Сэр Гибби

Глава 37 Мистер Склейтер

Вы, наверное, помните, что после исчезновения Гибби о его судьбе заговорил весь город, и среди жителей начались такие толки и пересуды, что преподобный Клемент Склейтер решил собрать о мальчике и его семье все сведения, какие только можно было найти. Когда все нужные бумаги оказались у него в руках, он попытался заинтересовать судьбой мальчика его родственников со стороны матери, о существовании и месте проживания которых он узнал во время своих поисков. Однако здесь у него ничего не вышло. В доме, где когда — то родилась мать Гибби, сейчас проживал только её троюродный брат. Его кузен, дядюшка Гибби по матери, так и не женился и, умирая, оставил ему небольшое имение под названием Уитропс вместе с фамильным презрением к супругу сестры и к ней самой за то, что своим неудачным замужеством она обесчестила и себя, и всю свою семью. Так сказал мистеру Склейтеру этот самый троюродный брат, хотя ни в его словах, ни в манере держаться священник не заметил и следа той позорной тени, которую, по единогласным утверждениям семейства, бросила на него их заблудшая чёрная овца. Что же касается мальчишки — сироты, то, честно говоря (хотя бы в этом отношении троюродный дядюшка Гибби и вправду говорил честно), чем быстрее он окончательно канет в лету, тем лучше для всех. Не то, чтобы внезапное появление блудного племянника могло как — то повлиять на его собственную жизнь. Нет, ему самому решительно всё равно. Но, согласно Писанию, грехи сэра Джорджа и леди Гэлбрайт должны быть наказаны ещё, по меньшей мере, в двух поколениях, и чем меньше о них будет известно, тем меньше будет шума и неприятностей для всей семьи.

Другой брат покойной леди Гэлбрайт, занявшийся когда — то торговлей, теперь был одним из компаньонов большой судостроительной верфи в Гриноке. Его звали Уильям Фуллер Уитроп, а соседи дали ему прозвище упрямец Уитроп. Он был холост и слыл богачом. То, что услышал о нём мистер Склейтер, не пробудило в нём никаких особо радужных надежд. Упрямец Уитроп ужасно не любил расставаться с деньгами и в тех случаях, когда расстаться с ними всё же было необходимо, предъявлял непомерные требования даже к самым разумным и осторожным сделкам. Правда, бывало и такое, что он давал щедрые пожертвования ради какого — нибудь общественного блага. Он считал пустую трату денег одним из самых страшных грехов, по сравнению с которым любые другие нравственные компромиссы казались ему вполне простительными. Лучше пусть износится тело и разум, но имение останется в неприкосновенности. Человек создан не для того, чтобы скорбеть или радоваться, а для того, чтобы владеть. Однако мистер Склейтер решил идти до конца и сделать всё возможное для мальчика и поэтому написал мистеру Уитропу письмо. В ответном послании было сказано, что мать того ребёнка, о котором идёт речь, принесла своей семье только неприятности и все воспоминания о ней связаны у них только с несчастьем и позором; что её имя перестало упоминаться среди её родных уже давно, ещё до того, как он сам покинул отчий дом; что отец решительно и навсегда отрёкся от неё из — за её собственного упрямства и непослушания. Принимая всё это во внимание, вряд ли можно ожидать, что он будет выказывать живой интерес к её потомству — да ему и не пристало проявлять в этом случае какое — либо участие. И хотя, сказать по чести, мистеру Уитропу нет ни малейшего дела до этого ребёнка, он из чистого любопытства навёл о нём кое — какие справки. Ему сказали, что оставшийся после сестры мальчик — блаженный дурачок, целиком и полностью воспитанный на улице. Поэтому он твёрдо уверен, что любая помощь по отношению к нему уже не способна принести ему какое — либо благо, она только испортит его и сделает его ещё более несчастным. А посему… — и так далее, и так далее.

