мой отец, были убеждены, что американское правительство использует кризис на Ближнем Востоке как повод ввести свои войска в Саудовскую Аравию, чтобы превратить страну в базу для наводнения региона своими мерзкими безбожными взглядами.

Вскоре преданность моего отца королевской семье дала трещину.

Как-то раз отец пригласил меня сопровождать его в течение дня на обычных деловых встречах в Джидде, и я с радостью присоединился к нему. Мы переезжали из одной компании в другую, а потом в какой-то момент к отцу подошел один из доверенных служащих. Даже мои юные глаза заметили, что он сильно нервничает. Мужчина что-то прошептал на ухо отцу. Отец побледнел.

Думаю, побледнел и я, узнав, что правительственные силы рано утром вторглись на нашу ферму в Джидде. Мы узнали, что вооруженные до зубов саудовские солдаты окружили ферму, а затем арестовали всех работников и находившихся там ветеранов войны.

Когда отец вернулся из Афганистана, он договорился о том, чтобы около ста бывших бойцов-моджахедов получили визы в Саудовскую Аравию — отец предоставил им жилье на своей ферме. Многим из них по той или иной причине отказали в визах в родные страны. Думаю, поэтому отец и привез их в Саудовскую Аравию.

Наши работники и ветераны войны послушались указаний отца. Они подняли руки вверх и выполнили приказы солдат. Несмотря на мирное поведение, их, как нам сообщили, отправили прямиком в тюрьму. Все запасы, столь заботливо заготовленные отцом, были конфискованы. Месяцы работы и миллионы риалов оказались потраченными зря.

Отец пришел в такую ярость, что не мог вымолвить ни слова. Но зато он мог двигаться. И, как всегда, стремительно. Мне пришлось бежать со всех ног, чтобы угнаться за его широкими шагами, когда он помчался в свой офис в Джидде.

Оттуда он позвонил кронпринцу Абдулле, сводному брату короля Фахда и человеку, который в один прекрасный день может стать королем — иншалла (на все воля Аллаха). Я молча слушал, как он пересказывал подробности учиненного разгрома принцу.

Разговор был коротким. Отец сказал, что кронпринц Абдулла ничего не знал о случившемся, но пообещал провести расследование и сообщить о результатах. Мой отец был высокого мнения о кронпринце и всем сердцем верил, что тот говорит ему правду. Однако боль, причиненная этим событием, навсегда изменила чувства отца по отношению к королевской семье и стала отправной точкой на трагическом пути, приведшем к гибели многих невинных жертв.

Отец еще сильнее разозлился, когда объяснений так и не последовало, хотя он непрерывно общался с самыми высокопоставленными особами, заявлявшими, что они представляют кронпринца Абдуллу или короля Фахда. Мы испытали огромное облегчение, когда королевская семья наконец приказала освободить наших работников с фермы и ветеранов афганской войны.

Осенью 1990 года части американских вооруженных сил хлынули в Саудовскую Аравию. И хотя многих саудовских мужчин оскорбляло само присутствие военных из западных стран, в основном христианского вероисповедания, пришедших защищать честь мусульманского государства, вдвойне ранила одна из неизбежных особенностей такой защиты — Королевство Саудовская Аравия наводнили солдаты-женщины.

Впервые увидев женщин-солдат, выглядевших весьма профессионально и решительно, отец стал откровенно высказываться против решения королевской семьи впустить в страну западные войска. Воздев руки к небесам, он восклицал:

— О, Аллах! Женщины будут защищать саудовских мужчин!

Более страшное оскорбление трудно себе представить! Отец впал в такое отчаяние, что даже заявил: он не в силах больше выносить скверну, которой пропитан воздух вокруг неверных. Он разражался градом критических высказываний, нападая в своих речах на королевскую семью, американцев, британцев и всех остальных, кто, по его мнению, действовал во вред исламу.

Отец выступал в местной мечети, рассылал листовки, делал аудиозаписи — и повсюду критиковал правительство, которое, по его заявлениям, превращало Саудовскую Аравию в колонию Америки. Королевская семья испытывала все более сильное недовольство его поступками и имела на это полное право, ведь она отвечала за благополучие всей нации и приняла мудрое решение, не вручив будущее страны моему отцу и двенадцати тысячам его моджахедов, хоть никто и не отрицал храбрости этих бойцов.

