Сентиментальные прогулки по Москве

Недалеко от Красной площади, между зданием гостиницы «Интурист» и Центральным московским телеграфом, находится старинное здание театра имени М. Ермоловой. С 1931 по 1938 годы здесь размещался Государственный театр Всеволода Эмильевича Мейерхольда. Великий режиссер, новатор, реформатор сцены до конца своих дней был предан единственной женщине, актрисе, которую сам же и создал – Зинаиде Николаевне Райх.

Есть и еще один адрес, связанный с этой любовной историей. Музей-квартира В.Э.Мейерхольда (филиал ГЦТМ им. А. А. Бахрушина), который находится в центре Москвы, в Брюсовом переулке, дом № 12, квартира 11. Музей расположен в первом кооперативном доме для работников искусства. В этой квартире Мейерхольд проживал в 1928-1939 годах с женой Зинаидой Райх и ее детьми от брака с Есениным. После убийства Райх и ареста Мейерхольда квартиру отобрали и, разделив надвое, передали сотрудникам НКВД. Впоследствии одну половину чекисты отдали безвозмездно, оставшуюся музей купил.

От подлинной обстановки сохранилось не многое: книжный шкаф, несколько бокалов. Постепенно восстанавливается обстановка кабинета. Бахрушинский музей перенес сюда фонды, связанные с Мейерхольдом: предметы из собрания Государственного театра им. Мейерхольда, работы сценографов, работавших с режиссером, – Головина, Судейкина, Билибина, Добужинского, Поповой...

Это строки Пастернака, посвященные Пигмалиону и его Галатее двадцатого века, – то есть режиссеру Всеволоду Мейерхольду и актрисе Зинаиде Райх.

Мейерхольд всегда считал февраль своим счастливым месяцем. И не напрасно.

10 февраля 1874 года в семье чистокровного немца, винозаводчика Эмиля Майергольда, подданного императора Вильгельма, родился мальчик, получивший от родителей-лютеран имя Карл Теодор Казимир. В 1895 году он переходит в православную веру и согласно Святцам получает имя Всеволод. В феврале 1892 года восемнадцатилетний Мейерхольд записывает в дневнике после своей первой роли в любительском спектакле «Горе от ума»: «У меня есть дарование, я знаю, что мог бы быть хорошим актером». В феврале 1917 на сцене Императорского Александринского театра в Петрограде состоялась премьера «Маскарада» в постановке Мейерхольда. Драматическая панихида по уходящей России...

20 февраля 1940 года его расстреляли...

Он всегда считал февраль мистическим месяцем. Но свою самую большую любовь в жизни он встретил осенью. И, конечно же, это было в Москве...

Ему было уже сорок восемь лет. Возраст, когда мужчина еще не стар и не хочет стареть. Возраст, когда так хочется переосмыслить или даже заново начать свою жизнь... Кто он был тогда, когда встретил Ее? Пророк «театральной Мекки» – Москвы. Масштаб славы Мейерхольда был огромен. Его псевдоним – Доктор Дапертутто – был известен всем. «Театр имени Мейерхольда – самый удивительный, неповторимый, невозможный, единственный на свете», – так писала пресса. Название театра не сходило с афиш, постоянно звучало на диспутах в Доме печати, в рабфаковских и вузовских общежитиях.

Из газет: «Вперед двадцать лет шагай, Мейерхольд, ты – железобетонный атлет – Эдисон триллионов вольт!» Студенты скандировали на спектаклях: «Левым шагаем маршем всегда вперед, вперед! Мейерхольд, Мейерхольд наш товарищ! Товарищ Мейерхольд!»

Спектакли его были удивительны и изысканны. Свечи и бокалы с вином контрастировали с модернистскими конструкциями: лесенки, мостики, движущиеся круги, оголенная, без занавеса сцена – все это заставляло цепенеть от восторга и предвкушения чего-то необычайного.

Знаменитому режиссеру шел сорок девятый год. И каждому понятно, чем был вызван неистовый всплеск его творчества. Любовью. Любовью, которая дает возможность каждый раз начать с начала собственную жизнь. Ведь каждая любовь – это новое рождение себя!