Так ничего и не добившись, мистер Склейтер сказал себе, что сделал всё, что можно было от него потребовать по любым человеческим меркам. Он и правда затратил на свои поиски и переписку немало времени и усилий. Да и потом, говорил он себе, его долг по отношению к этому ребёнку был ни больше, ни меньше, чем по отношению к любому другому маленькому бродяге в его приходе. Даже если предки малыша Гибби когда — то обладали высоким положением в обществе, но распорядились своими привилегиями так неразумно, что последний представитель их семьи оказался в голой нищете, вряд ли мистер Склейтер должен осыпать этого ребёнка особой благосклонностью и печься о нём больше всех остальных, особенно если принять во внимание тот факт, что в нём наверняка живут те же злые наклонности, что сгубили его родителей. Да кто он такой, Клемент Склейтер, чтобы вмешиваться в волю Провидения и брать на себя смелость действовать вопреки доктрине о божественном предызбрании? Неужели ребёнок, перед именем которого стоит маленькое словечко «сэр», значит в Божьих глазах больше, чем любой безымянный сирота? Неужели земные титулы — будь то хоть граф или герцог — будут иметь какой — то вес в Небесном Царстве? Вообще, о малыше должны заботиться его родственники. Если уж они отказываются его принимать, то кто ещё должен взвалить на себя эту ответственность? Одни сосуды созданы для почётного употребления, другие — для низменного, а кто есть кто, пусть это откроет нам Сам Бог в Своё благое время. Нельзя передавать другому богоданную ответственность. Есть люди, которые по своему положению и родственным связям как раз и должны были бы потратить время и деньги на то, чтобы отыскать пропавшего Гибби. Если эти люди пренебрегают своим долгом, неужели эти поиски должны вменяться в обязанность священнику городского прихода? Да и потом, даже если и удастся отыскать этого ребёнка, что прикажете делать с ним дальше? Ведь всё его детство прошло среди настоящих отбросов общества! Ради вящей справедливости надо заметить, что мистер Склейтер не был знаком с Гибби лично и даже никогда его не видел. Правда, тут возникает ещё один вопрос: если бы он не был человеком, готовым изменить ход своих действий так, как изменил его впоследствии, то как бы он действовал с самого начала? Точно так же или совсем иначе?

Однажды утром он сидел за завтраком вместе с женой, бывшей миссис Бонниман, то и дело украдкой посматривая на свежую газету, что, боюсь, является невежливой привычкой многих и многих мужей. Вдруг ему на глаза попалась заметка, оповещавшая читателей о смерти Уильяма Фуллера Уитропа, известного предпринимателя и компаньона судостроительной верфи «Уитроп и Плейтел» в Гриноке. Чашка застыла у него в руке, пока он судорожно читал заметку до конца. Потом, так и не пригубив свой кофе, мистер Склейтер поставил его на стол, вскочил и выбежал из комнаты. Потому что заметка кончалась любопытным замечанием о том, что порой даже самые даровитые дельцы почему — то оказываются не способными хладнокровно посмотреть в лицо неизбежной реальности смерти и собрать в себе достаточно мужества для того, чтобы составить завещание. В данном случае это был не просто забавный факт из жизни богачей, но и повод для сожаления, потому что речь шла о сумме в двести тысяч фунтов. Если бы автор заметки обладал ещё более философическим складом ума, то, наверное, добавил бы, что способность зарабатывать деньги ещё не предусматривает права решать, кому они, в конце концов, достанутся, и что деньги могут сыграть свою роль и во благо, и во зло даже в том случае, если ими не распоряжается ничья человеческая воля.

