Серая хризантема

СЕРАЯ ХРИЗАНТЕМА Рассказ

Оиси проснулся от цвирканья сверчка, проследил взглядом мерное качание его бронзовой клеточки под потолком и невольно вспомнил строки:

Он встал с тюфяка, быстро оделся и, раздвинув легкую седзи[2], выглянул на улицу. Ночь, черная, как тутовая ягода, гусеницей уползла за холмы. Утренняя прохлада заставила Оиси поежиться. Он любовался стареющим месяцем, когда услышал за спиной шаги. Громко шлепая широкими босыми ступнями, в комнату вошел хозяин гостиницы.

— Господин собрался в дорогу? — спросил он с почтительным поклоном.

— Да. Мне хотелось бы закончить свои дела до полудня. Заверните мне в дорогу чего-нибудь съестного и примите плату, почтенный!

Звякнула монета. Не слушая слов благодарности, Оиси вышел во двор и, опершись на красный лакированный столбик, надел потертые кожаные сандалии. Проходя мимо сливового дерева, он провел рукой по ветке и почувствовал клейкость первых листьев. «Ночью лопнули почки», — подумал он и улыбнулся, а через пять минут уже вышел на дорогу и легким шагом вошел в предрассветные сумерки.

Начинался Час дракона[3].

Кирисито Оиси был молодым самураем из клана Тёсю. Вот уже почти два года он не был дома. Неумолимые каноны бусидо[4] двадцать месяцев назад бросили его на эту долгую дорогу. С тех пор он жил только воспоминаниями о доме и желанием поскорее свершить данный себе и небу обет.

Двадцать месяцев назад его сюзерен, князь Хосокава, был подло убит ночью неким самураем по имени Кэндзабуро Харикава. И тогда восемь вассалов князя, повинуясь долгу чести, поклялись на алтаре отомстить убийце и отправились на его розыски.

Но Харикава скрылся, и отыскать следы его было непросто. Поэтому мстители, разбившись на маленькие группки, отправились в разные стороны. Кирисито поехал с младшим братом, твердо решив не возвращаться до тех пор, пока собственными руками не поднимет на шест голову преступника.

Оиси шел вперед привычно быстрым шагом. Похоже, что его поиски приближаются к концу. Нищий монах, встреченный им вчера на дороге, поведал мстителю, что человек, похожий на Харикаву, опередил Кирисито на полдня пути. А это значит — через какие-нибудь две недели Оиси будет дома. Скоро он снова сможет обнять жену.

О-Кими, милая О-Кими! Знала бы ты, как скучает по тебе супруг в походе за справедливостью! И месяца после свадьбы не прожили они вместе, не успели зачать наследника рода Кирисито. И так ясно представил Оиси ее, юную, гибкую и тонкобровую, что словно яшмовая нить лопнула в душе его. И на сердце стало вдруг тепло и покойно.

Месть прочно вошла в жизнь Оиси. Он казался себе садовником, который долго и терпеливо выращивает серую хризантему. На это потрачено два года молодости — и вот бутон уже раскрылся. Теперь нужно напоить хризантему кровью, чтобы цветок обрел цвет и запах. Иначе труд его так и останется незавершенным. Вассал, не отомстивший за господина, не достоин чести называться самураем.

Путь был долог и труден. Однажды Оиси совсем было настиг беглеца в провинции Суо. Но там свирепствовала чума, и ему не удалось уберечь от нее брата. Похоронив юного Тёэмона, он продолжил погоню, но беглец уже покинул провинцию.

За двадцать месяцев четырежды нападали на Кирисито разбойники. Три раза все заканчивалось благополучно. Но в последней стычке огромный, одичавший от голода бродяга-ронин[5], в драном, покрытом пылью синем кимоно, разрубил Оиси предплечье. Но голод — плохой учитель осторожности. Опьянев от запаха крови, разбойник сделал неверный выпад и встретил виском меч Кирисито. Самого Оиси долго лечили монахи маленького захолустного монастыря. И снова погоня…

Из-за гор вставало солнце. Еще отчетливее стал контраст снега в полях по обе стороны от дороги с черными жирными проталинами. На землю приходили рука об руку утро и весна.

Дорога плавно погрузилась в рощу. Теперь по обочинам высились заросли бамбука вперемежку с молодыми криптомериями. Над головой Оиси пролетела пестрая птица и скрылась в зарослях. Он, остановившись, проводил птицу взглядом. И в этот момент, не заглушаемый больше скрипом снега под подошвами, в уши молодого самурая вошел далекий тихий крик. Кто-то звал на помощь. Кричали впереди и чуть справа от дороги. Прижимая локтем колчан со стрелами, Оиси побежал на голос.