Маэстро влюбился, словно в первый раз, потеряв, как мальчишка голову. В его жизни царила Она – примадонна, жена, любимая ученица и любимая женщина – Зинаида Николаевна Райх. Она была моложе Мейерхольда на целых двадцать лет, и о карьере актрисы в молодости не мечтала. Была профессия – журналистка, был муж – поэт Сергей Александрович Есенин. Было двое детей. Она была, несомненно, умной женщиной: она никогда не смешивала Есенина-мужа – кошмар ее семейной жизни – и Есенина-поэта. «Самое главное, самое страшное в моей жизни – Есенин», говорила она друзьям. Но дочь Татьяну и сына Константина воспитала в культе памяти их отца...

Райх встретила своего первого мужа, тогда еще – начинающего поэта – весной 1917 года, в редакции эсеровской газеты «Дело народа». Он пришел туда в шелковой рубашке с вышивкой у ворота и синей поддевке тонкого сукна, в блестящих сапогах... Он поздоровался и улыбнулся своей удивительной улыбкой. Редактор в тот момент был занят, юноша разговорился с машинисткой. А это и была она, Зинаида. Она была смешлива, остра на язык, хороша собой – классически правильные черты лица, матовая кожа, смоляные волосы. Им обоим было по двадцать два года. Они оба решили, что это любовь!

Очень скоро Есенин узнал о ней все – то, что детство свое она провела в городе Орел. Что отец ее – силезский немец Август Райх, ставший в православии Николаем, – машинист паровоза и член РСДРП. А мать Зинаиды – ведет свой род от обедневших дворян... Из гимназии девушку исключили за связь с партией эсеров. Она окончила курсы в Петрограде и работала в газете.

В Москву они вернулись уже мужем и женой, обвенчавшись.

Поначалу семейная жизнь складывалась гладко, но это было недолго. Есенин был ревнив. Постоянно искал в вещах жены письма ее якобы любовников. Он часто стал грубить ей. Не выдержав загулов и рукоприкладства, она уходит от него, будучи беременна вторым ребенком.

Эти строки обращены к ней. Говорили, что Зинаида Николаевна была женщиной, чувство к которой «златоволосый певец деревни» пронес через всю жизнь, несмотря на многочисленные браки. Впоследствии он признается: «Свою жену легко отдал другому...» А вот последние посвященные ей стихи:

Союз Райх с Есениным вряд ли можно было назвать счастливым. К тому же ее не принимало окружение Сергея Александровича. Его друзьям она казалась капризной и взбалмошной, они даже посмеивались над ней...

Да, друзья поэта невзлюбили его жену. И были рады помочь ему расстаться с Зинаидой. Вот что пишет по этому поводу в «Романе без вранья» Анатолий Мариенгоф:

«Нежно обняв за плечи и купая свой голубой глаз в моих зрачках, Есенин спросил:

– Любишь ли ты меня, Анатолий? Друг ты мне взаправдашний или не друг?

– Чего болтаешь!

– А вот чего... не могу я с Зинаидой жить... вот тебе слово, не могу... говорил ей – понимать не хочет... не уйдет, и все... ни за что не уйдет... вбила себе в голову: „Любишь ты меня, Сергун, я это знаю и другого знать не хочу“... Скажи ты ей, Толя (уж так прошу, как просить больше нельзя!), что есть у меня другая женщина...

– Что ты, Сережа!..

– Эх, милой, из петли меня вынуть не хочешь... петля мне – ее любовь... Толюк, родной, я пойду похожу... по бульварам, к Москве-реке... а ты скажи – она непременно спросит, – что я у женщины... с весны, мол, путаюсь и влюблен накрепко... а таить того не велел... Дай тебя поцелую...

Зинаида Николаевна на другой день уехала в Орел».

Так и состоялось их расставание.

Зинаиде Николаевне надо было как-то жить дальше. Осенью 1921 года она стала студенткой Государственных экспериментальных мастерских, которыми руководил недосягаемый и знаменитейший Мейерхольд. Она как бы начала оттаивать и приходить в себя после кошмарного сна. Режиссер в то время как раз расстался со своей первой женой.