Я любил отца, и мне трудно критиковать его действия, но должен сказать, что я был твердо убежден: королевская семья поступила разумно и на благо всей страны.

Мой отец не примирился с существующим положением даже после того, как борьба за выдворение военных сил Саддама из Кувейта завершилась полной победой, причем быстро и почти без человеческих потерь. Похоже, столь легкая победа еще больше его рассердила. Мне кажется, он предпочел бы поражение от руки других мусульман победе, одержанной благодаря неверным. Его ярость только усилилась после окончания войны в Заливе, когда стало ясно, что какая-то часть американских солдат останется на территории Саудовской Аравии. Он говорил об этом в мечети:

— Продолжающееся по сей день присутствие американских войск доказывает, что мои опасения относительно загрязнения нашей страны безбожниками начинают сбываться.

Я не знаю всех подробностей, потому что был еще юн и отец не считал нужным посвящать меня в свои дела. Но я чувствовал, что недовольство отца приведет к нежелательным переменам в жизни нашей семьи.

Конечно, теперь я знаю, что отец был зачинщиком ссоры с королевской семьей. И хотя они спокойно пытались уладить разногласия, он упрямо отклонял все их призывы к разумному диалогу, а его жалобы и протесты становились все неистовее, пока маленькая болячка не превратилась в гноящуюся язву. Нападки отца стали настолько неразумными, что в конце концов члены королевской семьи начали в гневе воздевать руки к небу. Принц Наиф, министр внутренних дел, сообщил отцу, что ему запрещено покидать страну. В Саудовской Аравии подобные действия правительства — первый шаг к аресту гражданина. Неужели в будущем отца ожидала военная тюрьма?

Старшие братья отца пытались его образумить, напоминая о преданности нашей семьи королевской династии. Но отец не реагировал и отказывался изменить свое поведение.

В доме возникла напряженная обстановка. Когда отец был сильно раздражен, его недовольство сказывалось на всех членах семьи, на каждой жене, на каждом ребенке. В самый разгар кризиса отец неожиданно велел матери взять Абдул-Рахмана и двух маленьких дочерей и поехать погостить на долгий срок в Сирию, к ее родителям и братьям с сестрами.

Но все сыновья, за исключением Абдул-Рахмана, оставались в Джидде. Затем в один прекрасный день отец просто исчез, не сказав нам ни слова. Один из служащих отца сообщил нам, что шейх Усама уехал из королевства по делам. Мы с братьями удивлялись, как ему удалось совершить невозможное. Вспомнив мощный катер «Шафик аль-Мадани», я стал опасаться, что он совершил дерзкий побег — без меня.

Я испытал облегчение, узнав, что это не так. Отец убедил одного из принцев позволить ему выехать из королевства, чтобы уладить какие-то важные дела в Пакистане, и дал слово, что вернется раньше, чем его отсутствие станет кому-либо заметно.

Мы ждали возвращения отца, но ждали напрасно. Когда мать вернулась из Сирии, нашей семье сообщили, что отец не вернется и что мы вскоре тоже должны уехать. Теперь мы будем жить в Африке.

Я обошел дом. Меня мало волновали личные пожитки. Единственное, о чем я не мог не думать, — это моя любимая кобылица в конюшне отца на ферме. Что произойдет с красавицей Байдах? А с нашими любимыми жеребцами: Лазазом, гнедым скакуном с белым пятнышком на лбу, и Адхамом — белоснежным жеребцом с черной гривой и черным хвостом? Адхам был у отца особенным, это конь для сражений, достойный самого короля.

Скоро я узнал новость, разбившую мне сердце: Байдах придется оставить, потому что саудовские законы запрещали вывозить арабских кобылиц из страны. Единственное утешение — Лазаза и Адхама мы возьмем с собой, так как не было закона, запрещающего вывоз жеребцов.

Знай я тогда, какое будущее ожидает моих любимых коней, то сделал бы все, чтоб спасти их, спрятав в песках королевства.