Продравшись сквозь бамбуковую чащу, Кирисито выскочил на большую поляну, покрытую блеклым весенним снегом. Из-под серой ледяной крупы торчали метелки жухлой прошлогодней травы. А на другом конце поляны двое неизвестных, затянутые с ног до головы в ярко-алую лакированную кожу, боролись с пожилым самураем в разорванном кимоно. Заломив старику руки за спину, они тащили его в заросли. Самурай кричал и упирался. «Зачем они его тащат? Ведь расправиться с путником удобнее на поляне…» — почему-то подумал Кирисито, а сам уже тянул с плеча лук. Потом началось жуткое.

Из зарослей, навстречу разбойникам, выползло огромное, величиной с пагоду, членистое тело гигантской сколопендры. Медно-красные бока ее лоснились, а огромные бессмысленные глаза тускло мерцали под лучами солнца.

Пленник, увидев чудовище, снова вскрикнул и забился в цепких руках разбойников, а те продолжали тащить его навстречу смерти.

Не медля ни мгновения, Оиси вогнал меч по гарду в сугроб и, наложив на тетиву длинную черную стрелу, прицелился в спину ближнего разбойника. Запела тетива, и стрела с глухим стуком впилась тому в левую лопатку. Разбойник выпустил жертву и ничком рухнул на истоптанный снег. Второй оглянулся, склонился над упавшим, но тот что-то прохрипел на незнакомом Оиси языке и махнул рукой в сторону зарослей. Второй разбойник медленно, словно нехотя, побрел к кустам. Но, увидев через плечо, что на тетиву легла еще одна стрела, ускорил шаги и растворился среди тростника.

Стрела поразила чудовище в глаз, но не воткнулась, а лишь скользнула по гладкой его поверхности и расщепила ствол чахлой криптомерии. Убедившись в неуязвимости сколопендры для стрел, Оиси вытащил меч из сугроба и начал наступать на монстра, а тот, как ни странно, роя наст тысячами коротких ножек, стал задом втискиваться в заросли.

Когда бамбук сомкнулся за чудовищем, Оиси обернулся к пожилому самураю. Тот стоял на подгибающихся ногах и вполголоса молился. Кирисито дождался конца молитвы и, подойдя к самураю, спросил:

— Как ваше имя, сэнсэй? Из какого вы рода?

— Харикава Кэндзабуро, — хрипло ответил тот, опускаясь на снег. Оиси встал над ним и заглянул в глаза. Ему хотелось понять, почему этот старый уже человек решился на преступление. Вот он сидит, враг… Кирисито скользнул взглядом по изможденному серому лицу, покрытому редкой седой щетиной, по драной одежде, прислушался, с каким хрипом он дышит, как он кашляет, пытаясь охладить лицо мокрым колючим снегом. А в глазах только бесконечная усталость и мука. В Оиси шевельнулась смутная жалость, но молодой самурай сумел без труда преодолеть ее.

— Сэнсэй, когда вы отдохнете, я вынужден вызвать вас на поединок. Меня зовут Кирисито Оиси из клана Тёсю.

Харикава молча кивнул и прилег на снег в надежде скопить силы. Кирисито хотел его предостеречь: холод высасывает из тела жизнь. Но промолчал: Харикава и без того человек конченый. Но и торопить старика он не хотел. Никто не сможет упрекнуть Оиси в том, что он убил обессиленного человека. Самурай приблизился к поверженному разбойнику, отломил у самой раны древко стрелы и перевернул тело на спину. Разбойник тихо застонал. Хотя он и был одет очень странно, но, несомненно, был японцем, молодым и красивым. Оиси сходил к своим вещам, вынул из дорожного бэнто[6] кувшинчик с черной китайской водкой и влил обжигающую жидкость в рот раненого. Тот мучительно заперхал и открыл глаза.

— Открой сумку у меня на поясе и дай мне порошок… — пробормотал он костенеющим языком. — Скорее!..

Оиси открыл маленькую красную, как и вся остальная одежда незнакомца, сумочку, вынул оттуда прозрачный, величиной с лесной орех шарик. Внутри него пересыпался розовый порошок. Алый сунул шарик за щеку и затих.

«Отходит», — подумал Кирисито, помолился за душу грешника и сел точить меч для поединка.

Когда он закончил, Алый уже не лежал, а сидел, привалившись здоровой лопаткой к трухлявому пню. Оиси удивился, как он с такой раной мог еще ползти. А тот жестом подозвал самурая и сказал прерывистым хриплым шепотом:

— Не убивай старика!.. Прошу тебя. Пусть живет!..

Оиси оглянулся на все еще лежавшего на снегу Харикаву.

— Я мог бы просто зарубить его. Он заслужил такую смерть. Но я вызвал его на честный поединок. Если небу будет угодно, Харикава победит меня.

— Но ты же видишь: он на ногах стоять не может!

— Он отдохнет и примет бой! — спокойно ответил молодой самурай. — Я не могу отпустить его без отмщения. Он…

— Убил твоего князя. Я знаю. За дело убил… А ты… Так ли уж ТЫ любил своего господина?

Кирисито на мгновение задумался.