Придя в студию Мейерхольда, Райх увлеклась его творческими идеями создания нового, авангардного театра. Она попала в эмоциональную, чувственную ауру великого режиссера, и он смог открыть в ней то, что так глубоко было скрыто в недрах души этой женщины. Талант, наверное, можно открыть в любом возрасте. Надо просто чтобы кто-то был в этом очень и очень заинтересован. Мейерхольд вывел на сцену Зинаиду Райх, когда ей был тридцать один год. И даже самая строгая критика признала, что она талантлива.

Она нашла себя на поприще актрисы. Но, скорее всего, она не состоялась бы как личность, не будь Мейерхольда.

«Мастер строил спектакль, как строят дом, и оказаться в этом доме, хотя бы дверной ручкой, было счастьем», – говорили актеры о нем. Их встреча с Зинаидой была судьбоносной. Он сразу же влюбился в свою молодую ученицу. Она же, разочаровавшись в социалистических идеях и устремив весь свой мятежный темперамент в театр, хотела освободиться от одолевавшего ее эмоционального бремени и тоже увлеклась им. В то время Райх была хоть и красивая женщина и актриса яркого дарования, но это был еще не отшлифованный алмаз.

Мастер-Пигмалион огранил его и сделал бриллиант.

«Сколько я ни повидал на своем веку обожаний, но в любви Мейерхольда и Райх было что-то непостижимое. Неистовое. Немыслимое. Беззащитно и гневно-ревнивое. Нечто беспамятное. Любовь, о которой пишут, но с которой редко столкнешься в жизни. Пигмалион и Галатея – вот как я определил суть. Из женщины умной, но никак не актрисы Мастер силой своей любви иссек первоклассного художника сцены», – говорил о Мейерхольде и Райх знаменитый драматург и писатель Евгений Габрилович.

Почти сразу же Зинаида переехала к Мейерхольду на Новинский бульвар (Дом Мейерхольда на Новинском стоял на месте современного дома № 16). Говорят, что, узнав об этом, его первая жена, Ольга Михайловна, прокляла обоих перед образом: «Господи, покарай их!» Ведь Ольга и Всеволод знали друг друга еще с детства, со времен жизни в Пензе. К моменту их расставания они прожили вместе двадцать пять лет, у них трое взрослых дочерей! Раньше, жена была рядом с Мейерхольдом и в горе, и в радости, а теперь, когда молодость прошла – оказалась ненужной. И он привел в их дом эту женщину, свою новую Музу!

Зинаида Николаевна ничем, ну абсолютно ничем не напоминала интеллигентнейшую Ольгу Михайловну. Но, наверное, именно в этом и был секрет ее притягательности для Мейерхольда. Впрочем, несомненно и то, что режиссеру нравилось самому «лепить» новый образ из этого податливого и благоприятного материала – молодой, красивой женщины, полностью доверившейся ему. В роли Пигмалиона для мужчины есть что-то особое. Он чувствует свою силу, мощь, он созидает, а не просто потребляет то, что подарила природа. Он ощущает себя творцом в самом высшем смысле этого слова – творит нового человека, новую женщину!

Несомненно, роль приятная для мужчины, да еще и для режиссера!

Райх и Мейерхольд просто нашли друг друга. И счастье их длилось достаточно долго. Он знал, что она переболела сыпным тифом и после этого, отравившись сыпнотифозными ядами, оказалась в сумасшедшем доме. Он знал, как травмировал ее развод с Есениным. И он относился к этой женщине с неуравновешенной психикой бережно – как к ребенку.

Да, античная легенда, можно сказать, повторилась на новый лад. Пигмалион вдохнул в нее новую жизнь, дав ей ощутить всю прелесть и новизну актерской профессии. И чем больше упивалась Райх своей новой жизнью, тем более счастлив был сам Всеволод Эмильевич. Не Бог создал эту женщину, а Мейерхольд! Еще бы – как не гордиться, как не любить творение свое!

В Москву перебрались при его помощи отец и мать Зинаиды. У детей появились дорогие игрушки, доктора, учителя, няни... Если Галатея-Райх и не любила своего создателя, то, по крайней мере, была ему безумно благодарна. А у женщин любовь и благодарность идут по жизни рука об руку...