Хотя события и приняли такой неожиданный поворот, остаётся спросить вот что: почему же наш священник вдруг проявил такую поспешность? Почему Клемент Склейтер вскочил со стула с такой прытью, что второпях поставил чашку на стол так, что она тут же опрокинулась и безнадёжно залила не только скатерть, но и другую изысканную и дорогостоящую вещь, которая ещё бесспорнее являлась личным имуществом его жены? Почему, не обращая внимания на её удивлённые вопросы, подстёгнутые праведным гневом пополам с вполне законным любопытством, он стремительно выбежал из столовой, а через секунду уже выскочил из дома и, не останавливаясь, бежал до тех пор, пока не оказался возле дома своего поверенного и рука его не потянула ручку дверного звонка? Конечно же, кто — то — и может быть, именно мистер Склейтер! — должен был искать пропавших наследников людей, умерших, не составив завещания! Но почему мистер Склейтер так внезапно, так срочно и так несомненно решил, что именно он лично должен заняться этим делом, и разом бросил и завтрак, и скатерть, и жену, и проповедь ради того, чтобы защитить права чужого мальчишки? Ведь если эти права действительно принадлежали Гибби, им ничего не угрожало, и мистеру Склейтеру вовсе незачем было так торопиться, чтобы их отстоять. Может быть, он просто хотел оказаться первым, кто встанет на защиту интересов этого ребёнка? — и если так, то почему? Неужели мистер Склейтер серьёзно полагал, что любой мальчик, будь он даже бездельником и бродягой, каким он считал Гибби, сможет обрести искупление благодаря тому, что унаследует громадное состояние? Неужели незадолго до этих событий что — то изменилось во вселенском порядке вещей, и богатому мальчику стало, наконец, намного легче войти в Царствие Небесное? А может быть, несмотря на всю свою честность, всю свою религию, всю свою церковность, весь свой протестантизм и всё своё привычное обращение к Божьему Слову наш священник всё — таки являлся самым что ни на есть почтительным поклонником маммоны? Конечно, он поклонялся не тому ветхому идолу, о котором говорится в Новом Завете, а солидному, серьёзному современному маммоне в отлично скроенном костюме, расхаживающему по домам с подписным листом. Конечно, справедливость должна была восторжествовать, и в любую минуту мог найтись какой — нибудь юноша с ложными свидетельствами о своих правах на наследство, — но куда же делись поверенные мистера Уитропа, обязанные присмотреть за его делами? Вряд ли они нуждались в напоминаниях приходского священника, когда им на растерзание достался такой лакомый кусочек! Я не говорил бы ничего подобного, если бы мистер Склейтер хоть сколько — нибудь любил Гибби и искренне о нём заботился. Но ведь священник совсем его не знал, нимало о нём не беспокоился, и сейчас ему было важно только одно: как поубедительнее доказать суду, что этот Гибби обладает здравым умом и трезвой памятью? Что же тогда мы вынуждены заключить о том, почему мистер Склейтер, этот железный столп христианской церкви, вдруг так заспешил и разволновался?

После визита к своему поверенному он, наверное, прямиком отправился бы повидать миссис Кроул. Пожалуй, он даже побежал бы к ней первой, чтобы предостеречь её против разглашения любых сведений о местонахождении Гибби, если бы хоть приблизительно знал, где её искать. Он считал, что давно очистил свой приход от того, что называл «плевелами». Поступившись заповедью, он вырвал их до назначенного времени и перебросил к соседям, где эти плевелы укоренились и стали ещё хуже, чем прежде, — до такой степени, что та, которая когда — то так ревностно следила за манерами и нравственностью своих посетителей, сама превратилась в пьяницу и бродягу с репутацией намного хуже, чем она того заслуживала. Вот уже несколько лет она зарабатывала себе на жизнь, продавая вразнос кое — какие хозяйственные мелочи и домашнюю утварь. Нередко, когда она появлялась на улице, хозяйки с опаской посматривали на её глаза и нос и, чувствуя в её присутствии какое — то смутное зло, брали у неё товар, боясь её оскорбить. Однако подлинной причиной того неприятного впечатления, которое она производила на окружающих, было то, что мы так несправедливо называем нечистой совестью. Ибо на самом деле угнетённая, «нечистая» совесть — это совесть, так отменно исполняющая свой долг, что её хозяин всё время чувствует себя как на иголках.

Когда миссис Кроул в очередной раз вернулась в ту часть города, где её можно было видеть чаще всего, до неё дошли удивительные и радостные новости: её старый знакомый Гибби стал наследником огромного состояния, и глашатай, расхаживающий по улицам, стуча в свой барабан, во всё горло обещал вознаграждение в сто фунтов (скромная сумма, но зачем же зря тратить деньги? — думал мистер Склейтер) любому человеку, который сообщит достоверные сведения о местонахождении сэра Гилберта Гэлбрайта, также известного под именем маленького сэра Гибби. Ко всему этому прилагалось его описание, да и сам пропавший мальчик был настолько заметным, что миссис Кроул решила поторопиться, чтобы хоть как — то опередить других желающих заработать. У неё не было ни одной ниточки, ведущей к нынешнему месту проживания Гибби. Она лишь помнила, что за выпивкой сэр Джордж нередко вспоминал бывшее имение Гэлбрайтов в даурской долине, и знала, что Гибби не хуже неё был знаком с этой его привычкой. По крайней мере, ей было откуда начинать свои поиски — а торговать, кстати, можно и в деревне. Поэтому она поплотнее набила свою корзину и немедленно отправилась в путь. Там, после многих хождений и поисков, которые долго оставались тщетными из — за её излишней осторожности, она, наконец, совершенно невозможным и чудесным образом наткнулась на самого Гибби. В долине же за ней осталась репутация женщины, гораздо сильнее связанной с этим страшным наводнением и его причинами, чем это пристало обычному смертному человеку, не водящему дружбу со злыми духами.