— Да, у князя был крутой нрав. Многим от него доставалось. Любил или не любил, но я был и остаюсь его вассалом. И долг мой…

— Убить беззащитного? Нечего сказать, хорош долг чести! Как это у вас все просто получается!.. Убить… Пойми: Харикава — великий человек!

— Харикава? Это князь был великий человек! — убежденно сказал Кирисито.

— Скотина был твой князь! Он силой взял в наложницы дочь Харикавы. Девочка утопилась. Старик мстил за нее.

— А я мщу за князя.

— Страшные времена! Пойми, имя твоего князя через десяток лет будет забыто, а Харикаву Кэндзабуро будут помнить века. Его надо спасти!

Оиси улыбнулся неумелой лжи этого человека:

— А не ты ли хотел отдать старика чудовищу? Укус сколопендры пострашнее удара меча!

— Наоборот, я хотел его спасти! — прохрипел Алый. — Это была моя машина (этого слова Оиси не понял). Она только похожа на сколопендру, а тебе не с чем больше сравнивать. Попробуй перешагнуть гнусности своего времени — пощади старика! Он нужен людям.

— Он твой родич? — изумленно спросил Оиси.

Алый отрицательно помотал головой.

— Тебе объяснять бесполезно… Попробую… Слушай. Я, — он ткнул себя пальцем в грудь, — буду рожден через пять столетий. В двадцать третьем веке. А в конце двадцатого будут найдены незавершенные рукописи Харикавы. Старик опередил свою эпоху. Он сумел угадать истинную природу времени, создать теорию… Но Харикаву убили, не дав завершить работы. Ты убил. А поэтому воспользоваться рукописью смогут только внуки нашедших ее. Если ты не поднимешь на него сегодня меча, Харикава проживет еще несколько лет, допишет книгу и уже в первом десятилетии двадцать первого века можно будет построить машину времени…

Оиси слушал Алого с сочувствующей улыбкой, не понимая сказанного, и думал, что умирающий бредит. Алый, лихорадочно блестя глазами, продолжал:

— Ты конечно же не понимаешь, как можно спасти человека, которого убили пять столетий назад. Да, для моей истории Харикава уже потерян безвозвратно. Но, если ты послушаешь меня, возникнет новая ветвь реальности, параллельная нашей. В ней Харикава останется жив.

Алый застонал и на минуту забылся. Но потом снова разлепил веки.

— Мы сами пишем историю человечества… И я верю, что настанет день, когда люди параллельных времен сольются в единый союз, и тогда во всей Вселенной не будет ничего сильнее человека. Я верю!.. Нас с Иваном послали выручать Харикаву, помешать ему встретиться с тобой… И мы опоздали…

— Ты умираешь, — прервал его Оиси. — Прекрати лишние разговоры и помолись лучше, чтобы предстать перед Творцом со спокойной совестью.

— Думаешь, я брежу? — Алый рывком поднялся на локте и заскрежетал зубами. — Думаешь, это бред? Смотри!

Он вперил взгляд в бамбуковую чащу. Лицо Алого окаменело, и только синяя жилка билась на потном виске.

И Оиси увидел… Один за другим на границе зарослей надламывались и ложились в снег стволы бамбука. Скоро на этом месте образовалась глубокая просека.

Алый снова застонал и откинулся затылком на комель пня. Лицо его было куском белого мрамора.

— Я бы и с тобой мог так же… Не хочу… Противно это… Отпусти старика!

Кирисито нахмурился.

— Ты демон? — спросил он с угрозой в голосе.

— Да не демон я… — Алый страдальчески сморщился. — Человек. И ты человек! Неужели мы, люди, не сможем понять друг друга?.. Но знай, на какой бы поступок ты сейчас ни решился, ты обязан сначала подумать. Ты на то и человек, чтобы думать! Не забывай об этом. А сейчас отойди подальше. Я вызову Ивана…

Оиси послушно отошел. Он уже не испугался, когда из просеки на поляну полезла Машина. Волнообразно двигая кривыми ножками, она подковыляла к Алому, зависла над ним… и вдруг легла на него своим плоским брюхом. Кирисито представил, что стало с человеком под такой тушей, и ему сделалось нехорошо. Но когда чудовище поднялось и растаяло в воздухе, на том месте, где только что сидел Алый, остался лишь раздавленный трухлявый пень.

Оиси молча смотрел на вдавленные в мерзлую землю щепки. В голове его было пусто и гулко, словно она и не голова вовсе. Потом в ней появилась первая мысль: «Ты на то и человек, чтобы думать!»

Кто-то положил сзади ему руку на плечо. Рядом стоял Харикава.

— Я готов! — сказал он. — Будем биться!

Оиси скользнул взглядом по стоптанным соломенным варадзи[7] на ногах старого самурая, по одежде с прилипшим к ней снежным крошевом, по иззубренному в поединках с разбойниками мечу в костлявых пальцах, по усталому, решительному лицу его и выше: по небу, где высоко над их головами рождался новый день. Потом он спросил:

— Скажите, сэнсэй, как звали вашу дочь?