Он сделал из нее одну из первых дам Москвы. Он отдал ей не только свою жизнь, но и свое искусство. Жена стала первой актрисой его театра. Почему он этого хотел? Исследователи спорят об этом по сей день. Но, мне кажется, все и без того ясно. Театр был главной частью его жизни. И если Зинаида царила дома, то как ей было не царить и в театре?

Конечно, в труппе не все были этим довольны. Далеко не все! Актеры в труппе Мейерхольда были необыкновенно подвижны. Они летали по сцене, как резиновые мячики. Говорят, что он сам мог запрыгнуть с места на плечи стоящему человеку. Зинаида же Николаевна в сравнении с актерами театра Мейерхольда была грузна и тяжеловесна. А ведь в это же время в труппе уже была своя «звезда» – тоненькая и гибкая Мария Бабанова! Естественно, актеры невзлюбили Райх, называя ее, по-видимому, за глаза «коровой» или чем-то в этом роде. Но уйти в конечном счете пришлось Бабановой. Ушел из театра и Эраст Гарин, любимый ученик Мейерхольда. Ушел потому, что его жена поссорилась с Зинаидой Николаевной.

Как же эта, скажем так, не самая худенькая женщина стала примой? А дело в том, что гениальному режиссеру ничего не стоит скрыть недостатки и как можно ярче показать достоинства актрисы. Что и делал Всеволод Эмильевич. Он строил свои великолепные мизансцены так, что зритель мог любоваться прекрасным лицом Райх, слушать ее божественный голос, радоваться вспышкам ее гнева (натурального!). Но двигаться ей было не надо! Двигались все вокруг нее – в этом-то и была хитрость! Высокая загадочная женщина, поражающая зрителей глубиной глаз и белизной плеч, всегда оставалась в центре внимания.

В мейерхольдовской постановке «Ревизора» пьеса была разделена на «эпизоды». На премьере их было пятнадцать. Третий шел под названием «Единорог».

...Камин. Восточные ткани. Офицеры – под стульями, в сундуках, сами в виде стульев, – разместились в будуаре полковой дамы Анны Андреевны (Райх) и совсем не похожей на нее дочери (Бабанова). К концу эпизода офицеры уже занимают всю сцену и обольстительно-призывно напевают и наигрывают на невидимых гитарах: «Мне все равно, мне все равно!..» Как млела бы настоящая Анна Андреевна, если бы было при ней столько таких соблазнительных поручиков, подпоручиков, корнетов. Анна Андреевна млеет. Ее муж офицеров не видит. Не сон ли это Анны Андреевны?..

Считают, что карикатурная постановка «Женитьбы» Гоголя в романе Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» пародирует именно вычурные и необычные постановки Мейерхольда...

«Для Мейерхольда пьеса только повод для каламбурных ассоциаций», – писал знаменитый критик Виктор Шкловский. Из этих «каламбурных ситуаций» слагались, как из причудливой мозаики, совершенно неповторимые картины. И всегда в центре – Она!

В «Ревизоре» дочку городничего еще играла Бабанова (эта талантливая актриса уйдет из театра позже!). А Анну Андреевну, как уже было сказано, сама «прима» – Райх. Бабанова несколько раз кричала на сцене по-настоящему, потому что городничиха – Райх не в шутку, а всерьез ужасно больно щипала ее – якобы по роли, но, очевидно, и от души!

Зинаида Николаевна была непредсказуема на сцене, но несомненно обладала магнетизмом, приковывая к себе внимание зрителя. Ее нельзя было назвать просто красивым манекеном. Силой своей любви и таланта Мейерхольд сделал из нее хорошую актрису!

Еще раз зададимся вопросом – любила ли она его? И еще раз не сможем на него точно ответить. Скорее всего, в ее чувстве было куда меньше страсти, но несомненно была и нежность, и, как мы уже сказали, большая благодарность. Он вылечил ее после Есенина, вылечил морально и духовно. Хотя ее чувство к златоголовому поэту так и не угасло до конца с годами. Поэтому Мейерхольд очень ревновал жену – прежде всего к Есенину. Ну а потом уже ко всему белому свету. Он постоянно держал ее в поле зрения, это порой ее сильно тяготило.

Говорят, что после того, как она вышла за Мейерхольда, Райх еще встречалась наедине с бывшим мужем (так свидетельствует одна из подруг Зинаиды, утверждающая, что свидания эти проходили в ее комнате). Однажды сам Мейерхольд пришел к Зинаиде Гейман, подруге Райх и заявил, что просит ее больше не помогать его жене встречаться с Сергеем Есениным.

– Прошу Вас прекратить это. Они снова сойдутся, и она будет несчастлива...

Больше всего на свете он боялся за свою жену. За то, что кто-то может отобрать у нее счастливую жизнь, которую он ей обеспечивал всеми силами.

Есенин действительно тосковал по Зинаиде. По оставленным детям. Особенно после того, как не сложилась его жизнь ни со второй супругой – Айседорой Дункан, ни с третьей – Софьей Толстой, внучкой знаменитого писателя...

Вот что вспоминает об этом писатель Валентин Катаев в книге «Алмазный мой венец». Напомню, что в своем романе Катаев называет Есенина Королевичем.

«Его (Есенина – Авт.) навязчивой идеей в такой стадии опьянения было стремление немедленно мчаться куда-то в ночь к Зинке и бить ей морду.

„Зинка“ была его первая любовь, его бывшая жена, родившая ему двух детей и потом ушедшая от него к знаменитому режиссеру Королевич никогда не мог с этим смириться, хотя прошло уже порядочно времени. Я думаю, это и была та сердечная незаживающая рана, которая, по моему глубокому убеждению, как я уже говорил, лежала в основе творчества каждого таланта...

...Мы с трудом вывели Королевича из разгромленной квартиры на темный Сретенский бульвар с полуоблетевшими деревьями, уговаривая его успокоиться, но он продолжал бушевать.

Осипшим голосом он пытался кричать:

– И этот подонок... (Мейерхольд – Авт.) это ничтожество... жалкий актеришка... паршивый Треплев... трепло... Он вполз, как змея в мою семью... изображал из себя нищего гения... Я его, подлеца, кормил. Поил... Он, как собака спал у нас под столом... как последний шелудивый пес... И увел от меня Зинку... Потихоньку, как вор... и забрал моих детей... Нет!.. К черту! ... Идем сейчас же все вместе бить ей морду!...

Несмотря на все уговоры, он вдруг вырвался из наших рук, ринулся прочь и исчез в осенней тьме бульвара».

Неизвестно, добежал ли в тот вечер Есенин до Зинаиды Райх, но очевидно, что страшная боль и обида за то, что он навек потерял ее, да и детей тоже, потерял, можно сказать, по собственной глупости, мучили поэта...

Возможно, страдала и она. Но Зинаида Николаевна старалась любить Мейерхольда, так много сделавшего для нее. Наверное, это самое точное определение – «старалась любить». Изо всех сил старалась. Когда-то, принимая его предложение руки и сердца, она обещала сделать его счастливым. И она всячески держала свое обещание. Однажды в Италии режиссера и его жену даже... арестовали, когда они страстно целовались среди развалин Колизея. Совсем как подростки! Карабинеры не могли взять в толк – пожилой мужчина и уже не первой молодости женщина, муж и жена (а они прожили в браке более десяти лет) – неужели они так любят друг друга? В такое трудно поверить...

С Новинского бульвара чета режиссер – актриса, вскоре переехала на другую квартиру. Это была четырехкомнатная квартира в кооперативном доме архитектора Рерберга в Брюсовом переулке, 12. И были одиннадцать лет яркой и интересной жизни. На ужин к Мейерхольдам любили приходить Андрей Белый, Борис Пастернак, Николай Эрдман, Юрий Олеша, Илья Эренбург, Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Сергей Эйзенштейн, Петр Кончаловский, Михаил Тухачевский. Хозяин квартиры объяснял такое разнообразие гостей так: «Я не люблю людей хороших, я люблю людей талантливых!..»

Все гости, бывавшие у Мейерхольда, признавали, что эта пара изумительно друг друга дополняла. В театре режиссер был грозным, требовательным. После репетиции возбужденная Райх переступала порог своего дома и кричала: «Мейерхольд – бог!» и радостно домашним: «А как он на меня сегодня орал!» (разумеется, на репетиции).

Дома они, конечно же, менялись ролями. Смешливый, добрый, мягкий и уступчивый Мейерхольд уступал роль главы семейства жене и «бог» покорно выслушивал бытовые упреки: «Всеволод, тысячу раз тебе говорила...»

Все знакомые вспоминают как будто двух Мейерхольдов: один – недосягаемый, вызывающий трепет и восторг, второй был прост, обаятелен, беззащитен и его было мучительно жалко.... Да, он был очень сложным человеком – бешеный, неравнодушный, высокомерный, с необузданным воображением, бунтарь и мужественный человек. Могли ли ему это простить?

И его человеческого счастья враги, наверное, тоже не могли простить. Ну не любят многие люди того, что кто-то может быть так счастлив со своей женой!

В доме у Мейерхольда и Райх накрывались столы, готовились вкусные блюда и пеклись пироги. Сюда прибегали портнихи, чтобы сделать примерку очередного театрального туалета для «примы». Драматурги читали тут свои новые пьесы. А сам хозяин дома располагался в знаменитой на всю Москву «желтой комнате». Говорят даже, что она была украшена колоннами и лепниной. Все, казалось, в этом доме дышит покоем и уютом...

Короткий отрывок из воспоминаний Юдифи Глизер, жены известного актера М. Штрауха. Ю. Глизер приехала в дом Мейерхольда в Москве по поручению его первой, оставленной им семьи, которая жила под Новороссийском не слишком-то материально обеспеченно. Будучи дружна с дочерью Мейерхольда Ириной, Юдифь Самойловна решила рассказать Всеволоду Эмильевичу о том, как несладко живется его родным. Однако понимания не встретила.

«Открыла мне Зинаида Райх – очень авантажная, аппетитная, толстогубая... Она раскраснелась – то ли от хорошей еды, то ли от вина. Одета была фривольно – какой-то халат с кружевами, шлепанцы, голова – кудревато-растрепанная...

Она пригласила меня в столовую: у длинного стола чинно сидел серьезный Эйзенштейн. Вошел Мейерхольд. Жилет, белые рукава, выразительные руки. Пригласил меня сесть. Я поблагодарила. Сказала, что зашла совсем ненадолго. Буквально на несколько минут, но хотелось бы поговорить наедине. „Пожалуйста, – сказал он, – говорите. У меня нет секретов от моей жены“. Наступила неловкая пауза. Тогда Райх поднялась из-за стола и вышла в соседнюю комнату. Мейерхольд пригласил меня в кабинет.

В довольно просторном кабинете было тускло. Я села и произнесла заранее подготовленные слова... Боже мой! Что с ним стало. Мне показалось, что сам дьявол выскочил из преисподней. Очевидно, я наступила ему на самое больное место. Мейерхольд забегал по кабинету, размахивая руками и пронзительно крича: „Зиночка, Зиночка, иди сюда! Ты подумай, какая наглость! Где квитанции? Покажи квитанции – мы же на прошлой неделе послали игрушки!“ Райх с трудом его успокоила...»

Конечно, трудно судить о характере Мейерхольда по этому отрывку из воспоминаний Ю.Глизер. Но ясно одно – Зинаида стала для него несомненно более дорогим человеком, чем даже его собственные дети. Плохо это или хорошо – не нам в том разбираться. Но это было так. Недаром ведь Всеволод Эмильевич после женитьбы на Зинаиде Николаевне взял двойную фамилию. Он часто даже подписывался так – Мейерхольд-Райх. Редко, когда мужчины поступают так...

Мейерхольд постоянно опекал Зинаиду. Он знал, что ее безумие не прошло бесследно, и эта опека ей необходима. Он, возможно, и стал лепить из Галатеи большую актрису для того, чтобы, что называется, в мирное русло изливалась вся ее могучая энергия. Райх отдавала сцене много сил. И ее страшные приступы ярости (следствие болезни!) – сублимировались на сцене в эмоции ее героинь. Она жила страстями героев «Леса», «Ревизора», «Горя от ума»... Она влюблялась, страдала и умирала в мире, созданном фантазиями мужа. А после спектакля «на землю» возвращалась умиротворенная и разумная женщина.

Вот как все хитро и хорошо для самой Зинаиды придумал ее Пигмалион!

И все же – она кричала на сцене страшным голосом. Точно таким же, как кричала в жизни. Однажды у нее украли кошелек на базаре. Она завопила так, что... вор вернулся и тихо отдал украденное. Точно так же кричала она возле гроба Есенина, покончившего с собой. Ей некого было больше любить...

От безумия, которое могло проснуться в любую минуту, Зинаиду Райх спасал Мейерхольд. Его искусство.

Но в 1939 году из их квартиры в Брюсовом переулке стали доноситься такие же страшные крики. Зинаидой снова овладело безумие. Приступы ярости и страха сменяли друг друга бесконечной чередой. Она никого не узнавала. Билась на кровати. Психиатры требовали отправки в больницу – и немедленной!

Но Мейерхольд и слушать об этом не хотел. Он слишком любил ее для того, чтобы в такой момент оставить одну или даже на попечение врачей. Нет! Он будет лечить ее сам!

Мейерхольд, похоже, действительно был волшебником. Он не только не отдал ее в сумасшедший дом, но и вылечил! Он постоянно сидел рядом с кроватью жены, держа ее за руку. Он кормил ее с ложечки. Он говорил с ней только ласковым голосом. И его любовь победила безумие. Так же, как она пробудила дремавший в Зинаиде талант. Он сделал невозможное! Через месяц Зинаида Райх вернулась к нормальной жизни. Только любовь и постоянная непритворная забота могли сделать такое!

В квартире в Брюсовом переулке свершилось это чудо любви – невменяемая женщина пришла в себя. Не просто выздоровела, но и вернулась на сцену.

...Московский театральный бомонд относился к ней холодно, считал посредственной, обвинял в чрезмерном давлении на мужа в профессиональном плане. И только истинно великим чувством можно объяснить решение Всеволода Эмильевича включить в репертуарный план театра французскую любовную мелодраму Дюма-сына «Дама с камелиями». Свой последний спектакль мастер ставил исключительно для нее и на нее. Он посвящен ей. Нужно было обладать большой смелостью, чтобы во время поголовных сталинских репрессий простую буржуазную мелодраму сделать песней своей любви.

Премьера «Дамы с камелиями» состоялась 19 ап – реля 1934 года и имела огромный успех у москвичей. Попасть на спектакль было очень трудно. В нем отсутствовал даже намек на какую-либо идеологию или социальную значимость. Зрители приходили посочувствовать просто личной трагедии человека, женщины. Люди, истосковавшись по истинным чувствам, стремились увидеть то, что так быстро исчезало со всех советских сцен того времени. В этом спектакле Зинаида Николаевна была великолепна; даже критики, всегда нападавшие на нее, отмечали это. Юрий Олеша назвал ее существом «с вишневыми глазами и абсолютной женственностью». На сцене была необыкновенно элегантная, утонченная «французская» красавица. Она разрывалась между чувством и моралью, между страстью и нравственностью. Чистота отношений Маргариты и Армана была необыкновенно трогательна... В любовных сценах не было и намека на какую-либо эротику, во всем присутствовали сдержанно-возвышенные тона. Ее партнером был Михаил Царев. Прекрасный актер, впоследствии народный артист Советского Союза, главный режиссер Малого театра, даже он в сравнении с Райх был простоват. Ему не хватало элегантности, естественной раскованности истинного аристократа.

А в ней – в ней был этот истинный аристократизм!

В спектакле все – от причесок до туфелек воспроизводит французский быт XIX века. Газеты писали о «духовной, мелодичной силе, излучающей со сцены особый свет, истинный трепет души». Аншлаг следовал за аншлагом – радостная и счастливая Райх перевоплощалась в несчастную Маргариту Готье.

В эпизоде расставания Маргарита и Арман вели диалог приглушенными голосами, стараясь быть внешне спокойными и изо всех сил сдерживая слезы. И лишь единственный раз Арман проводил рукой по щеке своей возлюбленной, вытирая непрошеную слезу, и этот скромный жест производил на зрителей потрясающее впечатление. Стоявшая в зале тишина сменялась всхлипываниями.

В этом спектакле Мейерхольд отразил атмосферу и стиль французского общества XIX века с исключительным вкусом и достоверностью. На сцене находились подлинные вещи того времени. Мебель, вазы, статуэтки, посуда и многое другое были не бутафорские, а приобретались в антикварных магазинах специально для этой постановки. Когда его упрекали в излишней пышности и декорационной натуральности спектакля, без которых, как утверждали, можно было бы обойтись (да и зритель из зала не оценит и не отличит одно от другого), он говорил: «Зритель не оценит, но зато оценят актеры. Чудесные, старинные вещи, сделанные много лет тому назад, каких уже не умеют делать теперь, заключают в самих себе дух минувшей эпохи. И актеры, находясь в окружении этих вещей, почувствуют образы и страсти былого и вернее передадут их. А вот уж это заметит и оценит зритель».

Но однажды в зале оказался зритель, который не только оценил удивительное убранство и красоту французского аристократического двора, он понял подтекст спектакля, стремление к свободной от идеологии, красивой, обеспеченной человеческой жизни. Этим зрителем был Сталин...

В советской печати замелькало слово «мейерхольдовщина», режиссер не получил звание народного артиста СССР. И в 1938 году Комитет по делам искусств принял постановление о ликвидации театра Всеволода Мейерхольда.

Последний спектакль «Дама с камелиями» состоялся вечером 7 января 1939 года. Райх играла вдохновенно, хотя понимала, что это – начало конца! Отыграв финальную сцену – смерть Маргариты, – Зинаида Николаевна потеряла сознание. Ее на руках отнесли за кулисы. Театр был закрыт, как «враждебный советскому искусству».

Мейерхольда арестовали 20 июня 1939 года в Ленинграде. 22 июня поездом под конвоем переправили в Москву, где он находился в разных тюрьмах несколько месяцев. В январе 1940 года он написал заявление на имя В. Молотова. «Меня здесь били – больного, шестидесятипятилетнего старика клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху с большой силой по местам от колен до верхних частей ног. В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильными внутренними кровотечениями, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били жгутом»...

Его обвинили как шпиона английской и японской разведок, приговорили к расстрелу с конфискацией имущества и вскоре приговор привели в исполнение. В тот день, когда арестовали Всеволода Эмильевича, в их московской квартире в Брюсовом переулке был произведен обыск. Вероятно, Зинаида Николаевна предчувствовала беду: двух своих детей от брака с Есениным – Татьяну и Константина – благоразумно отправила из дома.

Но через несколько дней ее нашли полуживой в собственной спальне, с множеством ножевых ранений. Ей нанесли одиннадцать ран и перерезали горло, изуродовали ее лицо и, как говорят, даже выкололи глаза. На попытки врача скорой помощи остановить кровотечение она ответила: «Оставьте меня, доктор, я умираю...» Скончалась она по дороге в больницу.

До сих пор точно не известно, что же произошло в тот роковой день. Все ценные вещи: кольца, браслеты, золотые часы, оставались лежать на столике, рядом с кроватью. Ничего из дома не пропало. Кто-то утверждал, что домработница, которую нашли с проломленной головой, спугнула воров. Да, судя по страшному «почерку», скорее всего, это орудовали уголовники. Они не успели ограбить квартиру, но успели лишить жизни ее хозяйку...

Через несколько дней Костя Есенин пришел в эту квартиру, чтобы собрать запекшуюся кровь матери в спичечный коробок. Этот коробок – как вечную память и боль – он взял потом с собою на фронт, когда началась Великая Отечественная...

Райх похоронили на Ваганьковском кладбище, недалеко от могилы Есенина.

Место, где захоронен Мейерхольд, до сих пор неизвестно. Впоследствии на памятнике Райх добавили надпись: «Всеволод Эмильевич Мейерхольд». Так что они опять оказались вместе! Должно быть, это было последней милостью Господа по отношению к гениальному режиссеру – после смерти его имя соединилось с именем покойной любимой жены...

Яркая жизнь, страшная смерть, большая любовь – вот что выпало на долю обитателей квартиры в Брюсовом переулке, № 12...

Прогулка наша по московским адресам любви окончена. Город наш – хранитель любовных тайн. И научиться их разгадывать гораздо интереснее, чем просто «вслепую» шагать по улицам.

И, может быть, кто знает, мы встретимся еще на страницах новых книг о любви замечательных людей – любви московской, питерской, парижской... О любви разделенной, трагической, светлой или полной страдания.